Апофатизм

                О чем невозможно говорить, о том следует молчать.
                Л. Витгенштейн
               
   Я перешел через дорогу и увидел инвалида в камуфляже, просящего милостыню. Он протянул руку и что-то сказал мне.
 - Нет, - покачал я головой. Денег у меня действительно не было.

   Метрах в двадцати от солдата сидел другой, также ожидавший финансовой помощи. Чуть подальше располагались беженцы с детьми, после которых стояли старушки с иконами. На пути от Московских ворот до Новодевичьего монастыря было непривычно много просящих.

 Пройдя через ворота, я увидел длинную очередь и компанию молодых людей, продающих церковные газеты. Среди них я узнал своего приятеля. Мы познакомились год назад в Александра Невской Лавре.

 Он подошел ко мне и пожал руку. Я привычно купил очередной номер газеты, которую толком никогда не читал и поинтересовался, почему здесь так людно?
 - Сюда мощи привезли, - ответил он, улыбаясь.
 - А чьи мощи-то?
 - Императрицы, кажется.
 - Императрицы? – удивился я. – Какой еще императрицы?
Мне не очень-то хотелось прикладываться к мощам царской особы. Я думал, что речь идет об останках святого. 

  Так и не получив вразумительного ответа, я встал в конец очереди.
 - А чьи тут мощи, не знаете? - спросил я у женщины, стоявшей впереди меня. Вид у нее был самый, что ни на есть православный: платок, неяркая одежда, отсутствие косметики на лице.
 - Кусочек креста Господня с Афона, - произнесла она благоговейно.
 - А чудеса какие-нибудь он творит? Исцеления, или что-нибудь еще?
 - Сложно сказать, - лицо женщины изобразило благочестиво-задумчивый вид, - мы ведь должны искать исполнения не своей, а Его воли…
 - Будете стоять четыре часа, - сказала бабуля, идущая из храма. Очередь растянулась на километр. Я посмотрел на часы, была половина седьмого вечера. Лишь бы успеть, подумал я. Очень уж мне захотелось прикоснуться к святыне, испытать что-нибудь необычное, неземное.
 
   Мимо проходили радостные священники, торопливые монахини, важные милиционеры. Были и мужчины в строгих костюмах и красивые девушки и дети и, конечно, старики. Все желали приложиться к афонскому дару.

   Не прошло и часа, как над нами нависла темная туча. С каждой минутой становилось все темнее и прохладнее. Я решил, что если хлынет ливень, буду защищаться сумкой, висящей через плечо.

 - Сейчас ливанет, - сказал кто-то. Но ничего не произошло.
  Мелкий дождик случился лишь через полчаса. После этого резко похолодало, я начал замерзать. Может все-таки уйти домой? Я ведь не сильно верю в значимость подобных ритуалов. Возможно, стоя здесь третий час и стуча зубами, я просто играю в православного. Играю так же, как и многие другие прихожане. И все же нельзя не признать, что эта игра одна из самых захватывающих. Строгие правила, странные ритуалы – требуются значительные усилия.

   В десять окончательно стемнело, зажглись фонари. Мы медленно приближались к храму. Меня трясло от холода, текло с носа, подмывало бросить все и уйти, не верилось, что когда-нибудь я окажусь в тепле. Я мечтал о доме, о дымящемся чае, о горячей ванне, о теплой постели, воображал, как потом буду вспоминать об этом дне, испытывая чувство удовлетворения оттого, что я все-таки достиг цели. Подобными вещами не станешь хвастать, как, к примеру, подъемом на Эльбрус, где падаешь в сугроб от сильного ветра, не можешь идти дальше из-за горной болезни, теряешься, в конце концов, и ждешь смерти, замерзая, как и тысячи других энтузиастов. 

   И вот я поднимаюсь по ступеням храма. На всех лицах тени от света фонарей. Воздух наполнен ожиданием чего-то мистического. Охранники запускают внутрь по несколько человек. Захожу, наконец, в церковь, в теплый оранжевый свет. Стены и потолки расписаны ликами святых.

   Тут я вижу, как благочестивая христианка, за которой я шел, падает на колени и целует пол, потом снова и снова.
 - Креститесь, а потом прикладывайтесь, - строго произнес батюшка, стоявший у металлической коробочки с частицей креста. Она была покрыта стеклом, под которым лежало, что-то черное, я не стал вглядываться. Женщина трепетно целовала стеклянное покрытие. Я перекрестился три раза и тоже склонился. Вот и чудо. И описать его все равно невозможно.