8. Разговоры с дядей Вовой. Часть I

1. Бомж дядя Вова

- Приехали, твою мать, - выругался Борька, и стукнул кулаком по рулю. – Все, конец, вылезаем.
Матерясь, он полез наружу, под снегопад. Я последовал за ним. Окружающий мир воспринимался как-то странно, словно через мутное стекло, но я протер лицо снегом, и все вроде бы прояснилось. Тупо посмотрев на торчащую из-под капота борькину задницу, я еще раз отметил нереальность происходящего и тут же забыл об этом, оглушенный очередной порцией матов.
- Мальчики, ну что там? – спросила Вика, кутаясь в шубу. – Скоро поедем?
Я пожал плечами и осмотрелся – вокруг было какое-то поле, но неистово падающий снег сокращал видимость метров до десяти, дальше начиналась непроглядная серая муть.
- Посветить? – спросил я Борьку, подойдя к открытому капоту и взглянув на черное пятно двигателя. Редкие снежинки, заброшенные сюда волей ветра, с жалобным шипением испарялись в этой зияющей пустоте.
- Да нет, и так все ясно. Видал? – он вылез и показал мне порванный ремень генератора, покрытый грязью, – Не знаю, как давно мы без него едем, но теперь это уже и не важно – аккумулятор сдох. Доездились, твою так. Позвони мужикам, на них вся надежда.
Он был совершенно прав – остаться зимней ночью неизвестно где, посреди непонятного поля, без транспорта – перспектива малоприятная. Я вытащил телефон и тупо уставился на экран – он показывал, что связи нет.
- Я уже минут десять позвонить пытаюсь и все без толку, – откуда-то из темноты выплыла Надя. – Не могу понять, мы же не настолько далеко забрались?
- Вот и отпраздновали Новый год! – Вика сделала плаксивое лицо и надула губки.
- Что делать будем? – спросила Надя. – Не оставаться же здесь!
- А какой у нас выбор? – я повернулся и посмотрел ей в лицо. Она явно была на грани срыва, но сдерживала себя. – До трассы километров тридцать. В такую пургу проще потеряться, чем дойти туда. Да и вообще, какая вероятность встретить машину в новогоднюю ночь? Остается ждать, когда Саня с мужиками нас потеряют и выедут навстречу.
- А вдруг мы заблудились, заехали не туда, и они нас не найдут! – сказала Вика. – Я ведь не в первый раз еду и никакого поля не помню!
- А я что, в первый? – заорал Борька, размахивая своими здоровенными лапами. – Я что, в первый? Пять лет езжу на эту гребаную дачу, и вроде ни разу не терялся!
- Тихо, тихо ты. Оба вы правы, – я потер виски ладонями, концентрируясь. – После восьмого километра повернули направо, так?
- Так, – согласился Борька. – Там только один поворот направо, других нет.
- Дальше дорога идет прямо и не сворачивает, так?
- Так.
- Ехать нужно по ней до конца, и она ведет в дачный поселок?
- Ну, – в очередной раз согласился Борька.
- Ну! Ведь так и ехали! А поля никакого тут не было и не должно быть, всегда лес был вокруг! – я еще раз потер виски. – Ничего не понимаю, бред какой-то.
- Будем праздновать Новый год в поле! Ха-ха! Вот уж никогда не думала! – Надя истерически засмеялась.
- Залезайте все в джип, нечего мерзнуть, будем ждать наших более удачливых товарищей, – скомандовал я и первым полез внутрь.
В темноте внутри машины все затихли и задумались о своем. Глаза привыкли к отсутствию света, и я различал мелкие детали интерьера. Неожиданно на глаза мне попался фонарик, но я не стал включать его, а на всякий случай сунул в карман. Чувство нереальности полностью исчезло. Снег за окном валил, не переставая, и иногда казалось, что он не падает сверху, а наоборот, взлетает вверх и стремится в небо.
- Ой, там что-то есть! – неожиданно вскрикнула Надя. – Вон там, справа!
Я вышел из машины и вгляделся во мглу, не было заметно ничего необычного, но, напрягшись, я увидел вдалеке огонек. Все затаили дыхание, наблюдая за ним. Огонек качался в пустоте, словно какой-то чудовищный глаз, ищущий, чем бы поживиться, он заметно приближался, сходство с глазом усиливалось, отчего у меня по спине иногда пробегал холодок. Вдруг огонек остановился, и от него донесся сначала кашель, а потом и хриплый голос.
- Что-то вы, молодые люди, не слишком удачное место для ночевки выбрали, – в голосе звучала явная насмешка. – Если, конечно, вы здесь не ради каких-то новомодных развлечений.
При звуке голоса я опомнился, вытащил фонарик, и направил его в сторону огонька – луч света выхватил из мглы бесформенную фигуру. Фигурой оказался заросший щетиной мужичок среднего роста, одетый в засаленный ватник, грязные штаны и потрясающе рваную ушанку, в руке он держал бывалого вида сумку, которая при движении издавала характерное стеклянное позвякивание, огоньком оказалась самокрутка. В общем, внешний вид мужичка был знаком любому цивилизованному человеку, который хотя бы раз выходил на улицу.
- Э, а ты кто такой? – Борька, похоже, к таким людям не относился.
- По-моему, моя внешность красноречиво говорит о том, кто я. Но на всякий случай, для людей с ограниченными возможностями, поясню – я являюсь лицом без определенного места жительства, - мужик явно издевался.
- Эй, друг, - поспешно сказал я, пнув Борьку, чтобы он ненароком не покалечил мужика, - не подскажешь, где мы находимся? Мы тут застряли из-за поломки, и не знаем как далеко до ближайшего населенного пункта?
- Ну, - мужичок почесал под шапкой, - до цивилизации отсюда точно далеко. А находитесь вы с поле, и это все что я могу сказать, я и сам тут мимоходом.
- Э, а далеко это сколько? Километров десять будет? – спросил Борька озабоченным голосом.
- Будет и больше, это точно, - бомж выплюнул окурок и с любопытством осмотрел нас всех по очереди.
- Придется оставаться здесь, - рассуждал я вслух, - от машины отходить не надо, можно заблудиться. Будем ждать рассвета, больше делать нечего.
- Ничего себе, Новый год! – истерически засмеялась Вика, но по ее лицу было видно, что она готова заплакать.
- А что, сейчас Новый год? – неподдельно удивился мужик, – надо же!
- Отстал ты от жизни, бомж, - презрительно произнесла Надя и повернулась к Вике, - пойдем, посидим в машине.
Она взяла впавшую в прострацию Вику, и они скрылись в джипе. Борька почесал затылок и пошел вслед за ними, оставив меня наедине с бомжем, который как раз усиленно раскуривал очередной страшного вида окурок.
- Может, хватит светить, выруби лампочку, - промычал он, не отрываясь от своего занятия.
Тут я заметил, что все еще стою с фонариком в руках и свечу на него. Осознав, что выгляжу довольно глупо, я выключил фонарь и снова убрал в карман. Странно, но прежняя глухая тьма уступила место какому-то мягкому сумраку, так что я даже различал силуэт этого странного бомжеватого мужика, тогда как немногим ранее видел только огонек его сигареты. И опять меня захватила какая-то нереальность окружающего, даже все чувства вели себя странно: по коже забегали мурашки, снова появилось ощущение мутного стекла перед глазами, в уши словно набили ваты, ноздри забивал запах, более всего похожий на ацетоновый, а во рту стояла какая-то отвратительная горечь. Я ничего не понимал, и уже решил, что каким-то образом схожу с ума, но тут меня привел в себя судорожный кашель мужика, раскурившего, наконец, свою махорку. Внимательно прислушавшись к себе, и исследовав ощущения, я не заметил ничего необычного, все исчезло, оставшись непонятным.
- Эй, парень, а у вас пожрать есть чего? – спросил мужик из полумрака, - вижу, вы тут ночевать будете, а я тут несколько поленьев недалеко видел, могу принести, услуга за услугу.
- Давай, тащи, будет тебе еда, - сказал я ему, а сам пошел к джипу.
Пока бомж ходил за дровами, мы с Борькой, попеременно работая лопатой, которая всегда валялась в багажнике, расчистили от снега круг метров пяти в диаметре и тропинку к машине. Принесенные поленья сложили в кучу, полили бензином из бака и подожгли, этот костер осветил всю нашу импровизированную поляну, окрасив снег в оранжевый цвет. Надя с Викой сели возле огня около Борьки, тесно прижавшись и кутаясь в шубы. Я достал из заготовленных на праздник продуктов, лежавших в машине, несколько банок тушенки и бутылку водки, и отдал их бомжу, потом подумал и взял еще бутылку водки и еды каждому из нас, а потом сел у костра. Бомж устроился с противоположной стороны от нас, открыл бутылку, глотнул, и положил консервную банку в костер.
- Ну что, молодые люди, - сказал он, глядя сквозь пламя, - раз уж мы оказались в такое время в таком месте, то давайте знакомиться. Звать меня Вова, но в силу разницы возрастов, зовите меня дядя Вова, по профессии я вольный товарищ, хожу, где придется, и занимаюсь, чем придется. Ваших имен не спрашиваю, они не обязательны, лучше давайте выпьем за знакомство, встречу, ну или за что хотите.
- Да, выпить нам не помешает, - сказал Борька, разлил нам водки, и мы выпили, - раз уж мы тут Новый год встречаем.
- Не рано ли ты опомнился? - съязвила Вика, - Новый год уже полчаса как наступил!
- Тогда давайте еще выпьем, - раздраженно сказала ей Надя, - за то, чтобы такое больше не повторялось!
Мы еще раз выпили, а потом еще раз. Девушки завели между собой какой-то разговор, Борька шевелил поленья в костре, а я просто глядел на огонь. Сквозь языки пламени мелькали глаза бомжа, и я отметил, что они отнюдь не похожи на глаза алкоголика или просто опустившейся личности, при взгляде на них казалось, что их хозяин обладает каким-то особым, нечеловеческим знанием.
- Дядя Вова, - осторожно спросил я его, не отрывая взгляда от огня, - а кем ты раньше был, до того как бомжевать начал?
- Да кем я только не был, - усмехнулся он, - грузчиком был, дворником, водителем работал, а когда-то вообще был доцентом на одной кафедре в одном институте.
- А что, выгнали? – удивился я.
- Нет, сам ушел. Просто как-то раз понял, что устал от всего и ушел. Ну, потом, то там работал, то там, все надоедает постепенно, все бросал периодически. Сейчас вот ничем не занимаюсь, - он хлебнул водки из горла.
- Фу, тоже мне доцент! Постесняйся врать-то! – презрительно сказала Надя.
- Да, я был доцентом! – гордо сказал дядя Вова, - а кандидатом наук остаюсь до сих пор!
- Ха-ха, бомж – кандидат наук! Ха-ха-ха! – Вика просто покатилась со смеху.
- Чего ты ржешь? – буркнул Борька, похоже, что водка подействовала на него угнетающе, - сидим в снегу, хрен знает где, и неизвестно еще, найдут нас или нет. Может так и придется тут мерзнуть, пока еда не кончится.
- Нет, я верю, что нас обязательно найдут, - уверенно сказала Вика, хотя глаза ее говорили обратное, - а случившееся здесь мы будет вспоминать только как мелкую неприятность.
- Хватит! – взревел я, - чем больше вы ноете, тем хуже нам всем! Да, мы застряли неизвестно где. Да, у нас нет никакой связи. Но мы ничего не можем с этим поделать, и выбора у нас нет, так что хватит мусолить одну и ту же тему, подумайте лучше, как скоротать время до утра.
Все притихли, и только дядя Вова ухмылялся сквозь костер. Вика всхлипнула и прижалась к Борьке, он обнял ее, и принялся утешать. Надя молча ворошила угли в костре какой-то палочкой, время от времени что-то яростно разбивая.
- Хорошо бы предвидеть будущее, - задумчиво пробормотала она, но было тихо, и все ее слышали, - тогда бы мы не вляпались так глупо.
- Ха! Держи карман шире! – хохотнул Борька и плюнул в снег, - это невозможно, и людей с такими способностями не бывает.
- Бывает, - неожиданно сказал дядя Вова, о котором все уже забыли, - я видел такого мужика. Он рассказывал мне свою историю, и я ему верю, без всяких сомнений.
- Интересно, - Надя отвлеклась от костра и посмотрела в его сторону, - что же это за история?
- Врет он все, что тут слушать? – сказал Борька, но голос его звучал неуверенно.
- Тише ты, пусть расскажет, - цыкнула на него Вика, - хоть как-то время убьем.
- Да ну вас всех! Чушь какая, - буркнул Борька, встал и ушел к машине.
- А почему бы нет? – спросил сам себя дядя Вова, - раз вы хотите услышать, я расскажу. Рассказ такой, как он сам все рассказывал, без моих добавлений.

2. Божий глаз.

Мягков проснулся в темноте, и не смог понять, где он, кто он, да чего там, вообще ничего не мог понять. Постепенно приходя в себя, он осознал, что лежит, скорчившись на холодном кафельном полу. Нудно болела голова. Конечностей он не ощущал, и даже сначала испугался, что вдруг разом лишился всех рук и ног, но потом понял, что это не так, выругался и попробовал пошевелиться. Результат был потрясающим – все тело пронзила резкая боль, а по коже активно забегали мурашки, пытаясь истоптать как можно больше поверхности организма. Сил выругаться не было, и Мягков застонал, но пользы это не принесло, только головная боль усилилась, отчего хотелось стонать еще больше. Кроме того, он понял, что лежит здесь давно, и поэтому жутко замерз, а из одежды, как он успел определить вернувшими чувствительность руками, кроме трусов на нем ничего не было.
Неожиданно нахлынул какой-то невыразимый ужас, и Мягков с нечленораздельным мычанием замолотил руками по стенам, в отчаянии ничего не соображая. Вдруг одна стена подалась, и с ее стороны хлынул свет. Поняв, что это дверь, ослепленный Мягков рванулся, пытаясь встать, но ударился обо что-то головой, упал на пол. Подождав, пока глаза, привыкнут к свету, он, не вставая, попытался рассмотреть, обо что ударился. Над ним, подобно океанскому лайнеру над волнами, гордо возвышался унитаз, таинственно поблескивая в полумраке.
Ползком выбравшись из туалета, Мягков попробовал встать, и, после нескольких попыток, это ему удалось. Оглядев окрестности, он пришел к выводу, что находится в собственной квартире, что снаружи светло, и что голова от удара, резкого света и полученной информации стала болеть еще сильнее, а, кроме того, появилась сильная тошнота. Ноги у него подкосились, и чтобы не упасть, он оперся спиной к стене. Целую вечность Мягков боролся со своим организмом, пока, наконец, не победил, и мысли немного прояснились. Он попытался выругаться, но произвел какие-то блеющие звуки и снова застонал. Продолжая опираться на стену, он, ведомый подсознанием, двинулся на кухню.
Кухня радушно встретила хозяина пачкой аспирина, лежавшей на холодильнике. Окрыленный, он кинулся к пачке и схватил ее обеими руками, но тут побежденный организм взял реванш, отчего Мягкова немедленно вырвало. Однако он давно был готов к такому повороту событий, и не особенно расстроился, а, вскрыв пачку, проглотил сразу несколько таблеток и запил их из чайника, после чего облегченно рухнул на стоявшую рядом табуретку.
Он сидел и не двигался до тех пор, пока не почувствовал, что головная боль отступила, а мысли выстроились в обычный порядок. Теперь Мягков уже достаточно ясно понял, что вчерашняя встреча старых друзей превратилась в банальную пьянку, хотя все же не представлял, как он попал домой, и почему на нем нет ничего кроме трусов.
Вдруг взгляд его натолкнулся на электронные настенные часы. Сухим языком автоматики они сообщали, что сегодня понедельник, а время уже перевалило за десять.
- Ё-моё! – воскликнул Мягков и вскочил с табурета, но, поскользнувшись на заблеванном полу, упал обратно, - Понедельник! Значит, пили мы не вчера, а три дня назад! А времени-то уже одиннадцатый час! Теперь шеф меня точно съест!
Он быстро принял душ и заметался по квартире в поисках одежды. Кое-как собравшись, Мягков посмотрелся в зеркало, чтобы оценить свое состояние, и потерял дар речи. Его отражение имело одну странную особенность – дополнительный глаз посередине лба. Этот глаз, в отличие от обычных, смотрел прямо, не моргая и не двигаясь, но его взгляд, казалось, пронизывал насквозь. Мягков схватился за голову и лихорадочно начал ощупывать лоб, но ничего необычного не нашел.
- Надо же, как плющит, - пробормотал он, - Надо будет пива взять, может быть, пройдет.
Он пошел обуваться, и тут ему пришла мысль, что пива в ларьке на остановке не будет, и придется идти за ним в магазин. Мысль была странной, как бы чужой, и содержала больше утверждения, чем вероятности. Мягков решил не обращать на нее внимания, и, собравшись, вышел на улицу.
Снаружи было пасмурно. Серое небо лениво мочилось мелким дождичком, и при виде всей этой мерзости хотелось вернуться домой, упасть на диван и тут же уснуть.
Окинув взглядом скучающий народ на остановке, Мягков ощутил сухость во рту и направился к ларьку. Ларек своим видом напоминал дот, какие показывали в фильмах, и обычно предлагал приемлемое и не слишком просроченное пиво. Каждый раз у ларька Мягкова разбирал интерес, не приковывают ли хозяева своих продавцов к прилавку, подобно тому, как приковывали в войну пулеметчиков, и от любопытства он всегда пытался заглянуть в маленькое окошко.
- Нету пива, старое вчера вышло, а свежее не завезли, - ответила ему из амбразуры сонная деваха, глядя в журнал с голыми мужиками на обложке.
 Особого выбора не было, и Мягков, проклиная себя, поперся лишних сто метров до магазинчика, взял пару бутылок пива, и вернулся на остановку. Посмотрев на часы и подумав, он решил, что терять все равно уже нечего, и махом опрокинул в себя одну бутылку, а затем открыл вторую.
- М-да, не все так плохо, - думал Мягков, лениво изучая похмельного мужика, с явной завистью глядящего на бутылку в его руке и периодически пускающего слюну.
Он допил пиво, и решил ждать автобус, но вдруг понял, что автобус придет забитый доверху, влезть не получится, а следующий прибудет только через полчаса. Откуда взялось это знание, Мягков понять не мог. Пока он думал, к остановке подошел нужный ему автобус. Дверь с огромным трудом открылась, выставив на обозрение чью-то здоровую задницу. Наружу никто не вышел, а зайти желающих не оказалось, дверь с не меньшим трудом закрылась, и автобус, тяжко вздохнув, двинулся дальше.
- Похоже, я начинаю предвидеть, - мрачно буркнул Мягков, пытаясь поймать машину, - доверимся подозрениям.
Минут через пять возле него тормознул жигуленок, обдав джинсы грязной водой.
- Шеф, до ДК не подкинешь? – спросил Мягков
- Полтинник, - ответил тот, не глядя.
- Идет, - сказал Мягков и сел внутрь.
Кое-как почистив брюки, он присмотрелся к водителю, тот выглядел довольно угрюмо. Неожиданно Мягков понял, что водителю давно не платили зарплату, дома его пилит жена, а у машины текут сальники. Наличие этого знания наводило жуть. Некоторое время ехали молча.
- Хреновая погода сегодня, верно? – спросил Мягков, желая отвлечься.
- Говно полное, - злобно буркнул водитель, - затрахало уже все.
- А чего это вы такой злой? – подозрительно спросил Мягков, - зарплату давно не платили?
- Да пошел ты не хер, умник, - ответил водитель, останавливая машину, - выходи, приехали.
Оказалось, мужик не довез его несколько кварталов, и остаток пути пришлось идти пешком.
- Все-таки, это не просто так, - думал Мягков вслух, - похоже, я и вправду предвижу события и узнаю о других то, что не говорят, хоть это и странно. И необъяснимо. И, тем более, не понятно. Да и вообще надо бы все-таки еще раз проверить эту способность, убедиться, что я не брежу с перепою.
Тут он заметил, что уже подошел к офису, где трудился программистом, взглянул на часы. Они показывали половину двенадцатого. Вздохнув, Мягков, дернул на себя дверь и вошел внутрь.
На вахте возле входа сидел охранник Иван, который при появлении его встал и злорадно похлопал дубинкой по огромной ладони. Иван всегда недолюбливал Мягкова. Иногда он делал вид, что пытается ударить дубинкой, а потом громко ржал, видя как Мягков пытается увернуться. Делал он это из чистого садизма или потому, что обладал каким-то комплексом неполноценности, было неясно.
- Опаздываем, значит, - со страшной рожей сказал Иван, надвигаясь, - а ведь шеф ясно предупреждал насчет опозданий.
- А правда, что тебя в армии деды заставляли в противогазе бегать, пока не вырвет, а маску снять не давали? – ляпнул Мягков первое, что пришло в голову.
- Ах ты, козел! – заревел Иван, - А ну колись, кто тебе сказал!
Видя, что охранник разошелся не на шутку, а дубинка уже свистит в воздухе, Мягков бросился по коридору. Вскочив в удачно подошедший лифт, он с облегчением увидел, как перед взбесившимся Иваном закрываются двери, и поехал на свой этаж.
- Надо же, - удивленно сказал Мягков, не обращая внимания на удивленные взгляды попутчиков, - похоже, что это была правда, раз он так завелся. И как, интересно, я догадался? Ведь даже и не думал никогда…
Поднимаясь в кабине, он вдруг понял, что лифт не довезет его до нужного этажа, а застрянет двумя пролетами ниже. Умудренный событиями сегодняшнего дня, Мягков быстро ткнул кнопку остановки и вышел. Осмотревшись, он вздохнул, и понуро побрел по лестнице, думая о том, что неплохо бы иногда заниматься физкультурой. Впрочем, все его усилия оправдались тем, что вскоре он услышал приглушенные визг и мат, исходящие из шахты лифта.
Приободрившись, он резво преодолел последние ступеньки и вошел в офис. Помещение офиса представляло собой порядочных размеров зал, разделенный на небольшие кабинки с компьютерами, а в конце зал упирался в дверь, за которой находилось помещение шефа. Как только Мягков вошел, к нему тут же синхронно повернулось множество однообразных безучастных лиц, принадлежащих людям за компьютерами. Он с веселой улыбкой оглядел зал, но вдруг уперся взглядом в дверь с надписью «Директор», отчего веселье немедленно испарилось. Однообразные безучастные лица синхронно с удовлетворением отвернулись и продолжили свои занятия.
За опоздание нужно было отчитаться, поэтому Мягков вздохнул, собрался силами, и зашел в приемную шефа. Там было пусто, за исключением секретутки Светы, которая все свое свободное время проводила за наведением макияжа.
- Я… это... вот… - проблеял Мягков, представив себя со стороны – мятый небритый мужик с похмелья, в грязных джинсах и с дикими глазами.
- Виктор Романыча сейчас нет, - надменно сказала Света, не отрываясь от процесса камуфляжа, - у него очень важная встреча, и поэтому он прибудет только после четырнадцати.
- А… это… эээ… - сказал Мягков, онемев от радости.
- Нет, записывать вас я не буду, потом зайдете и доложитесь сами, – ответила Света и отвернулась, дав понять, что говорить больше не о чем.
Мягков вывалился из приемной, не веря в свою удачу, и прошел к своему отсеку офиса. Свалившись на стул, он для маскировки включил компьютер, и стал думать.
В результате напряженной умственной деятельности Мягкову стало ясно, что вся эта информация появляется при маломальской концентрации на определенном моменте реальности. Так, например, он не думал о шефе, пока не зашел в приемную, и не знал, на месте тот или нет. В приемной его внимание автоматически было занято начальником, и уже до первой Светиной фразы Мягков понял, что директора нет, нет на месте. Мало того, с этим знанием Мягкову пришло другое, а именно – что шеф не прибудет к двум, так как попадет в мелкую, но нудную аварию. Тут же Мягков понял, что никакой встречи у шефа не было, а под этим предлогом тот коротал время у своей любовницы, которую скрывал даже от секретарши Светы. А Света, оказывается, тоже была его любовницей.
Если бы это все были просто предположения, то Мягков просто не обратил бы на них внимания. Но теперь у него не было основания не доверять подобным ощущениям, и от этого на душе становилось мерзко.
- Незнание – сила, - пробормотал он, и включил на компьютере пасьянс, чтобы отвлечься.
Не удалось. Пару минут потаскав карты, Мягков понял, что пасьянс не сойдется, он знал не только следующую карту из колоды, но и все карты, лежащие рубашкой вверх. Рассердившись, он резким движением выключил компьютер и огляделся.
Куда бы он ни посмотрел, для нигде него не было секретов. Опрятный клерк в углу зала? Тайком переписывает деньги с чужих счетов на свои подставные счета. Молодая хорошенькая машинистка невдалеке справа? Ненавидит своего мужа, хочет его убить, и ищет исполнителя. Строгого вида менеджер у окна? Этот вообще педераст и частый гость заведений для извращенцев.
Тут Мягкова охватил ужас, подобный тому, что он испытал сегодня в туалете, только утром его спасла открывшаяся дверь, а здесь не было не только двери, но и надежды на нее. А со всех сторон на него смотрели они. Этот, вроде неплохой человек, сегодня вечером в ресторане в пьяной драке нанесет другому тяжкие увечья. А вон та, мать двоих детей, сегодня на дне рождения подавится тортом, но ее откачают. А этот, любящий муж и отец, не совершал ничего в прошлом, не совершит ни чего и в будущем, так как через неделю тихо скончается от инфаркта.
- Нет! Хватит! – вскричал Мягков, хватаясь за голову, – я ничего этого не хочу знать!
Он вскочил из-за стола, далеко отбросив пластиковый стул, и, шатаясь, побрел по коридору между кабинками. Краем глаза он видел оживление в массе – кто-то крутил пальцем у виска, а кто-то уже набирал нужный номер. Вдруг Мягков почувствовал руку на своем плече.
- Саня, с тобой все в порядке? – это был Костя, единственный человек в офисе, которого Мягков считал своим другом, - может тебе помочь?
Мягков уже хотел поблагодарить его, когда вдруг понял, что Костя, старый товарищ и отличный человек, погибнет сегодня вечером, возвращаясь с работы. Он попадет под грузовик во время перехода улицы от автобусной остановки, недалеко от дома. В горле у Мягкова перехватило, он снял Костину руку с плеча и крепко пожал ее.
- Костя, - хрипло сказал он, - сегодня возвращайся домой на метро.
Выходя из зала, Мягков знал, что Костя не последует его совету.
Бегом сбежав по лестнице, он пролетел мимо охранника, и выскочил на улицу. Погода за прошедшее время изменилась, дождь усилился и стал злее. Тучи с ревом и грохотом делили между собой небесную площадь, полностью заслонив солнце. Становилось все темнее и темнее, отчего казалось, что уже наступает вечер. Мягков поежился от попавших за шиворот холодных капель, поднял воротник куртки и побрел вдоль по улице. Небесный грохот усилился, дождь полил сплошным потоком, отчего видимость ухудшилась, но Мягков был рад, так как прохожие с улиц быстро исчезли. Иногда вдалеке мелькала бегущая фигура, и тогда он сильно зажмуривался и слушал стук сердца, чтобы не уловить ничего постороннего.
Так он шел часа три, а ливень все не прекращался. Мягков жутко устал и совсем промок, но никакого внимания на эти неудобства не обращал. В очередной раз, подняв взгляд от земли, он увидел впереди человека, который шел ему навстречу. Мягков попытался избежать встречи, но, оглядываясь, замешкался и не успел. Он напрягся, собираясь встретить новый поток информации, но всего лишь встретил взглядом улыбающееся какой-то отрешенной улыбкой лицо пожилого мужчины. Но все недоумение Мягкова мгновенно улетучилось, когда он увидел во лбу этого невесть откуда взявшегося мужика глаз, точно такой же, какой видел у себя. Машинально он тут же пощупал свой лоб, и снова ничего не ощутил. Мужик улыбнулся шире и похлопал его по плечу.
- Недавно, а? – приятным голосом спросил он, - освоился уже или как?
- Нет, трудно очень, - выдавил из себя Мягков.
- Звать-то тебя как?
- Александр, – ответил Мягков.
- А меня Никодим, – сказал мужик и протянул ему руку, – будем знакомы.
Мягков машинально пожал протянутую руку, и от этого ему стало гораздо спокойнее и уютней. Никодим, не переставая улыбаться, посмотрел на него и двинулся дальше в том же направлении, в котором шел раньше. Мягков отметил про себя, что, не смотря на ливень, Никодим нисколько не промок.
- Пойдем со мной, – не глядя, сказал тот Мягкову, – прогуляемся, поговорим.
Мягков смотрел на его удаляющуюся фигуру, и, подумав, бегом догнал Никодима и пошел с ним рядом.
- Да, тяжело бывает поначалу, – сказал Никодим, – я вот вообще в первый день ухитрился в психушку попасть, вот. Правда там половина наших сидела, было с кем поговорить, хе-хе.
- То есть так много нам подобных? И где же они все? Весь город обошел сегодня, а никого не видел.
- Ушли.
- Куда?
- Узнаешь со временем, – загадочно ухмыльнулся Нимодим.
Некоторое время они шли молча. Мягков весь погрузился в тяжелые мысли, а Никодим весело смотрел на все вокруг и насвистывал оптимистичную мелодию. Дождь отмыл все объекты до зеркального блеска, но на достигнутом не останавливался.
- Для меня сегодня на работе скорую вызывали, – мрачно ответил Мягков, – а теперь еще и уволили, наверное.
- Да нахрена тебе эта работа? Теперь ты и без нее прекрасно обойдешься.
- Придется теперь, никуда не денешься, – промямлил Мягков, – хреново так стало, раньше лучше было.
- Ну уж извини, – развел руками Никодим, – чего хотел того и получил.
- Как это чего? Ничего я не хотел!
- Чего-чего… глаз! – Никодим постучал по лбу, – если б не просил, не получил бы ничего.
- Да что это такое вообще? – взорвался Мягков.
- Знание. Абсолютное знание. Всеведение. Ясновидение, – тихо сказал Никодим, – называй, как хочешь.
Неожиданно Мягков понял, что Никодим прав, более того, он всегда это знал, но боялся даже подумать о такой возможности.
- Нужно богов просить, чтобы такой дар получить, – добавил Никодим.
- Не помню я, чтобы просил о чем-то подобном.
- Подумай. Тут вся фишка в том, что получить эту, так сказать, способность можно только попросив ее для какого-нибудь пустяка. Это и к другим подобным способностям относится, их много всяких, – Никодим задумался, – поэтому толпы дураков, вымаливающие у господа какую-нибудь благодать ради нее самой или вообще ни ради чего, получают разве что болезни или бедствия.
Мягков живо представил себя со стороны, в пьяном угаре ползающего по полу и орущего «Господи, дай мне силы найти этот гребанный штопор». Картинка была настолько правдоподобной, что воспринималась как действительность. Мягков моргнул и протер лицо мокрой рукой.
- Не дар это никакой, это проклятье, – зло сказал Мягков.
- Это же одно и то же, – засмеялся Никодим, остановившись возле какой-то подворотни, – нам сюда.
Он повел Мягкова по какому-то замусоренному переулку, между облупившихся домов, кособоких гаражей и разломанных заборов. Шли они не разговаривая, слышалось лишь дыхание, заглушаемое шумом падающей воды, и хлюпанье ботинок по лужам. Через несколько минут и дворов, они вышли к небольшой пятиэтажке, у которой часть первого этажа занимал магазин. Он представлял собой обычную дверь с вывеской «Познай себя», и полным отсутствием наружной рекламы, первая буква второго слова была отломана, остался только контур, отчего смысл фразы множился. Мягков подумал, что это наверняка не происки хулиганов, а хитрый рекламный ход, предназначенный для привлечения клиентов.
- Нам сюда, – Никодим дернул дверь и они зашли.
Внутри магазина стоял прилавок, за которым, сидя в кресле, дремала молодая девушка, на ее лице отражалось общее утомление жизнью. Полки магазина были завалены различным эзотерическим хламом – книгами, благовониями и всякими священными предметами, играла заунывная музыка с горловым пением.
От движения двери зазвенели китайские колокольчики. Утомленная девушка недовольно проснулась, но при виде Никодима заулыбалась.
- Здравствуйте, Никодим Петрович, – певуче сказала она, – слышала, вы сегодня уходите?
- Это так, – улыбаясь, кивнул Никодим.
- Жаль, жаль, что вы не вернетесь, хоть говорить так – чистый эгоизм, не могу удержаться. Вы проходите, все собрались уже, ждут.
- Желаю удачи, – сказал ей Никодим.
Он открыл малозаметную дверь в стене с полками, и, махнув Мягкову, прошел в полутемное помещение. Мягков зашел за ним и мягко закрыл дверь.
Помещение представляло собой небольшой зал, часть которого занимала сцена, а часть – зрительские места, которые занимали пять или шесть человек. Над сценой был растянут плакат с неровной надписью «Поздравляем Никодима Петровича с Уходом!». Никодим показал Мягкову на свободное место, а сам взошел на трибуну. Садясь, Мягков заметил, что все зрители тоже имеют метку знания, и хотел уже спросить об этом ближайшего соседа, но тут Никодим начал говорить.
- Друзья! – сказал он и кивнул в сторону Мягкова, – для начала позвольте представить вам нашего нового друга Александра.
Раздались аплодисменты, а Мягков почувствовал себя неуютно.
- Друзья! – продолжал Никодим, – хочу напомнить вам, что знание, полученное нами по нашему желанию и вопреки ему – всего лишь инструмент. Инструмент для постижения истинной сущности вещей, от молекулы и до вселенной, от жизни и до смерти. Сегодня я могу сказать, что я постиг эту сущность. Я хотел бы все вам передать, но не могу, так как не существует ни слов, ни мыслей для передачи этого знания, есть лишь понимание. Кроме того, каждый должен пройти свой путь постижения, путь боли, страдания и несчастий, ибо только через них лежит постижение. Мой путь пройден, и сегодня я завершаю его и начинаю новый, за пределами нашего понимания. Я не первый и не последний, и я верю, что для каждого из вас настанет тот час, когда придет озарение. Практикуйте самосознание, ибо оно – ваш фонарь на этой темной и скользкой дороге, под названием жизнь. Вы уже давно не являетесь, подобно другим, слепцами на пути к канаве, и поэтому я не буду давать вам советов, ведь не только вы ищете путь, но и он ищет вас. Желаю удачи!
Снова раздались аплодисменты, на этот раз Мягков аплодировал вместе со всеми. Тут он заметил, что вокруг радостного Никодима заколебался воздух, как будто при жаре. Колебания эти все усиливались, и вдруг за спиной Никодима вырос бесформенный черный провал. Мягков заметил, что в этой бесконечной черноте мелькают звезды и созвездия, пока не понял, что их сияние просвечивает сквозь Никодима. А тот улыбнулся еще шире и помахал рукой, и всё махал и махал ей, а сам становился все прозрачней и прозрачней, пока, наконец, не исчез. После этого провал свернулся, оставив после себя пустую сцену, и лишь слабо колыхающийся плакат напоминал о том, что произошло.
От увиденного у Мягкова в душе воцарились покой и умиротворение, и он понял, что остальные испытывают схожие чувства. Постепенно все присутствующие уходили, а он все стоял и смотрел на опустевшую сцену, на провисший плакат, и думал о Никодиме. А потом вышел на улицу, полной грудью вдохнул свежий воздух, очищенный дождем, и пошел своей дорогой.

* * *
Снег, раньше бывший мягким и пушистым, вдруг резко стал мелким, злым и колючим, словно у природы резко испортилось настроение. Дядя Вова замолчал, вытащил из костра согревшуюся консервную банку и вскрыл ее опытным движением ножа, и, не спеша, начал есть.
- А дальше? – спросила Вика.
- А все, – ответил дядя Вова, – я-то его встретил в вытрезвителе, там он мне это и рассказал. Понял видать, что я поверю. А сам он сказал, что таким образом отдыхает, в пьяном виде мозг отключается, и именно от этого, по его словам, становится легко и появляется ощущение счастья. Ну а вытрезвитель – побочный эффект счастья. После того я его больше не видел, и что было дальше, не знаю. Тоже ушел, наверное.
- Полная херня, – подвел итог Борька и зачавкал тушенкой.
Дядя Вова молча усмехнулся и закурил, глядя в ночь.
Я разлил остатки водки, выкинул бутылку в никуда и тоже принялся жевать.
- Интересно, почему же они решили, что эта способность – дар богов? – задумчиво спросила Надя, отраженное пламя танцевало в ее зрачках.
- Ну почему богов? – как-то раздраженно сказала Вика, – почему нескольких? Ведь Бог один единственный!
- С чего бы вдруг? – спросил дядя Вова, не переставая ухмыляться, – почему один? Есть тому какие-нибудь объективные доказательства? А может, никакого бога вообще нет?
- Ну ты сказал, ха-ха! – вдруг заржал Борька, – ну уморил! Есть, конечно, у него же церковь в центре есть, я там был даже один раз.
- Боря, ну при чем здесь это? – Вика недовольно ткнула его локтем и повернулась к дяде Вове, – ведь в Библии же сказано, что он один!
- А почему мы должны опираться на библию? – удивился тот, – я вот тоже могу написать всякого, а потом выдавать это за священное писание. Например, что нет бога. Или что их много. Или, например, что я и есть бог. Хе-хе.
Вика от такого просто онемела, и не знала что сказать. Я протянул ей стакан с водкой, и она, так и не выдав скопившегося в душе, залпом выпила.
- Я тоже думаю, что не все так просто, – сказала Надя, – откуда нам знать вообще. Что есть истина?
- Вот! – дядя Вова поднял палец, – вот! И я о том же. И вообще давайте выпьем еще, а потом я еще одну историю расскажу, про богов.
- Опять брехня, наверное, – сказал Борька, но уходить не стал.
- Да заткнись ты, наконец, – сказал я ему, разливая новую бутылку, – что нам еще делать? Давай послушаем.
Дядя Вова поднял стакан и на некоторое время застыл в этом положении, глядя на него и собираясь духом. Какие-то тени метались за пределами круга света от костра, я не знал, то ли они существуют, то ли это действие спиртного, и выпил, чтобы не испытывать сомнений. Посмотрев на товарищей, я понял, что они ничего не замечают, и успокоился.
Дядя Вова резким движением опрокинул в себя кружку, и начал рассказывать.

3. Святой Ильич.

Дело было в далекие семидесятые, вас всех тогда и в задумке не было, а я был специалистом по… Впрочем, не важно по чему именно. Ученым, специалистом – техником. И вот однажды вызывают меня в партийный отдел, а там сидит сам председатель месткома, и шишки какие-то приехали – два мужика толсторожих
- Ну, Владимир Николаич – говорит председатель, – нужно тебе в командировку ехать за границу.
- А куда? – говорю, – и зачем?
- А вот компетентные товарищи тебе сейчас объяснят.
Шишки тут засуетились, поворошили бумагами, и один из них говорит:
- Товарищ, наша страна решила помочь братской республике Казибуку, и вас, как грамотного специалиста, выбрали для работы на благо великого дела мира во всем мире и укрепления дружбы народов.
- Вы, – говорит второй, – должны будете обеспечить население этой братской республики дарами цивилизации – электричеством, канализацией, ну и прочими.
- А после завершения вашей работы наши дипломатические отношения упрочатся, и мы сможем заключить торговый договор.
Понял я, что дело дрянь, но ведь и отказаться нельзя, так что я только спросил:
- А где эта ваша Кази-республика находится?
- В Центральной Африке, – говорят, – но вы не беспокойтесь, не один летите, с сопровождением.
Я, в общем-то, так и думал, но все равно как услышал, аж не хорошо мне стало. Но делать нечего – пошел собираться.
Прибыл я, куда сказали, прошел медосмотр, получил кучу прививок, вещи, инструменты, и сел в специально приготовленную машину. Меня быстро доставили в аэропорт и высадили возле обычного гражданского самолета. Я занял свое место и весь полет проспал, а проснулся, когда самолет уже сел.
Выйдя из самолета, я обнаружил вполне цивилизованный аэропорт и немного удивился. Жара стояла невыносимая, и мужик, встречавший меня, непрерывно вытирал лоб платком. Видимо он знал меня по фотографии, так как сразу же помахал мне рукой и подошел.
- Здравствуйте, – сказал он, беря меня под руку и отводя в сторону, – нас ждет машина.
Мы сели в машину, и водитель молча повез нас по какой-то проселочной дороге.
- Скажите, каков здесь фронт работ? – обратился я к потному мужику, – аэропорт хороший, неужели тут еще нужны специалисты?
- Что вы! – удивился он, – не здесь. Тут у нас хватает консультантов. Вы здесь просто потому, что в Казибуку гражданские самолеты не летают, а вас на военном транспорте довезут. Мы как раз на нашу военную базу едем.
У меня от этих слов жуткие предчувствия зародились, и поэтому всю оставшуюся дорогу я молчал и рассматривал пролетающие мимо пальмы.
Перед въездом на базу машину остановили, и дежурный офицер сказал, что имеет приказ пропустить внутрь только меня одного. Встречавший меня мужик пожал мне руку и пожелал успехов, при этом в его глазах ясно выражалось сочувствие. Бросив на меня прощальный взгляд, он сел в машину и скрылся в пыльном облаке между пальм.
Офицер дал мне в сопровождение солдата, который довел меня к кабинету командира. Там сидел сам командир – пожилой полковник, а также присутствовали молодой лейтенант, и какой-то мужик в форме без знаков различия, со строгим лицом. Полковник вяло обмахивался какой-то папкой и с тоской глядел на пустой графин на столе, лейтенант стоял в по стойке «смирно», а строгий мужик сидел на кресле в углу и смотрел в одну точку. При виде меня командир оживился, и отложил папку.
- А, Владимир Николаевич! Здравствуйте! Все готово уже, вас ждем, – сказал он и снова посмотрел на пустой графин, – Кузьков!
- Я! – рявкнул лейтенант.
- Что там с водой?
- Охлаждают, товарищ полковник!
- Ладно, черт с ней, тащите как есть. Сил нет уже терпеть.
- Есть! – снова проревел Кузьков, и, печатая шаг, вышел за дверь.
- Чертова жара, вода прямо кипит, пить невозможно, – хрипло сказал полковник и прокашлялся, – итак, Владимир Николаевич, меня уже предупредили о вашем задании. Кстати, познакомьтесь, это ваш помощник, специалист по Казибуку.
Мужик со строгим лицом встал и протянул руку. У него чуть ли не на лбу было написано «кгб».
- Петров, – сказал он и сел обратно.
- Так вот, – продолжил полковник, – все уже готово, вертолет сейчас заправят и полетите.
- Вертолет? – переспросил я.
- Ну да, вас что, не предупреждали? Там местность дикая, джунгли, транспорта другого нет.
Я промолчал, в очередной раз наполняемый нехорошими предчувствиями.
Зазвонил телефон, и полковник поднял трубку, молча послушал и положил обратно.
- Все готово, – сказал он, – идите, желаю удачи!
Петров молча вышел, я двинулся за ним. Возле выхода нас поджидала машина со скучающим водителем за рулем, мы сели и, не разговаривая, довольно быстро доехали до аэродрома.
Петров вылез первым и огляделся.
- Нам туда, – он показал в сторону вертолета, раскручивающего винт, и я поплелся за ним.
В вертолете было достаточно места, я уселся и положил чемодан, который все это время держал в руках, на пол. Петров тоже пристроил свою сумку, и стал смотреть в окошко. В дверном проеме был закреплен пулемет, и это нисколько не обнадеживало.
- Эй! – закричал из кабины пилот, пытаясь пересилить винт, – закрепляйте задницы, взлетаем!
Вертолет дернулся и приподнялся над землей, одновременно с этим в дверь запрыгнул солдат и сел за пулемет. Винт заревел натужней, и мы вознеслись над окрестностями. Пилот повернул машину на нужный курс и полетел над аэродромом. Я посмотрел вниз, там промелькнуло ограждение базы, а потом, через небольшой промежуток времени, все поле зрения залило зеленое море джунглей.
Вид, конечно, был потрясающий, но никакой радости мне это не доставляло. Абсолютное незнание того, куда летим, зачем, и что там будет, сильно угнетало.
- Петров, – сказал я, он отвернулся от окна и вопросительно посмотрел, – может быть, объясните, наконец, куда мы летим, и зачем?
- Вы делаете свою работу, я делаю свою, – ответил он.
- Какого черта! – разозлился я, – нужны источники водоснабжения, нужны источники энергии. В этой дыре вообще ничего нет! Для маломальской пользы тут нужна работа целой кучи спецов, а меня посылают одного! И зачем? А?
- Ладно, – подумав, сказал он, – вы обеспечиваете местному руководству малейшие блага цивилизации, оно радуется и позволяет нам разместить здесь свои ракеты. Место для них, кстати, тоже вы будете готовить. Это дешево и эффективно, теоретики все рассчитали. Вот и все, что вам стоит знать.
Он показал своим видом, что разговор окончен, и отвернулся. Меня распирало от злости и невысказанных вопросов, но, сдержавшись, я промолчал. Все равно от него ничего не добиться. И в окно я больше не смотрел.
Бортстрелок проверил ленту в пулемете, плюнул в открытый проем, и с любопытством посмотрел на меня.
- И чего вас туда несет? – спросил он, – там же негры дикие все. Мимо летишь – то молиться начинают, то из луков стрелять. Пару недель назад низко летели, так они ухитрились ефрейтора одного стрелой зацепить, и окно копьем выбили. Лопочут чего-то по-ихнему и оружием трясут, даже смешно становиться. Наверное, до сих пор друг друга жрут, и огнем пользоваться не умеют.
- Много говоришь, солдат, – сказал ему Петров, не поворачиваясь.
Стрелок презрительно посмотрел на него, но ничего не ответил. Вытащив из кармана сигарету, он закурил и стал развлекаться, короткими очередями расстреливая живность, имевшую несчастье попасться на глаза. Мое настроение окончательно испортилось. Остаток пути летели молча.
Вертолет приземлился на какой-то поляне, высадил нас, и улетел. Вокруг не было ничего, кроме растительности, представленной главным образом высокими пальмами, стоявшими стеной. Никаких признаков человека, и тем более, строений.
- Что дальше? – спросил я Петрова, рассматривавшего карту.
- К югу от нас главная деревня племени, туда и направляемся, – сухо сказал он, надевая рюкзак.
- Главная ДЕРЕВНЯ? – ахнул я, – вашу мать! Даже ни одного города нет? В какую же задницу вы меня затащили?
- Успокойтесь, – все так же сухо сказал он, – я здесь за старшего, так что приказываю вам заткнуться, и идти за мной.
Он засунул карту в карман и двинулся в глушь, мне ничего не оставалось, кроме как взвалить на спину чемодан и идти за ним. Я шел и думал, что выгляжу более чем глупо в своем туристическом наряде и с чемоданом среди этого дикого леса. Насекомые толпами наваливались со всех сторон, забивая рот и глаза. Впереди, подобно трактору, через заросли пробивался Петров, издавая жуткий шум, я шел по проторенной им дороге, но усилий затрачивал тоже немало.
Впрочем, далеко нам уйти не удалось. Я услышал, как Петров остановился, подошел к нему, чтобы посмотреть, в чем дело, и увидел аборигена. Это был здоровенный негр, одетый в какие-то листья, и с внушительного вида копьем в руке. Он внимательно осмотрел сначала меня, затем Петрова, и что-то пробормотал.
- Мы из Советского Союза, – сказал ему Петров, – к вождю нас отведи.
Негр в ответ пробормотал еще что-то и помахал копьем.
- К вождю, к вождю веди! – крикнул Петров, – обезьяна ты лысая.
Аборигену крик не понравился, он нацелил копье на Петрова, и, продолжая бормотать, стал пританцовывать.
- Ну, покажу я тебе, – пробормотал на сей раз Петров, – сейчас прострелю твою черную задницу, по другому запоешь.
Он полез во внутренний карман и вытащил пистолет.
- Стойте, что вы делаете, – вскрикнул я, понимая, что сейчас произойдет.
Петров прицелился, но выстрелить не успел, так как получил каким-то орудием военного труда по голове, и быстро лег отдохнуть. Оказалось негров этих тут тьма тьмущая, все кусты кишат.
- Эй-эй, я безоружен, – сказал я, показывая открытые ладони подступившим аборигенам.
Как ни странно, это их успокоило, и они утратили ко мне интерес, ограничившись тем, что забрали мой чемодан. Петрова они быстро спеленали веревками, и взвалили на плечи. Первый негр оказался главным, он что-то скомандовал, все остальные выстроились рядком и двинулись в лес, Петрова несли, а я шел сам, подгоняемый мягкими тычками в спину.
Мы шли через густые джунгли, среди моря дикой листвы, из которой нас внимательно осматривали глаза невидимых в зелени существ. Почва сплошь была покрыта травами, живыми и мертвыми, они смягчали шаг, ласково обнимая ботинки. Иногда вверху мелькало небо, притягательно синее, манящее, без всякого облачка. Глядя на все это буйство красок жизни и смерти, я забыл и кто я, и где я, и что я здесь делаю. Просто в один момент, натолкнувшись на шедшего впереди аборигена и встретившись с его недовольным взглядом, я вдруг вспомнил все, и понял, что мы пришли.
Перед нами открылась довольно большая деревня, если ее можно было назвать деревней – сотни полторы покосившихся хижин из хвороста, лиан и пальмовых листьев. По замусоренным улочкам бродили аборигены, грязные, с усталыми лицами. Нас повели через всю деревню к центру, где оказалась приличных размеров площадь, стояли хижины более высокого качества, и, кроме того, было значительно чище.
Наш главный негр постучал в стену дома, разительно выделявшегося на фоне остальных, и оттуда вышел еще один негр.
Этот значительно отличался от остальных. Одет он был, впрочем, как и все, в растительность, однако одежда его представляла не какую-то дурацкую юбку, а самые что ни на есть пиджак и брюки, искусно созданные из тысяч листьев. Лицо его было замысловато раскрашено, не шее висело множество бус, а в руке он держал посох с верхушкой в виде пятиконечной звезды. В общем, натуральный шаман, только какого-то футуристического вида.
Впрочем, поразил меня не шаман, не его пиджак с брюками, и не посох. Поразило меня то, чего я не увидел сразу – посреди площади, на каменном постаменте примерно метра два высотой стоял гипсовый бюст Ленина. Самый обычный бюст, который можно встретить в любом учреждении, школе, на улице, словом везде. Здесь же, среди этих хижин, пальм, негров, на камне, с заботливо сооруженным навесом из листьев, он смотрелся просто дико.
В себя меня привел удар по плечу, от которого я повалился на колени. Как оказалось, все вокруг стоят на коленях, кроме нашего главного негра, шамана, с которым он шептался, и Петрова, который, извиваясь, валялся в пыли. Негр шептал, шаман внимательно смотрел на нас и кивал головой, а я про себя надеялся на какой-либо благоприятный исход, хоть уже в него и не верил.
- А ну развяжите меня, ублюдки! – вдруг закричал Петров, исхитрившись выплюнуть импровизированный кляп, – я гражданин Советского Союза!
Он тут же получил по голове древком копья и затих, но шаман жестом приказал прекратить. Помолчав, он подал знак, и нас потащили мимо гипсового бюста к противоположному концу площади, где хижины были из прочных бревен, а возле входов стояли вооруженные воины. Меня и обмякшего Петрова впихнули в одну из бревенчатых хижин, и захлопнули сзади дверь, подперев ее снаружи крепкими кольями. Оглядевшись, во внутренней полутьме я заметил лежащего в углу человека, и как ни странно, он был не негр, а белый.
- А, соотечественники, похоже? – спросил он, лениво повернув голову, – добро пожаловать.
- Вы кто? – спросил я, подсаживаясь рядом.
- Дипломатический представитель СССР в Казибуку, посол то есть, – сказал он с каким-то презрением, – фамилия моя Печкин, зовите меня просто Василием.
- Владимир, – сказал я и пожал ему руку.
- Вы, полагаю, технический специалист-консультант?
- Да, – кивнул я.
- А это, – Печкин кивнул в сторону безвольно валявшегося Петрова, – надо думать, госбезопасность?
- Петров, – согласно ответил я.
Василий замолчал, задумавшись, а потом вытащил из-под себя охапку сухих листьев и бросил мне.
- Держите, теперь это ваша постель.
- Спасибо, – ответил я и оглянулся в поисках подходящего места.
- Устраивайтесь тут, рядом, – сказал Печкин, сделав неопределенный жест рукой, – кроме того, отсюда через щели между бревнами можно наблюдать за событиями на площади.
Я бросил листья, где он указал, и сам свалился на них, утомленный пережитыми событиями. Некоторое время мы молчали, и я убедился, что через щели в бревнах действительно хорошо видна площадь вокруг гипсового Ленина.
- Послушайте, Василий, – спросил я, – может, вы знаете, что за черт тут твориться? Откуда здесь бюст? И почему шаман у них так выглядит?
- Да уж, история та еще, – сказал он, – и к тому же, она имеет непосредственное отношение к тому, что мы здесь находимся.
- Рассказывайте, – попросил я, поудобнее устраиваясь на сухих листьях.
- Хорошо, – сказал Василий, – дело было так. Началась вся история где-то в конце двадцатых, начале тридцатых годов, когда в Союзе объявился один негр, родом отсюда. Попал он в нашу страну трудными путями. Молодого его изгнали из племени, долго скитаясь, он дошел до побережья, нахватался там знаний и завербовался матросом на английский корабль. Само собой, обращение с матросом-негром было, мягко говоря, неласковое, и он, улучшив момент, сбежал в ближайшем порту. Это оказался Стамбул, и наш негр быстро нашел себе в нем место, зарабатывая разными способами. Через год началась Первая мировая война, и он завербовался в армию, намереваясь поквитаться с издевавшимися над ним англичанами. Но не судьба – его отправили на русский фронт. Надо сказать, наш южный фронт был успешным, турки отступали и несли большие потери, а негр этот попал в плен. Чем он занимался в революцию и гражданскую войну, мне не известно. Так вот, в начале тридцатых он ухитрился вступить в партию, и каким-то образом пробился наверх. В Кремле он добился того, чтобы его принял товарищ Сталин. Негр рассказал Сталину о себе, и сказал, что впечатлен победой и успехами социализма, и что на его родине тоже можно построить социализм, причем быстро и за умеренную цену.
Печкин вдруг замолчал, прислушиваясь. Мимо хижины, переговариваясь, прошел отряд воинов и затих вдали.
- Идем дальше, – продолжил Василий, – Сталин заинтересовался этой идеей, так как иметь друга в тылу врага всегда полезно, и дал добро на эту затею. Лет пять товарища негра тренировали специалисты НКВД, а потом, снабдив всем необходимым, включая отряд добровольцев-головорезов и этот гипсовый бюст, тайными путями отправили в Африку. Через некоторое время, еще около года, экспедиционный отряд вышел на связь, и доложил, что задание выполнено, социализм построен, независимая республика Казибуку готова установить дипломатические отношения с СССР. Но отношений установить не успели – началась Великая Отечественная, и о Казибуку с ее героическими строителями забыли. На тридцать лет.
Он снова замолчал, собираясь с мыслями.
- Продолжайте, – попросил я.
- Хорошо. Около полугода назад, некоторые ретивые товарищи, – Печкин презрительно посмотрел на бессознательного Петрова, – находят в архивах пожелтевшие документы о Казибуку и составляют великолепный рапорт, в котором радужными красками обрисовывается возможность предоставления республикой Казибуку места для ракет в обмен на блага цивилизации. Само собой, высшее руководство, как всегда, не разбираясь в чем дело, одобрило проект…
- …и теперь мы сидим в этой грязной дыре, не зная, что с нами будет, – докончил я за него, прояснив для себя ситуацию.
- Вот именно, – подтвердил он.
Мы погрузились в свои мысли, поглядывая наружу.
- Давно вы здесь? – спросил я.
- Неделя будет, – ответил Василий, вздохнув, – я же тут должен был подготовить почву для вашего прибытия. Язык этот дикий еще ведь учить пришлось.
Сквозь щель я заметил, что на площади начал собираться народ, потом все повалились на колени – вышел шаман.
- По нашу душу, что ли собрались?
- Не, молиться сейчас начнут, шаман дождь призывать будет, – зевая, сказал Печкин.
- Они что, Ленину молятся? – удивился я.
- Ну да, что тут такого? – сказал он, поворачиваясь на бок, – гораздо удивительней, что дождь действительно пойдет. И вообще, ложитесь спать, темнеет уже.
Некоторое время я наблюдал за плясками шамана и заунывным пением аборигенов, но быстро утомился, лег и мгновенно заснул. Ночью действительно пошел дождь.
Проснулся я от негромкого, но усердного и разнообразного мата. Как оказалось, матерился Петров, пытавшийся расшатать бревна хижины.
- Успокойтесь, уважаемый товарищ кгбшник, – поучительным тоном говорил ему Печкин, – только хозяев разозлите.
- Нет, я выломаю эту проклятую дверь, – сквозь зубы говорил Петров и продолжал свое занятие.
- А потом что? Убежите? И куда же? – снова увещевал Печкин, – успокойтесь, а то есть не дадут.
Петров не слушал, но через некоторое время прекратил, видимо, устав.
Через некоторое время воины принесли горшок со снедью, которая представляла собой какие-то обгорелые куски мяса, растения и насекомых. Печкин тут же начал жевать, я переборол тошноту и последовал его примеру, а Петров брезгливо сморщился и тихо сел в углу.
Неожиданно раздался звук какой-то трубы, и на площади стала собираться толпа.
- Начинается ежедневное представление, – сказал Печкин, и мы прильнули к смотровым щелям.
Собравшиеся аборигены рухнули ниц, и на пятачок перед бюстом вышел шаман. Он поднял свой жезл, и начал говорить.
- Вы можете перевести? – спросил я Печкина.
- Могу, – сказал он, – уверены, что хотите услышать все, что говорит эта образина?
- Да.
- Свободные граждане великой Казибуку! – начал переводить он, – сегодня мы собрались здесь, чтобы вместе порадоваться успехам нашего трудного, но великого дела – освобождения всех порабощенных от давящего груза империализма! Хочу сообщить вам, что наши доблестные генералы одержали очередную блестящую победу на фронте, и освободили несколько деревень соседнего племени! Приветствуйте их!
Возле шамана появились двое пожилых негров солидного вида, украшенных множеством побрякушек, с раскрашенными лицами и копьями в руках, а все присутствующие аборигены радостно заголосили. Шаман хлопнул в ладоши, и шум стих, а затем воины открыли несколько бревенчатых зданий, вроде нашего, и вывели оттуда около сотни негров, изможденных, со следами побоев, некоторые были ранены. Всех их собрали в кучу, трясущуюся от страха.
- Вот эти бывшие рабы, ныне свободные, и уравненные в правах! К сожалению, – шаман придал голосу трагический оттенок, – от постоянного контакта звериная сущность капитализма затронула их своим зловонным дыханием, и поэтому они должны быть излечены. А излечение одно – труд, созидающий и облагораживающий!
Он махнул рукой, и жалкую толпу выстроили в ряд и увели в один из проулков. Шаман тем временем продолжал.
- Товарищи! Наша доблестная армия, разгромив империалистские орды, захватила в плен их руководителей, – он сделал знак рукой, и на пятачок выпихнули человек десять негров, одетых получше, чем предыдущая масса, – вот они! Эти поджигатели войны, убийцы женщин и детей, звери в человеческом обличье!
- Смерть им! – заревела толпа.
- Товарищи! Наши справедливые законы не позволяют нам просто так убивать кого-либо, – сказал шаман, переждав шум, – мы устроим суд! И пусть суд докажет их вину, и вынесет приговор, неотвратимый, как молния!
Снова раздались крики, гневные и одобрительные одновременно. Шаман ушел к себе, пленных увели, и аборигены постепенно разбрелись с площади.
Василий лег на листья и уставился на потолок, Петров все-таки пересилил отвращение и начал есть, а я сидел на полу.
- Василий, – спросил я, – а почему нас не судят или не излечивают трудом?
Он задумался.
- Не знаю. Наверное, из-за того, что мы по-русски говорим. Явно не из-за того, что мы белые, для них все иноземцы – капиталисты. Просто они не знают, что с нами делать, Союз для них что-то вроде загробного мира, поэтому насчет нас идут серьезные дискуссии.
- И каков прогноз? – спросил Петров с набитым ртом.
- Неутешительный. Скорее всего, мы пойдем по пути обычных врагов народа.
- И что же? Нет никакого выхода? – спросил я, холодея.
- Есть кое-что. Но я промолчу, – сказал он, перехватив мой взгляд, – Меньше знаешь – спокойней спишь.
Мы валялись на полу несколько часов, не зная, чем заняться, а тем временем из соседней хижины доносились звуки ударов, стоны и голоса, которые Печкин идентифицировал как ругательства. От этого шума хотелось убежать и спрятаться, но приходилось терпеть и мучиться.
Когда солнце было в зените, на площади снова собралась толпа. Опять приволокли пленных, уже изрядно избитых. Шаман выступил с речью.
- Граждане! Мы собрались здесь, чтобы судить справедливым народным судом этих преступников, злодеев, убийц, оскорбляющих своим существованием дух нашего Бога – великого Ленина, – он поклонился бюсту, – Начнем суд!
Вперед вытолкнули одного из подсудимых, а на встречу ему вышел негр, выполнявший обязанности обвинителя. Он начал говорить.
- Подсудимый, признаете ли вы себя виновным в военных преступлениях против Казибуку и ее граждан, таких как убийства женщин и детей?
- Да, признаю, – хрипло ответил обвиняемый.
- Признаете ли вы себя виновным в том, что после военных неудач, вы намеревались подорвать экономику нашей страны путем внутренних диверсий?
- Да.
- Признаете ли вы себя виновным в том, что являетесь платным агентом мирового империализма?
- Да.
Обвинитель повернулся к шаману.
- Подсудимый полностью признал свою вину по всем пунктам, обвинение больше вопросов не имеет.
Все обвиняемые, которыми кроме пленных оказались и несколько местных жителей, также полностью признали вину, и на этом суд завершился.
- Товарищи! – выступил шаман, – все враги безоговорочно признали свою вину. Расплата за эти тяжкие преступления может быть только одна – высшая мера наказания! Приговор будет приведен в исполнение сегодня вечером!
Толпа одобрительно зашумела и стала расходиться, предвкушая новый спектакль.
- Прям как у нас, – задумчиво сказал я.
- Это антисоветская агитация! – злобно зашипел Петров, – вы за это ответите!
- Что, узнали свое ведомство? – ехидно спросил его Печкин, и тот умолк.
- Часто такое бывает? – спросил я.
- Да постоянно, – сказал Василий, – они же с тридцатых ведут освободительные войны. Несколько племен уже ассимилировали, еще с несколькими воюют. Лет через десять, глядишь, и до более-менее цивилизованных стран доберутся.
Остаток дня почти не разговаривали, еще раз поели, и все время думали о сложившейся ситуации. Только Василий был спокоен, и лениво ковырял отросшим ногтем поверхность бревна в стене. Солнце постепенно скрывалось.
Наконец, стемнело, но луна в тот день решила не появляться. Аборигены разожгли на площади костер, и он осветил все свободное пространство прыгающими языками. Начало собираться общество, негры приходили группами, принося с собой какие-то емкости, по заверению Печкина, с алкоголем. Судя по всему, настроение было у всех праздничное, но мне это было не понятно.
В третий раз за сегодняшний день к собравшемуся народу вышел шаман, и привели измученных пленных.
- Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать нашу победу, товарищи! – заревел шаман, – Ура! Начнем мероприятия с казни этих грязных подонков во имя великого Ленина!
Общий рев поднялся из толпы, а в это время воины хватали приговоренных и, раскачав, швыряли в гущу массы. Множество рук тянулось к ним, их хватали, рвали на части и тут же пожирали, запивая алкогольным напитком. Тошнота поднялась у меня в горле, и я отвернулся, не в силах смотреть на это массовое безумие, Петров побелел, как снег, и весь трясся, а Печкин, уже привыкнув, просто лежал с закрытыми глазами и заткнув уши. А над всем этим чудовищным спектаклем парил завораживающий голос шамана, молившегося перед бюстом.
- Да здравствует Ленин! Да здравствует партия! Да здравствует дело мира во всем мире! Славьте великого Ленина! Поклоняйтесь ему, и он дарует нам победу над врагами, и приведет нас к безгранично счастливой жизни! Слава!
Я почувствовал, что меня тоже охватывает безумие, и, зажав уши ладонями, повалился на землю, и долго лежал без движения, пытаясь не сойти с ума.
Мало-помалу народные гуляния сошли на нет, и все стихло. Костер догорел, и тьма окутала джунгли, а затем и деревню. Потрясенный, я не мог уснуть, и с завистью смотрел на дремавших Петрова и Печкина, а в голове у меня никак не пропадали картины пережитых сегодня ужасов.
Время шло, а сон нет. Было, наверное, уже далеко за полночь, когда я услышал снаружи тихий свист, сменившийся булькающими звуками. Дверь открылась, и в хижину кто-то вошел, я видел только смутный силуэт и парящие во тьме глаза.
- Живые есть? – шепотом спросил вошедший.
- Да, да! – чуть не крикнул я, обрадованный звуками русской речи.
- Тише вы, перебудите всех! – сказал он, подходя ближе, – вы, должно быть технический консультант?
- Да.
- Капитан Малинин, спецназ, – буркнул он, и легонько пнул Василия ботинком, – Печкин, просыпайтесь.
Василий поднялся, протирая глаза, но ночному гостю нисколько не удивился.
- А, это вы, капитан, – зевнул он, – я уже вас заждался, думал, что нас тут забыли.
- Прошло десять дней, а на связь никто не вышел, так что, согласно плану, послали меня, – Малинин оглядел спящего Петрова, – у меня приказ эвакуировать трех человек – посла, спеца и сотрудника госбезопасности. Однако, возможны непредвиденные обстоятельства.
- Что это вы имеете в виду? – подозрительно спросил я.
- Надо отдавать отчет, что из-за этого товарища, – он указал на Петрова, – мы все находимся в этой заднице, причем зря. А все из-за желания некоторых выслужиться перед начальством. Я о том, что можно его здесь забыть, списав все на суматоху бегства.
- Нет, Андрей, не стоит, – подумав, сказал Печкин, – я, кончено, рад бы этого гада проучить, но нужно подумать о последствиях. Из Москвы пришлют комиссию по расследованию происшествия, они полгода тут будут пьянствовать, а мы все это время в этой, как ты говоришь, заднице, будем дожидаться итогов проверки. И неизвестно еще, как дело повернется. Так что не бери грех на душу.
- Ладно, – вздохнул капитан, и принялся будить Петрова.
Объяснив тому, в чем дело, он приказал всем следовать за ним, и вышел наружу. Я вышел следом и споткнулся об негра с перерезанным горлом, но после всего увиденного, это не произвело ни малейшего впечатления. Мы пробрались через спящую деревню к джунглям, и Малинин обвязался вокруг пояса веревкой, и проделал то же с остальными, образовав цепочку. Он объяснил, что это поможет не отстать и не потеряться, и углубился в лес.
Не знаю, как долго мы бродили в темноте по джунглям, и как капитан находил дорогу, включая фонарь только иногда, на несколько секунд. Наконец, мы вышли на небольшую полянку, где-то далеко вверху стрекотал вертолет. Малинин достал фонарь, несколько раз мигнул им вверх, а потом отвел нас обратно за деревья.
Через несколько минут на поляну сел вертолет, мы забрались внутрь, и без всяких приключений долетели до знакомой военной базы, где немало позабавили командира своими рассказами. Там я написал собственный отчет о произошедшем, и с меня взяли подписку о неразглашении. А еще через день, попрощавшись с Печкиным и Малининым, я военно-транспортным самолетом отбыл в Союз.

* * *
Огонь уже съел имевшиеся поленья и теперь не хотел умирать, он жадно карабкался вверх по углям, прося добавки и источая злобный жар. Я смотрел в него, не видя ничего, кроме ослепляющих углей, которые в своем пламени казались живыми.
- А дальше? – спросила Вика, также неотрывно глядя в костер.
- А ничего, – хлебнув из стакана, ответил дядя Вова, – сказали побыстрее забыть все, что видел, и вернули на прежнюю должность. Ну и про подписку напомнили, конечно.
- Как события в той стране развивались дальше, не помните? – Надя смотрела в небо, и от этого ее вопрос казался свалившимся сверху.
- Не знаю, развалилась, наверное. Во всяком случае, если бы был прогресс, мировая общественность знала бы об этом, ну а тем более любая, даже самая непроходимая деревенщина.
Костер яростно затрещал в агонии и начал гаснуть. Свет, исходящий от него ослабел и уже не мог победить тьму, а только слегка разбавлял ее. Все замолчали, ошеломленные резкой переменой окружающего мира, и вокруг сгустилась тишина. Это была какая-то странная тишина, в ней сливались гудение ветра, шипение снежинки, упавшей на уголь, свист дыхания и стук сердца. Такая тишина поражала своей глубиной, она мягко затыкала уши, и плавным потоком устремлялась прямо в мозг, вызывая состояние, в котором все казалось возможным. Любая непостижимая мудрость оказывалась рядовой банальностью, любая проблема – не стоящим внимания пустяком. Кристальная чистота разума была подобна бесконечной водной глади, которую ничто не тревожит.
- Мы ж теперь замерзнем все нахрен, – вывел меня из медитативного состояния рокочущий борькин голос.
- Надо еще дровишек принести, – сказал дядя Вова, вставая.
- Я схожу, – сказал я, нащупав в кармане фонарь, – у меня есть, чем посветить.
- Ну, давай, – согласился дядя Вова, возвращаясь на место, – по старым следам иди, не заблудишься.
Встав, и немного размявшись, я включил фонарь и высветил место, где в толще снега, окружающего нашу полянку, виднелась полузасыпанная тропинка. Я подумал, что пока буду ходить, наверняка наберу полные ботинки снега, и пошел по следам, освещая путь впереди.
Снег был рыхлый и глубокий, он мягко хватал за ноги и с трудом отпускал их, словно не желая расставаться. След все дальше вел меня от полянки, ветер изредка доносил оттуда обрывки слов, а обернувшись, я видел там только красные точки догорающих углей. Тропинка извилистой линией вела меня во тьму уже минут пятнадцать, и я уже думал повернуть обратно, как вдруг след впереди исчез.
Я остановился и посветил вокруг, не понимая в чем дело. В этом месте тропинка заканчивалась небольшим вытоптанным участком, не имея ни продолжения, ни ответвлений. В мозгу возник странный вопрос – откуда же взялся наш бомжеватый друг? Я посветил вверх – луч света выхватил тучи падающих снежинок, похожих на парашютистов в день высадки.
- Что за черт, не мог же он с неба свалиться! Похоже, я пропустил какую-то боковую тропу, – сказал я себе, чтобы придать уверенности, хоть и был уверен в том, что никаких ответвлений и в помине не было.
Какое-то непередаваемое чувство страха появилось внутри, и я в панике стал светить вокруг, но везде был только снег, он лежал безграничным ровным покрывалом, и, казалось, смеялся своим холодным смехом. Я бросился бежать, но зацепился обо что-то ногой, и упал лицом в снег. Талая вода потекла за шиворот, и это привело меня в себя. Все страхи улетучились, я медленно встал и отряхнулся и протер лицо ладонями.
- Вот дурак, чего испугался? – уверенным голосом обругал я себя, и посмотрел, за что зацепился ногой.
Оказалось, что под снегом лежит полено, и, пошарив рядом, я нашел еще несколько штук. Накопав около десятка, я взял их в охапку и пошел обратно, освещая путь зажатым в зубах фонарем. По дороге я пытался рассмотреть, не пропустил ли я боковых тропинок, но это было слишком неудобно, и попытки пришлось оставить.
Когда я подошел к нашей полянке, костер уже полностью погас, оставив только мелкие угольки. Заметив, что в темноте все умолкли, я положил часть поленьев на угли, а остальное сложил рядом. Борька присел рядом и стал с силой дуть на угли, отчего во все стороны летели облака искр, но толку от этого было мало. Я взял лопатку и отбил несколько лучин с одного из поленьев, и, прервав Борьку, засунул их под дрова вместе со всяким бумажным мусором. Теперь борькины легкие показали себя в полной мере, отчего костер снова заполыхал в полную силу.
- Ах, теперь гораздо лучше, – веселым голосом сказала Надя, – все-таки не по себе в темноте и холоде.
- Ничего, сейчас согреемся, – пробубнил Борька, свинчивая пробку с очередной бутылки.
- Я вот, смешно сказать, с детства темноты боюсь, – сказала Вика, – почему-то кажется, что мертвецы и вампиры ходят там всякие, и страшно от этого.
- А они и так ходят, – ответил Борька и заржал.
- Да ну тебя, дурак, – отвернулась Вика, надув губки.
- Ходят-ходят, – сказал со своей стороны дядя Вова, – сам видел.
- Очередной бред, – хмыкнул Борька.
- Ага, – сказала Надя, – но все же интересно.

Илья Еллин
Январь – июль 2005 г.