Я всё придумала

Я всё придумала.

От нечего делать. 

От долгой и ставшей уже пресной семейной жизни.

От однообразной, надоевшей хуже горькой редьки, работы.

Вначале придумала ЕГО. 

Прямо на работе и придумала. Отбросила в сторону стопку служебных инструкций. В них всё прописано: как надо, и как нельзя, и что бывает, если нарушишь правила. Но, блин… какой же занудой нужно быть, чтобы это всё соблюдать! И как хочется именно нарушить! Из вредности.

Взяла лист бумаги и нарисовала ЕГО. Потом подумала и добавила Р, и несколько раз обвела последнюю букву. Получилось красиво. Произнесла, - на слух мне тоже нравилось. ОК, начало положено!

Чуть примерилась рукой и сделала набросок.  Шершавая и девственно чистая поверхность бумаги с удивлением и благодарностью принимала прикосновения мягкого грифеля. Он,  то чуть касался бумаги – когда я не была уверена, то оставлял сочные мазки. Бумага кайфовала – впервые ей был приятен сам процесс и хотелось узнать, что же будет дальше.

Получалось немного несимметрично:  оно и понятно – ведь я была во власти вдохновения, даже ластиком не пользовалась. 

Он вышел высоким. Мужчина должен быть высок. Моду, когда женщина выше, придумали коротышки с нездоровыми амбициями.

Оказался тощ (мой любимый фасон) и подвижен (медлительный у меня уже был – лежал дома на диване перед телевизором вечерами напролёт).

Рыжеватый чуб,  большой рот и немаленький нос дались безо всяких терзаний – мужчина и не должен быть слишком красивым. Бесстыжие глаза – именно!

Я ещё самозабвенно прорисовывала гульфик и фирменные заклепки, когда он уже начал двигать бёдрами, проверяя, стильно ли сели джинсы.

- Погоди! – шикнула я.

- Давай быстрее! И лейблу не забудь сзади шлёпнуть.

- Я щас шлёпну, мало не покажется! – пригрозила я и дописала вверху – НЕТЕРПЕЛИВЫЙ.

Оторвав руку от полотна, я придирчиво осматривала своё творение. Он притопнул каблуками импортных туфель, ощупал манжеты немецкой сорочки-хамелеон – никогда не разбиралась  в фирменных вещах, но очень старалась ему угодить, и, кажется, он остался доволен; и начал осматриваться.

Не найдя вокруг ничего более подходящего, стал смотреться в стёкла моих очков, как в зеркало. Провел гребнем растопыренных пальцев по чубу – тот остался как и был прежде - торчком. УПРЯМЫЙ, - добавила я в углу. 

Расстегнул верхнюю пуговку сорочки, выпуская на свободу кадык и шею. Я сглотнула.

Какое слово человек произносит первым в своей жизни? Правильно. А мужчина?

С места в карьер он заявил:

- У меня есть любовница!

- Ы, - разозлилась я.

- Что? – не понял он.

- Любовни-ЦЫ, - повторила я с нажимом.

- Естестввввв-но, - ответил он, продолжая любоваться своим отражением в линзах моих очков, и увидел там, как я дописала задом наперёд – ЛАХАН.

- Он! – ни чуть не смутившись, подтвердил он.

- Ну?! – давил он на меня силой своей харизмы.

- Что «ну»?

- Она ещё спрашивает! – возмутился он. – Дверь рисуй давай! Чё время-то терять?!

Я показала ему язык и нарисовала закрытую дверь. А ключ не нарисовала. Мне не хотелось, чтобы он уходил. Это же несправедливо – ведь я его придумала для себя, а не для каких-то там любовниц.

Посмотрев на запертую дверь, он молвил невозмутимо:

- И что? – перекинул длинные ноги через подоконник и сиганул в окно.

Это была моя промашка – первый этаж!

Всегда у меня проблемы с сюжетом – не умею учесть мелочей и предусмотреть неожиданных поворотов событий.

Но я не стала расстраиваться. Много лет назад, ещё в Универе, один препод открыл мне  простую мудрость: «Отрицательный результат – тоже результат».

И я поехала домой, прихватив рисунок. А дома нарисовала на нём открытое окно.

Я стояла в кухне у раковины и мыла посуду, когда от лёгкого прикосновения в ключицу, по моей коже забегали мураши и соски торкнулись в трикотаж маечки. Мне не нужно было поворачивать головы, чтобы понять – это не муж.

Борясь с желанием тут же осесть на пол, я проговорила:

- Второй…

-  Что? – опять не понял он.

- Второй этаж…

- Поодуумаешь! – сказал он и положил руки мне на бёдра, а я дописала в углу листа – ХВАСТУН.

Я так увлеклась, что покончив с посудой, начала рисовать обстановку в комнате с открытым окном.

Это была небольшая комната. Диванчик, стол и два стула, на одном сижу я. На  столе:  ноут, тетрадь с  набросками стихов  и ручкой – таскаю их с собою всюду,  пепельница и пачка сигарет с зажигалкой – мужа.
Опаньки… лёгок на помине. Подходит к столу, за которым я сижу и рисую, достаёт из пачки сигарету, и, прикуривая, смотрит на мой рисунок.

- Кто это? – вполне законный вопрос. Муж имеет право знать, кем занята жена в своё свободное время.

Я спешно прорисовываю поверх буквы Е – И – пожирнее, и добавляю Ь после Р.

- Ты, - отвечаю.

Удивлён. Заинтересован. Рассматривает. Видит: высок, тощий зад в джинсах, не красавец,
упрямый:

- Похож, - улыбается в усы, - а где же усы?

- Сбрил, - на ходу придумываю я.

- Сбрил? Тебе же нравилось.

- А мне поэкспериментировать захотелось, - вру и не краснею. Вот дожилась!

- НЕТЕРПЕЛИВ, НАХАЛ, - читает, затягиваясь. – Нет, не я, - и теряет всякий интерес.

- Да – не ты. А жаль, - я сминаю бумагу в комок, подхожу к окну, выбрасываю комок на улицу и поворотом ручки закрываю створку.

. . .

Ночью, убедившись, что муж уснул, осторожно выскальзываю из-под одеяла, босиком на цыпочках прохожу в соседнюю комнату и открываю окно.

Второй... этаж...

Подумаешь!