Рассказ третий. Про то, чего на войне хочется

А чего на войне может хотеться?
Ну, что ты сразу про баб? Не знаю, как кому, а мне лично было совершенно не до них. Бывало, конечно, мелькнет перед глазами прекрасное виденье, гений, что называется, чистой красоты, и потом ночью как-то спится неспокойно, душно. Видимо, гормоны свое дело делают – куда ж без них-то? Ну, или медсестры в госпитале. Тоже, знаешь ли, приятственно на них поглядеть. Но все это сказки, что медсестры дают каждому герою. У них там героев по койкам разложено – на две греческих мифологии хватит. Однако в бордель госпиталь не превращается почему-то. Почему? Ну, у каждой сестрички дома муж вполне работоспособный, либо парень есть, тоже не импотент. На хрена им еще и с увечными связываться? Бывает, конечно, если искра симпатии взаимной проскочит, что-то и получается, но никак не чаще, чем, например, в том же вузе на переменках. Кстати, далеко не все медсестры – супермодели. Большинство, как ни странно – предпенсионного возраста матроны, которые коня на скаку останавливают, ну и в горящий танк, если нужно, залезут. Те сами могут героя в оборот взять, и тогда – мама дорогая, лучше бы бедолага от ран скончался, чем такое! Нет, баб лично мне не хотелось, это уж точно.
А чего на войне по-настоящему хочется – это жрать. Нет, кроме шуток. Самая большая ценность – еда. Ну, оно и понятно: целыми днями – на свежем воздухе, физическая активность, адреналин, беготня. Аппетит зверский образуется. А пожрать даже не каждый день получается.
У нас однажды полевую кухню миной разворотило. Зрелище, достойное скупой мужской слезы! Слякотная грунтовая дорога, деревья, еще серые, без листьев – весна ранняя. А по деревьям мелкими бусинками – перловка. И ворона одинокая кусок разваренной тушенки в когтях уносит. Так и хочется под хвост ей пальнуть, птице гадской. Хорошо, хоть человеческих жертв нет. Хотя, а чем мы, без провианта оставшиеся, не человеческие жертвы?
Больше суток тогда тяготы и лишения голодной службы стойко переносили. Потом сухпайки подвезли. Еще те, старые, в картонных коробках. Праздник был, скажу я тебе!
А тушенка в тех сухпайках такая, что…короче, в магазине такой не найдешь. Сплошное мясо, безо всякой сои, почти без жира. Волокно к волокну прямо. Пальчики оближешь…И каша, опять же. С мясом, как положено. М-да…Что-то я есть захотел, как вспомнил.
Кстати, питание у нас было не трехразовое, а двухразовое и даже одноразовое. Не потому, что еды не хватало. Просто с утра, особенно перед боем, стараешься не наедаться – с полным брюхом не побегаешь особо. Про обед и не вспоминаешь, особенно когда под пулями…Да и желудок набитый при ранении в брюхо – дополнительный фактор риска. Попадет в пузо пуля или, там, осколок – и все. Перитонит уже через полчаса. Врачам потом кишки твои сутки промывать придется. Знакомый из ДШБ (десантно-штурмовой батальон, десантно-штурмовая бригада – воинское подразделение, состоящее из особо отмороженных и злых десантников, разбивающих головой армированный бетон и перекусывающих стальной лом. Этот зоопарк выпускают под руководством опытных дрессировщиков на хорошо окопавшихся врагов, и те либо в панике разбегаются, либо героически погибают от укусов десантников. Оружия можно не выдавать, хотя с оружием они еще свирепее. Иногда в порыве бешенства бросаются на своих. Интеллигентные бойцы, навроде нас, артразведки, стараются без особой нужды с ними не контачить) – так вот, этот знакомый из ДШБ перед боем даже клизму себе ставил. Просрется – на душе у него сразу легко становится. И воевать сразу проще.
Ну, а после трудов ратных – ужин. Перед сном уминаешь все, что за день не доел. И завтрак, и обед, и ужин. Потом всю ночь, аки удав, валяешься и перевариваешь.
Чего еще хочется? Спать хочется. Поспать получается далеко не всегда, как и поесть. Но если голод как-то переносится, недосып – вещь страшная, с ней бороться трудно, почти невозможно. Если уж в сон клонит, это беда. Особенно если на посту.
Кто-то сигаретами спасается. Это, конечно, спорный вариант. Во-первых, слабо помогает. Во-вторых, курить нужно украдкой, словно от родителей с первой сигаретой шифруешься. Ночью огонек сигареты, особенно в оптику, видно за добрый километр. Хорошему снайперу по такому огоньку прицелиться никакого труда не составит. И тогда…
Сам видел. Сидит человек, затягивается. И вдруг – такой сочный чпок! Совсем беззвучно горло разрывается. Кровища брызжет. Человек глаза закатывает, на бок валится. И финальным аккордом запоздало доносится разбитый эхом звук выстрела.
А ведь предупреждали этого курильщика…
Это сейчас я смолю, как паровоз. Тогда – ни-ни. Опасно это для здоровья. Вот уж прав Минздрав, так прав. На все сто.
Для сна использовал любую возможность. На марше – так сам бог велел. Забрался в любой удобный закуток в бэтэре (БТР – длинная консервная банка с восемью колесами и двумя пулеметами в маленькой башенке. Были случаи пробивания бэтэрной брони из обычной СВД, так что не лучший вариант для бойца в качестве укрытия. Зато, в отличие от БМП, бэтэр рассчитан, опять же, теоретически, на одиннадцать человек. Так что в нем все-таки просторно, даже если ты не цирковой карлик) – залез, и спишь себе.
Пока батарея работает по целям, тоже можно подрыхнуть. Весь разведвзвод на корректировку никогда не посылают. Одна-две группы могут корректировать целый артдивизион. При случае, если дивизион по одной директрисе работает, конечно (директриса – это не суровая школьная училка, командующая другими суровыми училками. В артиллерии директриса – это почти то же самое, что сектор обстрела. Есть специфика, но это не для гражданских. Так что углубляться в объяснения не буду). Так вот, пока пушкари напрягаются, ворочая снаряды и гильзы, а группа корректировщиков пузами чеченскую землю от пыли протирает, остальная разведка дрыхнет. Думаешь, невозможно? Грохот, мол. Выстрелы, там.
Хрен! Возможно – и еще как! Я и сейчас могу спокойно спать под музыку децибел в девяносто. А тогда вообще без проблем было. Голову прислонил к чему-нибудь помягче – и все, спишь. А шум – ну, это мелочи жизни.
Как распутица начинается, дожди пройдут ли, сразу начинает хотеться вымыться и постираться. Потому как грязь кругом. Глинистая, липкая квашня. И все вокруг в этой грязи перемазанные ходят. Буквально с ног до головы. Никакого камуфляжа не нужно: грязь маскирует отлично. Но неприятно, неуютно как-то. Все мокрое, холодное. На ногах – просто комья этой гадости. И выглядишь ты, ну совсем как дерьмодемон из фильма «Догма».
Разведчикам особенно трудно. Если нормальный боец по этой грязи ногами ходит, разведчик большую часть времени елозит по ней на пузе. Вот так ползешь, вязкую массу локтями и прочими выступающими частями организма распихиваешь – и клянешь свою судьбину злую за такую поганую работу.
Еще такая специфическая потребность есть…Не у всех, далеко не у всех. У меня она была. Даже говорить об этом как-то неудобно…
Аж до ломоты в зубах хотелось читать. Не эту злопакостную пропаганду в газете «Звезда» - когда нам в дивизион завозили пачками «Звезду», все радовались. Это означало, что не придется лопухами подтираться. Туалетная бумага, на которой еще и напечатано что-то, чтобы срать веселее было…Но чтобы читать эту ересь, да еще и верить в то, что там пишут – ну бред же!
Хотелось нормального литературного слога, печатного слова, которое несет знания и культуру. В одном городке (названия не скажу – секрет) попалась мне на глаза полуразрушенная городская библиотека. Вот это было счастье!
Пробрался я туда, хотя кругом висели таблички «Осторожно, мины!». Кстати, вот интересно, от кого эту библиотеку минировали? От вражеских книголюбов, что ли? В общем, пробрался туда, огляделся. Пыль, кирпич битый, мебель поломанная – и книги. На полу, на лестнице. По одной и кучами. Под обломками и в лужах воды – дождь недавно прошел. Так жалко было эти книги – ведь неплохая была библиотека.
Из-под штукатурки и битого кирпича откопал несколько штук. Роберт Шекли, Гюго, Ремарк, Севела. Ремарк особенно в тему был – про войну и все такое. Ну, и Севела тоже. Севела со своим «Моней Цацкесом» мне мозг на место поставил тогда. Хотел, было, впасть в чеченский синдром, начать ужасаться от всего, что вокруг меня творится. Ныть, плакать, домой проситься. А тут – этот Моня. В Великую Отечественную воевал мужик – и не парился, смотрел на все с юмором, а тогда-то пострашнее было. Я и решил: не хрен самому себе проблем выдумывать. Да, война кругом. Да, смерть. Кровь, грязь, ужасы. Но от моих терзаний душевных что, лучше станет, что ли? Меньше убивать будут, если я поплачу на эту тему? Нет. Только сам себе настроение испоганю и покажусь всем слабаком и унылым говном. И перестал париться. Легче жить сразу стало.
Вот так меня спасли книги. А «Цацкес» со мной домой приехал. Теперь стоит на книжной полке в моей комнате, со штампиком той разрушенной библиотеки на титульном листе.
А больше всего, как ни банально, хочется домой. Тишины, покоя, отсутствия выстрелов и взрывов. Доброты и тепла человеческого. Семьи. Кота пушистого, чтобы об ноги терся. Болтливого телевизора по фону. Горячего чая с печеньем на уютной кухне. Сигарету чтобы курить на балконе, пепел на прохожих тряся. Шашлыка с друзьями в тихом чистом лесу. Пива в день артиллерии чтобы в кабаке, хотя и дома неплохо. С орешками солеными пивка кружку…Летом с утра по городу идти и девчонкам встречным улыбаться – и чтобы они в ответ улыбались тоже. Цветов на клумбах. Голубей на засранном памятнике вождю мирового пролетариата. Троллейбусы чтобы под окном жужжали. Валяться на диване с книжкой – и никто тебе ничего не приказывал чтобы. А по осени нажраться, как свинья, с тоски сезонной, и в листьях опавших валяться.
Короче, мира хочется. И желательно во всем мире.