Сводный оркестр имени Любви

О, мой Господи, который конечно-же есть, сколько раз я влюблялась в тварей твоих, творящих музыку? Сколько раз я была ими обманута, обольщена, брошена? Тебе не составит труда пересчитать, Господи, если ты, конечно-же есть...

Сам видишь, что не так и много их, у иных - тома, а я не гожусь даже на к ним в предисловия.

...И всё-таки музыка сродни язычеству, очевидно это и есть твоя, Господи, воля. Твоя каверза, "тайная доктрина" - создать человека, который создал-бы тебе музыку...

Хитёр ты, Господи, не по годам. И мудр, хотя и слегка сквалыжен. Заронив искру - не бережёшь её, уповая на промысел свой, пустой почасту.

Мне было лет пять, а Глебке лет тридцать, но я влюбилась в него безумно!.. Не знаю уж, каким хреном оторвало ему мизинец на правой руке, несчастьем-ли, озорством-ли, но это не мешало моему Глебке выяривать такие заковыристые чортовы паутины на писклявых перламутровых лепёшечках гармоники, что ты, Господи, верно тоже замирал от восторга, как и я тогда.

Наградою за любовь и сияние послужило мне разрешение прикоснуться к потертым вблизи гармошкиным пуговкам... Убили Глебку ножом. Чьё-то любовно отточенное железо подло порвало его поясницу.

Как-же я горевала, Господи!.. Ничего не запомнила с той поры вплоть до пятого класса... Звали его Славка и играл он на трубе.

Многоголосое торжество меди ворвалось в моё угнетённое сознание, и сколько ночей я не спала, помнишь?

Меня чертовски убивала слюна в изгибах и клапанах, меня мутило от покусаных мундштуков, я получала синяки и фингалы от столкновений с сияющей жестью, но каждый раз замирала предвкушая Славкино соло. Он оказался не тем. Я застыла.

Вывести меня из ступора сумел только смычок Наткиной виолончели. Чудеса случаются... Я знаю это, Господи. Нам было по четырнадцать и Натка, отбросив деревяную гулкость прочь, взяла мою руку в свою. Надо-ли говорить о её медвяных глазах, о шёпоте?.. Не смейте додумывать! Уходите, бесстыдники! Мы поцеловались один раз, прощаясь... Прогони их, Господи, этих недотёп!

Натка уехала густой августовской ночью, чтоб исчезнуть. Нет-нет!.. Струны не порвались, они утонули в омуте синего бархата.

Я напряглась и закончила школу. Без троек, с тремя четвёрками.

Семнадцать прожитых лет и русский рок-н-ролл сотворили из меня стервочку. Я поступила, но не удержалась на первом курсе.

Слишком наглая и неадекватная порой, я была вышиблена из ВУЗа моей мечты под рокот преподавателей и завывания комсомольской организации.

Я кинулась замуж за лейтенанта и отправилась смиренно за ним в его гарнизон, где было очень много моря и волн, и музыки из радиоволн, но так мало асфальта и достоверных известий из города, отвергшего меня...

Чорт с ним, думала я. Жить - не тужить! И ещё долгих несколько лет отправляла свои документы туда, где обо мне уже и думать позабыли... Перемещаясь по извилистому радиусу границ - от Москвы, до самых до окраин, по окраинам, собственно и - я прочла три гарнизонные библиотеки и научилась зарабатывать на хлеб шестью разными способами, одобренными ВЦСПС.

Вот тогда-то мой старший уже лейтенант внезапно и срезал левым крылом своего МиГа макушки прибрежных сосен, расцветил скуку окрестных дюн оранжевым цветком своего падения...

Смерть его съела меня.

Меня вывезли с дитём и скарбом в печальное Приграничье, откуда я, скрепя сердце, сама с трудом уехала...

Новый город не был ни плохим, ни хорошим... У меня были клавиши, была медь, было затянутое в струны дерево.