Ласточка и Океан

Он был таким большим и мудрым, что иногда ей становилось не по себе от сознания собственной незначительности на его фоне.
Она была легкой, быстрой, грациозной. И звали ее подходяще - "Ласточка".
Он будил ее по утрам, лаская бережными поглаживаниями каждый ее изгиб. И баюкал перед сном, шепча волнами слова, которые хоть раз в жизни хоть одной - Единственной! - женщине придумывает мужчина.
Она покачивалась на его поверхности легко и нежно, трепеща от прикосновений, поддаваясь (отдаваясь?) каждому встречному движению.
Он показывал ей много красивых городов и непохожих друг на друга людей. Она... она скучала по нему, уезжая далеко и надолго, путешествуя к другим континентам и пересекая чужие проливы.
Он не умел на нее сердиться. С остальными мог быть грозным, жестоким, бушующим, пугающим, неуправляемым, угрюмым - но с ней все оказывалось иначе. Почему-то.
Она так и не научилась скрывать свою радость при встрече с ним. Уставшая, измученная, замурзанная после тяжелого далекого рейса, приближаясь к нему, она словно преображалась и парила - настоящей ласточкой. Может быть, это происходило от того, что направлял и поддерживал ее он.
Он делал ее счастливой. А она наполняла смыслом его существование.

Но ни один из них не смел признаться в этом.
Ей казалось, что таких, как она, в его судьбе слишком много. А может быть, даже лучше и важнее, чем она.
А он не имел права привязывать ее лишь к себе, ибо она была так молода по сравнению с ним, и столького еще не видела, не пережила, не испытала, ей предстояло лишь открывать в будущем то, что для него уже давно было известно.
Он никогда не рассказывал о том, как одиноко ему бывало без нее.
И поэтому они любили друг друга молча.

Ему казалось, он привык к ее исчезновениям и научился понимать, что приходится мириться с расставаниями.
Она надеялась, что он всегда будет ее ждать и торопилась увидеть его снова как можно скорее, увеличивая скорости, преодолевая расстояния.

Но однажды она исчезла.
Сколько прошло времени - минуты, недели, годы?
Мгновение и вечность одинаково равны в любви.
Он держался. Он был спокоен. Ему не хотелось посвящать других в свою боль и некому было задавать бессмысленные вопросы.
Если бы он был юн, то наверняка бы обиделся. И заболел. И отомстил. И раскаялся. И привык. И забыл.
Но он был слишком опытен. И поэтому не сделал ничего такого, просто отпустив ее мысленно и пожелав счастья. Ведь когда любишь, важно, чтобы хорошо было тому, кого ты любишь, не правда ли? Это важнее, чем когда хорошо лишь самому себе.
Он научился не ждать. И даже пытался не вспоминать, хотя это было сложно. Но он был сильным. В конце концов это получилось. Почти.

И тут она вернулась.
Не такая грациозная. Погрустневшая. Утомленная. Почти без сил. С залатанной кое-как, наспех, на боку-борту раной-пробоиной. Ведь она торопилась к нему. И это было важнее, чем косметико-хирургические шрамы, не сумевшие ее изуродовать. Кроме того, красота не обязательно бывает только внешней, даже она, несмотря на свою молодость, это понимала.

Так получилось. Она не могла иначе, и раньше не могла. И в этом не было ее вины.
Но она боялась, что он подумает совсем о другом. Решит, будто она его бросила. Променяла на другого, моложе и комфортнее. И даже не захочет слушать ее объяснений.
А он и не стал их слушать. Они были ему просто-напросто не нужны - ведь она вернулась, и больше ничего не стоило говорить. Ведь если любят - то верят без оправданий. Не задавая лишних вопросов.

Теперь они поняли, что не столь важно говорить о своих чувствах, однако не нужно стесняться их показывать. Ведь каждое мгновение, прожитое в любви, похоже на самую живую и самую изменчивую драгоценность - игру солнечных лучей на водной глади Океана.