Лютер

        Светлой памяти Кости Сарапаева, записавшего эту лекцию.


        Прошлая лекция была посвящена эпохе Возрождения (эта лекция не сохранилась). Но в эпоху Возрождения мы наблюдаем как бы сразу несколько духовных течений, и первое, которое мы рассмотрели на прошлой лекции – это гуманизм. И вот как реакция на гуманизм и параллельно гуманизму мы отмечаем другое, противоположное течение, которое называют Реформацией или протестантизмом. Протестантизм – это реакция на схоластику, но также и реакция на гуманизм. Лютер, еще будучи августинским монахом, посетив Рим по делам своего ордена, ужаснулся распущенности местных римских нравов (потом для протестантов стало общим местом сравнивать папский Рим с Вавилонской блудницей из Апокалипсиса, а Папу – с Антихристом, или зверем, вышедшим из моря).
        Лютер является здесь ключевой личностью. Он родился в 1483 году в Германии. И это сразу отметьте. В Германии Возрождение протекало не так, как в Италии. Т.е. в Германии этот протест против средневекового уклада (если этот протест понимать под Возрождением, или гуманизмом) проявился в виде мистических движений, например, такого движения, как «братства общей жизни». По всей Германии спонтанно возникали такие братства и общины, в которых люди пытались установить непосредственный контакт со Христом. Причем Церковь поначалу не запрещала этого. Даже кардинал Николай Кузанский был близок по своим идеалам к этим братствам, и он не был отлучен от Церкви или запрещен в служении. Или другой пример – монах Фома Кемпийский, автор знаменитой книги «О подражании Христу». Он тоже формировался в рамках идеалов братств общей  жизни. Обратите внимание на само заглавие книги – «О подражании Христу»! Не подражание священнику, как это обычно бывало. И в этом подражании именно Христу, а не священнику, проявилось желание вернуться к началу, к основанию, к «подвигоположнику». Здесь также проявилось и характерное для эпохи гуманизма влияние платоновской философии. Ведь Платон что говорил? От чего все зло? – От искажения, от того, что мы исказили первоначальные идеи. Допустим, нарисовали вот здесь кота (это реальный случай – кот действительно был нарисован на доске). Но разве это настоящий кот? Ясно, что в рисунок внесены какие-то искажения: настоящие коты – они другие. Правильно? Так вот и здесь. Надо вернуться к первообразу. А как это сделать? Внести живого кота и показать? Но и этот живой кот, по Платону, будет нехороший, потому что он может оказаться паршивым каким-нибудь или мартовским (смех). Надо раздобыть хорошего кота, идеального, «кота вообще», «кота всех котов». Вот такого кота надо принести и показать: и с него надо и рисовать, а не с этого конкретного Васьки. Так и применительно к христианству предлагает поступать Фома Кемпийский: подражать не конкретному «отцу Петру» или «отцу Иоанну», а подражать самому первообразу: Иисусу Христу. Но если мы пойдем по этому пути, то в нас неизбежно начнет зреть протест. Протест этот сначала будет направлен против схоластики. В книге «О подражании Христу» нет еще протеста против духовенства. Но там уже есть протест против схоластики. Вот что мы читаем в самом начале 2 главы 1 книги: «Всякий человек по природе стремится к знанию, но что есть знание без страха Божия?» На первый взгляд, фраза как фраза, что в ней особенного? Но давайте посмотрим более внимательно, что это за фраза. «Всякий человек по природе стремится к знанию» – это ведь скрытая цитата. Откуда? С этой фразы начинается «Метафизика» Аристотеля. Если вы откроете «Метафизику», то первым делом прочтете эту фразу. Это как «Мой дядя самых честных правил» – то, с чего начинается «Евгений Онегин». Мы все знаем, с чего начинается «Евгений Онегин», а любой средневековый человек, имевший университетское образование, знал, с чего начинается «Метафизика» Аристотеля. Т.е. это была общеизвестная фраза, и все понимали, что эта фраза из Аристотеля. Видите, что Фома Кемпийский делает – самого Аристотеля критикует! «Что дает стремление к знанию без страха Божия?» – вопрошает Фома Кемпийский. Т.е. получается, что Аристотель не знал страха Божия. Христианин, согласно Фоме Кемпийскому, не должен быть любопытным, не должен стремиться к знанию в ущерб своей духовной жизни. Таков пафос этой книги – «О подражании Христу». И отметьте, что эта книга была популярна, прежде всего, в Германии и ее автор был, как и Лютер, августинским монахом.
       Вернемся теперь к самому Лютеру. Ему было 34 года, когда он прибил свои знаменитые 95 тезисов к дверям Виттенбергского собора. Он был в то время профессором Виттенбергского университета, незадолго до этого основанного. Там было еще мало студентов. Так что удивительно, почему выступление Лютера нашло такой неожиданный резонанс. Среди тех 95 тезисов были и такие, с которыми трудно не согласиться: например, что «вся жизнь христианина должна быть покаянием». Лютер был вообще очень талантлив. Он ведь перевел Библию на немецкий язык (правда, не один, а с помощниками). Ученики Лютера, студенты, которых он обучал в Виттенбергском унивеститете, стали первыми проповедниками его идей. Т.е. он умел, будучи еще 34 лет от роду, так влиять на студентов, что они слушали и внимали каждому его слову. А он проповедовал сначала в духе Фомы Кемпийского, т.е. что надо, прежде всего, свой взор обратить на Христа. И это было, в общем, нормально и не вызывало никаких сложностей, потому что Фома Кемпийский жил раньше Лютера и к моменту, когда Лютер начал проповедовать свои идеи, был уже хорошо известен.
        Лютер вопрошал: что есть человек? И сам отвечал на этот вопрос: человек есть падшее существо. Человек согрешил. Согрешил праотец Адам, и все люди согрешили. И когда Лютер повторял это и еще присовокуплял, что вся жизнь христианина должна быть покаянием, он еще не впадал в противоречие с ортодоксией. Но Лютер пошел дальше. Он усомнился в том, что человек вообще способен делать добрые дела. Ведь для того, чтобы делать добрые дела, человек должен быть добрым. Если он падший, падшее создание, если он весь в грехах, то как он может делать добрые дела? И если он, пребывая в этом падшем состоянии, еще и осмеливается при этом говорить, что он делает добрые дела, то не гордыня ли это бесовская? Делает какие-то дела, называет их добрыми и гордится ими, т.е. к греху добавляет грех, к беззаконию – еще одно беззаконие. Мало того, что делает на самом деле недоброе, но еще и называет недоброе добрым. Вспомним в этой связи опять Платона. За что Сократа называли главным мудрецом? За то, что он знал, что ничего не знает. А если перевести это в моральную плоскость? Получим – «Я знаю, что я злой, и тем самым я добрее тех, которые злые, но думают, что они добрые». Понимаете? Т.е. Лютер был как бы Сократом в нравственной сфере. Он сказал: «Я знаю, что я злой, а другие делают вид, что они добрые, а на самом деле – они злые». Индульгенции – это была уже последняя капля, которая, так сказать, переполнила чашу терпения. Вот вам истоки протестантизма.
         Еще пару слов о сходстве между Лютером и Декартом. И тот и другой искали какую-то ясность и очевидность. Один искал ее в математике, а другой – в Библии. Для Лютера Библия была примером очевидности и ясности, а учение схоластов для него было запутанным и нелепым (как, впрочем, и для Декарта). Так что неслучайно Жак Маритен объединил Лютера, Декарта и Руссо в общий класс «реформаторов», посвятив им свою знаменитую книгу «Три реформатора: Лютер, Декарт, Руссо».
         Теперь, что произошло реально. Реально произошло вот что. Лютер начал с проповеди против индульгенций. Что такое индульгенция? Индульгенции и сейчас существуют в Католической Церкви – это отпущение временной кары за грехи, то, что у православных называется епитимья, т.е. то наказание, которое накладывает священник после того, как отпускает грехи на исповеди. Т.е. исповедь состоит из трех частей: сокрушение в грехе, исповедание греха и «изглаживание» греха, т.е. выполнение наложенной епитимьи. И вообще, если внимательно читать Библию, то это так и получается. Ведь смотрите, что Иоанн Креститель говорит тем, кто приходил к нему креститься: «Сотворите достойный плод покаяния и не думайте говорить: Отец у нас Авраам…» Т.е., кроме раскаяния, надо было еще принести некие плоды. Тогда все будет в порядке. Т.е. надо на деле раскаяться: не на словах, а на деле. Т.е. здесь все логично, и Церковь – и Православная, и Католическая – и сейчас не отказываются от того, что надо епитимью исполнять. Пусть это будут поклоны, как, допустим, в Православной Церкви, пусть это будет пост, пусть это будет чтение каких-то молитв, пусть это будут дела милосердия, но только пусть это не будет просто уплатой денег. От замены епитимьи «денежным штрафом» Церковь отказалась. Потому что это не то, что имел в виду Иоанн Креститель, когда говорил: «Сотворите достойный плод покаяния». Хотя евреи и понимали, что жертва на Храм – святое дело. У евреев даже было представление, что можно клясться золотом Храма (ср. Мф 23, 16-17). Вот средневековая продажа индульгенций – примерно то же самое. Это, конечно, не означает, что человек мог купить индульгенцию, а потом убить продавца индульгенций (как это изображали на карикатурах – и у нас в учебнике по истории средних веков была такая карикатура, и также в «Детской Энциклопедии», Т. 7,  М., 1961, с. 177). Потому что приобретение индульгенции – это лишь часть покаяния, а не все покаяние: поэтому, если человек не кается вообще, ему индульгенция совершенно не нужна, она ему не поможет. Индульгенция должна быть связана с глубоким раскаянием, и люди, приобретавшие индульгенции за деньги во времена Лютера, может быть, были подобны той евангельской вдове, которая последнее свое пропитание отдала в сокровищницу Иерусалимского храма. И Христос похвалил эту вдову. Т.е. Христос не был против тех людей, которые покупали индульгенции. Но, по-видимому, Он был против самой практики продажи индульгенций, и в итоге Церковь от этой практики отказалась (это произошло после Тридентского собора). Индульгенция осталась в Католической Церкви как чисто духовное дело: молитва, милостыня, паломничество, пост и другие умерщвления плоти. Все вернулось в нормальное русло, как было в первые века христианства. Сейчас тех эксцессов, которые имели место в начале XVI в., уже нет, и, может быть, Лютер, подняв этот вопрос об индульгенциях, сослужил Церкви полезную службу. Но, к сожалению, Лютер на этом не закончил. Если бы весь спор ограничился индульгенциями, то, возможно, было бы достигнуто примирение. Но дальше пошло другое: Лютер поставил под вопрос необходимость Церкви как иерархической структуры: Папа, епископы, священники и т.д. Т.е. зачем нам вообще эта иерархия земная, почему мы не можем получать благодать непосредственно от Самого Христа через личное обращение к Нему? Действительно, Христос ждет от нас глубокого личного, внутреннего обращения. Ведь Он говорит: «Дай мне свое сердце». Ему не нужны наши деньги. Он хочет, чтобы мы отдали Ему всего себя. Но, с другой стороны, кто может сказать, что Фома Аквинский, например, или другой католический богослов – против этого, и кто из католиков говорит, что не нужно посвятить Богу всего себя?
         Итак, нужна ли церковная иерархия? Возникает встречный вопрос: а хотел ли Иисус Христос, чтобы была иерархия? И вот, когда сами лютеране начинают внимательно читать Евангелие – то, что они вроде бы должны делать, – они видят, что в Евангелии есть это, есть эта иерархия: есть и Петр, есть и апостолы, которым дана некая власть, есть и преемники апостолов… Другое дело, что священники, епископы и папы должны быть похожи на этих апостолов, а они, к сожалению, иногда бывают на них не похожи. Это, так сказать, злоупотребления. Но есть такое древнее изречение: «Злоупотребление не отменяет пользования» («Abusus non tollit usum»). Есть хирурги, которые плохо делают операции: что ж, вообще не оперироваться после этого? Есть жены, которые мало любят своих мужей; что же – вообще не жениться после этого? Есть родители, которые мучают своих детей, истязают их: что же, после этого всех родителей лишить родительских прав, чтобы никому не было повадно? Есть люди, которые мучают животных, так что же: вообще запретить владеть домашними животными? Невозможно все предусмотреть. Конечно, будут плохие священники, конечно, будут плохие епископы. Вопрос в том, нужны ли они вообще и от Бога ли это?
         Я познакомился в Америке с одним бывшим лютеранином (д-ром Уильямом Маршнером), который пришел в Католическую Церковь сознательно, а не потому, что ему в Католической Церкви платили больше денег. Он пришел в Католическую Церковь просто по убеждению, потому что он увидел, что Св. Писание, которое является единственным авторитетом для лютеран, говорит о том, что эта иерархия на самом деле есть и, более того, что она была в планах Божиих изначально.
        Третья идея Лютера – это перевести Библию на немецкий язык и сделать ее общедоступной книгой. Это требование, может быть, сейчас кажется нам странным, но в то время (во времена Лютера) Библия не была книгой, легко доступной для мирян. Сейчас у вас есть такой предмет в Колледже [католической теологии им. Св. Фомы Аквинского в Москве] – Введение в Библию. Дон Бернардо (священник, который вел этот предмет в Колледже католической теологии им. Св. Фомы Аквинского) ссылается на "Dei Verbum" (т.е. на Догматическое постановление II Ватиканского собора «О Божественном Откровении»). Однако "Dei Verbum" совсем не отражает той практики, которая имела место в Католической Церкви в конце XV – начале XVI в. В то время в Католической Церкви уже существовали, впрочем, переводы Библии на европейские языки: на английский, на французский, на немецкий и даже на каталонский (перевод Библии на каталонский язык был сделан в XV в.; Библию на каталонском языке читала Тереза Авильская, как об этом сообщается в ее биографии). Но подчас те или иные переводы запрещались: не потому, что сам по себе перевод Библии есть дело греховное, а по причине намеренных искажений. Очень часто альбигойцы и другие еретики переводили Библию неправильно, искажая смысл библейского текста в пользу своего лжеучения. 
         И, наконец, несколько слов о знаменитом тезисе Лютера – sola fide (спасение одной верой). Что это значит? Это значит отрицание всяких добрых дел. Так как человек есть падшее существо, добрые дела не могут его спасти. Его спасает лишь вера. В человеке нет ничего хорошего, за что он мог бы зацепиться, кроме веры. Веры во что? В то, что он – падшее создание, и в то, что есть Искупитель, Который может его спасти. Здесь, как и у Декарта: неподвижная точка преобразования. Любой мой грех является лишь еще одним доказательством моей падшести. Даже моя попытка себя оправдать лишь еще ярче и сильнее демонстрирует мою падшесть. Т.е. в падшести усомниться нельзя: как и у Декарта – нельзя усомниться в факте сомнения. Лютер рассуждал так же, как Декарт: я все могу подвергнуть сомнению, кроме того, что я падшее существо, ибо совесть меня обличает. Я грешник, и притом тяжкий грешник – это одно несомненно, и чем больше я грешу, тем ярче я осознаю эту истину (может быть, этим объясняется парадоксальный, на первый взгляд, афоризм Лютера: «Pecca fortiter» – «Греши сильно»). И в таком состоянии грешник понимает, что если нет искупления, то ему остается лишь покончить жизнь самоубийством. Поэтому от первой очевидной идеи падшести (а за ней, как покажет позднее Кант, скрывается еще более фундаментальная очевидность – «нравственный закон внутри нас») Лютер переходит к не менее очевидной идее искупления («принудительно очевидной», ибо если бы искупления не было, наступил бы конец всякому дальнейшему философствованию). В этом нерв протестантизма, как нерв картезианства – в универсальном сомнении и выходе из него через cogito ergo sum. Здесь похожее рассуждение: «Я грешник, но я не умираю; следовательно, есть Искупитель». Это и есть спасение верой, только верой (sola fide), верой в Искупителя. Если я ощутил себя падшим, и ощутил необходимость искупления, и уверовал в Искупителя, то моя судьба решена, и я уже, можно сказать, прощен и спасен.
         Ну и плюс к этому еще добавилось отрицание церковного предания и «жизнь по Библии». Библия становится единственным и последним аргументом в споре. Поэтому Лютер и сказал: «Если меня не убедят ссылками на Библию, я не покаюсь. На этом стою и не могу иначе» (“Hier stehe ich. Ich kann nicht anders. Gott helfe mir. Amen”). Но парадоксально, что многих лютеран и кальвинистов Библия привела к католичеству. Внимательный анализ библейских текстов показал им, что Католическая Церковь – это то, что пожелал создать Иисус Христос. И когда лютеране приходят (а точнее, возвращаются) в Католическую Церковь, они очень полезное дело делают для самой Церкви: они приходят, не будучи заражены многочисленными пороками и недостатками, к сожалению, столь распространенными в церковной среде (это и обрядоверие, и лицемерие, и многое другое). Обращенные лютеране приносят свежие идеи и искренний духовный порыв. То, что для католиков уже превратилось в рутину, они способны воспринять со всей незамутненной свежестью как бы еще детского сознания. 
 
Last lecture was devoted to the Renaissance (this lecture has not been recorded). But during the Renaissance we see, as it were, several spiritual currents, and the first thing that we looked at in the last lecture - it is humanism. And in response to humanism there appeared a movement which is called the Reformation or Protestantism. Protestantism is a reaction to scholasticism, but also a reaction to humanism. Luther, while still being an Augustinian monk, visiting Rome on business of his order, was horrified by the laxity of the local Roman mores (and later for Protestants it has become a commonplace to compare papal Rome with the Whore of Babylon of the Apocalypse, and the Pope to the Antichrist, or the beast emerged from the sea).
        Luther is the key person here. He was born in 1483 in Germany. And it immediately should be marked that in Germany the Renaissance proceeded not like in Italy. In Germany the protest against the medieval way of life (if this protest is meant by the Renaissance or humanism) manifested itself in the form of mystical movements, for example, such a movement as "Brethren of the Common Life." Across Germany there spontaneously arose such brotherhoods and communities in which people tried to establish direct contact with Christ. And at first Church did not forbid it. Even Cardinal Nicholas of Cusa was close to the ideals of these fraternities, and he himself was not excommunicated or suspended from his ministry. Or another example - the monk Thomas a Kempis, author of the famous book "The Imitation of Christ." He, too, was formed under the ideals of Brethren of the Common Life. Note the title of the book itself - "Imitation of Christ"! Not an imitation of the priest, as it usually happens. And this imitation of Christ, not of the priest, expressed a desire to return to the beginning, to the sources, to the primitive Christianity of the martyrs. It also demonstrated the characteristic of the era of humanism, namely the influence of Platonic philosophy. For what was the main thesis of Plato? From which source comes all evil? - From the distortion of the original idea. For example, here we drew a cat (this is a real case - the cat was actually drawn on the blackboard). But is it a real cat? It is clear that the figure included some distortions: real cats - they are different. Right? So here, too. We must go back to the prototype. And how to do it? Bring here a live cat and show it? But this live cat, according to Plato, is bad, because it may be a lousy cat or a March cat (laughter). It is necessary to get a good cat, a perfect cat, "the cat as it is", "the cat of cats." Such a cat we must bring and show: but not this particular Vas’ka. Thomas a Kempis offers us to do the same thing, but in relation to Christianity: not to emulate a particular "Father Peter," or "Father John," but emulate the prototype: Jesus Christ. But if we go down this path, then we will inevitably begin to ripen protest. The protest will be at first directed against scholasticism. In the book "The Imitation of Christ" there are yet no signs of a protest against the clergy. But already there is a protest against scholasticism. Here is what we read in the beginning of 2 Chapter of the 1 Part of the book: "Every man naturally desires knowledge, but what good is knowledge without fear of God?" At first glance, the phrase as a phrase, nothing special. But let's look more closely into that phrase. "Every man naturally desires knowledge" (Omnis homo naturaliter scire desiderat) - this is a hidden quote. With this sentence begins the "Metaphysics" of Aristotle. If you open the "Metaphysics", the first thing you read will be this phrase. It's like "My uncle has most honest principles" -  the first line of "Eugene Onegin". We all know how "Eugene Onegin" begins, as any medieval man, who had a university education, knew how "Metaphysics" of Aristotle begins. It was a well-known phrase, and everyone knew that it was the phrase of Aristotle. See what makes Thomas a Kempis – he dares to criticize Aristotle himself! "What good is knowledge without fear of God?" (Sed scientia sine timore Dei quid importat?) - asks Thomas a Kempis. It turns out that Aristotle did not have the fear of God. Christians, according to Thomas ; Kempis, should not be curious, should not seek knowledge to the detriment of their spiritual life. This is the pathos of this book - "The Imitation of Christ." And note that this book was popular, especially in Germany and its author was, like Luther, an Augustinian monk.
We now return to Luther himself. He was 34 years old when he nailed his famous 95 theses to the door of the Wittenberg Cathedral. He was at that time a professor at Wittenberg University, that was recently founded. There were still few students there. So I wonder why Luther’s “performance” found such an unexpected response. Among the 95 theses there were those with which it is difficult not to agree, for example, that "Jesus Christ wished that the whole life of the faithful should be repentance." (Jesus Christus omnem vitam fidelium poenitentiam esse voluit). Luther was very talented. After all, he translated the Bible into German (though not alone, but with his assistants, and in fact it was not the first German translation of the Bible). The disciples of Luther, the students that he taught at Wittenberg university, were the first preachers of his ideas. He knew, when he was still 34 years old, so to influence the students, that they hanged on his every word. And he preached first in the spirit of a Thomas a Kempis, i.e. that it is necessary, first of all, to focus one’s gaze on Christ. And it was, in general, normal and did not cause any difficulties, because Thomas a Kempis lived long before Luther and by the time Luther began to preach his ideas, was already well known.
        Luther asked: What is man? And he answered this question: a man is a fallen creature. Man sinned. Forefather Adam sinned, all people have sinned. And when Luther repeated this and then added that the whole Christian life must be repentance, he had not yet lapsed at odds with orthodoxy. However, Luther went on. He doubted that man was able to perform good works. After all, in order to be able do good works, a person must be good. If he is fallen, fallen creation, if he is full of sins, how can he do good works? And if he is staying in this fallen state, yet at the same time dares to say that he is able to perform good works, is that not the diabolical pride? Makes some actions, calls them good, and is proud of them, i.e., adds sin to sin, iniquity to iniquity. Not only does what is actually evil, but also calls evil good. Let us remember in this connection again Plato. For what Socrates was called by the oracle of Delphi the wisest of all men? Because he knew that he knew nothing. And if we translate this into a moral plane? "I know that I am evil, and thus I am better than those who are evil, but consider themselves good." You see? Luther was like Socrates in the moral sphere. He said: "I know that I am evil, while others pretend that they are good, but in reality they are also evil." Indulgences - it was a last straw, which, so to speak, filled up the cup. Here you have the origins of Protestantism.
         Just a couple of words about the similarities between Luther and Descartes. Both were looking for some clarity and evidence. One looked for it in mathematics and introspection, the other - in the Bible. For Luther the Bible was clear and obvious, and the teaching of the schoolmen was confusing and absurd (and, incidentally, this  critical attitude toward scholasticism was shared by Descartes). It is no coincidence that Jacques Maritain joined Luther, Descartes and Rousseau in the general class of "reformers", analyzing them in his famous book "Three reformers: Luther, Descartes, Rousseau."
Now, what really happened? In reality, that's what happened. Luther began to preach against indulgences. What is an indulgence? Indulgences still exist in the Catholic Church - a remission of the temporal punishment for sins that the Orthodox called penance, i.e., the punishment that a priest imposes before absolution in the sacrament of confession. Confession consists of three parts: contrition, confession of sins and the "blotting out" of sins, i.e., doing penance. And anyway, if you read the Bible carefully, it turns out like that. After all, look what John the Baptist said to those who came to him to be baptized: "Produce fruit worthy of repentance." That is, in addition to repentance, you are to bring some good works. Then everything will be all right. We must repent actually not in words but in deeds. Here everything is logical, and the Church -  both Orthodox and Catholic – claims that it is necessary to perform penance. Let it be bowing, as, say, in the Orthodox Church, let it be fast, let it be some prayers, let it be works of mercy. From replacement of penance by "a fine" Church stepped back. Because this is not what he had in mind, John the Baptist, when he said: "Produce fruit worthy of repentance." Although Jews thought that the sacrifice for the needs of the Temple could be a holy cause. The Jews even had the idea that one could swear by the gold of the Temple (cf. Mt 23, 16-17). Medieval sale of indulgences is essentially the product of the same mentality. This, of course, does not mean that a person could buy an indulgence, and then kill the seller of indulgences (as depicted in the cartoons - and in the Soviet school textbook on the history of the Middle Ages there was such a cartoon). Because the purchase of an indulgence pertains only to doing penance, and penance is not all: therefore, if a person does not have a sincere contrition for his sins, an indulgence will not help him. Indulgence must be linked with deep remorse, and people who purchased indulgences for money in Luther's time, maybe, were similar to that widow of the Gospel, who put all she had to live on into the treasury of the Temple. And Christ praised this widow. So Christ was not against those people who bought indulgences. But, apparently, he was against the very practice of selling indulgences, and as a result the Church stepped back from this practice (after the Council of Trent). Indulgence remains in the Catholic Church as a purely spiritual thing: prayer, alms, pilgrimage, fasting and other mortifications. All back to normal, as it was in the first centuries of Christianity. Now the excesses that took place at the beginning of the XVI century were somehow to be stopped, and perhaps Luther, raising the issue of selling the indulgences, performed some useful service to the Church. But, unfortunately, Luther did not end there. If the whole dispute was limited to selling indulgences, then there might have been a reconciliation reached. But Luther questioned the necessity of the Church as a hierarchical structure and especially the role of the Pope in it. Why do we need this earthly hierarchy, why can’t we receive grace directly from Christ by establishing personal relations with Him? There certainly is some sense in that. Christ really wants us to undergo deep personal inner conversion. After all, He says: "Give me your heart." He does not need our money. He wants us to give Him all of ourselves. But, on the other hand, who can say that Thomas Aquinas, for example, or another Catholic theologian was against it, and who among the Catholics says one does not need a deep inner conversion?
So is the Church hierarchy necessary? There is a counter-question: Did Jesus Christ want to create a hierarchy? And now, when they themselves, the Lutherans, begin to read the Gospel attentively - what they are supposed to do - they see that in the Gospels there are obvious signs of a hierarchy: there is Peter, there are the Apostles, to whom a certain power is given, there are successors of the apostles... Another thing is that priests, bishops and the Pope himself should be similar to the Apostles, and they are, unfortunately, often not similar to them. That is to say, they abuse their power. But there is an ancient saying: “The abuse does not cancel use” («Abusus non tollit usum»). There are surgeons who perform bad operations: well, shall we abstain from undergoing operations because of that? There are wives who care little for their husbands: should we not get married then? You can not foresee everything. Of course, there are bad priests, of course, there are bad bishops. The question is whether they are necessary at all and whether their spiritual power is from God?
         I met in America a former Lutheran (Dr. William Marschner), who joined the Catholic Church deliberately, not because he was the Catholic Church promised to pay him more money. He joined the Catholic Church simply by conviction, because he saw that the Holy Scripture, which is the only authority for the Lutherans, said that the Church hierarchy actually is necessary and, moreover, that it was in God's plan from the beginning.
        The third idea of Luther was to translate the Bible into German and make it universally accessible book. This requirement may now seem strange to us, but at that time (in the time of Luther) the Bible was not a book easily accessible to the laity. Now you have such a subject in the College [of Catholic Theology named after St. Thomas Aquinas in Moscow] - "Introduction to the Bible" (it was taught by the dean of the College - the Italian Catholic priest Bernardo Antonini). Don Bernardo certainly refers to “Dei Verbum” (i.e. the Vatican II document on the divine revelation). However, “Dei Verbum” does not reflect on the practices that took place in the Catholic Church in the late XV - early XVI century. By the way in the times of Luther there existed already the translations of the Bible into many European languages: Old English, Old French, old German and even Catalan (Bible translation into the Catalan language was made in the XV century and St. Teresa of Avila was in possession of it, as it is reported in her autobiography). Still, the translations were sometimes looked upon with suspicion (and some of them were indeed prohibited), but not because the translation of the Bible was considered a sin, but out of fear of distortion. Very often, the Albigenses and other heretics translated the Bible wrongly, deliberately distorting the meaning of the biblical text in favor of his false teachings.
And finally, a few words about the famous thesis of Luther - sola fide (salvation by faith alone). What does it mean? This means denial of all good works. Since man is a fallen creature, good works can’t save him. He is saved by faith alone. In man there is nothing good which he could cling to, except faith. Faith in what? In the fact that he is a fallen creation, and that there is a Redeemer who can save him. Here, as with Descartes: the fixed point of the transformation. Any of my sins is just one more proof of my fallenness. Even my attempt to justify myself only highlights it all the more. The Fall can not be doubted. Like with Descartes - you can’t doubt the fact of doubt. Luther argued just as Descartes: I can doubt everything, but I can’t doubt the fact that  I am a fallen creature, for my conscience reproves me. I am a sinner, and, moreover, a grave sinner - this I know for certain, and the more I sin, the more I realize this truth. Maybe this explains the aphorism of Luther: «Pecca fortiter» («sin boldly»), -  that seems at first glance paradoxical. And in this state, a sinner realizes that if there is no redemption, he can only commit suicide. Therefore, from the most clear idea of the Fall (and behind it, as Kant later showed, lies an even more fundamental evidence - "the moral law within us") Luther moves to a less clear but necessary idea of redemption (necessary, because if there were no redemption, all further philosophizing would be futile). This is the nerve of Protestantism, like the nerve of the Cartesian philosophy is in the universal doubt and living through the “Cogito ergo sum”. Here we find a similar argument: "I am a sinner, but I am not dying; therefore, there should be a Redeemer." That is salvation by faith, by faith alone (sola fide), by faith in the Redeemer. If I feel myself a fallen creature, and feel the need for redemption, and believe in the Redeemer, my fate is sealed, and I can say, that I am forgiven and saved.
        Well, we must add to it the negation of ecclesiastical tradition and the "life according to the Bible." The Bible is the only and the last argument in the dispute. Therefore, Luther said, "If I am not convinced by the references to the Bible, I will not repent. Here I stand, and I can’t help it. So help me God. Amen» ("Hier stehe ich. Ich kann nicht anders. Gott helfe mir. Amen"). But paradoxically, that many Lutherans and Calvinists were led by the Bible to Catholicism. A careful analysis of biblical texts showed them that the Catholic Church - this is what Jesus Christ wanted to create. And when the Lutherans come (or rather, return) in the Catholic Church, they are doing a very useful thing to the Church herself: they come without being infected with numerous defects and shortcomings, unfortunately, so common in the Church environment (this clinging to particular devotions, hypocrisy, and much more). Converts from lutheranism bring fresh ideas and a sincere spiritual impulse. The facts that for Catholics have become a routine, they are able to see with all freshness of a child's perception.