Запрещённая ловля сетью

ТАТЬЯНА ЯРУНЦЕВА - ПЯТОЕ МЕСТО В ВОСЕМНАДЦАТОМ КОНКУРСЕ ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

 
        В тот год мы приехали в Вологодскую губернию навестить наших стариков вдвоём с моим отцом. Дед с бабушкой жили уже в чужом доме, в другой деревне, тоже покинутой молодежью. А дедова деревня стояла пустая. Почти все дома были целы, но местные власти давно прекратили доставку туда продуктов и почты, и последние старики, в том числе и наши, вынуждены были перебраться поближе к цивилизации. Жили в огромном доме старого дедова приятеля, который в свою очередь переехал в город к своим детям. Старым людям жить в чужом доме было неуютно, и пользовались они постройками с оговоркой – не свое, хотя ясно было, что прежний хозяин не вернется сюда никогда.

        А километрах в четырех, в родной деревне с красивым названием Гляденово остался роскошный двухэтажный дедов дом, построенный им самим – он был первоклассным плотником. Дедов дом стоял в самом центре деревни, на перекрестке двух улиц, одна из которых спускалась к озеру неземной красоты. Оно было правильной овальной формы и очень комфортного размера - не слишком большое, но и не маленькое. На противоположном от деревни берегу, в разъёме хвойного леса, на большой поляне, полого спускавшейся к озеру, белела чудом сохранившаяся каменная церковка. А недалеко от неё пустующий домик сельской школы под огромной берёзой, выделявшейся светлой листвой на фоне тёмно-зелёного хвойного окружения. И вся эта красота дополнялась ясным светло-голубым  небом и снизу – более глубокой и подвижной синью озера. Сейчас оно постепенно превращается в болото, так как деревня опустела, зимой никто не делает во льду проруби и рыба дохнет без воздуха и гниёт – озеро питается только подземными ключами.  И вот к этому озеру направились мы с отцом однажды с большими корзинами для рыбы.
               
        Там нас уже ожидал по договоренности Николай Поликарпович, тихий, одинокий и набожный человек неопределенного возраста, заядлый рыбак, проживший всю жизнь в этой деревне, в родительском дому, как он говорил. Как и мой дед, он вынужден был уехать. Он перебрался на Украину. Теперь он был шахтером, у него был нездоровый цвет лица и очень продолжительный отпуск, он проводил его неизменно на берегу родного озера. У него и сети были припрятаны, и до поры их никто не похитил. Ловлю рыбы сетью в гляденовском озере Николай Поликарпович не считал чем-либо противоправным, полагая, что она всё равно гибнет зимой почти полностью и только отравляет природу, разлагаясь. Я соглашалась, а мой отец от нарастающего азарта вообще отказывался рассуждать на всякие щекотливые и не относящиеся к технике лова темы.   
               
          Начало путины намечалось ближе к вечеру, у меня было свободное время, и я отправилась рассматривать опустевшую деревню. Зрелище было почти фантастическое. Огромные, облицованные  вылинявшим и оттого серебристо-серым тёсом дома утопали фундаментами в гигантской сочной траве. Крыши тоже были покрыты деревянными чешуями – дранкой, почти как церкви в Кижах. Временами от меня шарахались одичавшие кошки. И больше – ни души.

         …Но, уже темнело, и мы стали собираться к озеру. Здесь, на Вологодчине, в августе уже начинаются заморозки по ночам. А тогда был пик очень короткого и жаркого северного лета, вечер был необыкновенно тёплый. Мы загрузились в два дубаса – местные плавсредства. Я, конечно, была всего лишь на подхвате, скорее, просто сочувствующим наблюдателем. Но вдохновлялась ощущением сопричастности. Дважды «мы» забросили невод и не вытащили ничего. А труд это был немалый.
Третий раз, как в сказке, принёс нам волшебный результат.
 
       Уже совсем стемнело. Сеть мы забросили в другом конце озера, непуганом. Мужчины перебрались в один дубас и занялись стягиванием концов сети, а меня - на том, что поменьше, отправили в свободное плавание, видимо, чтобы я не спугнула удачу. Я, аккуратно погружая в воду вёсла, без всплесков, в полной тишине покинула рыбаков не без сожаления. Оглянувшись через минуту, я не увидела их. Я не увидела ничего, даже своей руки, поднесённой к самому лицу. Такой тёмной ночи я не помню в своей жизни. Я не понимала, почему так темно – ярких звёзд было полное небо, по всему куполу, они отражались всем своим несметным количеством в безмятежной, идеально гладкой воде. Но ничего не освещали. Вокруг озера лесистый берег только угадывался – на фоне звёздного мерцания в небе и в озере - неширокая зубчатая совершенно чёрная полоса, в которой звёзды не отражались.  В довершение стояла полная тишина, только слышались негромкие короткие фразы моих рыболовов. Они, кстати, были от меня уже довольно далеко, вернее, я от них.

        Я ощутила себя парящей в огромном космосе – тишина и неподвижность, и всё усыпано звёздами вверху и внизу, за бортами дубаса. Из-за отражения звёздного неба пространство подо мной казалось таким же бесконечным. Чтобы вернуться в реальность, я решила опустить ладонь в воду, чтобы определить границу двух миров - существующего и отражённого. Но не обнаружила этой границы! Я в испуге отдернула руку. Но вскоре ощутила, что рука всё-таки намокла. Это вода, в довершение всем чудесам, была совершенно той же температуры, что и воздух. Я стала повторять свой опыт с восторгом - рука не замечала перехода границы двух сред. Мне представлялось это как волшебный гимн всего мироздания сразу. Время будто замерло, повисло в тишине.   

        Но вдруг я услышала дыхание в темноте, совсем близко. Кто-то приближался ко мне по воде. Но ничегошеньки не было видно. Мрак. Я окаменела от страха. Вообразить я смогла только голову лохнесского чудовища, она дышала и пофыркивала уже возле меня. Именно неизвестность нагоняла страху. Этой ночью я вполне допускала существование здесь, в глуши, доисторического животного. Но существо, миновав моё плавучее пристанище, проследовало дальше. Покой мой был разрушен. Всё-таки это был не мой мир. Я здесь была лишь восторженной гостьей.

         И вот всё вокруг изменилось, проявилось, засверкало, стало выпуклым, объёмным. Взошла луна. Вода на озере поражала своей безукоризненно гладкой, невозмутимой поверхностью. После полного мрака – светло почти как днём.
Все мои страхи улетучились. В довершение из леса, с другой стороны озера, противоположной дедовой деревне, послышались смех и дурашливые повизгивания девушек. Это меня очень обрадовало. Я вспомнила, что в той стороне есть ещё одна деревня. Значит, там живут ещё, даже есть молодёжь, которой не лень болтаться ночью по лесу и дурачиться на всю округу.

         Тут мои размышления прервал негромкий голос родителя. Он как-то сдавленно позвал меня – Таня, подгребай сюда, пожалуйста. Что-то меня в его голосе насторожило. Я направилась к ним. Рыбаки молча, не глядя на меня, возились со снастями. Подъехав ближе, я увидела, что дубас их по самые борта осел в воду и до краёв наполнен серебрящейся под луной плотвой. Ноги мужчин утопали в рыбе. А ещё они держали концы сети, в которой, как в огромной авоське, трепыхались и подпрыгивали крупные рыбины. Бессчётное количество. Я сразу поняла, от чего у папули перехватило горло – азарт. Мы и мой дубас загрузили под завязку, а остальное кое как закрутили и тянули за собой прямо в сети. Хорошо, что на озере был полный штиль, а то не знаю, как бы мы выкрутились из такой ситуации. Двигались очень медленно в свою гавань, с риском утонуть и утопить всё с таким трудом добытое добро.

         Уже на берегу я поделилась своей радостью насчёт молодёжного веселья за озером. Но Николай Поликарпович очень удивился моим фантазиям. Оказывается, это всего лишь пробовали голос молодые волчата. А людей никаких там нет давным-давно. Вот страсти - мордасти! Я струсила задним числом и  спросила его – кто же мог проплывать мимо меня в темноте? Остановились на бобре или выдре. Моя Несси была отвергнута, как нелепый домысел.
С большим трудом мы перетаскали корзинами всю рыбу в дом к Николаю Поликарповичу и разбрелись спать. Мне отвели лучшее место - на печи. Я уставшая и перегруженная впечатлениями, уснула моментально, как будто провалилась в омут.
               
         Проснулась я позже всех. Выйдя в коридор, услышала на сеновале, куда мы сносили вечером пойманную рыбу, удивительно бойкий и азартный говор Николая Поликарповича. Я решила не мешать беседе и тихонько сбегать на озеро умыться. Взяв свою косыночку вместо полотенца, я спустилась по скрипучей, покосившейся, но вполне крепкой лестнице на первый этаж, к выходу. Солнце ещё не поднялось высоко и игриво заглядывало в маленькие оконца, прохладный свежий воздух уже в сенях заструился в лёгкие каким-то целебным благоуханным нектаром, и счастье бытия проявилось во всей своей полноте. С блаженной улыбкой я вышла на высокое крыльцо. Прямо передо мной, в густой нетоптаной траве головой к ступенькам, раскинув руки, лежал вниз лицом человек. Сердце моё остановилось, и тошнотворная слабость растеклась по мышцам. Это было нереально, невозможно и невыносимо страшно. Если бы это продлилось ещё немного, я, наверное, упала бы без чувств-с. Но человек зашевелился, поднял голову, и я стала узнавать в нём своего любимого папулю. Мне стало легче, но тут- же возникло опасение за рассудок, поскольку папуля только что разговаривал на втором этаже с Николаем Поликарповичем. Однако он поднялся и, подтверждая свою материальность,  со смущенной улыбкой направился к крыльцу.  Оказывается, они успели выпотрошить уже почти всю рыбу, утомились и решили отдохнуть и приготовиться к завтраку. А отец вышел обтереть в росе окровавленные руки, чтобы хоть взяться за рукомойник, да так заигрался, стоя на коленях, так опьянел от утренних запахов, что в умилении опустился  лицом в мягкую густую траву, приник истосковавшейся душой к милой вологодской земле. Тут-то я его и застигла.  А Николай Поликарпович, подолгу живший на озере в полном одиночестве, имел, как оказалось, привычку разговаривать сам с собой, причём с удовольствием и без досадного смущения.

      С озера я вернулась прямо к самовару. Завтрак был лёгким, а вот чаепитие затянулось. По-моему, мы втроём опустошили за разговорами два самовара. Николай Поликарпович обычно относил излишки рыбы для обмена на продукты в обитаемые деревни, а себе сушил её очень ловко в печи. Мы же с отцом свою, уже выпотрошенную половину рыбы загрузили в корзины и, попрощавшись и пообещав не распространяться в деревне про необыкновенную ночную удачу, отбыли, отягощённые грузом и выпитым чаем. Не терпелось удивить своих стариков и похвастать успешной рыбалкой.