Алкоголик Петров

    Родители назвали Петрова Виктором. Победителем он стал… много позже, в земле. А жизнь прожил. Какую-то пеструю. Хотя люди думали иначе.
    По молодости любил девочек — до одури. Незаметно для себя получил высшее обра-зование. И пошло-поехало: то девочки, то наука. И одно и другое очень его привлекало.
Однажды он нащупал рядышком худое и прекрасное женское тело, округлое, несмотря на худобу. Он сказал:
    — Бром. Вот, что нужно.
    Так он впервые женился. О броме же заикнулся не в лекарственном смысле, а совсем в ином.
    — Надо в электролит добавить, потому что… — говорил он жене, расхаживая голым поутру.
Жена пристально изучала его строение.
    — Вот что, Витя, — сказала она…
    Так что даже имени ее он не запомнил. То ли Валя, то ли Маня. Пропала — и все.
    Бром в электролит он добавил. Колдовал над этим лет пять. Получил пять патентов. В авторы он, ничтоже сумняшеся, вписал каких-то людей, крутившихся рядом. Но тоска все более укреплялась в его сердце. Хотелось невозможного: чтобы женщина была — не ото-рвать, и работа — не перетосковать.
    Девочки какие-то странные попадались. Как только он начинал говорить о броме, вежливо одевались. Иногда, на прощание, даже в щечку не чмокали.
    «Жизнь, — думали они, — такая штука. Чмокнешь чудака — окажешься в дураках».
То есть — в дурочках.
    А кто же захочет — в дурачки?
    Ну Виктор Петров изнемог от такой жизни. Все ему бром ночами снился, а еще сни-лась такая женщина… Он, просыпаясь, не мог ее вспомнить в мелких подробностях: какая там у нее грудь, разрез глаз, какие коготки. Он твердо знал, что есть такая женщина на свете. Обнимешь ее — и белый свет становится светлым.
    Это значит, что он женился во второй раз.
    — Какой ты милый, — сказала она ему в первую же ночь, — так интересно говоришь. Никто со мной не говорил о броме.
    Петров мычал от радости в ее плечо и плакал, когда она засыпала.
    Эту женщину он запомнил. Запомнил даже, как ее зовут, — Света. Потому что она долго и нудно его изводила.
    — Петров, — говорила она, — победитель, ё моё! Да кроме брома у тебя в башке — ничего. Вот! Ты посмотри: у людей — квартиры, машины, а у нас?
    — А у нас в квартире газ, — отвечал Виктор Петров.
    — А еще — недоворот. Вот! — отвечала она.
    «Конечно — недоворот, — думал Петров. — Какие уж там довороты, когда никакого времени не хватает. Только-только о чем-нибудь подумаешь (о броме, например), только-только что-нибудь сделаешь — уже вечер. А жить-то — когда?
    Впрочем, ругаясь даже, Света начала круглеть. Когда Виктор Петров это заметил, он даже о броме на некоторое время думать перестал. На руках, правду сказать, он носил ее только мысленно. Потому что она тяжелела с каждым днем, а он геркулесовыми способно-стями отличался не очень. Зато он стал ей прощать ее речи, и очень-очень-очень ждать сына.
    Представить себе невозможно, но Виктор Петров, когда ложился спать, вместо иона бром минус думал о мальчишке… о рыбалке… о маленьких ручках на своей шее.
Она родила. Ушла потом. Сказала:
    — Ты…
    Петров исправно восемнадцать лет платил алименты. Просил увидеть сына. Она отве-чала:
    — Ты…
    Тогда Петров купил бутылку водки. Странно, но с бутылкой можно было говорить лучше, чем с женой. Он все ей — бутылке — рассказал, и она не очень возражала.
Поутру его замучила сухость во рту и тяжкое чувство в душе: «Все зря, — думал он, — вот сейчас встану и пойду на эту… работу».
    А надо сказать, что времена переменились. И один из тех, кто бегал рядом (не рядом даже — в большом отдалении), так вот, он стал директором. Всякие там патенты, Петровым, победителем, писанные, оказались его. И когда Петров приходил на эту… (пропустим) рабо-ту, директор брезгливо говорил:
    — Что-то от тебя, Петров…
    Не патентах Петрова работало предприятие, и достраивался директорский домик. Петров, конечно, выглядел… не очень. К этому времени он снова женился, и округлившаяся жена, Оля, родила ему дочку. Жена не ушла, она его выгнала.
    — Витя, — сказала она, — сколько можно пить?
    Вопрос был явно риторический. И Петров не смог на него ответить. Тем более, что директор его уволил. Сказал:
    — Ты, Петров…
    Петров устроился в другом месте. Жил в доме родителей, «благо» они умерли.

    Россия. Страна лежалых дураков и алкоголиков. Хотя там… еще и директоры водятся.

    Шел Петров по улице. Вернее — шатался. Желтые сгустки в уголках глаз, пена на гу-бах. И раз — машина останавливается. Выходит из нее директор. Видит Витю. Петров выша-гивает к нему и говорит:
    — Миша, займи пятнадцать рублей, а то даже на соль не хватает.
Директор молча обходит его стороной.

    Умер Витя Петров как-то незаметно. На улице. Жена всплакнула, когда его положили в сухую землю. Дочка просыпалась ночами, шептала: «Папа!». Директор ездил на машине. А больше никто его не вспомнил. И через год можно было слышать: «Что, Витя умер? Надо же! А я как раз его статью перечитать собрался».