Мой счастливый приятель

Счастливый человек! В любой горке ему мерещатся рукотворные курганы, в заросшей камышами придорожной канаве – следы «пути из варяг в греки», в скромном моховом болотце – остатки обширного озера. А если уж камень встретится, хоть немного отличный от простого круглого булыжника, – это непременно свидетельство существования здесь в прошлом величественных храмов, белокаменных, с золотыми куполами, украшавших в начале второго тысячелетия от рождества Христова наши Богом забытые места…
   
Ему не дают спать спокойно окрестности городища Коложе, крепости, разоренной в 1406 году великим князем Литовским Витовтом.
 
Это была не просто крепость, убежден он. Это был огромный, великолепный город, соперник Пскова. И неспроста Коложе не стали возрождать после разорения… И не просто так в летописях нет никаких упоминаний о былом величии Коложе – их писали псковичи…

Конечно, летописи создавались и редактировались в чьих-то интересах, с этим спорить не приходится. Россияне на примере последних ста лет получили особо внятное представление о том, как пишется человеческая история. С фотографий исчезали люди, тонули в молчании события, и только эхо слухов катилось по стране, искажаясь и затухая…

В давние времена много чего не было. Ни газет, ни книг, ни фотографий, ни типографий. Зато была глиняная посуда, дешевая, но очень хрупкая. И любое человеческое жилье непременно окружено россыпью отбросов, среди которых есть и те, что не поддаются гниению. А в наших песчаных горах среди валунов и булыжников нет черепков и костей… Это моренные отложения, а не остатки великолепных городов…

Но какое значение имеет весь этот жалкий скептический лепет, если мой приятель твердо убежден в обратном!

С ранней весны до поздней осени он катается на велосипеде по дорогам, дорожкам и тропинкам. На руле верной железной лошадки всегда висит его любимый портфель. В портфеле есть все. В том числе – и подзорная труба. Еще там сберегается топорик наподобие кухонного, но очень острый. При необходимости им можно перерубить довольно толстую ветку. Если она настырно загораживает ему давно намеченный путь…

Есть в портфеле и подробная карта нашей местности. Однажды мой приятель с восторгом указал мне на ней курганы, жирно отмеченные красным фломастером.

– Тебе это ничего не напоминает?.. – замирающим голосом прошептал он.

Я пожала плечами – ничего, мол.

– Это же созвездие Большой Медведицы! – воскликнул он.

Рассмотрев карту, я сказала:

– Хвост ковша не в ту сторону повернут…

Но для моего приятеля эти курганы – верное свидетельство если не неземного происхождения наших прямых предков, то уж точно имевшего место в прошлом палеоконтакта… Наверно, это именно пришельцы со звезд научили первожителей наших мест плести лапти из лыка и рубить избы – «в лапу», «в обло» и «в угол»…   

Разумеется, мой приятель – не единственный, кому не дают покоя мысли об утраченных страницах родной истории. Из журнала в журнал, из книги в книгу, с одной страницы Интернета на другую кочуют измышления о великом прошлом славян вообще и русских в частности. Библия их приверженцев – «Влесова книга», боги апологетов былого языческого величия нашего народа – Перун, Даждьбог, Стрибог и Мокошь, о которых толком ничего не известно никому. Ведь так не хочется быть потомком затаившегося в лесах и болотах убогого, неведомого цивилизованным странам племени, ютившегося в крохотных бревенчатых избушках, – в то время как в Западной Европе, на Востоке, в Китае, в Америке и так далее воздвигались удивительной красоты города и храмы из кирпича и камня!..

Вернемся, однако, к моему приятелю.

Единственное, что ему мешает быть во время его велосипедных путешествий счастливым абсолютно, – это люди. Он уверен, что из-за каждого куста за ним следят недобрые глаза. Но если придется отбиваться от супостата – он справится. В его замечательном портфеле есть еще что-то вроде пневматического пистолета.

Как-то ранней сухой весной, когда мы на пару шатались по глухим проселкам, отыскивая некий древний каменный крест, он уже решил было отстреливаться от выбежавших нам навстречу из еще обитаемой деревеньки псов. Они грозно лаяли, исполняя свой собачий долг, и приятель сильно струхнул.

Чтобы избежать кровопролития, я вежливо заговорила с собаками, да тут еще, к счастью, подъехал на «Жигулях» местный житель… В неравный бой с дворнягами – их было две – приятелю вступать не пришлось.

Той весной май стоял замечательно теплый, и приятель предложил мне в праздник Победы устроить пикничок в очаровательной безлюдной долине над маленькой речкой. Виды там великолепные. Но небо с утра решило всплакнуть, и я отказалась разделить partie de plaisir.

Вечером – телефонный звонок.

– Хорошо, что тебя со мной не было! – выпалил приятель. – Я домой поехал уже в сумерках. И по пути, у братского захоронения, какие-то черные болтались… Наверно, оскверняли!

Дней через десять меня майским нежным ветром занесло в те самые места. Конечно же, я первым делом пошла посмотреть на «оскверненное захоронение».

Ограда была на месте, стела и венки – тоже. У подножия стелы стоял пластиковый стаканчик и лежала апельсиновая долька. Здесь поминали.

Видимо, братскую могилу (на этом месте во время Великой Отечественной войны немцы расстреляли много мирных жителей) в День Победы навестили цыгане, как известно, сильно от нацистов претерпевшие. И выпили за упокой погибших соплеменников…

Самое забавное в этой истории, на мой взгляд, то, что мой приятель отнюдь не обладает арийской внешностью. Он смуглый кареглазый брюнет. Так что чья бы корова мычала насчет «черных»…

И все же, несмотря на то, что мой приятель боится собак и не симпатизирует людям –  ни белым, ни другого какого цвета, он, повторюсь, человек счастливый. Он давно нашел себе предмет горячей любви – родной край. С его холмами и озерами, с реками и долинами, с лесами и лугами, с реальной историей и мифами, будоражащими его поэтическое воображение. Да, он поэт. Пишет порой очень неплохие лирические стихи. Например, такие:

«Там, где над лесом туча разорвала
Седое брюхо до глубоких ран,
Закат, как кровь, еще сочится ало
Тревожным светом чужедальних стран…»
 
Пусть мечтает и пишет. А мы прочтем и отдадим должное Божьей искре, мерцающей в его беспокойной романтической душе…