Как я не пошла в Мавзолей

На самом деле я была в Мавзолее. Только не Владимира Ильича Ленина в Москве, а Георгия Димитрова – в Болгарии. Впечатления оказались незабываемыми.
Это было в 1980 году – в год Московской Олимпиады. Мне, молодой сельской учительнице (я работала в селе на Одесщине, после университета, по распределению – нынешним студентам неведомо это понятие, а мы обязаны были отработать три года в том населенном пункте, куда направляли) очень хотелось поехать за границу. Возможность сделать это представлялась только по турпутевке. В принципе, путевка не была дорогой: при заработной плате 220 рублей (я вела все подряд: русский и украинский, рисование и физкультуру – учителей в маленькой сельской школе не хватало) стоимость путевки на 24 дня была всего лишь вдвое выше, при этом значительную часть оплачивал профсоюз. Главное было – чтобы дали рекомендацию! Дали, хотя и со скрипом – моя непосредственность и свободная оценка событий нравилась не всем.
Мы ехали автобусом через Молдавию, Румынию – в Болгарию. Молдавия – это был Союз,  потом долгий «шмон» на границе с Румынией (трясли наши – румыны, получив в качестве сувенира пару бутылок водки, даже и не подумали заглянуть в чемоданы, зато наши старались вовсю!). На полчаса нас выпустили из автобуса на границе с Румынией, и все кинулись к киоскам. Заграница! Как оглашенные, что-то покупали (что-то там нам наменяли) Дамы приобретали коньяк «Дробета» в бутылке «под хрусталь». А я, в пику всем, купила альбом Ренуара – он стоил столько же! …Он до сих пор у меня есть…
Безусловно, описывать путешествие было бы тоже интересно, но цель моего рассказа – мавзолей Димитрова.
Небольшое приземистое здание на пустынной площади Софии. Чем-то похоже на мавзолей Ленина, но камень другой, возможно, туф. Короткая очередь из советских туристов. По-видимому, болгары не так часто посещали своего вождя, как советские люди, а может, специально для нашей группы выделили время – не знаю. На входе, а потом выяснилось, на каждом, вернее, в каждом углу, гайдук – молодой солдат в старинной национальной одежде: белые обтягивающие штаны, в позапрошлом веке и сейчас бы сказали – лосины, белая с красным куртка с позументами и высоченная баранья шапка. Мы долго спорили – живые эти гайдуки или это куклы. Не шелохнётся, не моргнёт. Передвигалась очередь непосредственно к усыпальнице долго – почти полчаса. И не потому, что далеко – медленно. Я думаю, чтобы дать посетителям прочувствовать важность момента. В каждом углу квадратной «улитки», по которой мы двигались, - такой гайдук с выпученными красными глазами. И когда мы уже решили, что это муляжи, один из них еле заметно моргнул – живой! Стало даже легче, а то в узком (только для одного человека, идущего в одну сторону!) сухом холодном коридоре, который незаметно спускался под землю, было жутковато от этих загадочных фигур. Кроме того, там пахло чем-то неуловимо-противным – каким-то дезинфицирующим средством, формалином, что ли? От этого у меня сразу же разболелась голова, меня начало подташнивать. Теперь я понимаю, что это просто поднялось давление, а тогда эти признаки были мне ещё неведомы, и я решила, что тошнит от запаха.
Наконец бесконечная «улитка» закончилась – мы вошли в зал, где находилось  тело Георгия Димитрова. В совершенно чёрном помещении  (или мне так показалось – всё было в тёмных тонах), внизу стоял подсвеченный с боков гроб. В нём лежал мужчина лет пятидесяти, с тёмно-русыми волосами, с небольшими усиками, в хорошо сшитом костюме. Гроб находился далековато от посетителей, так что, для того, чтобы рассмотреть детали, надо было слегка наклониться. Я ещё тогда восхитилась хитростью проектантов мавзолея: ведь, по сути, мы все кланялись Димитрову, даже не желая того.
Никакого благоговения я не испытала, хотя сам образ Георгия Димитрова-человека был мне симпатичен. Но одно, когда ты читаешь биографию  и рассматриваешь фотографии, где человек запечатлён живой, и совсем другое – когда перед тобой – забальзамированный труп. Который, к тому же, - и это оказалось самым ужасным! – слегка улыбался! Насмешливо – показалось мне!
Как я дождалась выхода из мавзолея – не помню. Но зато хорошо помню ощущение фальши и сожаления, как будто меня обобрали. «Фетиш!» - уверенно сказала я своим коллегам по группе – двум десяткам значительно превосходивших меня по возрасту директоров школ и завучей – дамам ортодоксальным и правоверным, чем вызвала их возмущение. Я, впрочем, тоже была вполне в их духе, но, вероятно, в силу своей молодости, сумела ощутить всю неправду мумификации вождей и даже высказать это вслух. И очень обрадовалась, когда мы, наконец, уехали от этого странного места – усыпальницы человека, который, наверняка, не собирался перед кем-то предстать в любом виде после своей смерти.
Через год история мистическим образом повторилась, хотя и в другом месте и с другими действующими лицами. Я оказалась в Москве с человеком, который был накоротке с комендантом Кремля. И в качестве подарка комендант решил преподнести нам экскурсию в мавзолей Ленина – без очереди и не в посетительский день. Это была среда. Мы обрадовались, что не надо будет выстаивать изнурительную трёхчасовую очередь, что нам расскажут и покажут квалифицированно всё, что возможно…  Надо было к десяти утра быть возле мавзолея – после очередного развода караула нас должны были завести в святая святых Советского государства.
Комендант напрасно ожидал нас – я, вспомнив свои ощущения от посещения мавзолея Димитрова, с ужасом отказалась от нового испытания. Ещё одну мумию я не переживу – поняла я. Вместо посещения пантеона мы просто предавались различным радостям жизни.
Да простит меня Владимир Ильич – мне никогда более не захотелось побывать в его персональном склепе. Я думаю, ему бы тоже были неинтересны подобные походы, будь он жив. И уж меньше всего ему понравилось бы, что миллионы людей глазеют на то, какой он после смерти, обсуждая  на все лады перипетии его посмертного существования.
Георгию Димитрову повезло: говорят, его похоронили, наконец, как человека, а мавзолей снесли. Ленин ещё лежит в мавзолее. Теперь его главная функция – демонстрировать себя как научный факт. Уже нет ни пиетета, ни благоговения. Осталась только щемящая жалость о том, что человеку отказано в  последнем упокоении.