Сивый мерин

Сивый мерин

Было у отца три сына. И, что ты будешь делать, все умные. Будь младший, как положено, дурак, он бы старость отцовскую согрел: наши дураки таки. А раз все умные – шалишь!  На что отец, коли сам молодец? Поколе молод, потоле и дорог. Да хоть бы бабка была жива, а то внуков отнянчила и преставилась. Вопщем: седина напала, счастье пропало.
При старости бедность всего хуже. А старик, что и нажил, умным сыновьям, когда отделялись, не пожалел. Остался с ним только старый мерин, как и сам дед, сивый. Этому мерину смолоду цены не было. А под старость хоть задаром отдали б татарам. А старику лошадку жалко: эсколь вместе напахали. Вот и забедовали две развалины на пустом дворе.
Запряжёт старик мерина, поедет к тому, аль другому сыну: глядишь, самому щей ульют, а коняшке сенца бросят. Хоть стар кот, а масло любит. А невестки-молодки уж в воротах встречают:
– Не конь везёт, леший несёт!
– О, старые кости захотели в гости!
– Волосом сед, а совести нет!
Вот так: родни много, а пообедать не у кого. Пока лето красное – ещё так-сяк: сам на редьке, мерин на траве. Но вот уж осень подступила. С голоду лошадка околеет: сена запасти  –  уж силы нет. Повёл старик друга на базар продавать. Ясен пень, что только на шкуру  возьмут. Дак хоть не самому резать. Вот и стоят в рядах два седых да понурых. Никому даже на шкуру не нужны.
Мимо богатый прасол брюхо несёт. Глянул искоса, ворчит:
– И кого в торговый ряд пускают! А порядочному человеку уж ума не хватает, как от податей не разориться.
Дед возьми и ляпни:
– Где ума не хватает, спроси разума.
Прасол иссердился:
– Это тебе мерин твой сказал?
А старик уж и сам испугался:
– Он, окаянный! Что знает, всё скажет, и чего не знает, и то скажет!
Толстосуму занятно:
– А покажи, как говорит-то?
Ну, это просто. У хозяина с лошадкой издавна игра была: дед ухо наставит, а мерин заржёт тихонько, или зафыркает, ровно что ему бает.
Прасол глаза выпучил:
– А ну спроси у него, как мостовые меньше платить? Это ж чистый разбой: по денежке с коня, по алтыну с гружёного воза, назад – по полушке с пустого.
Старый ворон не мимо каркнет:
– Мост не великий пост, объехать можно.
Толстяка как громом стукнуло: и ниже по реке брод, и выше по реке брод. Что дольше ехать – так ведь не платить! Старику пятак кинул:
– На-ка, одеру своему овса купи! – И дальше брюхом запотряхивал.
Тут сразу к ним хмельной свечник пристал, рядом был, всё слышал:
– А спроси-ка у животинки, кто у меня из домашних на руку не чист. Намедни с гульбы пришёл, на лавке уснул, седни пяти гривен не досчитался. И уж не впервой.
Старик на него попристальней глянул. Не бедный человек, а ухоженности в нём никакой. Рубаха сальна, кафтан мят, сапоги без блеску. Сам не следит, и жёнка не глядит. Видать, и дома так. К мерину наклонился, тот ему поржал, мужику и передаёт:
– Вымети под лавками, так скажется сор.
Свечник убежал. Часу не прошло – обратно бежит. Старику гривенный даёт:
– Потерял пять, нашёл семь! – Ну так и есть, из сундука чулан пропал.
В кои веки два старика сытые спать легли. Дед каши с маслом нахрястался, мерин торбу овса схрумал. На завтра сызнова на базар, на то же место встали. Ветром море колышет, торг молвой, про них уж, и чего не было, люди врут.
Два приказчика подкатывают, с охоты идут:
– Эй, дед! У тебя, что ли, мерин учёный? Ну-ка, пусть рассудит. Вот моя собака дикого гуся подняла, а он раньше подстрелил. Добыча чья?
Старик у коняшки поспрошал, отвечает:
– Умные об добыче не спорят, а делят. – А и правда, гусь-то не мал. По копейке четвероногому судье подарили.
И пошло: умная голова, разбирай божьи дела. Мерин, дело знает, на ухо фыркает, а то и копытом пристукнет. А дед желаюшшим голову к плечам приставляет. Ум без догадки – так чёрт ли в нём?
Лавочник подошёл, мается:
– Женился вот, а жена набожная – страсть! Каждодневно в церкву, то ладно ли?
Дедушко видит: купчинка-то богат, да прижимист, для друга последний кусок съест. И мериново «и-го-го» ему перетолмачиват:
– Повадишься к вечерне, не хуже харчевни. Ныне свеча, завтра свеча. Ан шуба с плеча! – То-то лавочник рад: самому-то церковь воспретить совестно, а бог дал совет – так и в пост мясоед. Деду сулит: сегодня, мол, мелочи нет, а  завтра мимо пойду… Мерин на весь рынок как заржёт! Дед глаголет:
– Не клади в ухо, клади в руку! – купчишке от людей стыдно, монетку отдал.
Вот после ужина старик тугой живот поглаживат, да сам с собой рассуждает: «Что совет людям нужон –  не диво, на всякий час ума не напасёшься. А вот пошто не в других людях правды ищут, а тварь бессловесну пытают?» И на сытый-то желудок помаленьку додумался: «У богатого гумна и свинья умна. Толстосум верит, что деньга ум родит. Такому другого послушать – себя не уважить. Опять же пьяный трезвого, а глупый умного не любит. А тварь божья, вещая – значит, от Бога вещает. Её послушать –  чести не урон. А нам и ладно: за хлеб, за щи спляшем, за винцо песенку споём».
И, что ни день, два сивых на базар, довольны, что у нас дураки без пастуха ходят. Иной раз дело присоветуют, а когда и шутку в шубке. Купчиха-модница павой приплыла:
– А ну, хрыч, пусть твоя кляча скажет, чем личико молодить, чтобы ажно светилось и румяна фунтами не переводить!
– Толки воду до мелкой пыли.
Фря через неделю опять бежит:
– Ничего твой лошадь не напутал? Щёчки-то не больно горят.
– Воду толчёшь?
– Толку!
– А пыль идёт?
– Не идёт.
– Ещё толки!
Спесь умной не бывает. Однако, шутить шути, да за спиной простор береги. Пришёл мужик матерушший, рублём огрел.
– Ну-ка, сивый, пособляй. На разных концах с братом живём.  Из Пскова троюродна бабка пожаловала: вон в телеге иссувырилась. Есть у ней деньги, ай нет? К себе забирать, или брату пихнуть?
Дед недолго думал, ладно молвил:
– Какие у бабушки денежки, разве всё копеечки. – Сам рублю радёшенек – ходи, изба, ходи, горница!
А назавтра мужик грозой налетел:
– На тебе раз, другой бабушка даст! Борода вылезла, ума не вынесла! Бабка-то – богатая вдова, в сторублёвках, как в пелёве копается, брату на нову горницу даёт. Ну, щас тебя помылю на сухую руку!
Под стариком ноги, как лучинки хрустнули:
– Не я, не я! Всё вралина сивый! И рубь твой овсом проел. На вот кнут, играй на ём без канифоли!
Мужик мерина вытянул, тот по-дурному заржал. Народ сбежался, на этакий антракцион поглазеть. Чужая дурость – смех, своя – стыд. Мужик рожу в горсть, и подальше вон! Старик дух перевёл, мерин тоже ожил. Оно, конечно, отломилось обоим, да по сытому брюху – хоть обухом. А что на них взыщешь?
И зажили нескучно. Кто людей веселит, за того весь свет стоит. День деньской только и слыхать:
– Отец, спроси-ка у коняги, как  на церковь крест поставили?
– Нагнули, да воткнули!
– Дед, разбуди мерина, я платок потерял.
– А какой был-то?
– Рябенький.
– Ну, по рябенькой дорожке побежал.
– Эй старичьё, что значит: медведь через колоду скачет?
– То и значит: или пень низок, или медведь сердит.
– Скажи-ка, лошадь вещая, правда ли то, что земля вертится?
– Чего тому дивиться, что земля вертится? Напейся – сам увидишь.
– Старик, бяда: рукавицы потерял.
– А сколько было-то?
– Одни.
– А одни, так на руках.
Добрые-то люди всё понимают, за то уважают, что стар гриб, да корень свеж. Прожили старики аредовы веки: сколоченная посуда два века живёт. А в народе присказка сложилась: врёт, как сивый мерин.