Мгновения, мгновения...

               
                Мгновения, мгновения ...
                «...свистят они, как пули у виска...»



      Когда я поступал учиться в юридический институт, да и позже, уже в процессе  учёбы, моё  представление о будущей профессиональной деятельности довольно долгое время  было чисто книжное.  Она виделась мне , главным образом, как умственная, аналитическая  работа, примерно по такой схеме. Где-то случилось преступление.  Следователь (или сыщик), прибывает на место происшествия, Ведёт беседы с неким кругом лиц -  очевидцами случившегося, случайными  свидетелями, ещё с кем-то. Осмотрел, увидел, зафиксировал следы, а затем начинается основная работа: размышления, размышления, анализ и ... „вычисление” преступника.. Обычно рядом с таким мыслителем (поспудно перед глазами в таких случаях обычно стоит образ некоего Шерлок Холмса, или  Мегрэ, или кого-то другого, им подобного)  присутствует тупоголовый полицейский или   слабо образованный сотрудник уголовного розыска, и они делают всё не так, как надо.  Их функция сводится только к тому, чтобы доставить пред ясны очи этого ителлектуала указанного им преступника. Ну, а тот  вначале отпирается или лепечет что-то в своё оправдание, но под напором могучего дедуктивного метода тут же сдаётся гениальному следователю (сыщику).

   Так (или почти так) представлял я свою будущую работу. По воле судьбы по окончании учёбы я  попал на работу в милицию, сначала в следственный отдел, а потом в уголовный розыск. Там ( особенно в уголовном розыске), по идее, я и должен был выполнять роль того самого, „тупоголового”. Но мой, довольно продолжительный, опыт работы в этом качестве очень скоро убедил меня (и это убеждение сохраняется по сей день) в том, что практически все  преступления (за очень редкими исключениями!) раскрывает именно милиция (полиция), а никакие не интеллектулы – аналитики  (например, следователи прокуратуры). Именно она, и только она, через свои оперативные возможности, прежде всего, через агентуру,   с помощью  научно-технических средств, связи, транспорта  и, наконец, вооруженноости и т.д. и т.п. в состоянии раскрыть преступления:  установить преступника, розыскать и задержать его, собрать доказательства.  Только собранные таким образом материалы попадают в прокуратуру, а уж потом (или – сразу), уже окончательно оформленные,  в соответствии с законодательством - в суд.
В ходе выполнения этих разнообразных оперативно-следственных действий оперативный работник (чаще всего, именно он) нередко подвергается смертельной опасности.

 
    Чтобы избежать упреков в том, что я веду речь о  времени, которое по степени  и количеству  „опасностей на душу населения” несопоставимо  с той обстановкой, в  которой люди живут сегодня, приведу некоторые  доводы в защиту своей позиции..
 Вот очень распространённая  картина борьбы с преступлениями и преступниками  в нынешнее время.  Накаченные бойцы в бронежилетах, с автоматами, спецсредствами (резиновые дубинки, брандсбойты,  слезоточивые газы и т.п.), на БТР-ах с пулемётами, с масками на лицах идут на задержание иногда одного-двух-трёх преступников, укладывают их с раздвинутыми ногами, мордой вниз на асфальт, на землю. И сразу – в наручники. Запросто выгоняют жильцов из дома, осаждают его, если в нём укрылся преступник.И это далеко не всегда даёт необходимый эффект. В результате таких, буквально боевых действий преступники, или хотя бы кто-то из них, очень часто убегают, а нет, так их убивают.  В итоге, , обрубаются все „концы”, сводятся к нулю  все шансы дальнейшего расследования. Когда вижу это, всё моё прежнее, „ментовское” нутро, мягко говоря,  недоумевает и негодует: „Почему они так действуют?!” Хотя ... очень даже догадываюсь.

   
     В те годы, о которых я пишу ( это 50-е – 60-е годы прошлого века), численный состав сотрудников органов милиции, в том числе, и оперативного состава, был очень невелик. Оперативный состав уголовного розыска - сыщики, как их всегда называли, всю чёрную работу по раскрытию преступлений выполняли сами. Никаких спецсредств, кроме пистолета в кобуре, который старались никогда не вытаскивать, не существовало. В распоряжении областного уголовного розыска была единственная легковая машина ГАЗ-67. И на всё  Тамбовское областное управление  одна пара наручников!  Когда однажды мне нужно было с помошником – милиционером пенсионного возраста  - ехать в Саратов на задержание особо опасного рецидивиста, совершившего в Тамбове ряд тяжких преступлений,  нам выдали эти наручники.  Мы оба впервые увидели их. Чтобы уметь пользоваться, меня срочно в НТО (научно-техническом отделе) обучили этому. То есть, если по жизни( то есть в ходе расследования) не было „лома”, приходилось включать мозги (а не  автоматы, гранатомёты и  артиллерию!)  Да ещё  надо иметь в виду, что нам, особенно в оперативной работе, очень часто мешало начальство. Среди них многие были  людьми необразованными, профессионально некомпетентными,  пришедшими в органы по партийным разнарядкам, или, в лучшем случае, бывшие чекисты, или фронтовики-офицеры..
Возможно, эти сопоставления,  напрямую не связаны с той  опасной  ситуацией, о которой дальше пойдёт речь. Времена меняются, прогресс во всём неимоверный, но дурость, которая  приводит к трагедиям и которой, увы, не помогают никакие спецсредства, остаётся. Она непобедима и вечна!.. И тут уж сравнивать и сопоставлять нечего.

      В кабинете, который я занимал, как старший оперуполномоченный  областного уголовного розыска, со мной, как бы на стажировке, располагался и капитан Семён Минаев. По возрасту он был значительно старше меня, фронтовик, танкист. Но по должности младше – просто оперуполномоченный. В милицию попал после увольнения из армии.
Летнее утро. 9 – 10 часов. Раздаётся звонок по прямому телефону от дежурного по управлению:
    - Немедленно с оружием в дежурную комнату! В селе Покрово-Пригородное убийство работника милиции!


     Это - в 7- 8-ми км от Тамбова. Мы оба бегом вниз, а там уже полно народу, из всех отделов. ЧП!  Все толкутся, ждут машины. Никого из начальства нет.  И вдруг появляется начальник политотдела(!) майор Лобанов. И берёт руководство  на себя. Несмотря на остроту момента, о котором идёт речь,  не могу не   задержаться на характеристике этого руководителя. Румяный красавец-блондин, с голубыми глазами. Говорить может на любую тему часами, всегда произносит правильные слова, на хорошем русском языке, но слушать его совершенно неинтересно. В его речах  ни остроумия, ни неожиданностей, ни яркости, сплошная банальность. Его и не слушали, а ему это тоже  было не нужно. Непрерывно говоря, он, как бы, отбывал номер. И никого не обижал, всем улыбался. Вечно приклеенная улыбочка на лице.  В общем, „душка”. В отличие от настоящих комиссаров он никого „не доставал”   партийной идеологией. Видимо, главной, сущностной  его чертой в работе было абсолютное равнодушие ко всем и ко всему, в том числе, и к этой идеологии.  Меня он раздражал своим многословием и тем, что постоянно лез со своими  бестолковыми замечаниями и советами в дела оперативно-следственного состава. За это его откровенно не любили. И  вот  в этот серьёзный момент  черти  его принесли,  и он начал руководить. Ничего хорошего это не предвещало.
 
      Машины пришли на редкость быстро. Впереди – госавтоинспектор, торя нам дорогу, и мы очень быстро доехали до пригородного села Покрово-Пригородное.  Убитый ещё лежал на месте происшествия – почти у входа в дом, где он находился в засаде. Возле трупа стоял молодой, буквально дрожащий парень в штатской одежде, который  всего три дня тому назад был принят в милицию после демобилизации из армии. Ещё и формы милицейской не получил. А убитым оказалался Владик – лейтенант, мой земляк из Харькова.
      Здесь я приторможу динамику развития дальнейших событий и расскажу об этои парне. Он прибыл в Тамбов раньше меня после окончания какого-то Харьковского двухгодичного училища, тогда ещё, МГБ. Возможно, это училище было и не Харьковское, но сам он точно был харьковчанином. Когда мы, выпускники Харьковского юридического (нас было трое), прибыли в Тамбов, он, прослышав об этом, буквально  примчался к нам – землякам. В Тамбове он был одинок, никого близкого у него там не было, и вообще всё в жизни у него как-то не складывалось. Поначалу  взяли  было на работу в областное  управление – всё-таки училище МГБ  окончил – но с работой  не справился. Потом перевели следователем в райотдел – результат тот же. Вместо повышения по службы, он только „понижался” – стал участковым уже в сельском райотделе милиции, где и сложил свою головушку. Пути Господни неисповедимы!Я хорошо знал его и,  ума не приложу, как этот интеллигентный,  хорошо воспитанный, наивный мальчик,  с тонкой душой попал в училище МГБ!. Физически – далеко не богатырь, не больше 1,52м роста, лицо нежное, румяное, без всяких признаков растительности на нём,  всегда с застенчивой улыбкой – ну просто девичий облик! Он часто заходил ко мне, жаловался на свою судьбу, на не складывающуюся карьеру. Тянул свою лямку безрадостно, потому что ничего другого делать не умел. А вообще-то, парень он был грамотный, начитанный. Не знаю ничего о его семье, даже фамилии его не помню, для всех он был просто Владик.

 
     И вот у меня перед глазами лежит труп этого несчастного юноши! Видно было, что по крайней мере, одна пуля попала ему прямо в голову. Собравшиеся  возле трупа бестолково толпились, затаптывая следы, что мне,  бывшему следователю, страшно действовало на нервы. Расстроенный всей этой картиной, я буквально заорал, чтобы отошли  от трупа подальше, пока не приедет следователь прокуратуры для осмотра места происшествия. Вместе с Семёном Минаевым мы отозвали в сторонку  паренька – милиционера, сторожившего труп, и стали  выяснять приметы преступника: в чём был одет, какое имел оружие и т.д. А паренёк был, что называется, в шоке, мямлил что-то невразумительное,  толку от него не было никакого. Не сговариваясь, мы стали делать то, что делают нормальные сыщики – пошли „в народ”, то есть начали „шерстить” местное население: кто, что видел, слышал, знает, догадывается, подозревает и т.п., до бесконечности. Без всякого плана, по наитию начали осуществлять то, что у оперов называется личный сыск. Где лаской, где угрозой, где вежливо, а где грубо,  бить в цель. Так прошерстили один дом, второй, третий и т. д.  В одном из домов хозяин - старик, сидящий у окошка, не говоря ни слова, буквально глазами (боялся!) указал на дом, стоящий на  противоположной стороне улицы, а на  наши вопросы сразу замахал руками, мол,  больше он ничего не скажет. Мы бегом в этот дом, и Семён сходу орёт:
     -Где он?!
    Хозяева там – старики, муж и жена -  молча показывают на поднятую ляду (крышку)  погреба – подпола и дрожащими голосами,  говорят, что «он» ( какой-то мужик) заскочил к ним в дом, и, увидев погреб, спрятался, решил там пересидеть, а им пригрозил, что, если пикнут, пристрелит.  Когда же услышал наши голоса, успел   выскочить в окно - только что! Выглянув в окно, мы никого не увидели. За домом был небольшой огород, а дальше поле, покрытое  высокой   травой. Нам показалось, что в отдалении  эта трава колышится, будто там её кто-то шевелит. В горячке, в азарте, выскочив через окно, мы,  уверенные, что там укрывается преступник, в полный рост кинулись его преследовать. И тут прозвучало несколько выстрелов, что называется „пули просвистели у виска”!  Мы оба плашмя упали на землю и начали стрелять в сторону, откуда раздались эти выстрелы. С перепугу сразу расстреляли все патроны, что были в магазинах наших питолетов (по 8 штук)  Больше патронов  не было,  наши оперативные кобуры были без дополнительного магазина с патронами. Впереди возвышался небольшой бугорок, тоже укрытый этой высокой травой, за которым находился  стрелявший.  Семён по-пластунски пополз к бугорку, чтобы и у нас было хоть какое-то прикрытие, я за ним, и, наконец, ошеломлённые, мы перевели дыхание. Я слегка приподнялся, чтобы увидеть, где он находится, и тут же последовал выстрел!  На шум всех этих выстрелов прибежала вся команда, прибывшая из Тамбова, но все остановились  на безопасном от стрельбы и от нас в отдалении. Слышу крик Лобанова:

   - Что случилось?

     Не поднимая головы, я кричу ему, что за бугром преступник, но у нас нет патронов. Мгновенно в нашу сторону полетели ... не магазины с патронами, а пистолеты, несколько штук,  некоторые – прямо в кобурах, чуть не поразбивали нам головы! Так что, ребята „помогли” нам  -  полностью разоружились, и теперь  спокойно могли стоять в сторонке и не лезть в зону огня. Окружать бандита они не собирались. Немного успокоившись -  пистолетов-то было навалом  -  мы начали беспрерывно стрелять, не давая преступнику поднять голову, тем более сделать какие-то передвижения. Он делал редкие выстрелы.  Было ясно, что боеприпасов у него точно меньше, чем у нас. И вот, в один из моментов затишья я вдруг как-то осмотрелся вокруг: Господи, какая  красота! Голубое небо, светит яркое солнце, ни ветерка,  спокойно плывут облака, трава пахнет одуряюще, цветы в ней полевые, яркие, кузнечики прыгают рядом с нами (тогда они ещё были и прыгали!) , бабочки -  „корольки” порхают... И тишина такая, что аж в ушах звенит, прерываемая звуками выстрелов, отвратительных, чудовищно чуждых этой  благостной, мирной картине и тишине!  И в голове  проносятся мысли: „Да что же это такое?! Все мои родные и близкие, мои знакомые и товарищи – по школе, институту, по работе, все-все   живут спокойно, никто не рискует жизнью, над ними и рядом с ними  не летают пули. Их, слава Богу, никто не собирается убивать! А меня  вот здесь,  среди всей этой необыкновенной красоты, сейчас запросто могут убить.  Моя беременная жена останется вдовой, и я не увижу своего будущего ребёнка... И ведь сейчас уже нет войны!  Она, страшная, уже окончилась, но  ещё не забыта и, выходит, совсем рядом. Несмотря на то, что  уже мир. Мирное небо!  Почему же в это мирное время я должен лежать под пулями?!”

    На бумаге все это выглядит длинно и, наверное,  выспренно, но в голове промелькнуло мгновенно и пронзило гораздо острее, чем сейчас я смог выразить! Действительно, „мгновения, мгновения”..., как в той знаменитой песне, в знаменитом фильме ...


      А наш бой подходил к концу. Мы с Семёном  „патронов не жалели”, благо бугорочек нас защищал. В какой-то момент вдруг почувствовали, что стрельба со стороны противника прекратилась. Мы тоже перестали стрелять. И тут в наступившей тишине прозвучал одинокий выстрел, но вроде не в нашу сторону. И всё замолкло. Мы замерли. Каким-то необъяснимым чутьём почувствовали, что „ему” конец. Раньше, когда он стрелял, даже если  выстрелы на время смолкали, мы точно ощущали, что он есть, он там, за бугорком.  Расстояние между нами невелико и хоть его и не было видно, но   необъяснимое ощущуние опасности было безошибочным. Переждав ещё какое-то время,  ползком, осторожно, медленно, потихоньку мы приблизились к бандиту. Увидели: лежит на спине, вверх лицом, рядом пистолет, чуть поодаль ещё  револьвер и  разбросанные пустые магазины. И  ясно различимое  пулевое отверстие в его правом  виске. Как выяснилось потом, у него было 5 или 6 пулевых ранений – наша работа,  но последний патрон он сам пустил себе в висок ( это подтвердила экспертиза). Но ... остался жив! Давно поджидавшая исхода  сражения машина „скорой помощи” увезла этого мерзавца в больницу, где ему сделали операцию – трепанацию черепа. Он уже выздоравливал, и его  можно было  допрашивать. Фамилия его оказалась классически русская – Иванов. Дело находилось в производстве у  старшего следователя прокуратуры Юрия Афанасьевича Краузе, очень неординарного человека, с которым у меня были дружеские отношения. Так вот, во время допроса в больнице, обозлившись на какой-то неудобный вопрос следователя, Иванов  яростно сорвал со своей головы послеоперационную массивную повязку и тут-же, на глазах у следователя скончался.
   Трагической была судьба и самого Юры Краузе – спустя год он застрелилися! Незадолго до этой трагедии (мы часто играли в преферанс у меня дома) он был какой-то постоянно задумчивый, рассеянный,  странно невнимательный, делал в игре элементарные ошибки, что на него было непохоже. А я злился и шпынял его за это... Почему он застрелился, я так и не узнал. Тёмная история, так сказатиь, в скобках... 

 
    Ну, а как же далее развивались события в Покрово-Пригородном? Все наши коллеги – „помошники” кинулись разыскивать и подбирать своё оружие. Всё это делалось молча. Чувствовалось, что им неудобно.. Единственно, Лобанов со своей лучезарной улыбкой подвёл итог:

- Молодцы!

   Я не выдержал и зло сказал собиравшим оружие:

-Как же вы будете отчитываться за отстрелянные патроны – вы же не стреляли?! (За расходом патронов существовал жесточайший контроль,  ни один не оставался без учёта!).

            Молчание. Честно говоря, мы с Семёном думали, что нас поощрят. Ведь мы вели настоящий бой, как потом оказалось, с особо-опасным преступником и обезвредили его. Но ничего не произошло. Если поощрять нас, то ведь выявится, во-первых, безмозгло организованная засада, в которой  находился и был убит Владик, а   во-вторых, отвратительная организация операции по задержанию убийцы. Если всерьёз разобраться, то нужно наказывать и её руководителя – майора Лобанова,  и других, струсивших, сотрудников. Поэтому всё было спущено „на тормозах”. Для меня, по молодости, такое проявление трусости этими офицерами было невероятным. А многоопытный фронтовик Семён Минаев, повидавший на своём веку и не такое, сказал мне:

   - Чудак ты, Володя! Такое было и на войне, особенно, в последние месяцы Кому ж хочется помирать! Да ещё в мирное время! Так что ты зря обижаешься на них. Это мы с тобой, два мудака, вляпались, да слава Богу, всё благополучно обошлось. Значит, жить долго будем, да ещё и с уважением к себе!

     Потом в своей жизни я неоднократно встречался с проявлением трусости. Человек раскрывается и познаётся  „с потрохами” во время опасности:  засады, преследования, задержания и т.п. Многие стараются уклониться от участия в операции, или  во время её проведения -  держаться позади, не лезть первым,  „прикрывать” и т.п. И к таким человеческим слабостям я  относился уже более спокойно, без особого возмущения. Многие толковые  оперативники элементарно боялись крови, трупа, физического столкновения, да просто не могли преодолеть свойственное каждому нормальному  человеку чувство боязни, страха. Я таких уже не осуждал, просто не брал их „в разведку”.

Ну, а теперь надо пояснить,  что же произошло  в этом злополучном Покрово -Пригородном,  за что и как убили участкового уполномоченного этого села, бедного Владика, что это была за „безмозгло организованная засада”.
   
   В одном из домов этого села Владик  (Обидно,что не могу вспомнить его  фамилию! По-прежнему,  так и буду назвать его), выполняя свои обязанности местного участкового уполномоченного, обнаружил  большое количество вещей, которые показались ему подозрительными. Хозяева дома пояснили, что их принёс и оставил на хранение  какой-то дальний родственник.  Им он будто бы сказал, что вещи его, он занимается спекуляцией, и обещал вскоре прийти за ними. При проверке выяснилось, что всё обнаруженное –  лишь часть вещей, украденных из разных магазинов Тамбова, в том числе,  и из центрального универмага. Этого „родственника” в селе никто раньше  не видел, да и сами хозяева дома толком его не знали. Возможно, он и не был им родственником, так, сослался на какое-то дальнее  родство. Весь областной уголовный розыск обрадовался, всполошился. Появились реальные шансы: раскрыть  „зависшие”  преступления.  В селе организовали засаду с большим составом оперативников, да ещё и с собакой. Сидели неделю, другую. Вор (или воры) не появлялись.Число сотрудников в засаде уменьшили, ведь есть же другая работа и для оперативников, и для пса:  ворьё – охотнички за чужим – не дремлют и эту работу постоянно „подкидывают”. Спустя какое-то время  количество людей в засаде ещё уменьшили. Ждут-пождут, не приходит ни вор, ни его представители за вещичками. Убрали  областных опративников, оставили в засаде только несколько человек из Тамбовского сельского райотдела милиции.  Те посидели-посидели ещё дней десять. И пропала всякая надежда, что преступник объявится.  Словом, сняли засаду. А Владик, как местный участковый, всё это время торчал  вместе со всеми этими, постепенно «тающими», представителями.  Их ведь  нужно было ещё и кормить, и поить, да ещё и обеспечивать незаметность засады. В общем, поимел парень, как говорят на Украине, хворобу на свою голову. В итоге, сняв с засады опытных  оперативников (а в таком мероприятии должны участвовать только опытные люди!), оставили в засаде  его одного. И „для усиления” придали  того самого, только что поступившего в милицию демобилизованного солдата. Ни опыта работы, ни  курсов милицейских,  даже формы милицейской – ничего этого у него не было.  И такого вот, совершенно „стерильного”, сходу посадили в засаду - дожидаться опасных преступников, совершивших несколько серьёзных краж! Правда, выдали ему пистолет „ТТ”.( Вот его-то, дрожащего с перепугу от ужаса, и застали  мы возле трупа  Владика, приехав на  происшествие).
 
    Хозяева дома, где хранились вещи, куда-то уехали, и они остались в этой «засаде»  вдвоём. Там же и ночевали. В то злополучное  утро Владик пошел в магазин „Сельпо” купить что-нибудь на завтрак. Одет он был в лёгкий плащ, а под ним форма. Под плащём её не видно ( надо же конспирацию соблюдать!), но  милицейские брюки с узеньким продольным красным кантом на них, хорошо известные блатным, выдавали в этом  цивильном плаще  работника милиции.(Тогда многие так „маскировались: сверху штатский, а штаны милицейские, такая псевдо маскировка.  Я, кстати, тоже иногда так маскировался, прикрывая форму длинным пальто, но в таких случаях, чтобы брюки не «светились», надевал галифе с сапогами).


   Итак, в доме остался один „зелёный” бывший солдатик в ожидании завтрака. И вдруг распахивается дверь, и в дом вскакивает бандит Иванов –   „родственничек” – пришел за  краденными вещами. Не видя  хозяев,  ещё ничего не подозревая, спросил:
   -Ты кто?

   А этот неоперившийся милиционер, увидев незнакомого, возможно того, кого они тут поджидают,  перепугался, зуб на зуб не попадает, ответить ничего не может.  Иванов что-то заподозрил, огляделся.  И тут взгляд его упал на окно, а там он увидел спокойно подходящего к дому  Владика.  Наметанный взгляд уголовника сразу усёк  выглядывающие из-под плаща милицейские канты на  брюках.  Сразу всё понял. Выхватил пистолет и к солдату:

 -А ну, сука, под кровать!

    Тот послушно – под кровать, но когда Иванов вышел навстречу Владику, он (молодчина, все-таки!) вылез и вынул пистолет, но... в нём оказалась неисправная защёлка магазина! И  этот магазин благополучно выпал из рукоятки пистолета! Стрелять было нечем. Пока, дрожащими руками, он пытался вставить магазин на место, а тот, как на грех, всё выпадал, Иванов вышел на крыльцо, в упор застрелил Владика и, никем не замеченный, рванул по-за домами. Но уходить из деревни не стал, заподозрил, что она наводнена  милицией, и его где-нибудь перехватят. , а к ночи уйти. Вот так он оказался  в доме у стариков, в подполе.Затаился и решил переждать. Перед тем, как мы с Семёном ворвались в этот дом,  учуял опасность, выскочил из подпола и рванул в окно. Остальное я уже обрисовал.


      Конечно, это был счастливый случай, что перепуганные старики указали нам, куда ушёл бандит. Обычно „тамбовские” вообще никого не „сдавали”. У них исстари  были нелады с любой властью, тем более, с советской. И тот дед, который взглядом нам указал, куда направился Иванов, оказалось,  тоже, к счастью  по-отечески, хорошо относился к Владику.  А так, пересидел бы   бандит в подполе, к  ночи смылся бы  –  и с концами! ...  На нём, кроме краж из магазинов, ещё много  чего было. Кроме  убийства Владика,  за ним висело  убийство ещё одного милиционера, которого он  застрелил,  когда тот попросил его, пьяного,  предъявить документы. У убитого милиционара он забрал пистолет с патронами.  Вот откуда у него оказалось два ствола. За то, первое,  убийство  давно был в розыске, и знал об этом. Поэтому рассчитывать по тем временам ему  было не на что  -  только смерть. За такие убийства закон тогда предусматривал высшую меру наказания – расстрел.

    Такое вот было у меня первое боевое крещение. До сих пор с болью и жалостью вспоминаю Владика, доброго и несчастного юношу.