Меня зовут Ллойд

Меня зовут Ллойд. А вот этого красавчика, который дрыхнет рядом со мной – Томми. Томми Блейк. Ага, как писателя. Или художника? Или кем он там был? Неважно.
Томми – ангел. Неее, забудьте всю ту требуху про крылья, нимб и Господню благодать, да не будет помянуто имя Его всуе... Нет, здесь это не при чём.
Ангелом Томми называют старушенции, девчушки в цветастых сарафанчиках и домохозяйки в ярких передниках. Даже пузатые мужики в запачканных томатным кетчупом майках одобрительно поднимают вверх большой палец, когда Томми заканчивает свою работу.
Томми достаёт кошек с деревьев, вытаскивает енотов из ваших гаражей и, если ваша бестолковая псина свалится в колодец, то он спустится туда и достанет её.
Томми работает в Службе Спасения Животных.
У нас большой город. Огромный. Гигантский. Мегаполис, так его называют. А таких служб – раз, два и обчёлся. Точнее их три, но наша с Томми – самая большая.
Нас, ребят и девчонок – человек пятьдесят, у нас серая форма с наклейкой в виде чёрной кошки на плече, пара перчаток и целый запас ругательств для сбежавших хомяков, уползших змей и сумасшедших скунсов.


- Двадцать пятый, у нас вызов.
- Что случилось? – Томми стряхивает крошки сэндвича с брючин, встаёт и берёт рацию. Я спрыгиваю с капота патрульной машины и внимательно слушаю, что нам скажут. Новый вызов, кому-то нужна помощь ангела Томми, он как сеттер, только уши не подрагивают. Томми закусывает нижнюю губу и кивает, смотрит на меня своими янтарными глазами, чуть улыбается.
Вызов – один из рядовых. Томми жмёт на газ, я сижу рядом, слежу за ним, слежу за дорогой, слежу за всем, что происходит.
Это моя работа – следить за Томми. А свою работу я привык делать хорошо...


Томми снимает котёнка с дерева, высвобождает из лески лапку ручного ворона, распутывает колючую проволоку, что впилась в шею енота, и обрабатывает ранку, пока зверь шипит и пытается куснуть его.
Я никогда ему не мешаю. Моя работа – наблюдать, следить, чтобы всё прошло хорошо. Если животное сбежит, попытается рвануть в кусты – тут вступаю я. Я ловлю кошку, загоняю белку в угол, пугаю змею, чтобы она ползла в мешок. Я помогаю Томми. И иногда меня тоже называют ангелом.


Мы с Томми живём вместе. Два холостяка. Два друга. Так было всегда.
Мы смотрим футбол, плаваем в бассейне. Готовим по субботам курицу и навещаем старенькую маму Томми, она живёт совсем рядом – в паре кварталов. Мамуля Руби готовит потрясающий клубничный пирог. А если сверху красиво выложить взбитые сливки – ммм, что и говорить, мы с Томми сладкоежки.
На работу мы тоже ходим вместе с того самого дня, как познакомились...


У Томми нет девушки.
Чёрт побери, он самый красивый парень в городе, он самый красивый парень на всём Восточном побережье, но с женщинами ему не везёт.
Первая его подружка... Так, ладно, не будем о ней. Стерррррва.
Вторая. A кем была его вторая? Ах, да, эта симпатичная блондиночка. Томми был от неё без ума. А если мужчина без ума, то он становится слепым, глухим и ...совершенно бестолковым. Я тысячу раз пытался объяснить ему, что она гуляет с одним из его приятелей, но все слова были как об стенку горох.
Третья... Эта мне даже понравилась. Хозяйственная, симпатичная, страстная! Когда они занимались любовью, весь дом на ушах стоял, а я старался скрыться подальше, чтобы и в меня не угодила пущенная в разгаре страстей туфля или книга.
Но у неё был один недостаток. Она меня просто на дух не переносила. Всякий раз, когда Лиз приходила к нам, я уходил погулять или перекинуться парой слов с соседскими парнями, смотрел телевизор в кабинете или ел на кухне и размышлял о превратностях судьбы.
Всё кончилось в тот день, когда она пришла рано утром и застала меня в кровати Томми. Был скандал, крики, категоричные заявления... И, в конце концов, она ушла.
Мне было жаль Томми. Что и говорить – парень влюбился не на шутку. Будь он слабаком, из дурного теста, как любит поговаривать мамуля Руби, он бы сдался и запил. Но нет, мой Томми был не из таких, поэтому он подналёг на тренировки и работу, и через пару месяцев вой на луну прекратился и наша жизнь вернулась в привычное русло.


У Томми до сих пор никого нет. И, кажется, я знаю, почему.
Томми влюбился.
Томми плохо ест.
Томми не смотрит телевизор, даже наше любимое шоу не смотрит.
Томми проводит по полчаса перед зеркалом, зачёсывая назад свои выгоревшие до золотого цвета волосы, выбирает, каким одеколоном сегодня набрызгаться и какие кроссовки надеть.
И Томми плохо спит.
Обычно его и пушкой не разбудишь, хоть Лондонский Симфонический Оркестр приглашай, а сейчас он подолгу лежит с открытыми глазами и смотрит в ночную бездну, словно его по-кошачьи жёлтые глаза видят в темноте. Он засыпает только под утро, положив на меня правую руку, говорит, что ему спокойнее спать, когда под ладонью он ощущает моё сердце.
Я никому не отдам Томми и уж тем более никому не позволю снова сделать ему больно.


- Привет, Блейк...
Ууууух, ненавижу эту небритую скотину.
Джейсон Финикс, чьё имя недостойно вообще звучать в этом мире. С удовольствием бы переломал все его кости, да-да, той самой битой, что стоит в кладовке, именно ею бы и переломал.
- Привет, Джей. – Томми улыбается ему, кивает и проходит вперёд, чтобы взять магнитный брелок. Мы все отмечаемся с утра у Джонни – милой девушки за регистрационным столиком, а если мне везёт, то она угощает меня французским пирожным со смешным названием «эклер». У Джонни спокойный нрав и я ни разу не слышал, чтобы она повысила голос. Даже на Финикса, что вечно достаёт её, она смотрит строго, но ласково, как мать или старшая сестра. Но Джейсону стоит только раз обидеть её, и моё обещание про биту перестанет быть просто обещанием.
- Ого, Блейк, ты снова с телохранителем... – присвистывает Финикс. Да, смейся, смейся, крокодил. Видишь, я тоже улыбаюсь. Изображаю дружелюбие, как говорит мамуля Руби.
- Я всегда с ним, Джей. – Томми приобнимает меня. – Мы работаем вместе с первого дня.
Да не объясняй ты ему! С чего ты вздумал отчитываться перед этим аллигатором?
- Ого, парни, да у вас любовь! – кто-то смеётся, а эта скотина скалит свои зубы, острые зубы, как у той рептилии, что живёт у нашего начальника в огромном аквариуме.
- Это настоящая мужская дружба, идиот...
И тут я всё понимаю. На щеках Томми, на гладко выбритых загорелых щеках играет румянец. И до моих скудных мозгов всё доходит. Он шнурки свои гладит не для малышки Джонни и не для пышногрудой миссис Джоунс, и не для своей сексапильной соседки Хелены.
Мой Томми краснеет как девица, когда смотрит в болотно-зелёные глаза проклятого Финикса.


Еда мне не в радость. Презренная курица осталась нетронутой.
Лежу на диване в зале, сквозь полуопущенные веки смотрю шоу. Собаки, кошки, крысы, голуби, вороны... Всё смешалось в один большой комок и навалилось на меня.
- Хей, ты в порядке?
Томми выглядит обеспокоенным.
- Ничего не ешь... – он садится рядом со мной, и я ощущаю теплоту его бедра сквозь тонкую ткань домашних льняных шорт, поднимаю взгляд и тону в янтарных глазах.
- Ты что, заболел? – прохладная ладонь ложится на мой лоб. Он пахнет мылом и чем-то сладким, словно его пальцев коснулась сахарная пудра со вкусом ванили...
- Ну, что с тобой такое? Только вчера был таким весёлым...
Извини, малыш, мне и в самом деле нездоровится. Мамуля Руби говорила, что на этой неделе магнитные бури, кажется они меня настигли, потому что мои глаза щиплет и мне ооооочень хочется выть на огромную багровую луну, как соседский мастифф Колби.
Томми похлопывает меня по спине и выходит на веранду. Он очень тактичный, мой Томми. Я вижу его силуэт сквозь тонкие тюлевые занавески, он стоит, упираясь руками в перила и запрокинув голову назад, подставляя под лунный свет красивое лицо.
Всегда подозревал, что мой Томми – кот, иначе, откуда такая любовь к луне и всему, что с ней связано? Иногда даже, кажется, что открой он свои жёлтые глаза, я увижу в них кошачьи зрачки, узкие, словно серпики ночного светила.
Я выхожу на веранду вслед за ним, сажусь рядом на ступеньки лестницы, касаюсь головой его бедра и закрываю глаза, когда чувствую его пальцы на своей шее.
И засыпая рядом с ним душной июльской ночью, прижимаясь всем телом к нему, отчаянно желаю, в первый раз в жизни хочу оказаться на месте Джейсона Финикса...


Я не поддался уговорам посетить доктора, так что Томми проиграл в этот раз. Но его обещание сводить меня на игру местной команды и чудный клубничный пирог мамули Руби сделали своё дело, я вновь повеселел и даже перестал обращать внимание на Финикса. Его в скором времени обещали перевести в другой участок, повысить по служебной лестнице, как говорится. Поэтому я был спокоен. Моего Томми у меня никто не отнимет.
И ведь ничто не предвещало грозы.


Первые тревожные колокольчики зазвенели, когда, зайдя с улицы после продолжительной беседы с соседом, я увидел, что Томми куда-то собирается.
Костюм. Рубашка. ГАЛСТУК, мать его. Галстук – это уже слишком серьёзно. Это не дружеская попойка, не вечеринка у итальянки Хелены, живущей по соседству, не день рождения мамули Руби, потому что до него ещё как от меня до Пекина.
У моего Томми свидание?
У Томми виноватые глаза, он краснеет и сбивчиво объясняет мне, что ребята собрались выпить. Но меня они, по-видимому пригласить забыли. Кажется, я знаю, КАК зовут наших ребят.
- У Карла сегодня день рождения...
Ага, а я Папа Римский...
- Ты ведь не против остаться дома?
Я? Что ты, Томми! Я просто счастлив остаться сегодня дома и проваляться весь вечер на диване, слушая, как Джон Даблди объясняет, как пользоваться Мэджик Буллетом. Ты врёшь, Томми, а твои щёки с головой выдают тебя, лживый кот!
Я оторачиваюсь и ухожу в кабинет, а ты остаёшься стоять посреди комнаты, разведя руки в стороны, как глупая тряпичная кукла.
Потом ты будешь жалеть, Томми. Потом ты вернёшься ко мне с разбитым сердцем, и только я буду рядом с тобой.


Вечер отвратительный. Вода тёплая, еда противная и я фыркаю, отодвигая тарелку в сторону.
По телевизору всё то же шоу с хомяками, мне хочется передавить все пушистые комочки и смыть их в унитаз. Как говорит мамуля Руби, мне снова пора подсесть на транквилизаторы.
Ну, наконец-таки!
Я слышу, как визжат шины об асфальт.
Хей, потише, парень! Протектор спалишь!
Что это с ним, напился? Ага, получил от ворот поворот, извращенец несчастный, так тебе и надо... Ничего, я добрый, я прощу тебя...
Он не один. Он не один и я застываю на месте, смотря, как второй мужчина входит в дом.
В наш с Томми дом.
Этот сукин сын заходит вслед за ним, тянет его к себе и... целует?
Не может этого быть, это игра теней, ведь в прихожей совсем темно, хоть глаз выколи и всё потому, что я не люблю яркий свет. Но я вижу, как голова Томми запрокидывается, он открывает рот и тот, второй мужчина, он обнимает его, стаскивает с него пиджак и рубашку...
- Погоди... – Томми пьяный. Я слышу хрипотцу в его голосе – это всегда так, если он перебрал, кому как не мне знать об этом лучше всех?
- Что?
Я прикусываю язык и чуть не воплю от боли. Одно слово, всего одно слово, но я узнаю голос.
Джейсон Финикс в моём доме, черт подери, и, причём пытается завалить моего друга на ковёр.
- Погоди, Ллойд дома... – шепчет Томми.
- Ну, и что? Он будет против?
- Он ревнивый...
Томми, тебе что, стыдно? с каким пор ты стал стыдиться меня, а?
- Боооооже... – крокодил смеётся, не переставая расстёгивать рубашку Томми. – Скажи ещё, что ты спишь с ним.
Между прочим, да! Спит! его кровать – наша кровать, это моё царство и ни один мужчина кроме меня там лежать не будет!
Ох, чёрт меня дери, прости, мисс курица, сегодня я ужинаю яйцами мистера Финикса...
Я выхожу из тени и смотрю на них. Хожу я почти бесшумно, спасибо мягкому ковру на полу. Томми словно чувствует мой взгляд и оборачивается. В то же мгновение я вижу, как скалится этот аллигатор.
Уж не знаю, что именно Томми увидел в моих глазах, но он вдруг обернулся к Финиксу и пробормотал:
- Ты знаешь, Джей, тебе, наверное, всё-таки лучше уйти...
- Но...
Я сделал предупреждающий шаг вперёд. Ага, давай, возражай. И мы посмотрим, какого цвета кровь у крокодилов.
Видимо, Финикс тоже увидел что-то у меня в глазах, потому что он подобрал свой пиджак, закинул его на плечо и махнул Томми, бросив на прощание:
- Когда избавишься от своего ДРУГА, звони, Блейк...
- Привет... – Томми обернулся ко мне, пряча виноватую улыбку в уголках губ. – Как вечер прошёл?
И не дожидаясь ответа, прошёл мимо меня в душ.
Вот тогда я пожалел, что мои приёмные родители взяли меня из приюта.


Свою мать я помню смутно. Помню её глаза. И дыхание. Тёплое, пахнущее молоком тело, мягкое прикосновение к спине, её звонкий голос. И всё. Потом мои воспоминания – это приют, одинаковые тарелки с голубыми цветами по краю и ещё с дюжину таких же беспризорников как я.
Тогда то и появились ОНИ. Моя приёмная мать не уставала повторять, что полюбила меня первого взгляда. Я думал, такое невозможно, пока в моей жизни не появился Томми.


Я не люблю вспоминать, что было в моей жизни до Томми, потому как это и не жизнь вовсе была, а существование.
Да, родители оказались добрыми и чуткими людьми, но именно в своём друге я встретил бесконечное понимание и доверие. Поэтому, когда они умерли, я переехал жить к нему, устроился на ту же работу что и он, боже, я даже подражал его походке...
Я люблю Томми.
И мне сейчас больно видеть, что он стоит на веранде и смотрит на кошачью луну. Потому что я не в силах помочь ему, впервые в жизни я не могу ему помочь. Мне не справиться с тоской, что его гложет, мне не удастся погасить то пламя, что пожирает его изнутри. Ему нужен не я.
Моя работа – следить за Томми. А свою работу я привык делать хорошо...
Поэтому я несу ему телефонную трубу и записную книжку.
Ну же, малыш, звони своему аллигатору, а я пойду, прогуляюсь по району.


Мамуля Руби научила меня удивительной вещи – если тебе нечего сказать, то лучше смолчи, иначе обязательно сболтнёшь какую-нибудь глупость. И пожалеешь об этом раз сто, не меньше, так что рот на замок, а ключик в огород. Сиди да помалкивай.
Я почти смирился с тем, что Томми стал уходить по вечерам и возвращаться после полуночи. Уставший, но счастливый, он уходил в ванную, а потом долго лежал в спальне, положив мне на сердце свою ладонь и смотря в ночную бездну. Но луна в его глазах спала и не собиралась просыпаться.
Апогеем моего смирения должен был стать субботний вечер. Ужин, дорогое вино в холодильнике и фрукты в хрустальной вазе. Мисс курица лежит на фарфоровом блюде, и у меня слюнки текут, и я бегаю туда-сюда по дому, словно это ко мне, а не к Томми должен прийти гость. И моё настроение не омрачить даже тем, что наш гость – это Финикс.
Морда небритая, как всегда. Сигарету в пепельницу, выдохнул облако дыма, чмокнул Томми в щёку, по-хозяйски сел на диван рядом со мной.
- Ну, как поживаешь, Ллойд?
Нормально, рептилия. Не смотри на меня. У тебя глаза цвета болота, цвета Флоридской топи, в которой живут тебе подобные. Отвернись, Финикс, пока я не забыл, что именно из-за тебя мой Томми снова ожил и радуется жизни...
Мы ужинаем. Я не пью вино, я пью ледяную фильтрованную воду. А Томми потягивает красный напиток и я вижу, как он пьянеет. Как луна в его глазах превращается в голодную кошку, в голодную мартовскую кошку, что вопит под окнами весной.
Я выхожу в сад, сажусь на край бассейна и смотрю на светлячков. Светляки – они как букашки. Вы ловили светлячков когда-нибудь?
Так вот я-то думал, что они должны быть красивыми. Эти искры зеленоватого света в темноте, путающиеся в ветвях низеньких кустарников, словно новогодние гирлянды усыпающие наши старые розовые кусты...
Так вот, я поймал одного.
Букашка. Неказистая букашка со светящейся попкой.
Ничего хорошего. Гадость какая.
Положил под куст, где поймал.
Лети, свети. Невидимым ты мне больше нравишься...
Так я в первый раз понял, что не всё то золото, что блестит.


Они занимаются этим.
Дверь в нашу спальню – из полупрозрачного стекла и я вижу всё, что они вытворяют на кровати, на полу, на подоконнике и даже... не будем об этом.
Мне очень хочется ворваться в комнату и испортить им всё удовольствие, но вместо этого я к своему удивлению стою и смотрю, касаясь холодного стекла носом.
Финикс трахает его. Жёстко и, на мой взгляд, грубо, но Томми, кажется, это нравится. Томми коротко стонет и что-то хрипит, мне не услышать отсюда, да и не хочется. Пальцы Томми путаются в покрывале, он вскрикивает и кусает нижнюю губу. Потом она припухнет и будет цвести красным цветком на его бледном осунувшемся от недосыпа лице.
У нас с Томми разные взгляды на секс.


Я стою возле двери Хелены, чувствую себя полным идиотом. Время – три утра и сегодня воскресенье, она наверняка только что вернулась из клуба и спит крепким сном.
На этом мои мысли обрываются, потому что Хелена открывает дверь, на её сонном личике удивление, полные бедра прикрыты халатом, который еле сходится на внушительном бюсте.
- Ллойд? Ты чего тут делаешь?
Я вхожу в её дом без приглашения.
Пахнет сандалом и корицей, словно в китайской лавке благовоний. Всюду циновки и дерево.
Мне здесь нравится.
Прохожу в зал, ложусь на низенький диван с кучей разноцветных подушек с драконами, закрываю глаза. Хелена, кажется, не удивлена моим визитом, она достаёт пурпурный плед с кистями, накрывает меня и треплет по голове.
- Спокойной ночи, Ллойд... – она зевает и скрывается за дверью своей спальни.
Я не смыкаю глаз до рассвета, а потом выхожу через заднюю дверь, которую она оставила открытой для меня...


Порой не людей нужно защищать от животных. А наоборот.
Умный дядя-психолог вам объяснит и даже назовёт кучу терминов на мудрёном языке, а я только одно скажу – во всём нужно знать меру. А если человек не знает меры – он болен и его место в психушке или тюрьме.
Старушенция собирает кошек. Сажает их в якобы удобные клетки, в ящики из-под рассады, в коробки от бытовой техники, в пустые аквариумы. Небольшая квартирка сплошь заставлена этими клетками. Животные кричат, болеют, плохо пахнут. Они живут в собственных экскрементах.
А бабка вопит, что, мол, бедным кошечкам здесь лучше, чем на улице. А по мне, так лучше на Аляске жить, чем купаться в собственном дерьме. Закон не лимитирует количество животных, которое вы превысили в сто раз, мэм...
Закон ничего не может сделать с вами.
Ваше место в богадельне. И единственная кошка, которую вам можно доверить – нарисованная.
За всё время в Службе я насмотрелся такого, что меня мало чем удивишь. Я привык к бешеным крокодилам, к гигантским змеям, к диким кошкам и собакам. Только к одному я никогда не привыкну.
К боли в глазах животного.
Тогда луна оживает во мне, и я вспоминаю о своих диких предках когда-то населявших эти равнины и поймы рек. Та же самая луна отражается в глазах Томми...


Мы возле дома человека, коллекционирующего собак. Он отказался отдать нам часть собак в прошлый раз, отказался появиться в суде, отказался открывать дверь двум нашим ребятам на прошлой неделе. Поэтому сюда направили нас. Потому что Томми – ангел. У Томми всегда всё получается...
Во дворе грязно, мы нашли два трупика дворняжек позади сарая для садовых инструментов. Исхудавшая псина привязана к дереву, в тени которого она прячется от жаркого августовского солнца. В миске пара дохлых жуков и ни капли воды. Бока собаки в струпьях...
Хозяин дома – тощий старик. Очки с толстыми линзами, засаленные треники, майка в пятнах.
Увидев ордер, начинает кричать и ругаться, собак отдавать отказывается.
Нам нужно подкрепление.
Мне хочется подойти к псине, приободрить, дать ей надежду на то, что вот оно, светлое будущее – не за горами. Мы пришли, мы спасём тебя. Мы с Томми – как Бэтмен и Робин, всегда успеем что-нибудь сделать для страждущих.
Я слышу, как смеётся Финикс, выпрыгивая из пикапа. С ним Боунс – здоровяк под два метра ростом, с дубинкой на поясе. У них сачки и клетки, в которых собак повезут в участок. Там их накормят, вымоют и распределят по степени нанесённых им повреждений. У каждой собаки будет шанс. Шанс чтобы жить, шанс с радостью встречать каждый новый день, шанс обрести настоящую семью.


Моя семья – это Томми. Я не знаю, что бы я делал без него...


Боунс выламывает дверь вместе с косяком, трухлявое дерево трещит и ломается под ударами ботинка. Финикс проскальзывает в полумрак холла, Томми за ним, я – замыкающий.
- Мистер Лидс! – кричит Финикс. – Выходите, пожалуйста! Мы не причиним вам вреда! У нас есть ордер на изъятие животных! Вы не могли бы выйти и помочь нам?
Его слова растворяются в вони, что ударяет нам в лицо. В привычной вони.
Томми наклоняется, садится на корточки, поднимает с пола щенка. В его глазах что-то блестит и я понимаю, что луна просыпается.
Щенок не дышит.
Боунс выводит тех животных, что способны сами передвигаться. Бедняги даже не сопротивляются, позволяют вести себя к автомобилю, припаркованному возле дома.
Хозяина пока не видно.
Финикс закрывает нос рукавом, его глаза слезятся от запаха. Запаха смерти и разложения. Я дышу ртом. На вкус воздух ещё хуже... По щекам Томми катятся слёзы, но только я знаю, что это слёзы гнева.


Томми бросился вперёд, чтобы достать щенка овчарки из-под кровати, и в этот момент грянул гром.
Вспышка настолько ослепительная, что я отступаю на пару шагов, ударяюсь локтём о стену, морщусь от боли. И потом слышу, как кричит Финикс.
Томми встаёт пошатываясь, в его руках скулит щенок. Томми пятится, точно так же как попятился я, хватается за грудь и я чувствую, как земля уходит из-под ног.
На груди Томми расцветает красный цветок.


Каждое утро, каждый вечер выходя в патруль, полицейский готовит себя к тому, что может возникнуть критическая ситуация. Что он просто не вернётся домой.
Оружие сейчас легче купить, чем пачку аспирина. За рецептом на аспирин тебе придётся идти к врачу, а пистолет ты можешь купить в любой подворотне. Без рецепта. Без разрешения.
У людей пушки. Ножи. Кастеты. Дубинки. Ядерные бомбы, оружие массового уничтожения.
У животных – когти и клыки.
Если раньше люди защищались от животных, то теперь стоит животным выдать оружие, чтобы они могли защитить себя от людей.


- Малыш, держись, слышишь меня? – Финикс бежал к нашему автомобилю, я нёсся следом, Боунс сбил старика Лидса с ног, отобрал у него винтовку и вызывал подкрепление. Я уже слышал сирены неотложки, а в голове вертелись слова Финикса.
- Только не умирай, малыш, слышишь меня? Ради Бога, Том, не смей! Смотри мне в глаза, ты слышишь меня, малыш, ради Бога, Томми, я тебя умоляю, не умирай....Не умирай, Томми, не закрывай глаза! Слушай меня, слушай, что я говорю, сукин ты сын! Твою мать, Блейк, не смей подыхать у меня на руках!
Мой большой красивый мир, похожий на стеклянный шар, на украшение для ёлки, треснул пополам.
Я видел, как луна гаснет в его глазах, я видел, как он улыбается, и красный цветок расцветает ещё ярче.


Нас с Финиксом оттеснили в сторону, врачи в белых халатах увезли Томми, мы помогли Боунсу погрузить клетки в пикап, подоспевшие вовремя полисмены записали показания всех свидетелей...
Боже, минуты утекают и утекают, а я торчу здесь, хотя должен быть там, рядом с Томми.
И мысли нет, что он может умереть.
Нет, нельзя.
Мамуля Руби говорит, что если запрограммировать себя на плохое, плохое и случится.
Ты только держись там, Томми, слышишь?
Мы с аллигатором скоро будем. Мы приедем и вытащим тебя.
И я даже согласен на то, чтобы он приходил к нам, хрен с ним, пусть даже живёт с нами, только ты не уходи. Не оставляй меня. Кроме тебя у меня никого нет...


Два дня нас не пускали к Томми.
Я сидел в пустом доме и смотрел, как мистер Даблди рекламирует МэджикБуллет. Я смотрел новости СиЭнЭн, смотрел ЕвроНьюс, смотрел музыкальные каналы, я пересмотрел всё в этом долбанном мире.
Я ходил из угла в угол и бился головой о стены в бессилии. Я лежал на диване и пялился в бездну ночи, стараясь рассмотреть там что-нибудь. Но кошачья луна спряталась и я был совсем один в пустом холодном доме.
Иногда заходила Хелена, справлялась обо мне, о Томми и вновь уходила...
Тогда я ложился на нашу кровать, клал голову на твой халат и засыпал, забывался пустым сном без сновидений.


На третий день приехал Финикс.
- Хей.
Он сел рядом со мной на кровать. Надо же, совсем страх потерял, крокодил...
- Я знаю, что ты меня на дух не переносишь, парень...
Ну надо же, заметил. Какой ум, какая прозорливость!
- Хееей... - Финикс потёр лоб, спрятал в ладонях лицо. – Мы оба его любим, дружище. И я боюсь его потерять.
Да иди ты, Джей. Твои слова и яйца выеденного не стоят.
- Я себе места не нахожу... – Финикс усмехается. – Как и ты, я вижу...
Ты не знаешь, ЧТО этот человек для меня значит, аллигатор...
- Поехали к нему... – он встаёт, кивает в сторону двери. - Только, чур, я веду.
Я бреду за ним, сажусь рядом с ним на переднее сиденье, смотрю, как мимо проплывает привычный пейзаж.
На дороге пробка. Мы застряли на полчаса, не меньше. Но мы и не торопимся, приёмные часы – только в десять, и не факт что нас пустят к Томми.
По радио какая-то ужасно душещипательная хрень, у меня комок в горле.
Финикс вдруг роняет голову на руль и я вижу, как его спина мелко трясётся.
И это второй раз в моей жизни, когда я понял, что не всё то золото, что блестит...


- Вы можете пройти, мистер Финикс. – молоденькая сестричка улыбается Джейсону, косится на меня с неодобрением. Я напрягаюсь.
- Пошли... – Джей кивает мне. – Пойдём, он уже очнулся, и я думаю, он будет рад тебя видеть...
- Ээмм... – медсестра закусывает свою хорошенькую нижнюю губу, хмурится и качает головой. - Я не думаю, что это хорошая идея, мистер Финикс...
- О чём вы?
- Не знаю, разрешит ли доктор Дженнингс... Всё-таки это собака...
Финикс оборачивается ко мне, треплет у меня за ухом и смеётся, когда я начинаю вилять хвостом.
- Это не просто собака. Это член семьи, мисс...
Пожалуй, я пересмотрю прозвище Джейсона. «Наглый подхалим» подойдёт больше.