3 рассказа Этгара Кэрета

                ВОСПИТАННЫЙ  МАЛЬЧИК

Воспитанный мальчик постучал в дверь. Его родители были слишком заняты ссорой, чтобы ответить, но, постучав еще несколько раз, он все же вошел.
- Ошибка, - говорил папа маме, - вот что мы такое, ошибка. Как на тех рисунках, которые показывают, чего нельзя делать. Так и мы. С большим “Нет!” внизу и физиономией, перечеркнутой красным крест накрест.
- Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? - говорила мама папе. - Ведь потом я пожалею о каждом слове, которое скажу сейчас.
- Скажи, скажи, - выпалил папа, - зачем ждать потом, если можно пожалеть уже сейчас.
У воспитанного мальчика в руке была модель планера. Он собрал его самостоятельно, пользуясь лишь приложенным листком инструкции. Эта инструкция была составлена на незнакомом ему языке, но с четкими рисунками и стрелками, и воспитанный мальчик, папа которого всегда говорил, что у ребенка хорошие руки, сумел построить модель по схеме без чьей-либо посторонней помощи.
- Когда-то я смеялась, - говорила мама, - много смеялась, каждый день. А теперь... - Она совершенно машинально погладила воспитанного мальчика по волосам. - Теперь уже нет. Вот так.
- Вот так? - взорвался папа. - Вот так? Это “Потом я пожалею об этом?”, “Когда-то я смеялась?” - Big fucking deal!;
- Прошу тебя, Идо, прекрати, - сказала мама.
- Прекратить что? - спросил папа.
- Сквернословить в присутствии ребенка, - прошептала мама.
- Это не ругательство, - отмахнулся папа. - К тому же по-английски. Он не знает английского.
- Какой замечательный самолет, - сказала мама и демонстративно отвернулась от папы. - Может, пойдешь на улицу поиграть с ним?
- Вы разрешаете? - спросил воспитанный мальчик.
- Конечно, разрешаем, - улыбнулась мама и снова погладила его по волосам, как гладят по голове собаку.
- А когда вернуться? - спросил воспитанный мальчик.
- Когда хочешь, - вспылил папа, - и если тебе нравится там, на улице, можешь вообще не возвращаться, только позвони раз-другой, чтобы мама не волновалась.
Мама вскочила и изо всей силы дала папе пощечину. Это было странно, потому что выглядело так, будто эта пощечина только обрадовала отца, а мама как раз расплакалась.
- Ну, иди, - сказала она воспитанному мальчику сквозь слезы, - иди уже, поиграй, пока светло, но возвращайся прежде, чем стемнеет.
- Наверное, лицо у него твердое, как камень, - думал воспитанный мальчик, спускаясь по лестнице, - поэтому больно руке, которая она бьет.

                *  *  *
Воспитанный мальчик изо всей силы запустил планер. Тот сделал в воздухе круг, немного пролетел параллельно земле и врезался в умывальник. Крыло планера чуть погнулось, и воспитанный мальчик пытался его выпрямить.
- Ух, ты, - сказала рыжая девочка, которую он раньше не заметил, и протянула к планеру руку в веснушках, - какой классный самолет. Я тоже хочу запустить его.
- Это не самолет, - поправил ее воспитанный мальчик. - Это планер. Самолет - это только тот, что с мотором.
- Ну, дай уже, - потребовала девочка, не опуская руки, - не будь жадиной.
- Сперва я должен  починить крыло, - уклонился воспитанный мальчик. - Не видишь, что оно погнулось?
- Жадина, - сказала рыжая девочка. - Чтобы у тебя случилось много плохих вещей. - Она наморщила лоб, пытаясь придумать что-нибудь более конкретное, и, когда это, наконец, ей удалось, улыбнулась: - Чтобы твоя мама умерла. Вот так, чтобы она взаправду умерла.
Воспитанный мальчик не обратил на нее внимания, в точности, как его учили. Он был выше рыжей на голову, и если бы только захотел, мог дать ей пощечину, и рыжей девочке, наверняка, это было бы очень больно, гораздо больней, чем ему, потому что ее-то лицо уж точно было не из камня. Но он этого не сделал, даже не пнул ее, не бросил в нее камень и не обругал в ответ, так как был воспитанным.
- И чтобы твой папа умер, и чтобы ты сам тоже. - И добавила, будто вспомнив: - Аминь на веки веков, - и пошла прочь.
Воспитанный мальчик запустил планер еще несколько раз. После самого удачного броска планер сделал в воздухе три полных круга, прежде чем упал. Теперь солнце над ним тоже начало “падать”, а небо становилось все более алым Папа как-то сказал мальчику, что если долго, непрерывно, не моргая, смотреть на солнце, можно ослепнуть, поэтому воспитанный мальчик каждые несколько секунд старательно зажмуривал глаза. Однако даже сквозь закрытые глаза он продолжал видеть багрянец неба. Это было странно, и воспитанный мальчик очень хотел понаблюдать еще немного, чтобы понять, но он также знал, что если не придет домой вовремя, мама будет волноваться. “Солнце светит каждый день, - подумал воспитанный мальчик и наклонился, чтобы поднять планер из травы, - а я не опаздываю никогда”.

                *  *  *
Когда воспитанный мальчик вошел в дом, мама все еще была в гостиной, плакала, сжимая руку. Папы там не было. Мама сказала, что он в их комнате, спит, так как должен выйти в ночную смену, и пошла приготовить для воспитанного мальчика яичницу на ужин. Воспитанный мальчик легонько толкнул неплотно закрытую дверь в комнату родителей. Папа лежал на кровати в уличной одежде и ботинках. Он лежал на животе с открытыми глазами, и, когда воспитанный мальчик заглянул в комнату, спросил, не поднимая головы:
- Как планер?
- В порядке, - ответил воспитанный мальчик и, почувствовав, что сказал недостаточно, добавил: - В полном порядке.
- Мы с мамой иногда ссоримся и говорим обидные слова, - сказал папа и посмотрел в пол, потом перевел взгляд на мальчика, - но ты знаешь: независимо от того, что мы говорим, я всегда-всегда люблю тебя, верно?
- Да, - кивнул воспитанный мальчик и стал прикрывать за собой дверь. - Я знаю. Спасибо.

               
                ПОПРАВККА

Я думаю, что у меня в ккомпьютере что-то не в порядкке. По-видимому, это даже не ккомпьютер, а просто кклавиатура. Ккупил его я ккак раз недавно, подержанный, по чьей-то публиккации в газете. Странный таккой тип, отккрыл мне дверь в шелкковом халате, ккакк ккакая-нибудь шиккарная проституткка в черно-белом фильме. Приготовил мне чай с мятой, ккоторую вырастил сам в ящикке на подокконникке. Сказал мне: “Этот ккомпьютер - находкка, подойдет для Вас - не пожалеете.” Тогда я выписал ему чек, а теперь вот весьма сожалею. В газетном объявлении было написано, что продается обстановка кквартиры по случаю отъезда за границу, но мужчина в халате скказал мне, что на самом деле распродажа по случаю того, что он вот-вот должен умереть от ккакой-то болезни, только это не то, о чем пишут в газетном объявлении, если, кконечно, не хотят, чтобы никкто не пришел. “По сути, - сказал он, - смерть ведь тоже ккак поездка ккуда-то, тогда это, в сущности, не ложь.” Ккогда он говорил это, его голос дрожал ккак-то оптимистично, будто ему удалось на мгновение представить себе смерть ккакк некое приятное путешествие в незнакомое место, а не просто нечто темное, что дышит тебе в затылок. “Гарантия есть?” - спросил я, и он рассмеялся. Я-то ккак раз спросил серьезно, но ккогда он рассмеялся, мне стало неловко, и я сделал вид, что это была шутка.

               

 
               
                В  ТУВЬЮ  СТРЕЛЯЮТ
                Шмулику

Тувью я получил в подарок в день, когда мне исполнилось девять лет, от Шмулика Равиа, который был, наверное, самым большим жадиной в классе и у которого именно в день моей вечеринки разродилась собака. Она принесла четырех щенков, и его дядя отправился сбросить их всех с моста в воды Аялона. И тогда Шмулик, который думал только о том, как сэкономить деньги на подарке, купленном всеми ребятами класса в складчину, взял одного щенка и принес его мне. Он был ужасно маленький и, когда лаял, у него выходило что-то наподобие писка, но если кто-нибудь раздражал его, он мог вдруг зарычать, и на мгновение его голос становился глубоким, низким, совсем не щенячьим, и это было так смешно, как будто он подражал другой собаке. Из-за этого я назвал его Тувья, по имени козла Тувьи, который тоже подражал. Мой папа не выносил его с первого дня, сказать по правде, и Тувья не любил отца. Правда в том, что на самом деле Тувья не любил никого, кроме меня. Еще в самом начале, когда был щенком, он на всех лаял, а когда немного подрос, уже пытался укусить любого, кто оказывался достаточно близко. И даже Согар, который не из тех, что просто наговаривают, говорил о Тувье, что это сумасшедший пес. Лично мне он ни разу в жизни не сделал ничего плохого. Только все время прыгал на меня и лизал, и всякий раз, как только я уходил от него, начинал скулить. Согар говорил, что это не от ума, а оттого, что я кормлю его. Но я знал много собак, лаявших и на тех, кто кормил их, и я знал также, что Тувья привязан ко мне не из-за еды - он на самом деле любит меня. Просто, без причины - пойди разберись в голове собаки, но это было что-то сильное. Факт, что и Бат-Шева, моя сестра, кормила его, а он ненавидел ее всей силой собачьей души.
Утром, когда я уходил в школу, он всегда норовил пойти со мной, но я силой оставлял его, так как боялся, что он устроит балаган.

 Во дворе у нас была ограда из сетки, и иной раз, когда я возвращался домой, я успевал увидеть Тувью, облаивающего какого-нибудь несчастного, который осмелился пройти по нашей улице. И тогда Тувья бежал и, как сумасшедший, бил лапой по ограде. Но стоило ему увидеть меня, он таял, начинал от избытка чувств ползти на брюхе по земле, вилять хвостом и рассказывать мне лаем обо всех занудах, что прошли по улице, досаждали ему через щели и как они чудом ушли от него. Уже тогда он укусил каких-то двоих человек, но мне повезло, что они не пожаловались, потому что папа и без того был зол на него и только искал предлога, чтобы разделаться с ним.
И он в конце концов нашелся. Тувья покусал Бат-Шеву, и ее забрали в пункт скорой помощи наложить швы. Как бы то ни было, когда она вернулась оттуда, папа потащил Тувью в машину. Я сразу понял, что должно произойти, и заплакал. И тогда мама сказала папе: “Шауль, оставь его ради Бога. Это пес мальчика, посмотри, как он плачет.” Папа ничего не ответил ей и позвал моего старшего брата с собой. “Мне он тоже нужен, - попыталась мама остановить его, - это сторожевой пес, против воров.” Папа задержался на мгновение, прежде чем сесть в машину, и спросил: “Для чего тебе нужна сторожевая собака? Кто-нибудь хоть раз врывался в этот квартал? У нас вообще есть что украсть?”

Они сбросили Тувью в Аялон с моста и смотрели, как течение уносит его. Я знаю, потому что брат рассказал мне. Я никому ничего об этом не говорил и кроме той ночи, когда его забрали, больше вообще не плакал.

Через три дня Тувья пришел к школе. Я слышал, как он лаял внизу. Он был весь грязный и ужасно вонял, но кроме этого остался совершенно прежним. Я был горд тем, что он вернулся, и это доказывало также, что все сказанное Согаром о том, что Тувья не по-настоящему любит меня, было просто туфтой. Потому что, если бы Тувья был привязан ко мне только из-за еды, он не пришел бы именно ко мне. Он, Тувья, также поступил мудро, придя к школе, так как, явись он домой без меня, не знаю, что папа сделал бы с ним. Даже так, когда мы вернулись вместе, папа сразу хотел избавиться от него. Но мама сказала, что, может быть, Тувья извлек из произошедшего урок и сейчас будет хорошей собакой. Потом я помыл его во дворе водой из шланга, а папа сказал, что с сегодняшнего дня Тувья будет все время привязан и, если он еще хоть раз натворит что-нибудь, ему несдобровать. Правда в том, что Тувья из произошедшего ничему не научился, только стал немножко больше ненормальным. И каждый день, когда я возвращался из школы, я видел, как он с остервенением облаивает какого-нибудь прохожего, пока однажды, когда я вернулся из школы, я не застал ни его, ни отца. Мама сказала, что пришли из погранохраны, так как прослышали о Тувье, что он злой пес, и захотели мобилизовать его, в точности, как Азит - собаку-парашютистку, и что теперь он пес-следопыт и кусает террористов, которые пытаются проникнуть через северную границу. Я сделал вид, что верю, а вечером отец вернулся на своей машине, и мама что-то шептала ему в сторонке, а он отрицательно качал головой. На этот раз отец проехал сто километров, за Гедеру, и выпустил там Тувью. Я знаю, потому что старший брат рассказал мне. Он также сказал о причине этого: Тувья сумел-таки высвободиться и покусал инспектора из муниципалитета.

Сто километров - много и для автомобиля, а своим ходом - в тысячу раз тяжелее, особенно для собаки, для которой каждый шаг - едва четверть человеческого шага, однако через три недели Тувья вернулся. Он ждал меня у школьных ворот, даже не лаял, у него не было сил двигаться, только, не поднимаясь, вилял хвостом. Я принес ему воды, и он опустошил с десяток мисок. Когда папа увидел его, он был ошеломлен. “Эта собака, как проклятие,” - сказал он маме, которая тут же принесла для Тувьи косточки из кухни. Той ночью я позволил ему спать со мной в кровати. Он заснул раньше и всю ночь подвывал и рычал во сне, пытаясь укусить всех тех, кому вздумалось нервировать его во сне.

В конце концов из всех людей он должен был атаковать именно бабушку. Он даже не укусил, только прыгнул на нее; повалил на спину, и она сильно ударилась головой. Я вместе со всеми помог ей подняться. Мама послала меня на кухню за стаканом воды для бабушки. Когда я вернулся, увидел как папа уже тащит со злостью Тувью к машине. Я даже не попытался сделать что-нибудь, и мама тоже. Мы знали, что он заслужил это. А папа еще раз попросил моего брата пойти с ним, только на этот раз он также велел ему захватить с собой ружье. Мой брат был просто джобник , но из-за того, что служил на дальней базе, приезжал домой с оружием. И когда папа велел ему принести ружье, он в первое мгновение не понял и спросил папу для чего, и папа сказал, что это для того, чтобы Тувья перестал возвращаться.

Они взяли его на мушку и выстрелили в голову. Брат сказал, что Тувья вообще не понял, что произойдет. Он был в хорошем настроении и исследовал все вещи, которые нашел на свалке. И тогда - бах!
С той минуты, как брат рассказал мне об этом, я почти не думал о Тувье. В предыдущие разы я еще вспоминал его, пытался представить, где он находится и что делает. Но сейчас уже нечего было представлять. Тогда я постарался думать о нем как можно меньше.

Через полгода он вернулся. Ждал меня во дворе школы. Он волочил ногу, один глаз был закрыт, да и челюсть выглядела совершенно парализованной. Но когда увидел меня, он по-настоящему обрадовался, как ни в чем не бывало. Когда я привел его домой, папа еще не вернулся с работы, мамы тоже не было дома, но и когда они уже пришли, не сказали ничего. Вот и все. С тех пор Тувья оставался у меня двенадцать лет, пока в конце концов не умер от старости. Больше он уже никого не кусал.
Изредка, когда кто-нибудь проезжал мимо на велосипеде или просто шумел, еще можно было видеть, как он беснуется и пытается штурмовать ограду, но силы как-то иссякали у него посередине.

                Перевод Черной Р.Я.