Солнце в спицах Гл 1. Сорок девятый...

   Трудно точно сказать когда это началось. Может в три года, а может чуть позже, но в один прекрасный день дома появился он. Если быть точным, в том виде как мы привыкли его видеть, он предстал перед ними несколько позже, а пока батя перекантовал через борт старого ГАЗона со связистской эмблемой на обшарпаной двери несколько мешков, звонко брякнувшихся в траву у бабушкиной калитки.
   Вовка сидевший в самодельной тележке, которую дедушка смастерил совсем недавно , следил за действом с разинутым ртом, прикидывая, будет ли в этих мешках что либо более напоминающее пулемёт, чем тот кусок бруса с криво прибитым куском фанеры, в его прорезь можно было наблюдать за дорогой по которой то и дело сновал народ. Соседи проходя мимо выражали своё восхищение Вовкиной тачанкой не забывая помянуть золотые дедушкины руки, сотворившие такую нужную вещь.
   Вовке и самому очень нравилась тележка, гладко выстроганные борта которой отливали розовым на солнце и вкусно пахли кедровой смолой, капельками выступившей из коричневых прожилок.
   Ещё он был горд новой дедушкиной зимней шапкой, которая была очень похожа на лётный шлем, особенно если одеть очки , которые дедушка использовал как защиту от стружек. Но это были настоящие лётчистские очки.  Все пацаны на улице мечтали о таких и страшно завидовали Вовке, когда играя в колотых на пластины дровах, строили кабину самолёта и распределяли роли в игре «хроника пикирующего бомбардировщика». Благодаря такой экипировке можно было претендовать на звание стрелка-радиста, и орать как оглашенному изображая стрельбу из пулемёта, выпиленного из лучшей строганной доски, выделенной дедушкой из личных запасов, для любимого внука.
   Дедушка был столяром в леспромхозе и материал в его мастерской под навесом был всегда первоклассный. Вовка готов был целыми днями торчать там, перебирая аккуратные стопочки реек и дощечек, из которых можно было сделать столько пистолетов и ружей . Тем более что ножовки, стамески, рубанки и прочий всевозможный инструмент был тут же аккуратно развешен по стенам.
   Выбрав особенно приглянувшуюся ему доску, Вовка рисовал пистолет в самой середине, оставляя по сторонам добрые куски идеальной доски, после распиловки годящиеся только в отходы. Устраивался с доской на табурете и прижав её коленом врезался остро наточенными зубьями специально для него изготовленной дедушкой, маленькой удобной ножовки в строганую кедровую гладь.
   Сначала ножовка шла легко, гладко прорезая волокна просушенной древесины. Но пропилив доску до половины, она словно на что-то наткнулась и стала уходить в сторону. Вовка сопя , изо всех сил налегал на шлифованную ручку инструмента, желая во чтобы то не стало завершить нелёгкую работу.
Но тут на процесс созидания упал батин взгляд. Батя вышел покурить на крыльцо и увидев в проёме навеса страдания Вовки заподозрил неладное.
- Ты чего рвёшь инструмент - затянувшись беломором спросил отец.
- Не пилится - в тон ему пробурчал Вовка и для наглядности налёг всем телом на ручку ножовки.
   Батя спустился с крыльца и подойдя к Вовке, вытянул из доски ножовочное полотно. Освобождённая доска упала на пол и перед глазами предстал табурет с распиленным до половины седением. Надо сказать, что у дедушки каждый табурет был произведением искусства. Вовка не раз наблюдал за дедушкиными руками, когда тот тщательно и неторопливо подготавливая каждый технологический этап, как из готового конструктора собирал новую вещь. Руки двигались как то особенно, не так как у бати. Руки отца были мускулистыми, а движения сильными и порывистыми. Дедушка же прикасался ко всему как-то ласково, поглаживая и примеряясь. Но в итоге каждое движение было точным и результативным. Табуреты и столы сделанные дедушкой были у всех соседей и радовали их прочностью и долговечностью. И вот этот табурет стоял посреди навеса белея рваной прорехой пересекающей окрашенную голубой краской доску.
  Батя задумчиво пережевал папиросу и повернув на шум шагов голову встретился глазами с вышедшим из дома тестем. Дед увидя испорченный табурет и орудие преступления в руках непутёвого зятя, плотно сжал губы и глубокая складка пролегла меж его кустистых бровей.
-  Ты что, не видишь куда инструмент вгоняешь? Сколько раз тебе говорить, не можешь дать ума рукам, не трожь ничего в мастерской.
   Дед выговаривал слова медленно сквозь сомкнутые губы. Батя же привыкший к подобным выпадам, молча разглядывал зубья ножовки перекладывая беломорину из одной стороны рта в другую. Живя в доме дедушки с бабушкой он давно понял, что чтобы он не сделал – это всё равно плохо. И дело не отношении к нему, а просто это плохо по определению и будь на его месте кто другой, он был бы ещё хуже. И поскольку изменить этого положения вещей было нельзя, отец относился к нему философски и с иронией.
   Выдернув из отцовских рук ножовку и скурпулёзно проверив зубья, не затупились бы, дедушка повесил инструмент на специально для него вбитый гвоздик. Уничтожающе посмотрел на батю и только собирался продолжить выволочку, как увидел на доске чертёж пистолета. Выражение на лице из грозовой тучи мгновенно трансформировалось в милейшую солнцеподобную улыбку. Морщинки на лице разгладились и сухая, крепкая словно из морённого дуба ладонь легла Вовке на вихрастую курчавую голову. Другой рукой дед снял с гвоздя ножовку и протянул внуку.
- Работай. Только делай как следует, а плохо само получится - произнёс дед любимую фразу и пошёл к дому.
-  Вот хрен старый - выругался батя – меня за рейку убить готов, а этот лучшие доски поганит и хот бы хны.
- Пускай учится – умилённо произнёс дед – такому живжику ничего не жалко…
   И вот теперь, сидя в своей тачанке, Вовка с интересом наблюдал как батя выгружает что-то нужное. То, от чего его лицо сияло как хромированный чайник, что был подарен им с мамой на свадьбу и в котором так смешно отражалась Вовкина физиономия, когда он то приближался, то отдалялся от зеркальной выпуклой поверхности.
   На шум из дома вышли мама, дед и бабушка, недовольно выглядывающая с крыльца и не ожидающая от непутёвого ничего хорошего.
- Ты чего там притащил?
Нарочито строгим голосом спросила бабуля.
- Вещь.
Загадочно ответил сияющий батя и начал перетаскивать мешки и железяки в летнюю кухню, которая с наступлением сентябрьских холодов использовалась как кладовка. Перетаскав своё сокровище он закурил и уселся на порог кухни , мечтательно уставившись куда-то в палисадник, густо поросший сливами и жимолостью.
- Что притащил-то – не унималась бабушка.
- Мотоцикл – гордо ответил батя и пустил кольцо табачного дыма.
- Совсем ошалел, да гдеж ты видел чтобы мотациклы в мешках привозили? Вечно всё не как у людей.
Припечатала бабушка и с чувством выполненного долга ушла в дом.
Дедушка с сомненьем посмотрел во все мешки по очереди, покачал головой, и сел рядом с батей.
- Дай папиросу – попросил он. Взяв протянутую беломорину дед поднёс её к лицу и с удовольствием втянул крепкий запах табака.
- Пахнет хорошо. Закурил бы, да нельзя – с сожалением произнёс он и вернул бате папиросу.
Вовка слышал как-то, как бабушка рассказывала соседке, про то, что раньше дед курил как паровоз , да после какого-то инфаркта пришлось бросить. Представить себе дедушку с папиросой Вовка не мог и поэтому не очень то в это верил. Другое дело батя. Он всегда с папиросой в зубах и одежда у него пахнет табаком. А от дедушки пахнет свежей стружкой и мускатным орехом, которым они с мужиками загрызают традиционные сто грамм, выпитые по окончании рабочего дня.
- Сорок девятый? – спросил дед.
- Ага – после паузы ответил батя. Он понял , что в этом безнадёжном предприятии у него есть молчаливый союзник.
   Дедушка встал, подошёл к низкому омшаннику в глубине двора, и настежь растворив двустворчатые двери осмотрел полки. Пошарив на однои из них, вытащил туго стянутый бечёвкой свёрток в промасленной бумаге.
    Вовка знал этот свёрток и давно подбирался к нему, чтобы расковыряв уголок посмотреть, что за сокровище хранит дед на верхней полке омшанника. Но постоянно что-то мешало осуществить эту рискованную авантюру. То бабушка выйдя на крыльцо и заметив растворённую дверь выгоняла его из этой пещеры Али-Бабы, доверху набитой всякими интересными вещами. То батя , почуяв недоброе при виде подбирающегося к запретным полкам Вовки, шугал его резким окриком.
  И вот этот загадочный свёрток в руках дедушки. Он аккуратно подцепил ногтями затянувшийся узел, размотал бечёвку и протянул свёрток бате.
- На. Тока не растеряй. Новые. – гордо произнёс дед и удалился в омшанник, где зашуршал бумажками, перебирая бесчисленные пакетики, баночки и свёртки с болтиками, пружинками , лампочками и прочими нужными вещами, ждущими своего часа.
   Батя стараясь не вымазать промасленной бумагой пролезший под его руку Вовкин любопытный нос, развернул пакет и увидел набор новеньких гаечных ключей, богатство о котором он не мог даже мечтать.
   Мама подошла к нему сзади и обняв, прижалась щекой к его сильной спине и вдохнув запах прокуренной рубашки , счастливо улыбнулась . Потом они сидели па пороге кухни и долго разговаривали. О чём Вовка не понял. Только смысл некоторых фраз запомнился ему, но понять почему бабушка съест батю он не мог. Подумаешь, потратил деньги. За то теперь у них есть сорок девятый, а это вещь. И дед его поддерживает. И вообще, бог не выдаст… И батя с мамой засмеялись.
   Каждое утро проснувшись и позавтракав, Вовка выскакивал из дома и бежал в летнюю кухню. Вытащив из петель навесной замок, ключ от которого был давно утерян, и замок навешивался только для того, чтобы показать пришедшим, что в кухне никого нет и заходить туда не стоит, и распахнув настежь дверь, разглядывал внимательно, что изменилось за вчерашний вечер, когда батя натопив жарко печку, ковырялся до поздна в своих железяках.
   Перемены были каждый день. Сначала трубчатый остов стоял посреди кухни одиноким монстром. Трудно было представить, что эта серо-зелёная рама может стать средством передвижения. Но каждый день добавлялось что-то, что говорило о возможности сказку сделать былью. Батя был волшебником и с его помощью монстр обрёл колёса, двигатель и даже большую фару с рифлённым стеклом, смотреть через которое было одно удовольствие. Предметы становились волнистые, а свет попадая на выпуклости рассеивателя отбрасывал множество мелких зайчиков дрожащих и играющих на побеленной стене.
   Через две недели аппарат был собран и Вовке разрешалось даже посидеть на нём. С резинового сиденья со стальными пружинами дотянутся до руля с разными ручками он не мог. И поэтому забирался повыше на бак, с выпуклой крышкой бардачка для инструментов. Гордости не было предела. Вовка рычал изображая работу двигателя и пипикал на всю улицу, не обращая внимания на соседских пацанов , просунувших носы между штакетником забора и с завистью наблюдавших за его триумфом.
   Дедушка помогал бате чем мог, а к вечеру уходил в дом и возвращался с большим ковшиком, наполненным медоухой и двумя кружками. Наполнив эмалированные кружки и пожелав всем здоровья, они выпивали пахнущий мёдом напиток и разговаривали мужские разговоры. О чём, Вовке было непонятно, да и не больно то хотелось сидеть рядом с ними, когда у забора стоит такая вещь. А главное, что из захмелевших бати и дедушки можно верёвки вить. Можно сколько хочешь сидеть на мотоцикле, пойти полазить по полкам в омшаннике и даже упросить деда дать поиграть ружьё. Настоящую охотничью одностволку.
   После второго ковша, батя уже заряжает капсулями стреляные гильзы, а Вовка прицелившись куда-то в огород, нажимает на курок и вздрогнув от громкого щелчка, визжит от восторга, пока на шум не выскочит бабушка и не отберёт ружьё, наградив дедушку и батю парой ласковых.
   Однако время шло, а мотоцикл не хотел оживать. Батя приводил разных спецов, которые лазали с отвёрткой вокруг аппарата, и слова «зажигание», «опережение», «свечи», «бронепровод», вошли в Вовкин лексикон прочно и с почти правильным пониманием. Уже было зауважавшая зятя бабушка опять скептически смотрела на всю эту затею. И ворчание на тему напрасно потраченных денег стало всё чаще волновать эфир. И только мама не утрачивала оптимизма и утешала психующего батю, уверяя, что он неприменно найдёт выход и нужно только успокоиться и подумать.
   В воскресенье, всё шло своим чередом. Вовка проснулся под звон посуды с кухни и бодрые голоса радиопередачи «С добрым утром». Он любил выходные. Никто не спешил на работу. Бабушка готовила что нибудь вкусненькое. Чаще всего это был пирог с повидлом, или пирожки с маком, снопы которого с лета висели на чердаке. И всегда можно было поднявшись по крутой лестнице из кладовки и наломав сухих и крепких головок, насыпать полный рот мелких и вкусных зёрнышек.
   Завтрак проходил за круглым столом, покрытым голубой гобеленовой скатертью. Батя с дедушкой выпивали по кружке медоухи, как говорил дед «для апетиту», и под символическое ворчание бабушки все уплетали пироги , вкуснее которых нет на всём белом свете.
   Потом все разбредались по своим делам. Дедушка погружался в кой нибудь свой скобарник, бабушка шила или вязала, а мама с Вовкой пошли прогуляться вокруг озера, что находилось в ста метрах от дома.
   Погода стояла тёплая и возвышающаяся за озером сопка светилась в лучах солнца багряно оранжевым костром. Мама хорошо знала лес и Вовка с удовольствием слушал о породах деревьев, пытаясь сам отличить куст клёна от барбариса. По пути набив рот сладким и мягким глёдом, перебрались через болото по узенькой гати. Посреди перехода, мама подпрыгнула и трясина пошла травяными волнами до самого леса.
- Смотри – сказала мама – полезешь туда и не выберешься, засосёт.
- Как это засосёт? – недоумевал Вовка. Засосать может кто-то, а грязь не живая.
Пройдя вокруг озера по лесной дороге, поглазев на андатру грызущую что-то на камышовом островке и наевшись до отвала кисло-сладких яблочек дичек, в обилии росших вокруг, они повернули к дому.
Выйдя на улицу мама остановилась и стала обирать колючки с Вовкиных штанов, в великом множестве прицепившиеся за время путешествия. Как вдруг, с диким рёвом и в клубах пыли и дыма мимо пролетел неопознанный объект. Притормозив и с заносом развернувшись на перекрёстке, объект стал опять приближаться. И тут Вовка увидел за рулём дымящего и стреляющего мотоцикла батю. С улыбкой от уха до уха, он подрулил к ошалевшему сыну, подхватил его и усадил на бак.
   Мама сначала в недоверии к коптящему монстру попыталась восприпятствовать этому, но взглянув в счастливое лицо мужа улыбнулась и вскарабкалась на высокое, как воронье гнездо пассажирское сиденье.
   И они полетели… Быстрее ветра, тёплого и упругого, что сначала пытался остановить их. А затем поняв всю абсурдность этой попытки, полетел вслед за этой счастливой троицей, во главе которой сидел Вовка, за рулём своего первого мотоцикла с гордым именем ИЖ-49.