Коренной

К шести годам я осознал, что старею.
Зубы мои вдруг расшатались.
- Мама, у меня зуб качается! – поделился я страшным открытием, раскачивая себе передний резец.
Это было жутко и увлекательно одновременно. Остановиться я не мог.
- Это нормально, - не оборачиваясь, ответила мама: - Он скоро выпадет.
- Как у деда Касьяна?!!
- Да, как у деда Касьяна, - безучастно подтвердила мама, и я зажмурился.
Дед Касьян - Бабай во плоти и крови! Беззубое, бородатое чудище, завидев которое, я бежал со всех ног, и однажды едва не кинулся головой в колодец!
- Не хочу, как у Касьяна! – вспомнив гадкого старикашку, заголосил я дурным голосом.
Мама обернулась.
- Но твои зубы меняются! - сказала она.
- На что? – проговорил я уже заинтересовано.
- На зубы.
- А на гвоздики?
- Какие ещё гвоздики?
Мама не знала, что во дворе мальчишки постарше меняли марки на расплющенные гвоздики, похожие на крохотные мечи. Мне до дрожи хотелось такой гвоздик.
- У тебя просто вырастут новые зубки, – сказала мама.
- А старые?
- Старые выпадут.
- Как у Касьяна?!
И я снова заплакал.

Однако мама не обманула. В шесть лет я, действительно, стал обладателем двух новеньких резцов.
- Их надо беречь! – наставляла мама. – Они - на всю жизнь!
И я подолгу крутился у зеркала, разглядывая зубы «на всю жизнь».

Это было странно. Зубы, которые будут со мной всю жизнь. Очень странно.
Глаза, руки, ноги - ничто меня так не волновало, как эти зубы.
Я боялся ими кусать, и просил, чтобы яблоко мне нарезали кусочками. А на семечки, на любимые жареные семечки, смотрел лишь с тоской и опаской.
- Только глянь на него! – говорил отец за ужином. – Он же смотрит на мясо, как казак на еврея!.. Чего ты на него пялишься? Жуй, давай!
Но я боялся. И, запихивая за щёку очередной кусочек, начинал его подолгу катать и перекатывать.
– Ты посмотри, что он делает! - снова вскрикивал папа. - Всё сосёт и сосёт! У тебя же сейчас рот порвётся! Что ты делаешь?!
А когда я выплёвывал помятый мясной ком, папина вилка со звоном отскакивала от стола.
Я портил ему аппетит, как говорила мама. А ещё она говорила:
- Жуй, как все, иначе я буду перетирать тебе на ситечке, как деду Касьяну!
И от безысходности я начинал рыдать. Получалось, что участи Касьяна мне не миновать при любом раскладе.
- А если они сломаются? – всхлипывал я.
- Тогда мы вставим тебе золотые! – успокаивала мама.
Точнее - ей казалось, что она успокаивает. На самом же деле она меня лишь ещё сильнее пугала. Поскольку у Бармалея с картинки тоже были золотые зубы. И он ими, кстати, ел детей! Что мне было весьма неприятно.
- Но я не хочу золотые! – размазывая по лицу горькие слёзы, ревел я.
И папа фыркал:
- Можно подумать у нас есть деньги на золотые?
- А ты что - жалеешь сыну?! - тут же вспыхивала мать.
И родители начинали спорить.
- Хочешь, чтобы я брал взятки? – кричал отец. – Чтобы меня посадили?!
Разумеется, мама этого не хотела. Она хотела лишь шубку, сапожки и новый пылесос.
- Хорошо! – распалялся отец всё сильнее. – Если тебе так хочется, я вставлю ему золотую челюсть, а потом сяду в тюрьму! Тебя это устраивает?!
Этого слова я боялся больше всего на свете.
«Устраивает?!» – звучало, как сигнал бедствия. С него обычно начинались крупные ссоры, в моём понимании – трагедии.
Стоило кому-то выкрикнуть: «устраивает?», как мгновенно просыпался огнедышащий дракон скандала - летели слюни, вспухали вены, сжимались кулаки, и мир становился тесным и тёмным, как душный чулан.
В такие моменты я обычно убегал в ванную, и изо всех сил тёр зубы порошком.
Порошок вязал рот, но я тёр, понимая, что только так могу спасти папу от тюрьмы, а маму от папы.

Во дворе же, для важности, я частенько расхаживал с приподнятой верхней губой.
- Постоянные! – хвастался я беззубым одногодкам. – На всю жизнь!
Те, завистливо сопя, проверяли мои новые зубы пальцем и уважительно цокали языками.
- Зубы большие, потому что взрослые! – растолковывал я им. – На всю жизнь. Чищу порошком!
И перед сном, уже лёжа в постели, подолгу ощупывал резцы, дивясь их гладкости и совершенству.
***
- Хочешь, приёмчик покажу? – спросил меня как-то мой старший брат.
Конечно, я хотел. Он был старше на целых восемь лет и у него уже росли усы. Понятное дело - он знал приёмчики.
- А-га! – моргнул я в сладостном предвкушении.
- Значит так, смотри - ты меня как бы бей. А я, как бы, буду защищаться...

И я его, как бы, ударил.
Приёмчик брат показать не успел, ибо схватившись за подбитый глаз, он вслепую ткнул меня ладонью в грудь, и деревянный стул, стоявший у меня за спиной, сделал мне подсечку.
Дом вдруг перекрутился. Горячая волна хлестнула в лицо... и что-то произошло...
Что-то изменилось, я понял это, поднявшись и глянув на брата. Его от природы смуглое лицо заливала теперь кислая простокваша. А губы, показались мне, покрытыми инеем.
Я хорошо помнил толчок и секундный испуг. Остальное - не очень.
Что-то теплое текло по моему подбородку.

- Мама! – дико взвыл брат, глядя куда-то мимо меня. - Мама!
И я, оглянувшись, увидел перевёрнутый стул, длинную, жёлтую щепу на полу, и рядом с ней - огромный, размером с ту самую щепу, прозрачно-белый зуб.
Мой ЗУБ!!!
Язык провалился в пустоту.

Я не плакал. Страха тоже не было. Он явился позже, с маминым криком.
Она закричала, схватилась за голову, а потом стала рвать на себе халат.
Вот тогда мне и стало страшно.
- Боже, боже! Он выбил себе зуб! Дай посмотреть!.. – трясла она мою голову, разжимала губы, и, отстраняясь, снова выла: – Боже! Боже!..
Боли я не чувствовал. Только ужас – холодный, скользкий, твёрдый, как сосулька. Тела не чувствовал, времени. Хотелось закрыть глаза и лечь...

Мамины руки плясали. Она подняла ими зуб, внимательно рассмотрела его на свету, при этом, не переставая стенать: «Боже! Боже!». Затем, зычно, по-фельдфебельски гаркнула мне: «Раскрой рот!». И когда я повиновался, воткнула зуб в лунку с таким ожесточением, что голова моя едва не оторвалась.
Она бы оторвалась точно, если бы не мамина рука, придержавшая мой затылок.
И вот тогда, наконец, возникла боль!..
Она прострелила мне мозг, разорвав темя, и чуть притупившись, схлынула вниз. Я хотел закричать, но звуки потонули. Только в ушах что-то надрывно треснуло, и рук у мамы вдруг оказалось очень много. Одни - тисками сжимали моё лицо. Другие подхватили меня и куда-то поволокли.

- Это пустая затея! – отмахивался доктор. – Зуб прирасти не может! Надо думать о коронке.
Я сидел на стуле, раззявив рот, и умывался горючими слезами.
Дед Касьян или Бармалей – вот и весь мой выбор.
- Приклейте! – умоляла мама.
- Но чем?! Как?!
- Приклейте!
- Он уже мёртвый. Понимаете? У-мер!
«Я умираю по частям» – думалось мне.
- Приклейте, мы отблагодарим!
- Да чем же, господи?!
- Деньгами.
- Да, боже мой, ну как вы не понимаете?
- Сколько? Скажите - сколько?
- Хорошо, я положу ему пластину. Но учтите, через месяц, сниму её вместе с зубом!
- Спасибо, доктор.
В итоге, пластину я проглотил с супом, недели через две.
А зуб стоит и по сию пору.