Последний путь

                Игорю Русакову посвящается

- Вчера еще только праздновали юбилей… Не совсем вчера, конечно… это я так, к слову. Но, только-только отметили юбилей мой и вот, собрался ехать к маме…
Мама моя, Анастасия Федоровна, как она за меня всегда горой стояла… Не доедала, не досыпала, на трех работах работала, чтобы меня поднять… А как она мне невест подыскивала. Тридцать мне было, когда мама познакомила меня с дочкой своей соседки по дому в Зимнике Анны Егоровны. Соседка назвала дочь Валентиной в память о муже, который замерз на Онего. Валя была пятым ребенком, родилась через полгода после смерти отца.
Валентин, двадцати восьмилетний одноногий фронтовик, возвращался через озеро домой с работы. Дело было вечером, в апреле 58-го года. Ехал на финках. Отпал протез, поломался. По зимнему тракту через озеро как раз спешила домой соседка. Валентин попросил ее, чтобы та зашла к Анне и сказала про его беду. Та сказала, только сказала уже утром. Зашла она к Анне Егоровне, денег заняла и спрашивает: «Пришел ли твой? Я его вчера видела на озере». Валентин не пришел, принесли его. Замерзшего. В Зимнике и похоронен.
И мама моя тоже там, в Зимнике, в соседней оградке четырнадцать лет назад похоронена…
Рядом с Валентином Анна Егоровна, жена его, теща моя. Она уже девять лет тут.
А слева от нее Славочка. Ярослава то есть. Ну, это моя племяшка. По крови-то она женина родня. Но Славочку все мы любили. Валиной средней сеструхи дочка. Теперь Саша, Славочкин муж, вдвоем с сыном живет. Сколько Славочке тогда было? А тридцати и не было, когда почка отказала, и врачи ничего не смогли сделать.
Сретенский храм проезжаем. На скале он построен возле понтонного моста. Тут раньше паром был. В этом году сам премьер-министр на Рождество в Сретенский храм приезжал. А мы все мимо и мимо. Но теперь-то в последний раз проезжаем. Как сегодня священник сказал на отпевании: «Кроме молитв, ничего нам не надо». Это точно. Кажется, ну, зачем молитвы? Работать надо, как без денег-то жить? А вот так… Что с этими кредитами теперь делать? Теперь понимаешь.  Эх, знать бы раньше…
А с Валюхой, женой будущей, познакомить сговорились наши мамы… Да, говорил уже, но лишним не будет вспомнить. Валя-Валюша моя… Она мне сразу понравилась: ловкая, быстрая, уверенная. Тогда она в сборной Карелии по ручному мячу играла. Признаться, побаивался я, что она меня, как тот мяч, бросит куда подальше. Ну вот, познакомились мы, значит. А она возьми и тут же уедь на соревнования. Две недели места не находил. Когда приехала она, я мать свою к ним послал. Иди, говорю, сообщай, что я ее люблю и хочу жениться. Мать вернулась ни с чем. Валя велела тебе самому сказать. Чего делать? Пошел. Она в дом запустила, а сама ничего не спрашивает. И я не знаю, как подступиться. Чай сидим, пьем, а слова застряли в горле накрепко. Пошли к ней в комнату. На письменном столе стоит печатная машинка. Валя-то у меня стихи пишет. Вот машинка и взята была в прокате. Ну, я сел за машинку и одним пальцем напечатал: «Я тебя люблю. Выходи за меня замуж». Смотрю, Валюша заинтересовалась, чего это я там по клавишам стучал. А я-то уже у окна стою. Когда она прочла, то тоже напечатала что-то. А мне не говорит. Я подошел и через плечо ее увидел: «Я согласна».
Так вот мы с ней и поженились. Потом дети родились. Сначала дочка, а еще через два года сын.
Дочка Машенька, принцесса моя… Русоволосая… Белая головушка, шелкова бородушка… Так мама меня звала, называла. А Машуню-дочуню я уже заюшкой назвал. Уж двадцать ей, невеста, писаная красавица.
Сын Вовка – ну, тот и профессию выбрал по призванию души. Как мы с ним готовили в праздники. А праздники я люблю. Всех собираю, обзвоню всех. Готовиться начинаю задолго. Печенья, соленья, варенья и другие заготовки с сыном Вовкой крутим-вертим, чтоб потом на праздничном столе всего было вдоволь.
Едем уже по лесной дороге. Заснеженные деревья над машиной склоняются под тяжестью снежных шапок. А мне чудится, что это они мне кивают. Ну и я им покачиваю головой. Не сильно, так, слегка голову набок поворачиваю.
Да, вот она благодать природная. Тут у нас в Зимнике вольготно душе. И земля песчаная, хорошая. Лес вокруг. До поселка пару километров – тихо, спокойно тут. Из города редко кто приезжает. Летом только, да вот, как сейчас, когда хоронить надо.
Зимник, это потому что сюда только по зимнему озеру напрямки хорошо попадать было. Вон он, город-то, перед нами через губу. Ан, нет, это зимой он рядом: два часа пешком и дома. А летом и все четыре часа протопаешь вкругаля по мосту-то понтонному да через лес. И ведь, ходили. С Витьком, помню, раз на рыбалку собрались…
Витек, это шурин, брат женин. Его хоронили через полгода после Анны Егоровны. Моей тещи то есть. Они вместе с братом Васей и с Володей, Танькиным мужем на другом кладбище…
Но с Валькиными братьями я не очень дружил. Так, приветствовал, конечно, родня женина, всё ж.
Друзья у меня свои были. С самого детства. Жили мы тогда на улице Луначарской, в 13-м доме. Дом наш деревянный двухэтажный. Наша семья на первом этаже жила. А Сашкина, друга моего, на втором. Он после гулянки к нам сперва шел. Руки мыть и лицо, а то мамка у него сердитая была, а моя ничего. Моя мама в роддоме работала. Величали ее на работе все уважительно Анастасией Федоровной. А Сашка тётей Настей звал, хотя какая она ему тётя, соседка. Но мы с Сашком теперь совсем как братья. Мы даже разговариваем похоже и поговорки у нас одинаковые «У нас не отказываются». Теперь и не вспомню, он у меня или я у него перенял. ... Ну, душам родственным такие расстояния не помеха.

Подъезжаем… Свет совсем стал белым. И на душе светло так. От снега, наверное, этот свет. А я раньше и не замечал, какой он белый-белый этот свет… Какой он белый…