Као-Сан-Роад

Как не странно, путешествие начинается не тогда, когда ты прилетаешь или приезжаешь туда, где хотел оказаться. И не тогда, когда ты садишься в самолет. Оно начинается с того момента, когда ты, смотря какой-нибудь фильм, читая какую-нибудь книгу, или, скажем, слушая кого-нибудь, кто рассказывает о чем-нибудь, отчетливо понимаешь, что ты просто обязан быть там. Не здесь, а именно там, где-то там. Потому что там хорошо. И пусть там будет совсем не так, как написано или рассказано, но ты, именно ты, должен сам это увидеть, пережить и испытать. И без вариантов.

Проходит какое-то время. И вот, лежа в сумеречной комнате, наблюдая как тени становятся всё гуще и гуще, ты уже видишь где-то в внутри себя, как всё это будет. Ну а дальше ты прикидываешь, сколько нужно денег и времени, звонишь лучшему другу и спрашиваешь, «дружище, какие у тебя планы на новый год?». И он говорит, что никаких, и как раз в этот самый момент они и появляются у вас обоих.

Вот так мы и оказались на Као-Сан-Роад. Мы – это я, ваш покорный слуга, и мой друг Игорь. Закрываю глаза и флэшбэком пролетают сонные дни в Москве. Нет, даже не так – я вообще о них не помню. Я помню только о том, что мы купили едва ли не самые последние билеты, которые можно было купить по приемлемой цене. Москва-Ташкент-Бангкок-Ташкент-Москва. Следующий кадр – мы выходим из первого терминала международного аэропорта Дон-Муанг в Бангкоке, и меня накрывает волна теплого влажного воздуха. Не рафинированной стужи из кондиционера, а живой, душный воздух юго-восточной Азии с тучей бактерий, моментально поселяющихся в моей носоглотке.

Это было просто, очень просто. Зимние вещи мы предусмотрительно оставили в камере хранения, купив огромную сумку из какого-то то ли полиэтилена, то ли пластика. Не торгуясь. Когда я с Игорем, мне сложно торговаться. Этот парень везде платит не торгуясь. В Москве он даже с таксистами рассчитывается суммами, кратными пяти сотням. Не всегда успеваешь вспомнить, что в этой стране нет фиксированного прайса. Нигде. Ну, разве что билеты на рейсовые автобусы, да и то, наверное, можно договориться.
Возвращаясь к воздуху Банкока, можно сказать одно – он воняет. Именно такое ощущение возникает в первый момент. Дальше привыкаешь. Здесь вообще жизнь происходит быстро и бурно. Всё рождается, спаривается, умирает и тухнет. Процесс очень упрощен. Под таким солнцем нельзя иначе.

Мы поправляем друг другу рюкзаки. Игорь, конечно, купил себе мегамодный черный рюкзак с мягкими лямками. Мой куплен в Рамсторе, в Москве, за триста рублей. Я помню, как я иду между рядами и спрашиваю свою чуть-чуть азиатскую подругу с раскосыми глазами, «как тебе этот рюкзак?». И она говорит, «Окей». «Хороший рюкзак.» Туда не влезло ничего, кроме пары вечно мятых рубашек, белых хлопковых штанов, зубной щетки и зарядки для телефона. Шампуни и прочую тому подобную фигню было решено купить на месте. Нет никакого смысла тащить пену для бритья «Жилетт» на другой конец света. Концепция была почерпнута из фильма «Пляж». Ничего лишнего. Никаких чемоданов. Местная сим-карта, - дешевые переговоры – почти уоки-токи. Мы хотели остаться один на одни с этой страной. На три недели.

А двумя неделями до, я написан у себя в дневнике – «лучше сдохнуть в Тайланде, чем кушать салат оливье и смотреть Петросяна в телевизоре под новый год». О, да. А и сейчас готов подписаться под этой фразой. Потом было «Лучше всего лететь узбеками». И, «к сожалению, вам придется пробыть в Ташкенте четыре часа». Ну, не вопрос.

Узбекские авиалинии уже полны азиатского задора. Стюардессы не утруждают себя западным бредом из серии «разрешите предложить вам ужин?» или «что вы предпочитаете, мясо или курицу?». Тут всё гораздо проще:«чё есть будем?!». И на ты, конечно, как старому знакомому. Стюардесса-узбечка, красивая какой-то особой красотой узбекских женщин, когда на сто процентов понимаешь, что если попадешь с такой в постель, не вылезешь оттуда сутки, улыбается нам с Игорем – они все добрые, просто по-другому не умеют.  И выбора нету, только мясо. На соседних креслах узбеки, почти все как на подбор в тренировочных штанах. Нормальные, по большей части, но есть и дети гор в папахах. В багаж сдают какие-то нереально огромные тюки. Такое ощущение, что вывозят урожай.

В Москве мне кто-то сказал, что в Ташкенте каждому транзитнику дарят дыню. Угу, десять. На самом деле, там плюс пятьнадцать, ночь, и зал ожидания. Надпись «Тошкент», едем в автобусе по взлетной полосе. Тошкент. Как это верно звучит.
Местный зал ожидания прочно занял место в моей личной десятке самых отвратительных мест в мире. Представьте себе особнячок советского стиля, с дешевым закосом под ампир, неработающий фонтан в центе, убогая лепнина по стенам. Образовательный плакат «чума – заразная болезнь», люди, спящие вповалку на полу, на грязных ковровых дорожках; смердящий ресторан с национальными узбекским жирным супом и пельменями из коробок. Прокурено. На входе лежит бабушка, через её ноги в дырявых носках приходится переступать. Никто не удивляется - она просто ждёт рейса, как и все здесь. Игорь может спать где угодно, и я, похоже, уже тоже. Усевшись в пластиковое кресло, мы пьем пиво из дьюти-фри, которое представляет собой комнату два на три метра с хамовитой местной девицей в качестве продавщицы. Пауланер, пять долларов бутылка. Но через двенадцать часов мы на Као-Сан-Роад, продираемся сквозь многонациональную толпу. Мы ищем кровать и душ.
 
Као-сан-роад – это Мекка бэкпэкеров. Людей, которые ездят с заплечными рюкзаками и не скандалят с турфирмами, потому их вообще ничего с ними не связывает. Они не смотрят в рот гидам, которые еще в автобусе рассказывают страшные истории «а вот один мужчина в прошлом году…». Они сами по себе. Они разговаривают на всех языках мира. И, как правило, они много, очень много знают.

Я сижу в маленьком кафе на Као-Сан-роад, и разговариваю с американцем, который живет в этом же гестхаусе. Он здесь транзитом, завтра вылетает во Вьетнам. Мы пьем пиво. «Вьетнам – это Тайланд десять лет назад», - делится он информацией.
Мы здесь сняли комнату за пятнадцать долларов в сутки, включая завтрак. Гестхауз – это отель, только без фонтана в зале на ресепшн. Иногда с кондиционером, иногда без. Можно найти любое жилье, на любой вкус и кошелек. Внутри ящика стола китайские или японские иероглифы. Снаружи кондиционер, засранный птицами. Кто оставил эти иероглифы в комнате, которую редко снимают больше, чем на несколько дней, и что они обозначают? Сколько людей пользовались этим ящиком, сколько женщин кричало на этой кровати? Никто не знает. В этих номерах часто воруют, причем сама администрация. Игорь оставляет зажигалку на застежке рюкзака. Когда мы возвращаемся через два часа, зажигалка лежит другой стороной, - наши вещи проинспектировали и аккуратно сложили обратно. Мы наслаждаемся душем. Лето за окном, в конце декабря, кажется чудом.

Отдельное счастье – засесть на толчке. Мы оспариваем у друг друга право сделать это первым. Не дизентерия, и даже не адаптация к местной пище. Достаточно простых вещей, чтобы ощутить себя как дома где угодно. Поспать, покушать, освободиться от скушанного. И всё. Ты привыкаешь к местному воздуху, будь он хоть каким. Перестаешь его чувствовать.
Ночью невозможно спать, Као-Сан-роад не затихает до четырех утра. Мы берем тук-тук и мчимся по ночному Бангкоку по треск примитивного одноцилиндрового движка. Теплый ветер в лицо. Ночью Бангкок совсем другой, он ненавязчив, как днем. От него не тянет скрыться в кондиционированных помещениях. Наоборот, хочется дышать. И мы дышим.
Нана-плаза. Свет неона повсюду. Три этажа баров-борделей, а из них растет башня с номерами, сдаваемыми на несколько часов отребью со всего света. Мы пробираемся сквозь красные блики, стекающие по стенам. Здесь можно ткнуть пальцем наугад в любое приглянувшее лицо и через полчаса на него кончить, заплатив двадцать долларов. Ничего невозможного.

Но мы просто исследуем бездны Бангкока. Проходя через угол трансвеститов, ускоряем шаг. Хватают за руки, тянут внутрь, - низкие голоса, аж передергивает. Их легко отличить именно по голосу. Еще – широкие плечи, скуластое лицо, высокий рост. Вызывающая одежда. В Паттайе такие на пляже готовы отсасывать чуть ли не бесплатно. А здесь индустрия поставлена на поток, любой товар находит свой спрос. Удивительно, сколько извращенцев на этом свете. Они вокруг - рассредоточены по барам, пьют пиво и выбирают жертву. А жертвы выбирают их.
Игорь заказывает пиво в одном из заведений. Мгновенно к нам подсаживаются две тайки. Все эти Пэу, Мэй, Мон как комары устремляются на белый цвет кожи. Мон стоит целых тридцать пять долларов, что довольно дорого, за риск через пять лет умереть от СПИДа. Нана-плаза не оставляет выбора. Либо из тебя здесь выжимают деньги и сперму, либо ты лишний. Второй вариант.

Утром мы стоим черт-знает-на-каком этаже самого высокого здания Бангкока и смотрим вниз. Байок-скай отель. Душно. Город тонет в смоге. Прикидываем, что ощущали обитатели башен-близнецов в Нью-Йорке. На этом этаже практически никого нет, а те, кто есть, говорят тихо, как в музее. Это одно из мест, не представляющих реально никакого интереса, но которые все рекомендуют, просто «отметиться». Вроде египетских пирамид, которые лучше наблюдать на открытке - без жары, бессонной ночи в автобусе и вездесущих арабов, мечтающих продать тебе весь Египет, - торг уместен.

Таксист, везущий нас массаж, тотально нелегален. На карточке перед пассажирским местом изображен его друг, у которого он взял машину покататься.  Он рассказывает о своей семье. Проклятые кондиционеры, от них нет спасения.  Джихад-такси юго-восточной Азии, я тебя ненавижу.

Узкие каналы, маленькие домики в центре Бангкока. Мы стоим в одной большой, нескончаемой пробке. Я стряхиваю пепел в окно и набираю смс знакомой паттайской проститутке. Удивительно, но она помнит меня. Чертова профессиональная память.
Пробка и не думает рассасываться, и мы вылезаем наружу в каком-то богом забытом углу. Там делают массаж, но сначала моют ступни, переодевают в пижаму и укладывают в отдельные комнатки, разделенные перегородками. Полусумрак и прохладно. Пожилая тайка начинает двухчасовой сеанс с ног и движется вверх по всему телу. Суть этой техники, - давление на определенные точки и пережатие артерий. Расслабление. Неожиданно меня настигает неконтролируемая эрекция, сродни утренней – реакция тела на расслабление. Сбоку раздается храп, - Игорь, как я уже писал, обладает способностью неконтролируемо отключаться.
Я так не могу, мне неудобно перед пожилой тайской женщиной, которая ни слова не понимает по-английски. Я стесняюсь своего вставшего члена, торчащего под пижамой. Что она подумает? Что я хочу её? Это не так. Через некоторое время эрекция пропадает также неожиданно, как и я появилась. Я лежу, наблюдая потолок. Тайки вполголоса о чем-то переговариваются через ширмы.  Похоже, что обсуждают храпящего Игоря - тихо смеются. Головная боль, что мучила меня весь день, почти пропадает. Сумерки сгустились, и, - о чудо, - пробка рассосалась.

Мы снова идем вперед, бесцельно, вдоль каналов и садов. Бангкок - это настоящая Азия. Не идеальная туристическая картинка с копеечным жильем, и копеечной едой, копеечным сексом, а реальная картина того, что означает жить по-азиатски. Хайвэи и пыль,  шум огромного муравейника и маленькие квартирки-норки вытащат из рафинированного эгоиста, как ты, жизнь. Жестокий таксист с раскосыми глазами добьет тебя, а южное солнце вожжет в асфальт то, что осталось. Это не твой мир. Можно адаптироваться, жить, но генетически этот мир чужд. Попытайся жить здесь – и он будет менять тебя, как упрямый подмастерье обтачивает заготовку, медленно и необратимо снимая слои. Мы переглядываемся – надо рвать когти.
И снова Дон-Муанг, в центре хитросплетения высокоскоростных платных хайвэев. Проклятые азиаты уже продали все машины, а те, что не проданы, не проданы только потому, что стоят слишком дорого. Местный Hertz встречает нас в лице умной и красивой сотрудницы. Позже к ней присоединяется глупая и страшная. У них мало машин, и стоят они в два раза дороже, чем у всех остальных. Находиться здесь уже невозможно. Нам нужно на райский остров Пхукет, с каждой минутой нам нужно туда всё больше и больше. Каждый раз, выходя на улицу, через три минуты начинаешь обливаться потом. Нырнуть в море… но моря нет.  Двенадцать часов пополудни, пик раскаленного ада. Я закрываю глаза. Райский остров не хочет нас. Игорь сидит молча, я вижу у него на лбу капли пота… Као-Сан-Роад с кричащими повелителями тук-туков, книжные лавки с картами, иероглифы на дне выдвижного ящика и холодный фруктовый шэйк. Азия делает первый ход, отвоевывая свой кусок в многоходовой комбинации, которой суждено изменить ход многих вещей.