Спасибо Вам, Сергей Васильевич!

- А я знаю, какое у меня прозвище!

Двадцать пар девичьих глаз загорелись в радостном предвкушении.

- Какое?!!

- Да вы же сами так меня и называете!

- Что Вы, Сергей Васильевич! Мы Вас только по имени-отчеству!

- Да уж конечно!

- Ну како-о-е?..

- Ежик...

Взрыв хохота и Ваши скромно потупленные глаза. Но ежиком мы Вас никогда не называли. Ни раньше, ни потом. Да и не были Вы похожи на ежика, несмотря даже на прическу. Уж скорее своей высокой сутулой фигурой и густыми торчащими усами напоминали моржа. Но не лепилось к Вам никакое прозвище, и все тут! Так и называли — Сергей Васильевич.

Мы были пятыми из могикан. Пятыми и последними. После нашего дружно орущего и вечно хохочущего коллектива больше не набиралось желающих изучать русский язык и литературу. Не модно это стало и не престижно.

Вы вечно влетали в кабинет, наспех здоровались:

- Привет, девчонки!

Со звоном бросали на стол свои часы и огромную связку ключей. И начинался Урок. Никогда, ни разу за все два года я не видела у Вас в руках конспекта. Имена, даты, события, характеристики — все сыпалось из Ваших мудрых уст на наши бедные головы.

- Помедленней, пожалуйста! - стонали мы, исписывая толстенные фолианты. Поначалу Вы морщились:

- Да что тут записывать?

А потом, тяжело повздыхав, научились нам диктовать — все-таки мы дамы!
 
Никогда Вы на нас не кричали, а когда требовалось приглушить наше буйное веселье, слышалось Ваше:

- Так, девчонки, тихо, тихо, тихо... Достоевский никогда...

И снова неслись по трудам и душам классиков.


Хмурое субботнее утро. Мы попросили. Мы сказали, что десяти часов в неделю русского языка нам недостаточно. Нам требуется дополнительное занятие перед зачетом. Во времени, желательно, неограниченное. Выходной — в самый раз. Вы грустно вздохнули. У Вас День рождения. К Вам придут друзья. Мы выслушали и мы переварили. Но у нас даже сомнения не возникло в том, что Вы можете отказать нам из-за такого пустячного повода. Мы ждали Вас в пустой школе, и Вы пришли, и несколько часов подряд разбирали с нами сложноподчиненные и сложносочиненные предложения, каждое на пол страницы, и рисовали с нами схемы двумя способами. Несколько раз отпрашивались у нас покурить. Мы отпускали, мы же не звери. И когда у нас стало темнеть в глазах от голода, а у Вас заплетаться язык, мы грустно согласились на Ваше робкое предложение разойтись по домам.


До экзамена осталась ровно неделя. Вы уже отдали нам все, что смогли, теперь все зависит только от нас. Школа как гудящий улей. Но я не замечаю никого. Даже, кажется, пару раз столкнулась с директором и не извинилась. Даже не замечаю свою школьную любовь, его горящие восточным огнем глаза уже не могут заставить меня в смущении опустить свои. Все в тумане, все лица только слабый фон моей паники. Есть только Вы. Спасительный остров для потерявших веру в себя. Завидев Вас в любом месте и в любом обществе, как изголодавшиеся пчелы, слетаемся к Вам, чтобы в сотый раз о чем-нибудь спросить, или просто заглянуть в Ваши глаза. Отдышаться. Успокоиться. Набраться сил и умчаться дальше, что-то повторять...


Вот он, апрель... С холодными ночами и распустившимися по всему городу абрикосовыми деревьями. Вот она, ночь накануне самого важного экзамена! Да, знаю, знаю, у меня будет второй шанс в июне, как у всех, но я ДОЛЖНА все сделать сейчас! И вот мы бродим с папой по ночным улицам, и в сотый раз я упрямо забываю годы жизни Гоголя. Как, впрочем, и Булгакова, и Толстого. А наутро я хмуро сажусь на кровати и четко говорю испуганной маме, что на экзамен я не поеду.

- Я не все повторила. Значит, пятерки не достойна. А четверка мне не нужна. До июня все выучу, тогда и сдам!

А после... А после — выпорхнув из цепких лап приемной комиссии, мчусь к Вам с воплем «Пять!!!» и — к маме.... Вы улыбаетесь. Вы поздравляете. И снова лицо Ваше приобретает обеспокоенное выражение. Вам надо дождаться результата остальных, груз Ваших переживаний равномерно распределен на всех. И — наконец — общий оглушительный успех! Мы радостно визжим, прыгаем и обнимаемся. Вы поздравили нас и скромно исчезли. Тихо уехали на трамвае к себе домой.


- Он...он... вот бы деньги собрать и поставить ему памятник прямо здесь!

Мы оглядываем школьный двор...что ж, места вполне хватит, и смотреться будет чудесно!

- Это, наверное, дорого будет?

- Да прям! Со всех-то наверняка потянем!

Но идея отклоняется. Памятник при жизни... вроде примета плохая.


Через семь лет Учителя не стало. В последнюю секунду я забегаю в закрывающийся лифт и, подняв глаза, вижу усталого человека. Он, как и я, едет в заплеванном лифте на энный этаж насквозь прокуренного офисного здания, где каждую комнатушку занимает отдельная фирма.

- Здравствуйте, Сергей Васильевич!..

И вот мы стоим с Вами на пустой лестничной клетке и оправдываемся, наперебой оправдываемся друг перед другом. И пытаемся друг друга поддержать и доказать, что все правильно сделали... Но не получается. Как не получилось у меня ни разу объяснить, почему же я ушла из школы. Каждый раз пытаюсь, с жаром отмываю свою совесть, но останавливаться приходится только на одном, на том, что все безоговорочно понимают и принимают. На этом распрощались и мы с Вами:

- Зарплата... ну конечно, как на такую зарплату прожить, и семья...

Но я-то знаю, что после наших горящих глаз таких Вы уже не видели. Вы готовы были бесконечно отдавать, но... если брать не хотят... зачем?


Мы встречаемся еще несколько раз. Мило киваем, перебрасываемся парой незначительных фраз. Нам не о чем говорить. Ведь мы с Вами не были друзьями. Вы просто были моим Учителем. Самым самоотверженным и мудрым. Низкий Вам поклон, Сергей Васильевич!