Белый свет

     Утро никак не приходило, и сон никак не приходил. Андрей Никофоров ворочался на постели, сдирая одеяло с жены. Потом встал и взял сигарету.
     За окном стояли сплошные деревья, и нельзя было различить, где они кончались окончательно, и где начиналось все другое, которое не только деревья, а еще… и мы.
     Никофоров во всем исподнем своем совершенстве подошел к окну, закурил и… замер.
Небо было выше него. А он этого не знал и начал думать. Думы и мысли его были расперёк-напрасные. В смысле — ужасные.
     «И чего это я, — думал Андрей, — стою, как распоследний болван, и смотрю на протянутые руки дерев?»
     Тут ему захотелось — вы уж, простите — сбегать. Он сбегал и снова уставился в окно. Как будто одно оно заговорено и отворено.
     В какую сторону он смотрел — неизвестно. Что увидел — непонятно. Но упал на колени и сказал слова такие, что и нам с вами пересказать будет очень и очень сложно. А буквально сказал он вот что:
     — Глафира! Не кори меня за то, что мальчика не знаю, не навещаю. Луна, знаешь, какая, а я-то… знаешь.
     Тут он вспомнил виденных в молодости, в те молодые времена, когда у него не было сомнения в том, с кем жить, о чем думать, чем вставать поутру, вспомнил ежиков и, сложив руки в богобоязненном причитании, произнес:
     — И тебя я любил, слез твоих не выносил.
     Полная луна оставляла за собой полный след. И ей во след он сказал:
     — ! — и рухнул на кровать рядом с женой.
…………………………………………………………………………………………
     Жена недаром нам дана. Из долгих чувствиев она.
…………………………………………………………………………………………
     Луна упорно бороздила весь этот белый свет и не могла… ну никак не могла понять: чего это они все стоят у форточки, глядя в снулую белую мглу.

     А называют — белый свет.