Макан Эмади. Pin-Up В Парандже

В числе вещей, несовместимых для европейского сознания никоим образом, особое место занимают секс и религия. В результате многовекового презрения к любым телесным нуждам и уничижения «сосуда всяческих грехов», граничащим со втаптыванием в грязь, даже храмовые скульптуры из Мохенджо-Даро, священные для сотен миллионов индусов, воспринимаются многими как порнография – и никак иначе.

Похожая история происходит с любыми попытками поиска точек пересечения между телесной чувственностью и высокой (разумеется, с точки зрения ее адептов) моралью. Это крайне неблагодарное и небезопасное занятие. Попробуйте произнести вслух, скажем, словосочетание «исламская эротика», и перед вами непременно замаячат призраки Тео Ван Гога и датской газеты Jyllands-Posten.
Макан Эмади, иранец по рождению, американец по месту прописки, психотерапевт по профессии и большой художник по призванию – один из тех немногих, для кого не существует межконфессиональных и транскультурных барьеров. Он обладает редким по нынешним временам талантом – видеть одновременно обе стороны медали, отдавать себе отчет в амбивалентности наших представлений о добре и зле, и уважать при этом точку зрения оппонента. «Исламская эротика» – всего лишь один из примеров.
«Эта серия начала создаваться в две тысячи третьем, и непосредственной причиной стали военные действия США в Ираке, против которых я всегда выступал. Я много думал о своих ближневосточных корнях, о людях, которые живут там, и которых объявил «злом» Джордж Буш, – искренне возмущается художник. – Это не было экспортом демократии американского образца, о котором так много говорили Буш и его администрация, это была глобализация в худшем своем проявлении. С другой стороны, я против фашизма, под какой бы личиной он не скрывался – хоть под именем теократии, хоть под видом тирана без какой-то определенной идеологии. То, что получилось у меня в итоге – это взгляд на две противоположные культурные традиции, объединенные между собой в несколько непривычном, но, я надеюсь, довольно юмористическом ключе».
Насчет противоположностей Эмади заметил даже несколько мягче, чем того бы стоило. Во-первых, в исламе есть строгий запрет на реалистическое изображение любых одушевленных существ, «харам», поскольку это считается идолопоклонством – отсюда, кстати, быть пошла вся арабская каллиграфия. Во-вторых, изображение хоть сколь бы то ни было обнаженного женского тела строго табуировано даже в современной мусульманской культуре – за пределами дома мужа или родителей женщина обязана носить специальный набор одежды – хиджаб, главной составной частью которого является пресловутая паранджа. Этого Макан и не отрицает: «Конечно, во всех своих работах я нарушаю правила ортодоксального ислама, – но для того, чтобы считаться еретиком, вы должны быть верующим. Я неверующий, следовательно, и еретиком тоже быть не могу». То есть налицо полный разворот на пи пополам ото всех достижений американской культуры прошлого века. Главными из которых по части изобразительного искусства являются самодовлеющий эротизм, ню-арт и pin-up эстетика, тщательно взращенная звездными пин-аперами пятидесятых вроде Альберто Варгаса и Арта Фраума.
«Права женщины нарушает и западный сексизм, превращающий женщину в объект вожделения, и мусульманская традиция, контролирующая и покоряющая женщину, просто более прямолинейными методами. Моя работа – это продолжение традиций феминизма. Но когда я начинал, мне было просто интересно показать, как сексуальный магнетизм проникает даже через самую закрытую одежду, присущую одной из самых закрытых мировых культур».
Есть еще одно предположение, с которым Макан, похоже, не стал бы спорить. «Исламская эротика» – это художественный проект о возможных последствиях глобализации мировых процессов. Некий диковинный по нынешним временам гибрид, который скоро может быть вызван к жизни возрастающим влиянием западного образа жизни на Ближнем Востоке. «Я не выступаю против глобализации, – говорит Эмади, который уже давно отзывается и на свое иранское имя Макан, и на его европеизированный аналог, Макс, – хотя, по-видимому, это сегодня модно. Потеря идиллического пасторального очарования огорчительна для туристов, но это тривиальное беспокойство. Каждая страна стремится ко все более высокому уровню жизни, поэтому страны «первого мира» всегда будут иметь большее влияние, чем другие, в первую очередь, через крупные корпорации. Но, как художник, я чувствую себя обязанным прокомментировать некоторые эффекты, которые несет с собой глобализация, и хотел бы, чтобы мир отнесся со всей возможной серьезностью к некоторым из ее последствий».
Мы интересуемся, что Макс думает о последствиях, которые могут быть спровоцированы фундаменталистски настроенным контингентом. Названные в начале нашего разговора имена были помянуты не на голом месте, а толерантность никогда не была сильной стороной тех, ради кого она, собственно, и была придумана. «Да, – задумчиво изрекает автор после многозначительного молчания, – я очень уважаю и почитаю ту власть, которую религия имеет в обществе. Я не верю в то, что люди действительно могут быть свободными. Вся наша действительность и выбор, который мы делаем в той или иной ситуации, целиком сформированы традицией и культурными нормами. Религия – одна из главных сил, формирующих эти нормы. Когда я только начал работать над «Исламской эротикой», моя семья и мои друзья действительно беспокоились о моей безопасности, но я полагаю, что это была паранойя, ненужное драматизирование событий. В самом деле, если бы я не был в этом так уж уверен, я бы просто не стал работать над этими картинами дальше. У меня нет никакого желания становиться светским мучеником. У каждой религии есть фанатики, и они по определению испытывают большие проблемы со здравым смыслом и чувством юмора».
Что верно, то верно. После выхода нескольких публикаций и передач о живописных находках Эмади, в том числе и на российском портале Gazeta.ru, Макан получил ряд протестующих писем и критических отзывов, пафос которых был нацелен, в основном, в несоответствие изображенного исламским моральным нормам. По этой же причине был отменен эфир с участием художника на радио Free Europe – из-за возможных инцидентов и предполагаемой нежелательной реакции со стороны упомянутых выше экстремистов.
Которых, кстати говоря, вполне могут раздражать не только эксперименты с внедрением эстетики пин-ап в мусульманский контекст – совершенно уморительно смотрится рисунок, на котором порыв ветра задирает хиджаб девушке, проходящей мимо мечети, рифмуясь с известными кадрами Мэрилин Монро из «Seven Year Itch», – но и переосмысление нескольких знаковых фигур новейшей истории, выполненное Эмади в серии картин «Террористы и борцы за свободу». «Моя концепция, – комментирует Макан свою работу, – была простой: террорист для одного человека может быть для другого борцом за свободу. Я – пацифист, и с трудом могу одобрить применение насилия даже с том случае, если война ведется с целью самообороны. Слово «террорист» используется США для того, чтобы демонизировать отчаявшихся и бесправных людей, которые пытаются сражаться со сверхдержавой. Терроризм – это единственное оружие слабого: большинство американцев не понимают, что если бы у «террористов» были танки, истребители и современное оружие, они бы использовали их, чтобы воевать, как это делают все крупные державы – Америка, Россия, Китай, Израиль».
Чтобы еще рельефнее вылепить эту идею, все картины, предназначенные для выставки, имели название, содержащее в себе и позитивную, и негативную характеристики. Несколько странным, на первый взгляд, кажется попадание в список «террористов» Далай Ламы и Иисуса Христа (картина «Before Serrano»): «Да, эти люди не соответствуют теме насилия. Но даже они, проповедовавшие только мир, в конечном итоге были обвинены в распространении смерти и притеснений, и мои заголовки иллюстрировали эту точку зрения. Я был приятно удивлен тем, что большинство американцев, которые видели эти работы, по достоинству оценили мой критический анализ их представлений о мире».
Раскрытие идеи об релятивности хорошего и плохого было продолжено Маканом Эмади в скульптурной композиции «Good and Evil: The Game», в которой силы добра и зла представлены соответственно изображениями Эйнштейна с матерью Терезой и Гитлера с Майклом Джексоном. Интересно, каким образом Эйнштейн, один из отцов атомной бомбы, корреспондируется с силами добра? Оказывается, это тоже сделано не без умысла. «Гитлер и мать Тереза – это универсальное Добро и универсальное Зло, по крайней мере, так считает большинство людей. Но мне были необходимы еще два человека, чтобы показать, как общественное мнение влияет на оценку их действий. Для этого я выбрал Эйнштейна – создателя ядерной энергетики и Майкла Джексона. Это символы моей неуверенности. Добро и зло – две стороны одной и той же монеты. Это искусственные понятия, о которых не очень заботится окружающая нас Вселенная. Этика – скользкая материя, и слова «добро» и «зло» слишком часто произносятся людьми, чтобы выразить нечто прямо противоположное. Взять хотя бы Джорджа W. Буша…»
Обнаружив на сайте у Макана его автопортрет в костюме кролика, – почти такого же, как во «Внутренней империи» у Дэвида Линча, – мы, не удержавшись, задаем вопрос о том, как он – творец неподвижных изображений – относится к движущимся картинкам на экране. «Кролик взялся из шоу «The Flaming Lips», а вообще это часть моего диптиха, на котором я нарисовал себя рядом в военной униформе. Он был предназначен для выставки «Doppelganger», темой которой были вариации и отличия от оригиналов. Что же касается кино, то я весьма завидую его создателям. Подобно музыке и фото, кино – это наиболее влиятельная художественная форма в эру постмодерна. Как и большинство моих современников, я смотрю на свою жизнь так, как если бы видел ее через объектив кинокамеры. Как живописец и скульптор, я чувствую, что обречен практиковать несколько архаичное искусство, которое большого влияния на сегодняшний мир не оказывает. Но, – увы, – я способен создавать лишь то, чего не могу не создавать».

Макан (Макс) Эмади – американский художник и скульптор иранского происхождения. Семья будущего художника эмигрировала из Ирана, когда ему было четырнадцать, сразу после ниспровержения шахского режима. С юности увлекался фотографией, живописью и керамикой: в числе своих учителей, оказавших самое большое влияние на его художественную манеру, Макан называет Бетти Дэвенпорт Форд и Эйна Коука (Ain Cocke), американских абстрактных экспрессионистов. Посчитав юношеские увлечения несущественными, а свои дарования – несерьезными, надолго забросил изобразительное искусство, выбрав карьеру психотерапевта и социального работника, и вернулся в живопись только после тридцати. Автор шести персональных выставок, множества картин, скульптур, иллюстраций и абстрактных полотен. Большинство из работ Макана Эмади несут на себе яркий отпечаток традиционной восточной культуры и философии, увиденный сквозь призму художественной традиции Запада.

Журнал "Хулиган", февраль 2008.