Игра. Рассказ

           ... Возбуждение нарастало.
           – Ну, Спиря, дела! – воскликнул Вавилон. – Амбикова того, сшибать будем! – и даля подобна...
           – Почему сшибать? Он ведь тоже баллотируется. Выбирать будем.
           – Из ко-го?..
           – Ну, как из кого? Говорят, нашли ему альтернативу.
           – Это Сеньку-то Овского?!
           – А что ты против него имеешь?
           Маленькое личико Вавилона брезгливо скуксилось. Он промасленным пальцем поскрёб затылок, отчего кожаная промазученная кепи, как черный блин, поползла на глаза.
           – Ты знаешь, Спиря, я к нему почему-то с детства э-э... как бы помягче сказать, какие-то неприятные чувства питаю. Вот как увижу, как он сопли пригоршней о дорогу шлёпает, у меня к нему сразу вся симпатия, и даля подобна, нарушается.
           – Ну, это когда было... – долговязый Спиря примирительно отмахнулся. – Сейчас он с платком ходит.
           – Ага, с платком. А размазня та же. А если он ещё к нам в автопредприятие придёт, это ж ни одна машина с гаража не выйдет. Ха, буксовать будут!
           Оба рассмеялись.
           Вавилон спустился в смотровую яму, Спиря остался наверху, забравшись на бампер КРАЗа. Стали отворачивать хомуты на коленчатом валу для замены вкладышей.
           Два друга, Артём Спиридонов, или просто Спиря, и Архип Вавилов, или по-местному Вавилон, когда-то учились вместе, потом служили вместе и вот уже второй десяток лет работают на одном автопредприятии (на предприятии, входящем в объединение – комбинат). Правда, Вавилон после армии успел немного "порулить", но потом не по своей воле, точнее по воле "зелёного змия", был переведён на "яму", где так и остался (от греха подальше, и "даля подобна", – как он любит выражаться). Он стал у Спири чем-то вроде подручного, хотя работали они в одной должности – автослесарями. Друзья они были давние, дружба у них была прочная, не смотря на то, что внешне они разительно отличались друг от друга: Спиря – малоразговорчивый, смуглый и долговязый; Вавилон – тщедушный, невзрачный и подвижный. Если первого выгодно отличала внешность, то второго - язык. Его словоохотливость, философская рассудительность были одним из примечательных черт характера. При малословной и доброжелательной публики речевой дар Вавилона напоминал радио, а оборот "даля подобна", вводимый в предложения, скрашивал речь, как заключительный аккорд в песне.
           Один болт на хомуте не отворачивался, и Архип закряхтел от натуги.
           – Ты это, Вавилон, полегче там, – предупредил Спиря, – болту, смотри, голову не открути.
           – М-м-м... - стонал внизу подручный. – Чё болту! Тут у самого голова кругом. Будто под накидную головку ключа попала, того гляди, вязы свернутся, и даля подобна...
           Наконец болт стронулся. Спиря и Вавилон облегченно вздохнули. Последующие отвернулись легче. Они складывали части на бровку ямы под мотором машины.
           – Ну, кажись, все. Вылазь, – сказал Спиря, сходя с бампера. – Мда, надо ж как вкладыши приварили
           – Плохо, когда у машины нет одного хозяина. Рулят на ней кому, как в голову взбредёт. Доездились, даля подобна... – недовольно ворчал Вавилон из ямы.
           Он пошёл вдоль ямы к ступенькам, выводящим наружу. И остановился от неожиданности.
           – Спиря, ты посмотри-ка, кто к нам зарулил?.. – с удивлением сказал Вавилон.
           Спиря, собиравший ключи и детали, выглянул из-за машины.
           По проходу шёл Овский Семен Иванович. Шёл, не спеша, оглядываясь по сторонам, как бы прицениваясь к хозяйству. На вид ему было лет сорок, среднего роста, немного грузноват. Одет в демисезонное пальто, хотя на дворе господствовала установившаяся весна, в туфлях. Лицо продолговатое, нос был бы ничем не примечательным, продолговатый, с картофелинкой, если бы лепестки его не были розовыми, даже красноватыми – признак хронического насморка. Массивный подбородок придавал облику тяжеловесность. Жесткие волосы подбитые проседью, свисали на узкий лоб.
           Подойдя к слесарям, Семен Иванович поздоровался, как со старыми приятелями.
           – Здорово, ребята! – и протянул каждому руку.
Вавилон посмотрел на свою ладонь и, как бы оправдывая своё нежелание здороваться, сказал:
           – Да руки грязные, – взял с подножки машины ветошь и стал обтирать их.
           – Да ладно, чего там, – простецки сказал Овский, – не та грязь, что на руках, а та, что в душе, как говорится.
           – О, тогда пожалуйста! – засмеялся Вавилон и подал руку.
Обменялись рукопожатиями.
           – Чей-то ты в наши края зарулил, Семён Ваныч? Раньше тебя и калачом не заманить было.
           Овский, испытывая заметное смущение от прямого, явно с подковыркой вопроса, ответил:
           – Да так. Хожу, смотрю, как живете, чем дышите...
           – А чё принюхиваться, Сеня? Трезвы, как стекляшки, – Вавилон скрытно подмигнул другу. – Э-э, никак готовишься принять гараж, и даля подобна, под своё начальство, а?
           Семён Иванович неопределённо пожал плечами, глаза его избегали встречи с глазами рабочих.
           – Выберете, значит, приму.
           – Так сурьёзно выходит, затеяли с выборищами?
           – Жизнь, видите, какая интересная. Предъявляет новые требования, – пустился в объяснения кандидат. – Вот и применяем их на практике, так сказать, идём в русле нового времени, гласности.
           Вавилон понимающе покивал головой.
           – Значит, ты у нас в качестве нового требования?
           Семён Иванович торопливо достал из кармана платок и чихнул. Твоя правда, Вавилон! Потом с шумом высморкался и обтёр губы. Архип брезгливо отвернулся.
           Не прощаясь, Овский пошёл вдоль бокса, вытирая платком руку, которой здоровался со слесарями.
           – Хватит это требование с нами горя, – посочувствовал Спиря, глядя Овскому вслед.
           – И мы тоже, – раздумчиво проговорил Вавилон и добавил. – Неспроста, Спиря, он к нам нарисовался. Неспроста. Не сёдня-завтра, гляди, рулить нами будет. Попомни моё слово.
           Спиря добродушно усмехнулся.
           – Стратег. За неделю вперёд видишь.
           – А чё гадать. Дело ясное. Решили под шумок, и даля подобна, спихнуть Амбикова. Не вписывается он в их требования.
           Спиря пожал плечами: дескать, поживём – увидим, и они стали собирать детали и ключи. Подошёл обеденный перерыв.

           Перед обедом на щите объявлений, возле диспетчерской, появился отпечатанный на пишущей машинке текст.
           "В Красном уголке АТПр сегодня в 16.30 состоится общее собрание СТК.
           Повестка дня:
           Выборы директора АТПр. Кандидаты:
           1. Амбиков Виктор Константинович.
           2. Овский Семен Иванович.
           Кто не сможет принять участие в выборах, может свой голос в письменном виде передать секретарю парторганизации т. Тишкину В.В. или председателю профкома т. Горбункову А.В. через диспетчера."
           Прочитав объявление, Вавилон воскликнул:
           – А! Я чё говорил? Вот она, даля подобна!.. Бодать Амбикова будем. Ура!
           – Ну, ты понятно, тебе есть за что.
            – А, – отмахнулся Вавилон и тут же хлопнул себя по бокам от досады. – Только это, почему именно сёдня-то?.. Мне ж сёдня после работы за малым к тёще ехать надо.
            – Ну и ехай, – спокойно сказал Спиря. – Отдай Валентине писульку и ехай.
            – Ага, писульку ей! Ей только дай… – проговорил он, на что Спиря усмехнулся. И добавил серьёзно: – Тут самому хоца... Что не говори, диковинка, выборы директора. Когда ещё такая комедия, и даля подобна, повторится? – и он, похоже, действительно был не на шутку раздосадован. Это было первое собрание, на котором он хотел бы побывать и добровольно.
            После обеда они вошли в комнату отдыха – большое, прокопченное, прокуренное помещение. В нём, как всегда, стоял дым коромыслом. Мужчины, собравшись вокруг стола, за которым играли в домино, бурно обсуждали назревающее событие.
            – Нет, парни, как хотите, а Амбикова не надо отдавать. – Слышался густой баритон, и следом стук костяшки по столу. – Это факт!
            – Чё, Ваня, забыл, как он тебя на месяц в яму опустил? – отозвался в ответ насмешливый молодой тенор.
            – Сам виноват. Жрать за рулём меньше надо... Ха! – шлепок по столу.
            – Этот хоть дело знает. А Сенька что?
            – Этот тоже знает, где что достать, во времена сплошного дефицита.
            – Ага, в дефицитах щеголять будем. Ха!
            Подошли Спиридонов и Вавилов.
            – Об чём шумим, братва? – спросил Спиря.
            На его вопрос ответил Ваня, кучерявый, солидного телосложения мужчина с дымящейся папиросой во рту.
            – Собрание проводим, Спиря. Думаем, как Амбикова бортануть через край?
            – И без нас абортируют, – вставил Вавилов.
            – А тебя, Вавилон, мы альтернативой выдвинем. Во, будет смеху подобно!
            – Зачем меня? Тут кандидатура есть, куда смешнее. И новому времени соответствует. Не веришь мне, спроси у Спири. Он сам нам признался.
            – Мы только сейчас о его соответствии и говорили. В комсомоле двадцать лет дурака провалял, теперь к нам для поднятия штанишек. – Иван вдруг нетерпеливо заёрзал на скамейке. – Ну, Серёга, ставь пять-пусто! Ставь, не стесняйся. Счас я тебе вкачу гОлова! Чистенького, без единой крапинки. Хочешь, дам посмотреть! – в игре ему не было равных.
            Вокруг стола оживились. Молодой парень, соперник кучерявого, в растерянности заметал взгляды по неровной крапчатой змейке из домино, лежащей на столе. Белобрысое лицо покраснело в предчувствии неотвратимого позора.
            – Ставь! У тебя она. – Наседал Ваня, густо и самодовольно попыхивая папиросой. Он готов был сорваться со скамьи и смаху вбить в стол "горящую" в руке костяшку. Рука широкая тяжёлая, такой крагой, шутя столешницу проломишь. Вавилон с уважением относился к таким авторитетам.
            Серёга тяжело вздохнул и, виновато глянув на своего напарника, выбросил на стол две костяшки.
            – Вот она!!. – дико заревел Ваня, и оглушительный хлопок по столу от его пятерни содрогнул помещение.
            – Ко-зз-лы-ы!!!
            Смех, шутки посыпались в адрес схлопотавших "гОлова, без единой крапинки". "Козлы!", "генералы!" и "дале подобно..."
            Появилось вакантное место, и Иван, перемешивая домино, приглашал следующую пару.
            – Следующий! – в голосе слышались задор, удаль.
            Вавилон поддакнул:
            – Следующий, кричит заведующий.
            – Вавилон, заведующего мы сёдня избирать будем. А я честно выиграл, – заметил Иван с достоинством.
            Чего Вавилон и не пытался оспаривать.
            – А мы знам, что ты с усам. – И с сожалением проговорил: – И чё они сёдня выборищи наладили? Нет, чтоб через день-другой.
            – А тебе-т што?
            – Так мне сёдня за малым ехать после работы. Завтра к врачу вести. Каки-то наросты у него на коленях наросли. Говорят, что это у него от сердца, или от нервов, и даля подобна...
            – Ну, ясно, что не от удовольствия. У кого один-один, ходи!
            – Так я и говорю, что они сёдни затеялись, нет, чтоб завтра.
            – Да ехай. Без тебя что ли не  выберем?  Гляди-ка, пытица важная. Ха!
На "пытицу" рассмеялись. А Спиря  однако заметил:
            – Это как сказать. И один голос может роль сыграть.
            – Ага! Ложка дёгтя в бочке мёда?..
            На маленьком лице Вавилона вдруг засветилась прокуренными зубами плутоватая ухмылка.
            – А чё, Ваня, хошь, я вам хохму учудю? – спросил он, запуская пятерню под фуражку, заскреб затылок, кожаный блин зашевелился и пополз на сузившиеся глазки. – Вы за Амбикова, да? А я возьму, да за Овского свой голос напишу. Вот будет хохма, а?
            – Ха-ха! – заразительно расхохотался Ваня, почти догоревшая папироса висела на его нижней губе. – Давай, Вавилон, отхохми! Посмотрим, что получится. Ха! – хлопнул костяшкой по столу.         
            На Вавилона уставились улыбающиеся лица.
            – Я вам один всю карту перебью! Хотите?.. Во где у меня голый! – потряс в воздухе жилистым кулаком. – Вкачу его я вам по само некуда, и даля подобна. И без всякого солидола! – заливисто расхохотался, поддев на место фуражку, и торопливо потянул дружка за руку. – Пошли, Спиря, мой голос писать.
            – Давай, давай, Вавилон, сыграем. Посмотрим, чья возьмёт. Ха! Дуплюсь!
            – Будешь у меня петухом кукарекать! – пообещал Архип на прощанье. – Это тебе не домино.
            – Давай, давай, сыграем…

            Утром на углу дома Архип Вавилов поджидал Артёма Спиридонова. Ему не терпелось узнать результаты голосования. Игра, что он вчера предложил ради потехи, почему-то не на шутку разволновала его. Вавилон даже во сне видел, как его бумажный "голос" летал голубком по Красному уголку, и сел прямо перед Овским на стол президиума. Овский украдкой тянулся к голубку, подманивал, как живого, а Архип наоборот, старался спугнуть его.
            – Кишшшшш! – шипел он, – Кишшш скотина!
            И проснулся от толчка в бок.
            – Ты что, в гараже что ли?!. – разбудила жена. – Шипишь, как пробитый баллон.
            Архип открыл глаза и обрадовался – голубок не достался Овскому. Жене отвечать не стал, хотя она ещё долго ворчала: разбудил, паразит, и дале подобно... Он повернулся на бок и попытался заснуть.
            Сна не было. За окном уже брезжил рассвет, и по улице начали проезжать редкие машины и мотоциклы.
            Вместо сна стали накатываться воспоминания.
            В школе Сеньку Овского недолюбливали. И не потому, что он был из рук вон какой хулиган. Нет, не всякий хулиган так обескураживает. Тут, наоборот, за то, что он был нерасторопным, плаксивым и сопливым. И ему за это доставалось. Над ним смеялись, дразнили, а он плакал. Умом Сеня тоже не отличался, и учился так себе, ниже среднего, хуже, чем Вавилон со Спирей, но они и не старались в отличие от него. Пожалуй, единственное, в чём он преуспел – это в исполнительности. Что бы ему в школе не поручали, Сеня выполнял с прилежанием. Не выражал протеста, если его обременяли обязанностями звеньевого, редакторскими заботами, хотя, что рисовать, что писать он умел одинаково. Но Овский это делал, и его усидчивость всех удовлетворяла: и учителей, и вожатых, и учеников. Одноклассники с потешным азартом голосовали за этого увальня на любую должность, чтобы только он сам не отказывался. На деле и впрямь оказывалось, что кроме него вести общественную работу в классе некому. Ни у кого к ней не пробуждался интерес. А что касается Спири и его, Вавилона, то им и вовсе не было времени: то лыжи, то цветомузыка, то техника – трактора, машины. Мечтали поступить в автодорожный техникум, да пожалели матерей оставлять одних. Так и приросли к гаражу.
            На производстве, как и в школе, тоже ведётся общественная работа, только играют в неё взрослые люди, и важность этой работы каждый понимает по-своему, по тому сознанию, какое было заложено им в детсаду, в школе, самой жизнью, опытом... И Архип принял эту игру в чистом виде: с формалистикой, с показухой, с обязаловкой. Поэтому, зная заранее сценарий любого собрания, старался от него улизнуть, а если же этого не удавалось сделать – ("когда в добровольно-принудительном порядке за шкирятник приводят!"), – то активность его проявлялась лишь на заключительном этапе – при голосовании его ладонь, как штык, поднималась среди прочих, лишь бы поскорей закончить пустое времяпровождение. Так когда-то они проголосовали за Овского, когда того избирали в комитет комсомола школы, затем и секретарём. Позже он, очевидно, потому же единодушию (Артём и Архип были в Армии) прошёл секретарём комсомола на предприятии, где и застрял, бедолага, на целых двадцать лет.
            Но вот пришла, видимо, пора отрывать его от полюбившегося занятия, поскольку комсомольский возраст стала подводить седина. Но Архипу почему-то казалось, что бывшему однокласснику новая должность не подходит. По его мнению, и уже немалому опыту, ему представлялось, что тут должен быть человек беспокойный, грамотный и с характером. А в Семёне Ивановиче эти качества отсутствуют, как молоко в пустышке. Но, однако же, несёт его нелёгкая на эту должность, как баллон на гвоздь, на свою и чужую беду. И тоскливо становилось от этого предчувствия на душе. А та шутка, что он предложил вчера из озорства, теперь томила Архипа. Ведь если выборы будут келейными, как пишут в газетах, то его голос может действительно "вогнать голова" всем, в том числе и ему первому.
            Перед уходом на работу жена спросила:
            – Что такой хмурый, не выспался что ли?
            – Выспишься с тобой. Весь бок отшибла, – пробормотал Архип.
            – По ночам поменьше орать надо. На собрании что ли?
            Они было заспорили, оба за словом в карман не лезут. Но Архип торопился и не стал ввязываться в перебранку.
            Утро выдалось пасмурным, серым и прохладным. Вавилов, стоя на углу дома, ёжился, закутывался в лёгкую болоньевую курточку.
            Думая о Сене, вспомнился один эпизод. Как они, сорванцы, лазили по чужим садам. Хотя всего этого было достаточно и своих огородах. Даже за зелёными фруктами делали набеги – чужие всегда слаще. Особенно прельщал сад дядьки Вальки.                Сад находился на окраине семьдесят третьего посёлка, и к нему можно было подобраться с любой стороны.
            При очередном набеге им с этого огорода пришлось драпать с неимоверной скоростью – дядька Валька на помощь в охране своего сада приобрёл овчарку. Эта собачка и придала им ускорения. Она не лаяла, но издавала рык такой, от которого душа выскакивала из пацанов птицей и помогала им перелетать заборы. Ребятня разбежалась кто куда. Лишь один от такого преследования не убежал. Собака настигла его у забора, он стоял перед ней, раскорячившись.
            Хозяин, покрикивая на пса, осаживал его:
            – Нельзя! Сидеть!
            И пёс сел перед незадачливым воришкой.
            Валентин, подбежав к пацану, спросил:
            – Сёмка, а ты чего не убежал, раскорячился?
            – Не могу, дядь Валя… – ревел Сёма, – я обсерился…
            До хозяина только после его сообщения дошло, отчего этот воришка с соплями до нижней губы, отстал от товарищей…

            "Ну, наконец-то..." – облегчённо выдохнул Вавилон, завидев Артёма.
            – Ну как, привёз малого? – спросил тот, здороваясь.
            – Привёз. Счас моя пойдёт с ним к врачу. Ну, как выборы?
            – А никак, – меланхолично ответил Спиря.
            – Как это? – удивился Вавилон. – Перенесли что ли?
            – Да нет, избирали.
            Они шли к остановке служебного автобуса, и Вавилов кружил вокруг Спиридонова.
            – Ну не томи, Спиря. Вечно ты любишь по нервам проехать. Каланча, опора высоковольтная, и даля подобна... – ругался он.
            Спиря посматривал на дружка свысока и насмешливо.
            – Ну, чё, как жирафа, косишься?
            – Хм, да ты, Вавилон, своим голосом все карты спутал. Вон, Иван рулит. Требуй, чтоб петухом на всю улицу кукарекал.
            Они подождали кучерявого.
            – Привет, братаны! – поздоровался Иван, протягивая каждому руку. – Чего лыбитесь?
            – Да вот, Спиря говорит, чтоб я заставил тебя по-петушиному со сранья петь. Чё, проспорил, что ли? – прищурился Вавилон.
            – Если бы проспорил, то... – Иван развёл широкие ладони  в стороны: дескать, делать нечего, пришлось бы кукарекать.
            – Ну, чё случилось? Рассказывай всё путём, а то заставлю кукарекать!
            – Дак что тут рассказывать, Спиря, наверно, уж рассказал?
            – Ага, как раз. У него язык знашь где? Пока вытянешь, и даля подобна, свой проглотишь... Рассказывай! – горячился Вавилов.
            – Да что... Глотки драли за Амбикова, а как голосовать стали...
            – И что?
            – Ха-ха! Уравнялись оба!
            – Вот это арихметика! Кто подсчитал?
            – Так сами. Татарков и компания.
            – Во, комиссия!
            – Это ты своим голосом обоих уравнял.
            У Вавилова вытянулось лицо, и сам он как будто бы стал выше.
            – Как э-это, даля?..
            – А дале получилась бесподобно. Твою писульку Татарков вытащил из папки и потряс ею. А вот, говорит, товарищи, голос Вавилова Архипа Сергеевича. Он его просит отдать за товарища Овского.
            – О-ё!..
            – У Сеньки от такой поддержки аж с носа закапало, – вставил Спиридонов.
            Вавилон замычал, брезгливо скорчил физиономию и циркнул слюной через зубы в сторону. Обтёр кулаком губы.
            Ваня продолжал.
            – Татарков тут и рассмеялся, – и, подражая генеральному, прогудел: – Хо-хо, ну, товарищи, в трудное положение вы меня поставили. Прямо не знаю, что и делать? Ну, раз вы сами не смогли выбрать себе руководителя, то я подумаю, как вам помочь.
            Все трое рассмеялись.
            – Ха, подумает! – воскликнул Вавилон. – А я вам счас разъобъясню, чего он придумает?
            – Хм, – усмехнулся Спиря, – стратег.
            – Смотри!
            Вавилон взмахнул жилистым, серым от въевшегося мазута, кулачком и, словно о стол, как это делал Иван в обеденный перерыв в комнате отдыха, хлопнул с размаху ладонью о ладонь. Раздался звонкий шлепок.
            – Получите! Голова, и без единой крапинки!
            Друзья с насмешкой наблюдали за его пантомимой. На левой ладони             Вавилон изображал вилку из растопыренных пальцев правой руки, между которыми медленно вводил большой палец с черным ободком под ногтем. Из чего без труда угадывалась известная конфигурация из трёх пальцев.
            – Так ещё же не ясно, – протестуя, хотел отмахнуться Ваня, с азартом не сдающегося игрока.
            – Чё тут не ясно?! Чё не ясно? Всё ясно-понятно, как божий день.             Комедия из двух действий. В первом акте нас раздраконили, а во втором... – дёрнул на себя  руками, – и даля подобна! И притом, демократично. А?..
            Вавилон заливисто расхохотался, довольный тем, что на сей раз он обыграл Ивана. Ваня же мотал головой, выражая не согласие.
            – Стра-атег, – добродушно посмеивался Спиря, приобняв Вавилона. – Не головА – Дом Советов. Стра-атег...
            – А! Как я вас? – даля подобна...
            Вавилон был внешне в восторге, но это не говорило о том, что он выиграл. Игра ещё только начинается. Он это предчувствовал – сшибут Амбикова! Как пит дать – сшибут.
            Доиграемся однако, ох, доиграемся, даля подобно…