Улитки На Взлёте

        to You

        Проксима снова услышала будильник раньше всех остальных. Она спрыгнула со своего гвоздя и решительным шагом начала спускаться с небесной полусферы. Остальные, не мешкая, последовали за ней. Навстречу спешило Солнце, сбивая звёзды с ног.
        — Эй, ты, смотри, куда прёшь! — рявкнула Проксима, потирая отдавленный луч.
        — Да пошла ты! — донеслось до неё издалека.
        — Проспало, небось, — крикнул Проксиме Альдебаран и налетел на Спику. Та обиженно взвизгнула и всем весом навалилась на лучи Альтаира. На ступеньках образовалась куча мала и кубарем покатилась вниз. Раздались вопли и хруст ломающихся лучей; где-то в самом низу лестницы бабахнула парочка сверхновых. Солнце ядовито расхохоталось и потянуло носом. В воздухе стоял запах палёной резины.
        Солнце потерло виски — опять голова с утра трещит — включило свет и микрофон, распахнуло окно и гаркнуло:
        — А ну-ка, встали! С добрым утром!!!

        Алекс с трудом разлепил веки. Кровать скрипнула. На кухне гремела посуда.
        Он рывком распахнул дверцу гардероба и ударился об неё лбом. Чертыхнувшись, энергично потер ушибленное место и лихорадочно стал искать чистую рубашку. Рубашка не нашлась, но спустя две минуты в шкафу стало невозможно вообще что-либо найти. Алекс плюнул и ушел на кухню.
        Карина, жизнерадостная и хихикающая, оживленно суетилась у плиты, пытаясь отскрести от сковородки намертво приклеившуюся к расцарапанному тефлону глазунью. Алекс плюхнулся на диван и, не оборачиваясь, попытался нащупать сигареты.
        — Ты куда мои рубашки дела? — невнятно спросил он, вставляя сигарету в рот и нервно прикуривая от огромной зажигалки.
        — Куда рубашки дела я, — нараспев зачастила Карина, — и для меня самой загадка... — она наконец отделила яичницу от тефлона и выложила её на тарелку. — Нет, я не знаю... Я ничего не знаю... Сегодня я не знаю ничего, — она прыснула, махнула рукой и продолжила беспечное порхание по кухне.
        Алекс подобрался к яичнице, отломил кусочек и попробовал. Сегодня относительно прилично, с прошлым разом не сравнить. Проглотив глазунью, он сделал вторую попытку достучаться до жены:
        — Где все мои рубашки, чёрт возьми?
        Карина села ему на колени и поцеловала в ухо.
        — Да ну их. А у нас будет сеееекс? — заёрзала она.
        И было утро, и был диван. И был секс.
        Голодный, как пролетариат.

        Грохот, вонь, искры из глаз, пинки, угольная пыль во рту.
        Тремоло сотен тысяч каблучков. Слоновье стадо тяжелых армейских сапог. Питеры, Джоны, Джеймсы, Вероники, Мэрайи, Марты. Вечно спешащий, вечно кричащий, вечно запутанный — бесконечный и темный Хаос.
        Он движется, чтобы распасться на отдельные шляпно-платяные облака, принимающие форму своих офисов, а там из каждого облака выделяется маленький лысый человек с красным лицом, мечущий громы и молнии, повелевающий начальниками отделов, которых он когда-то сотворил из маленьких муравьишек.
        Это — Вселенная Гистера.
        Поверьте, вам будет гораздо легче отыскать шапочку любимого сыночка в проруби, чем следы Алекса Ларго в капиллярах Гистера. Прочесав все перекрёстки и переулки, рано или поздно вы остановитесь, чтобы обдумать дальнейшие действия — тут-то вам и предложат два выхода: быть размазанным по мостовой или подчиниться адской перистальтике — свободный выбор пассивного партнера асфальтоукладчика.
        Выбрали? Не бойтесь, здесь весело. Когда вы просыпаетесь от того, что вас разбудило Солнце своими воплями — вы сами понимаете, что остается только хихикать.

        Старуха подбежала к двери операционной и рванула ее на себя.
        — Как он там? Как он? Доктор! Доктор! Как он? — запричитала она. Глаза её бегали.
        Алекс с кошмарно-идиотской улыбкой на лице стянул с себя перчатки и бросил в мусорную корзину.
        — В расход! — провозгласил он. — И мужа вашего тоже в расход! Не мой сегодня день, — радостно заключил он.
        — Да как же это? Боже мой! — всплеснула руками старуха.
        — Вы сами посмотрите! — Алекс схватил старуху за руку и подтащил к операционному столу. — Извольте видеть. Режем гортань, — он хохотнул. — А тут же сонная артерия, понимаете? И тут... — он заржал, как конь, — Сэм мне под руку говорит, мол, не зацепи ненароком. Так смешно... Ну, вы же понимаете! — он упал на пол и забился в истерике.
        Старуха молча смотрела на труп, лежащий на столе.
        — Ладно вам, — пробасил Сэм, здоровенный негр. — Мало ли мы их режем. Работа такая, — осклабился он. — Да сами же знаете, иной раз внимание перескочит — и труп.
        — А и правда, смешно, — сказала старуха. Взглянула еще раз на труп и прыснула.
        — Мне чего? — заключила она. — Мало ли их на свете, еще одного найду. Всех не перережете, верно?
        — Верно! — сказал Сэм. — Чего убиваться-то? Мистер Ларго у нас лучший хирург в городе. Вам крупно повезло. Ежели еще кто заболеет, тащите к нам. У Алекса руки золотые прямо, из ста человек целых десять живет и здравствует после операции. Это, бабуль, настоящий мастер.
        — Ой, не могу!!! Артерия!!! — визжал Алекс и катался по полу. Старуха поклонилась и резво выбежала из операционной.

        — А знаешь, Сэм, — говорил Алекс полчаса спустя, — Еле успокоился. И знаешь, что заметил?
        Они неслись по тротуару в самой гуще толпы. Люди напирали, толкали, пихали, норовили сбить с ног или выдавить на проезжую часть.
        — Стоит покурить, и у меня как будто тормоз какой-то включается. Точнее работа идет.
        — Не гони! — Сэм перекрикивал толпу и рёв моторов. — Ты вообще зря куришь, вредно это.
        — А тебе что? — рявкнул Алекс. Мимо него с грохотом пронесся мотоцикл.
        — Ты чего это на меня голос повышаешь? — мгновенно вскипел добродушный, как казалось, Сэм.
        Драка в центре толпы в Гистере не редкость. И не было еще ни одного человека, который равнодушно бы прошёл мимо.
        — Давай, парень!!! — кричали рослые, широкоплечие амбалы. — Врежь ему! А то мы вам обоим навешаем!
        — Негр победит, негр победит! — верещала леди в деловом костюме и осторожно подпрыгивала на шпильках.
        Алекс крепко держал Сэма за воротник и с остервенением бил по черному лицу. У Сэма не хватало трёх зубов и шла кровь носом. Внезапно они остановились, посмотрели друг на друга и расхохотались. Потом Сэм поднялся с асфальта, они обнялись и нетвёрдой походкой направились к ближайшему бару.

        Матово-чёрные колонки ревели. Карина перевернулась на бок и выгнулась, как кошка. Алекс молча смотрел перед собой. Карина села и одернула халатик.
        — Милый! — непривычно резко для себя сказала она.
        Алекс вздрогнул и посмотрел на жену, изо всех сил старавшуюся привлечь его внимание.
        — Что?
        — Ну, мииилый, — протянула она и снова легла. Алекс молчал.
        В последнее время дома он почти не разговаривал, только курил одну сигарету за другой и думал. Карина обиженно надувала губы, но Алекс ничего не замечал. Она била посуду и ревела, только тогда он приходил в себя и тащил её в постель, чтобы успокоить. Карина извела на любовь все тарелки.
        Но случалось это всё реже и реже. Карина завела любовника, затем ещё одного, и ещё, а через месяц обнаружила себя швыряющей вещи в большую спортивную сумку и нервно упаковывающей свои многочисленные туфли в коробки.
        Но Алекс даже не заметил, что перед его глазами больше не мелькает шёлковый синий халатик.

        Алекс несмело позвонил в дверь. Она распахнулась, и перед Алексом предстал профессор психологии и психиатрии Людвиг Шванц.
        — Ларго, — сказал Алекс.
        — Добрый день, мистер Ларго, рад вас видеть! — Людвиг Шванц ухмыльнулся, потряс его руку и, видимо, почуяв замешательство Алекса, буквально втащил его в кабинет.
        — Мне вас рекомендовал Сэмюель Ризус, — пояснил Алекс, с опаской осматриваясь. — А где ваша беговая дорожка? Я слышал, у каждого психолога в кабинете есть беговая дорожка.
        — Есть, есть! Как же ей не быть, — затараторил профессор. — Вставайте сюда! Смелее! — и он указал пальцем на беговую дорожку. Алекс повиновался. Профессор включил тренажёр и стал постепенно увеличивать скорость.
        — Теперь скорость полотна соответствует нормальному жизненному темпу, — сказал он. — Расслабьтесь и расскажите, что вас беспокоит.
        Алекс поморщился. Теперь, когда он быстро шагал по полотну беговой дорожки, он снова почувствовал себя прежним, восторгающимся жизнью во всех её проявлениях: мрачных и ярких, горячих и холодных, приятно-сволочных и невыносимо-восхитительных.
        — Я ничтожество, — выпалил Алекс.
        — Почему же? — спросил профессор.
        — Я убиваю людей, — ответил Алекс. — Я хирург. Девять операций из десяти со смертельным исходом.
        — Девять смертей из десяти, мистер Ларго, — сказал профессор, — это отличное мастерство. Мне шестьдесят лет, — он кашлянул, — А таких способностей я не видел нигде. И вы считаете себя ничтожеством? Вы же помогаете людям, или ваша работа заключается в чём-то другом?
        — В халтуре! — убитым голосом сказал Алекс. — Я точно знаю, что могу сделать операцию. Даром я, что ли, столько лет учился? Почему же тогда меня сбивают какие-то мелочи, и я режу мимо?
        — Какие, например, мелочи?
        Алекс сплюнул.
        — Ну, скажем, Сэм анекдот рассказывает.
        — Анекдот — мелочь?! — Людвиг Шванц заглянул в глаза Алексу, будто желая убедиться, что тот не бредит. Затем заинтересованно продолжил:
        — Скажете тоже... Что за анекдот? Да вы расслабьтесь.
        — Да не могу я расслабиться, когда люди дохнут под моими руками!!! — рявкнул Алекс.
        Профессор удовлетворённо потёр руки:
        — Ну вот, видите.
        — Что я должен видеть? — обречённо осведомился Алекс.
        — Вам уже намного лучше, — удовлетворённо объяснил профессор. — Вы попали в привычную среду и снова почувствовали, что на самом деле всё хорошо. У вас, по всей видимости, так называемая эндогенная депрессия, друг мой. Мелочи, как вы выразились, потеряли для вас значимость, и вы не испытываете от них прежнего восторга. Я бы посоветовал вам принимать дезамин, он может несколько облегчить состояние в таких случаях. Продаётся в любой аптеке без рецепта.

        Если вы забудете о чём-то, Гистер мягко напомнит вам — все дороги ведут в светлое будущее.
        Скорость — коварная штука, и поначалу ваше тело будет вздрагивать с каждым ударом сердца, а глаза увидят бесконечный туннель. Просто дышите глубже, и это пройдет.
        Не лгите сами себе, и не спрашивайте, как. Доверьтесь дыханию Гистера и следуйте намеченному природой курсу — и ваше сердце перестанет замирать на крутых поворотах жизни, а стихией вашей станет бьющий в лицо ветер. Вы поверите, что тормоза придумали трусы, и будете презирать оставшихся за бортом.
        Жить так интересно! Столько нового проносится перед глазами каждый день, что даже не успеваешь всё запомнить, понять, осознать. Мир полон ярких красок и удивительных вещей.
        Вот небосвод отражается в окнах огромного здания. И из колонок раздаётся новая песня. И сегодняшняя жертва хирургической операции необыкновенно очаровательна, вы почти влюблены. Но разве можно оставаться влюбленным в труп, когда яркие лампы светят в лицо, и, закрывая глаза, ты видишь разноцветные образы, которые исчезнут через несколько секунд — но вы успеете разлюбить юную особу, исполосованную скальпелем в приступе бешенства из-за сломавшегося так некстати ногтя.
        Разве не стоит презрения человек, упускающий этот калейдоскоп?

        Наверное, Вики было всё равно. Потому что она сидела на траве под деревом и курила, безразлично глядя куда-то вглубь летящего по тротуару потока. Повернув в очередной раз голову направо, она встретилась глазами с Алексом.
        — Мы знакомы? — спросила она. Голос был мелодичным, высоким, интонация непривычно спокойной.
        — Нет, — сказал Алекс.
        — Вики, — сказала Вики.
        — Алекс, — ответил Алекс.
        Наступила напряжённая пауза.
        — О чём задумался? — спросила Вики.
        — Почему ты здесь сидишь? — нерешительно ответил вопросом на вопрос Алекс.
        Вики потушила сигарету о землю.
        — А почему бы и нет?
        Алекс не нашёл, что ответить.
        — Я сижу там, где хочу, — твёрдо произнесла Вики. — И нет на свете существа, который мог бы мне запретить здесь сидеть.
        — А полиция?
        — Полиция меня не заметит, — Вики кивнула на свою одежду, сливающуюся с цветом домов, потому указала глазами в сторону толпы, упрямо несущейся вперед. — Посмотри на них. Они сами не знают, куда бегут. Они видят только то, что бежит рядом с ними, а я никуда не бегу. Просто сижу.
        — Но зачем?
        — А что, нельзя?
        "Сказка про белого бычка", — подумал Алекс. А вслух сказал:
        — А как же жизнь?
        — Какая жизнь? — Вики почти безразлично посмотрела ему в глаза. — Ты хочешь сказать, эта беготня — жизнь? Ты в этом живёшь? Знаешь, что я думаю?
        Алекс присел рядом с Вики.
        — Я думаю, что вы все улитки, — многозначительно сказала Вики. — Вы поставили себе реактивные двигатели и думаете, что это прогресс. А какой двигатель на улитку не поставь, она все равно сможет только ползти. Вам большего и не дано.
        — А тебе?
        — Я могу думать. А вы даже этого не успеваете, — она снова посмотрела на него. — Ты хочешь научиться?
        — Научиться чему?
        — Жить. Видеть, хотеть, любить...
        — Я умею любить, — возразил Алекс.
        — Ни черта ты умеешь, — сказала Вики. — Скажи, почему ты такой серьёзный? Ты можешь улыбнуться?
        Алекс растянул губы в улыбке.
        — Это не улыбка, — сказала Вики. — Это ухмылка. А попроще? Нет, это так же, как было. А теперь вообще никак. У тебя как будто два состояния: включено и выключено. Ты можешь сделать что-нибудь наполовину?
        Алекс покачал головой.
        — Сядь прямо передо мной, — сказала Вики и улыбнулась. — Повтори.

        Солнце, подмигнув на прощание зелёным лучом, медленно опустилось за горизонт.
        На чёрном небе тлели мириады огоньков.
        — Они тоже летят с огромной скоростью, — сказала Вики, глядя на звёзды. — Но они спокойны, хотя внутри них идут сложные процессы. Иногда я им завидую.
        — Почему?
        — Хотя бы потому, что они не ищут смысл, а следуют ему. И так было с самого начала, — Вики умолкла и задумалась.
        — Разве мы не следуем? — спросил Алекс. — Это же ты сидишь и его ищешь.
        — А разве вы следуете? — искренне удивилась Вики. — Вы рождаетесь, живёте и умираете. По крайней мере, так говорите.
        — Так и есть.
        — А тебе не кажется, что у этих трёх слов одинаковая продолжительность? Рождение и смерть — это один миг, а вы приравниваете к ним жизнь.
        — Мне кажется, ты цепляешься к словам, — сказал Алекс. — Ничего мы не приравниваем.
        — Отвлекись, — сказала Вики. — Улыбнись звёздам. И они улыбнутся тебе. И может быть — когда—нибудь — ты разглядишь что—то, чего не разглядела я. Я когда-то была такой же, как ты. Нас было много, мы все куда—то спешили, кричали, махали руками — и если кто-то был не согласен с другими, он хотел изменить мир. Целиком. Хотя не мог сконструировать даже унитаз. А теперь... — она легла на траву и закрыла глаза, — Я не ожидала, что ко мне кто-то подойдёт, просто сидела, гуляла, улыбалась...
        — Я подошёл, — сказал Алекс. — Значит, начинается новая жизнь?
        — Значит, жизнь продолжается, — сказала Вики. — Точка, новый абзац. Главное — не убей от скуки главного героя. У меня на него планы.