Ну, споёмте-ка ребята...

   1.

   Когда Светка проходила мимо меня, я деревенел, от чего, наверняка, казался ей дегенератом. Каких только фантазий я не напридумывал, в какие необычные обстоятельства её и себя не всовывал, чтобы как-то показаться Светке. Но до поры до времени все было тщетно. Для неё я оставался сверстником, а значит для любви объектом не подходящим.
   Со мной можно было играть в футбол, что она мастерски делала. Она могла попросить принести чемодан из кладовки. С ней можно было подежурить в столовке. С ней можно было говорить на любую тему. В них она преград не знала. Так её воспитал отец, который сочинял истории на бытовом уровне, завершением которых всегда были интимные отношения. Его нигде не печатали, а единственным его читателем была дочь, которая смогла подобрать ключи к его письменному столу.
    Не знаю, правда ли, что сюжеты, пересказываемые Светкой, сочинялись её отцом, или, быть может, они были выдуманы самой Светкой, но кто-то их всё-таки выдумывал.
   
   Обуреваемая фантазиями Светка бродила по всему лагерю и его окрестностям в поисках следов необыкновенных приключений. Но что могло произойти в лагере? Славка Гордон, возвращаясь ночью из туалета, спросонок угодил в девчачью палату. Витька Зайцев свалился с сосны, прыгнув за белкой. Сашка Налетов объелся незрелыми волчьими ягодами. Ленька Чуваев успешно сбежал из лагеря. Был такой эпизод в моей жизни. В этом что-то было. И со следующего лагерного сезона Светка стала таскать меня с собой. Так было до самого последнего моего лагерного лета.
   Оказывается Светка знала лагерь лучше нас, мальчишек. Ей была известна тропинка на остров посреди барского пруда. Мы часто забирались на этот клочок земли, отделённый от берега непроходимыми  кустами, в зарослях которых Светка умудрилась проделать лаз. Она была необыкновенной девчонкой.

   Одно лето она отсутствовала. Родители возили её к морю, и всё лето было испорчено, чему способствовали затянувшиеся в тот год дожди. Не было границ моей радости, когда я встретил её через два года. Но это уже была другая Светка. Я боялся к ней подойти, но она сама вспомнила свою привязанность, потянув меня к себе.
  - Ну, ты чего дичишься? Когда пойдём на остров? Или может быть за территорию сбегаем? 
   Вся жизнь была впереди, как впереди было всё лето.

     - Ещё макнемся?
     Мы лежали на тёплом песке и строили планы на лето. По небу плыли огромные многоэтажные облака с тёмным низом и безовым верхом. Когда облако закрывало солнце,  наша кожа покрывалась пупырышками.
    -Нет, Светка. Пора идти. Мы не успеем высохнуть.
    - Трус ты. Делай как я.
   Нафыркавшись в воде, мы вылезли на берег.
   - Я думала, ты совсем маленький. А ты, вроде, ничего. Только стеснительный. Сколько знаем друг друга, а ты ни разу…
    Её  вздутые грудки пружинно вздрагивали при резких движениях.
    - Что естественно, то не стыдно. Нам нечего стыдится. Да не смотри так на меня. Никогда не видел?  -    Она плюхнулась животом на песок. - Ложись, а то вон дергаться начал. Какой ты, однако, впечатлительный.
   - Светка, что со мной?
   - Ничего особенного. Типичнейшая мужская реакция на женское тело. Отец теперь пишет о психологии  полов в переходный  период. Я начиталась всей этой ерунды до одури. Не дрожи ты так. Прижмись ко мне, я тебя согрею.
    - А у взрослых нет этой самой психологии?
    - Толком не знаю, но надеюсь узнать в будущем.
   - Как это?
   - Глупый ты. Когда-никогда я стану взрослой… Хватит об этом. Поцелуй меня. -- Не так. Давай покажу. -- Теперь пусть они поцелуются….

    На следующий день мы ограничились ближним путешествием - на остров. Лагерь был слышан в мельчайших подробностях. Воздух транслировал нам все сообщения лагерной радиобудки, а мы оставались в относительной недосягаемости для посторонних взглядов.
    Мы были в том возрасте, когда перестают играть, а не играть ещё не могут. Сценарий игр придумывала Светка. Первая, небольшая часть сценария, шла под непрерывными Светкиными выморочками. Обычно сигналом для апофеоза служило какое-нибудь слово, после которого всё начинало крутиться на одном дыхании.
    До нового пароксизма Светкиной фантазии мы переводили дыхание. Потом искра, новый сюжет, слово и так без конца…
   
    Впервые я почувствовал всю степень переживаний, которые меня ожидают без Светки, в конце первой смены, когда Светка неожиданно перестала брать меня с собой и вообще сторонилась меня.  Не понимая причин охлаждения, я преследовал её, но времени у меня не хватило - смена кончилась, и нас развезли по домам.
   Какие это были три дня - передать трудно, но и они кончились.  В автобусе Светка села рядом, стянув с сидения Витьку Зайцева. Я был счастлив. Всё было по-прежнему. Кошмарный сон кончился. Мы были вместе.

    Выбравшись за территорию, я стал теребить Светку, требуя объяснений. Она хмыкала и просила отстать от неё. А потом сказала:
   - Месячные у меня были. В это время нельзя. Понятно?
   - Понятно,- хотя мне ничего не было понятно.
   - Если понятно, тогда хорошо. Теперь повторится через три недели.
   Всё нам казалось простым, всё будет продолжаться вечно, но подходил уже тот день, когда всё кончилось.

    Лето приближалось к середине, когда над нами прогремел гром с ясного неба. Виновником грома был Сашка Налётов. Не зря я его недолюбливал.
   Сашку трудно обвинить в преднамеренной слежке, но выследил нас именно он. Неограниченная сознанием страсть к добыванию съестного заставляла Сашку обегать все окрестности. Поиски съестного натолкнули Сашку на нас.
       Нас растащили, когда мы уже ничего не видели. Но если бы они могли испытать то, что в своих играх мы чувствовали, они забыли бы покой на всю оставшуюся жизнь.
    Нас оторвали друг от друга как сцепившихся кутят. Как же, в лагере может вспыхнуть половой бунт. Палаты мальчиков и девочек рядом, и при  недосмотре…. В нашу психологию они не вникали. Они не читали книг Светкиного отца. Голый факт на лицо - половой разврат в школьном возрасте.
    На следующий день приехал Светкин отец. Светка устроила отцу откровения похлеще его эссе в области детской психологии. Уточнять точки зрения они отправились в Москву.  Вечером повезли в Москву и меня. Везли меня в кабине лагерной машины, водитель которой обращался ко мне не иначе как половой функционер.
   - Ну ты дашь девкам прикурить. Правильно, пораньше начнешь, попозже кончишь.
    Мне было жаль себя, Светку,  водителя и даже Светкиного отца. Жаль было, что я не знаю, где она живёт и поэтому  не увижу её больше.  Всё было во мраке, как в той части  неба, расположенной  напротив заката.
   


  2.
 
  Отчаявшись  найти Мухина, я натолкнулся на него совершенно неожиданно. Мухин шёл по аллее, где когда-то стояли гипсовые пионеры, сопровождающие прохожих к фонтану с четырьмя здоровенными жабами.
    - Леонид, какими судьбами?
    - Приехал дочь навестить.
    - В каком она отряде?
    - В четвёртом.
    - Помнишь, как сам в её возрасте…
    - Я всё помню.
    - Чего ты такой сердитый? Из-за той девчонки? Мне тогда как вожатому знаешь как досталось! А вы, удумали! Несмышленышами ещё были, могли себе всю жизнь покалечить. Ладно, дела давно минувших дней…
   - Разрешите до конца дня забрать дочь из лагеря.
   - Лады, только вожатого предупреди.

   Медленно, на тормозах, спуская машину с откоса, я слушал щебетание дочери. Для Ленки эта дорога существовала всегда, для меня она была неожиданностью. Со Светкой мы часто пересекали это поле, начинающееся в подошве холма, на котором стоял лагерь. Крутя баранку и постоянно переключая скорости, объезжая глубокие межи, сделанные заблудившимся трактором, я пытался вспомнить, за какими кустами был наш пляж. У Ленки мне спрашивать не хотелось, да вряд ли она знала. В лагере был здоровенный бассейн с подогревом и фильтрами.
   - Пап, здесь одно место  - пляж. Давай к нему. Здесь нужно свернуть.
   - А ты откуда знаешь?
   - Мы здесь были…
   - С вожатым?
   - Нет, с девочками. Надоел это бассейн с солёной водой.
   - И вы пошли одни и ничего никому не сказали. Так?
   - Да. Только ты ничего никому не говори, и даже маме. Хорошо?
   - Смотри, Ленка, мама у нас строгая…
   - Кто ей скажет? Ты же у меня не ябеда.
   Машина въехала на пляж, песок которого постарел на 22 года. Не поездка к дочери, а день воспоминаний.

   Несмотря на изгнания меня из лагеря на вечные времена, я всё-таки побывал на последнем лагерном костре. У меня теплилась какая-то надежда увидеть Светку.
     К развилке Рогачёвского шоссе с деревенским просёлком  я приехал в сумерки. Обойдя лагерь с фланга, я подошёл к традиционному месту прощального костра в излучине безымянной речки, через которую перегнулась старая ива. Мы её называли Чёртовым мостом. На одном из прощальных костров по ней к огню стали сползаться черти. Потом было много чертей и прочей нечисти, но те, первые, были неповторимыми.
  Я долго наблюдал за ребятами из темноты леса. Время безвозвратно проходило. Иногда мне казалось, что видел Светку, но приглядевшись, убеждался в своей ошибке.
    Наконец, я окрикнул  Витьку Зайцева, который оказался возле меня в поисках гнилушек. Какого было моё разочарование. Светки в третьей смене не было.
    - Ты не отчаивайся. Мне Славка сказал, что он живёт с ней в одном доме. Можно узнать у него.
   

     - Эта паскуда либо наврал, либо не хочет говорить. У него дьявольский нюх. Он уверен, что ты здесь…
    - Вот вы где прячетесь. - Славка выпал из темноты. - Я тебе, Чуваев, ничего не скажу. И вовсе не потому, что считаю тебе своим соперником. Просто мне тебя жаль. У нас во дворе нет такого парня, который не попробовал Светкиных прелестей. Её называют Четвертинкой. Ей в прошлом году, когда её якобы возили на море, вырезали матку или что-то в этом роде…
   Славкины слова прожгли мне печёнку. Передо мной стоял враг и подлость его была в тысячу раз сильнее чем подлость Сашки Налётова.  Всадив в Славку пару ударов кулаками, свалив его,  я начал пинать его ногами.
   - Ты с ума сошёл, Лёнька. Он сейчас такой вой поднимет! Беги…

  Костёр медленно догорал. Его головешки подёрнулись серым пеплом и золой.  Из концов головешек выскакивали языки пламени. Уезжать с пляжа не хотелось ни мне, ни Ленке. Она была менее выдержанна и всё канючила: ну ещё немного, папа.
   Но проходили и эти, добавленные минуты, а мы оставались на месте.
   - Пора, невозможно всю жизнь прожить заново.
   - Ну, пап!
   - Пора.
   - Мне нужно кое-что тебе сказать. Только по секрету.
   - Я тебя никогда не подводил. Давай свой секрет.
   - Мне один мальчик очень нравится. Андрюша Гордон.
  - Кто? Он  в вашем отряде?
  - Ну и что?
  - Нет, ничего. Ради Бога.
  - Ты это сказал так, как будто ты о нём знаешь что-то плохое.
  - Ничего я о нём не знаю. Нравится он тебе и хорошо, что нравится.
  - Нет, ты скажи. Что ты о нём знаешь?
  - Перестань канючить. Вылитая мама. -- Ого, одиннадцатый час. Поехали.
   И чего я так перепугался. Симпатии дочери тысячу раз переменятся, а до её  свадьбы ещё ой как далеко, но сама идея породниться с Вячеславом Андреевичем! Бр!
   - Пап, ты сегодня домой поедешь?
   - Нет, задержусь до завтра.
   - Вот здорово! Значит я тебя и завтра увижу!

   Свет фар упёрся в лагерные ворота.
   - Я думал, что вы в Москву подались.
   Ворота со скрежетом отворились.
   - На масле экономите, товарищ начальник.
   - Беги, Ленок, в отряд, - И мне: - Спать у меня будешь. Кровать имеется свободная. Жена в Москву подалась.
   Я никогда не переступал порога этой двери со строгой надписью: начальник лагеря. Только вместо «Лунин Анатолий Павлович» было написано: «Мухин Владимир Михайлович».  Даже в то лето начальник лагеря не удостоил меня аудиенцией, ограничившись отданием указаний о доставке провинившегося до дома.
   - Слышь, Генка за стеной бренчит.
   - Чумак? И он здесь! Это напоминает дом ветеранов пионерского лагеря «Заря». Он ведь горнистом был.
   - Теперь массовик-затейник. Окончил курсы. Только помимо аккордеона Михал Ивановича, царство ему небесное, теперь целым оркестром заведует.
   - Никуда от прошлого не деться.
   - Ты, вроде, за ним и приехал. - Идя к холодильнику, Мухин, ритмично постучал в стену. - Сейчас придёт.
  -  О! Леонид Васильевич! А я-то гадаю, с  кем наш начальник разговаривает. Жена уехала…
   - Хватит болтать. Займись гитарой. Тебя и пригласили из-за неё. Так, шельмец, Баньку исполняет. Но это потом. А сначала гимн. Помнишь?

     Ну, споёмте-ка ребята, бята, бята,
     Жили в лагере мы как, как, как.
     И на солнце как котята, тята-тята,
     Грелись эдак, грелись так, так. так