Надежда

   Впервые Павел увидел сына на руках у Надежды. Стоя у окна,  она держала конверт торчком. Но ни отец сына, ни, тем более, сын отца, разглядеть не могли.
   Павлу вспомнился разговор с дедом:
   - Ты думаешь почему раньше в семьях детей много было. Сейчас говорят  - электричества не было, рано спать ложились. Так оно так, да не совсем. - Пётр Леонидович посмотрел на внука,  как бы проверяя дорос тот до таких разговоров или нет. - Рано ложились, но и рано вставали. Могу точно сказать - спали меньше. Мой отец, а твой прадед, настрогав полну избу детей, так говорил: «Заложив очередного я тем самым проверяю - жив ли я ещё или помер.»
   Ни дед, ни бабка не дожили до правнука. Старики умерли один за другим. Павлу особенно запомнилась смерть бабки. До самого последнего дня Наталья Ильинична передвигалась сама по огромной квартире сына. Но от прогулок отказалась, завалившись в подъезде на бок. В последний день она перестала узнавать окружающих, путала события и времена.
   К вечеру, когда бабка стала задыхаться, приехала Анна Петровна. Вызвали скорую, врач которой, пряча глаза, впрыснул камфару и предложил обратиться в поликлинику. 
    Была суббота, конец января. Пятничную оттепель схватило морозцем.
   Вся семья собралась в бабкиной комнате, в которой на узкой кровати лежала маленькая, сморщенная старушка - корень всех их жизней. Наталья Ильинична лежала почти вся на подушке, тяжело дыша остатками воздуха. Павел нагнулся к ней и долго смотрел на её закрытые глаза. Веки старушки медленно поднялись, и она прошептала:
   - Ой! Павлик… Переверни меня…
   Мужчины приподняли её маленькое тяжёлое тело и повернули лицом к окну.  Наталья Ильинична несколько раз глубоко вздохнула и на последнем выдохе стала часто перебирать губами.
   Павел никогда не видел так близко смерть и представлял её как это показывают в фильмах: закрывание глаз, откидывание головы… Действительность оказалась много проще - шевеление губ, как у рыбы, вытащенной на берег, и всё!
   Екатерина Владимировна, наклонясь над свекровью, подставила лоб под её губы.
   - Всё, не дышит, - Екатерина Владимировна, достала из кармана зеркало, на котором не осталось следа от дыхания. - Надо старушек позвать.
  - Мама!

    Из бабкиной комнаты, плотно прикрыв дверь, вышла старушка, держа в руках банку, забитую тряпками.
   - Катя, положи в сторонку. Какая чистая старушка. Спаси Господи и помилуй.
   Из гостиной доносился хриплый голос Андрея Петровича, пытающегося дозвониться до ритуального бюро.
   Через час в квартире появилась толстенная тётка, обвешенная и утыканная золотом. Деятельно пройдя через гостиную и нарушив порядок стульев  вокруг стола, она раскрыла сумку, выкинув на скатерть колоду цветных фотографий.
   - Выбирайте! Гроб, венки, ленты, надписи…
   Андрей Петрович выбрал несколько снимков.
   - Вот это.
   - Этих как раз и нет. Я забыла их вытащить.
   
  Утром привезли гроб и венки с натыканными по краям счетами и фирменными знаками завода-изготовителя.
   Постоянно раздавались звонки. Приходили люди. Дверь квартиры стояла настежь. Приходили подчинённые  Андрея Петровича со своими половинами. Процедура соболезнования была упрощена до минимума и отточена опытом. Очередная пара, раздеваясь в прихожей, сталкивалась с выходящей, ненадолго заходя в кабинет и комнату с гробом, уступала место вновь прибывшим.
 В день похорон пришли молодые здоровые ребята с объектов Андрея Петровича. Приехали автобусы, но все как-то не очень торопились в них сесть. Хотя давно надо было ехать в церковь для отпевания. 
   Дочь и сын всё никак не могли решиться вынести мать из дома. У Анны Петровны само погребение с закапывание вызывало ничем необъяснимое отторжение. Андрея Петровича с утра прихватил колотун, от которого он никак не мог освободиться. Последнее, что он смог сделать для матери: отпилил спинки у двух кухонных стульев, на которые поставили гроб, вынеся его на улицу. На кладбище его не взяли.
   
    Продрогшие на кладбище люди отогревались за столом. Было уже несколько смен, после которых за столом остались самые, по мнению Андрея Петровича,  близкие люди: начальники управлений  и их жёны, среди которых затерялись родные. Сослуживцы открывали бутылки, передавали блюда. Близкие быстро освоились, кое-где уже раздавались смешки. Головой застолья был Михаил Андреевич - постоянный участник всех главковских мероприятий. Успешно справляясь с потоком выступающих, он успевал что-то шептать своей соседке. Свою траурную речь он скомкал, запутавшись в достоинствах новопреставленной, которую увидел впервые только в гробу.
   Павел не смог вынести веселья по случаю смерти бабки и ушёл на кухню.   Анна Петровна мыла посуду, передавая тарелки Екатерине Владимировне.
    - Похорон матери никогда Андрею не прощу. Устроил праздник. Лишний повод для выпивки и встречи с нужными людьми. На кладбище даже не поехал!
   - Он же болен.
   - Напиться он смог несмотря на болезнь. Я боялась только одного: как бы он гробом не стал хвастаться. И где только достал. Мать меня просила, чтобы всё было просто, а он что сделал! Лакированную шкатулку для родной мамочки! А этот  тамада!


     «Это только кажется, что от роддома до морга расстояние большое - целая жизнь, а на самом деле всё как в жизни: вот тебе роддом - корпус номер пять ГКБ, а вон тебе морг - корпус 15 той же больницы. Теперь Денис начнёт меня вытеснять из жизни. Не успеешь оглянуться, в школу пойдёт, потом институт, женитьба, дети, опять первый звонок…»
   Павел ещё раз поднял глаза к окну, помахал Надежде и сыну и пошёл к выходу.