Красные бусы для красавицы

Красные бусы для красавицы.

У этих домов тонкая кожа. Вижу пульсирующие вены – близко-близко от моей руки, пальцы ловят испуганное тепло. Не бойся, не больно, просто опускаю руку на старые раны. Шершавые стены вздрагивают. Они ещё помнят себя в дымящихся руинах. Варшава, Варшава – кто терзал твоё белое тело?
Эти кирпичи покрываются потом. Их запах впитал кровь. И звала, рвала тонкие губы в беспомощном крике Варшава, но где-то там, за берегами пропитанной войной Вислы седые и не очень, русые и чернявые командиры, солдаты и полковники с брони танков смотрели на то, как вьются в крови белые косы красавицы, как дымятся камни и боль восходит к небесам кровавой пеленой выше крыш костёлов, выше мечущихся среди смерти варшавских голубей.
И сидела Варшава на обломках средневековых домов, и утирала кровь, и высокая грудь её вздымалась неровно, а рядом последний воздух отдавали в огонь лёгкие её сыновей, так и не дождавшиеся танков из-за реки. И плакала, плакала красавица, и выжившие голуби обнимали её брошенные плечи обгорелыми тёплыми клювиками.
Я прохожу по улицам, восставшим гордо, спинами к спинам, словно готовым дать новый бой, и ещё сотню сражений за эту красавицу, растерзанную и врагами, и друзьями, и мимо меня проходят её новые сыновья и дочери, как всегда красивые и гордые, а под ногами у них – венки для погибших. И тени павших скользят под моими подошвами, бестелесно прикасаются к пальцам, подают свечи, и горит, горит огонёк в костёле перед Святой Матерью, чтобы тише билась боль прошлого, чтобы голуби ворковали громче.
По каменным сходкам, мимо наполненного Вислой взгляда Сирены, прохожу и чувствую – где-то там твои шаги, и который дом из тех, что вновь встал на радость нестареющей красавице Варшаве, подскажет мне, где, может быть, проходил ты, и кресты каких соборов осеняли твой путь.
Анжей, Анжей, сколько ангелов пролетело, пока я искала тебя?
Ты знаешь, моё сердце теперь тихое, теперь оно всё реже пригубливает боль, и только мысли о красавице, которая плакала здесь столько лет назад, делает мои глаза чуть более колючими, жёсткими, острыми.
Варшава, Варшава, сидит красавица у Вислы, смотрится на себя в зеркальные воды, примеряет красные бусы, и каждая бусинка – как кровинка из тех, что пролились на её белые руки давным-давно. И так идут они её прозрачным голубым глазам, её белым косам и коралловым губам, что больше никто не вспомнит о том, как бусы эти рваными горошками катились по всему городу, и одни гусеницы превращали их в пыль и кровь, а другие ждали молча, бесшумно вглядываясь в стоны и кровавую пыль.
Варшава, Варшава, подари мне солнце накануне ноября, открой один из домов и посади меня за стол с тем, кого так жду увидеть на твоих освобождённых улицах, в твоих невянущих садах. Варшава, Варшава, ты знаешь, где та, что тоже была здесь однажды, но увезла в свою жестокую страну только несколько выцветших открыток? Ты её помнишь? Она тоже – твоя сестра, и её волосы навсегда останутся белыми, как лён, глаза голубыми, как волны Вислы, а сердце – бессмертным, как твои улицы.
Иду по Старому Городу, и голуби роняют мне на плечи свои перья. Знаю, смотрится красавица в Вислу и примеряет новые бусы, и губы её полны сладости жизни, а сердце – добротой и голубиным воркованием…


poniedzia;ek, 27 pa;dziernika 2008