На чужбинке

 На чужбинке

Проснулся как-то Вовка с сильного похмелья, с больной головой. С трудом огляделся вокруг, а места все какие-то незнакомые, чужие одним словом места. И дома и улицы и витрины и афиши. Ну, все незнакомое, не милое простому русскому сердцу. Да и народец мимо всё больше черной и чернявой наружности шастает.  Одним словом цивилизованная Европа. Вдобавок и говорят непонятно, так в наших фильмах про войну разные отрицательные персонажи на своей иностранной фене без умолку ботают. ”Ну ничего себе!” - постигает суть свершившихся событий Вовка, “Это я в самом центре Европы оказался, в самой что ни есть Германии!” “То-ли со стариком Хоттабычем соображали, то-ли  рыбкой золотой закусить вечерком собирался ?“- ну никак не может вспомнить Вовка. Ну не дает его сильно растворенный в техническом спирту и обильно засиженный холестериновыми бляшками мозг какой нибудь внятный, материалистически ясный ответ. Взял себе пива, не родного, какого-то там баварского, для прочищения, просветления этих самых мозгов. Хотя какое просветление от баварского то? Сидит, давится, но пьет: кружку, вторую, третью,... пятую. И такая его тоска зеленая по невесть как утерянной родине берет, такая, выражаясь иностранно, ностальгия грызть начинает, что собирает Вовка  всю свою заначку в кулак, да как шваркнет об стол и давай благим матом орать: Водки мол хочу в волю, такой праздник для души жажду заерепенить, чтоб развернулась она в парсеках, как алый парус и чтоб никакой грубый Омон не смог бы её свернуть. Глядь, а к нему уже официантка бежит, вся такая обильногрудая да сладкозадая, что сразу русский дух на недосягаемые высоты поднимается. На деньги его смотрит,  на полном ходу кокошник примеряет и говорит томным человеческим голосом, без  примеси заморского акцента: “Что Вовчик закис, скукожился весь, совсем смотрю затомился ты на чужбинке! Сейчас, сейчас  радостью пыхнем до самого седьмого неба – сразу, сразу полегчает, в айн момент всю твою зеленую тоску водочкой забелим. Меня можешь звать просто, по нашему, по родному - Аленой Карловной”. Слово  только громко волшебное промолвила и вмиг водка бьет живительным, целебным источником по самый тебе хенде хох. Чернявый народ уже свои гитары всем табором настраивает и песни затягивает, кстати тоже без всякого иностранного акцента, на чистом цыганском - “Ай да не, да не, да не, к нам приехал, к нам приехал Вован Вованыч дорогой”. Тут и березки родные распустились и рябины красные засветились и ивы плакучие заплакали, даже тополиный пух снегопадом порошит. Ну а после очередной, несчитанной, русский дух такими большими волнами  набегать стал, впрямь как у себя дома, в милой сердцу Рязани, на улице Татарской. И тут прозрел Вовка. Явилась к нему правда-матка во всей своей  голой привлекательности. “Это что ж получается”- думает он, “Если ты без денег, то ты и у себя в избе, на лавке не хозяин – всем ты чужой, никто тебя не понимает и даже в полуха не слушает, только скалкой тобой и руководят - дистанционно. А если ты при деньгах, то тебе везде родной уголок, везде дастархан, под каждым тебе забором Россия – матушка”. “А нас русских ого-го сколько”- сразу развивает свою мысль Вовка - “Мы же можем денег до черта заработать и весь, весь божий мир исконно русским сделать и очень даже запросто!” Ведь как не крути, а согласно верному учению Льва Гумилева суперэтносы все равно не смешиваются,  выживет наиболее пассионарный. Так почему бы ему не быть русским!“ Засыпает Вовка полностью счастливый, прямо за накрытым столом. Снятся ему огромные толпы китайцев ладно выводящие “Камаринскую” под умелые балалаечные переборы.
Да, только бы всем дружно трудится начать...