Иногда очень хочется розочек. Часть первая

                Дмитрий Колдани



ИНОГДА ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ РОЗОЧЕК

Часть первая
Загадочные происшествия у Горячего Ключа

Глава 1
НАДВИГАЕТСЯ РОЖДЕСТВО

Под Новый год мы с друзьями всегда ходим в баню…
Разумеется, Лена вспомнила эту фразу. Но чтобы ее произнести – нет. Пользоваться чем-то чужим: вещами, словами, мнениями, Елена не хотела никогда, сколько помнила себя. В последнее время ее особенно беспокоила перспектива выяснить, что вся прожитая жизнь – чужая. Появились на этот счет подозрения.

Если бы не эти, неизвестно откуда взявшиеся, подозрения, можно было бы, как говорится, жить и радоваться. Те более, что Новый Год, действительно, приблизился. Сегодня двадцать пятое декабря – католическое, кажется, Рождество. Двадцать пятое декабря две тысячи… Не имело смысла уточнять, какой сейчас год – вот Дмитрий Эдуардович и вовсе заявляет, что с началом третьего тысячелетия время пошло вспять.

- Елена Витальевна, вы идете в баню? – откуда-то издалека раздался голос Ольги.
 «Издалека» в такой маленькой комнате – удивилась Лена и ответила:
- Да, конечно. Но мне надо позвонить мужу и заехать домой.

 Собственный голос звучал красиво, даже мысль появилась красивая: «жизнь прекрасна». Красивая мысль, но не оригинальная, тут ничего не скажешь… А что? Сидим в своем офисе, сидим и вдруг решили – собрались и поехали в сауну. Конечно, это не рождественское чудо, но…

 Предложила поехать поразвлечься Вероника. Она сегодня с утра была, что называется, сама не своя – заводная, глаза горели, даже ни на кого не зашипела ни разу. Дмитрия Эдуардовича даже не обсуждала.
- Что это наша Вероника кровь не пьет у всего коллектива? – заметила удивительную перемену Виктория Николаевна.
 Так и спросила. Вероника не ответила и, по виду, не потеряла ни капельки своего хорошего настроения.

- Я, девочки, очень хочу поехать, – продолжала Виктория Николаевна. – Нажарим шашлычков, возьмем винчика… Но мне тоже звонить надо. Единственному мужчине. Возьмет и не разрешит.
- Его и надо на шашлыки жарить, – сказала Аэлита, новая девочка, появившаяся в редакции всего неделю назад.
- Она, интересно, всегда такая сдержанная? – подумала Лена, поймав задумчивый и чуть кроткий взгляд Аэлиты.
- Ага, его надо… – реагировала Виктория Николаевна, набирая телефонный номер. – Чтобы меня потом весь коллектив обсуждал годами?..

            Тут «единственный мужчина» ответил, Виктория Николаевна превратилась в «душку»:
 - Милый, как у тебя дела? Ты меня отпустишь сегодня на пикничок? Не знаю куда, у нас тут собираются ехать в Горячий Ключ, в сауну… Разумеется, только женщины…
 За разговором следили все. Ольга сверкала глазами-бусинками, Аэлита начала что-то писать, Вероника просто застыла с бумагами в руках.
 Даже Дмитрий Эдуардович, как будто попав в затруднительную ситуацию, принялся выковыривать из пачки сигарету.
 Остальные тоже следили. Невозможно было не прислушиваться. Потому, что говорили о супружеских изменах, ревности, о том, что бывало в молодости и, самое главное, – о позах любви, правда, намеками. Сотовый Виктории Николаевны, кажется, генерировал сильное магнитное поле. Потому что головы всех присутствующих заметно склонились к нему, а волосы, черные, каштановые, русые и, представьте себе, малиновые, наэлектризовались. Очень может, что зашевелились даже рыжие волосы самой Елены Витальевны.

 Краткий курс супружеской жизни, действительно, оказался кратким.

- Все, я выбыла из игры, девочки, - резюмировала Виктория Николаевна, пряча телефон в сумочку, – Не получается. Жаль…
- Вам надо самой принимать решения. – сказала Вероника, и все посмотрели на нее. Ничего нельзя было прочесть в глазах у девушки.
- Вероника, ты хоть и старший менеджер, но я тебе так скажу. Тебя еще жизнь не ставила раком. А вот когда поставит… Раком. Тогда ты станешь более внимательной к людям. Может быть... – Виктория Николаевна теперь превратилась в крепость. Ощетинившуюся оружием, вплоть до котлов с кипящей смолой и ногтей, отточенных маникюршей и, весьма кстати, украшенных миниатюрными рисунками из сицилийской жизни времен упадка Римской империи.

Вероника молча отправилась в компьютерную, оставив после себя впечатление, которое может создать вьющая кольца кобра. Впрочем, кобры, кажется, не уползают, а всегда принимают схватку. Если это так, кобрам далеко до Вероники…

Дождавшись, когда из комнаты выйдет Аэлита, Виктория Николаевна продолжила разговор.
- Я ей вчера говорю: «Вероника, ты Аэлите помоги, поделись своей клиентской базой. Ты же получаешь по тридцать тысяч». А она мне отвечает: «А что это за имя – Аэлита? Первый раз такое слышу». Литературу, говорю, надо читать, Толстого Алексея…

При слове «литература» Дмитрий Эдуардович поднял голову. Обвел всех взглядом и, очевидно, думая, что помогает преодолеть конфликт, обратился ко всем сразу:
- А вы слышали про экспедицию на Марс? Нам это событие надо отобразить. На страницах. Стеб какой-нибудь придумать, использовать в рекламе. Тем более, теперь у нас есть Аэлита!
- А как мы сможем это использовать? – Елена Николаевна еще чуть-чуть продолжала обороняться, – Рекламировать путешествие на орбиту? Так это один летал, миллионер какой-то югославский.
- Югославии давно нет… – напомнил Дмитрий Эдуардович.
- Возражение ваше не существенное. Миллионер-то есть.
- Он американец, по-моему, – сказала Ольга.
- Об этом стоит подумать, – Елена Витальевна говорила сейчас как руководитель отдела рекламы. Разумеется, не об американском космическом туристе, а о делах редакции. Возможно, стоило предложить рекламодателям как-то связать свои товары и услуги с надвигающимся событием планетарного масштаба – первым полетом на Марс международного экипажа. Раз уж у нас, как говорит Дмитрий Эдуардович, теперь есть Аэлита.

Она красива, Аэлита… Не отнять. На кого она похожа? – заинтересовалась вдруг Лена и с удовольствием ощутила, что в ней просыпается художник. На какую-то античную богиню… Артемиду? Нет, скорее эта девочка похожа на богиню восточную, живущую в горах черноморского Тавра или на берегу Мраморного моря. Как раз в тех местах, где ей, Лене, очень понравилось во время одного путешествия. Правда, путешествие это случилось давно, муж тогда еще любил путешествовать… Нет, Аэлита похожа на медузу Горгону! Вернее, на горгону Медузу. Вот так.
 А художник из меня от слова «худо», как, бывало, говаривала бабушка…

Нельзя сказать, что Елена насторожилась, когда в отделе появился новый человек. Елена всегда ощущала настороженность ко всем незнакомым людям и почти всегда – ко всем остальным. То есть, к знакомым. И к друзьям. И с каждым новым днем к друзьям настороженность крепла. Идеально было бы не видеть друзей совсем, просто знать, что они есть. Но не видеть. Остальные…другие…Это, вообще, персонажи мифов и легенд, князи Дундуки, русалки на ветвях, Афродиты и Родосские Колоссы (Лена испытывала симпатию к колоссам)…

 Но сейчас сжиматься пружиной сильнее обычного не стоило. Хотя Аэлита, сразу видно, из тех, кто может представлять угрозу всем. Со временем занять ее, Лены, место. Вызвав при этом симпатии коллектива. Затмить голову мужчинам, имеющим дело с редакцией, что скажется уже на заработной плате. Аэлита была соперницей…
 Елена привычно заставила себя улыбаться и вести привычные служебные речи, а сама подумала, когда же, наконец, сил не хватит и она, руководитель отдела рекламы, станет сама собой. Взорвется истерикой.

Очень хорошо, что Вероника предложила устроить эту баню. Все знаменитости, у которых Елене приходилось брать интервью, говорили, что нет лучше средства для того, чтобы снять стресс и расслабиться. Могли бы и не говорить. Елена и так это знала. Сколько лет уже приходилось заниматься чепухой и вести эту полуглянцевую жизнь. Тоже мне – дама полусвета…


            Водителя звали Алик. Одет он был во все черное, так, чтобы было предельно ясно – он демон-обольститель и за последствия ответственности не несет. «Парень он не хилый и капуста есть». – подумала Елена и поморщилась.
- Он что – тоже с нами? – громко спросила Аэлита, неодобрительно посмотрев на мужчину, – Где ты его взяла, Вероника?
- В сауне, – вместо Вероники ответила Ольга.
Все услышали ее ответ, даже те, кто в этот момент были увлечены собственными мыслями, и, что интересно, услышали в этой не очень понятной шутке и то, что Ольга сказала и то, что хотела сказать и то, что не говорила и не хотела говорить, и даже то, о чем боялась думать. Что-то такое, видимо, произошло с голосом девушки. Ольга и сама не знала, шутит она или кто-то за язык потянул, как говорится… Увидеть бы поближе этого кого-то…

А пока Ольга почувствовала, как все вокруг: воздух, взгляды подруг, сиденье автомобиля, она сама – наполняется влагой. Оказаться в этой тропической влажности было несказанно приятно, самой источать ее – еще приятней. После холода улицы жизнь вдруг проснулась, проснувшись, утвердилась, и можно было без боязни смотреть на мир сквозь мгновенно запотевшие стекла автомобиля.
Лене показалось в этот момент, что она чувствует Ольгу, их встретившиеся на долю секунды глаза словно окунулись в покой и понимание, а покоя на самом деле не было, мгновение – и в блеснувшей холодным солнцем полоске зеркала Лена увидела другие глаза, Алика, водителя. Лена назвала бы этот взгляд острым и одновременно тупым, если бы это позволял язык и разум, еще этот взгляд был тяжелым, это само собой, у мужчин вообще взгляд тяжелый.
- Как кокосовый орех. – попыталась улыбнуться Лена, но только про себя, Алика она не хотела замечать. Наверное, он сейчас принюхивается, ну пусть нюхает, мы с собой не только мороз принесли, пусть у него голова кругом идет, пусть дуреет, лишь бы руль из рук не выпустил…

С легким головокружением Лена увидела, что в зеркале теперь только ее взгляд. Алик, ставший неестественно маленьким, смотрел на дорогу и вел машину, будто бы задом наперед, как медведь на велосипеде или еще кто, зайчик в трамвайчике, съехал Алик на зеркальную периферию, в комнату смеха, какая была в городском парке, в ЦПКО во времена ее детства, уступил место женским глазам, карим сейчас от холода. А я вот согреюсь, и они будут зелеными, думала Лена. Давно хочется согреться, а то какая-то льдинка у тебя, Елена Витальевна в глазах и вообще…
В последнее время Елена как-то иначе стала смотреть на саму себя. То есть, буквально, видела в зеркале другую женщину.
 Внутреннее созерцание – не мой метод, говорила она, зная, что внутрь, в себя, можно погружаться сколь угодно долго и, скорее всего, ничего особенно интересного там не найдешь, а вот зеркало, зеркало ближе, если можно так выразиться, к жизни. Мгновение – и вот ты такая, еще мгновение – чуть иначе, все скоротечно, все видно невооруженным глазом, никакой лжи, короче, в зеркале ты такая, какая есть на самом деле, среди игры света или в темноте, все чувства читаются в глазах, одежду можно сбросить или в ней остаться, это как хочешь, это значения не имеет. И вот, пожалуйста, в зеркале вдруг появилась другая женщина. Елена Витальевна в глубине души (ох уж эта глубина!) всегда знала, что это она такая, всегда такой была, сколько себя помнила, никакая эта женщина не другая, это у мужа другая женщина – может быть. Не точно, я, вообще, об этом знать ничего не хочу! Нет, моя дорогая, это – я сама, это одиночество мое, невиданное одиночество в карих глазах со льдинками, невиданное – разве только у булгаковской Маргариты такое же – случай описан в литературе, - но я не Маргарита, я – Лена. Одиночество, я смотрю, прямо рвется наружу, раньше так не было, в зеркале я одна осталась, – а нас здесь вон сколько, – я будто испугана чем-то, а вот эта улыбка, эта теплота – мне и самой видно – немного фальшивая, немного, чуть-чуть, фальшивая, ложка чего-то там бочку меда портит. И ни чего-то там, а дегтя. Раньше, кстати, дегтем на заборе писали «****ь». Интересно и замечательно. И «сука» тоже писали. Замечательно интересно. На заборе у кому-то неверных девушек. Вот и мне надо написать, я не против. Пусть пишут. На заборе ранчо. Пишите, пишите, посмотрим еще кто кого. Откуда в конце концов мне, стерве, брать силы? Только из собственной стервозности, только так. Не из мирового эфира… Да, у меня есть тяга к прекрасному, я имею влечение к прекрасному, я даже фразы пытаюсь строить правильно, но сколько ни летай на Виллу Боргезе, сколько ни летай в Третьяковку, сил это не дает, сил едва-едва прибавляется на пять минут, а если силы нужны, чтобы жить?.. Да там даже и пять минут нет, вышел из галереи и все – все вокруг такое же, как и было. Невыносимо.
 Выносимо, впрочем, но не очень, мне что-то другое надо. И, господа, «****ь» и другие замечательные слова лучше не пишите у меня на заборе, забор у нас новый, сделанный по технологиям, он не выдержит, такая информация не для него, а главное, просто не пишите, не надо, это я так сказала, в порыве, это бывает.
Я женщина, а всякая женщина и святая и грешница, Мария Магдалина, короче.

 Так говорила сама себе Елена и вдруг заинтересовавшись пейзажем, открывшимся за поворотом дороги, добавила: - А вам, Елена Витальевна, хватит глупости нести.

  Согрелась.

- Я сейчас усну, – сказала Маша капризно, хотя и понимала, что она не дома у родителей и капризничать здесь ни к чему. Но долгая дорога в снежной круговерти надоела ей и сейчас Маша думала, что лучше было бы остаться в городе, сходить в кино или повозиться у себя в квартире, прибраться к празднику, да просто телевизор посмотреть или полазить в интернете. Ноги у Маши начинали замерзать, несмотря на то, что в этом приятном, - французском, кажется, - автомобиле было тепло, чувствовалось, как волнами разливается подогретый воздух.

        Тепло теплом, но она замерзала по другой причине. Маша жалела, что она – девочка, то есть, что она родилась девочкой. От этого и ноги мерзнут. Пытаясь прощупать это свое сожаление, Маша вроде бы нашла нужные слова – она, конечно, не жалела, что родилась девочкой, девочкой быть прекрасно, она просто сожалела, сама не зная о чем. А девочкой быть лучше всего, в девочке заключено божественное женское начало, то, за чем охотится каждый уважающий себя розенкрейцер.

     Стоило ехидно посмеяться над самой собой – опять судишь о жизни по книгам, про собственное божественное женское начало прочла совсем недавно, купила книгу «Код Да Винчи».

А о жизни нельзя судить по книгам, ни в коем случае, это Маша знала хорошо, о жизни надо судить вот по каким вещам: первое и единственное, рассказ подруги. Давно Маша его услышала, но запомнила хорошо. Подруга рассказала, что ее знакомый парень, неплохой парень, военный, лейтенант, говорил так: «не хочу, чтобы у меня родилась девочка, хочу только мальчика.» И объяснил почему: «Девочка! Ебут все!».
У Маши эти слова не выходили из головы. Раньше их, наверное, назвали бы погаными, сейчас – жесткими, ее, Машин, папа так никогда бы не сказал. Только вот беда – не выходят грязные слова из головы,  отравляют каждый ее день. Глупость, конечно…
Возможно, не в словах этих дело. Возможно. Но откуда тогда яд? Откуда? Яд – уже не слова. Вот он, в сердце.


Как ни крути, дорога рождала мысли о путешествиях. Вернее о том, что путешествий не было уже несколько лет. Да, Елена почти забыла, когда последний раз они с мужем ездили куда-нибудь вместе. Кажется, это была Москва? Или Ницца? Еще мог быть Стамбул.
Сейчас Елене без труда удавалось не обращать внимания на подобные мысли. Кажется, этому способствовал праздничный рождественский воздух, ощутимо наполненный ожиданием чудес. Или, хотя бы, подарков, беззаботного отдыха от суеты целого года.

 Вспомнив про чудеса, Елена едва заметно улыбнулась, словно хотела дать понять кому-то невидимому, что ни в какие чудеса не верит. А то, что верила в них совсем маленькой девочкой, – это простительно. Еще бы – ведь ее, маленькую, воспитывала бабушка. А что за бабушка без сказок? Пусть даже у нее маленькая художница – от слова «худо».

Из радиоприемника раздавались рождественские мелодии вперемешку с рекламными заклинаниями. Музыкальные трактовки известных произведений казались вывернутыми наизнанку. Перед глазами то и дело всплывали образы Санта-Клаусов. Санта-Клаусы, все, как один, с похабными улыбками, в неестественных бородках. Вроде того чудовища, что стоит в «Детском мире». Елена попросила выключить радио.
Водитель покрутил приемник, и голоса исчезли.

- Может, вам поставить что-нибудь джазовое?
- Джазовое? – подумала Лена, – Давно у меня не было чего-нибудь джазового…
- Нет, не надо. Давайте без звуков.

Девочки, мгновенно прервав рассчитанную на Алика болтовню, вдруг воспротивились ехать совсем без музыки.
После непродолжительного и неинтересного спора в салоне запела восходящая звезда российской эстрады. Это была уже не музыка, это был автозвук. Лена, поймав удивленный взгляд Аэлиты, достала из сумочки сигарету и закурила.

Между прочим, звезда пела про планету Марс, на которой будут цвести яблони. Елена посмотрела в окно, словно старалась этот Марс увидеть. Но вместо него оказался роскошный зимний закат, под которым не раздражали даже приметы цивилизации в виде придорожных кафе с кривоватыми надписями «Paradis» и «Monte-Karlo», рекламных щитов, будто бы специально сделанных, чтобы не производить никакого впечатления, да мерзнущих торговцев с большой дороги, выставлявших к самому асфальту разный товар, начиная с надувных бассейнов и заканчивая осетрами на крючках.
 Осетрам уже давно не хотелось, чтобы их поскорее купили.
 Надувные бассейны на снегу и вовсе казались чьей-то наглой шуткой.
 Сами люди поглядывали на проезжающие мимо них автомобили как афганские моджахеды.
 Они вполне могли вместо торговли устроить засаду.

 Встречались мужчины и женщины с елками. Точнее, с сосенками. Вид у этих людей был совсем не рождественский. Охота им…
Впрочем, какая охота? О чем я? Им на праздник нужны хоть какие-то деньги. Продашь бассейн или елку – уже есть на что Рождество встречать… Елена в который раз ощутила, что живет в глянцевом мире. Сколько это продолжается? Пять лет? Десять?
И в самом деле, хоть на Марс лети яблони высаживать, по пыльным тропинкам ходить. Жаль, не получится. Вот и у этой… звезды…не получилось просто спеть на эту тему, песню только испортила.

Лена поняла, что путешествие из Петербурга в Москву затягивается.

 
Автомобиль повернул с трассы в лес. Деревья тянули свои засыпанные снегом лапы к самым стеклам. Разъехаться со встречными машинами здесь было бы непросто. Но никаких машин не было.
Вероника, сидевшая впереди, рядом с водителем, обернулась и заговорила:
- Я хотела ехать на праздник в Стамбул. Там такого снега не бывает.
Елене показалось, что голос Вероники был более глубоким и грудным, чем обычно. Впрочем, это не показалось. Надо было знать девушку. Елене сразу же захотелось ей возразить:
- Почему не бывает? Может, и бывает. Сейчас даже пустыни цветут…
- Не знаю, поеду или нет, – продолжала Вероника, никак не реагируя на слова Елены. – Как с деньгами будет. Помню, когда ездила в Египет, из номера не могла выйти. Эти мужчины восточные…

Все заинтересованно смотрели на Веронику, даже Алик метнул взгляд, оторвавшись от дороги.
- Смотрят такими глазами, будто хотят съесть. Мне было страшно. Помню, нужно было зачем-то выйти вечером из отеля, так я не могла решиться. Утащат и все!
- Наоборот, они там очень вежливы и предупредительны, – сказала Елена, причем предварительно издав некое шипение, напоминавшее звук «фи». А приключения, при желании, можно найти где угодно. Улица полна неожиданностей, как говорится.
Да у нее паранойя самая настоящая, решила Лена. Она шизофреничка, с мамой живет в одной квартире, с ума сойти…

Водитель молча закивал в поддержку суждения об улице и неожиданностях своим монументальным затылком. Лене было абсолютно все равно, что он думает.
Вероника затихла, делая вид, что рассматривает окружающий пейзаж. Точнее, падающий крупными хлопьями снег, потому что лес по обеим сторонам дороги уже превратился в холодную черноту, неотличимую от всего остального пространства. В лучах мощных фар тоже был один снег, кружащийся в каком-то остервенелом танце.


Вероника бы глаза выцарапала тому, кто попробовал бы сказать, что она шизофреничка! Шизофренички, по ее убеждению, не ходят на курсы английского для бизнесменов, не могут иметь эксклюзивных клиентов, не знают маркетинговых технологий. Шизофренички – дуры.

Да, у нее, Вероники, есть, конечно, кое-какие недостатки. Чего греха таить…
 Как-то так получилось, что девушка совсем недавно вдруг поняла, что спит. То есть, спит постоянно, когда встает утром от звонка будильника в сотовом телефоне или от понуканий матери, когда крутится целый день на работе, зарабатывая все больше и больше, когда вечером идет куда-нибудь на «party» или еще куда «зажигать».

Все это происходило во сне. Вот так. Вероника совершенно ясно поняла, что должна проснуться. В самом близком будущем.

« Надо свою фирму создавать. Креатив нужен.»

 “Полеты во сне и наяву” – так, кажется, назывался виденный когда-то фильм, из которого Вероника помнила одно только название. Но, отчего-то, сейчас, в конце года это название все время крутится в голове, наверное, из-за выражения “во сне”, потому что полеты – Вероника знала это твердо – бывают только на самолетах, может быть на вертолетах, и все, - никаких других полетов не бывает.
 Все иные полеты – это сказки, не имеющие долларового эквивалента, слова, придуманные сумасшедшими неизвестно для чего.
 А сумасшедшие эти еще и грамматические ошибки выискивают в рекламных модулях. Завидуют.

 Правда, еще есть полеты в космос, - вот первая марсианская экспедиция, к примеру, - но все это в какой-то другой жизни, в Москве, в телевизоре, очень далеко и к жизни настоящей никакого отношения не имеет. Настоящая жизнь – это встать утром, расчесать свои прекрасные русые с позолотой волосы, посмотреть на себя в зеркало и сказать - «да, я красива, я очень красива, я настоящая уральская красавица, я ведь родилась там, где рождаются самые красивые люди.»
 Да… только взгляд все же немного сонный.

- Скоро мы уже приедем? – спросила Аэлита. В ее голосе было беспокойство.
- Это где-то рядом. Сейчас найдем, – спокойно ответил водитель и мотор поддержал его уверенным ревом.

   Радио тоже поддержало водителя.

- Звучит голос Валерия Ободзинского, – сказало радио.

- А кто это такой? – поинтересовалась Вероника, видимо, полагая, что необходимо, хочешь, не хочешь, поддерживать светский разговор.
- Внук Шаляпина. – бросила Лена.

…Снова кружит светлый вальс
Под названием жизнь.
С ним весны чистота и любви красота
К нам пришли навсегда…

Голос звучал божественно, словам Лена не верила. Знала, что в салоне Аликова автомобиля божественному было мало места. Захотелось, чтобы поездка сию секунду окончилась.

- А гадать будем? – опять проявила интерес к жизни Вероника, так и не спросив, кто такой Шаляпин.
- Да… ведь сейчас самое гаданье… –  голос Лены мгновенно потеплел. Но только голос, внутри ей все равно было холодно, пусть тело и согрелось.

            «Тут и гадать нечего». - подумала она, не представляя о чем и почему нечего гадать.

            Неужели о том, что ночи перед Рождеством остались в юности?


А вот Ольга оживилась при слове «гаданье». Даже на цыганку стала похожа.
Любая из девушек согласилась бы с тем, что кому-кому нужно погадать, так это Ольге. Дело в том, что Ольга недавно вышла замуж и, надо же, – развелась! На следующее утро после замужества.
 Стремительность события была такова, что до сих пор никто в редакции даже не пытался хоть как-то его, это событие, обсуждать. Ни единым словом. Возможно, народ оберегал Ольгу в силу обыкновенной тактичности, хотя в иных случаях тактичностью, обыкновенной и необыкновенной, и не пахло. На работе и в быту. Ольга не была уверена даже в том, что некоторые вообще представляют себе, что такое такт. Дмитрий Эдуардович, например, узнав о длившемся почти сутки браке, нашел возможным высказаться в ее, Ольги, присутствии. «Замри перед беспределом». Он сказал что-то вроде этого. Но Дмитрий Эдуардович – хам и пьяница, хоть и бывший аквалангист.  Остальные молчали. Делали вид, что ничего не произошло.

- Может быть, они правы - ничего не произошло, - говорила себе Ольга, подсознательно и сознательно пытаясь выбросить славные сутки из жизни.

 На эту жизнь, особенно на свадьбу и первую брачную ночь, стоило бы посмотреть прямо, глаза в глаза, женщина чувствовала это, но некие психические механизмы очень ловко и тактично (это вам не аквалангисты в отставке!) уводили ее от совсем близкого прошлого. Ольга не могла даже припомнить картин своей собственной свадьбы, целые цепи эпизодов исчезли куда-то или появлялись смутными кинематографическими полотнами, - непременно итальянских мастеров: Антониони, Бертолуччи, только не Тинто Брасса! - в которых главной героиней была даже не она, а какая-то другая девушка, очень похожая, конечно, на нее, Ольгу, и, кажется, носившая такое же имя. Только эта девушка была, - как бы это сказать, - более понятна окружающим людям.

 Гораздо более понятна, чем сама Ольга.

Иногда Ольга ощущала себя беспощадной, беспощадной при исследовании себя самой – все-таки она получила диплом психолога, но обычно беспощадность быстро проходила, исследование вязло в каких-то повседневных мелочах, суете в офисе, корпоративных вечеринках (причем в корпорации оказывались одни женщины) и в таких вот поездках, как сегодняшняя, – в сауну.
Ольга понимала, как важно сказать самой себе правду, понимала даже, что исследование самой себя уводит ее от этой правды. То, что находится внутри, то, что гладит или, наоборот, сжимает сердце, исчезает, стоит только упомянуть какой-нибудь научный термин.


- Нет, это не мой мужчина, – думала Аэлита, рассматривая криво подстриженный затылок водителя. Ей казалось, что Алик обратил на нее гораздо больше внимания, чем на других девушек.
– Вообще-то, он может быть моим. На вечер. Он, кажется, не очень груб, в постели явно силен, хочется думать – не жаден, хотя эти водители, таксисты, знают цену каждой сотне и отчего-то знают цену силе этих сотен… Но это не мой мужчина.
Аэлита оторвала взгляд от затылка Алика (кто его так подстриг? Жена? Любовница?) и оглядела стремительно расступающийся перед автомобилем лес. Лес выглядел вполне сказочно, где-то там их ждала жаркая сауна, приятное времяпрепровождение, только Аэлита немедленно исчезла бы отсюда, исчезла и следа бы не осталось, знай она куда нужно исчезнуть, куда перенестись, чтобы не быть наедине с собой.
 
Где есть на свете такое место, Аэлита не знала. Конечно, ей самой иногда могло показаться, что хочется туда, где растут пальмы и синеет ласковое беззаботное море. С ноября по март такое случается с каждой женщиной, считала Аэлита, - женщине нужно в теплые края, мужчинам это необязательно. Мужчины, случалось, звали ее на недельку-другую в эти самые теплые края, но им не море и солнце нужны, у них другие интересы, - прямо скажем, грубые интересы, грубоватые - но главное-то, все равно, не в этом.

 - Никакие интересы, никакие пальмы не убьют твоей тоски, – повторяла себе Аэлита, повторяла и повторяла, - Тоска пробьет себе дорогу сквозь всякую курортную кутерьму, цветущий миндаль и утренний морской покой. Откуда тоска? Что это за свойство натуры? Хоть знать бы о чем я тоскую… Лес сказочный, рождественский… Сказка осталась в детстве, вместе с мандаринами на елке, сейчас есть только слова, которые ничего не значат. И деньги, которые надо зарабатывать.
 Деньги надо зарабатывать!

 Не так давно Аэлита решила бы, что не права, тоскуя. Не права,  впадая в депрессию, что она просто не понимает какой-то маленькой незначительной вещи, секрета, позволяющего другим спокойно жить, входить с улыбкой каждое утро в офис, радоваться жизни, трудиться, стремиться в сауны и на пикники, смеяться над любыми трудностями и вообще над всем смеяться.
 А я – не права.

Но с некоторых пор Аэлита так больше не думала, она перестала считать, что в чем-то ошибается. Именно с этого момента она заметила острые бритвы в глазах окружающих ее людей.
Ни в сауну, ни в Анталью теперь не нужно было ехать. Бывала она в Анталии, жила в пятизвездочных отелях. Ну и что? Оттуда, из этих Анталий, ей точно так же хотелось исчезнуть, как из пионерского лагеря в детстве. Правда, помнится, тогда это чувство было постоянным, а сейчас, когда самой приходится отправлять сына в лагерь (по-моему, уже не пионерский), эта жуть отступает надолго, но затем снова появляется, с каждым разом становится все глубже, все требовательнее…

 Да, Аэлита, никакие пальмы тебе не помогут. – заключила в который раз женщина, хотела улыбнуться, но не смогла.


Глава 2
В БАНЕ

Мини-гостиница напоминала средневековую крепость в Кавказских горах.
 Собственно, это и были Кавказские горы, их крайние юго-западные отроги. Эльбрус с прикованным к нему Прометеем отсюда не виден. Не видно лыжников и канатных дорог, резиденций и кладбищ альпинистов. Окружающая дичь такова, что ее не назовешь «девственной природой», это первородный Хаос собственной персоной.

Нагромождение скал и странный, похожий на клубки змей, лес безмолвно захватывают путешественника, захватывают, чтобы удивить и заставить думать, что людям известны не все древние мифы. Не зубры и волки, а Гидры и Пифоны – наиболее подходящие обитатели здешних лесов.
 
Впрочем, безмолвия в этих горах нет даже зимой, безмолвие здесь - только для горожан. И то, в первые минуты, когда выбираешься из машины. Потом шум быстрого ручья напомнит и о скоротечности жизни, и о том, что красота спасет мир. И о том, что сюда надо приехать в отпуске, поставить палатку и пожить недельку.
Некоторые вместо палаток ставят замки.
 Архитектура маленького замка, у которого оказались девушки, заставляла вспомнить историю с похищением Людмилы Черномором, сундуки Кощея Бессмертного и бритые затылки новых русских. Глухой кирпичный забор исчезал в темноте, над маленькой калиткой в железных воротах висела телекамера. Свет горел только в окнах третьего этажа.

- Вероника, твое уютное гнездышко случайно не притон работорговли? – с улыбкой спросила Аэлита.

Но Вероника не была расположена шутить. Она искала у калитки кнопку звонка или домофона. Все собрались у нее за спиной, пряча в воротники лица от злого снега. Маша попыталась раскрыть зонтик. Вместо домофона Вероника нашла металлическое кольцо и попыталась им постучать.

- Оно замерзло, – сказала девушка и, словно боясь обжечься, ухватилась за него рукой в перчатке.
- Давай я. – вмешался Алик.
   Дверь подалась вперед. Алик шагнул во двор, собрав калиткой небольшой сугроб. Все видели, как Алику не хочется уезжать.

- Ну, ладно, идите. Я поехал.


Елена взглянула на светящиеся сквозь еловые ветви окна дома и почувствовала, что ей не хочется, чтобы он уезжал. Нет, ей не нужна была компания в сауне. Просто уж больно диким было все кругом, несмотря на большой и, наверное, теплый дом, электричество и стайку подруг. Другого жилья по соседству не заметно. Но другие коттеджи, скорее всего, есть. «Поселок коттеджного типа» - так назвал бы муж это место.
Но мужа рядом нет, а есть лес, снег и чернота. Даже звезды с неба исчезли. Вместо них в воздухе кружились только большие белые хлопья, вызывавшие не праздничное рождественское настроение, а неясную тревогу. Вот что такое оказаться за городом, подумала Елена и пошла к крыльцу. Надо сразу же завернуться в звериные шкуры.
 Сзади взревел мотор отъезжавшей машины.


Подруги оказались в теплой пустой прихожей. Едва закрылась дверь, оставив позади снежную ночь, все почувствовали, как здесь уютно. Еще бы не почувствовать, когда дерево кругом не в виде лесных разбойников в снежных шапках, тянущих к тебе загребущие корявые руки, а обтесано и отполировано цивилизацией.
В богатой обстановке дома присутствовал некий стиль, однако Елена не могла его определить. Тяжелые стулья и скамьи у обшитых темным деревом стен определенно говорили о готике, но нарочитая асимметричность форм, даже гротеск заставляли вспомнить о замке людоеда из детской сказки. Скорее всего, хозяева хотели изобразить жилище одиноких монахов-отшельников. С небольшой поправкой на тугой кошелек и своеобразное понимание монашеских подвигов. Или, размышляла Лена, это у меня такое понимание монашеских подвигов? Своеобразное?..

Хозяева явно подчеркивали свое стремление отрешиться от современности, причем делали это весьма элегантно. Они использовали новейшие строительные материалы, чтобы возвести стены, защищающие от дня и ночи, приходящих снаружи. Внутри дома была создана обстановка, сразу располагающая к размышлениям о вечности, о благородных металлах, «камешках», а также незыблемости как таковой. При сохранении  разнообразия вкусов.
Подруги в замешательстве прошли из прихожей в большой зал. Никто их не встречал и не откликался на призывные, несколько робкие возгласы «ау!», «есть кто-нибудь?» и даже на вероникино «anybody here?».
Голоса исчезали в коридорах и неизвестных комнатах так, будто в доме никогда не говорили с самой его постройки. Немедленно нужно было наполнить его веселым щебетаньем и смехом. Что и было сделано, поскольку чего сейчас никому не хотелось, так это тишины. К тому же была обнаружена украшенная игрушками рождественская елка. Она сверкала серебром в полумраке зала и звала к празднику.
 
- Смотрите, камин! – воскликнула Аэлита, – Надо его разжечь.
- А ты умеешь? – спросила Ольга, рассматривая статуэтки на каминной полке.
- А что тут уметь? Меня интересует только, где хозяева? Нас будут встречать?
  Вероника, хлопотавшая о сауне, сама была удивлена:
- Возможно, у них так принято. Это хорошие знакомые моих хороших знакомых. Может, они специально оставили весь дом в нашем полном распоряжении?
- Ого! Это для чего же? Что, по их мнению, мы тут собираемся устроить? – усмехнулась Елена.

В течение нескольких последующих минут дом был осмотрен. Он действительно был пуст. Но сауна сверкала чистотой, полотенца и простыни были аккуратно разложены в деревянных шкафчиках.

- Ты права, Вероника. Видимо, здесь так принято, – высказалась Маша. – Конфиденциальность, порядочность и чистота.
- Наверху я насчитала четыре спальни, – зачем-то, понизив голос до шепота, сообщила Ольга.
- Ну вот, а нас пятеро… – посетовала Елена, – Впрочем, Вероника, может быть, заказала для нас что-нибудь необычное? Для одной спальни?
- Да что вы говорите! – фыркнула та, – Ничего я не заказывала. Да и зачем?
- Действительно, зачем? – Елена продолжала ее подначивать.
- Ладно, где у них тут бар? – вмешалась Аэлита, которой хотелось, чтобы все было мило, – Я взяла с собой бутылку вина, сыр, шоколад… Что мы будем есть вообще?
- На плите должен стоять кофейник с горячим кофе. – высказалась Маша. Подруги немного удивленно посмотрели на нее. Маша имела такое свойство - немного помолчит и - словно исчезла.
- Почему?
- Это же очевидно, – ответила девушка, - Как в Бермудском треугольнике. На всех кораблях, на яхтах, никого нет, а на плите – кофе.
- А-а…


Все принялись доставать из сумок запасы, и большой стол в зале мгновенно был занят разнообразными бутылками, свертками, банками с грибочками и оливками, в середине образовалась гора из апельсинов и бананов, коробкам конфет уже не находилось места.

- Так… – оглядела неожиданное великолепие Елена, –А ведь сейчас пост.
- Ну да… – протянула Аэлита, загадочно улыбаясь, – Сейчас праздник.
- Католическое Рождество… – уточнила Маша, пробуя навести на столе порядок. – Твои друзья, Вероника, случайно не католики?
- Какие католики? – Вероника, по привычке, готова была к отпору. – Почему они должны быть католиками? Это у тебя Бермудский треугольник повсюду, а у меня католиков нет.
- Нет, Маша, на самом деле, откуда могут взяться католики и Горячем Ключе, в лесу? – Елене становилось весело, – Они скорее на Марсе окажутся, чем здесь.


Все-таки, человек создан, чтобы жить в раю – так решила Елена, когда они оказались, наконец, в парилке. За считанные минуты тело стало совсем другим. Вместе с потом, токсинами и еще неизвестно чем его покинули усталость, холодок, сидевший внутри дни и недели, и даже привычные мысли. Хотелось потянуться, изгибаться в совершенно свободных позах, заснуть и жить во сне. Улетучилось желание продолжать пикировки с Вероникой, соперничать с Аэлитой и остальными девушками. Наоборот, сейчас хотелось с ними говорить о чем-нибудь простом, о том, что называют теплым. Или не говорить вообще, только лежать и постанывать.

Лена чуть не рассмеялась, когда заговорили про любовь. Никто не увидел, как ее губы изогнулись в немного презрительной, но в то же время жаждущей улыбке.
Во всем, что касалось темы любви, Вероника уступала Елене. В первую очередь потому, что была намного младше. И не скрывала своей неопытности. Вероника всегда замолкала и жадно прислушивалась к тому, что говорят другие женщины, замужние, разведенные, имеющие своих детей. Ничего она не могла рассказать им, кроме как попробовать описать, что чувствовала, когда мать, с которой они жили в одной квартире, иногда просила ее переночевать у подруг или побыть до утра на дискотеке.
В ночные танцевальные клубы Вероника обычно звала с собой Машу. Та отказывалась редко, поскольку альтернативой были опять же телевизор или интернет, да еще чтение sex-сообщений по телефону, в основном анонимных и, увы, пустых, как выпуски новостей. Родители жили за городом, виделись они с дочерью часто, но вечера и ночи принадлежали только Маше и она не знала, что с ними делать, с вечерами и ночами. Как не знала, о чем сейчас говорить – не будешь ведь рассказывать про симпатичного лейтенанта, который не хочет, чтобы у него родилась дочь…

И все-таки любовь… Слово повторялось в разговоре, каждая вкладывала в него свое собственное содержание. Когда женщины перестали считать, который раз заходят в парилку, пришло время выяснить, что такое эта любовь на самом деле. Елена, свободно распластавшись на горячих деревянных ступеньках, так же свободно рассуждала:
- Любовь? Не знаю… Сначала мужчина тебе нужен для одного. Со временем – для другого. Со временем все становится иначе…
Вероника слушала, затаив дыхание. Капельки пота сверкали на ее губах. Такому вниманию позавидовал бы любой пророк.

 «Разве можно меня понять? – думала Елена, – Разве может кто-нибудь кого-нибудь здесь понять? Ну что слышит Вероника? Муж нужен для другого? Для чего?».

 Вероника, уралочка, если и рассказывала что-нибудь о своих любовных приключениях, так только о том, как отбрила того или иного ухажера.

 «Проще говоря, о том, как не дала» - подумала Елена, - «Неужели она еще девочка?»

 Нет, это не так, решила Елена, в который раз пристально присматриваясь к Веронике. Вот у Маши точно еще не было никого. И та, тоже, если рассказывает что-нибудь об этом, так только, как кого-нибудь «послала». Маленькие, маленькие совсем… Елена перевернулась на живот и положила голову на руки. Блаженствовать так блаженствовать. Здесь, в сауне, легко даже о любви говорить…
Ольга тоже молчала, но лукаво улыбалась все время и, в конце концов, раскраснелась. Может, дело было в нескольких рюмочках водки, а может и в другом. О любви Ольга могла бы многое рассказать…

 Однажды, ни с того ни с сего, (сутки брака было просто смешно принимать в расчет) появился слух, что Ольга беременна. Она помнила, как  все с улыбкой сообщали друг другу новость. Постепенно беременной стала Вероника, которая тогда вовремя не пришла на работу. Очевидно, не пришла она потому, что легла на сохранение. А когда слух дошел до дизайнеров, то те почему-то решили, что беременность у программиста Володи.


Лена пила свое любимое темное пиво. Для того чтобы расслабиться, ей не требовалось ничего более крепкого. Все вокруг наполнилось истомой. О холоде напоминал лишь серебряный дождик на елке. Перед глазами появлялись и исчезали фигуры, завернутые в пестрые махровые простыни. Веселый смех. Потом фигуры стали обнаженными, пивной бокал потел сильнее…
 Хорошо, в замке никого кроме их компании не было.


Глава 3
Под музыку Вивальди

Космический корабль они нашли, когда решили поиграть в снежки. То есть, это был не настоящий космический корабль вроде «Союза» или «Челленджера», а летающая тарелка инопланетян. Серебристого, как водится, металла.
- Очень много в наши дни неосознанной… – осеклась Аэлита, застыв со снежком в руках. Лена невольно отметила, как именно в этот момент что-то случилось у Вивальди, чью музыку, естественно, слушали весь вечер. Зима, кажется, заканчивалась…
         Но могло быть и наоборот – только начиналась.

        «И почему – «неосознанной»? Надо – «неопознанной». НЛО ведь, чудики всякие зеленые…»
          Лена всегда начинала себя жалеть, если приходилось кого-то таким образом поправлять. Не хотела она никого поправлять.

          А за всем этим НЛО явно скрывается Дмитрий Эдуардович. Его почерк. Лена прямо видела, как он прячется где-нибудь за углом со своим контрабасом. Портит Вивальди.

         «Но как он мог здесь оказаться? В сауне? Что за последний день Помпеи?»

         Слышались голоса: «вау», «андеграунд», «круто».

         Одна Аэлита молчала. Лена не сразу поняла, что тоже молчит. Смотрит на Аэлиту.
          Невозможно было не полюбоваться ее грудью, большой, что называется, точеной. И рвущейся вперед.

        «А ведь Аэлите столько же, сколько мне…» – со странным чувством подумала Лена. И в этом чувстве были гордость и грусть. Только гордости куда больше, а грусть какая-то далекая. Наверное, еще многое было в чувстве, испытанном Еленой, только она не стала в нем разбираться. В конце концов, что здесь за летающая тарелка?

        Первая попытка пощупать серебристый металл не удалась из-за холода. Следовало сначала вернуться в дом и одеться.
Девушки залетели в парную и только тут сообразили, что хозяева дома непременно должны быть в летающей тарелке. Ясно, что в этом заведении такой стиль. «Фишка», как пояснила Ольга. Тарелка пряталась среди сосен, и, вполне возможно, никто бы ее не заметил, не будь света в иллюминаторах. Корабль пришельцев смотрелся большой елочной игрушкой.

- Где-то было такое кафе… – стала вспоминать Ольга, - Я тогда совсем маленькая была.
- Чем, интересно, они угощают в своем заведении? Вероника, не знаешь? – поинтересовалась Маша. Всем своим видом она хотела показать, что ее не удивишь ничем - ни космическими рационами астронавтов с Земли, ни жареными обитателями иных миров, ни чем-либо другим. В том числе разговорами о любви.
"Придется, видимо, иметь дело с происками кулинаров". – решила Елена, которой неожиданно захотелось увидеть, что находится внутри стилизованного инопланетного корабля. Следовало признать, что выдумка хозяев пусть и не была оригинальной, но зато открывала просто безграничные возможности экспериментировать на кухне.
 В самом деле, разве не интересно повзрослевшим и заматеревшим любителям научной фантастики попробовать кусочки тушеного Соляриса под соусом, приготовленным гоблинами из специй, растущих в их заповеднике? Или, скажем, долбануть стаканчик-другой «Туманности Андромеды»? Повспоминать о светлом прошлом? То есть о несостоявшемся коммунистическом будущем.

Отчего-то именно об этом далеком и прекрасном будущем подумалось вдруг Лене здесь, возле маленького шикарного ресторана, куда, кстати, так просто не зайдешь, пусть и захотелось выпить и пристрелить заодно какую-нибудь Соньку Золотую Ручку. Золотые ручки теперь уже не у цыганок с картами, а у представителей крупного бизнеса. А представители крупного бизнеса, все как на подбор, если и не с другой планеты, то наверняка из другого измерения. Их не удивишь никаким кабаком под летающую тарелку, их не удивишь даже коммунистическим будущим по-ефремовски, в котором звездолеты прямого луча, или какого-то похожего луча, бороздят просторы Вселенной и разносят по иным мирам благую весть коммунизма, то есть, бредовые идеи свободы, равенства и братства.

 «Чушь!» – зло сказала себе Лена, сама удивившись неожиданной силе рванувшегося изнутри духа противоречия: – «Люди не такие. Они ничем не напоминают суровых капитанов звездолетов со шрамами от метеоритов. Со шрамами на лицах. На лицах, красивых особенной мужской коммунистической красотой, от которой во всех иных мирах дрожь в коленках и девичье хихиканье. Какое светлое будущее? Будущее – отель в Ницце, маленькая комната, клубок ниток и котенок. Еще фотографии старые, переставшие быть цветными. А для суровых капитанов лучшее будущее – те же Ниццы, хорошо промытые морщины и какая-нибудь «Виагра» по субботам.
 И это самое лучшее будущее, которое только можно представить. У других седых капитанов будут только похвальные грамоты. Сотни похвальных грамот. И ничего больше. Навсегда. Похвальные грамоты навсегда. Foreve.
 «Да что это со мной? Нет, хватит. Лучше об этом не думать. Лучше созерцать интерьеры.»

В городе ничего подобного инопланетному ресторану не было. Почему, интересно, это замечательное заведение не рекламировалось? Возможно, инопланетяне просто отмывали деньги?
Обсохнув, допросив Веронику о ее контактах с братьями по разуму, все двинулись к летающей тарелке. Елена впервые обратила внимание, что шубы у всего коллектива почти одинаковые. Это были искусственные шубы, какие в постхристианскую эпоху носило большинство женщин России, поскольку к этому времени были истреблены все шанхайские барсы. Елене стало неприятно, осталось только убедить себя, что таким образом она защищает живую природу. Пусть даже производства ВВС.
 Интересно, а какие шубы носили у Ивана Ефремова женщины из коммунистического будущего? Если они были без шуб, то как кто-то мог поверить, что такое будущее вообще возможно?
Со стилем хозяева переусердствовали. Девушки без труда отыскали парадное, то есть люк в обшивке корабля, но вот забраться внутрь оказалось делом непростым. Пришлось на время стать настоящими астронавтами и лезть в тарелку по откидной лесенке. Внутри они попали в узкий коридор, подсвеченный снизу маленькими синими огоньками. Пол был мягкий и глушил звуки шагов. Слышался гул неизвестных механизмов.
- Как в театре. – прокомментировала Маша.
- А я ожидала увидеть официанта. Как положено - белый верх, черный низ, бабочка… - сказала Аэлита. А сама подумала:  «Уже и на официантов тянет…Бабочка…»

- Как предъявят нам счет! – высказалась Ольга, – Дорого тут, Вероника?
- Я ничего не знаю. Сама удивлена.
- А мужской стриптиз будет? – обратилась к ней Елена, вспоминая одну известную им обеим историю.
- Ну, конечно, будет. Марсианский. Марсианские мальчики уже ждут.
- Нет, девочки, – обернулась Аэлита. – Вы все хотите шикарных мужчин откуда-нибудь с Сириуса или из созвездия Льва, а вдруг там мужики с Альдебарана?
- А разве на Альдебаране мужики? – удивилась Маша.
- А кто же еще, Маша? – с упреком произнесла Лена, – Там нет бесполого размножения.

Подруги оказались в зале загадочного ресторана. Искали метрдотеля и бар. Только вместо бара обнаружился пульт с невероятным количеством кнопок и мигающих огоньков, а метрдотеля заменял висящий на стене портрет импозантного бородача с сигарой.
- Кто это? – первым делом спросила Вероника.
- Фидель Кастро Рус. Лидер кубинской революции, – отчеканила Елена, будучи твердо уверенной, что Вероника слышит это имя впервые, –  Очень интересный ресторан. Где же столики? Кресла какие удобные…

В следующие несколько минут девушки  усиленно искали контакт.
- Инопланетяне, ау! Мы земные женщины!
- Нет никого…
- Смотрите, кресел-то как раз пять! Нас ждали все-таки.
- Похоже на то… Только ничего не сервировано.
- Эх, я!.. – вдруг воскликнула Аэлита. – Сразу не догадалась! Кнопки для чего? Здесь так заказывают…
- Точно! – оценила догадку Елена, – Как здорово! Стиль так стиль. Там пишут что-нибудь?
- Да… кажется, по-немецки… Кто немецкий знает?

Елена не сразу сообразила, что она, собственно, по образованию филолог и, между прочим, знаток немецкого. Но было уже не до немецкого.

  То, что произошло следом, происходило в потрясающей всех тишине.
Аэлита нажала какие-то кнопки. Нажала наугад. Тотчас экран перед пультом замерцал мириадами цифр, траекторий, графиков. Гудение внутри корабля усилилось и само собой загнало всех в кресла. Все кругом завибрировало и вместо снежной панорамы на экране возникла размытая чернота. Ощущение полета стало полным.
   Елена переглянулась с Аэлитой, что называется, недвусмысленно, и произнесла:
- Мы что, летим?
- Кажется, да…
- Это виртуальная реальность! – почти выкрикнула Вероника. Она выглядела испуганной. Откинув волосы, она склонилась над пультом, пытаясь разобраться в клавиатуре.
- И перегрузка тоже виртуальная реальность? – Лена, сама пугаясь, чувствовала, как тяжелеют руки, ноги, а тело врастает в кресло.
- Что вы, девочки! Я такое видела в «Диснейленде». Это аттракцион.
- Не надо было кнопки нажимать! – голос Вероники едва слышался: – Теперь и правда выставят счет.
- Мы летим. На самом деле, – откликнулась Лена, – Это я тебя так успокаиваю.
- И куда же мы летим? Я лопну сейчас!
- На Марс твой любимый…
- Вероника, отключай скорее этот аттракцион, я встать не могу!

   Но та лежала, страдальчески морщась. Словно в кабинете стоматолога. В ее глазах был страх. «Не может быть таких развлечений. – мелькнуло в голове у Елены: - Мы действительно летим».

 Размышлять дальше не было ни сил, ни желания. Не хотелось только, чтобы стошнило, да какая-то часть сознания с удивлением фиксировала, как меняются оттенки тьмы на экране. Вдруг все полетело кувырком и Елена увидела кусочек земного шара, точь-в-точь как показывают по телевизору в репортажах о космических полетах. «Шарик» выглядел довольно милым. Кто-то в голове добавил: – «и пушистым».
 Внутри росло убеждение, что эти белые облака теперь удастся увидеть нескоро.
Кто-то вспомнил маму, слышались всхлипывания.
 Ольга, кажется, попыталась шутить: «Вот так, девочки, рожают?».


Глава 4
НАРКОТИЧЕСКОЕ ОПЬЯНЕНИЕ И НИКАКОЙ СИЛЫ ТЯЖЕСТИ

Возможно, за пределами околоземной орбиты много интересного, но сейчас самым интересным казалось то, что нельзя было поверить в происходящее. Видя собственными глазами удаляющуюся планету.
«Родную планету», – не преминула уточнить с немой иронией Елена тем уголком сознания, где царило абсолютное спокойствие и, кажется, чистый разум. Есть в сознании такой уголок.
Виртуальной реальностью нельзя было объяснить случившееся. Ни перегрузку, ни земной шар, размером с книжную фотографию. Самое главное, нельзя было объяснить собственной уверенности, что все происходит по-настоящему. На самом деле.
И тут Вероника нашла объяснение. Как только стало полегче и неведомая сила перестала плющить в креслах тела, раздался испуганный голос:
- Это наркотики! Это новые наркотики. Они добавили нам наркотики.
- Наркотики? – переспросил кто-то. Действительно, это слово притягивало мысль. Наркотики могли быть объяснением. В сознании всплыли типы, продающие таблетки на ночных дискотеках. Потом  милиционеры с тухлыми глазами, милиционеры, у которых самих полно наркотиков в серых брючках.
 «А не схватят нас за эти штучки прямо в бане? – забеспокоилась Елена, но тут же усмехнулась: – Мы не в бане, а в космическом корабле…»

После короткого обсуждения мысль о коварном наркотическом опьянении была осмеяна и признана ошибочной. Как выяснилось, никто никогда никаких наркотиков не употреблял, исключая «экстази», ничего про них не знал, но было решено, что любые галлюцинации должны иметь индивидуальный характер, а никак не массовый.
Аэлита прямо так и сказала:
- Нет, девочки, если у меня будет видение, я знаю, кто там появится… А впрочем… не хочу видеть своего бывшего мужа.

«Интересно, а кого хотела бы видеть я?» – подумалось Елене.

- Нет наркотикам! – усмехнулась невидимая в кресле Ольга.
- Может, это такое развлечение, какой-то новый вид наркотиков? С примесью телевидения? – высказала соображение Вероника.

            Бедная девочка никак не хотела поверить в реальность происходящего. А вот Елена, кажется, поверила. Она думала, что просто спит. Ничем другим это происходящее быть не могло. Часто вас похищали инопланетяне из бани? Да и не инопланетяне это вовсе – надписи кругом на немецком языке. Что, инопланетяне говорят на немецком? Чушь какая-то. К тому же во главе этих немцев-инопланетян Фидель Кастро. Нестарый еще, с бородой. Явный сон.

            И девочки мне снятся, решила Елена, все их разговоры мне снятся… Кстати, хоть бы один мужчина появился в этом сне, было бы интересней. Впрочем, один был. Водитель Вероникин… Но он совершенно не в моем вкусе. Самец в куртке из кожи какого-то домашнего животного.  С лампасами на штанах. Нет, он точно не по мне, в глазах никакого интеллекта, доллары одни и похоть. Ничего путного присниться не может…

            "Это я напилась! – осенило Елену. – Вот и приходит в голову черт знает что. Наверное, вино плохое…"

Рассуждая таким образом, Елена не сводила глаз с экрана, где установилось изображение звездного неба, а Земля поместилась в отчеркнутом квадрате в углу. Кроме того, на экране появлялись и исчезали какие-то красные цифры. Все же сон был удивительный – поражало ощущение, что все происходит наяву. Откуда-то возник образ Ольги – совсем как живая, разве что в черноте глаз появилось больше огня. Прямо настоящая ведьма!

- Как вы, Елена Витальевна? – сказал образ.

   Елена отметила, что даже во сне Ольга обращается к ней на «вы». Но, однако, чему удивляться? Сон-то снится мне, это я хочу, чтобы сотрудницы ко мне обращались именно так.
- Хорошо, – коротко ответила Лена и добавила, – Спасибо.

«Почему даже во сне приходится отвечать на вопросы? Все-таки какой-то странный сон». – не оставляли женщину сомнения.

- Двигатели стали тише. Вы слышите? – вновь заговорил образ и улыбнулся. А Елену поразило то, что Ольга во сне явно знала, что снится в данную минуту лично ей, Елене Витальевне
- Десять секунд, полет нормальный, – послышался голос Аэлиты, до безумия настоящий. Реальный.
- Нет, не десять секунд, – возразили голосу, – Скорее, десять минут.
- Мы в открытом космосе! – Елена близко увидела глаза Ольги.
- Вам плохо, Елена Витальевна?

   Тут Елена поняла, что ей действительно плохо. Ну и сон! Тело ломило, тошнота грозила заполнить собой всю реальность, с пришельцами, говорящими «Achtung», космическими кораблями и четырьмя миллиардами звезд.

 "Между прочим, почему с четырьмя миллиардами? Что я выпила такое? Что за «Киндзмараули»? Может, я в сауне перегрелась? Такое бывает… Боже, и как эти слова надоели – реальность, действительность. Хоть бы во сне не появлялись!"

- Безобразие! – воскликнула Елена, и Ольга, расширив глаза, подалась назад, – Снится всякая чепуха! Еще и тошнит! Нет бы, приснилась оргия у императора Калигулы. Или открытый кредит в банке. Нет, лучше не кредит, лучше свой собственный счет валютный. Вот это я понимаю – сон! Что скажешь, Ольга? И Калигулу не надо, пусть будет Нерон, он, кажется, помягче…
- Про кредит я с вами согласна, а вот насчет оргий…- ответила Ольга, – Надо подумать.
- Да чего тут думать? Мы же во сне! Ладно, когда проснешься,  есть всякие условности, но тут-то, у себя в сознании, я могу говорить все, что хочу?
- Почему это у себя в сознании? – сказал голос Вероники, – А я что, хурма?
- Да, хурму можно… – Лена поводила по зубкам язычком, ощутив нежный, чуть вяжущий вкус: – Мы же брали с собой хурму… И гранаты! И яблоки! В сауну брали. Или я заснула еще до сауны? Если раньше, то где? Неужели на работе? На рабочем месте?
- Нет, Лена, мы на космическом корабле, – снова веселили ее призраки, – Так получилось.
- Что получилось? Что мы летим куда-то? А куда?
- А мы сами не знаем. Аэлита не ту кнопку нажала…
- Я же не хотела, девочки! – на самом деле принялась оправдываться Аэлита: – Нажала и все. Каждая из вас могла так сделать.
- Я бы не стала! – Почти выкрикнула Вероника. Ее испуг сменился злостью, - Это катание нам дорого обойдется.
- Ты все еще думаешь про катание? – с иронией посмотрела на нее Ольга: – По-моему, мы попали в чей-то настоящий космический корабль.
- Раз так, я хочу, чтобы мы немедленно куда-нибудь прилетели, – заявила Елена, которой незаметно стало полегче, – На какую-нибудь веселую планету. А то все сны кончаются на самом интересном месте. И этот кончится. Еще и в офисе окажемся.
- Ты считаешь, мы во сне? – обратилась к ней Аэлита.  Что-то в ее глазах заставило Лену почти испугаться.
- А то где же?
- Ну, если ты так считаешь… – Аэлита повернулась к экрану и замолчала, устремив взгляд к звездам: – Никогда б не поверила, что со мной может такое случиться… У меня сын дома один.

  Все же, для сна она вела себя слишком странно… Хотя что может быть странным для сна? Есть у Аэлиты сын или нет? Елена не могла этого знать. Но сама Аэлита какая-то… самостоятельная. Может, на самом деле я не хочу видеть ее в своем сне? Думая так, Елена посмотрела на девушку и четко произнесла:
- Я не хочу видеть тебя в своем сне.
- А что ты хочешь видеть? – не отрываясь от экрана, спокойно спросила ее Аэлита, – В своем сне?
- Ну… что-нибудь очень хорошее. Ты, пожалуйста, не подумай, что я настроена против тебя. Против тебя я ничего не имею. Просто я проверяю, где я. Могу ли чего-то хотеть или нет. Хочешь – оставайся.
Сказав  это, Елена вдруг почувствовала, что настроение улучшилось.

 Разумеется, Аэлита поблагодарила свою начальницу:
- Ну, спасибо. Я, пожалуй, останусь, – Она обвела жестом стены рубки, – С ума будем сходить вместе.
- Вот это по мне! – радостно воскликнула Лена и попыталась подняться: – Я хочу с ума сходить. Когда, как не сейчас?

Движения потребовали слишком много сил. Во сне должно бы быть иначе. «Интоксикация». – догадалась Лена и направилась к пульту: – Телевизор здесь есть?

Рядом с ней оказалась Маша, ее серьезный вид почему-то вызвал у Елены короткий приступ смеха. Такой, что самой стало противно.

- Лена, ты действительно думаешь, что я сейчас в твоем сне?
- Не знаю, может, и нет, – Лена попыталась отделаться от очередного назойливого призрака, – Давайте телевизор найдем и включим. Чтобы вы не думали больше о братьях по разуму. Если мы в космосе, а не в Горячем Ключе, то телевидения не будет. И во сне тоже не будет.

  Девушки задумались над ее словами. С ними стоило поиграть дальше:
- Если с нами что-то случилось, если я не сплю, иными словами, – продолжала говорить Лена: – значит, надо взять и выйти из этой тарелки. Где люк?
- Там открытый космос! – вскричала Аэлита, – Вакуум!
- Я в шубе. Не замерзну. Ваккума испугались… Кстати, я оставила в доме сигареты, а сейчас хотелось бы покурить.
- Может, там и правда елочки? – высказалась Вероника, – Давайте проверим, хватит самим себе голову морочить.
- Девочки, я сейчас смеяться стану, а потом плакать, – в голосе Аэлиты и в самом деле появились и смех и слезы, - Посмотрите вы кругом! Посмотрите на все это! С нами черт знает что произошло. Чудо. Парадокс. Научная фантастика!

В голове у Елены, увы, мелькнула фраза «das ist fantastisch», женщина задумалась на мгновение, пытаясь оценить, не слышно ли было в этих словах пошлых тонов.

- Фэнтези, говоришь… – начала Вероника, делая вид, что думает.
- Нет, я сказала – научная фантастика, – в голосе Аэлиты слышались педагогические нотки.
- Ну, конечно, это сон! – вслух сказала Лена, – Вы мне снитесь, подруги. Сигареты есть у кого-нибудь, я спрашиваю?
- В этом сне есть у кого-нибудь сигареты? – спародировала Ольга. И продолжила, – Тут должны быть запасы. Вон Фидель Кастро, у него должны быть сигары, вон надписи немецкие, значит…
- Что?
- Значит… – задумалась Ольга, явно несерьезно относясь к происходящему,– Значит, пшик!
- Фантастиш. – поправили ее.
- Хэнде хох!
- «Фауст» Гете…
- Елена Витальевна у нас знаток немецкого языка, – нашлась Ольга, – Пусть почитает. Может, здесь инструкция какая-нибудь.

Почитать надписи, являющиеся в снах, – это интересно. Елена немедленно стала с ними знакомиться. Но росла подспудно проблема, даже беда – женщину начинало беспокоить замкнутое пространство. Клаустрофобию не объяснишь интоксикацией. Впрочем, решила Лена, это суждение спорное. В наше время любое «Киндзмараули» способно рождать чудовищ.
 Не говоря уже о том, что дело происходит во сне.

«Между прочим, моя дорогая, - сказала Лена сама себе, - тебе совершенно не нужно беспокоиться. Здесь, во сне, все развивается по своим законам, все идет своим чередом. Не надо никаких усилий воли, лихорадочных размышлений и, главное, беспокойства, беспокойства не надо…»

Елена застыла посреди рубки, неожиданно увидев саму себя в зеркале. Встревоженный воробышек, с рыжими крашеными волосами. В свои собственные глаза смотреть не хотелось. Елена хорошо знала, что в такие минуты, когда внимательно смотришь самой себе в глаза, происходит обычно что-то плохое. Происходит на самом деле, а не во сне.

- Ну, что там пишут? – услышала она и ответила, после некоторого усилия:
- Технические термины. Точь-в-точь, как в космическом корабле. Есть непонятные знаки… Я хотела сказать, я думаю, в настоящем космическом корабле должно быть так… я-то никогда в космос не летала…

- Я встречалась с курсантом-ракетчиком, – заявила Ольга, и звук ее глубокого, хорошо поставленного голоса немного успокоил Елену. Ольга продолжала:
           - Говорил, что застрелится, когда ему исполнится пятьдесят.
- Козел? – осведомилась Вероника.  Елена в который раз утвердилась в мысли, что этой девушке никогда не будет хватать воспитания.

 «Не тот ли это лейтенант?» – припомнила Маша свой кошмар и подумала вдруг, что в открытом космосе, без земли под ногами-ножками, не так уж и страшно, страшно с такими вот лейтенантами.
- Нет… не козел, – ответила Ольга, чуть запнувшись на этом слове, – Просто с ним ни разу не было интересно… кроме постели. Хотя и там было не интересно.


Глава   5    Дед Давид  как ветеран Армагеддона

                Старт таинственного космического корабля видело несколько человек. Только они не знали, что они – свидетели.
Один из них, дед Давид, вернувшись домой с трассы, где он окончательно закоченел, торгуя этими чертовыми елками, сам похожий на Деда Мороза или на участника финской войны, быстренько нырнул в холодильник и опрокинул сто грамм.
 Потеплело. Правда, не сразу. Но, через несколько минут замерзшая бутылка запотела крупными каплями и вместе с ней отогрелся и дед Давид. Посмотрев на  свои белые валенки, которые следовало бы обтрусить от снега получше, он притопнул ногой и сказал громко:
- Ешь твою мать!

   Потом  оглянулся немного воровато, так, словно кто-то мог его подслушать и вздохнул. Дело в том, что дед Давид был художником и, конечно, сразу же почувствовал, что нарушил своими словами гармонию. А это никуда не годится. И так уже односельчане обвиняют его в сюрреализме…
  А соседские мальчишки нагло бросали снежки в спину.

- Хорошо, что не гайки… - вздохнул снова дед Давид и вдруг улыбнулся широко и красно – ну вот он и почувствовал себя сталкером.

           "Плохо только, что праздник буду встречать один, - думал он, – Но, тут, думай не думай…"

 Старик посмотрел в сторону жениной комнаты. На двери висела паутина, напомнившая ему колючую проволоку, черную и спутанную.
 «Надо бы убрать…»
   Паутине этой было уже семь лет.
 "Нет, не буду убирать, - решил дед Давид уже в который раз, – На хер!"

  Именно в этот момент он увидел сияние. Это было не северное сияние. Дед Давид видел настоящее северное сияние. На самом что ни на есть Севере. Видел его уже здесь, вернувшись в Горячий Ключ. Правда, только один раз. Даже дату помнил – 27 декабря 2006 года, только не точно. Это мог быть и другой день. Оказывается здесь, в горах, тоже случаются северные сияния.

 Дед Давид посрамил бы любого сомневающегося – он получше других знал, как делается настоящее «северное сияние» - коктейль. Но сейчас речь шла о природном явлении, а не о коктейле. А для совсем сомневающихся у него был еще с молодости готов тульский рецепт – очень сильный удар левой.

 Левой рукой дед Давид рубил дрова и знал, что удар все еще силен. Левой он и писал, но, честно сказать, писал он последний раз в незапамятные времена. Так что и не помнил, на каком языке – вроде бы на русском, писать было давно уже некому, он и почтовый ящик не держал, счета за электричество приносила почтальонша и всегда глядела жалостливыми, но и строгими одновременно, глазами. Но что счета? Это не русский язык! Русский язык, полагал дед Давид,  это Пушкин, это Гоголь, это Есенин! Это Осип Мандельштам…

Короче, дед Давид все делал левой. Левый мальчик. Так он сам себя называл, когда становилось особенно тяжко. Вечерами.
Кроме того, он имел рыжую бороду.

                ***

Сияние появилось в верхнем лесу, где понастроили свои дома среди камней и сосен новые русские. Дед Давид застыл у окошка и на секунду даже испугался, что ослепнет:
"Падлы, что творят…" -  он-то сначала думал, что это аттракцион какой-нибудь, иллюминация.

 Фейерверками мальчиши-плохиши баловалось часто, по пятницам да субботам почти всегда. Но на этот раз все походило больше на атомный взрыв. Или на опыты какого-нибудь хитрого серба Николы Теслы по передаче энергии на расстояние. Из Америки на Подкаменную Тунгуску. Недавно как раз дед Давид смотрел передачу по телевизору…
Но взрывной волны никакой не было, звука тоже, в общем – не было поражающих факторов. Но происходящее, все равно, поражало.
Дед Давид стоял и смотрел, даже схватился за оконную раму. Сияние разлилось повсюду, за окном ничего не осталось, кроме зеленоватого огня.

 "Все, кранты, - понял дед Давид, – Конь бледный… началось…"

                ***

 "Ну, что там с Апокалипсисом?" – выглянул дед Давид в окно с утра пораньше. Он подозревал, что увидит чудеса, потому что после вчерашнего сияния он прямо со сна напевал про то, как сердца наши требуют перемен. Правда, откуда-то вплетался знакомый голос, коварно напевая другое, а именно то, что перемен нам тоже не дождаться. Этому голосу дед Давид верил больше, а еще больше верил наполовину полной бутылке зеленого, почти оптического, стекла с эпической этикеткой «Водка «Русская».
 По крайней мере, было чем опохмелиться.

- А где же я ее вчера видел? – забеспокоился старик, разыскивая бутылку,  – Не помню… Ну и ладно.

Потом дед Давид вспомнил, что сегодня суббота и отчего-то ему стало легче, как говорят - отлегло от сердца.
Почему? Отчего? А кто его знает. Дед Давид давным  давно уже плюнул на всякие попытки понять, отчего да почему камень на сердце и когда этот камень наконец отвалит, куда-нибудь денется. Честно сказать, он не только на это плюнул, он на все на свете «отчего» и «почему» плюнул. Можно сказать, на все плюнул. Вот только – «Русская»… На нее, родимую, не плюнул.
 На нее не плюнешь – нельзя.

Старик увидел в окне снег и был слегка ослеплен. «Мороз и солнце» - догадался.Только собачьи следы нарушали это белое безмолвие.
 «Собаку-то я вчера не покормил, забыл…»

На улице, как всегда, было пусто. Дед Давид никого и не надеялся там увидеть. Чужие тут редко ходют, а свои и подавно. Старик решил сходить к соседу, Сашке, поразузнать, видел ли тот вчерашний катаклизм. Сашка, конечно, вряд ли что видел, но если уж обсуждать всякие загадочные явления – так только с ним.
Не с этими же ****ями городскими, новыми русскими. Да они со мной и говорить не будут. Ни разу ведь не говорили за столько лет!


Калитка у соседа была распахнута. Снег растоптан в грязь. Дед Давид сразу понял, что дело здесь нечисто. Хоть плетень в обе стороны от калитки был давным-давно повален напрочь и растащен собаками и еще неизвестно кем, все равно открытая калитка настораживала. Дом молчал, выглядел так, что вот-вот заплачет, хлопал ставнями, как ресницами.
"А может Сашку инопланетяны утащили? – подумал даже дед Давид, но сразу одернул себя, – Что ж, инопланетяны какие-то… разумнее думать, что милиция Сашку забрать может, капитан Измаилов, бывший наперсточник, вот кто забрать может, а не инопланетяны…"

Он очень хотел увидеть Сашку и хотел, чтобы с ним все было бы хорошо. Ну, пусть не совсем хорошо (знаем мы, что эти умники имеют в виду, когда говорят «хорошо»), пусть с Сашкой все будет нормально.
Начавшийся Апокалипсис сильно растревожил деда Давида, надо было с кем-нибудь поговорить. С кем же, как не с Сашкой. Он, пожалуй, тут единственный, с кем и говорить можно об Апокалипсисе. Остальные соседи – умники, будут смотреть, как на идиота, ешь твою мать, соляные столбы, пока жареный петух в жопу не клюнет, не перекрестятся… ислам примешь от ужаса.

Сашка не был умником. Сашку дед Давид уважал, хоть тот и годился ему во внуки. А, надо сказать, уважал дед Давид немногих. Уважал генералиссимуса Суворова, некоторых - как уже было сказано - писателей и поэтов, почтальоншу, своего ротного командира, о котором не слышал уже лет пятьдесят. Вот, собственно, и все. Ну и Сашку-придурка.

 Что с того, что жена с тещей его в горы выселили? Им его квартира тоже нужна. К тому же – ребеночек…
Съели его жена с тещей, со многими это случается… да даже не съели его целиком, несъедобным оказался – философский факультет закончил. Такие, кого к нам выселяют, - все больше люди приличные, только пьют, конечно. Это беда…


Дверь не закрывалась здесь никогда.  На пороге никто не задерживался. Старик вошел в дом к соседу и сразу как-то опечалился.
- Надо будет с ним поговорить… Что ж это… - думал дед Давид потихоньку цепенея, – Нельзя так. Сколько я у него не был? Две недели? Месяц? Полтора? Ведь это даже не свинюшник…
Сашкино жилище было неотделимо от праха, из которого, как известно, все мы созданы. То есть, все здесь было прахом. До такой степени, что сам свет здесь становился прахом и непонятным образом мешался с тьмой. Неандертальцы в пещерах жили более цивилизованно.

Приглядевшись, дед Давид различил очертания неких предметов, словно выплывавших из тьмы: поломанный стул, скамейка, какие-то то ли мешки, то ли кучи. Но, может быть, это и не стул со скамейкой были, а, к примеру, старый пылесос – все тут спрессовалось и даже перестало быть грязным – так останки динозавров и гигантских юрских лесов стали нефтью. Или каменным углем.
Опознать, более менее точно, удалось только самогонный аппарат. Чудовище стояло посреди комнаты и выглядело мертвым. Дед Давид заметил, что оно тянет к нему свой змеевик, словно хочет проткнуть глаз.
Дед Давид, кажется, даже захотел уйти, слишком уж Сашка запустил свой дом – ужас, ужас. Да какой там запустил! И слова нет такого, чтобы назвать вот такую вот картину! Журнал еще на полу валяется!.. «Наука и жизнь»!

 Но тут в углу что-то зашевелилось, из неземного тумана показалась стриженая голова. Она ничем не отличалась от окружающей действительности. Только потом показалось Сашкино лицо, выделявшееся, что вы там ни говорите, из праха. Засверкали глаза, правда, тускло.

- Водки нет! – трагически произнесло лицо и застыло в маске неизбывного горя. Сашка, похоже, не узнал деда Давида.
- Что ж ты… эх… что с тобой случилось-то, хлопец? – бормотал тот, не зная, куда теперь – вперед или назад?
На мгновение показалось, что Сашка здесь и не виноват, это дьяволы сделали, бесы, инопланетяне эти поганые, зеленые человечки. Взяли и воткнули человека в такое вот дерьмо!
- Ну, ты, это… живой?
- А? Что? – Сашка явно все еще не мог полностью выбраться из иного измерения, – Кто здесь?

 Показалось на мгновение, что еще чуть-чуть и человек придет в себя, с ним можно будет поговорить о вчерашнем происшествии. Сашка переболеет, да выздоровеет…
 Какой там! Показалось. Сосед возился на полу, как медуза в волнах у кромки берега, не говорил, а прямо-таки мычал.
  Не хотел дед Давид спрашивать, а спросил:
- Ты вчера инопланетян видел?
- Видел, - ответил Сашка, предварительно пробормотав с десяток «куда», «что» и «это», – Все я видел, пусть подавятся! Опечалилось сердце мое…
- И что нам теперь делать?
- Как что? Когда все кругом суета… – ответствовал Сашка, прогоняя от себя сонмища невидимых чертей, – Нам-то что? Суета и суета и, как это…суета сует… Ты скажи лучше, будет Олимпиада в Сочи или нет?
- Тьфу!

  Дед Давид с горестным видом засунул руки в карманы, постоял немного над соседом, да и пошел домой. Ничего он тут сделать не мог. Только еще более проникся апокалиптическими настроениями. Теперь он уже хотел домой, хотел скорее захлопнуть дверь, и чтобы никто не приходил. Закрыться – и до свидания! Увидимся на Страшном Суде.
С дедом Давидом  в иные годы случались моменты, когда думалось, что пора все заканчивать, хватит, натерпелся. А сейчас… сейчас сам Бог велел накрыться медным тазом и ползти на кладбище.

 "Только я на кладбище не поползу, - решил дед Давид, - Пусть сами за мной приходят. Лучше водки выпью и посмотрю на всю эту дребедень по телевизору. Должны же что-то показывать… при Апокалипсисе… а медный таз у меня есть… мы в нем с Женей, жёнушкой моей, варенье вишневое варили… когда-то…"



Глава 6
НЕБОЛЬШОЕ КОСМИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
 
Елена не переставала удивляться творившейся в ее сознании фантасмагории. Само чувство удивления было необыкновенно сильным и приятным, наяву редко бывают такие чувства. Ей нравились синеватые сумеречные оттенки сна, чуть освещаемые компьютерным мерцанием. Свет экранов проникал в каждый закоулок мозга. Подруги были недалеко, разговаривали. Лена все хорошо слышала.

 Сейчас Ольга говорила о постели, а в мозгу уже рождалось беспокойство - что делать без мужчин во время долгого космического перелета?
 Нужно бы самой себе ответить – просыпаться.
 Но отчего-то просыпаться не хотелось.

 Кое-кто, правда, надеялся, что это странное приключение скоро закончится, говорили, что весь девичник покатают пару раз по околоземной орбите и шабаш, но что-то внутри подсказывало Лене, что самое интересное впереди, да и полет – если это был полет – совершался совсем не по орбите.

- Кто-нибудь слышал о чем-то подобном? – говорила Аэлита: – Космический туризм? Компьютерная игра?
- Конечно. Я слышала. Всюду говорят про экспедицию на Марс.  – ответила ей неунывающая Ольга: - Вот и договорились.
- Надо эту тарелку обследовать. – снизошла к ним Елена, – Где у Фиделя сигары лежат?
- Там одни мужчины, в это марсианской экспедиции, –  присоединилась к разговору Вероника, причем глаза ее оживились, в них даже появился блеск, - Три астронавта. А у нас одни женщины.
- И сигарет нет, – добавила Елена, – Выпивку, кстати, мы не захватили? 

Не захватили не только выпивку, не захватили ничего. Руки шарили в карманах шуб и пальто и комкали невидимую пустоту.

- Господи! – Вероника громко вскрикнула и стала похожа на Статую Свободы,  – У меня сотовый телефон!

Но мгновенным надеждам на скорый и благополучный конец чертовщины не суждено было сбыться. Телефон непонимающе светился и не мог соединиться ни с каким номером. Даже дама, сидящая в нем и сообщавшая о недоступности, на этот раз молчала.
Тогда и было решено, что хватит. Девушки отправились к выходу. Люк, разумеется, не открылся. Маленький экран рядом с ним пискнул и засветился. Появилась надпись явно угрожающего содержания.

- Ломай его к чертовой матери! – раздался резкий крик Маши, – Всему есть предел!

Лена хотела возразить, что предела нет, но не стала. Металл люка оказался настоящим, пинать его сапогом больше не хотелось.

-Во сне таких не делают… – изрекла Елена и оглядела всех своих подруг.
 Маша с горящими глазами и наэлектризованными распустившимися волосами, ироничная Ольга, Вероника, которая сейчас явно искала только одного – защиты, чуть не плачущая Аэлита, пытавшаяся собрать волю в кулак, а пока не получалось, стучащая этим кулачком по стенке проклятого звездолета. Все они были чересчур реальные, они были рядом и были живыми. Тут Елена осознала, что с ней случилось что-то нехорошее. И словно приподнимая вуаль, за которой скрывалось некое адское наслаждение, добавила про себя: «Случилось на самом деле».

То, что случается нехорошее, а следует из него наслаждение, пусть и окрашенное, как картины Босха, не казалось Елене странным. Мало того, именно такой ход событий в жизни вообще был естественным, по крайней мере, сейчас Лена не ощущала никакого противоречия в себе и вокруг, разве что хотелось поторопить время, чтобы узнать, какой еще эта жизнь преподнесет сюрприз. Кажется, Лена в этот момент больше думала о том, как будет смотреться под вуалью, чем о таких вещах, как хорошее, плохое, адское или райское.
   Вуаль, между прочим, определенно была черного цвета.

- Где эти умники? – услышала она собственный голос, встревоженный и, кажется, некрасивый: – Они должны быть где-то здесь!
Поиски «умников» продолжались минут пятнадцать – тарелка была невелика. Все помещения корабля-ресторана оказались доступными, пустыми и, как отметила Аэлита, пригодными для жилья. Все снова собрались в рубке и крутили головами, ища ответов и объяснений друг у друга в глазах. Никаких ответов и объяснений не было. Было около десятка отдельных кают, эта самая рубка, маленький спортзал, две лаборатории и что-то вроде холла. Где находился двигатель, было неясно, только Ольга все время повторяла слово «трюм». Под полом действительно что-то гудело, но ход, ведущий в «машинное», обнаружить не удалось. Всем почему-то казалось, что внизу никто не прячется.
           - А продукты, продукты у нас есть? – возник вопрос, – Что мы есть будем? И пить?
           - Лететь-то далеко… – ни к кому не обращаясь, сказала Лена, чувствуя, что успела проголодаться: – Вероника, скажи, последний раз спрашиваю, ты не знаешь, куда мы летим?
Зря спросила. Вероника была в полнейшей растерянности, даже дрожала, в комок сжималась, забравшись с ногами в кресло.

Ольга и Маша нашли продукты. В стенных нишах обнаружились сотни банок, коробок и коробочек, точно таких, какие продают в любом супермаркете. Запасы обещали месяцы нормального существования. Маша переставляла коробки, разыскивая тюбики.
- Мы в космосе или где? – приговаривала она.
- Оливки! Мои любимые… – помогала ей Ольга, – Давайте поужинаем как следует. Надо же бороться с трудностями!
- Мне интересно, тот, кто нас похитил, позаботится о моем ребенке? – вдруг громко и отчетливо произнесла Аэлита, обращаясь к кому-то, кто был за пределами космического корабля, – Нас кто-нибудь слышит? Лена, посмотри, тут есть рация или что-нибудь?

Девушка, волнуясь, стала жать первые попавшиеся клавиши и кнопки. Ее пальцы, кажется, свела судорога. Елена ойкнула, словно сама ломала ногти.
Корабль никак не реагировал на истерику и злость. Только значительно уменьшившийся земной шар на экране исчез совсем.

- Аэлита, не надо. Еще свернем не туда, – уговаривали ее подруги.
- Где мы? Где мы? – та не могла справиться со слезами, – Мой сын хотя бы на Земле? Или мы все умерли?
Все-таки, Аэлита была сильной, она сумела справиться с собой. Пока просто отвернулась от всех.

Кухонные хлопоты сами собой возобновились. Инопланетян следовало раскулачить без пощады. Из кладовой извлекались деликатесы, начался поиск винного погреба. Так были найдены космические скафандры и небольшая библиотека с самыми обычными земными книгами. Но сейчас было не до книг. На столе в холле все появлялись и появлялись яства. Теоретически доступные всем в исчезнувшей где-то  России, яства эти могли собраться вместе только в космосе.
 Понятно, что в кладовых космического корабля была икра, красная и черная, сырокопченые колбасы – как выразилась Ольга - «в ассортименте», – разумеется, камчатские крабы, лобстеры, залежи невиданных сыров и прочие чудеса. Привычной чепухи, продающейся повсюду, вроде чипсов и кое-чего на палочке, у неизвестных космонавтов не было, а в остальном не вызывало сомнений, что продукты куплены в Горячем Ключе вчера. Когда минеральная вода зашипела в стаканах, и вовсе захотелось снова поискать выход в сауну – точь-в-точь такая же минералка осталась на столе в доме.
 Одновременно у всех появились мысли о том расстоянии, которое отделяло их сейчас от Земли. Высказывались предположения о тысячах и даже миллионах километров, преодоленных проклятой тарелкой за последний час. Слова печальной Аэлиты об ином измерении заставили всех на минуту умолкнуть. Но когда на столе перед тобой крабы и рейнские вина, научная фантастика вроде четвертых и пятых измерений, а также зеленых человечков, переносится довольно легко. Даже клаустрофобия затихает и уходит куда-то вглубь, придавленная тяжелой мыслью, что деваться все равно некуда.

Оказывается, на борту космического корабля можно криком кричать, посылать проклятия и угрозы любому разуму – чужому и своему, плакать можно и пытаться ни о чем не думать – все равно никто ничего не слышит.
 А невидимая бездна за стеной на самом деле страшнее инопланетных уродов и замкнутых пространств. К тому же, намазывая хлеб маслом и икрой, понимаешь, что неизвестные хозяева корабля тоже, скорее всего, люди.
Очень возможно, происшествие явилось для них такой же неприятной неожиданностью, как и для маленьких купальщиц. Может, скоро представится случай извиниться и вернуть корабль. Нет… извиняться ни к чему. По чьей, интересно, вине произошел угон? Кто бросает готовый к старту космический корабль в особняке под Горячим Ключом? Такое вообще возможно? Кто-нибудь слышал об этом? В самую душу проникает космический холод, когда подумаешь о том, что можно ведь и не вернуться!


Глава 7   Похитители Европы

- Ну так что же это за черти нас похитили? – начала Ольга, изящным движением вынимая изо рта оливковую косточку, – Я сыта их гостеприимством.
- Не думаю, что это инопланетяне. – рассуждала вслух Елена. – Фидель Кастро Рус и инопланетяне – это сюрреализм. Корабль точно не наш. Наверное, он китайский.
- Почему - не наш? – спросили ее.
- У нас сейчас в космос не летают. К тому же Горячий Ключ – это не Звездный городок.
- А почему надписи кругом на немецком?

И тут началась фантастика, не хуже, чем происходила на самом деле. Предположения сыпались одно за другим, и голова от них самым настоящим образом шла кругом. Так, что даже искусственная гравитация ощущалась.
Кому-то представлялось очевидным, что корабль принадлежит ФСБ или даже горячеключевской мафии. Кто-то высказывался в пользу корейцев Ким-Чен-Ира, очень уважающих компаньеро Фиделя. Говорили, что Путин не может не знать об этой летающей тарелке и что их вполне могут сбить ракетой. Девочки даже выглянули пару раз в иллюминатор посмотреть, не летит ли путинская ракета вслед за их космическим кораблем, готовая вот-вот ужалить по приказу из Кремля.
Нет, ракеты не видно, вообще вся цивилизация осталась где-то далеко за бортом, среди звезд, которые здесь такие же далекие, как и на Земле, ну, может быть, чуть ярче и, наверное, крупнее.
Об американцах как-то не подумалось. Кажется, опять из-за немецких надписей. А когда про американцев вспомнили, то стало ясно, что тут не обошлось без правительства США, которое крутит темными делами с НЛО еще с 1947 года.
 Эта тарелка, кроме того, могла залететь в Горячий Ключ из Ирака, где черт знает что происходит. А раз так, то совсем плохо – хозяева отеля могли ничего не знать о космическом корабле у них во дворе. Это означало космический плен, безвременье и мучительную гибель в просторах Вселенной без воды, пищи и кислорода. Смотря, что раньше закончится.

 Короче, следовало немедленно вызывать Землю и просить помощи. Возможно, родная планета еще не так далеко. Возможно, она рядом. Не за дверью, конечно, но на расстоянии, которое вполне способен преодолеть какой-нибудь «Шаттл». Надежду почувствовали так сильно, что даже зашикали на Ольгу, которая произнесла слово «парсек».
Странно, даже эта надежда не заставила никого оторваться от еды и немедленно броситься искать выхода в эфир. Сауну как будто и не покидали.

- А ведь сейчас Рождество… – произнесла Елена, пораженная этой странностью. Ее вдруг неудержимо начало клонить в сон. Наверное, это вкусная и здоровая пища, думала женщина у же в полусне, поднимаясь из-за стола и направляясь в первую попавшуюся каюту. Кажется, даже удалось извиниться перед подругами за то, что приходится их оставить.

 Койка нашлась без становящихся привычными космических трудностей. Отметив совершенно бессознательно чистоту и свежесть постельного белья, Елена буквально рухнула на кровать, укуталась блаженно в одеяло и уснула. Приснились ей боги.
Вернее, бог был один.

Как-то сразу Елена поняла, что это Аполлон, а не другой бог. И уж, конечно, не Распятый. Даже во сне женщина ощущала невидимую стену между Ним и собой.
Но вот Аполлон смотрел прямо в глаза, сиял и улыбался, и не было сомнений – свой. Ни с того ни с сего Елена спросила:
- А как в космосе писают и какают?

   Аполлон моментально придал своему лицу выражение непроницаемости и серьезности, взболтнул глиняной амфорой и склонился поближе:
- Я, прекрасная незнакомка, признаюсь, не большой знаток человеческой природы. У нас, у богов, с этим проще. Мы, боги, руководствуемся универсальным принципом – что сверхъестественно, то не безобразно. А вы, простите, может быть, думали, что на Олимпе у нас горшков нет? -  Аполлон улыбнулся и стал похож на черта.
- Я вовсе не страдаю мизантропией, уверяю вас, – возмутилась Елена, по-своему истолковав улыбку языческого бога, – Я просто интересуюсь, как что делается в космосе.
- А разве вы, мадам, в космосе? – изумился бог, опрокинув в себя водопад кроваво-красной жидкости из амфоры.
             Изумляться теперь пришлось женщине:
- А разве не в космосе? Нас увезла летающая тарелка. Я думала, вы об этом знаете…
- Ну… быть в летающей тарелке еще не значит быть в космосе, Елена Витальевна. – объяснил ей Аполлон, – Космос – это состояние души. Так сказать, паруса, полет! Нирвана, если хотите… А летающая тарелка – это что?! Консервная банка и только. Вы же женщина, должны догадываться.
- Я… я догадываюсь… – прошептала Елена, чувствуя, что на самом деле начинает догадываться, - А почему вы, зная как меня зовут, говорите «незнакомка»?
- Хэ! А это сюрприз. Хохма. Фендибобер, – Аполлон пытался изобразить растерянность. Похоже, хитрил, -  Или финдибобер, как правильно, а?
- Правильно – так, как вам хочется. – Лена сразу поняла, как надо вести себя с такими богами.
- Я, собственно, к вам, милая Елена Витальевна, с божественными наслаждениями… – произнес, еще приблизившись, Аполлон, и Елена ощутила волну дорогого парфюма. – Конечно, если вы… м-м… готовы, желаете…

  Он, кажется, немного смущался.

- Да я их всю жизнь жду! – радостно воскликнула Елена и ободряюще коснулась божественной руки: – Только откуда мне знать, что они, эти ваши наслаждения, действительно божественные, а не… как бы это сказать… та еще штучка?
- Ха! – приподнял брови Аполлон, – А я вам что? Живое свидетельство или не живое? А штучки, как вы изволили выразиться, на самом деле те еще! Уж насчет этого не беспокойтесь, для вас по высшему разряду. Это космос, а не какая-нибудь, извините, Европа. У нас если есть бильярдный стол, так не затем, чтобы на нем шары гонять, понимаете?

Тут только Елена заметила, что Аполлон-то был в интерьере и интерьере весьма любопытном. Бога сопровождал кряжистый бильярдный стол, отчего-то напоминавший еще и самовар. Стол вышагивал крепкими ножками, подобно мультипликационному Мойдодыру, сжимался и подмигивал сукном как зеленым глазом. Захотелось поиграть в бильярд.

Сама комната, каюта, где все происходило, была, конечно, комнатой весьма уютной, но, по-видимому, на заднем плане стены у нее не было, а были песчаные дюны с несколькими соснами, насыщавшими воздух незримым хвойным ароматом. На одном из деревьев болтался отвратительного вида повешенный. Гирлянды засохших белых цветов, которыми был украшен труп, смотрелись совершенно неестественно.

- Это? – голос Аполлона оторвал Елену от созерцания странного пейзажа, – Это меня враги повесили, глупые и неинтересные люди… меня тогда Адонисом звали…
Елена напряглась, пытаясь осмыслить слова бога. Откуда-то над ней повисли виноградные листья и грозди. Сразу было видно, что виноград сказочно вкусный и, может быть, хмельной, как вино.

Расспрашивать Аполлона, как это так получилось, что вот он повешенный, а вот – вроде бы воскресший, но под другой фамилией, Елена не стала. Ей было ясно, что все вокруг чистая правда, прозрачная, точь-в-точь как морской воздух, насыщенный хвоей и наступающим утром. А про то, как могут бильярдные столы улыбаться и фривольничать, Лена даже не думала. Забивать голову такими вещами!
"С этим парнем стоило заняться наслаждениями, - думала Елена, - Обстановка подходящая".
 Только что-то в его лице, какие-то трудно уловимые черточки, останавливали. Было в лице Аполлона явное предупреждение о конечном разочаровании и неизвестных муках.

А он, тем временем, шептал ей на ушко такое, что сама душа замирала, прячась где-то в теле, а сознание, едва пытаясь нарисовать картины предстоящего, не выдерживало и выключалось, как будто кто-то кнопочку нажимал. Тут вспомнилось, что она-то летит в космическом корабле, и присутствие на его борту бога показалось совсем уж ахинеей. Возникла моментально спасительная мысль, что надо раскрыть глаза, оторвать голову от подушки, встать и заняться обычными делами, вместо того чтобы постигать непостижимое, но Аполлон, который нагловато читал мысли, сказал так:
- Как же вы, моя прелесть, займетесь обычными делами здесь, в летающей тарелке, на пути к Марсу? Не получится это, сами посудите… И неинтересно обычными делами-то заниматься. Не надоело? Для чего тогда космос существует? Звезды? Пальмы?
- Пальмы?
- Они, родимые. Что за рай без пальм? Ты же бывала в Сочи? На французской Ривьере? На Кубе бывала, на острове Свободы? Ну вот, что за рай без пальм? А на сосне, Елена Витальевна, меня повесили, да…

Елена запуталась. Пальмы она видела сейчас только в своей фантазии, совершенно точно, что в рубке и коридорах космического корабля не было кадок с пальмами. Иначе космический корабль, в самом деле, стал бы похож на контору или какой-нибудь офис.
- А что такое офис, сами знаете. – добавил Аполлон и стал симпатичен Елене.

           «А чего я боюсь? – встрепенулась она, уколотая смутной мыслью, что все это должно исчезнуть: – Чего я боюсь на самом деле? Тоже мне невидаль! Мужчина в виде бога. Или бог в виде мужчины? Какая разница? Как говорится, нам-то что? А… вот… (догадалась) – муж! Он как посмотрит на это? На мои сны?»

- Любить должен, – спохватился Аполлон, которому не хотелось, чтобы женщина проснулась и ушла от него, – Конечно, любить должен, что же еще! За сны тоже.

Тут бильярдный стол за спиной Аполлона превратился в прокрустово ложе. Правда, Елена Витальевна до этого Рождества никогда не видела Прокрустово ложе и сейчас никто не сказал ей, что это именно оно. Но, тем не менее, это было оно.

 Прокрустово ложе загадочным образом подсказало, что пора просыпаться.

 Лена потянулась и открыла глаза, хотя Аполлон протягивал ей свою амфору. Елена запомнила, как на округлом боку амфоры  обнаженные атлеты с подозрительно скромными половыми органами предлагали что-то восседающим античным дамам. А дамы, естественно, готовы были вот-вот поддаться соблазну.
 "Как всегда, на самом интересном месте." – прокомментировала Лена сон и попыталась в фантастическом свете ночника рассмотреть как следует свою каюту.

 «Ночник», «своя каюта»… Чем-то это напоминало ей работу на круизном лайнере. Но там были всего-навсего иностранцы, а теперь кто?


Глава 8   Десантники в гостях у деда Давида

 За дедом Давидом действительно пришли. Вот как это случилось. Поздним вечером старик, чувствуя предстоящую бессонницу, уселся перед телевизором. Надо было убедиться, что Апокалипсис, начавшись, все-таки не закончился, как уже бывало в жизни деда Давида.
 Поставил бутылку водки, нарезал колбасы и хлеба. Можно было включать прибор.
 - Эх, сейчас я их! С прибором! – Дед Давид уселся в кресло и взял пульт.

 Просмотр новостей и прочей пурги по телевизору был когда испытанием, когда упражнением в злорадстве, когда тоской смертной. Иногда – возможностью выпить и поговорить с интересным собеседником. Хобби.

   Бывало, пить приходилось со Швыдким, с Юрием Никулиным, с Катанянами. Про Познера и говорить нечего. Постоянный собутыльник. Ничего, что виртуальный. Он, дед Давид зато настоящий.

   Сегодня парили сначала про какую-то партийную тусовку. Обычная рутина. Депутаты и начальнички выглядели холеными, как всегда в глянце. Лучше показывали бы ближневосточный кризис – хоть какая-то жизнь. А эти… Лица, конечно, официальные, только совсем, как на плакатах американских, взгляд у всех, как у Свидетелей Иеговы. Что там с ними делают?

Раз! Дед Давид пропустил рюмочку.

Нет, так нельзя. Лучше сказать так – взгляд у начальничков как у физиков ядра.

Два!

Опять нет. Какие они физики ядра? Физиков ядра пожалей! У академика Капицы взгляд хоть и невероятный, но очевидный. А у этих? Они и в глаза-то не посмотрят, когда с ними на узкой дорожке…

Вытерпел – начался следующий сюжет. Сербы кидали камни в полицейских и кричали «русы, помогите!»

Дед Давид подавленно выпил третью.
 «Хорош я буду, если поеду в Сербию добровольцем… Там на меня будут смотреть как на идиота».

Потом неожиданно показали археологические раскопки. Ученые, инфантильный, так сказать, мужчина и транснационального вида женщина в шортах раскапывали в Сибири древние захоронения. Чем-то они отличились, дед Давид не уловил. Он смотрел, как здорово работает видеооператор. Лучше, чем в фильме про парк юрского периода.
- Пиар, – вымолвил в конце концов старик и занялся водкой по-настоящему.
  Новости… Какие там новости?!…Сейчас еще про высокую моду покажут и все. Или танкер, потерпевший крушение. Может, убийство чиновника…

Да… все было в порядке. Земля неслась ко всем чертям. Дед Давид удовлетворенно вздохнул – «недолго уже осталось». Полез за сигареткой. Сам удивился, как улучшилось настроение после просмотра новостей. Он даже решил предаться своему любимому занятию. Включил DVD, порылся в дисках и поставил фильм «Цирк». Но не сначала, а с конца. Что ему, человеку, прожившему жизнь, сначала начинать?! Финиш, финал давай, результат! И чтобы не было мучительно больно!
Над страной весенний ветер веет. С каждым днем все радостней жить. Дед Давид лихо подпевал Любови Орловой. Была б его воля, он сам бы сейчас проник в экран, встал бы рядом с ней, с Райкой, со Столяровым и прошелся бы по Красной площади в могучей и веселой колонне. Плюнул бы потом в харю любому нынешнему буржую, который простая свинья, свинья и ничего больше. Свинья! Вчерашний день, вор и ублюдок.

- Неравенство блаженства… Вот дерьмо! – рассуждал дед Давид, – Знаю я ваше неравенство блаженства, меня вы уже не обманете, подлые твари, узурпаторы, дерьмо. Где космос, твари? Где воля? Где дух? Ради чего лжете? Ради чего? Чтобы меня наебывать? Чтоб копейку с меня последнюю взять? Так у меня мало этих копеек, то есть не копеек – рублей. Домик вот… так что вам домик, вон их сколько стоит, разрушается, никому не нужны, хозяевам не нужны, Горбачев, понадавал дач, чтобы голову людям заморочить перед своми фокусами, чтобы по-крупному тянуть…

Но сурово брови мы насупим,
Если враг захочет нас сломать…

Не насупили… недостаточно сурово… жаль. Сами виноваты, в конце концов. Да разве эти гниды что-нибудь смогли бы испоганить, если бы не мы сами захотели… перемен, мать твою!? На крабов купили, на крабов… «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы»…О! Я знаю, что они еще тогда хотели меня накормить крабовыми палочками! Я знаю это…И вот вам результат, товарищи – Ханна Сухоцка… Ханна Сухоцка… - дед Давид, уже не знал, что бормочет. Слова сами выходили из него, на глазах заблестели слезы.

  Он мужественно налил себе еще рюмку.

- Эх! А все-таки люди верили! Верили! Насупротив всему - Богу, Солнцу, Луне, капиталистам, всяким масонам, кому там еще?..
Верили и правильно делали. В себя надо верить, в человека надо верить, хотя бы попытаться надо! Наперекор всему! А уж другим – тем более…
Сталин верил и других сумел заставить верить. Честь ему и хвала, Гуталину! Наперекор! Всему этому миру наперекор! Пока жив – наперекор! Если даже не верится – все равно верь, нет веры – а ты верь! А иначе ты… кто же ты? Ты тогда – просто тварь. Просто Божья тварь, пластилина кусок.
 Родили тебя на свет и не спросили, потом всю жизнь сказки слушал, только не русские народные сказки, а вот эту муру по телевизору.  Где там еще муру гонят? – в институте, в школе. В общем, ну их всех… Меня им уже не сломать, я уже сломанный, пусть сами за себя думают.

Разгорячившись не на шутку, дед Давид подумал, какое у него все-таки здоровое сердце – и болит и вроде терпимо – хочешь водку пей, хочешь – кури, успокаивается.

 Он встал, подошел к окну. Ничего он там увидеть не хотел, казалось – все уже видел.
 Ан, нет.

В холодном свете уличного фонаря, делавшем всю улицу похожей на операционную, дед Давид увидел две явно апокалиптические фигуры. Фигуры стояли, заложив руки в карманы, и разглядывали его, деда Давида, забор.
Первый, было хорошо видно, - крупный хищник. То ли волчье, то ли медвежье что-то было в его лице, а сама фигура сразу напомнила гориллу или, скорее, орангутанга. Одет орангутанг был в какое-то древнее пальто и пролетарскую кепку. В кармане держал пистолет, не иначе. При этом он еще странным образом походил на апельсин. Почему? Непонятно. Особенно, если учитывать, что одежда с рабочих окраин промышленных гигантов делали орангутанга абсолютно серым, более чем надо серым, вызывающе серым.
 В его спутнике ничего странного не наблюдалось. Этот был похож на бейсбольную биту и к тому же светился наголо бритой головой. Ни дать ни взять – бизнесмен, только одет, как рядовой рэкетир середины 90-х: спортивные штаны, черный кожаный клифт и, без сомнения, золотая цепь на шее, хотя ее и не было сейчас видно.
Мяукнув жизнеутверждающе, на подоконник запрыгнул кот Марс и тоже принялся разглядывать пришельцев. Он так впился в них взглядом, что дед Давид понял – сейчас понадобиться очень много смелости, вся смелость, которая есть.
Парочка потопталась с минуту на холоде и двинулась, наконец, к калитке. Апельсин в пальто явно знал, куда идет.
А хозяину только и оставалось, что с каждым шагом незнакомца удивляться его нездешнему виду.

"Клон? – подумал дед Давид, – Нет, не клон."

  По его глубокому убеждению, неизвестно когда и как сложившемуся, русский клон должен был быть похож на Иванушку-дурачка.
- А вдруг это иностранный клон? Враг? Американец? У них там полно клонов…
Затем деда Давида осенило: "Как же я сразу не догадался? Это ж менты! Вернее, не менты – другие слуги режима, сотрудники органов."
 Так нагло могут выглядеть только они.

Незнакомцы, на самом деле, очень походили на агентов, охраняющих существующий строй от свержения. Но что они делают у меня во дворе? – спросил себя дед Давид и понял, что это резонно. В самом деле? Не за просмотр же фильма «Цирк» меня вязать? А может, они хотят меня застрелить? И сказать потом, что так и было?
Теперь деду Давиду не очень нравилась собственная конфронтация с властями, которая, к тому же, как прекрасно он и сам знал, была мифической.

Незнакомцы остановились недалеко от окна. Они-то, в отличие от конфронтации с властями, были совсем не мифическими. Посмотрели бы вы на их рожи! А походочка, а движения? Признаться, пришельцы напоминали самых сочных персонажей из снов Лимонова. Ну, как дед Давид представлял себе сны этого самого Лимонова.

 А еще их можно было сравнить с последователями Тюлькина - ортодоксальными поклонниками Генералиссимуса, ушедшими в катакомбы и вылезающими из них исключительно затем, чтобы получить пенсию.
 Только эта парочка ни в каких пенсиях не нуждалась. Это даже дед Давид сообразил.

Хорошо было слышно, как скрипят по снегу их ботинки. Не снег под ботинками – ботинки на снегу, так и есть. Со страшным скрипом, надо сказать, оказались башмаки. Почему-то это сразу бросалось в глаза. Скрип.  Вместе с развязанными шнурками у орангутанга, которые он то и дело втаптывал в грязь и снег.
          Мгновением позже дед Давид поразился еще одному обстоятельству - ботинки пришельцев были чересчур большими, не сорок последнего, как говорят, размера – там был весь шестидесятый. Ботинки походили на полузатопленные крейсера Черноморского флота.

          Как художник, не мог дед Давид не заметить и то, что, кроме ботинок-гадов, в облике пришельцев явно просматривалось еще что-то военно-морское.  Словно братишки только что высадились на Малой земле. Под командованием майора Цезаря Львовича Куникова.

- Полночь, двадцать первый век, - сказала Бейсбольная Бита, – Мы на месте.
- Точно, птичка, - отвечал ему военмор, похожий на апельсин, – Давай, стучи, зови хозяина.
- Да что его звать. Он в окне стоит и на нас смотрит.

  Дед Давид увидел, как его отбрасывает от запотевших стекол, пораженного и растерянного. Увидеть-то увидел, но в мыслях, на картинке. На самом деле старик только крепко вцепился в подоконник и подобно коту Марсу, не отрываясь, гипнотизировал гостей взглядом. Надо же смотреть свой смерти в глаза!
Теперь не было сомнений – они. Соколы. Демоны. Шурики.
 
         "За мной пришли. Что ж, думал, Апокалипсис, это так… с другими горе и беда и всякие ужасы, а ты сухим из воды? Нет… да и не думал я так вовсе… Ну, держись."

          Дед Давид распахнул окно и выглянул навстречу демонам. Не дверь же им открывать, если надо сами войдут. Чувствуя с некоторой тоской откуда-то выплывающую врожденную интеллигентность, произнес только:
- Здравствуйте.
- Ave, Cezar, - отвечали ему с неподдельной торжественностью, – Идущие на смерть приветствуют тебя. Что, дед, помирать собрался?
 Дед Давид ощутил, что тело его молодеет, мышцы напряглись для удара.
Ну, как такими разговаривать?

        - Что вы хотите? – дед Давид легко преодолел мгновенную слабость. Назвав ее при этом «интеллигентской».
        - Дело у нас… По царскому указу, – Орангутанг смотрел в глаза по-доброму, как бы так сказать – по-свойски, будто дед Давид должен понимать – пришли свои люди, каждый должен понимать – помочь надо, – В космос у вас летают?

Теперь сомнений не было – это не клоны, это менты ловят инопланетян.

- Какой космос? Вы чего? – деду Давиду необходимо было потянуть время, хоть лишнюю секундочку, чтобы собраться с мыслями, решить, как себя вести с такими вот демонами, уяснить, чего хотят менты от инопланетян, ведь не будут же они ходить просто так, из познавательного интереса. Наверняка инопланетяне им задолжали или не поделились бабками. Ну, или еще как нарушили правопорядок.

- Какой космос, ребята, вы чего? – дед Давид решил вести себя так же, как гости, по-свойски и, как говориться, с понятием:
- Космос давно закрылся. Станцию «Мир» утопили и все. Кончился космос, слыхали?
- Станцию «Мир», говоришь? – апельсин с интересом слушал. Причем очевидно было – интересует его не только сам хозяин, что он за человек, а, собственно, информация о станции «Мир».
- А что это за станция была?
- На околоземной орбите… большая была станция, еще советская, там и научные исследования вели и обороной занимались. - попытался объяснить дед Давид и невольно пришел в ужас от своей некомпетентности.

 Но, с другой стороны, что, менты не знают про станцию «Мир»? И что, он, дед Давид, должен быть компетентным в вопросах космической программы? И потом, что это такое – пришли среди ночи два каких-то подозрительных типа, не поэты и, кажется, не воры – и стой им про станцию «Мир» рассказывай! Нонсенс, однако. Если совсем коротко – дурацкая ситуация с непредсказуемыми последствиями.

- А кто утопил, не скажите? – продолжал апельсин.
- А что ж, вы даже не представитесь? – пошел в наступление хозяин, – Про космос, понимаешь, спрашиваете, а поздороваться по-людски…
И тут пришельцы представились…



Глава 9  Необходим сеанс космической связи

Елена встала, подивившись самой себе, – вчера легла не раздевшись. Туалетная комната здесь, видимо, находилась в коридоре. Космический корабль явно не был круизным лайнером, а походил, скорее, на общежитие.
           Хэллоу, общежитие слушает!
 Чуть позже Елена сообразила, что в любом общежитии на Земле есть окна, лестницы, можно почти всегда договориться с вахтершей.
 Здесь не было даже иллюминатора.

 Размышляя о том, что в таких условиях лететь к Марсу просто неэстетично, женщина распахнула дверцу узенького стенного шкафчика. Там были чьи-то вещи, Лена на мгновение задержала руку – как это раньше не пришло в голову таким образом установить, в чьем звездолете они оказались.

Как и следовало ожидать, все предметы в шкафчике принадлежали мужчине. Вряд ли это были личные вещи представителя инопланетной цивилизации. Один одеколон «Миф» чего стоил…

С минуту Лена возилась в шкафчике, потом, поняв, что копается в чужом, правда чистом, белье, отпрянула от своей находки. Показалось даже, что вот-вот войдет хозяин вещей и застанет ее за этим делом.

- Что за чепуха! – громко воскликнула она и сняла с вешалки черный шелковый халат – надо было обживаться.

 А веселый серпентарий сны здесь устроим! – подумала женщина, – Долго ведь придется лететь.

 Сколько Лена не принюхивалась, сколько не морщила носик, по запаху о хозяине ничего нельзя было узнать. Разве только то, что он совсем не лесной сатир. Его китайский халат украшали драконы, совершенно не страшные, шелк нежно касался кожи, и Елене показалось, что все не так уж плохо. Ведь, на самом деле, тот, кто забрал девушек с Земли и унес куда-то в неведомый космос, должен сам и вернуть обратно. Хотя бы в сауну под городом Горячий Ключ. Мужу, конечно, все равно трудно будет объяснить, что случилось. Ну, да ладно.


 Рядом, в точно такой же маленькой каюте стонала во сне Аэлита. Черты ее лица еще более истончились за последние часы, ресницы подрагивали, губы кривились в презрительной усмешке, адресованной неизвестно кому.
На Земле у нее остался сын. Мальчику было десять лет, из них лет шесть он рос без отца. О том, что отец хотел забрать его к себе на Рождество, на целую неделю, Аэлита вспоминала вчера весь вечер. Сейчас так и получается.  Совершенно без ее участия. Никто не будет спрашивать, согласна она или нет, звонить через каждые полчаса, просить, приводить разумные доводы. Просто, когда станет ясно, что мать исчезла неизвестно где, возникнет суета, через десять минут о ее исчезновении узнает отец и тогда… тогда, когда вернешься, все будет по-другому. Михаил еще не захочет возвращаться…

 Одно время она чувствовала – им с сыном хватало друг друга, но в этот год почему-то она стала замечать нечто новое – напряжение, поселившееся в их квартирке, кричавшие о чем-то непонятном большие отцовские глаза сына и его частое насупленное молчание. Отчего-то только сейчас Аэлита поняла, что это напряжение заставляло их каждый вечер избегать друг друга. Попробуйте заняться этим в двух комнатах. А тут еще эта сауна… Снова мелькнули глаза сына, в которых ясно читалась тоска существа, которому от роду десять лет, залитое дождем окно с видом осеннего вечера, готового, кажется, хлынуть холодной тьмой прямо в комнату.
 Аэлита проснулась. Но, увы, не в комнате, а в каюте.
 Определенно женщинам противопоказаны космические полеты.

Слышно было, что кто-то уже встал. Быстро выпрыгнув из-под одеяла, Аэлита хотела сразу же бежать туда, к подругам, к живым существам, но тут же схватилась за голову и опустилась на кровать. Кажется, она думала о том, что надо взять себя в руки. И еще появилась абсолютная уверенность, что выдержать еще один день в странном космическом заточении не удастся.


- Никогда б не подумала, что могу пить с утра, – немногим позже говорила Вероника, забираясь с полным бокалом вина в командирское кресло. Ей отвечали «да ладно тебе». И открывали новые бутылки.

- Хорошо, штопор есть у инопланетян, – Аэлита не знала, пытается ли она шутить или говорит серьезно. Честно говоря, она не знала сейчас даже то, где находится верх, а где низ.
Женщины порывались то сделать из чего-нибудь елку и наряжать ее, то замолкали все разом, сдерживая слезы. Что делать, было совершенно непонятно. Где-то на Земле звонили сотовые телефоны и чьи-то руки вешали на ветви игрушки и мандарины, а здесь были только тихий гул двигателя да пустая Вселенная за бортом. Глядя друг на друга, нетрудно было представить себе, как легко сорваться с места, царапать первое попавшееся лицо и рвать волосы.

- Нам необходим сеанс космической связи, – покусав губы, сказала Елена. – Нельзя же так сидеть и ничего не делать.
- Почему мы полетели без мужиков? – произнесла Вероника.
- Мужиков… – отвечала Ольга, – Лучше иметь дело с мужчинами. В сауну не надо было без мужчин ездить.

Елене показалось, что Ольга пьяна. Иначе, почему у нее так блестят глаза? Почему в них бесенята играют? Почему она улыбается?
Елена почувствовала, как внутри болезненно запела какая-то струнка, которая если и не молчала никогда, прячась в душе от внешних событий, то звучала очень редко. Елене показалось на мгновение, что она маленькая и ее голову обнимают теплые руки бабушки. Это бабушка часто говорила про бесенят в глазах… «Иначе откуда мне про них знать? – думала Лена. – Я-то их не вижу… как ни старайся».
Поединок с корабельным компьютером на этот раз удался. Оказалось, компьютер реагирует на человеческий голос. Причем сам предлагает десяток земных языков для общения. Чем-то он походил на обычный банкомат – часто говорил «спасибо», но оставлял право решающего голоса за собой.
- Землю! Землю нам давай! – кричали ему. – Центр управления полетом!
- Уточните. – отвечал чей-то баритон: – Введите код.
- Какой код? А если номер телефона? Я Славику позвоню.
- Введите код.
- Где мы находимся? – спросила Елена.
   Компьютер словно обрадовался тому, что понял, наконец, чего от него хотят, засветился и дал пространный ответ, из которого стало ясно, что их корабль, все-таки, находится в космическом пространстве, а не где-нибудь еще и имеет четкие координаты. Елене, правда, запомнилось только слово «перигилий». Кроме того, теперь не стало сомнений относительно Горячего Ключа и сауны – они были где-то очень далеко.
- Куда мы летим? Скажите курс! – воскликнула Елена и услышала Ольгин голос:
- Хи. К компьютеру на «вы»! Елена Витальевна, с тобой далеко не улетишь…
- Почему?
   Но Ольга ответить не успела. Баритон с несколько искусственными интонациями рассказал, что корабль держит курс на орбиту планеты Марс и до цели остается шестьдесят с чем-то миллионов километров. Цифры не произвели на женщин впечатления, зато сам голос, кажется, не понравился никому. Елене он напоминал о предательстве. То есть о предательстве как таковом. Маша фыркала по своему обыкновению, Ольга сказала, что этот компьютер – развратник и стрельнула глазками в сторону экрана, где играли какие-то цифры; Вероника говорила, что надо все перепрограммировать и вернуть их на родину (причем слово «родина» Вероника произносила с большой буквы), только Аэлита молчала и не отрывала застывший холодный взгляд от экрана.
- Кто-нибудь спросит его – почему? – прервала она свое молчание: – Кто-нибудь спросит его, какого черта мне, взрослой женщине, приходится в космос лететь?
  Что-то в голосе Аэлиты заставило компьютер загудеть по-иному. Цифры перестали бегать по экранам. Вместо них вдруг выплыл большой красный восклицательный знак, машина с явным злорадством, которое почудилось всем без исключения, произнесла:
- Вас вызывает Земля. Вас вызывает Земля. Вас вызывает…
   Все бросились к экрану.
- Скорей! Давай соединяй!
- Ну вот, сейчас все выяснится.
- Как же…
- Соединяю. – пропел на это компьютер, на экране пошли серые полосы.

Глава 10    Контакт

- А вы, Давид Прокофьевич, как я погляжу, нереальный чувак.
- Ну и что?
- Да ничего… разумеется, ничего… - опустил голову Птичка Феникс: – Ничего – это метафизическая категория, вы не находите?
- Да подожди ты! – махнул рукой Апельсин: – Некогда нам тут метафизикой заниматься. Давайте вот лучше тяпнем за знакомство.
- Нет, это не менты. - решил дед Давид: – Точно не менты. Это не менты пришельцев, это пришельцы ментов щелкают. Десантники.
 Значит – вторжение началось! Они сейчас захватывают банки, телеграфы, аэродромы. Может быть, последние ядерные ракеты захватывают… Тогда на какой хер им менты?
Дед Давид запутался. Почему он всегда думает о ментах? Что ни случись – менты! Апокалипсис начался, а я все о ментах! Натуральная чушь, так жить нельзя. Но, однако, кто они такие? Бесы? Воинство Антихристово? Кто еще будет ходить по ночам во время Апокалипсиса? Но они какие-то странные бесы, про царский указ говорили… Монархисты?
Они, как люди, представились, конечно. Только, что толку? Что это за имя такое – Птичка Феникс? Не бывает таких имен. Лажа. И этот тоже хорош, товарищ Мокко. Профессиональный революционер, что ли? Или чекисты шутят?
Апельсин Мокко меж тем вместо пистолета извлек из кармана пальто поллитровку. Такую же «Русскую» как и все остальные поллитровки, только немного странноватую. Она была, кажется, чуть покрупнее.
- Неужели, ноль семь? – насторожился дед Давид и уверился, что его гости все-таки тайные агенты.
- Давайте в дом зайдем, сядем за стол… - сказал дед Давид, обернувшись и убедившись, что его собственная поллитровка, не такая паранормальная, как у пришельцев, стоит на месте: – Закусим…
Те снова отказались:
         - Нам здесь лучше.
Дед Давид мигом сообразил на подоконники стаканы, принес хлеба и соленых огурчиков. Бейсбольная бита ловко разлила водку. Все трое, не отрываясь, смотрели, чтобы было поровну. Через секунду послышалось: «Ну!», «Эх!» и «Хм».
Потеплело, прояснилось.
- А это что же, у вас электричество есть? – спросил, ухватив огурчик, Птичка Феникс.
- Есть. - подтвердил факт дед Давид и зачем-то добавил: - Плачу регулярно. Мне эти пени ихние не нужны…
- Давно ли огонь свистнули! – качнул головой Птичка Феникс и одобрительно крякнул.
- А нейтрид? – вдруг спросил Мокко.
- Что? – не расслышал дед Давид.
- Нейтрид у вас тоже есть?
- У меня нету. – развел руками хозяин: – Я такой человек, если нет, то, как говорится, чего нет – того нет.
Тут пришельцы многозначительно переглянулись. Дед Давид понял, что этот нейтрид их очень интересует.
- А вы вот сказали, что… из этих… других сфер… Так это откуда же вы будете?
- Да вы, что ли, дедуля, и сами не видите? – усмехнулся Мокко: – Видите…
- В Горячем Ключе остановились или у нас в станице?
- В Горячем, в отеле.
- В «Изумрудном»?
- Нет, в «Хипес-Славянская».
- Ух, ты! – дед Давид посчитал нужным изобразить восторг. Не часто к тебе в дом наведываются божественные существа. Посланцы небес!
А пришельцы подливали и выспрашивали. Про  атомную энергию, про то, кто правит бал и кто заказывает музыку, где находится ближайший космодром.
Дед Давид, как мог, отвечал. Выставил свою поллитровку. Сам стал пытаться выведать у пришельцев кое-какие секреты. Те постоянно обменивались между собой своими хитрыми словцами. Шифровались.
- Как думаешь, новой гигантомахией не пахнет? – спросил Птичка Феникс у товарища Мокко.
- Похоже, в Сантьяго снова будет дождь. - отвечал Мокко.
А дед Давид запомнил и «гигантомахию» и «Сантьяго». И «нейтрид» запомнил. И рожи эти постарался хорошо запомнить. Рожи, конечно, такие встретишь только у бывалых людей. С такими бывалыми дожить бы, как говориться, до рассвета.
- Ну, за все хорошее! – поднял стакан Давид Прокофьевич.
  Пришельцы молча поддержали тост. Однако, как показалось хозяину, за их молчанием скрывался такой, например, вопрос: «Где оно, это хорошее?»

Прежде, чем кончилась вторая бутылка, дед Давид понял, что понимает гостей лучше, чем сначала. Никакие они не чужие. Чужие – это те, кого показывают по телевизору, кто там, в телевизоре ползает, живет там. И парит, парит, парит новые и старые идеи ему, деду Давиду. Еще чужие – это тени новых русских, которых иногда видно возле их поганых замков на горе. Они вылезают из своих джипов, из «Тигров», «Пантер», «Фердинандов», лоснятся и переливаются доброкачественным холеным жирком,  вымораживают мир потусторонними взглядами так, что потом вокруг ничего не растет и пахнет странно, а если и растет, то жуткая субстанция. Культовое дерево новых русских – клещевина – еще не самое отвратительное из того, что эти существа вызывают из темных бездн и заставляют произрастать на Земле, в России.
А эти ребята – не чужие. Они живые и веселые. На олигархов, видимо, плюют. То есть нисколько олигархам не завидуют. А это уже, что ни говори, - новый уровень. Птичка Феникс еще и писатель. Вон, прямо сейчас составляет инструкцию. Товарищ Мокко спрашивает его: -что это ты пишешь, товарищ Птичка, не можешь, что ли, отвлечься? А тот ему: пишу инструкцию «Действия должностного лица во время Второго Пришествия». Вот так. Сразу видно – мастера.
 Похоже, они – настоящие большевики, а не липовые какие-нибудь из тех, что при Брежневе развелись, в шляпах фетровых и с рожами китайских болванчиков, на которых так прямо и написано было: «Предательство». С этими ребятами и в разведку можно, если они и вправду инопланетяне, то все равно, они больше русские, чем многие по крови вам родные…
 То есть – мне родные… - попытался поправить себя дед Давид и понял, что напился с инопланетянами основательно. А впереди еще много работы – надо-таки раскрутить этих Мокко и Птичку Феникса на момент истины, как в августе 44-го, не сдавать же их в КГБ, в самом деле – гости!
Товарищ Мокко, как раз, выговаривал своему товарищу:
        - Ты полегче со Вторым Пришествием. Что ты, вообще, за инструкции взялся?! Инструктор… Это что?
        - Это тоже мое. «Правила поведения звезд при Армагеддоне».
        - Ты что, астроном?
        - Зачем астроном? Звезды – это не те звезды. Я звезд эстрады имею в виду. Гламур, понимаешь?

        - А что это мы пьем, Птичка? – услышал дед Давид важный вопрос, что, похоже, волновал уже некоторое время товарища Мокко. По крайне мере, тот усиленно пытался сконцентрировать свой божественный взгляд на этикетке водочной бутылки.
- Как что? – хмыкнул дед Давид: – «Русскую» и пьем… Ну, почти…
- «Русская»? – встрепенулся пьяно Мокко: – Знаю. Тормозная жидкость для звездолетов!
Мокко чему-то огорчился, поставив такой диагноз, но ненадолго. Он поднял на деда Давида свой бушующий всеми стихиями взгляд: - Полетели с нами!
 Боже ж ты мой, чего только не было в этом взгляде. Дед Давид разглядел и геройскую гибель «Варяга» и златую цепь вместе с котом у Лукоморья и почему-то банкира Геращенко, разглядел даже какие-то античные развалины, выбывшие когда-то величественным храмом.
- Куда лететь-то?
- Да на хер отсюда лететь надо. - высказался Птичка Феникс: – Я уже тут у вас все понял. Третий Рим, ****ь… Не бойся крылья пообжечь. Мало тебе – всю жизнь чего-то боишься? Вот встретились мы с тобой – плюнь на все и полетели, хуже не будет.
- Это провокация… - сказал дед Давид. Так он говорил всегда, когда сталкивался с непростой задачей.
- Это не провокация. Провокация – не наш метод. – отмахнулся Феникс: – Давай, собирай вещи.
- Это вы языка, что ли, берете? – догадался дед Давид и потянулся к пустой бутылке.
- Но-но! У нас интеллигентный разговор. - предостерег его товарищ Мокко, слегка ударив молнией точь-в-точь, как Зевс своих приближенных на Олимпе, когда те вдруг начинают шалить: – Мы тебе дельное предложение делаем, раз повстречались. Поехали!
- Так куда поехали?
- Тебе ж говорят – отсюда.
- Отсюда – и на хер! – уточнил Птичка.

 - А что? – подумал дед Давид: – Действительно, дельное предложение. Он обернулся и оглядел комнату, так, как оглядывают свою жизнь. У стариков это иногда получается. Комната как комната: темновата, не совсем, чтобы убрана, тепло уже повыходило и, самое главное, - пуста, как Божий день. Телевизор светится. Там показывают Миткову с головой Чубайса. Скоро появится Познер и будет впаривать что-нибудь чудовищным менторским тоном…
И, правда, - на хер! Куда же еще?! Не на Луну же… Там американцы.
Тут на душе потеплело. Дед Давид даже удивился - куда ж еще валить-то! Давно уже забыл про белый свет. Привык к тому, что небо – с овчинку. Ну, или с телевизионный экран, если там НТВ включить…
- Фотографии надо собрать. - думал дед Давид: – Гармошку… гармошку взять обязательно. Жалко гармошку. Уже лет десять пылится на шкафу.
- Нет, мы не неволим. - продолжал разговор Мокко: – Решай сам. Только ты, наверное, догадался, что мы к тебе не зря пришли. Видим – наш человек.
- Наш-то наш… - протянул хозяин, чувствуя, как не хочется принимать решение. Нет, он понимал, что ему предлагают сейчас вовсе не умирать. Это не смерть пришла сегодня в образе этих двух партизан. Наоборот, ему предлагают жизнь. Дед Давид жил на свете долго и знал немного, что такое жизнь. А смерти он не боялся. Хоть и не знал про нее ничего. Беда была в том, что на пути у смерти как раз и стола эта самая жизнь. Ее боялся дед Давид. Знал, что не сможет ее одолеть. И вот, пожалуйста, сегодня ему снова подкидывают подарочек: «Полетели с нами». Снова жить? Не хочется. Дед Давид посмотрел на дверь жениной комнаты и мгновенно все про себя решил.
- Я с вами не полечу. Мне это не надо. - сказал.
   Гости помолчали, посмотрели и опять стали молчать. Только теперь уже не глядели в глаза:
- Ну, как знаешь…
  Старик еще раз оглядел свою комнату, проверил себя – не ошибся ли. Потом поднял глаза к гостям:
- Вы Сашку с собой возьмите.
- Сашку? – недовольно воскликнула Бейсбольная бита: – Да какого такого Сашку?
- Давид Прокофьевич, мы не ангелы. - сказал товарищ Мокко, сказал, что называется, веско: – Зачем вы нас просите?
- Возьмите. Он – парень что надо. Философ, чудак, только не на букву «м». Пропадет.
- Алкоголик?
- Да.
- А тебе он кто?
- Да никто.
- Хм, …ну, в честь нашей попойки… - начал говорить Мокко: - не знаю, правда, зачем и почему…
Дед Давид понял, что уже пристроил Сашку.
- Берем твоего Сашку. Где живет?

Вскоре они ушли. Давид Прокофьевич стоял у раскрытого окна, пока не почувствовал, что замерзает и совсем выстудил дом. Он, кажется, выпил раза два вслед своим гостям. Совершенно уверился в том, что все сделал правильно. Пережил легкий озноб из-за мысли, что мог оставить могилку жены здесь на Земле. Посмеялся, вспомнив лихие рожи Мокко и Птички Феникса. Вспомнил, как они уходили.
- Ну, прощай, Давид Прокофьевич, - сказал товарищ Мокко.
- Встретимся в сети. - добавил Бейсбольная Бита, он же Птичка Феникс. И пошатнулся: – Нет, ты не смотри, я не Родосский колос!
          - Пошли! – Мокко потянул его за рукав и оба грохнулись в снег…

Глава 11
МОСКВА НА ПРОВОДЕ

Девушки, боясь дышать, смотрели на знакомое телевизионное свечение. Так робинзоны цепляются взглядом за едва заметный на горизонте парус.
Сначала они услышали музыку. Отчего-то всем сразу стало ясно, что музыка звучит именно для них.
- «Ода к радости». – прокомментировала Аэлита, заметив, что все почему-то посмотрели на нее: – Бетховен. Людвиг Ван.
Серое волнение на экране сменилось картинкой, где был изображен знакомый символ.
- Микрокосм. Ну конечно, – на этот раз высказалась Лена и перешла вдруг на немецкий: – Алло! Вы нас слышите?
- Нас не поймут! – почти визжала Вероника: – Говори по-русски!
Но из динамика уже слышалось:
- Внимание, внимание! Планета Земля приветствует вас! Говорит Центр управления полетом. Как слышите? Прием.
Девушки наперебой закричали, что слышат хорошо, причем Вероника от волнения заговорила по-английски, а кто-то, кажется Ольга, отвечала Земле на украинской мове.
Неудивительно, что в Центре управления полетом на мгновение замешкались, но быстро собрались, поприветствовали экипаж снова и поинтересовались, видят ли на корабле картинку. Изображение микрокосма действительно распалось теперь на мужчину и женщину, словно сошедших со страниц медицинского атласа.
- За кого они нас принимают? – первая забеспокоилась Ольга: – За инопланетян?
- Эй, але! – позвала Землю Маша: – Юрий Гагарин, спутник, Луна…
- Подожди, Маша, тут серьезный разговор, – оборвала ее Елена и, разумеется, услышала фырканье.
- Эй, мы земляне! Случайно улетели из Горячего Ключа. – понеслось в эфир, в рубке космического корабля стало ощутимо удивление, возникшее на далекой планете.
- Повторите, кто вы? – почти приказывал приемник: – Как вы попали на эту волну?
- Мы из Горячего ключа улетели… – снова начала Вероника, но Лена оттеснила ее от пульта:
- Прием, алло! Находимся на борту неизвестного космического корабля. Мы – русские женщины…
Экран запищал и затрещал, голос Центра управления полетом распался на отдельные слова и обрывки слов. Причем Елена ясно услышала только одно – «хрень».
- Это Москва! – теперь не было сомнений: – Теперь, девочки, все будет в порядке.
Елена сразу же ощутила глупость сказанного, но переживать не было времени.
- А почему вы по-немецки говорите, товарищи? – твердо спросило радио.
- Ну и что, что по-немецки! Это неважно. Ведь первый контакт. Вы нас слышите? – волновался экипаж.
- Слышим вас хорошо. А вы нас видите?
- Нет.
- И мы вас нет.
- Вы знаете, с кем вы шутите?
Тут девочкам впервые после космического старта стало по-настоящему страшно.
- Мы не шутим, – ответили они: – Спасите нас!
На экране появился ответственного вида мужчина в костюме и при галстуке. Хотя изображение было черно-белым, чувствовалось, что галстук у мужчины дорогой. Улыбка мужчины была несколько растерянной, ясно чувствовалось, что с такой чепухой в космосе он столкнулся впервые.
- Кто вы такие? – мужчина устремил пристальный взгляд сквозь космические дали.
- С нами произошло недоразумение. – отвечала ему за всех Елена: – Мы случайно оказались в сауне, где был этот космический корабль… вы должны знать…
- Что мы должны знать?
- Ну, про корабль…
Видно было, как на Земле мужчине что-то сообщили в наушники. Теперь он смотрел с экрана и вовсе изумленными глазами, в которых, однако, стало заметно что-то, что принято называть человечностью:
- Так вы действительно там?..
Последовал долгий сбивчивый рассказ о происшествии. Говорила в основном Лена. Земля в виде мужчины взволнованно потирала руки перед камерой и, в конце концов, проникновенно произнесла:
- Ну, вы, девочки, даете…
Звучало это так, что Аэлита вслед прошептала:
- Они нам не могут помочь… – Аэлита обернулась к Елене: – Не поможет нам твоя Москва!
- Почему это «моя Москва»?
- Ты же говорила, что все в порядке! – Аэлита старалась сдержать свое неуместное раздражение: – Москва! Центр управления полетом! У меня, может быть, критические дни начинаются!
- Девочки, не надо отчаиваться. – вмешалась Земля: – Будем думать, как вам помочь. Связь у нас уже есть…
- А корабль это чей? – крикнула Земле Аэлита: – Американский? Что у вас в космосе творится?
- Мы рассчитали вашу траекторию. Вы направляетесь к Марсу. – мужчина на экране пытался говорить спокойно: – Мы с этим разберемся, будьте уверены…
- Да в чем же теперь можно быть уверенным? – ирония Елены понеслась с радиоволнами в Центр. Иронии этой, кажется, хватило бы на все звезды, мириады которых окружали девушек со всех сторон.
- А я вас вижу. – сказал вдруг мужчина и улыбнулся.
Елена сама не заметила, как улыбнулась в ответ, мгновенно и смутно представляя, как выглядит ее изображение там, на далекой Земле. Разумеется, вспомнились хорошо знакомые морщинки у кончиков глаз и губ… да, когда тебе сорок лет, просто надоедает быть недовольной собой...
- Картинка может исчезать. – продолжал улыбаться мужчина из Центра управления полетом: – Но наши специалисты обещают хорошую голосовую связь. По крайней мере, до пояса астероидов…
- Что? – послышался звонкий Ольгин голос: – Пояса астероидов? Это наподобие пояса целомудрия?
- Вы говорите, у вас там одни женщины? – спросила Земля и знакомого мужчину в кадре сменил другой, напоминавший больше всего улыбающийся фаллос: – Рад приветствовать первый женский экипаж!
- А мы как рады! – отвечали ему: – Сделайте что-нибудь!
«Мы-то что будем делать?» – думала Елена, глядя на улыбающийся фаллос и постигая исподволь суровую правду о женщинах-космонавтах. Она обратилась к Земле:
- Мы что, по-вашему, экипаж? Мы случайно здесь оказались!
- Ну да. Случайно оказались в космосе. Что здесь такого? – теперь шутила Земля и резко сменила тон: – Адреса. Фамилии ваши.
- А что вы на меня так смотрите? – вдруг выпалила Аэлита, обращаясь к экрану: – Вы не смотрите, я – русская. Только на еврейку похожа. Мне все знакомые так и говорят.
- А почему вы на немецком разговариваете?
- А как надо?
- Вы же русские? Все русские?
Девушки в рубке космического корабля теперь смотрели друг на дружку так, словно виделись впервые:
- Да… кажется, да…
- Слушайте, а вы… как бы сказать… официальные лица? – поинтересовалась Елена у фаллоса.
- Я – Владимир Николаевич. – представился тот и стал серьезнее: – Конечно, официальные. Еще какие. Вы представляете себе, что такое наш Центр управления полетом?
- Нет. Мы впервые в космосе.
- Мы вообще в сауну собрались. – уточнила Ольга и фаллос посмотрел на нее неодобрительно.
- Вот что мы сделаем, девочки. – решили в Центре: – Вы сейчас не волнуйтесь, а давайте осмотрите этот корабль как следует и передавайте нам все данные. Все надписи, бумаги, личные вещи тех, кому принадлежит корабль. Все, что увидите. Нам надо выяснить, куда вы попали.
- Так вы что, не знаете, где мы? Это действительно инопланетяне? Или китайцы?
- Положение слишком серьезно. – ответила Земля: – Скажу вам прямо, такого еще не было. Но мы вас не оставим, будьте уверены…
- Сейчас он скажет, что ситуация находится под контролем. – бросила недовольно Маша и уселась в кресло: – Попали мы…
- И так ясно, что попали! – не выдержала Лена: – Ныть не обязательно!
- И на меня кричать не обязательно.
- Слушайте, венсеремос, давайте не ругаться! – в тоне Ольги появились повелительные нотки. Но Елена не успела среагировать, потому что Ольга продолжила: – Нам еще долго вместе лететь. Может быть, долгие годы…
Оставалось только усмехнуться.
- Придется стать друзьями. Того и гляди. – усмешка у Елены получилась кривоватой, но, кажется, не лишенной некоторой теплоты: – То есть, я хочу сказать, подругами.
- Да, именно так. – Ольга оторвала взгляд от бокала и устремила его прямо в глубину глаз Елены, отчего та сразу же ощутила эту самую глубину. Причем глубина хоть и была полна пустоты, но не пугала и не была холодной, а наполнилась вдруг теплой истомой и сладостью, которую, черт возьми, ни с чем не спутаешь.
Впрочем, это мог быть коньяк, вовсе не взгляд Ольги. Лена неожиданно увидела в своей руке плоскую бутылку коньяку. Горлышко наклонилось, и коньяк мог пролиться.
          - Лезгинка, твою мать… – прошептала Лена и не удивилась, что произносит ругательство без внутренней помехи. Да и «твою мать» сейчас вовсе не казалось ругательством.
  Пошевелив рукой с зажатым в ней коньяком, женщина ощутила, как дико хочется спать. Хотелось приклонить голову, и не куда-нибудь, а на Ольгино плечо. Или это в глазах самой Ольги читалось? То, что девушке хочется приласкаться к ней, к Елене Витальевне?
Елена вздрогнула, поняв, что засыпает. В космическом кресле стало вдруг необычайно удобно. Не раздражали даже разговоры с Землей. За последние минуты они странным образом превратились в рутину, нечто среднее между допросом в прокуратуре и производственной, так сказать, необходимостью, от которой на Земле, на работе, даже искусственные фикусы вянут в офисах.
Улыбчивый фаллос дотошно расспрашивал обо всем, что окружало пленниц загадочного корабля и, видно было, - роль следователя по особо важным делам ему даже нравится. Он и на фаллос перестал быть похож. Не смотря на то, что как раз сейчас улыбался несколько натянуто и с деланным восторгом объявлял, что им, девочкам, кажется, смогут транслировать телевидение.
- Какое телевидение? – насторожилась Елена и мужчина на Земле почувствовал себя несладко. Беспокойство в его глазах появилось быстрее скорости радиоволн.
- Как какое? Земное. Российское.
Смех наполнил просторы Вселенной.
- Ну, нет. Мне фантастики здесь достаточно! – Лена защитилась ладошкой от Центра управления полетом. – на хер ваше телевидение!

                Конец первой части