Девочка и кошка

                «Делай, что должен, и будь, что будет»
                (французское)
   Когда Корнеев завел кошку, он стал лучше понимать женщин. Кошку он принес зимним вечером. Посадил ее за отворот куртки и не давал ей высовываться всю дорогу. На дворе стоял не малый мороз.
   Кошка кричала точно так же, как его душа — ведь он расставался со своей любимой. Казалось бы, не навсегда, но кто ж его знает… Любимая Корнеева провела с ним три дня, из которых он не помнил ничего, кроме глаз. Огромных сияющих долгих глаз. И долгими глазами они оба смотрели на тела, распростертые на какой-то постели.
   Кошка была дикая. Она полюбила Корнеева с первого взгляда. Благо — он ее кормил. Она ластилась, потом «общалась» с котами в положенный срок. Но, будучи схваченной котом за шею, не радовалась, а покорно переносила причудливые природные извивы. Кричала при этом. Потом прибегала к Корнееву, и, вываляв на паласе все запахи ненавистных, но так нужных котов, лезла к нему — любить.
   А он целовал долгие губы свой любимой. Он целовал ее маленькие опавшие груди. И не было ничего прекраснее для него на всем этом длинном белом свете. Он подходил к окну, когда она спала, смотрел, на всю эту Землю, удивляясь тому, что другие могут жить иначе, удивляясь, что может быть еще что-то на этом свете, кроме любви, удивляясь, что люди могут интересоваться чем-то другим (не говоря о том, что могут убивать), чем-то другим, кроме вот этого, самого простого. Любить — просто. Кого угодно: женщин, детей, внуков, а еще — подзаборных алкоголиков. Отчего мы этого не знаем?
   Он говорил:
   — Ты не умеешь целоваться.
   Она, не отвечая, целовала его так, что ему казалось — любит.
   «Странно, — думал Корнеев потом, — люди не поймут. Не поймут, почему груди — могут быть не великолепные».
   «Потому, — думал он еще много лет спустя, — что любишь человека, женщину, девочку. Любишь, несмотря ни на что».
   Но грудочки ее… они  запали в Корнеева, и некуда было ему от них деться.
   Он думал: «Я их люблю. Я хочу их видеть поутру, просыпаясь. Я хочу их целовать. Не обязательно страстно, возможно, нежно и любовно, что бы там за этим ни стояло».

   Корнеев не мог без нее. Кошка всегда была рядом, а той, другой, всегда не доставало. Он звонил, приходил, сидел. И она приходила. Говорила:
   — Я хочу вечности. Скорее!
   И, когда вечность наступала, она лежала головой на его груди, поднимала глаза и сияла.
   Но наступали другие дни, и она косила на него своим долгим глазом и говорила:
   — Я позвоню?
   В трубку она говорила:
   — Привет, дорогая! Я уже выхожу. Заваривай чай.
   Корнеев знал, что она звонит любовнику. И хотя и он сам — по людскому закону — был таковым, он никак не мог понять, зачем она это делает?
   Дождь капал за окном. Ее долгие глаза сужались, и Корнеев распрекрасным образом понимал: она — сейчас — его не любит. Ей нужно другое. Корнеев не мог понять — что? Ведь, все — что ни на есть — есть. Чего же еще?

   «Господи! — подумал Корнеев, — это, ведь… то же самое».

   Они с кошкой жили долго и счастливо. Умерли в один день. Кошка ушла, но Корнеев, умирая, знал, что и она умирает.