Об особенностях японской поэзии

Писать о стихах теперь почти так же трудно, как писать стихи».
(Юрий Тынянов)

О некоторых особенностях японской поэзии и о своих «Стихах в тональности xokky»


Я не решаюсь называть свои трехстишия хокку (это было бы не скромно), я именую их «стихами в тональности хокку».
Японская поэзия удивительно музыкальна, каждая ее строчка околдовывает своеобразной мелодией, наделена особым ритмическим узором.
Музыкант, читающий трехстишия японских поэтов классиков,, слышит в сердце музыку, которая то льется протяжно, как вечерний колокол в полях, то упорно ведет по лесным тропам на вершину Фудзи, то приглашает полюбоваться цветущей вишней. Порой, когда я читаю строчки Мацуо Басе или Кобаяси Исса, в моей душе звучат прекрасные мелодии, а когда слушаю волнующую меня музыку, нашептываю любимые японские трехстишия.
Разве нет музыки в строчках, созданных гениальным  японским поэтом начала XIX века Кобаяси  Исса?
«Вот выплыла луна,
И самый мелкий кустик
На праздник приглашен».
                (перевод В.Н. Марковой)
Эти залитые лунным светом кусты я вижу, когда слушаю музыку К. Дебюсси и пьесу  японского композитора Мьякки Миччио «Весна на море» для гобоя и японского национального инструмента кото. Музыку М. Миччио мне посчастливилось исполнять на гобое в Новосибирске и Саппоро вместе с известным японским музыкантом Ю. Такагаки.
А вот импрессионистическое трехстишие другого японского поэта – Такан  Кито:
«Идешь по облакам
И вдруг на горной тропке
Сквозь дождь – вишневый цвет!».
                (перевод В.Н. Марковой)


Пейзажная лирика поэта XVII века Мацуо Басе словно пропитана музыкой:

«Колокол смолк вдалеке,
Но ароматом вечерних цветов
Отзвук его плывет».
                (перевод В.Н. Марковой)
Музыкальные ассоциации носят индивидуальный характер. Вероятно, у каждого свои. Читая хокку «Колокол смолк вдалеке…», я почему-то слышу внутренним слухом пьесу для фортепиано А.П. Бородина «В монастыре» из «Маленькой сюиты». Почему это происходит, не знаю.
Слушая «Три симфонических эскиза» К. Дебюсси «La Meer», я в некоторые моменты вспоминаю необыкновенно красивую xokky Мацуо Басе:
«Сумрак над морем.
Лишь крики диких уток вдали
Смутно белеют».
                (перевод В.Н. Марковой)
Нужно быть великим поэтом, чтобы в крике уток «услышать» нечто белеющее. Трехстишие  Мацуо Басе подсказало мне тему  «стихотворения в тональности xokky»:
Тембр и цвет
В музыке неотделимы.
Слушаю краски.
                (Е. Федоров)
               
Многие русские поэты и русская литературная критика, говоря об особенностях японской поэзии,  акцентируют внимание на форме японских трехстиший. Подсчитывая количество слогов, ревностно следя, как слоги распределяются по строчкам, иные поэты отодвигают на задний план  самое ценное – музыку стиха, его содержание.
Жанр хокку – это не «5–7–5», это, по выражению известного музыкального критика А.Н. Серова, «великая мудрость простоты». Важнейшая особенность хокку – не число слогов в строчках, а соблюдение принципа «большое в малом», умение многое выразить малым количеством слов.
Талантливый поэт мыслит в ритме своих стихов, чувствует в ритме создаваемых им стихотворных строчек. Ему не приходится ничего подсчитывать, нужный ритм живет в его сердце и сам рвется наружу.
Если «душа воспаряется в небо», калькулятор неуместен.
В хокку важнее всего не форма, а содержание, и, когда талантливые поэты и переводчики, распределяя слоги, допускают ошибки и промахи, мы, читатели, как правило, этого не замечаем. Мысль и чувство, красота и мудрость, заложенные в поэзии, заслоняют мелочные придирки, связанные с распределением слогов.
Читая великого японского поэта Кобаяси Исса, я представляю себе прекрасных бабочек над сорной травой, вместе с автором любуюсь красотой мира. В этот момент  совсем не хочется заниматься подсчетами  слогов.
«В зарослях сорной травы,
Смотрите, какие прекрасные
Бабочки родились!»
                (Перевод В.Н. Марковой)
 Распределение слогов по схеме 5–7–5 хорошо ужилось в иероглифическом письме, но в русском переводе эта схема  не всегда естественна и зачастую наносит ущерб музыке стиха.
Создавая трехстишия на русском языке, я взял на себя смелость распределять не слоги, а т. н. «сильные слоги» (икты) и располагать их по схеме: 2–3–2. Такое стихосложение позволяет, на мой взгляд, полнее выразить в русском языке музыкальность, свойственную японской поэзии. Читатель xokky, рефлекторно выделяя ударные доли музыкального такта, становится не только слушателем трехстишия, но и чтецом-исполнителем, участником творческого процесса.
Японские xokky настолько музыкальны, что порой их русский перевод хочется отразить на нотной бумаге. И тогда, глядя на русскую «партитуру» трехстишия, мы убеждаемся, что предложенная мною схема распределения слогов еще более повышает выразительность ударных долей музыкального такта.
  В классическом японском стихосложении  размер первой строчки зачастую совпадает с размером третьей строчки. Это не только дисциплинирует стих, но и придает ему особый поэтический аромат:
«Лишь вершину Фудзи
Под собой не погребли
Молодые листья».
                (Еса Бусон . Перевод В.Н. Марковой)
 Сочиняя стихи в тональности xokky, я, по мере сил, стараюсь использовать тот же  поэтический прием:
Лунные слезы
Падают с темного неба
Светлой струей.
                (Е. Федоров)
    Что касается второй строчки стиха, то она у меня, как и у многих японских классиков, часто имеет обособленный характер. В моих стихах метр второй строчки  не всегда совпадает с метром крайних строчек, крайние строчки могут быть написаны ямбом, а средняя – хореем, или наоборот.
 
У самого неба
Спящая лодка застыла
На тихой воде.
                (Е. Федоров)
Конечно,  можно «причесать», «прилизать» стихотворный метр всех трех строчек,  сделать, скажем, так:

У самого неба
Заснувшая лодка застыла
На тихой воде.
 Но такой метр стиха  не в традициях японской xokky.
               
Некоторые любители японской поэзии полагают, что в xokky необходимо акцентировать третью строчку стиха, подвести ее к неожиданной смысловой кульминации.
Такой поэтический прием, безусловно, выразителен и часто желателен, однако он вовсе не является обязательным. Стихи, как и музыка, очень разнообразны по форме и содержанию, и требовать от поэтов обязательных правил, исполняемых повсеместно, о чем бы они ни писали, – дело бесполезное. Вспомним, как гениально великий Мацуо Басе воссоздал в форме xokky спокойный вечерний пейзаж в уже цитируемом мною стихотворении «Колокол смолк вдалеке…». Здесь классику японской поэзии не понадобилась ни  кульминация, ни неожиданный поворот содержания.
               
 Надеюсь, что читатель с пониманием отнесется к моим попыткам использовать  некоторые приемы японского национального стихосложения. Дело не только в выборе формы трехстишия, не только в стремлении к лапидарности, речь идет прежде всего о  темах и о музыкальности.
В моих стихах превалируют четыре темы: любование природой, описание психологического состояния, размышления о судьбе человеке и искусства, самоирония.
Зарисовка пейзажа и описание психологического состояния присутствуют в японской поэзии почти повсеместно. Размышление о судьбе человека и искусстве встречаются  несколько реже. А самоиронию в сборниках японских поэтов я не встречал вовсе (может быть, из-за невнимательного чтения).
   Размышляя о японской xokky, главное, что необходимо сказать, –  японские трезвучия нельзя читать залпом, одно за другим, перебегая глазами от строчки к строчке. Каждый раз нужно выдержать паузу, войти в предлагаемое автором психологическое состояние, домыслить то, о чем сказано вскользь, лишь намеком. Об этом я писал в одном из своих стихотворений:
Прочти не спеша,
И, будто струна под смычком
Откликнись на стих.
               
Связь японской поэзии с русской музыкальной культурой будет крепнуть,  сохраняя  свои национальные традиции. Задача в том, чтобы в старинном японском трехстишие найти и поддержать ростки новых преобразований формы, которые помогут в русском переводе еще полнее выразить необыкновенную  музыкальность японской поэзии.