Воплощения. Трепетная Галатея гл. 17

Н. КЕНЗЕЛЬ

ТРЕПЕТНАЯ   ГАЛАТЕЯ
Увлекательный роман о любви и сущности бытия

На правах рукописи

Купи  и прочитай эту книгу,            
о деньгах  не  пожалеешь!   
               
 Интернет-адрес автора   kenzel@yandex.ru


 
Н.Кензель - выдающийся деятель нового времени, непосредственный творец и участник политических катаклизмов, ин¬теллектуальный рыцарь плаща и кинжала, настоящее  имя которого до сего дня не может быть открыто широкой обществен¬ности, следуя примеру Д. Дэфо, в сво¬бодное от основной работы время в ори¬гинальной форме делится своими размыш¬лениями о судьбе человека и мимоходом предлагает великую национальную идею России.
Роман блистает гранями тяжелого параноидального бреда и мани¬акально-депрессивного психоза, отягощенного сумеречным состоянием души, сполохами ослепляющего религиозного озарения и ужасающей мистики подсознательного. В нем есть все: захватывающая любовная интрига и крушение иллюзий невинной девственницы, происки потусто¬ронних сил и трагедия русской женщины, откровенный разврат и лице¬мерные сентенции иезуитов, козни президентской камарильи и футурологические инсинуации знатного скотовода-звероведа из деревни Бу¬халовки, борьба туповатых силовиков и потешных оперов уголовного розыска с отмороженной мафией новых русских, коварные убийства, захватывающие погони, кровавые разборки, любовь, слезы и даже нем¬ного секса...
Читается запоем!
           Приводит к острому похмельному  синдрому!


Глава 17. Воплощения.

     Вернемся в Ленинград к довольно странной паре из пожилого непри¬метного мужчины в общепитовском пиджаке и юной красавицы. Мужчина не похож на отца красавицы, а она - на его дочь. Не похожи они и на влюб¬ленных. И уж никак нельзя предположить, даже в наше смутное  время, что это муж и жена.
     Кто же они такие? Оставим этот вопрос без ответа и последуем за ними по залам музея. Но эта задача не из легких. Мужчина не спеша пе¬реходит из зала в зал, бросая безучастные взгляды на картины и стату¬этки. Создается впечатление, что он медленно, но уверено, движется к какой-то, лишь одному ему известной, цели.
Юная красавица, суматошная и беспокойная, быстро переходит от од¬ной картины к другой, из одного зала в следующий. Она  броса¬ет тревожные взгляды на мужчину, стараясь не терять его из виду и в то же время не пропустить нечто особенно важное для нее...
    Так эта пара прошла три или четыре зала и распалась. Мужчина про¬должал идти к своей загадочной цели, а юная красавица исчезла. Неужели мы ее потеряли?
     В залах музея сначала смутно, а спустя некоторое время все явс¬твеннее стал подниматься тихий гомон. Посетители с удивлением погляды¬вали то на проходящую мимо пастушку, словно сошедшую с полотна в со¬седнем зале; то на обнаженную нимфу, перелетающую из одного зала в другой; то на величавую княжну в  платье тяжелого красного бархата, украшенного драгоценными камнями, надменно шествующую посре¬дине зала
    Мужчина продолжал не спеша идти по анфиладе залов.  Без видимой причины на лице его появилась теплая улыбка, и он с кем-то заговорил:
- Почему ты не даешь мне спать? Вчера я не мог долго уснуть, а сегодня проснулся как по будильнику в шесть часов. Я не выспался. Я с удовольствием поспал бы еще часа три-четыре.
- Ага, ты потерял сон и аппетит! Значит, ты  влюблен! В кого, инте¬ресно, тебе быть  влюбленным?  Только в меня!  Значит, скоро ты будешь признаваться мне в любви!
- Не знаю, что со сном, а аппетит я вовсе и не потерял. Я сейчас с большим удовольствием позавтракаю.
- Яичница с беконом? Чай, хлеб с маслом и сыром?
- Обычно - чай с булкой.
- И это весь твой завтрак?
- Мне хватает. Ты вот, например, вообще не ешь.
- Ну да, не ем! Скажешь тоже, если я захочу, я за раз быка съем!
- Это ты так говоришь.
- Нет, это о нашем брате так говорят.
- И все-таки ты зря не дала мне поспать, глаза плохо видят, пишу чуть ли не вслепую, не все буквы различаю.
- Ох, ох,  расплакался!  Сон - это занятие для котов!
- Вот сейчас напишу, что у тебя один глазик дощечкой заколочен¬ный, а другой с жемчужным пятнышком и смотрит в  сторону, носик у тебя - пяточком, а губки - в трубочку, а зубки реденькие, но в два рядочка, а щечки - впалые, а цвет лица - оловянно-серый, и на одну-то ножку ты прихрамываешь, а при ходьбе поскрипываешь - красотка будешь!
- Ой, напужал, ой, испужал! Пиши, пиши, чернила недорого стоят! Да кто тебе поверит! Ты пойди-ка лучше к зеркалу, пос¬мотри на себя.
- Зачем?
- Нет, ты  пойди! Я хочу слышать, что ты скажешь, дурно ли я на тебя влияю? Спать не даю, вот ты и про завтрак забыл - с тобой такого не случалось. Хоть что-нибудь попей, а то сил не хватит главу дописать. Пей, пей свой чай. Я хочу, чтобы ты писал наш роман долго и увлекательно, и все время обо мне, и чтобы на каждой странице мужчины дарили мне цветы и объяснялись в любви.
- Но это будет скучно - на каждой странице цветы и любовь.  Так в жизни не бывает.
- Как это - скучно? Отнюдь! Кстати, почему до сих пор никто  не подарил мне цветы?! Безобразие и твое упущение! Сейчас же исправь! Нет, попей чаю, а тогда уж исправь. Ну, вот и хорошо, все-таки лучше, когда с утра горяченького попьешь. Пойдем теперь к зеркалу.
        Шедший по анфиладе залов мужчина свернул направо и подошел к ста¬ринному зеркалу в толстой золоченой раме. На него из зеркала глянул пожилой усталый человек. Вдруг его серебристые густые волосы легли в модельную стрижку, черные брови стали гуще, мешки под глазами разгла¬дились, на верхней губе выступили молодцеватые белогвардейские усики, из его зеленых кошачьих глаз заструился лунный свет. Даже общепитовс¬кий костюм приобрел благородный стальной отлив полувоенного френча. Мужчина стал выше, стройнее - типичный тридцатитрехлетний дробитель дамских сердец.
- И зачем мне это?
- Как зачем! Тебя будут любить домашние хозяйки, домашние работ¬ницы, вдовы и даже одна женщина - морской регистр.
- Морской регистр?! Кто такой?! Почему не знаю?! Боцман, лоцман, мичман, штурман и даже шпильман знаю ... а морской регистр - не знаю! Кто такой?! Почему не знаю?!
- Ну... это очень редкая профессия, ее мало кто знает...
- Ну, ты-то вот знаешь! И я знать должен!
- Вот и узнаешь.  Будешь ты Дон Жуан, граф Монте Кристо и Арамис в одном лице!
- Почему Арамис? Атос мне нравится больше.
- А мне - Арамис! Ничего ты не понимаешь в женском сердце!
- Глупая ты, разве я могу быть таким в своей жизни?
- А ты будь таким в моей жизни!
- В твоей? Но я не могу все время быть в твоей жизни, у меня своя жизнь. Ты слышала, чтобы у Арамиса болела голова, или зубы, а у Дон Жуана было расстройство желудка? Чтобы граф Монте Кристо изо дня в день ходил на службу?
- Плохая твоя жизнь. Плохая!
- Но это моя жизнь. И в этой жизни появилась ты. Ты будешь в моей жизни, а я -  в твоей.
- И ты будешь дарить мне цветы, и объясняться мне в любви.
- Я тебя и так люблю.  Все, хватит баловаться, а то я превращусь в Нарцисса, и мы с тобой расстанемся.
     Мужчина отошел от зеркала помолодевшим и с "легкостью почти воен¬ного человека" зашагал по залам музея.
     Тем временем в музее продолжали возникать загадочные видения. Не¬известно откуда появлялись воплощения юных красавиц с классических по¬лотен и неизвестно куда исчезали. Посетители стали группироваться по оси залов. Наиболее наблюдательные из них обратили внимание, что все воплощения двигались навстречу помолодевшему мужчине.
    В светло-оранжевом платье с красным шлейфом прошла задумчивая Лю¬баша Безбородько; за ней пробежала совсем юная ее сестра Клеопатра в чем-то белом и ажурном; пухлорукая Катя Арсеньева в безумной шляпке с перьями прошла, лукаво улыбаясь; приветственно помахивая ажурными платочками,  весело пробежали сестры Шишмаревы в тяжелых платьях  черного бархата с газовыми шлейфами на шляпках; вышла помолодевшая надменная и встревоженная Орлова в черной шляпе с вуалью, в белом платье  тяжелого атласа  и  в собольем манто;  проскакала  на веселых ножках Борщова в облегающем черном платье с сиреневыми вставками и сиреневой лентой в шляпке; прошла, сияя своей красотой, полнотелая итальянка с корзиной винограда; смущенно оглядываясь, вышла не по возрасту пол¬ногрудая Амалиция Пачини с длинными девичьими косичками и, наконец, удивленная Жданович встала от фортепьяно и вышла в зал посмотреть, что же здесь происходит.
    Посетители все теснее толпились к середине залов и  образовали живой коридор, по которому шел мужчина в общепитовском костюме, а навстречу ему шли, бежали, летели воплощения юных красавиц. На лице мужчины появилась легкая улыбка. Но вдруг в конце живого коридора воз¬никла андалусская всадница на горячем черном коне. Конь беззвучно ле¬тел по паркету зала. Разгоряченная всадница чертовски ловко им управ¬ляла. Ее черное платье струилось волнами, а белый воздушный шлейф соз¬давал впечатление волшебного полета.
     Всадница резко и умело остановила горячего коня рядом с мужчиной. Тот поднял на нее глаза и невозмутимо произнес:
- Хватит, Чу-Са, хватит, ты уж слишком расшалилась, тем более, это уже из другой оперы.
- Ну и что! Зато посмотри, посмотри, какая я красавица! Какое на мне платье! Какой у меня конь!
- Да, да, я вижу, ты прекрасна. Но ты забыла, что тебя ждет  ребенок!
- О, ради тебя я готова забыть и ребенка! Тем более , это не мой ребенок.
- Нет, нет, так нельзя! Не лишай ребенка матери. Исчезни, бесовс¬кая дочь! - полусерьезно, полушутя мужчина взмахнул рукой в сторону наездницы.   
      Всадница вздыбила коня, тот ужасающе заржал и с грохотом Первой конной армии умчался по залу.
    Тут же видения прекратились, воплощения исчезли из залов музея. Живой коридор, образованный посетителями музея, начал распадаться. Мужчина продолжил движение к неведомой цели. Он почти не обращал вни¬мания ни на художественные полотна на стенах, ни на статуэтки, рассе¬янные по центру залов. Выражение его лица напоминало мину кассира крупного банка, изо дня в день пересчитывающего миллионы, не принад¬лежащие ему, и потому безразличные. Но вдруг его взгляд задержался на скульптуре Демут-Малиновского "Русский Сцевола". Мужчина замедлил шаг, приостановился у скульптуры, окинул ее саркастическим взглядом, что-то пробурчал себе под нос и последовал далее. В зале Иванова он подошел к правому углу картины "Явления Христа народу" и стал медленно переме¬щаться вдоль картины.
      Сторонний наблюдатель, бросивший мимолетный взгляд на мужчину, мог бы подумать, что тот сосредоточенно  рассматривает великое творение. Но внимательный взгляд сказал бы наблюдателю, что этот странный мужчи¬на в данный момент не видит ни Христа, ни народа.
      Мужчина постепенно переместился к левой стороне огромного полот¬на. Он замер. В фигуре его почувствовалось напряжение. Он стоял, же¬лая, но, не решаясь повернуться... После нескольких секунд нерешитель¬ности мужчина сделал усилие над собой и резко повернулся... На лице его отразились все трагедии мира… оно сразу постарело. Казалось, что мужчина даже пошатнулся...
     Так же как раньше, не спеша, но уже вяло и грузно, он подошел к стоящей в центре зала банкетке черного дерева, обитой красным барха¬том, и присел на край. Его фигура выражала утрату и скорбь. Так он просидел несколько минут, иногда поднимал и поворачивал голову влево, но ничего не видел. Это был Пигмалион, утративший свою Галатею.
     Не смотря на то, что он сидел почти неподвижно, фигура его стала превращаться в центр внимания зала. Очарованные видениями посетители музея утратили всякий интерес к живописи и внимательно смотрели на по¬давленного мужчину, словно ожидая какого-то необычного действия. Те, кто входил в зал, вливались в атмосферу напряженного ожидания и тихо присоединялись к присутствующим.  Даже мышеподобные существа женского пола с блокнотами (а такие, наверное, есть в каждом музее мира - безликие женщины с блок¬нотами, которые тенями ходят по залам, близоруко щурятся на надписи под картинами, и с какой-то никому неведомой, но многозначительной мыслью переписывают эти надписи в блокнотики), даже эти женщины опус¬тили блокнотики и устремили взоры в средоточие зала.
     В зале  установилось  тишина...
     Где-то вдалеке горн протрубил призывный пеан. Трубы и валторны подхватили песню горна. Тревожная музыка заполнила залы музея. И из этой музыки стремительно вылетела Елена Прекрасная. Она мчалась, как потревоженная охотником серна. Ее прозрачный хитон не успевал за ней. Прекрасные черные волосы, уложенные в античную прическу с узлом и хвостом, развивались, будто по ветру, глаза ее светились радостью. Богиня слетела с неба на землю! И эта богиня, стремглав припала к мужчине.
- Это я, о, мой Демиургос! Это я, я пришла! Посмотри, это я - Елена Спартанская у твоих ног! Смотри, как я прекрасна!
    Но вдруг радость в глазах богини исчезла, появились тревога и страх.
- О, творец! Что случилось?! Я опоздала? Кто посмел ввергнуть те¬бя в печаль? Кто она? Где она! Три тысячи чертей, всех моих братьев и сестер! Я порву ее в клочья! Я ей бельмы выцарапаю! Я откушу ее парши¬вую голову и сожру вместе с ее куриными мозгами!
   Елена Прекрасная огляделась в тревожном бешенстве.
- А...а! - злобно прорычала она, повернув голову вправо, - А...а! Эта вислозадая еврейка! Я так и знала - тут замешана женщина! Что ты так переживаешь из-за этой овцы?! Эта тухлая курица не стоит одной морщинки на твоем лице! Где она?!
- В том-то и дело, что ее нет. Где она - не знаю. Был прек¬расный образец женской красоты. Был, а теперь нет. Нет его. Я был настолько покорен ее образом, что писал ей стихи... хорошие стихи, хо¬чешь -  прочту?
- Нет,  не хочу!  Я знаю -  плохие стихи!
- Почему ты думаешь, что я писал плохие стихи?!
- Потому что они о другой женщине, а не обо мне!
- И вот ее нет. Я думаю, ее украли. Да, я точно знаю - украли и, скорее всего уже перепродали.
- Воры?! Так это чепуха! Это же наша братва шалит. Сейчас свистну Мишку и Гришку, и через три минуты похитители притащат полотно в зубах, и долго будут вилять хвостом, умоляя принять...
- Не думаю, что это простые воры. Если бы так, о пропаже давно стало бы известно, и, скорее всего, полотно уже нашли бы. Думаю, дело гораздо хуже и обставлено официально. Благо для этого у нас есть все условия.
- Не переживайте так, мой дорогой создатель, - Елена Прекрасная почему-то перешла на официальный тон. Волнение и скрытое негодование звучали в ее голосе. - Обещаю Вам, что еще до конца романа я найду для Вас это полотно, если от этого зависит Ваше спокойствие и счастье.
- Но как же? Ведь автор романа - я, а я не знаю, где и как искать.
- Подумаешь, автор! Писатель! Писал писака - не разберет собака! В Переделкино захотел?! Тоже мне повелитель Вселенной! - юная чертовка уже забыла все горести и вернулась в свое обычное восторженно-беззабот¬ное состояние. - Ты разве не видишь, что роман живет сам по себе, не¬зависимо от твоей воли. Что я  не больно-то тебе послушна. Пойми же: ты как Мухаммед, только "читаешь" то, что тебе говорит голос свыше. Ну, еще и записываешь, грамотный как-никак. А что скажет великий и всемогущий, милостивый и милосердный в следующей главе - ты не зна¬ешь! А знал, так и не писал бы! Вот радость - известное переносить на бумагу. Это - конспект, а не роман! - Елена Прекрасная ласково и утешительно взглянула на сидящего муж¬чину как на маленького захандрившего ребенка. - Так что вперед, мой милый! Вперед! Я не знаю где, не знаю, как, но я чувствую, что мы найдем твое любимое полотно! Меня еще ждут вели¬кие приключения!  А уж чертовских штучек и проделок я оставлю за собой длиннющий шлейф! Месть моя будет ужасна! Надолго запомнят меня те, кто прячет рукописи  и похищает картины!
- Да, несравненная моя Чу-Са, - ответил Елене Прекрасной мужчина, поднимаясь с банкетки,  - мы с тобой безумно  увлек¬лись друг другом.  Пойдем, нас зовет теперь уже наш с тобою роман, по¬тому что, как я понимаю, "читать" его дальше мы будем  вместе.
     Лицо мужчины прояснилось, морщинки разгладились, в глазах вновь вспыхнул огонек, и он решительно направился к выходу из музея. Рядом с ним шла великая спартанка - Елена Прекрасная. Она беспрерывно что-то щебетала о живописи, о книгах, о рукописях, которые не горят, о Масте¬ре и Маргарите, о Ромео и Джульете, о Романе и Франческе, о любви, о том, как она прекрасна, как мужчины будут дарить ей цветы и объяснять¬ся в любви.
    Неисправимая Чу-Са!
     Завороженная толпа посетителей музея восторженными взглядами про¬водила странную пару до самых ворот музея. Некоторые видели, как, выйдя из ворот, Елена Прекрасная вдруг остановилась, капризно топнула нож¬кой, что-то спросила у мужчины, заглядывая ему в глаза. Мужчина ласко¬во отвечал ей. Елена Прекрасная, как девочка, запрыгала вокруг него, что-то радостно восклицая, и пара незаметно, но довольно быстро удали¬лась и исчезла в суете Невского проспекта.

Париж – Лондон - Нью-Йорк – Бухаловка
2002 г.