Одно письмо по мотивам Два письма В. Орловой...

Здравствуй Саня!
Читал твоё последнее письмо. Ну что тут говорить, даже не знаю. О том, что мать теперь сама не своя, я уж не говорю. Она уже написала тебе, я читал и полностью согласен с ней. Санёк, ты не обижайся, если тебе кажутся где-то наши слова несправедливыми, но они от сердца и потом, жизненный опыт всё-таки большое дело. Тебе твоё состояние кажется трагедией, но пройдёт пара-тройка лет и будешь, даже с некоторым смущением, вспоминать, - неужели так и было? Неужели по сути из ничего выросла проблема? Я понимаю, что тебе сейчас трудно понять, может быть, нас - вы, мол, со своей колокольни судите, а поставьте себя на моё место.
Ладно, матери, ещё можно вроде бы попенять - не служила, мол, не знает, но я-то в курсе этих дел. Уж поверь на слово, Сань, мне служилось тяжелее. Начиная от жратвы (судя по письмам), кончая тем, что первые полгода из нарядов и сортиров почти не вылезал. Тяжело было по - первачку. Мне и в драках пришлось побывать, вплоть до того, что уже заточил напильник под пику и уже выбирал удачный момент, чтобы расквитаться с тремя потенциальными трупами. Слава богу, до этого не дошло! А если бы не остановился? Сломал бы себе жизнь с самого начала. О побеге из части, правда всерьёз никогда не думал, хотя мысль на время смотаться домой была. Но понимал, что дезертирство это - дисбат.
Санёк, я уверен, что твоё состояние проходное, в принципе его никто не минует и вопрос только в том, чтобы не было бы особых потерь, главное, не наделать глупостей. Что же касается трудностей, может тебе пригодится мой пример. На зоне, как вновь прибывшего, загнали на раскладушки - собирать их полностью от нуля. А там эта работа была на износ, обычно туда направляли на исправление и вновь прибывших (на время). От и до без перекура. В сортир отойти целая проблема. План постоянно, каждый день, рос. Когда я оттуда перешёл на обслугу по станочному парку он уже вырос на 300 с лишним процентов. Первые две недели, доползая до барака, валился на шконку и продрав глаза, на следующий день, убедившись, что раскладушки мне не приснились, шёл снова и снова на эту трудповинность. С обречённостью приговорённого, понимал, что я этого скорее всего не выдержу и чёрт знает чем всё это кончится. Не буду скрывать, были мысли о самоубийстве. И даже не потому, что работа непомерно тяжела. А от безысходности, от беспросветности, от того, что конца этому не было видно, хотя, понятно, срок был совершенно определённый - полтора года. Дальше самое интересное: хочешь верь, хочешь не верь, даже не помню в точности, как всё это вышло, но в меньшей мере втянулся в ритм как-то, а в большей - поставил себе своеобразную установку: "хорошо, что работа тяжёлая- развиваются мускулы и характер, и чем она будет тяжелее, тем лучше." Не сразу, где-то через несколько дней, вот не вру, Сань, чем хочешь поклянусь, стал ходить на работу не просто с интересом, но даже, где-то, с радостью! Парадокс! Но парадокс, для меня, теперь, объяснимый. Попытаюсь объяснить, не знаю, поймёшь - нет? Есть у спортсменов такое понятие: второе дыхание, так вот здесь, как раз такой случай. Очень редко, но у меня так бывало, в том числе и в армии: таскаешь тяжеленные двух-трёхметровые брёвна в мокром снегу по колено от темна до темна (на дальних точках готовили места под антенные поля - вырубали лес и складировали его), падаешь, сверху на тебя - бревно, мокрый (форма в казарме не просыхала), злой, слёзы на глазах, да-да, земляк, и так было, думаешь всё, - не встанешь, - конец. Встаёшь, и дальше: таскать, валить, рубить. С температурой под 40 лежал - мокрый ведь, на ветру. И опять-таки оклемался как-то незаметно, втянулся, появилось это второе дыхание! Даже, представь себе, впоследствии бригадиром там поставили, хотя были ребята, кто больше меня служил, правда, бригадирствовал недолго, но это уже я потом проштрафился. А главное, самоуважение появилось, а это, поверь, дорогого стоит, а почему? Да потому, что заработано потом и кровью.
Пойми, Санёк, не можем мы, не имеем права, бросать всё и бежать. Не хотелось бы всуе громкие слова произносить, но разговор такой, что без них никак не выйдет. Мне, в своё время, а тебе, вот сейчас, доверили Родину защищать. Ладно, у меня лопата и кайло, но тебе оружие доверили. Пусть козлы всякие, эта продажная и перекупленная голубая рать изгаляется над этими понятиями, но они, эти слова, эти понятия, в общем-то уже и не слова, а то, за что кровью заплатили наши деды, и твой дед - в их числе. Что, наплюём и забудем, так что-ли? Давайте все разбежимся а страну будут бабы защищать. Вон Настю пошлём, дадим ей дулю и вперёд на рубежи, а мы на печку кости греть. Нельзя так, грех это, стыдно! И тебе будет стыдно впоследствии, если не стыдно сейчас. Мне, например, за многое в своей жизни стыдно, теперь вот ещё и за тебя. Одно успокаивает - это пройдёт, не может не пройти и у меня примерно так было. Саша, мы тебя все любим и ждём, вернись из армии, но вернись Человеком. Не думай, что два года задаром пройдут, нет - все трудности, все невзгоды, всё идёт в плюс, это опыт, это характер, это, наконец,  то, за что будешь уважать себя и никому не позволишь - унижать.
Ну что, Сань, хочу надеяться, очень этого хочу, что не пройдут мимо тебя ни материны слова, ни мои. Хочу, как и прежде, когда у меня спрашивают, как у тебя дела идут, говорить прямо и открыто, и глаза не прятать, а пока, что ж, будем отделываться общими фразами, надеюсь, - ненадолго.


Желаю тебе скорейшего выздоровления
Отец.