Иногда очень хочется розочек Часть третья
Часть третья
КИНО И НЕМЦЫ
Глава 1
Марс
Когда Лена проснулась, корабль висел над Марсом. Лене стало страшно, в груди появилось чувство, которое бывает вечером в воскресенье, чувство, что ты одна, никому не нужна и жизнь проходит. Ни кофе, ни оставшиеся на столе яства, ни насильственные воспоминания о приятном времяпрепровождении с богами не помогали. Лена понимала, что нужно что-то делать. Например, посадить корабль. Однако здравый смысл, которого сейчас хватало, было даже более, чем достаточно, заставил женщину не пытаться самой вмешаться в приключение – очевидно, те, кто похитил их компанию, должны были их и посадить.
Ощущая себя героиней фантастического фильма, Лена принялась рассматривать Марс. Выглядел он примерно так же, как и показывают его в этих фильмах, а именно походил на пульсирующий человеческий орган, более всего на сердце, извлеченное из организма и брошенное в бриллиантовую паутину неба. Сердце было полно крови, прожилки каналов набухли, Марс, казалось, мог лопнуть.
- Что мы там будем делать? – услышала Лена Машин голос.
- Как что? Жить будем. Посадим семена, будем добывать полезные ископаемые… - отвечала той Аэлита. Лена видела, что никто не сомневается в том, что рано или поздно корабль сядет на Марс и им придется выходить.
- Кино будем показывать марсианам. - твердым тоном произнесла Лена, сама с удивлением вспомнив, что была на Земле начальником отдела: – Дисков много, билеты сделаем недорогими, на жизнь хватит…
- Давай я тебе лучше кофе сделаю. - предложила Аэлита, с опаской поглядывая на красную планету: – Наверное, нам ничему не надо удивляться?
- А ты удивляешься? – спросила Лена, добавив в голос задушевности и понимая, что снова начинает лгать, играть и примеривать маски, о которых чудесным образом забыла во время вечеринки с богами.
- У меня такое чувство, что за нами следят. Оттуда. – Аэлита указала на кровавый диск Марса в иллюминаторе. Глаза женщины были темнее, чем обычно, темнее, чем окружающая межпланетная ночь.
Космос молчал, молчало и радио, только Маша не молчала, сказала:
- Если бы у меня было такое имя, я бы тоже думала, что за нами оттуда следят.
- Ты думаешь, там нет жизни?
-Да какая мне разница? У меня жизни нет.
Сказав так, Маша лгала. После сатира Степы и (об этом никто не знал) товарища Мокко жизнь у Маши как раз появилась, она хорошо это знала, знала, что ее жизнь, без преувеличения, началась. А зачем она сейчас так сказала - неизвестно было ей самой. Только хотелось, чтобы немедленно в кают-компании появились веселые языческие боги, с которыми она бы сразу ушла в спальню, не беспокоясь ни о подругах, ни о Марсе, ни о себе самой.
- Вы не находите, что невесомость странно влияет на нравственность? – спросила она подруг. Те были удивлены вопросом, но не ответили. Делали вид, что прислушиваются к шуму двигателей корабля. Который явно выполнял какой-то маневр.
Марс увеличивался и на экране и в иллюминаторах.
Надо было признать, что Рэд Брэдбери довольно точно описывал эту планету в своих книгах, Лена словно узнавала пейзажи и краски, пока корабль спускался на поверхность. Вскоре ей пришла мысль, что Рэй Брэдбери вполне мог бывать на Марсе. Таким же магическим способом, как оказались здесь они. Может, он бывал здесь не раз и не один, может, корабли тут курсируют регулярно, вроде курьерского поезда «Москва – Адлер», просто мы об этом не знаем, мы ведь знаем только то, что нам разрешается знать…
А вдруг нас сейчас, как на вокзале или, скорее, как в аэропорт,у встретят чекисты, поинтересуются, как это так вы, девочки, с официальными лицами разговаривали, как никак нельзя разговаривать с такими лицами, вдруг вообще в ЧК, или как там это называется, есть марсианский отдел и все, как говорится, схвачено и даже, чем черт не шутит, на перроне вот сейчас будет стоять муж, ее милый ходячий кошелек, и спрашивать, как доехала и как мужнюю честь берегла.
Что, после всего не может случиться и это? Добивать нас никто не будет?
Лена всматривалась в поверхность новой для себя планеты, испытывая такие мысли и чувства и силясь понять, что же сейчас изменится, что станет не так, как прежде. Марс давно уже заполнил весь экран, он приближался, меняя цвета и очертания океанов, гор и пустынь. Хотя разве можно было сейчас сказать, какие у него горы, океаны и пустыни, да и есть ли они вообще? Сами собой в голове приливали и отливали образы, неизвестно когда и как поселенные там забытыми книгами, фильмами, детскими разговорами с соседским мальчиком и еще более забытыми мечтами о дальних странствиях, иных мирах и настоящей любви. Лена, напрягая зрение, смотрела в кровавые переливы на экране, в которых можно было разобрать только что-то чужое, грандиозное, бушующее, а видела древние, занесенные песком города, похожие на такие же города на Земле, видела полные сине-зеленой прозрачной водой каналы, по которым плыли белоснежные яхты марсиан, видела агентов КГБ в штатских плащах на улицах марсианских городов, различала занесенные оранжевым песком танки с гордо посаженными башнями и маленькими пушками; армады этих танков были занесены на Марс бритоголовыми командармами, из которых каждый телосложением напоминал глыбу гранита. Планету, естественно, хотели покорить и взять в братскую семью, но вот результат – погребенные почти до люков на башнях танки, а марсиане… марсиане живут своей жизнью и пахнут хорошим одеколоном. Сидят под деревьями причудливой формы и продают сушеные кактусы, мечтают увидеть женщин с Земли и п о з н а т ь их. Много всякого можно было думать про Марс, никто не запрещает, особенно когда идет посадка на его поверхность. Лена постаралась взять себя в руки и отрешиться от бредовых фантазий, навеянных красными тенями на экране, - было очевидно, что действительность через какой-нибудь час может оказаться вдребезги не такой, как ожидалось. Марсиане, к примеру, не выйдут, а выползут, будут наподобие чужих – покрытые слизью, вонючие и хамы.
Короче говоря, не ожидала Лена, что судьба забросит ее на Марс. Другое дело – Аэлита. Она с самого детства знала, что с ней это должно случиться. Никто не знал, как вчитывалась она в строки толстовской повести, стараясь найти там что-то про себя, захлопывала, смущаясь, книгу, когда к ней приближался кто-нибудь из одноклассников, а позже однокурсников. И находила. Ей знаком был каждый поросший мхом камень в последнем пристанище марсианской Аэлиты. Она видела и оранжевые пески, и синие рассветы, проткнутые кактусами-семисвечниками, даже вкус таинственного марсианского яда, каким та Аэлита пыталась спасти себя и своего Лося от злой родительской воли, был ей знаком, она в любую минуту могла его почувствовать на губах, если бы кто-нибудь попросил. Тот же инженер Лось…
С инженером, правда, была неувязка. Папа у Аэлиты работал инженером – «my farther is ingenееr” – повторяла она на уроках английского, но то - папа, к тому же фамилия у них была совсем другая, не Лось. Муж поначалу тоже был инженером, причем военным, но сейчас Аэлита даже не представляла, чем он занимается, кажется, крутится в мире достаточно больших денег. Муж не показал Аэлите Марс…
Возможно, из-за этих глупых детских представлений Аэлита не беспокоилась сейчас об оставшемся на Земле сыне. Что-то говорило ей, что все обойдется, весь полет – часть неизвестного плана, который касается прежде всего ее, Аэлиты, а потом уже всех остальных, и даже не исключено, остальных план вовсе не касается, они на Марсе случайно и не понимают, где находятся.
Корабль несся к планете, подобно падающей звезде, но Аэлита знала, что падающая звезда – это она, знала, что сказка не закончится, как только лапы корабля уткнутся в твердую поверхность, а наоборот, все только начнется.
Аэлита торжествующе посмотрела на Елену, не сомневаясь ни на секунду, что та не может знать ее мыслей, в то же время желая, чтобы Елена ответила понимающим и восхищенным взглядом. Очнувшись от несуразности таких надежд, Аэлита ощутила себя отнюдь не разочарованной, а оказавшейся словно между двумя волнами счастья, в ложбинке между ними, замерев в ожидании следующей волны, которая, по всему видно, будет сильнее первой, властно затягивает все в свой порыв, из-за чего сама ложбинка уже как пропасть.
Нет, Бог не покинет, боги не покинут….
У Аэлиты трепетало сердце, когда корабль выныривал из сиреневых облаков, каждый раз все ближе и ближе к поверхности планеты, она знала и могла сказать подругам, как называются те горы, куда, похоже, стремился корабль, как было приятно купаться вон в том океане, когда в нем еще была вода; Аэлита хотела сказать, что марсиане не такие, как люди, марсиане бывают плохие и хорошие, а еще в горах живут магацитлы, а о магацитлах любая женщина может только мечтать, поскольку это настоящие мужчины, каких мало, и пусть о магацитлах говорится только в легендах – Аэлита теперь знала, что такое легенды. Аэлита хотела предупредить остальных, что марсианский воздух пуст и резок, что на Марсе может быть очень холодно и надо теплее одеваться, а на полюсах и одежда из верблюжьей шерсти не помогает, на полюсах лед синий, как бутылочное марсианское стекло, которое знали еще древние римляне и высоко ценили, храня в своих домах и думая, что оно с Востока. Аэлите стало холодно даже сейчас, в кают-компании корабля, где температура не менялась, даже когда здесь зажигали толпы сатиров; она пожалела, что плед остался в каюте, но этот озноб все равно был приятен, ибо я согреюсь, думала Аэлита. «Почему я раньше не улетела сюда? – спрашивала она себя. – Почему не собрала чемодан и не улетела, можно было взять с собой сына и улететь. Но как? Это невозможно, мы похищены таинственной силой. Хорошо, тогда что это за сила? Почему она только сейчас обо мне позаботилась?»
Аэлита оглянулась – богов рядом не было. Вообще, что-то упорно заставляло думать, что весь этот полет и посадка не их работа. Их работу Аэлита знала и сейчас улыбнулась, вспомнив ее. Она не сразу заметила, как сзади подошла Ольга и мягко опустила руки на плечи, - все видели, что Аэлита по-настоящему мерзнет, но не знали, что Аэлита пытается говорить на языке Марса, который скрывался глубоко в памяти, так глубоко, что там можно увидеть динозавров и вспомнить даже то, что огонь священен.
Марсианский язык превратился в стон, и на Аэлиту обратила свой взор Лена…
И вдруг полет прекратился. Вместе со стоном Аэлиты. Двигатель умолк, бурая пыль, поднятая им напоследок, клубилась за иллюминаторами в непривычной тишине, все почувствовали, что стоят на твердой почве.
- Первые минуты на родной земле. - констатировала Лена: – Надо что-то сказать.
- Это не Земля. Это Марс! – почти выкрикнула Аэлита.
- Марс не Марс, это нам неизвестно. - спокойно ответила Лена: – Что ты так нервничаешь? Я говорю, что надо что-то сказать для будущих анналов. Что-нибудь типа «гигантский шаг человечества» или «поехали».
- Для чего, для чего, ты говоришь, нам надо сказать? – улыбаясь, обратилась к ней Ольга, но Лена защитилась рукой, возвращая разговор в серьезное, так сказать, русло.
- Я, например, не знаю, что тут можно сказать. - вмешалась Маша, не переставая вглядываться в пыль, окружающую корабль: – Мы оказались на чужой планете, но не по своей воле. Что тут вообще можно сказать? Привет.
- Так и запишем. - кивнула Лена.
- Что ж ты не записываешь?
- Не беспокойся. Тут все должно записываться. Телеметрическая информация. - сказала Лена и немного удивилась тому, что сказала.
- Как, как? Ты хочешь сказать, что нас всех записывали? Сатиров, Аполлона? Надо найти эту видеокамеру! – Маша выглядела почти испуганной: - Я не хочу, чтобы кто-то смотрел на меня!
- А мне все равно. - сказала Ольга.
- Смотрите! Смотрите! – позвала всех Лена к иллюминаторам: – Пыль оседает.
Девушки вспомнили, что они на другой планете. И сразу забыли про телеметрическую информацию, а то, действительно, не очень приятно было думать, что какие-то похотливые дятлы, пусть и из Центра управления полетом или еще откуда-нибудь, будут наблюдать за тобой.
Корабль сел в красных горах, в диком месте. Правда, посовещавшись на повышенных тонах, путешественницы решили, что здесь, на Марсе, других мест, очень возможно, вовсе нет и не стоило ожидать другого.
Все вокруг выглядело ржавым. Но не так, как на Земле, будто ты оказался на свалке металлолома или, к примеру, на кладбище кораблей, а так, как на Марсе – странно и непривычно для глаз. Горы, кажется, были очень высокими, вершины их скрывались за сплошной грядой облаков, то фиолетовых, то сиреневых. Усыпанное камнями плато, куда сел корабль, заканчивалось где-то рядом, метрах в трехстах угадывался каньон или что-то подобное. Разумеется, никакого космодрома здесь не было, не было сооружений, каких-либо следов разумных существ, зато не было и агентов в штатском, делающих вид, что встречают тебя с цветами и музыкой, а на самом деле ведущих темную игру.
Непонятно было, есть ли на Марсе жизнь или нет.
- Что-то я марсиан не вижу. - сказала Маша таким тоном, словно марсиане крупно перед ней провинились.
Марсиан действительно не было, кактусов-семисвечников тоже, и деревьев причудливых форм, не было даже ягеля. Гипотетическим марсианам, получалось, приходилось вести себя подобно туарегам в пустыне, разъезжать на верблюдах с зараженными ружьями и все время смотреть в необозримую даль, пытаясь разгадать загадку жизни или хотя бы отыскать оазис с притаившимся там врагом. Или чужой космический корабль, доставивший на планету белых женщин.
Переводя взгляд со стола, полного остатков пиршества, на марсианские пейзажи, Лена пробовала осознать то гигантское удивление, которое росло в ней с каждой секундой. Она видела окурок в пепельнице и совершенно ясно узнавала, что это ее окурок, она курила эту сигарету еще на Земле, только войдя в летающую тарелку из сауны, тарелка не была тогда еще космическим кораблем неизвестной принадлежности, а была шикарным рестораном; пролетело время и пространство, не так уж много времени, кажется, около трех суток, но зато очень много пространства, и вот она вместе с этим окурком видит перед собой дикие камни марсианского плоскогорья в никому неизвестной части планеты. Позднее Лена догадалась, что вместе с этим безмерным удивлением перед превратностями и чудесами собственной жизни, вместе с посадкой на Марс, в ней поднялось не исчезающее никогда беспокойство, которое можно было принять за раздражение, вызванное близостью подруг.. Она поняла причину этого беспокойства, по крайней мере, думала, что поняла, - на Марсе не светило Солнце. Точнее, Солнце светило иначе, чем на Земле. Выяснилось, что ей, стерве оказывается, необходим солнечный свет, земной, весенний, утренний, а здесь, в лазоревом небе Марса, солнечный диск не собирался вести себя по-земному, светил как лампа в операционной… А родное Солнце («Аполлон, если хочешь, Леночка») стало чужим. Это было плохо, Лена и не знала, что «плохо» может быть таким всеобъемлющим и безжалостным.
Подруги тоже чувствовали себя неуютно. Девушки то смотрели на мертвый мир вокруг, то озирались в попытках увидеть жизнь и тепло в глазах друг друга. Пока что это удавалось. Но теперь, когда полет закончился, прекратилось всякое движение, устремленное хоть куда-нибудь, пусть и в холодную черную неизвестность, всем просто необходимо было какое-то действие, вино уже не помогало, говорили даже, что корабль надоел вместе с клаустрофобией. Решено было выйти из корабля. Не на совсем, разумеется, а так – надеть скафандры и совершить небольшую прогулку, поискать иные формы жизни, потеребить богов, если те следят за ними из космоса, да и, наконец, просто посмотреть Марс.
И пусть тогда встречаются хоть кочевники-марсиане, размножающиеся почкованием, хоть марсиане-джентльмены, которые курят кальян в баре и смотрят на тебя так, словно они настоящие мужчины, уверенные, что для них нет ничего невозможного, и, кроме того, знающие, что тайна жизни, та тайна, которую выглядывает на горизонте кочевник, скрывается не где-нибудь, а в их члене.
Надо идти гулять.
Но выйти на Марс гулять оказалось не так-то просто. Это выяснилось, едва Лена и Аэлита попробовали надеть скафандры. С виду красивые и, можно сказать, изящные одежды были полны всяких технических штуковин и никак не надевались. Кроме того, трубки и кнопки не работали, огоньки в маленьких коробочках не светились. Вспоминался русский мат. Немецкие надписи были столь лаконичными, как будто по ним изучали алфавит в детском саду. Где-то вблизи угрожающе сверкали круглые шлемы, в которых непременно задохнешься. Постепенно исчезла уверенность, что после марсианской прогулки вернешься на корабль. В довершение всего, тело в этой музыке не дышало и мгновенно потело. Вспомнили напрочь забытое имя – Валентина Терешкова. Искренне посочувствовали ей. Ольга даже произнесла небольшую тираду про феминизм, в котором были замешаны «эти мужчины».
Лена пробовала вспомнить, как надо вести себя в открытом космосе и как в него выходить, руководствуясь какими-то подспудными школьными знаниями о самом первом выходе человека в открытый космос, но перед глазами возникало почему-то нечто с полотен космонавта-художника Леонова: похожая на пиццу с морепродуктами Земля в дымке атмосферы, далекие звезды, какие-то шланги и неуклюжая фигура человека без лица. Все это отдавало одним – социалистическим реализмом. Оставалось признать, что с тех пор техника далеко ушла вперед..
Ольге удалось припомнить только то, что когда американцы высадились на Луне, их ботинки оставляли в лунной пыли глубокие рифленые следы. Осмотрев подошвы ботинок своего скафандра, она сделала вывод, что следы на Марсе получатся не хуже. Сама собой началась дискуссия, были, вообще, американцы на Луне или не были, марсианская прогулка оказалась под угрозой, но положение спасла Маша. И вовремя. Поскольку уже звучали в воздушном шлюзе заявления, что скафандры эти – китайское дерьмо. Вместе со всем этим полетом.
Поначалу Маше пришла на помощь лейтенант Рипли, - Маша других космонавтов просто не знала, - подсказав, что все должна делать какая-то программа; если удастся запустить эту программу, то легко можно впадать хоть в летаргический сон, хоть завтрак заказывать прямо в скафандр, а в завтраке обязательно должна фигурировать половинка грейпфрута. Маша не гадала, почему нужна именно половинка грейпфрута – может, ее требует все умирающая англо-саксонская цивилизация, - но кнопку нажала и программу запустила. Скафандр наделся как будто сам собой, все заработало, засветилось. Теперь можно было скакать по поверхности чужой планеты и насвистывать песенку какую-нибудь, да хоть псалмы можно было насвистывать, денег не просвистишь, на Марсе деньги не нужны совершенно, здесь и так-то пойти некуда, кругом одна сплошная марсианская поверхность, горы да степи, как в кинофильме «Тихий Дон.
И страсти человеческие здесь тоже вроде бы не нужны… Здесь нужны марсиане, созерцание марсианских пейзажей без них не имеет никакого смысла. Маша была уверена, что их встретят, как только удастся выйти из корабля. Здесь определенно была жизнь, ведь даже в космосе есть боги.
Судя по пустынному виду в иллюминаторе, марсиане должны были иметь много жен и строить минареты.
Маша попыталась представить себя в парандже. Получалось неплохо, но шлем скафандра с темным стеклом был все-таки лучше. Мир сквозь это стекло выглядел поспокойнее.
Оставались марсианские минареты. Без минаретов девушка теперь жить не собиралась.
Маша чувствовала порыв, с которым призрачные минареты устремлялись в странное, то сиреневое, то голубое небо, ей все сильнее и сильнее хотелось выскочить из корабля.
Когда скафандры были надеты, шлемы завинчены и все пробовали на вкус свежий воздух из баллонов за спиной, случилось страшное – гулять по Марсу собрались все, в корабле никто не хотел оставаться, а на Веронику, снова запершуюся у себя в каюте, не было никакой надежды, случись что-нибудь вроде приключения. А кто-то должен был оставаться в корабле, почему-то казалось, что если никто не будет за тобой следить изнутри, то непременно что-то случится, в маленький мирок серебристого металла ты уже не сможешь вернуться или вся эта фигня просто улетит в неизвестном направлении, как это уже случилось под Горячим Ключом - ведь настоящий экипаж остался где-то там у разбитого корыта, в сауне…
А если, люк, например, не захочет открыться? Будешь стоять под дверью, у парадного, а то и бродить по оранжевому песку, пока не закончится воздух и наступит что-то совсем страшное.
А вместе с тем всем хотелось ступить на поверхность чужой планеты. И какой планеты – Марса! Ступить если не первой, то хотя бы не последней и уж тем более не отсиживаться в корабле-ресторане, хоть это и не так страшно.
Путешественницы обсудили эту проблему самопроизвольным словоизвержением, временами пытаясь делать это по-американски, так сказать, как цивилизованные люди, но обсуждение все равно превращалось в политический митинг на центральном рынке воскресным утром, когда родина требует, чтобы ты шел в церковь, а кто-то сказал, что вот-вот прилетят марсиане. Короче, ясности не было, кому идти, кому остаться, девушки уже называли друг друга звездами, пытались занять место поближе к заветному люку. Елене категорически отказали в руководстве отделом до возвращения на Землю. Марс оказался очень притягательной планетой. Вскоре доводы участниц дебатов достигли таких вершин, с которых уже не очень верилось, что совсем недавно корабль посещали боги. Маше даже хотелось, чтобы ее папа оказался марсианином и встретил ее побыстрее на своих «Жигулях» у того вон большого красного камня, мимо которого проходит что-то похожее на старинную дорогу. Ольга мечтала о реинкарнации, причем в мечтах ее сплетались неясные буддистские мотивы и латинские названия психотропных препаратов. Аэлита выглядела спокойнее всех и, кажется, просто знала, что, так или иначе, ступит сейчас на поверхность Марса.
Лена уже некоторое время молчала, искала спасительную кнопку, которая должна была помочь прекратить этот бедлам. И бедлам был прекращен, кнопка найдена. Сезам открылся, зашипев, как двери в метро.
Девочки шагнули на Марс.
Глава 2
Бастилия в сердце моем
В камеру внутренней тюрьмы управления ФСБ Дмитрий Эдуардович хотел войти бывалым узником. Однако, вместе с этим желанием возникли сложности терминологического и эсхатологического характера.
Узник – это нечто пушкинское. - рассуждал Дмитрий Эдуардович: - А раз так, то…
А раз так, то эпитет «бывалый» не очень подходит к нему, Димочке. «Бывалый» - ни кто иной, как Евгений Моргунов в «Самогонщиках» и в «Кавказской пленнице».
Вместе с тем, бывалые узники существуют в действительности. Бывалый узник – это, к примеру, Понтик. Получается, что надо говорить не «узник», а «з/к». «Узник» - это что-то из XIX века или даже XVIII. Декабристы, Алексеевский равелин, Бастилия, маркиз де Сад… А сейчас – «з/к».
Но проблема заключалась в том, что Дмитрий Эдуардович не хотел быть з/к. На «узника» он бы еще согласился, а так, на «з/к» - нет. Вот и получалась нелепица – он не чувствовал себя заключенным, а его, меж тем, вел по коридору к камере дюжий прапорщик в фуражке с васильковым околышем. Дюжий, впрочем, это просто так сказано, из уважения к настоящим чекистам, вроде Феликса Эдмундовича. Прапорщик был средней комплекции, до того средней, что взгляду не за что было ухватиться, только, разве, за этот васильковый околышек. А лицо у прапорщика и вовсе страдало пустотой, глаза как у гипсовой статуи пионера-героя. Такие статуи Дмитрий Эдуардович видел в детстве, в пионерлагере, в тенистых аллеях.
Во внутренней тюрьме все было не так, как в краснодарском Централе. Дмитрию Эдуардовичу дали одноместную камеру. Ему даже показалось на мгновение, что за металлическим листом, изображавшем окно, шумит море. До того здесь было хорошо.
Осторожно ступая, Дмитрий Эдуардович приблизился к настоящей койке и пощупал настоящее белье. Еще самую малость и он бы поверил в то, что власти поняли дикую несправедливость того, что сотворили и решили теперь отправить безвинно куковавшего в тюрьме гражданина в санаторий, в Сочи или в Кабардинку. Поправлять здоровье и лечить нервы. А то, что санаторий слегка закрытого типа – так это даже хорошо. ФСБ – могущественная организация. Здесь все не по-детски.
Вот тут-то Дмитрий Эдуардович немного пришел в себя, понял, что он не в санатории. В реальность ему помогло вернуться глубокое внутреннее убеждение, которое в обычной жизни не нужно, но которое, оказывается, имелось в наличии. Формулировалось это убеждение так: ФСБ – не могущественная организация.
Слегка устав от собственной зауми, пушкинский узник принялся стелить себе постель. Хотелось полежать на чистом белье. Ощутить фээсбешный уют.
На простынях и наволочках обнаружились явные масонские знаки: звезда (ее Дмитрий Эдуардович сразу назвал пентаграммой) и буквы слегка революционных очертаний: С. К. В. О.
- Тоже мне, код Да Винчи! – высказался Дмитрий Эдуардович вслух: – Северо-Кавказский военный округ!
Здесь не было утренних сборов мелочи для покупки сигарет и прессы. В один момент просто открылось окошечко в двери и голос поинтересовался, какие сигареты курит заключенный. Дмитрий Эдуардович из вежливости поднялся с койки и хотел заявить, что он курит «Приму» - в конце концов, это не «Матросская тишина», чтобы просить «Parlament», но вовремя одумался, про «Приму» не сказал, а сказал так:
- «Нашу Марку».
- Читаете «Советскую Россию»? – спросил голос.
- Нет, почему?.. Впрочем, читаю.
Окошечко закрылось. Принесли вскоре «Нашу Марку», спички и несколько газет. Увидев среди них «Вольную Кубань» Дмитрий Эдуардович с тоской ощутил, что, собственно, никаких серьезных перемен в судьбе не предвидится.
Когда охватывает тоска, взгляд почему-то всегда натыкается на стены. Стены в камере и без того были самого тоскливого желтоватого цвета. Не стоило искать на них надписей, подобных тем, что видел Дмитрий Эдуардович за время своей короткой тюремной жизни. Здесь, в тюрьме ФСБ рука не поднималась писать на стенах. Так что оставалось или читать «Вольную Кубань» или размышлять о делах наших скорбных.
Дмитрий Эдуардович предпочел последнее. Он закурил и подвергнул анализу последние события, особенно перевод с обычной кичи на необычную.
Не верилось, но результат анализа был такой, что перевели его сюда за революционную деятельность. На секунду он почувствовал себя Че Геварой, сигарета в пальцах превратилась в сигару…
Однако, даже Че Гевара, увидев кого-нибудь из здешних прапорщиков, понял бы невозможность всякой революции.
Сравнение себя с Че Геварой следовало прекратить.
Тот был смел, ты – нет. Мягко говоря. Тот умер, когда надо было, ты, гад, живешь. Даже в этой камере живешь! Конвой, сопровождавший тебя в этот бетонный куб с железной дверью, не сойдет с ума, не окончит свои дни в психушке, дознаватели не попадут в необъяснимые автокатастрофы, того главного, кто дергает за нити, на которых подвесили тебя в этой камере, не прикончат удалые братья-террористы с лицами и мыслями Родиона Раскольникова. Никто, никто не сделает телепередачу, посвященную твоей никчемной жизни и вонючей смерти. Никто, никогда, ни за что…
Если бы не «Наша марка», отчаяние, навалившееся на узника, было бы абсолютным. Черт знает, что делает тюрьма с человеком. Если внутри нет мощной заварки ненависти к людям, этим венцам творения – ты погиб. Дмитрий Эдуардович поискал в себе мощную заварку ненависти к людям. Она нашлась, только не такая мощная, как хотелось. Что-то похоже на всепожирающую ненависть обнаружилось, но направлено оно было, пожалуй, не на людей. Люди исчезли из мыслей, не они определяли этакий поворот судьбы. Бог! Вот кто всем заправляет, кто банкует здесь и в первую брачную ночь, и в тюремной камере. Вот кому даже Дьявол подчиняется, на цырлах дыбит.
- Не против ли Бога направлена моя ненависть? Конечно, против Него. И сомневаться нечего. - нащупал узник путеводную нить: – Очень понимаю Одиссея.
Теперь можно было жить. Жутковатый огонек чуть согрел остывающую в отчаянии душу. С революцией тоже стало все ясно. Теперь Дмитрий Эдуардович точно знал, что он самый настоящий революционер. С такими-то мыслями!
Однако, откуда людям и ФСБ известно о моих революционных наклонностях? О моих мыслях? Ведь ничего революционного я не сделал на самом деле? Не грабил банки, не кидал бутылки с коктейлем Молотова в ОМОН, не писал что-нибудь типа «Манифеста Коммунистической партии». Рассказывал анекдоты про Леонида Ильича? Так ведь это в детстве, сейчас не Леонид Ильич, сейчас Владимир Владимирович, про него даже анекдотов нету, только одни портреты в каждом галимом офисе. Рядом с миниатюрным пепсиколором.
Так в чем же меня обвиняют? Ну, не Че Гевара я, не Че Гевара!! Где революционная страсть? Где четыре нагана за поясом? Где лимонка в кулаке? Я даже не Карл Маркс…
И тут Дмитрия Эдуардовича осенило. Женщины! Почему он сразу не подумал о том, что ФСБ занимается женщинами, а не, собственно им, самому себе непонятным узником? Девчонки из редакции занимаются революционной деятельностью!
Мозг вдруг стал работать по-особенному быстро и ясно. Елена часто летала в Москву, причем к редакционным делам ее поездки не имели никакого отношения. Зачем она летала в Москву? И на какие шиши? Потом рассказывала, что посетила Русский музей. Знаем мы этот Русский музей… Ольга не хочет выходить замуж, хотя жених водит ее в фешенебельную «Столовую № 1». Все ясно – дело нечисто. Аэлита все время отказывается от свидания. Как же я сразу не догадался? Как мог не видеть того… того, что они – лесбиянки. Вместе в кино ходят по пятницам…
Дмитрий Эдуардович еле прикурил - руки дрожать начали – вот так открытие!
- Нет, во мне никакого осуждения нет… кто, Сапфо, посмел тебя обвинить?! – разговаривал он с собой, как в лихорадке: – Но почему меня из-за вас садят в тюрьму?
- А почему, собственно, из-за вас? – узник принялся шагать по камере, не замечая стен, отчего на плечах его появились следы известки: – Потому, что вы революционерки. Задумали свергнуть существующий строй. Лесбиянки обычно революционерки. В сумочке у вас не губная помада, а граната-лимонка и дамский браунинг. Это очевидно. И вот теперь в их тайной организации произошел какой-то залет, в сауне так называемой, а я попал под раздачу. Только и всего, вот объяснение всего случившегося со мной. Наши девчонки – революционерки, лесбиянки, легионерки. А я, как цыпленок за курочкой… то есть, за курочками… Вот так история!..
Но какие, стервы, красавицы!
Но как ты не видел очевидного, вот вопрос. Мент что-то спрашивал про Марс, а лесбиянок ведь называют марсианками! Тогда уже надо было догадаться. А ты – большое космическое путешествие, бог войны… Ты – слепец. Ты говорил про какую-то марсианскую экспедицию, а сам марсианок не видел рядом с собой! И даже имя – Аэлита!
Ты – глупец.
Дмитрий Эдуардович обнаружил себя стоящим у железной двери в явном ожидании того, что сейчас эта дверь раскроется и давнишний прапорщик с улыбкой поздравит его с преодолением самого трудного участка форта Байярд и, разумеется, выпустит на свободу.
Этот прапорщик не такой уж плохой парень, понял узник. Не беда, что он средний весь из себя. Может, из таких и должен состоять средний класс. Хороший средний класс, без которого, дорогие товарищи, никак нельзя.
Но дверь не открылась. Дмитрий Эдуардович постоял еще немного, созерцая мощные заклепки и любуясь зеленой, как алкогольное отравление, краской. Интуитивно он чувствовал, что раскрытая сверхъестественным усилием разума картина мира несовершенна. Что-то в ней было не так. Дверь не открылась, Лена замужем, у Аэлиты, вполне возможно, есть любимый мужчина, просто она скрывает свою связь, а Ольга… Ольга еще совсем юная. Да и зачем им какая-то революция? Революция, что ни говори, пахнет Лениным. А это уже перебор. Не могут наши девчонки иметь ничего общего с Лениным, они привиты. И на Фанни Каплан не похожи. Ничего в них нет такого. Скорее уж ты, Дмитрий Эдуардович, похож на Фани Каплан. Поэтому, кстати, и сидишь здесь.
Нельзя сказать, что узник пришел от всех этих мыслей в смятение. Наоборот он собрался и похолодел внутри, встречая другой холод – тот, что принес ему окружающий мир, полный марсиан, поклонниц Сапфо и других, неизвестных пока загадок. Скрытых стенами внутренней тюрьмы ФСБ.
Что знал Дмитрий Эдуардович о женщинах? Именно сейчас, в камере, перед встречей со следователем ФСБ необходимо было с этим разобраться. Узник знал о женщинах немного.
Они милые, податливые, мягкие и хотят замуж. Все, без исключения, любят говорить о своих месячных – без сомнения, женщинам нравится, что Бог создал их именно такими. При этом все они ведьмы. То есть, наделены способностью знать кое-что из того, что не нужно мужчинам, а нужно для продолжения рода. Так сказать, ради жизни на Земле. Главное – женщины рожают детей.
Достаточно рассмотреть статуэтку первобытной Венеры, чтобы почувствовать, что такое женщина на самом деле. О, эта статуэтка вовсе не примитивна. Изначальный огонь, материнская лава в ней не сокрыты, как в более поздней статуе Венеры из школьного учебника. Хотя только неопытный взгляд не увидит в Венере Милосской обычную ведьму, готовую в одно мгновение размягчить мрамор и сделать его горячим.
«Моя мать тоже была ведьмой и родила меня». - резюмировал Дмитрий Эдуардович: – «Как Солоха кузнеца Вакулу. Да… только я не кузнец. Я бездельник и член НБП.
Тут узник перестал дышать. Замер, будто наступил на мину. Неужели его посадили из-за того, что он член НБП? Как такая мысль раньше не пришла в голову? Дмитрий Эдуардович беспомощно озирался, словно надеясь прочесть на стенах ответ.
Власти вполне могли начать массовые аресты национал-большевиков, власти знают своих настоящих противников.
Узник приободрился – теперь он политический. В жизни появился смысл. Однако сразу же стало тошновато от страха – с нацболами церемониться не будут. Это какому-нибудь мафиози могут дать лет десять-пятнадцать условно, а с нами нет… никаких условных сроков, только Гуантанамо лет на пять. За подрыв основ, за непослушную мысль, за брошенный в мертвую харю какой-нибудь политической куклы помидор.
Дмитрий Эдуардович вступил в национал-большевистскую партию 25 января 2005 года, как раз на Татьянин день. Вырезал из газеты «Лимонка» анкету-заявление и отослал в Москву. Сделал он это в поддержку молодых ребят – нацболов, вдруг в большом числе посаженных властями за решетку неизвестно за что. Там, где надо было по-отечески пожурить – дикие тюремные сроки, мерзкие рожи прокуроров, бредовые обвинения.
Кроме того, Дмитрий Эдуардович чувствовал, что НБП – единственная политическая сила, где бьется жизнь. Ну а уж про НБ-эстетику и говорить нечего – она восхитительна.
Здесь надо бы иначе вопрос ставить: как же ты, дорогой товарищ такой-то, до сих пор не национал-большевик? Может, ты начинающий чиновник, вырабатывающий индюшачью походку и манеры, так сказать блестящий молодой человек, подающий надежды? Тогда понятно, все с тобой ясно.
Может, ты юный мент, бультерьер с волчьими чертами характера? Бывает. Есть еще люди искусства, окончившие соответствующие учебные заведения. Никаких вопросов к таким людям нет. Ну, есть еще олигархи, проститутки, киллеры, банковские работники, кремлины и прочий паноптикум. Они не национал-большевики.
Но если на них еще смотреть, то можно неизвестно куда зайти. Не стоит на них долго смотреть, разве что на проституток… Вполне революционный элемент.
Итак, получается, что все остальные граждане в той или иной степени национал-большевики, так как подлежат гуманитарному уничтожению к 2050 году. Конечно, многие не знают, что они национал-большевики. Что поделаешь – в душу себе заглядывать трудно и больно.
Да вы посмотрите на Познера – разве он не большевик?
Собственно, такими рассуждениями и заканчивалась партийная жизнь Дмитрия Эдуардовича. Этот менеджер по рекламе не поддерживал контактов с товарищами по партии (единственный раз видел их, когда они вызвали его для вручения партбилета, черной книжечки с белым серпом и молотом), не участвовал в наездах на разных политических андроидов, не приковывая себя наручниками к дверям и заборам. Только читал газету «Лимонка». Правда, с большим удовольствием.
Теперь, в тюрьме ФСБ, стало стыдно за свою бездеятельность и дурацкое благодушие – хоть бы лозунг какой-нибудь на стене написал! «Капитализм – дерьмо», к примеру.
Узнику заплохело – какой он, все-таки, слабый и глупый. А женщины… женщины таких не любят, им род надо продолжать…
«А ты даже в эксах не участвовал». - говорил себе Дмитрий Эдуардович. – «Ни одного Тифлисского банка не ограбил! Ты даже не мент!»
Впереди была пропасть. Надо было отвечать на вопрос «Кто же ты тогда такой?» Дмитрий Эдуардович знал ответ, но пока не говорил его самому себе, потому что как после этого жить, когда такое про себя узнаешь?
Ты – менеджер по рекламе. - наконец решился: – Ну, вот… сказал. Теперь пусть к следователю ведут, мне все равно.
Глава 3
Марсиане
Все, за исключением Аэлиты, были уверены, что шагнули на этот Марс первыми. Аэлита чуть задержалась. Возможно, из-за того, что думала, будто уже здесь была. Но, отойдя от корабля на несколько метров, она уже так не считала. Алексей Толстой что-то напутал, не было здесь толстовских кактусов и быть не могло. Водолазы, спускающиеся на Земле на самое дно самой Марианской впадины, чувствуют себя не такими одинокими и заброшенными, как девушки на Марсе без сопровождения богов. Кричи – и никто тебя не услышит, только воздух перебаламутишь в баллонах, все равно никто тебя не услышит – некому. Как мог в этом безмолвии Толстой поселить Аэлит, Тускубов и прочих, если только зажмурив глаза, убежав таким образом от кроваво-красных пейзажей, которые неизвестно чем заканчиваются, только не горизонтом, начинаешь чувствовать себя живой, чувствовать, что ты – это ты, а не какая-нибудь вселенская печаль в биологическом теле? Впрочем, не все так плохо, успокаивала себя Аэлита, ведь и на Земле есть места, где еще хуже, чем на Марсе.
И это не тюрьма, одно название которой колет душу тоской и жутью, а та же пустыня, Сахара или Гоби, или Калахари какая-нибудь, где живут счастливые люди, бушмены, которые счастливы потому, что знать не знают, что такое глянцевая журналистика. Может, стоит только перевалить эту горную гряду, оказаться там, где облака цепляются за скалы, как сразу откроется марсианская волшебная страна, край великих озер, древних храмов, построенных эмигрантами из Атлантиды, и дышать там можно без скафандров, и температура 25* по Цельсию круглый год? Марс – большая планета, до Америки там, на Земле, тоже было далеко, из Краснодара какой-нибудь Орегон был подальше того же Марса…
Аэлита убедила себя, что есть на Марсе далекие тропические острова, где, очень возможно, растут пальмы с кокосовыми орехами в три обхвата, правда, океан давно высох, но это не повредило жизни, природные катаклизмы везде бывают, подобно тому, как у каждого человека случаются в жизни неудачи. Уже виделась под ногами в космических ботинках еле заметная тропа, горная или тайная, петлявшая среди огромных валунов, оставалось только пройти по ней, чтобы добраться до какой-нибудь деревни или, скажем, высокогорного марсианского монастыря; совсем не думалось, что обитатели планеты могут оказаться враждебно настроенными или не очень разумными – стоило лететь в такую даль, чтобы тебя изнасиловали инопланетные горцы или растерзал дикий зверь, гибрид тигра и медузы!
Так девушки и шли, подобные в своих белоснежных скафандрах кроликам из «Плэйбоя», разыскивая марсиан или хоть кого-нибудь. Корабль скрылся за скалами, тропа исчезла, да и никакая это была не тропа, а обман зрения. Восторг от высадки на чужой планете уступил место легкому недомоганию с капельками пота на лбу, от которых не спасала вентиляция скафандров. Кто-то назвал это состояние стрессом. Иногда хотелось станцевать на марсианском грунте. Получался не вальс или румба, а некие разбойничьи па. Если сейчас марсиане следят за ними из своих укрытий, то обязательно удивляются, почему это чужие космонавты в одинаковых скафандрах такие шаловливые, округлые и аппетитные.
Надо было сразу подниматься на ближайшую гору и оттуда осмотреться, но почему-то путешественницы этого не сделали, предпочли более легкий путь, естественно, приведший их в темное ущелье. Появилось чувство нарастающей опасности, судя по всему, встреча с местными обитателями вряд ли стала бы обменом взаимными реверансами и знаниями. Что-то не похоже на высокоразвитую цивилизацию… Могли просто пристрелить. Все кругом выглядело так, что если кто и встретится, то какие-нибудь партизаны, воюющие против центральной власти, а заодно и против всяких чужестранцев. Все понимали, что это могут быть и не партизаны, а вирусы, но и те и другие смертельно опасны.
Потоптавшись среди теснин, девушки решили вернуться на корабль. Напоследок они внимательно оглядели место, куда пришли. Так и есть: наскальных рисунков нет, нет иных следов инопланетной цивилизации. Нет даже следов комсомольско-молодежного освоения Марса – никаких цветущих садов, прозрачного воздуха, как в сосновой роще, яблонь побеленных и непобеленных, вообще не видно никаких следов, за исключением своих собственных, рифленых, как у американцев на Луне, оставленных Леной, Аэлитой, Машей и Ольгой. Один маленький шаг человека и гигантский скачок всего человечества…
Правда, менее всего сейчас думалось о человечестве, оно было далеко. Кое кто из женщин (при наличии кислорода, воды и пищи) хотел бы сохранить такое положение как можно дольше.
Внезапно потемнело, будто в шлемах опустили еще один фильтр, казалось, марсианский воздух сгустился, все почувствовали себя как внутри гранатового камня. Испугавшись сначала, путешественницы повернули назад, вспоминая жуткие бури на Марсе, описания которых часто встречались в фантастических романах писателей ХХ века, но вскоре поняли, что это просто наступает марсианский вечер. С Фобосом и Деймосом на небосклоне.
Увидев спутники Марса, две заглянувшие в ущелье светлые головы, девушки были поражены чудесными картинами, открывшимися в каждом доступном зрению уголке. Краски Марса менялись подобно поверхности моря с красной водой, на которую проливается подобно лунному совсем уже неземной свет. Человек не должен был здесь находиться, в этот час чувствуешь, что ты здесь чужой и, кажется, никогда не будет силы, способной хоть капельку сделать тебя своим на этой планете.
Ошеломленные каскадом незнакомых чувств, женщины стояли и смотрели в небо, думали о том, что они земные, и поначалу никак не могли вспомнить, как называются эти яркие оранжево-красные луны, нависшие прямо над горами. Фобос и Деймос – память вернулась довольно быстро, но вот как это будет по-русски, вспомнить не могли. Елене опять лезли в голову какие-то цветущие яблони и созидательное освоение планеты Марс молодыми специалистами-романтиками из социалистического лагеря. Видимо, сказывалось артековское детство.
- Страх и ужас. – неожиданно произнесла Аэлита, заставив всех мгновенно сжаться.
А Лену подумать, почему именно так должны переводиться названия спутников Марса. Лена даже пристально огляделась вокруг в поисках страха и ужаса, но всюду были марсианские камни да гранатовый свет на горных пиках.
- Пойдемте назад. - сказала Ольга, очевидно, исполнившись фобоса и деймоса сверх меры, которая, вроде бы, кем-то заботливо положена для всего на свете, в том числе и для марсианской экзотики.
- Чего ты боишься? – попыталась развеять ее страхи Лен:. – Сибирь ведь тоже русская земля.
- Я понимаю, но все равно что-то не по себе. Я, кстати, это ждала… Можно было не сомневаться – на Марсе мы окажемся среди какой-нибудь дичи, под Фобосом и Деймосом. Это все равно, что в России родиться. Там, на Земле.
- Почему?
- А ты посмотри кругом – мрак хуже космоса.
Лена знала, что Ольга просто говорит и не может остановиться, вдумываться в ее слова не стоило. Однако слова словами, а настроение у всех упало, скафандры вдруг начали сковывать движения, поход пора было прекращать, не отыскав разумных существ. Вспомнили про величайшее научное значение своей марсианской экспедиции и захватили пару камней, которые следовало изучить в лаборатории или, если не получится, положить где-нибудь в кают-компании как сувениры. Больше от Марса взять было нечего. Конечно, кроме изумительных пейзажей, но здесь все просто – их будет хранить память до конца дней.
- Ну, вот – уже и конец дней! – реагировала на это Ольга, немного успокоившись: – Пошли, может, нас на корабле боги ждут.
Боги не появились. В знакомые запахи корабля вмешался только запах вспотевших в скафандрах тел, запах сучек, как удовлетворенно констатировала про себя Лена, думая, что если бы она была Аполлоном, то прилетела бы на этот запах из самых дальних далей, из глубины мироздания, как библейский демон к Лилит. О сатирах и говорить нечего – те должны были примчаться еще раньше Аполлона, сгорая от похоти и разрывая серебристую обшивку корабля.
Но обшивку никто не рвал, в корабле было пусто и тихо, еще тише и пустынней, чем, когда он летел между звезд. Только огонек радио мигал, давным-давно призывая наладить контакт.
Может, это Аполлон вышел на связь? – гадали девочки, которым после прогулки по Марсу нужно было с кем-то поговорить – обмениваться впечатлениями друг с дружкой почему-то не хотелось. Стали крутить ручку, искать волну.
Нет, не Аполлон…
Конечно, установить контакт хотела Москва, там донельзя были обеспокоены чертовщиной в космосе. Даже непонятно почему – из космоса русских давно выгнали, вымели поганой метлой, на орбите заправляли американцы или, вообще, какие-то неясные жлобы, похожие на мировых террористов. Что, спрашивается, беспокоиться из-за какой-то летающей тарелки? Пусть Белый Дом беспокоился бы. То, что девочки из России, не играет никакой роли, девочки из России каждый день улетают в бордели и ничего, какое дело до этого кремлевским дядям?
Положение создалось несколько странное. Может, во всем этом были замешаны деньги? Пожалуй, так оно и есть, решили наконец путешественницы и попробовали вести переговоры по радио соответственно. Когда из приемника понеслись вопросы о том, о сем, главным образом, разумеется, о всякой технике, а не об их судьбе, девочки отвечали на эти вопросы вопросами, точнее одним вопросом: «Сколько вам заплатили?».
В Москве даже не сразу поняли, о чем их спрашивают. Точнее, сделали вид, что не поняли, ложь в эфире была заметна даже из глубокого космоса.
- О чем вы? Мы тут с ног сбились, вас захватили террористы? – трещало радио.
Лене стоило труда удержаться и не сказать, кого на самом деле захватили террористы - сыграло роль громадное расстояние между Землей и Марсом, потом трудно было бы исправлять ошибку. А то, что вольные разговоры с Москвой ошибка, Елена очень хорошо знала. Очень не хватало сатиров.
- У нас была массовая галлюцинация. - сказала она.
- С мужскими голосами? – тактично выразили свое удивление в Центре управления полетом.
- Мы сами не знаем что думать, думайте что хотите. Сейчас мы находимся на Марсе. Совсем одни.
- Где именно вы находитесь на Марсе? – попросили уточнить спокойно.
- Ну откуда же мы знаем! – такой глупости с Земли Лена не ожидала: – На улице Ленина, дом семнадцать, квартира 5.
Выпалив эти слова, женщина, что называется, пришла в ужас – зачем? Откуда взялся этот адрес? Запоздалое понимание того, что случится сейчас в России на всех многочисленных улицах Ленина, где в семнадцатых домах и пятых квартирах живут ни в чем не повинные люди, заставило ее содрогнуться. А впрочем… что может случиться? Всех арестуют? Улиц Ленина слишком много, да и какие основания? Начнут следить? Пусть следят.
А если в Москве ищут пятую колонну?
Лена усилием воли заставила себя остановиться в фантастических прогнозах – и без ее слов опасностей, нависших над гражданами на улицах Ленина, дом 17, квартира пять, было достаточно. К тому же Москва, кажется, поняла, что женщина на Марсе просто злится.
- Мы спрашиваем, вы на орбите планеты или на поверхности? – заворковали в Центре. Адресок-то они, конечно, записали…
- Мы на поверхности. - ответила Лена: – Совершили выход из корабля на Марс. Может, мы первые люди, кто это сделал…
- Почему вы говорите, что «может»? – насторожилась Земля: – У вас есть основания считать, что был еще кто-то?
- Да, забыл тут кто-то профиль Ленина. - вдруг вмешалась в разговор с Землей Ольга.
- Вы нашли профиль Ленина? Что было рядом с ним?
Лена, глядя в глаза Ольге, чувствовала, что к ней возвращается хорошее настроение, почти «сатирическое» – не зря им обеим ни с того ни с сего дался этот Ленин. Очень может быть, Пан с сатирами был где-то близко.
- Ничего мы не нашли, только хотели. - успокоила Лена Центр: – Читали, что когда-то советские космические зонды закидывали по разным планетам профиль Ленина и вот нам захотелось найти…
В Москве замолчали. Видимо, там были вне себя. По голосам чувствовалось, что собеседники девушек привыкли, что их «стоят и боятся» или «летят и боятся», а тут…
- Что ни говори, ситуация нестандартная. - резюмировала Лена, прыснув от смеха: – Мы на самом деле, может быть, сошли с ума, не обижайтесь. Вы-то на Земле, а мы в космосе.
Сказанное подействовало, в Москве поуспокоились, до времени сжав в руках авторучки, ножи и кастеты. С девчонками, правда, могло быть что-то не то, девчонки могли просто обкуриться, откуда им знать, что сейчас делается по всей стране?!
Девочки не обкурились. Просто в это время в космическом корабле появились марсиане. Они, в отличие от античных божеств, не проникали сквозь стены, а зашли, как люди, через воздушный шлюз, воспользовавшись своим ключом. Так что девочки были застигнуты врасплох. И, конечно, ахнули. Но, справедливости ради, надо признать, что в Кремле ахнули бы сильнее, узнай, что происходит на Марсе. На фотографиях, которые присылали оттуда разные американские марсоходы, никогда никаких марсиан не было, была только всякая научная информация, которая заводила еще меньше, чем телевизионная программа на неделю. Вся эта дребедень годилась разве что для журналов «Техника – молодежи» и «Популярная механика».
Какие марсиане?!
На Земле, по счастью, ничего не знали о марсианах, а то уже завтра к Марсу полетели бы ядерные ракеты из России и немного ядерных ракет из США, а в Белом Доме плясали бы на радостях джигу, узнав, что пахнет новой войной миров. Но в Белом Доме тоже ничего не знали и далеко не каждую ночь смотрели на звезды.
Глава 4
Я - Земля!
Бывшая космическая империя просыпалась – чертовщина с первой марсианской экспедицией, как оказалось, смогла оживить мертвецов - гранты получали даже всеми забытые астрономы провинциальных ВУЗов (точнее, этих астрономов никто никогда и не помнил), зашевелилось то, что осталось от радиотелескопов, занесенные песками обсерватории со скрежетом устремляли к Марсу свои трубы, удивляя даже пасущихся на их развалинах верблюдов; космические войска были выведены на плац и четче обычного печатали шаг. В целях информационного обеспечения была запущена залепуха с участием гигантского, летящего к земле метеорита, который будет здесь в 2029 году. Поговаривали, что отпущены огромные деньги на строительство подземных убежищ. Ускоренными темпами началась подготовка специалистов противометеоритной защиты, военных уфологов и знатоков прикладных нанотехнологий. «Развитие – или нас сомнут!» - кричали плакаты белыми буквами по глубоко синему фону. Один за другим возникали разнообразные «Фонды отражения инопланетной агрессии». «Санация», «ликвидация», «проскрипция» - эти слова вошли в обиход домохозяек московских высоток. За пойманного нацбола давали значок. Шли аресты и работа с паспортными данными, специалисты очень-очень высокой категории собрали достаточно материала на проблемные слои населения РФ, а также на участниц несанкционированного космического полета и знали про них все, вне сомнения больше, чем девушки знали сами о себе. Не знали специалисты только одного – кого делать из девушек, героинь или чужих, предательниц рода человеческого и Российской Федерации, а также исчадий ада. Правда была в том, что никто не знал, что делать. Впору было всем расходиться, закрыть ЦУП на ключ и писать фантастические романы в виде мемуаров. Материалы дела приводили к таким выводам, но никто, естественно, не расходился – что бы ни случилось, бумага все стерпит, а пенсию заслужить так или иначе надо. Во многих головах в это время появлялись мысли, а будет ли Князь Тьмы платить пенсии государственным служащим, после того как придет из космоса к власти в нашей отдельно взятой стране.
Огромная машина «Главкосмоса» скрежетала, но работала, вращались циклопические валы из высоколегированной стали, давно проданной за рубеж, цеплялись друг за друга жернова, взятые напрокат из краеведческих музеев вместо украденных и установленных в загородных домах. Безвестные винтики: агенты, оперативные работники, информаторы, разного рода «мейкеры» потуже затягивали пояса и стильные галстуки, работали на доверенных им участках, мертвой хваткой вгрызаясь в тему.
От неизвестного космоса мало что осталось. Его измерили, расчертили, распилили и уже начали сливать.
Но самое пикантное заключалось в том, что на самом верху не имели представления о том, что происходит. Это случилось впервые за всю атеистическую историю России. Скорее всего, именно поэтому предназначенный для внутреннего пользования слух о том, что ситуация находится под контролем, распространился самостоятельно и находились даже среди инсайдеров такие, кому этот слух помогал сохранить веру в то, что все будет хорошо.
Пока хорошо было то, что в газетах стали больше писать про космос. Ученые выяснили, что первым космонавтом планеты Земля был Юрий Алексеевич Гагарин. Был он по национальности половцем, что, ко всеобщему удовольствию, выглядело весьма корректно. В телевизоре каждый день появлялись хроникальные кадры затопления под бой тамтамов станции «Мир». Тамтамы и неистовые пляски африканцев должны были, очевидно, символизировать радость всего прогрессивного человечества по поводу окончания холодной войны в космическом пространстве, однако теперь ритуальные танцы выглядели тем, чем они были на самом деле – ритуальными танцами, на которые всех собрали жрецы, и ничем более. На многих зданиях в городах вывесили пепсиколоры, как будто начинался праздник. Школьники писали сочинения на тему, что значит для них день 12 апреля, и не было легче сочинения, потому что каждый писал, что хотел.
Седые преподаватели снисходительно посматривали на учащихся. Они видели, что скоро тем придется не только праздновать День падения, но и рыть за городом противометеоритные рвы.
А дежурные смены в это время следили за небом. Там ведь происходило что-то не то.
От девчонок ничего конкретного добиться было невозможно. Они даже не знали, кому принадлежит корабль. Ситуация была дикая – в любой момент, в эту самую секунду – раз уж летают над головой неизвестные звездолеты – на страну мог обрушиться удар. Твои верные помощники могли сбросить васильковые кителя, сдавить тебе горло волосатыми пальцами с вытатуированными на них именами любимых и, превратившись в каких-нибудь марсиан, сунуть твою голову в мешок и сбросить с моста. И это еще по-божески! Но можно ли ждать обращения «по-божески» от чужих?
Главное - не в чужих. Главное, как всегда, в своих.
Вот чего не могли изменить в современном мире никакие инопланетяне, так это то, что сами же твои соратники никогда не станут действовать по-божески. Они будут действовать наоборот. Это аксиома, за это можно быть спокойным. Но только за это, в остальном – неизвестность.
Версия вторая – если все это химера, какая-то виртуальная радиоигра с применением техники десятого поколения. В это поверишь, конечно, скорее. Но возникает вопрос – а кто может так шутить на этой планете, в глобально контролируемо мире? Это же не небоскребы в центре Нью-Йорка взрывать и не Пентагон бомбить, там все ясно. Здесь дело куда серьезней.
Девчонки со своим дурацким космическим полетом представляли угрозу Власти. А власть чувствует угрозу лучше, чем змеи приближающееся землетрясение. Хоть на этот раз угроза выглядела как цирк-шапито с некоторым сакральным оттенком.
Кое-кто из пациентов психиатрических клиник и выдающихся богословов почувствовал в эти дни внимание к себе, причем внимание неподдельное. Люди с очень умными глазами, а главное кое-что знающие люди задавали несчастным (а может, счастливым – ведь они, эти пациенты, все же побывали в иной реальности) серьезные вопросы, из которых любой здравомыслящий человек, которых хватает в клиниках, уверенно мог заключить, что случилось нечто необъяснимое. Кто-то очень большой, если не совсем еще о б р а т и л с я, то уже вскоре. Однако что случилось доподлинно, не знал никто, так что в России сегодня стало не до шуток. Хватались за соломинку. В расследовании событий, происходивших в пространстве Горячий Ключ – Марс, играл свою роль даже праздник астрономии и телескопостроения, случившийся под Москвой сразу после Рождества, как раз когда покосился Храм Христа Спасителя.
Глава 5
Железный крест
Марсиан было трое. Люк воздушного шлюза зашипел и открылся. Неизвестные уверенно шагнули в коридор и через секунду оказались в кают-компании. Лена сначала даже подумала, что это Вероника незаметно покинула корабль, а теперь вернулась после прогулки с друзьями. Дело было в том, что марсиане вошли точь-в-точь в таких же скафандрах, что имелись на корабле, но, конечно, Лена мгновенно сообразила, что друзей у Вероники в этой пустыне быть не может, просто потому, что все девочки находились сейчас рядом, сидели и лежали, занимаясь кто чем.
Лене показалось, что она встает навстречу пришельцам, она даже увидела себя в смелом порыве навстречу то ли опасности, то ли радости, в этом движении слились отвага орлицы, защищающей своих орлят от какого-нибудь снежного барса или бородатого геолога, и ожидание чуда, когда наконец в глазах встречного мужчины она увидит себя. Но на самом деле Лена осталась сидеть, устремив вперед, к марсианам, горящий взор, который, однако, не мог проникнуть сквозь темные стекла их шлемов, в космическом стекле не видно было даже своего отражения, так что можно было подумать, будто смотришь не в лицо пришельцам, а в черный квадрат Малевича и видишь там нечто, то ли бездну, то ли собственное настроение.
Постепенно за стеклянной бездной начали вырисовываться темные контуры лиц, однако, невозможно было понять, что видишь перед собой – лики святых или загадочные мордочки зеленых человечков. В какой-то момент Лене даже показалось, что она узнает за Малевичем солнечную улыбку Аполлона, но нет – слишком скованно вел себя марсианин, стоящий впереди всех и в упор смотрящий на земную женщину.
Надо с ними поздороваться. Это же первый контакт! – встрепенулась Лена и попыталась это сделать. Приветствие получилось несколько странным – удалось только поднять римским жестом руку и вместо «здравствуйте» почему-то произнести торжественное «хау», как последний из могикан. Очевидно, виноваты были дикие марсианские пейзажи…
Другие девочки, главное, так и сидели, ничего не пытаясь сделать, только глазели на представителей внеземной жизни, а Аэлита еще и улыбалась в меру застенчиво!
Марсианин по-военному вытянулся и кивнул головой. Он бы щелкнул каблуками, если бы скафандр позволил ему. Сразу стало ясно, что у пришельцев суровая, почти германская дисциплина – остальные марсиане повторили приветствие, отчего стали похожи на матрешек. «Это не Аполлон». - сказала себе Лена и поправила волосы. Надо было начинать официальную часть.
Женщина встала и, сильно теряясь, сама не понимая, почему не может взять себя в руки, изложила собственные мысли о первом контакте двух различных цивилизаций. В ее речи присутствовали продолжительные паузы, как минимум три акцента – один, естественно, кавказский – новые, никем никогда не слышанные слова, жизнерадостная настороженная улыбка, почти американская, и прочие приемы, долженствующие облегчить взаимопонимание. В целом спич сводился к тому, что представительницы планеты Земля безмерно рады видеть марсиан, не имеют никаких агрессивных намерений и просят всех присаживаться.
Услышав русскую речь, марсиане насторожились. Это было видно даже через беспросветные стекла шлемов. Пришельцы переглянулись, старший открыл свое лицо.
Марсианин оказался белокурой бестией, он выглядел точь-в-точь как чистокровный ариец советского кинематографа – в Голливуде истинные арийцы всегда имеют черты варваров. Что делает их похожими на славян. Этот же вполне мог сойти за представителя прогрессивного человечества. Подобное существо вряд ли стало бы восхищаться музыкой рэп. Что-то такое было в его глазах…
Лена назвала это сталью без примесей. Вообще, надо признать, лицо инопланетянина было выточено замечательным мастером, все самые обычные и приятные человеческие черты этот неизвестный мастер мягко подчеркнул, не забыв притом вложить в них столько воли, сколько необходимо, чтобы жить во Вселенной и чувствовать себя хозяином на разных планетах. Мало того, в глазах таинственного инопланетянина Лена увидела улыбку, а губы при этом были сурово сжаты, как у какого-нибудь маршала Жукова.
Так что непонятно, как удалось ему произнести по-русски «здравствуйте».
Всех потрясло то, что инопланетяне говорят по-русски – это же не боги и не сатиры! Девочки поздоровались с инопланетянами, причем Аэлита, потеряв над собой контроль, чуть было не изобразила книксен, а Ольга произнесла «здравствуйте» как иностранная дама, изучающая русский язык. Видимо, на всех подействовала древность и умудренность неизвестной космической расы, с представителем которой довелось повстречаться.
- Мы из созвездия Льва. - сказал представитель и, хлопнув ладонью по сердцу, театрально указал куда-то вверх, очевидно, туда, где среди мириадов звезд висела над головой его родина: - Какими судьбами?
Тут Лена поняла, что марсиане эти не простые, а даже не марсиане и, видно, присматриваются к Земле давно, успели уже и язык изучить. «Агенты?» – подумала Лена и, как могла, рассказала о полете, умалчивая, что корабль чужой. Про сауну, естественно, тоже ни слова нельзя было сказать, поэтому заканчивала свою речь Лена высокохудожественными описаниями земных ландшафтов (виденных ею собственными глазами) от Ниццы до Кариб с некоторыми справками о флоре и фауне этих мест и совсем уж короткой информацией о политическом климате там и, в целом, на планете Земля.
Бесстрастность парня из созвездия Льва оказалась ненастоящей. С каждой минутой он все старательнее вслушивался в речь Лены, даже чуть наклонил голову, профессионально причесанную на косой пробор, как у Дугласа Фэрбэнка, а взгляд у него становился все изумленнее и изумленнее. Эпическое повествование Елены его явно не удовлетворило, последовал вопрос, звучавший вот так:
- А вы, девочки, от какой организации? От всего человечества или как?
Тут Лена сообразила, что корабль, очень может быть, принадлежит как раз этим, из созвездия Льва, и лучше говорить все начистоту; неизвестно ведь, как отнесется внеземная цивилизация к покраже своей собственности, очевидно, у них и законы какие-то есть, и судьи, и менты, и тюрьмы есть где-то в созвездии с таким замечательным названием, и взятки они берут, конечно, придется выкуп платить – золота столько, сколько весишь сама.
- Понимаете, произошло недоразумение… - начала Лена, несколько интимно приблизившись к красивому инопланетянину, обладателю стального взгляда без примесей, взяла и все ему рассказала. Тут он уже голову не наклонял, так и впился Лене в глаза и не выпускал ее, пока она не закончила. Улыбка, спрятавшаяся в его глазах, становилась шире с каждым эпизодом из рассказа землянки, но неизвестно, что случилось бы с этой улыбкой, коснись Лена появления на борту корабля древних богов, – здесь инопланетянин вполне мог ее не понять и даже перестать доверять. Он ведь сам принадлежал к более развитой цивилизации, а значит, атеист, решила Лена, и тогда контакт окажется под угрозой, инопланетянин может даже ввергнуть их в темницу, отдать следователям в созвездии Льва, и все – конец. Даже Аполлон не поможет. Да и захочет ли он помогать? Он же бог!
Выслушав рассказ путешественницы с Земли, пришелец перевел дух, словно актер, вернувшийся со сцены, присел прямо в скафандре в кресло и расстегнулся. Девушки, замерев, не отрывали глаз от железного креста на стянутой белоснежным воротником шее инопланетянина. Кажется, в Германии подобные штуки так и назывались - Железный крест.
Глава 6
На секретной службе Родине
На допросе в ФСБ Дмитрий Эдуардович чувствовал себя как в детском саду. Настолько внимателен и заботлив оказался сотрудник ЧК, занимавшийся делом Дмитрия Эдуардовича.. Тут уж не до «следователей» или «дознавателей» как в ментовской, здесь – сотрудники. Или агенты. Здесь занимаются серьезными делами. Дмитрием Эдуардовичем, например.
Красота – на стене висит Дзержинский, сотрудник предлагает первым делом закурить, заплечных дел мастеров пока не видно.
Нет, конечно, не такой дурак был Дмитрий Эдуардович, чтобы не понимать, как быстро детский садик может смениться пытошной какого-нибудь Иоанна Грозного или Феофана Прокоповича.
В разных книжках не раз встречались рассказы, как в этой конторе отбивали разум всяким маршалам так, что они забывали имена жен и детей, не говоря уж о том, что маршалы были согласны взять на себя любую вину, только бы прекратить издевательства и глумление.
Наверное, маршалы в такие минуты вспоминали про человечность… - мстительно подумал Дмитрий Эдуардович. Сам он полагал, что не забывает про человечность никогда.
А и то сказать – не он же сейчас сидел напротив, не он вел д е л о, не он будет разделывать вскоре подследственного на части, так, будто этот подследственный попал на стол к инопланетянам-вивисекторам.
Что говорить, неважно было на душе у Дмитрия Эдуардовича, когда он оказался в этой комнате, в самом обычном кресле, а не на привинченном к полу табурете.
Кресло, кстати, и вся прочая мебель здесь сохранились со времен СССР. На воле уже не осталось таких линий, такой планировки. Здесь быстро забудешь, что ты дизайнер.
Сам Брежнев мог сидеть за таким столом…
Вообще, все цвета мира стали другими. Душа почти полностью ушла в пятки, немного от нее и осталось. Тем более удивительной явилась ирония (3-5 капель), выделившаяся с мыслью о том, что сейчас он, Дмитрий Эдуардович, очень поддержал бы движение «Мемориал».
- Скажите, вам не казалось, когда вас посадили в камеру, что весь мир перевернулся? – задал первый вопрос сотрудник ЧК. И посмотрел в глаза с мягкой суровостью, как смотрят Штирлицы в беседах с пасторами Шлагами.
- Вы скажите, в чем меня обвиняют? – среагировал узник: – И тогда я вам скажу, что, конечно, казалось. Еще как перевернулся.
Ироничная субстанция и на этот раз не перевелась, а как будто даже стала сильнее. Дмитрий Эдуардович непроизвольно предвкушал удовольствие от предстоящей высокоинтеллектуальной беседы, обильно сдобренной убеждением, что сейчас ему не будут вбивать в голову гвозди и не будут заставлять пить мочу. Кажется, слова «мир» и «перевернулся» в речи чекиста поспособствовали этому приятному убеждению.
Да и сам чекист, похоже, не был садистом, которыми кишмя кишит ментовка. Очень для описания его облика подходило слово «жандарм». Этакий франт в голубом мундире, с лицом чуть тронутым бледностью казематов. Почти Бенкендорф. Такой хамить будет только по долгу службы, скорее, просто сгноит в Сибири безо всякого хамства. Даже имя у чекиста оказалось, как у доктора наук – Вениамин Аркадьевич. Впрочем, вполне возможно он и был доктором наук. Может, чекист был также пианистом, потому что у пианистов тоже бывают такие имена.
Он и допрос вел, словно играл на рояле. Угощал растворимым кофе, рассуждал о масонах, то и дело впадал в вопросы сатанизма. Сам не курил, но Дмитрию Эдуардовичу подносил зажигалку, большую, настольную с миниатюрной копией мухинских рабочего и колхозницы. Только рабочий в этой интерпретации элегантно давал колхознице прикурить.
- Это я – колхозница, а он, значит, рабочий, - подумал узник: – Будем иметь в виду…
Дмитрий Эдуардович и сам прекрасно знал, что мыслит штампами, причем самыми примитивными – журналистскими, знал он и о том, что такая привычка до добра не доведет. Знал, но иначе мыслить не мог, даже сейчас, находясь в преддверии ада.
Впрочем, узник уже давно подозревал, что с добром в этом мире вообще что-то не так. Было бы куда доводить… - вяло реагировало то, что называют «эго» на такие же вялые продукты мыслительного процесса.
Внутреннее напряжение снова возникло только, когда сотрудник ЧК перешел к делу:
- Вы, Дмитрий Эдуардович, как думаете, ваши знакомые – я имею в виду Елену Русланову, Ольгу Гете, Аэлиту Апрельскую, а также Марию Королькову и Веронику Шмадченко - так вот, эти девушки – ведьмы?
Узник на самом деле был удивлен. Взглянул на инкрустированного Дзержинского. Инкрустация требовала отвечать честно. Сотрудник ЧК, сидящий во плоти вроде бы ничего не требовал, но это - Дмитрий Эдуардович понимал – только казалось.
А попробуйте честно ответить на такой вопрос! Ничего странного не было в том, что Дмитрий Эдуардович просипел:
- Кто?
- Вот хорошо в израильской армии, - поднял брови сотрудник ЧК и стал похож на убийцу, гримированного под Пьеро: – Там устав запрещает отвечать вопросом на вопрос. У нас бы так… в Федеральной Службе Бэспэ-эки...
- Да я… - растерялся узник и с отвращением почувствовал себя интеллигентом: – Согласитесь, вопрос очень странный…
- Соглашусь. Только, все равно, ответьте – они ведьмы?
- Наверное.
- А в чем это выражается?
Дмитрий Эдуардович вновь посмотрел на Дзержинского. Поразительно, но на портрете он увидел Гоголя. Николай Васильевич ободряюще подмигивал. Словно хотел поддержать несчастного узника и предупреждал: страхи и ужасы спецслужб сильны преувеличены. А с ведьмами и вовсе – надо быть посмелее.
Ведьмы, знал Дмитрий Эдуардович, обычно появляются майскими ночами или на Рождество. Сейчас как раз Рождество. Вопрос сотрудника ЧК перестал казаться странным. Но узник, все-таки, еще раз оглядел кабинет в поисках какой-нибудь нечисти.
Шкафы, бумаги, сейф. Дзержинский, переставший быть Гоголем. Желтые блестящие занавески, похожие на нижнее белье Бориса Моисеева. И, увы, ни следа хотя бы одной ведьмы. На мгновение Дмитрий Эдуардович испугался того, что сказка – пусть страшная – сейчас закончится и он проснется в обычной тюрьме.
- Ну, безусловно, они – ведьмы! – почти прокричал узник: – Однозначно. А в чем выражается? Ну, они… ну, они… очень красивые, - вы понимаете? – и крутят тобой, как хотят. И вами бы крутили!
- Спокойнее, Дмитрий Эдуардович. Вы что же, к кому-то из них неравнодушны?
Тут Дмитрию Эдуардовичу показалось, что чекист сейчас добавит «простите». До того человечным тоном он говорил это «неравнодушны».
Хоть узник и был, словно кольцами змеи охвачен безволием и тяжестью допроса, он не стал отвечать. Демонстративно затушил чекистскую сигарету. Внешне могло показаться, что он задумался. Только на самом деле сейчас задумываться было невозможно. Даже о том, к кому он действительно неравнодушен.
Чекист дело понял и сказал:
- Давайте в открытую… Ни в чем никто вас не обвиняет. Нас интересуют вышеперечисленные дамы. Помогите нам и вы свободны.
- Расскажите, в чем дело.
- Конечно. Но сначала имейте в виду вот что. Я сам лично забирал вас у ментов. И у них и у нас вы можете остаться навсегда. У них вы стали бы каким-нибудь распространителем наркотиков и сели бы лет на двадцать. А, принимая во внимание важность дела, из-за которого с вами, вообще, все это происходит, вас бы сделали убийцей-маньяком серийным и тогда – пожизненное. В какой-нибудь крытке. У нас проще. Прямо сейчас я делаю вас, Дмитрий Эдуардович, пособником чеченских террористов. Вы долгое время умело скрывались под личиной обычного дебила, были глубоко законспирированы, получали из Чечни по сто долларов, создавали выгодную боевикам шумиху в СМИ…
- По сто долларов? – ахнул узник.
- Ну, по двести… Таким, как вы, больше что ли дадут? Вы – террористически настроенный гражданин. Даже безо всякой Чечни. Дома в Волгодонске - ваших рук дело, признавайтесь? А флаг НБП на здании прокуратуры?
- Ну, понятно…
- Нет, вы, пожалуйста, до конца поймите ситуацию. Вы у нас сейчас на кончике пера. И закрытый суд не нужен. Просто никогда не уйдете отсюда и все. И никто не узнает, что был такой джентльмен на свете. А если захотите-таки экзотики, то, поверьте, у нас есть такие камеры, о которых менты в своей тюрьме даже не мечтали. Чем там вас пугали? Посадят в пресс-хату, к уголовникам, они там…за блок сигарет?.. Так? А я вас и пугать не буду, не хочу, я думаю, вы умный человек и поймете нас. Поймете и поможете Родине…
- Родине?
Чекист-пианист понял, что взял неверную ноту. Исправился.
- Ну, тогда - в террористически настроенные граждане. Со всеми вытекающими… Ваша настоящая фамилия – Басаев?
- Так. Я понял. Скажите, в чем дело?
- А дело в том, что ваши знакомые женщины в космосе. И ведут оттуда радиопередачу.
Нет, определенно, все это Дмитрию Эдуардовичу снилось. Наверное, он где-то когда-то напился паленой водки и так и не пришел в себя. Или, может, это какие-то уколы…
Но чекистские глаза напротив делали сон очень реальным. Надо к такому сну приспосабливаться, хочешь, не хочешь…
История, которую услышал узник от сотрудника ФСБ, была, конечно, фантастической. Иногда приходилось ловить себя на мысли, что тебя просто не уважают совсем, раз протирают такую залепуху. Совершенно непонятно, из-за чего нужно было выдумывать такой бред!
Чекист предложил Дмитрию Эдуардовичу выйти с женщинами-космонавтами на связь.
- Мы уверены, что сигнал идет из космоса. - говорил он: – Теперь необходимо выяснить действительно ли это они там. Действительно ли это Елена Русланова, Ольга Гете, ну, и так далее… Вам все понятно?
Глава 7
В подземном городе
- Штурмбанфюрер фон Валь. - представился инопланетянин.
Лена даже не заметила, что он говорит по-немецки.
- Рады видеть вас на Марсе, но марсиане мы не настоящие, только во втором поколении, по крови мы германцы.
Лене показалось, что она улетела в космос без скафандра. И даже без собственного тела. Тело в этот момент умело справлялось с потрясением, вызванным тем, что оказались реальностью самые бредовые идеи сумасшедших фантастов, с которыми приходилось знакомиться.
Хочешь, не хочешь, на Земле приходилось просматривать российскую прессу. Лена была в курсе бредней про скрывающихся в ледяных пещерах Антарктиды гитлеровцах, плавающих иногда на субмаринах по Амазонке. Слышала она и про ракеты ФАУ и про космонавтов Третьего Рейха. О том,, что кроме ФАУ-1 и ФАУ-2 были еще и ФАУ-3, а раз так, то и ФАУ-4. Лена сама не знала, как много ей, оказывается, на самом деле известно про немцев, засевших на Марсе и в Антарктиде после Второй мировой войны.
Совершенно непонятно было только, как она могла раньше игнорировать столь важную и интересную информацию, а главное, кто и почему представлял эту информацию в таком завуалированном и невыгодном свете, размещая ее в журналах для прыщавых неудачников, лохов и ботаников. Для тех, с кого, как говориться, шерсти клок, только, если они будут спокойно клеить на кухнях модели военной техники своим вонючим клеем и платить налоги. Вместо того, чтобы лезть в политический процесс, передел собственности и прочие реальные дела. И вот фантастика перед тобой, а ты перед ней. Абсурд.
Ладно, античные боги… Античные боги – это эстетично. А здесь?
С такими марсианами просто опасно встречаться!
Но, видимо, абсурд в этом мире всегда рядом с тобой. Потому что, пока Лена летала где-то в облаках, в то время как ее тело преодолевало шок, в голове, откуда ни возьмись, закрутилась песенка про то, как какой-то портовый кран разгружает сливы. Нам. Ничего более дикого и представить было нельзя. Перед тобой стоит марсианин немецкого происхождения, реальный персонаж покруче любой фантастики, а ты слышишь дурацкую песню, да еще и беспокоишься, откуда в тебе завелся плебейский вкус.
Такую форму приняли мысли Елены, пока бывший инопланетянин, а на самом деле немец с Марса представлялся прекрасным представительницам Земли. Мысли мыслями, а сама Лена в это время кокетливо улыбалась и, по своему обыкновению, поглубже вглядывалась в глаза фон Валю. Ведь теперь он был не братом по разуму, а своим человеком.
Ей очень хотелось знать, что она увидит в этих глазах – биение жизни, пусть и происходящее в темноте благодаря сумрачному германскому гению, или простую злобу побитого пса. Которой, кстати, очень много на Земле в глазах сильной половины человечества.
- Сейчас с нами поступят, как с Зоей Космодемьянской. - произнесла Ольга. Невозможно было понять, говорит она всерьез или шутит. После космического полета, встречи с языческими богами, пришельцами и немцами на Марсе шутить можно по-всякому. Лена усмехнулась, подумав, что случится на Земле, узнай там еще и об этом. Кое-кто не доработает до пенсии. Ей стало немного жалко Москву и москвичей.
Посмотрев на фон Валя, как она сама себе определила - с иной точки зрения, ничего страшного в лице немца Лена не увидела. Не знай женщина Аполлона лично, очень возможно, она бы приняла фон Валя за античного бога. Очень может быть, штурмбанфюрера зачали под статуей Аполлона Бельведерского. Или…или все это кино – шутки богов. Почему нет? Марс – подходящая натура. Режиссер у нас тот еще…
Почему бы этому Фон Вайлю не быть на самом деле сатиром? Артистом больших и малых театров?
Взгляд немца, правда, отдавал холодком, но, кажется, это было простым желанием казаться женщинам настоящим штурмбанфюрером. «Как Штирлиц», - усмехнулась про себя Лена.
- Так вы русские? – изогнул бровь фон Валь. Он чуть искривил губы в улыбке: – Что же, милости просим.
Русский давался штурмбанфюреру с трудом.
- Да, я – Елена Русланова, это – Маша Королькова, Ольга Гете и Аэлита Апрельская. - представила всех Елена: – Мы из РФ.
- РФ – это что-то вроде DC? – улыбаясь, уточнил фон Валь. Лена поняла, что немцы хоть и являются марсианами, но знают об обстановке на Земле слишком неплохо. Сатиры…
- Пожалуй, да.
- Кто-нибудь устанавливал с вами контакт? – спросил немец, обратив взгляд на Ольгу.
- Да, Москва. Центр управления полетом. - ответила та, полагая, что с этого момента они окажутся пленницами. Лена считала иначе. Немец, разумеется, не мог обойти вниманием девушку с фамилией Гете. А сатир? Откуда тот же товарищ Мокко может знать Гете? Или Аполлон научил?
- Хорошо. Мы продолжим наше знакомство, которое, я уверен, будет очень интересным. - закончил фон Вайль встречу двух цивилизаций: – Сейчас я прошу вас собраться и идти с нами.
- Пройдемте. - сказала Ольга: – Это называется «пройдемте».
- Да, ты права. - согласилась Лена: – Но разве у нас есть другой выход?
Выход здесь был только один. И тот на Марс.
- А Вероника? – вспомнила о подруге Лена: - Где она? С нами еще одна девушка.
- Ве-ро-ни-ка? – произнес по слогам фон Вайль. Почему-то его заинтересовало имя: - Зовите ее.
Вероника поначалу не хотела выходить, говорила, что ей надо привести себя в порядок. Плакать и спать, спать и плакать – занятие утомительное. В конце концов, когда немцы уже стали терять терпение, она согласилась залезть в скафандр. Похоже, она считала, что происходящее – очередной розыгрыш.
Корабли немцев были немного другими, чем летающая тарелка из Горячего Ключа. Лена вспомнила название такого аппарата – дисколет.
Три дисколета стояли на плато, укрытые от взоров с корабля невысоким холмом, который походил на скифский курган, только цвета бордо. Первый выход на марсианскую поверхность девочки совершили не туда, иначе они сразу же обнаружили бы немцев. Впрочем, те могли прилететь час назад – девочки их все равно бы не заметили.
Спутники фон Валя остались на корабле, сам же он повел пленниц в неизвестность. Он, кажется, не вытаскивал парабеллум или что-нибудь такое, называл девушек гостьями, коверкая русские слова, но «гостьи» у него все равно звучали как «пленницы»
. Девочки попритихли, даже Вероника не задавала вопросов, а растерянно смотрела по сторонам. И когда вышла из каюты и впервые увидела в космосе посторонних, и пока шли через каменные моря, молчала она и сейчас, увидев немецкие дисколеты.
Лена тоже их рассматривала, полусознательно отыскивая на их ржавых бортах свастику.
- Удивлены? – услышала она вопрос на немецком и подумала, что он может быть задан только ей. Никто, кажется, больше не знал немецкого.
- Да, еще бы! Представьте себя на моем месте.
- В чем-то на вашем месте я могу себя представить, в чем-то это для меня, к сожалению, невозможно. - сказал фон Вайль, обернув к Елене свой черный квадрат. Показалось, что оттуда на нее смотрят, как на Земле. Из полутьмы бара.
Лене представились в это мгновение замшелые готические замки из марсианского камня, построенные первыми немецкими космонавтами в пустынных, продуваемых всеми ветрами кратерах, замки, полные громоздкой мебели красного дерева и древних традиций, старинных гобеленов и старинных портретов в коридорах и на лестницах, всего, что составляет слово «фон». Один из этих «фонов» – фон Валь, бесспорно, принадлежал к знатному марсианскому роду, был в тринадцатом колене воином, кто-то из его предков сражался под Ватерлоо, в Тевтобургском лесу и на Курской дуге, а потом волею судеб и гением Вернера тоже фон Брауна прилетел из разрушенного Рейхстага на Марс вместе с другими немцами, кому было суждено не сдаться и не умереть. Фон Валь обитал в замке у камина, в массивном кресле, со стаканом коньяка, иной ипостаси у него не было, раз в жизни он покинул свой замок и выбрался на поверхность Марса, чтобы увидеть и захватить русских женщин. Нечего было говорить о том, что в древнем замке не было хозяйки.
Тут же Лена представила себе мужа. Он был один в доме, стоял как сомнамбула посреди большой комнаты, неподвижным взглядом уставившись в фантастические узоры ковра, привезенного из Арабских Эмиратов. Муж, кажется, пытался объяснить сам себе, почему все не звонит и не звонит жена - она, Лена; он не мог поверить в то, что говорили ему эти вежливые люди из охранки - разве можно в такое поверить? Скорее поверишь в Бога, особенно в такой ситуации. Или в некую неведомую силу, которая устраивает людям столь жуткие испытания. Он перестал, бедный, даже пить свое пиво во время ланча и во время ужина… А, кстати, из чего здесь варят пиво немцы – они ведь не могут без пива, а на Марсе нет воды? Лена откуда-то хорошо знала, что на Марсе, на полюсах есть большие снежные шапки.
«Ты, оказывается, хорошо знаешь эту планету. - иронизировала она. – Пока твой муж вынужден питаться какими-нибудь зразами-полуфабрикатами из супермаркета, которые даже на Марсе не едят - столько в них всякой дряни. Но ведь и немцы мастера изготавливать эрзацы, наверное, своих пленниц ими и будут потчевать, не то что Аполлон с сатирами, эти умеют жить и устраивать пиры, хоть на Олимпе, хоть в космическом пространстве. Но муж ведь, может, и не только зразы ест, может, его обхаживают бабы с работы, эти отвратительные офисные бабы в повседневных костюмах, которые всегда, увидев ее, думают, что они - не иначе как испепеляющие взглядом, а сами и знать не знают, что такое испепелять взглядом на самом деле…
Размышляя таким образом, Лена чувствовала, что, например, Аэлите сейчас еще труднее – у нее на Земле остался сын, а ведь от немцев,- если это действительно немцы - похоже, вырваться будет потруднее, чем от сатиров, с этих все как с гуся вода, а немцы хранят свои тайны, недаром про их космические дела в 45 году сегодня имеет представление только всякий отстой, читающий «Юный техник». И Родина теперь уже не поможет – нам теперь по десять лет как бывшим военнопленным. В лучшем случае. Или институт Сербского на всю оставшуюся жизнь… Да, Аэлите все же труднее… Оставалось только вспомнить дурацкую фразу – «а кто говорил, что будет легко». Фраза эта до дикости не вязалась с окружающим неземным пейзажем, со всей планетой Марс, что, казалось, была впервые произнесена в антимире какими-то амебами, не имеющими к человеку никакого отношения ни по крови, ни по разуму, ни по материальному положению.
- Кто-нибудь скажет мне, что происходит?
Так могла говорить только Вероника. «Проснулась, наконец». - подумала Лена и сделала вид, что не слышит вопроса.
- Долго рассказывать. - послышался в наушниках Ольгин голос: – Мы на Марсе, нас захватили немцы.
- Я сплю!
- Нет, это наркотики. - опять говорила Ольга.
- Так что, надо расслабиться и получать удовольствие? – Вероника, кажется, решила, что и правда спит. Или наркотики оказались первый сорт.
Как филолог, Лена не могла молчать, слыша такой разговор.
- С тобой все в порядке? – спросила она Веронику.
- Да, да. - отвечала та таким точно тоном, как и в офисе на Земле: - Со мной все в порядке. Куда мы сейчас летим?
Летели девочки в самый настоящий подземный город, точнее не подземный – Землю отсюда было и не видно - город располагался под поверхностью Марса и состоял из пещерных залов и бесконечных коридоров. Здесь жили сотни, а может быть, и тысячи людей – почему-то у Лены создалось такое впечатление, хотя видеть и общаться пришлось, конечно, не с сотнями и даже не с десятками марсиан.
С самого начала круг общения среди немецких колонистов был определен фон Вайлем или, может быть, кем-то старше него. Нельзя сказать, что их прятали от обитавших здесь людей. Девушки могли свободно ходить куда хочется. Однако, фон Вайль предупредил девушек, что в тоннелях легко заблудиться и лучше брать провожатых. Сами колонисты воспринимали появление землянок как нечто само собой разумеющееся, нормальное и никак не проявляли своего стремления к контактам, за исключением, конечно, любопытных взглядов. Впоследствии, прогуливаясь по марсианским тоннелям, девушки ловили эти взгляды, Лена даже сказала, что чувствует себя так, как будто приехала в станицу или оказалась под микроскопом.
Помещение, в котором жили теперь пленницы, очень напоминали каюты их корабля – пластик, чистота, очень мало места. Но здесь, в плену у марсианских немцев, все было не так, как в корабле. Все было слишком стерильно. Даже для Елены, которая и помыслит себя не могла без всеобъемлющей чистоты, физической, разумеется, потому что иную чистоту она оставляла для тех минут, когда хочется читать стихи Есенина. Бывали такие минуты, хотя в этом она не очень охотно признавалась даже себе, не то что кому-то другому, пусть даже Ольге.
Даже в голове сейчас все стало стерильно, стерильными стали чувства, Лена не видела снов несколько первых ночей. Она не знала, почему вдруг стала пустой, может, потому, что Аполлон и Пан предали ее?
Да, именно так – предали. Они не приходили ни во сне, ни наяву, бросили, можно сказать, в плену у немцев. Ведь знали, каково ей без них…
Лена говорила себе: «Не хнычь!», но слова оставались просто словами, пустыми, как она сама, и стерильными, как ее каюта в немецком подземелье.
Подземелье носило название Байрейт. Когда дисколет доставил их сюда, Лена подумала, что город на Марсе будет называться не иначе, как Гитлерштадт. Тогда точно на Родине их ждет кабинет следователя НКВД на Лубянке.
Только где она, Родина?
Сидя в одиночестве на койке, рассматривая принесенные фон Вайлем (его звали Ганс) книги и ничего не понимая в них, потому что ей ничего не хотелось понимать и вообще не хотелось читать про национал-социализм; Лена думала о том, что никогда не вернется на Землю, и о том, что все оказалось намного серьезнее, чем просто случайный космический полет под Новый Год и распитие одеколона с античными божествами.
Лена теперь, честно сказать, не очень верила, что знакома с Аполлоном, Паном и сатирами, только удивлялась искренне странным свойствам человеческой психики, заставлявшим верить и не верить, скучать и надеяться, знать и, все-таки, сомневаться.
Лене было очень одиноко.
Остальные невольницы, кажется, чувствовали себя примерно так же. По крайней мере, Аэлита точно затосковала очень сильно, Лена видела это по ее печальным глазам, так и излучавшим внутреннее терзание и отвергавшим любое участие и помощь. Нужно было на что-то надеяться. А на что можно надеяться русским женщинам в немецкой колонии на планете Марс?
Лена бродила по коридорам Байрейта, словно по окаменелым внутренностям гигантского животного, неизвестного науке, даже такой передовой, как национал-социалистическая, подробно рассказывала Гансу фон Валю обо всем, что знала. За исключением того, что знала об античном боге Аполлоне, Великом Пане, который умер во время императора Тиберия, и козлоногих божествах-сатирах. Она ждала от себя истерики.
А фон Вайль все задавал и задавал вопросы. Его интересовало все о жизни на Земле: зарплата мужа и офисная техника, высокая мода и сотовые телефоны, Ельцин с Путиным и трагедия подводной лодки «Курск», охота на экстремистов, ведьм и белых носорогов, Солженицын и Ксения Собчак, надписи на могиле Канта и положение американских негров. Лена отвечала, как могла. Говоря о Сталине и Мао-ЦзеДуне, она думала, что фон Вайлю не помешало бы поесть фаршированных мидий; рассказывая, какое чудо современные стиральные машины Мерлони, жалела, что этому штурмбанфюреру никогда не придется попробовать вина, которое пьют олимпийцы; вспоминая, когда последний раз была в церкви, она описывала собеседнику свои студенческие годы.
Глава 8
Ночной полет
Чувствовать себя тихопомешанным довольно удобно. Это неожиданное открытие сделал для себя Дмитрий Эдуардович после так называемой игры в открытую с сотрудником ФСБ.
Вот если бы и все остальные вокруг тебя тоже тихо помешались! Вот была бы жизнь! В тюрьме ФСБ тогда стало бы как в наркологическом диспансере. Шик, блеск, красота и никакой ответственности.
Но в конторе, на самом деле, сплошная ответственность. Даже если ты сидишь у них в камере, если ты раб КГБ. «Раб КГБ» - это древность, Вавилон, так писали на лбах и спинах на изломе тысячелетий несгибаемые диссиденты, неудавшиеся халдеи. СССР исчез, а диссиденты все продолжали писать.
А сейчас каждому нетеррористически настроенному гражданину давно ясно, что никакого КГБ нет и не было никогда. А «Лубянка» - это гипермаркет бытовой электроники.
Ходишь, ходишь пять шагов вперед, пять назад, а сам обдумываешь предстоящий по заданию Родины разговор с девочками.
Теперь уже Дмитрий Эдуардович верил, что они в космосе. Им там самое место. И никакие они не лесбиянки.
Впрочем, это вообще никакого отношения не имеет… К чему? Ни к чему. Скорее бы уж спецзадание… Может, выпустят?
На аэродром ехали не в воронке, а в простой легковой машине, какой-то иномарке. Правда, стекла у нее были так затемнены, будто в ней ездил сам дон Корлеоне. Или сутенеры со Ставропольской.
Чувствуя ослабление режима, узник много курил. С агентами, сопровождавшими его, заговаривать не пытался. И не гадал, куда они все сейчас полетят. И так ясно – в какой-нибудь задрипанный центр ментовской связи. Вроде того, что выстроили рядом с городом на горе Собер-Баш. Откуда сейчас еще разговаривать с космосом? Не со станции на Кубе и не с корабля «Юрий Гагарин». Всего этого давно нет. Продано. Вот тайная полиция еще есть. Реликт. Впрочем, и она продана…
Как они догадались, что девочки в космосе? Телескопов у них тоже нет. И астрономов нет. Проданы одними из первых. Зачем вообще этот цирк? Кому это нужно? Космос… Вот и занимались бы американцы, раз космос у них зона жизненно важных интересов… А девчонки тоже хороши! Вместо того, чтобы молчать, начинают диалоги с этими… Может быть их тоже заставляют? Похитили и заставляют вести радиопередачи из космоса?
Узник понял, что еще жив. Оказывается, он еще мог беспокоиться не только о себе. Даже надежда какая-то слабая появилась, что ты не тварь дрожащая, по бокам у которой агенты в строгих костюмах, а живой человек, который неизвестно еще на что способен.
О том, что в похищении девушек замешаны инопланетяне, как-то не думалось. Без инопланетян голова кругом идет. Какой-нибудь Бен Ладен доморощенный – это может быть. Кажется, сейчас только бен-ладены и летают в космос. И еще туристы.
Да, это очень вероятно – космические туристы. Взяли себе еще и девочек в космос. Похитили, чтоб веселее время провести, а потом – за борт.
Узник совершенно уверился в такой версии, стал с некоторой симпатией смотреть на каменные изваяния агентов – в конце концов, они должны помочь освободить девушек. Чтобы восторжествовал закон и порядок.
Магическое словосочетание подействовало отрезвляюще. «Закон и порядок» - как раз то, что нужно, чтобы пробудить в себе иронию. И вспомнить, что здесь необходимо никому и ничему не верить.
Здесь – это на Земле. Особенно самому себе верить нельзя. Вот сейчас ты думаешь, что девушек кто-то похитил, а на самом деле там черт знает, что произошло. Не исключено, кстати, что и черт не знает… Нужен научный подход.
***
Глаза, все-таки, завязали. Перед тем как посадить в самолет. Удалось только увидеть небольшую стеллу при выезде из военного городка «Аэродром Краснодар-Центральный». И еще удивиться, что на белом свете глухая ночь. Конечно, таких персон, как Дмитрий Эдуардович надо возить только ночью…
Конвой поменялся. Они молчали, но дышали по-другому. Более серьезно.
Без издевательств довели до кресла и усадили. Наручников-таки не сняли.
В полете всегда есть время подумать. (Это и к каторжникам относится.) Правда, думать Дмитрий Эдуардович хорошо не умел. Он знал эту свою черту и называл словом «думать» обычное состояние не совсем тягостного безделья, когда образы, понятия, чувства, похожие на отхлынувшую с берега волну, перемешивались, наползали одно за другим, а вывод из этих размышлений меж тем уже давно готов, только оставался пока не ясным. Ясным он станет, когда будет уже не нужен.
А если не станет, что ж… «Я мыслю – следовательно, существую».
***
Все, что измыслил Дмитрий Эдуардович во время полета с завязанными глазами укладывалось в два слова: «девчонки – розы».
Взял бы и прямо сейчас отправил им телеграмму: «Вы – розы тчк». А там – пусть сами думают, что это означает. А когда подумают, пусть относятся ко мне как хотят. Это их дело, как ко мне относиться и как относится к моим телеграммам. Может, догадаются, что с ума сошел. Или нахожусь под колпаком у ФСБ.
Да. Именно так и подумают. Не дети.
***
Дмитрий Эдуардович уже устал от приключений, когда, наконец, добрались до сверхсекретного объекта. Что это был за объект – мало кому известно. Дмитрию Эдуардовичу тоже не сказали. Он, когда сняли повязку с глаз, сразу ослеп слегка, а потом почувствовал себя тунеядцем.
И не потому, что был тунеядцем (кстати, он тунеядцем не был), а потому, что объект был уж больно важный - все кругом так и ходили туда-сюда. Словно на съемочной площадке в Голливуде. И с каким деловым видом, Боже ж мой! А взгляды! Что там твое земное ядро! Они бы, эти взгляды, его расплавили вмиг и просветили бы насквозь. Если, конечно, это ядро земное уже не было бы расплавленным.
Выделялся упитанный человек в генеральской форме и чудовищной фуражке.
Византиец. - сразу решил Дмитрий Эдуардович: – Думает одно, говорит другое, делает третье. И главное, хочет чего-то еще.
Византиец был так уверен в себе, что, казалось, именно его уверенностью держится белый свет. Его окружала толпа малозаметных с рождения специалистов. Свита. Кто-то все время приносил кофе. Издалека было видно, что кофе – дрянь. Всюду пестрели гламурные галстуки. И очень много белых рубашек. Если бы не византиец с красными лампасами (они, кстати, смотрелись совершенным анахронизмом среди этого офисного великолепия), то могло показаться, что сверхсекретный объект ни что иное, как офис крупной компании. Преуспевающей.
Не думал узник, что в ФСБ столько успешных людей.
С девчонками даже расхотелось разговаривать. Ну, а как еще должен чувствовать себя человек, вышедший из народа и попавший в закрытое акционерное общество?
Лузер он и есть лузер.
Но, все-таки, лузер Дмитрий Эдуардович был не простой, нашел в себе силы собраться и полюбоваться чудесной фуражкой византийца. Это было нечто. Фуражка могла использоваться, как запасной аэродром. На случай, как говориться, ядерной войны. Аэродром подскока. Настоящие аэродромы забросили, зато, теперь есть много хитрых аэродромов. Американцы-дурни думают, что Россию разоружили. Как же! Они даже не догадываются, что все наши авианосцы переоборудованы в генеральские фуражки. Еще увидят, как мы их шапками закидаем…
***
- Алло, говорит Дмитрий Эдуардович. - начал он свою речь. Чуть было не добавил: - Лузер.
Это чтобы ясно было, кто он такой. Вроде как сквайр. Или эсквайр. Эфир перед лузером был прямой и открытый – говори, что хочешь. Он и сказал.
- Женщины и космос – это то, что меня всегда интересовало. На самом деле. Еще вино. Но вино – это тот же космос. Если хорошее…
- Дмитрий Эдуардович! – удивились через некоторое время где-то в космосе: – Это вы? Вы что – летчик-космонавт СССР?
А Дмитрий Эдуардович выпил уже две чашки поганого кофе и выкурил четыре сигареты, пока ждал, что ему так вот ответят.
- Летчик – нет, а космонавт – пожалуй. Это ты, Ольга?
- Я. Вас, наверное, из-за нас попросили приехать в Центр? Или куда там?
- Из-за вас… Как вы там?
- Нормально. Ничего не понимаем.
- Это хорошо. Я хотел вам сказать, хорошо, что вы в космосе. Вы, кстати, там одни? Инопланетянами какими-нибудь не пахнет?
- Нет, инопланетянами не пахнет. А вы как там, на Земле?
- Как всегда. Ты представляешь, сколько человек нас сейчас слушает?
- Представляю.
- Дмитрий Эдуардович, а на дачу к вам поедем? – возник в эфире новый голос: – Вы как-то приглашали…
Сеанс прервался сразу после этих слов. Многочасовые усилия специалистов так и не позволили восстановить связь.
Дмитрий Эдуардович заявил, что разговаривал с кем угодно, только не с Ольгой Гете и не с Аэлитой Апрельской. Голоса были очень похожи, но это были не их голоса.
- А на дачу, на дачу ты кого приглашал?! – орал византиец.
- Их приглашал… Но это не они.
- Хорошо подумал?
- Хорошо. Не они.
Глава 9
Лабиринт царицы Магр
Фон Вайль не считал себя неотразимым мужчиной. Это нравилось Лене. Он всегда держал себя подчеркнуто вежливо, Лена привыкла, что офицер застегнут наглухо, не то что фаллос из Москвы, который вел себя с пленницами будто на загородном пикнике. Видя, что женщинам, с которыми ему приходится работать, очень трудно и физически и морально, фон Вайль пробовал найти выход и как-то раз познакомил землянок с Евой. У всех тогда мелькнуло в голове, что фамилия Евы – Браун, но это было, конечно, не так. Хотя немка принадлежала к другой легендарной фамилии. Ее бабушка, будучи в возрасте осьмнадцати лет, летала бомбить Москву и однажды попала бомбой прямо в Кремль. Это был чуть ли не единственный случай попадания в святая святых за всю войну. Бабушку тоже звали Ева, и с тех пор всех женщин в их семье называли Евами. Ева, смеясь, говорила, что скоро станут называть и мужчин.
Лена сразу смекнула, что популяция находится под угрозой, раз в ходу такие шутки. Действительно, как могли существовать такие колонии долгое время, с 1945 года, без притока свежей крови? Но почему без притока? Между Землей и Марсом снуют немецкие космические корабли, нацисты прячутся в Антарктиде, в Южной Америке, поддерживают какие-то связи, не исключено, сам Борман еще жив и заправляет всеми этими делами, скрываясь на Марсе от справедливого суда народов…
Лена одернула себя, лишь только в мыслях появились такие формулировки, как «справедливый суд народов», и такие имена, как Мартин Борман, все это было слишком абстрактным и не вызывающим доверия, очень возможно, что просто не существовало никогда ни Бормана, ни справедливого суда народов. Тот, кто жил на изломе тысячелетий, в эпоху перемен, поймет подобное мироощущение…
В положении пленницы с неясными перспективами следовало сосредоточиться только на том, что видишь прямо перед собой. На лицах людей марсианского подземелья, на стенах собственной комнаты, вырубленной в скале, комнаты, которая обогревается и освещается неизвестными источниками энергии и в которую вода подается один раз в сутки, словно ты находишься не на Марсе, а в задрипанном рабочем поселке где-нибудь в Подмосковье или, того хуже, где-нибудь в Кемерово. Ниццы отсюда не видать. Сама планета Марс, разумеется, вызывала интерес, но ее девушки видели только пока не попали в плен к немцам, сейчас им остались только коридор и полутемные пещеры Байрейта. Даже непонятно, как называть это место: городом, колонией, станцией? Правильнее всего называть это гнездо Нибелунгов четырьмя стенами, так решила Лена, прикуривая сигарету за сигаретой и отдаваясь тоске. А что здесь еще делать? Только вот это – курить. Причем курить сигареты краснодарской табачной фабрики с неясным общечеловеческим названием. На Марсе.
Хотя, если быть справедливой, местные колонисты получают еще худший табачок – он рос в каких-то темницах и совсем не понравился Елене, когда фон Валь раз предложил ей сигарету из своего портсигара, украшенного серебряным германским орлом. Харчи у немцев тоже были национал-социалистическими, да еще и с марсианским колоритом, даже полуфабрикаты из стандартного земного супермаркета были лучше; на завтрак, обед и ужин пленницы наравне с остальными всегда получали одно и то же - кусок хлореллы на тарелке, по вкусу похожий на батончик «Марс», только не такой сладкий.
Короче, очень хотелось домой. Просто не было сил сидеть в заключении на Марсе. Изучение местных достопримечательностей, честно говоря, не спасало. Один только раз Лена испытала сильное и до боли приятное ощущение – ощущение тайны, когда во время прогулки натолкнулась в пещерах на загадочные развалины; от полуразрушенных построек веяло глубокой древностью, они никак не могли принадлежать немцам.
Ахнув, девушки бросились тогда к развалинам, гладили камни, наперебой спрашивали фон Валя, что это такое.
- Лабиринт царицы Магр. - отвечал немец, улыбаясь одной Аэлите.
Та замерла среди циклопических камней, обработанных человеческими руками или, точнее, не человеческими, а неизвестно чьими, и, кажется, пыталась найти себя во времени и пространстве. Лена поняла, что Аэлита на непостижимом подсознательном уровне ощущает себя той, марсианской Аэлитой, существовавшей только на бумаге, и, как видно, всегда это было с ней и там, на Земле, посреди юности, замужества, трудовых будней, быта и выпуска новостей, полных голода и войны и подобной новизны. Странно, но Лене казалось, что она никого никогда так хорошо не понимала, так хорошо не чувствовала, как Аэлиту в эти мгновения. Можно было подумать, что прекрасная марсианка существовала не только в чьем-то воображении, но и в реальности, будь эта реальность неладна, или… или воображение наше – штука посильнее, чем «Фауст» Гете? Уж, во всяком случае, потеплее.
Вот когда Елене стало легче, вот когда тошнотворная тоска сменилась, правда ненадолго, желанием жить и радоваться, вернуться на Землю, вырвавшись из болота приключений с национал-социалистами, надежно укрывшимися на Марсе, так надежно, что никто и не поверит, что они здесь. Захотелось даже завести роман с фон Вайлем – а почему бы нет? Соблазнит этого Нибелунга, похожего на бога Аполлона, ведь сам Аполлон не появляется, словно дорога на Марс ему заказана. Что об этом думает сам фон Вайль? Неужели этот кекс считает, что они должны сидеть в подвалах и чахнуть, никогда не выходя на марсманскую поверхность, чтобы хоть небо увидеть со знакомыми звездами? Или нас обменяют на кого-нибудь? Ведь меняют же шпионов на разведчиков и наоборот.
Тут Лена увидела в своих рассуждениях неясность – на Земле не знают, что на Марсе есть жизнь, да еще какая, только гадают – есть ли жизнь на Марсе или нет ее, как же тогда будут менять их на шпионов или каких-нибудь нацистских преступников в инвалидных колясках? Или, может быть, гадает о жизни на Марсе широкая публика, а серьезные люди давно все знают и поддерживают баланс между планетами по известным только им каналам?
Тут и романа с фон Вайлем не захочешь, если предаваться таким рассуждениям, голова кругом идет.
Лена сделала глубокий вдох, пробуя совершить действие, которое известно на Земле как «взять себя в руки» или еще: «спуститься с небес», в общем – «вернуться на Землю». Не получилось. В руки она себя взяла, кажется, даже сжала кулачки, с небес спустилась – в этом помог немецкий космический корабль много дней назад, а вот с возвращением на Землю у нас проблема – Марс кругом, да еще этот лабиринт царицы Магр!
- Он существует на самом деле? – услышала Лена взволнованный голос Аэлиты.
- Нет, я просто читал вчера Алексея Толстого. Про вас. - ответил ей Ганс.
- Зачем же вы так говорите?
- Не расстраивайтесь. Настоящие марсиане не менее интересны, чем герои данной повести. Посмотрите на эти башни – никто не знает, кто и когда их построил и кто и когда разрушил, даже сами марсиане. Я не могу исключить, что когда-то это место носило именно такое название – лабиринт царицы Магр. Я оставляю возможность для чуда…
- Увидеть на Марсе фигуру в эсесовском мундире тоже чудо. - сказала Лена.
- Это мелочи. Марс это не Сталинград. – Фон Вайль изучал, как поведет себя Лена: – Вот если бы встретить богов в небесах… Аполлона, например, или Зевса?..
Лена поняла, что немец откуда-то знает про визит античных богов, Откуда? Они что, имеют контакт между собой? Все опять запутывалось. Ну ладно, попали в чью-то летающую тарелку, ну ладно, унесли их с Земли на Марс – фантасты и аферисты пишут про тысячи таких случаев – ничего особенного нет и в марсианских развалинах, обычное дело – иная цивилизация, боги – тоже и так и сяк. Как говорит Дмитрий Эдуардович - проканает. В любой библиотеке полно книг, в которых мифы о оатирах, о том же самом Аполлоне, египетском боге Ра и прочих; никто мифам не верит. Так что же, это личное дело, я тоже раньше не верила, да и невозможно верить древним мифам, когда живешь в современной Европе, тут кока-кола сплошная и реклама; остаются немцы: они были первыми космонавтами, живут себе на Марсе, готовят реванш, как нетрудно догадаться, и общаются с древними богами.
Что же меня так насторожило? – не могла успокоиться Лена, пытаясь осознать новую информацию. Неужели то, что боги могут вступать в контакт с национал-социалистами? Звучало дико, но другого объяснения Лена не видела. Вот он - добрый старик Бог в белой бороде, ниспосылающий на Землю столпы солнечного света, а вот его тайные контакты с неофашистами! «Стой! – сказала она самой себе. – Речь идет о языческих богах, об Аполлоне, повешенном на сосне, Пане, который умер во времена императора Тиберия, а вовсе не об этом благообразном старике, сидящем на облаке, - это какой-то другой бог, может быть, именно он Бог, который пишется с большой буквы. И к национал-социализму Он отношения не имеет. Тогда к чему Он имеет отношение? К крестинам, венчанию и воскресным службам в церкви? Чье Рождество мы праздновали на корабле?"
Лена почувствовала, что с богословием в собственном исполнении пора кончать. Скажем так – не женского ума дело, решила она и тигрицей подкралась к фон Вайлю:
- С Аполлоном было интересно. Не то, что у вас в плену…
Глава 10
Да, смерть
Дикая радость охватила Дмитрия Эдуардовича, как только он почуял, что ворота тюрьмы вот-вот распахнутся перед ним.
Офицер с васильковыми погонами уже подписывал документы. Нет, нет, какие претензии! Ничего не пропало, какие тут могут быть претензии?
Несчастный и не знал, что можно так радоваться. Мир был невыразимо прекрасен, правда пока скрыт нагромождением казематов и формальностями, которые не так уж медленно, а главное, верно, подходили к концу.
Узника уже обо всем предупредили, он обязался не разглашать тайну, хотел только одного – чтобы всё его освобождение оказалось правдой, а не очередным ходом в чьей-то надоевшей игре. Надо же, есть умники, которые повторяют дурацкую присказку про то, что наша жизнь – игра. Поиграйте с ФСБ! Тогда поймёте, что такое игра на самом деле. И какова на самом деле цена жизни.
Впрочем, здесь Дмитрий Эдуардович передёргивал. Про цену жизни он и сам ничего не знал. Догадывался, что тайна сия будет открыта ему только в могиле, когда уже поздно.
Ворота в тюрьме не распахнулись, в этой тюрьме они, видимо, не распахивались никогда. Сотрудники ЧК вывели его через обычную дверь в почти обычном подъезде.
Дмитрий Эдуардович оказался на улице. Солнышко светило вновь. У дверей банка сияли цифры курса валют. Удушливо урчали автомобили. Уборщица в галошах привычно материла интеллигенцию. Интеллигенцией в данный момент были жестоко стерилизованные офисные клерки, спешащие на бизнес-ланч. Бизнес-ланч сегодня стоил «от 150 руб.» Об этом свидетельствовала табличка посреди тротуара, утверждающая, кроме того, примат материи над духом.
Плевал на всё это Дмитрий Эдуардович. Он сейчас всего этого даже не замечал. Он почти что снова родился. Только что не кричал. Всё-таки дети, когда рождаются на свет, кричат от радости, а не от ужаса. Так сейчас казалось Дмитрию Эдуардовичу.
Понятно, почему он не заметил за собой слежку. А то, глядишь, стал бы о ФСБ ещё более высоко мнения, которое и без того находилось на подъёме. Ну, посудите сами, разве можно заподозрить, что двое ханыг, один из которых – прямо новая русская гадина с какой-то рекламы, а другой похож на спившегося урку, – агенты ФСБ? Разве агенты ФСБ наступают на свои собственные шнурки?
К тому же на воле было много интересного. Газеты узник читал, о Попигайской впадине знал. Но не мог даже представить себе, какая здесь повсюду Попигайская впадина. Дмитрий Эдуардович стоял на тротуаре (ему казалось сегодня, что на тротуаре можно жить), разглядывал рекламные щиты, ловил обрывки разговоров, слушал радио из проезжавших мимо машин. Полчаса – и он имел полное представление о том, что случилось со страной за время его отсутствия.
Так как разум Дмитрий Эдуардович имел своеобразный, отличный от логического, умозаключения его предстали в виде оды. Они выглядели примерно так:
Ода Попигайской впадине
В продолжение целой недели пульс страны бился посреди Попигайской впадины, дикторы телевидения на все лады повторяли словосочетание - Попигайская впадина, на телеэкранах с утра до ночи была одна сплошная Попигайская впадина. Для тех, кто еще несколько дней назад не знал, что такое Попигайская впадина, в выпусках новостей разъясняли, что в Попигайскую впадину упал метеорит когда-то давно. Правда, более научно звучало объяснение, что сначала упал метеорит, а потом уже образовалась Попигайская впадина или, еще точнее, сначала образовалась просто впадина (сразу после падения метеорита), а назвали ее Попигайской позже.
Главное, чтобы население знало – лови нацбола, если не хочешь, чтобы на родину снова упал метеорит. Чтобы снова образовалась на месте твоего дома Попигайская впадина.
Поэт-гражданин брел и сочинял. Он подставил землистую белизну полтитзаключенного лица первому весеннему солнцу, поглядывал на небо. На воле было хорошо. Но с вольного тротуара не прыгнешь в космос. А в космос надо было попасть. Там девчонки. Теперь Дмитрий Эдуардович без девчонок жить не хотел. Он не знал, с кем разговаривал по космической связи. С этим надо было разобраться. Вырвавшись из застенок Секуритаты, богини государственной безопасности, он чувствовал себя всесильным. Космос так космос.
В этом состоянии его и взяли менты.
Луноход подрезал гражданина, выбросившись прямо на тротуар. Из лунохода выскочили двое – жестоковыйные, злобные. Они блистали наручниками, кокардами. Быстро скрутили руки гражданину и впихнули его в машину. Он почувствовал, что менты на этот раз серьезные, прямо железные атлеты. Сопротивляться им не было никакой возможности.
Дмитрию Эдуардовичу хотелось выть. Но тюрьма незаметно для него самого закалила его. Он сжал челюсти. Даже не стал спрашивать, за что его опять вяжут.
- Экстремист? - обернулся один мент, тот что покрупнее.
- Экстремист.
- Поэт?
- Поэт.
- Женщин любишь?
- Люблю!
- И в космос хочешь?
Дмитрий Эдуардович посмотрел менту в глаза прежде чем ответить.
- Хочу.
- А знаешь, что с тобой таким будет?
- Догадываюсь.
- А я тебе точно скажу. Тебя застрелят из парабеллума.
Глава 11
Герр Швейниц, марсианин
Говоря, как интересно было с Аполлоном, Лена, конечно, знала, что открывает новую череду допросов (вернее – бесед), теперь уже посвященных установлению очередной истины, еще недавно показавшейся бредом какого-нибудь Дмитрия Эдуардовича. Или таких же, как он, чародеев маргинального толка, вешающих над дверью в свои квартиры рогатые черепа животных и пьющих водку во время теологических споров.
Елена призналась самой себе, что ее потихоньку достает национал-социалистическое пристальное внимание. Плен. Но не признавалась пока в другом – в том, что ее «достает» всякое пристальное внимание. Им, как хорошо виделось отсюда, с чужой планеты, она была сыта по горло на Земле. Мгновения - святки с Аполлоном разорвали эти цепи. А сейчас…
Сейчас любая «Глубокая глотка» виделась женщине символом свободы.
Лена внутренне положила границу между собой и истиной.
Истина на этот раз скрыта в вопросе: как это так получается, что в космическом пространстве появляются известные по книгам, скульптурам и рисункам боги, приходят к женщинам, веселятся, в то время как непобежденные фашисты, которым позарез нужна помощь этих самых древних богов, никак не могут встретиться с ними. А если и дальше развивать тему, то у недобитых гитлеровцев к Аполлону наверняка имеются и другие вопросы более конкретного характера: как с его помощью установить мировое господство? Где находится ось мира и как ее повернуть? И, наконец, куда подевался Священный Грааль?
И пока фон Валь не получит ответы на эти вопросы, придется им сидеть у немцев в гостях, на хлорелле, а что будет, когда ответы найдутся, и думать не хочется. Что угодно, но на Марсе Лена не хотела оставаться. Она надеялась, что каким-то непостижимым образом Аполлон услышит этот разговор – он же в конце концов бог! – и примет меры.
« А то, как читать мысли во время вечеринки – пожалуйста, быть, понимаешь, мужчиной и женщиной – с превеликим удовольствием, а как случится беда – нет никого, мы умерли еще во время императора Тиберия. И ничего эротического между нами не было. А с вами, Леночка, просто что-то по Фрейду случилось…»
Лена думала, что после этого разговора им, женщинам, не дадут встречаться, станут держать в каютах и беседовать с каждой отдельно, чтобы установить истину поточнее. Но этого не случилось.
Фон Валь выспрашивал об Аполлоне и сатирах во время обычных разговоров, прогулок, просмотра телепередач. Единственное, что изменилось, - теперь к ним присоединился новый офицер – Отто Швейниц, знаток земной мифологии. Фон Валь представил его на следующий день после прогулки к марсианским развалинам. Хоть Швейниц часами мог говорить о больших и малых Эддах, разнообразных Мардуках и Митрах, Одиссее и Пенелопе, в нем самом ничего мифического не было. Разве что сияющие черными солнцами сапоги и безукоризненно сидящий мундир, украшенный знакомыми руническими знаками. В лице Отто было что-то средиземноморское. В отличие, например, от стальных, со льдинками глаз фон Валя, у этого немца глаза были чем-то похожи на оливки – табачно-зеленый цвет и склонность к неге. Он, кажется, побаивался женщин, по крайней мере, ее, Лену. Это чувствовалось сразу. Лена никогда не имела склонности кого-либо смущать своим взглядом, но очень хорошо знала, что многие мужчины начинают вести себя, скажем, так – неадекватно, стоило ей к ним присмотреться и напустить во взгляд немного женского тумана. Ей говорили, что в такие моменты ее обычно серые глаза зеленеют, как у русалки, и в них появляются золотистые звездочки, которые обжигают сердце. Знали бы все эти говоруны, как ценила Лена подлинность чувств… Тут не до эротического тумана…
Итак – Швейниц. Девушки присмотрелись бы к нему внимательней, скажи им фон Вайль сразу, кто такой был этот Швейниц. Но фон Валь предпочел выждать несколько дней, несколько общих бесед о богах и героях Земли и истории марсианской расы, прежде чем, как бы невзначай, сказать:
- А что вы хотите? Герр Швейниц – марсианин.
Поймав удивленные взгляды, устремленные на эсесовский мундир марсианина, фон Валь уточнил:
- Вернее, полукровка. Мать господина Швейница была марсианкой, очень хорошей фамилии.
Отто не покраснел – марсиане, оказывается, не могут краснеть – он просто еще раз вытянулся, щелкнул каблуками, как при первом представлении перед дамами, кивнул всем головой. Взгляд его, казалось, говорил в этот момент – ну вот, а вы думали, что я боюсь женщин! Нет, я наполовину марсианин, и поэтому позвольте мне боготворить земных женщин.
Впрочем, так прочесть его взгляд было слишком смелым даже для Лены. Она, кивая офицеру в ответ, оставляла возможность для ошибки. Кажется, в последние время ее слишком часто боготворили.
Швейниц много рассказал о Марсе и марсианах. Марс предстал перед слушательницами чудесной планетой, покрытой океанами и морями, где зарождается замечательная жизнь, покрытой густыми лесами, где растут могучие деревья в несколько сот метров высотой, населенной людьми, так похожими на землян и внешне и своей склонностью любить и убивать. Но кто знает на самом деле, природные ли это склонности или Божий дар? Этот мир существовал тысячи лет, изобретал колесо, демократию и строил искусственные спутники. Правда, это было так давно, что, казалось, Отто говорит гекзаметром. Некая катастрофа уничтожила эту замечательную жизнь еще до строительства на Земле египетских пирамид. «Катастрофа случилась в наших душах». – так говорил о ней немецкий офицер, полумарсианин по крови.
Никто не спросил его, что произошло в душах марсиан. Девочки просто не выдержали очередного навалившегося на них открытия. Как-то само собой получилось, что они, одна за другой, защебетали, выражая Швейницу благодарность за курс лекции по истории Марса, засобирались в свои каюты. Каждой вдруг захотелось побыть одной, залезть под одеяло, взять в руки знакомую с детства книгу – хоть «Волшебника Изумрудного Города»! – только чтобы в этой книге все было как раньше, не было бы никаких марсиан, боги обитали бы только в седых мифах, а по телевизору бы шла программа «Время».
Просто нужно было поспать.
Глава 12
Кинг-Конг жив
- Как вы себя чувствуете? Усвоили информацию? – улыбался фон Вайль на следующий день: – А теперь послушайте меня. Как вы понимаете, у нас имеются в отношении вас планы…
Планы, очевидно, были серьезными. На столике перед женщинами дымился кофейник с настоящим кофе; это произошло впервые после того, как они покинули корабль под конвоем фон Вайля. Планы, очевидно, надо было обсудить – рядом с кофе стояло хорошее вино. Планы были, само собой, тайными – вместе с кофе и вином сервировали отличный, вполне земной, завтрак с участием сыра, фруктов, ветчины и прочих вкусностей. Отсутствие хлореллы настораживало, а попробовав икру, девушки стали переглядываться так, будто через несколько минут им прикажут идти в последний бой - икра оказалась без сои. Наверное, немцы хотели покормить девушек, а потом привязать к столбу и принести их в жертву неизвестному марсианскому божеству – как известно, для подобных жертвоприношений всегда избираются самые красивые и знатные девушки – дочери царей, вельмож, банкиров. Или простые русские девушки, залетевшие на Марс. Так что, завтрак, предложенный фон Вайлем, умели быстро и с превеликим удовольствием.
Фон Вайль налил всем вина, убедился, что все готовы к деловому разговору, и начал:
- Нам хотелось бы, чтобы вы все поучаствовали в радиоигре с Землей. Центр дальней космической связи постоянно пытается наладить с вами контакт. Нам необходимо, чтобы вы ответили и преподнесли им кое-какую информацию.
Лена подумала спросить его, какого рода информацию он хочет всучить Земле, но промолчала – когда решается твоя судьба, стоит немного помолчать и послушать.
- Вы понимаете, нам не нужны на Марсе гости. - продолжал немец: – Конечно, я не имею в виду вас, вы для нас подарок. Я говорю о первой марсианской экспедиции. Янки везут сюда Золотого Тельца, их появление здесь означает конец нашего мира… А мир этот, как вам, надеюсь, удалось убедиться за это короткое время, не так уж плох… Мы уже достаточно долгое время сдерживаем попытки земной экспансии: уничтожаем спутники, разведывательные зонды, охотимся за разного рода «Викингами» и «Вояджерами». Один только год Марса чего стоил!
Тут фон Вайль устремил взор в глубь самого себя, вздохнул и налил вина себе. «Бойцы вспоминают минувшие дни» – решила Лена.
- В тот год NASA и «Главкосмос» решили нас буквально задавить. Мы не успевали сбивать их спутники. Надо же было делать так, чтобы все выглядело прилично! Чтобы пропавшие марсианские аппараты списывались как жертвы науки, а не как добыча каких-то прячущихся на Марсе недобитых немцев… Ну, что, что, а убедить кого надо на Земле, что здесь никого нет, нам удалось. У нас даже хранится знак с изображением Ленина. Русские забросили его на поверхность Марса… Видимо, надеялись, что идеи вождя мирового пролетариата когда-нибудь здесь приживутся. Лучше бы они вместо него забросили черной икры… Это я как недобитый немец вам говорю.
Фон Валь замолчал, посмотрел в глубину своего бокала, будто пытаясь увидеть будущее, как это делают на Земле ясновидящие с хрустальными шарами и как, кажется, делала это Аэлита в книге Толстого.
Будущее Марса действительно было интересно, не менее интересно, чем прошлое. Первая марсианская экспедиция обнаружит здесь, в кратерах, обыкновенный фашизм, на Земле поднимется страшный шум, Марс начнут бомбардировать ядерными бомбами – сценарий прост и очевиден. Смерть от ядерной бомбы была более естественной для прошлого тысячелетия, тогда ею пугали в средней школе, пугали так, что, в конце концов, она стала предметом анекдотов, эта смерть вместе со средней школой. Затем страшилки стали другими. Во тьме бродят: старичок в чалме и с автоматом Калашникова, новая ипостась старика Хоттабыча, террористки-смертницы, от которых остаются одни восточные глаза на фотографиях, а также национал-большевики, принадлежащие к иной форме жизни и поэтому вовсе не имеющие хромосом. Ядерная зима отодвинулась. Начинать бояться по новой не было никакого желания. Удивительным казалось то, что земные страхи ожили вдруг здесь, на Марсе, в присутствии настоящего эсесовца, члена Черного Ордена, место которому всегда было только в кино.
- По имеющимся у нас данным на Земле сейчас большой переполох. - продолжал фон Валь: – Там видят, что столкнулись в космосе с необъяснимым.
- Вы имеете в виду нас? – Лене захотелось вдруг поерничать. Ей даже показалось, что она ощутила присутствие где-то рядом Аполлона и Великого Пана.
- Да, вас. И все то, что с вами связано. Мы хотим помочь Земле объяснить нужным для нас образом загадочные события в космосе. Наше командование пришло к выводу, что единственным способом заставить Землю отказаться на время от прямого исследования Марса будет дезинформировать ее. Мы должны заставить Землю поверить, что вы похищены инопланетянами. Не господином Швейницем, - фон Валь указал рукой на Отто, который уже некоторое время присутствовал в комнате, тихо войдя во время речи фон Валя и устроившись в кресле: – а настоящими инопланетянами, каких привыкли представлять на Земле. Эти похитители будут, скажем, из созвездия Льва. Как представители высокоразвитой цивилизации мы пригрозим пальчиком вашингтонской военщине и кремлинам, чтобы сидели тихо. Мы убедим их, что в противном случае уничтожим Землю таким чудо-оружием, о котором они там даже не имеют представления. Пусть будут поспокойнее и не лезут со своей дурью в космос. В конце концов, мы думаем о спасении марсианской расы от этих плутократов!.. Итак, полагаю, общие принципы операции вам ясны. Вам отводится ведущая роль, поскольку вы поняли, что вам и только вам предстоит убедить Землю, что вы находитесь у инопланетян, выбраны ими для установления контакта между цивилизациями и через вас Земля должна перестать летать в космос как хочет.
- Мне непонятно, как мы должны будем убедить в этом Землю. - сказала Ольга. Было видно, что она настроена поспорить.
Ответил ей Отто Швейниц:
- Я думаю, задавая этот вопрос, вы хотите задать другой: что будет с нами после операции?
- Нет, я спрашиваю то, что спрашиваю.
- Хорошо. Посмотрим, что мы имеем. На Земле твердо уверены, что реально существующие земные девушки, вы, каким-то образом оказались на Марсе. Это первое. Далее - никто на Земле, никакое правительство, никакая организация на Марс вас доставить не могла. Это второе. Следовательно, вас доставили на Марс инопланетяне. Произошел долгожданный контакт… И вот эти инопланетяне хотят договориться с уважаемыми правителями Земли, чтобы Марс оставили в покое. Марс принадлежит инопланетянам, а не Белому Дому или Кремлю. Это на Земле должны понять. По-соседски. Все соответствует нормам международного права. Американцев это, конечно, остановит только на время, но это время нам и нужно. Каким образом вести диалог с Землей? Ну, это мы с вами обыграем как в театре. На Земле и у нас достаточно серьезных сценариев на случай контакта с иной цивилизацией. Я не о Голливуде говорю…
- Но как вы убедите Землю, что принадлежите к иной цивилизации? Ваша психология должна быть иной, ведь каждое ваше слово там будут изучать… - спросила Ольга. Лена вспомнила, что Ольга по образованию психолог.
- Но я действительно принадлежу к иной расе. - заговорил Швейниц. Вопрос ему явно понравился: – Я наполовину марсианин. Мы, разумеется, продумали это. Штурмбанфюрер фон Вайль потому меня и пригласил. То, что есть во мне земного, конечно, может вызвать у землян подозрение, но мы считаем, что они не смогут меня, как мы говорим, раскусить. Попробую объяснить… Не далее, как вчера, я смотрел земной фильм, американский – мы следим за всем, что происходит у противника - и вот что я вижу. Я вижу фильм о непростых отношения гигантской обезьяны-людоеда и актрисы из Нью-Йорка. Я вижу, что фильм сделан с применением современных технологий. Чудовищная горилла любуется морскими закатами, пока актриса пытается проникнуть к ней в душу. В душу обезьяне актриса хочет проникнуть из-за того, что нужно спасать свою жизнь. Есть и волшебная сила любви, обезьяна влюбляется в актрису… Кстати, есть некоторые аналогии с вашим положением. Вы определенно считаете, что здесь вас когда-нибудь принесут в жертву. В жертву Вотану или Одину… Но мы не дикари и мы не гигантские обезьяны… А вы не актрисы из Нью-Йорка. Но, к делу. Смотрел я этот фильм, смотрел… И ничего не понял. Кроме того, что он не о людях, а об обезьяне. И впечатления после фильма такие, будто выпил несвежий чай. Спрашивается, какой я после этого землянин? Не понять, что там к чему, может только марсианин.
Отто закончил свою речь в полной тишине. Он один казался возбужденным и ясно понимающим, о чем, собственно, здесь идет речь. У всех без исключения девушек марсианин видел растерянные взгляды, даже у Ольги.
- У вас получится. - с улыбкой резюмировал фон Вайль: – Все у вас получится, девочки. Завтра мы летим на Фобос и начинаем готовиться к радиоигре.
Он упруго поднялся, стал собирать бумаги, показывая, что разговор закончен.
- А с нами-то что будет? После радиоигры? Начинали говорить…
- Что будет с вами? – фон Вайль снова стал серьезным и внимательным, не штурмбанфюрером, а ученым: - Вам нужно вживаться. Вы останетесь здесь. Но через какое-то время – не могу сказать какое, думаю, речь идет о нескольких годах – вы сможете вернуться на Землю, к себе домой и у вас не будет никаких проблем.
Глава 13
Великий Пан, бог партизан
Сегодня один национал-социалист показался Елене странным. Дело было в темном коридоре. Лена совершала обычную прогулку, отыскивая на стенах тоннелей древние марсианские петроглифы, пытаясь найти в них сходство с известными земными рисунками.
Но сходство обнаружилось в другом. В одном немце, вынырнувшем на секунду из темноты и мгновенно там исчезнувшем.
«Немец, исчезающий в темноте». - подумала Лена. В последнее время ее мысли представали в виде клипов. Тоска.
Немец был похож на Дмитрия Эдуардовича. Опять, видимо, следствие тоски. Впрочем, Дмитрий Эдуардович здесь был бы весьма кстати. Сидит сейчас, наверное, в редакции, думает, где мы…
Так что, на следующий день, когда Лена увидела в одном из коридоров Дмитрия Эдуардовича, то не так уж сильно удивилась. Сказывалось время, проведённое с сатирами и известными божествами более высокого ранга. Кроме того Лена всегда подозревала, что этот кекс (она имела в виду Дмитрия Эдуардовича) способен как раз на что-нибудь такое.
А главное, Лена не верила, что это он. Какая-нибудь провокация…
Дмитрий Эдуардович вёл себя по-шпионски. Озирался непрестанно, подавал взглядом какие-то знаки, причём брови его взлетали под самую шляпу. В конце концов, он подмигнул. Лена обратила внимание, что он всё время дёргает воротник своего плаща, так будто внутри астероида Фобос шёл дождь.
Лену начал разбирать смех – посреди Москвы вычислили бы, что этот человек чужой, а здесь...
Подсадная утка.
Однако, чья?
Дмитрий Эдуардович и сам улыбнулся.
Женщина замерла.
Она теперь точно могла сказать, что это на самом деле он, а не фантом или какая-нибудь шутка Аполлона. Лена не сомневалась, что её сотрудник не имеет к немцам никакого отношения. Хотя ещё на Земле некоторые не совсем корректные высказывания, а главное – физиономия, заставляли подозревать в нём фашиста. Однако же – русского фашиста, а не немецкого. Скорее уж все эти немцы сами имеют к Дмитрию Эдуардовичу какое-то отношение. Это более вероятно. Не зря Лена всегда вспоминала этого человека, оказываясь в ситуации абсурда.
– Лена, здравствуй! – Дмитрий Эдуардович приблизился: – Узнаёшь?
– Здравствуйте, Дмитрий Эдуардович. – Лена почувствовала себя как в офисе: – Какими судьбами?
– Слушай, мы, правда, на астероиде?
Абсурдность ситуации словно придавила их обоих. Встретились в космосе. Случайно. Несостоявшиеся любовники. И немцы кругом.
– Вообще-то это спутник Марса. Ладно, рассказывай, как ты здесь оказался?
– Да я и сам толком не знаю. Меня сюда перенесли Аполлон и его дружки. Ты их знаешь?
– Знаю.
– Ну вот и хорошо. Значит, не соврали. А то я думаю, чёрт знает что, ахинея какая-то. Прямо взяли на улице, на Земле, в родном городе. Я только из тюрьмы вышел, я в тюрьме сидел. О вас выпытывали. Там такое творится!
– Это правда ты, Димка?
– Да я, я!
– Но как ты всё-таки сюда попал?
Теперь и голос у нее изменился. Словно женщина очнулась от долгого сна.
– Мне положено. Как члену НБП. Аполлон твой, между прочим, так сказал…
- Ты что, нацбол?
- Слушай, о чем мы говорим?! Мы же с тобой на Фобосе!
– Долго нам ещё здесь торчать, Аполлон не сказал? Пусть забирают нас отсюда, сил моих больше нет. У тебя с ним связь есть?
– Не знаю. Нет никакой связи. Пистолет есть. Отстреливаться. Действую на свой страх и риск.
Лена смотрела на этого странного человека и не могла понять своих чувств по отношению к нему. Как всегда. Как и дома, на Земле. Да… странным был он сам, даже не его появление здесь. – Почему я его не обняла? – думала Лена. – Ведь хотела?
– В где девчонки? – услышала она вопрос.
– Здесь, рядом. Но там немцы.
– Тогда мне туда нельзя. Так, Лена, слушай. Мы устроим вам побег. Девчонкам всё скажешь, только так, чтобы не проговорились и не волновались. Молчание, молчание и молчание. Ждите дня два-три.
Дмитрий Эдуардович дал Лене необходимые для подготовки побега инструкции. Ничего волшебного в них не было. Показалось странным, что Аполлон и Пан, как организаторы побега, ничем не отличаются от голливудских режиссёров и земных конспираторов всех мастей.
Лена слушала инструкции, а сама смотрела на руки собеседника, предчувствуя момент, когда их движение коснётся её.
- Ну, все. Пора. Кстати, ты зря удивляешься, что я член НБП. Ты тоже, в некотором смысле, нацболка…
- Я?!
- Ты. Великий Пан – партизанский бог, чтоб ты знала…
Глава 14
О любви
Аэлита понимала, что ней что-то происходит, но что – в этом смог бы разобраться, неверное, только языческий бог Аполлон. А его на Фобосе не было.
Лежа в постели без сна, Аэлита в тысячный раз вызывала в памяти образ сына, стараясь представить себе, чем он занят в эту минуту: спит, тепло укутавшись одеялом, учит уроки или разговаривает с отцом. То, что он у отца, абсолютно точно, в этом можно не сомневаться. Больше ему просто негде быть.
Так заклинать себя тоже стало ритуалом бессонницы. Повторялось тысячный раз, подобно ударам шаманского бубна, из которых состояла для Аэлиты музыка небесных сфер с того злополучного момента, когда она с подружками зашла в сауну под Горячим Ключом. Никакая другая мелодия, ни волшебные флейты Пана и Аполлона, ни венские вальсы, которые почему-то преследовали в открытом космосе - не иначе дело рук Стэнли Кубрика - ни странное звучание марсианского ветра в диких ущельях, не могли изменить эту музыку из ударов сердца, образов и одних и тех же слов.
Закрывая и снова открывая глаза, женщина ворочалась в постели, иногда вставала, подходила к иллюминатору, вглядывалась в изумительную панораму Марса, открывающуюся отсюда, с Фобоса. Аэлита дотрагивалась до стен каюты и как будто чувствовала другую стену – ту, которая отделяла ее от других. От Лены, Ольги, Марии и Вероники, от Отто, почему-то напоминавшего ей крадущегося за добычей кавказского горца, от Ганса фон Валя, чей холодный взгляд просто пугал, от всех остальных, включая козлоногого Пана, с которым более чем с кем-либо чувствуешь себя человеком; стена была прозрачна, но тверда и казалась необоримой, надежда разрушить ее с каждым днем становилась все менее собственно надеждой, а превращалась в фигуру речи. В который раз, Аэлита убедилась, что эта стена, это отчуждение, находилась в ней еще до космического полета, еще до работы в редакции и до всякой другой работы; стену возвел кто-то в те годы, когда она, Аэлита, была маленькой. Только в самом раннем детстве утренний свет был действительно добрым и обещающим чудеса, а потом – незримая стена, такая же, о которой поет «Pink Floyd», но Аэлита знала - один раз стена была пробита – тогда, когда родился сын…
Вдруг вспыхнуло:
- Может быть, я беременна?
Глава 15
Верное решение
А в этот самый момент далеко на Земле некто очень большой и неизвестный снял телефонную трубку с аппарата, где не было никаких государственных гербов, но связаться по этому аппарату можно было с кем угодно, за исключением Господа Бога, распятого в третий день по писаниям.
В трубке шумело море и какие-то электрические токи. Некто прислушался к шуму и, ожидая, пока ответят, поправил на мясистом носу очки, подумав, что нос у него действительно как у диплодока, о чем не первый раз докладывали, а вовсе не орлиный, как писали поэты.
- Как думаешь – херня? – Некто услышал, как на другом конце провода сняли трубку, и задал вопрос.
- Нет, не херня, - отвечала трубка: – Определенно не херня.
Голос был тонким и звучал противно, захотелось даже отбросить от себя трубку. Но некто извлек из себя чуточку воли и прижал шум моря поплотнее к уху, одновременно вглядываясь в бумагу, лежащую на столе. Тут было что почитать. И главное, еще никому такого читать не приходилось, даже Великому Сталину.
Некто был из тех, кто принимает решения, но не просто из тех, кто принимает решения, но из тех, кто несет за эти решения ответственность, и, самое интересное, ответственность перед самим собой, а не перед кем-то. А в бумаге таилось что-то настоящее, то, о чем не знал Шариков у любимого Булгакова, то настоящее, чего хочет публика, – тут Некто вздохнул, то ли радуясь, то ли печалясь тому обстоятельству, что публика хоть и хочет, но не знает что. А вздохнув, вспомнил, что не все, ох, не все принадлежат к этой публике. Есть такие экземпляры на свете… Все им не то, все им не так. Не хотят работать. Не хотят быть болельщиками «Челси»… Хотят Великими Сталиными быть. И Мао-Дзедунами. А тут еще херня эта в космосе! По ним тюрьма плачет, и надо срока дать лет по пять, спустить на них надо свору жутких прокуроров.
Эти мысли мгновенно промелькнули в голове, пока глаза отыскивали то, что и искать не нужно было - само в глаза бросалось: слова «иной», «иные» и, наконец, дикое словечко для этого стола и для этой бумаги – «инопланетяне».
- Я решил. Мы с ними разберемся. - произнес Некто тоном последней инстанции, тоном, единственно уместным в сложившейся ситуации: - А пока я хочу вот что… Первое. Надо, чтобы люди узнали – это сделали американцы, они замутили первые… Второе. Люди должны так думать: мы подпустим их к Сталинграду, а потом всех замочим… даже не подпустим, а заманим инопланетян этих. Пусть они на улицах наших городов, пусть. Пусть осуществляют внешнее управление, пусть уводят полон… Нам ли быть в печали! У нас Александр Невский там… Кто еще…Евпатий Коловрат… Нет! Евпатия не надо. Экстремизм. Ты, вот что... поставь памятник какому-нибудь Калите… Мол, нас не проведешь, с нашей смекалкой, надо только пояса потуже затянуть… Ну, ты знаешь… И Гагарина, Гагарина побольше. Гагарина теперь можно. Пока все.
- Ясно. - ответили в трубке так, что никаких сомнений не было – там на самом деле все стало ясно, так ясно, как только может быть.
Потом, разгоняя серьезность состоявшегося разговора, трубка спросила:
- Ты когда к нам приедешь? В нашу космическую зону?
- Ты что, Сережа, охренел? – Некто откинулся в кресле, расслабляясь: – Теперь только, когда эта херня закончится.
- Тогда эту херню надо поскорее кончать. - сказала трубка несколько неуверенно.
- Все. За дело. - Некто закончил херню, пока что не всю, конечно, а только разговор. Главная херня летала в космосе. Кстати, Некто думал в этот момент, чье это все-таки словечко – «херня», его или Сергея, с которым только что разговаривал. А еще Некто думал, что перед предстоящим важным делом, которое нужно делать самому, неплохо было бы облачиться в костюм сирены и закурить сигару. У всех свои слабости.
Глава 16
Сон сопротивления
Ольге тоже не спалось. Вернее, это был странный полусон, напоминавший университетскую лекцию. Виделась неясно аудитория, тонувшая в гуле сотен голосов (а может, это работали какие-то марсианские механизмы – Фобос, видите ли, внутри оказался полым), на кафедре маячил преподаватель, молодой и красивый, в сером аккуратном костюме. Он приоткрывал, улыбаясь мягко и приветливо, завесу мироздания, и Ольге казалось, как когда-то давно, что за этой завесой сладко и до жути интересно.
Нельзя сказать, что она не понимала, что это ей только кажется, что она почти спит. Еще на Земле Ольге удалось воспитать в себе строгость по отношению ко всяким тайнам и страстям. Тайны и страсти, по мнению Ольги, более всего мешали изучению и пониманию психологии, науки о человеческой душе.. Но воспитывай научную строгость, не воспитывай, а стоило только забраться под одеяло, которое помогало создать уют и тепло даже в мире с искусственной силой тяжести, как возвращались и тайны, и страсти. А диплом психолога (настоящий, не фальшивый) помогал окончательно запутаться в чувствах, рождаемых присутствием этих тайн и страстей.
Не то чтобы Ольга была в кого-то влюблена, нет. Игры с сатирами – это так, почти физиология. Потанцевали, оторвались…
Взгляды, которыми пару раз обменялись с Еленой Витальевной? Тоже игра. Ольге действительно интересно было наблюдать, чем все это может закончиться. Да и вспоминала Ольга об этих шалостях только под хмельком… Внутри стоял Страж, он бы не дал Ольге перейти определенные границы. Елене Витальевне тоже не дал бы, Ольга знала.
Ольгу возмущало, как Отто Швейниц пытается доказывать необходимость радиоигры с Землей.
Понятно, что они находятся в плену, они – невольницы. С ними можно делать, что хочешь. Но этот марсианин столбовой предлагает участвовать в каком-то дурацком спектакле. Спрашивается, кто на Земле может поверить в пришельцев из Созвездия Льва? Ольга имела в виду, конечно, серьезных, ответственных людей. В ведении которых находится земной шар, а не разных тружеников и бездельников, которым этого мира мало и которые ищут братьев по разуму, закрывая глаза на то, что вокруг них этих братьев как собак нерезаных, и не отдают себе отчета в том, что другие – это ад. Говоря словами Сартра.
Этот Розан (Розаном Ольга стала называть Швейница потому, что именно так его назвали бы ребята из двора, где прошло ее детство) представляет дело так, что на Земле все только сидят и ждут сигналов из космоса. Будут сигналы - все пустятся в пляс, станут бросать в воздух чепчики и выбегать с букетами цветов на улицу. И целовать всех встречных женщин…
Да с Земли могут сразу ракету запустить с ядерной боеголовкой! В ту точку, откуда получен радиосигнал. И потом – как удастся свалить на инопланетян записанные Землей застольные разговоры с богами? Это какой же выверт в сознании должен быть, чтобы этот Розан мог предполагать, что все такие же, как он? То есть с таким же вывертом?
Ольга одернула себя, напомнив, что нельзя увлекаться такими терминами, как «выверт», а следует оперировать проверенными наукой и утвержденными властью определениями. Хотя бы такими, как «патология»…
Перед глазами возникла сцена, когда вчера, кажется, или позавчера, когда летели в дисколете на Фобос, Швейница удалось поразить вопросом из области бессознательного. Ольга тогда взяла и спросила, а что думает уважаемый Розан (тьфу, не Розан, конечно, а господин Швейниц) о том, что сейчас на Земле почти у всего населения сильно укрепилась вера в сверхъестественное, причем не в каких-то чахлых инопланетян, а в полных жизни древних богов? Боги буквально лезут из подсознания! Что скажут потомки ацтеков в Мексике, когда вместо Кецалькоатля им преподнесут таких же, как они сами, братьев по разуму, пусть и из созвездия с красивым названием? Что скажут в Берлине и Бонне и во Франкфурте-на-Майне, когда вместо Вотана увидят каких-то аферистов? Что, наконец, скажут истинные христиане и мусульмане?
Тут Ольга допустила промах. Не стоило упоминать христиан и мусульман. Отто сразу встрепенулся и заявил радостно, что насчет Римского папы совершенно не надо беспокоиться. Затем добавил, что мусульманство – другое дело. «Мусульманство мусульманством. – сказал Швейниц: -Но надо знать мусульман». Не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, Розан резюмировал, что все продумано и не надо изобретать велосипед – согласно индексу Шпакова – Лефтринского население земного шара почти на сто процентов готово к восприятию инопланетян как реальности. Что это за индекс, кто такой Лефтринский, кто такой Шпаков, Ольга не знала, поэтому и замолчала. Даже сама засомневалась в правильности своих рассуждений. Уж больно авторитетно звучали фамилии, и особенно это – индекс. Перед академизмом Ольга робела и вспоминала, что она хоть и специалист, но специалист молодой.
А быть молодым специалистом хорошо!
Сейчас, в постели, это и вовсе казалось самым главным. Не беда, что сегодня в этой самой постели никого вокруг. Будут. Стоит только захотеть.
Из памяти вынырнул почему-то Дмитрий Эдуардович, но тревоги не возникло, все-таки он был на Земле, вместо тревоги Ольгу разобрал смех, ей показалось, что сейчас ее коллега должен сидеть у себя в комнате, на родной планете и читать свою любимую книгу – «Судьба барабанщика».
Но надо было думать о собственной судьбе – она решалась где-то рядом, кем-то, бродящим во внутренностях Фобоса, загадочного спутника Марса, и это, конечно, не был мягкотелый Розан, не был и фашист фон Валь, на которого Ольга смотрела как сквозь прицел снайперской винтовки. Это был Великий Неизвестный.
Ольга чувствовала его присутствие. Знала, что вся эта фантасмагория – его рук дело. Его и немцев. Правда, Великий и Неизвестный приходил только ночами…
Все запутывалось, как у Шекспира. Засыпая, Ольга не могла мысленно не встать на колени при воспоминании о великом драматурге, причем особенно захватывал ее при этом воспоминании принц датский Гамлет в исполнении Иннокентия Смоктуновского. Вокруг Фобоса даже забурлили балтийские волны. Ольга вовремя спохватилась – принцы датские находились за миллионы километров, если вообще существовали на свете.
Сон отступил.
Ольга твердо верила в существование принцев, хотя до сих пор ни один ей не встретился. После получения диплома психолога она начала догадываться, что в жизни хватает парадоксов. К примеру, разве не парадокс, что ее диплом, предмет надежд, трудов и, видит Бог, страстного желания быть полезной людям, лежит дома, не нужный никому, а сама она находится на спутнике Марса Фобосе? И немцы почему-то не хотят прислушиваться к ее замечаниям относительно радиоигры… Затея эта интересна только им. Впрочем, почему только им? (Ольга даже приподнялась на постели.) Вдруг удастся передать в Москву важную информацию? Предупредить, что здесь немцы, В кино все разведчики так делают. Мудрят что-то со славянскими шкафами, тумбочками…
Но вот вопрос – нужна ли эта информация в Москве? Вдруг там такие же инопланетяне в эсесовской форме? Вернее – без эсесовской формы, потому что вынуждены маскироваться? Или там простые глобалисты? Тогда им тоже ничего не нужно. Продались американцам, продадутся марсианам.
Утомившись от ночных размышлений, Ольга постаралась успокоиться и присмотреться позже, как правильно насолить немцам-марсианам. А пока не думать ни о чем. Играть роль послушной невольницы.
Глава 17
Сходняк
А на Земле тоже не спали. За круглым столом собрались серьезные лысые люди. Они не были президентами, не были академиками, даже, кажется, не были генералами. Хотя в любой момент могли разорвать телевизионную тьму фейерверком, похожим на гигантскую хризантему (или на клюкву, кому как нравится) и весь мир тогда узнал бы, кто настоящий президент, генерал или академик. Но их не показывали по телевизору, газеты не упоминали их имен, мало кто вообще знал о существовании этих людей. Свои собственные имена они, конечно, помнили, но в основном произносили только шепотом, наедине с собой и всегда сомневаясь – а они ли это на самом деле. Жены знали их имена, но не были уверены, настоящие ли это имена, и чем больше жили со своими мужьями, тем больше сомневались.
Итак, собрались серьезные лысые люди и обсуждали проблему. Только один, похожий на тиранозавра взглядом и выражением породистого лица, был спокоен, остальные потели, нервничали, даже, вроде бы, становились самими собой. Нечего говорить, эти люди умели держать себя в руках – курили мало, оберегая здоровье даже под угрозой вторжения пришельцев из космоса, пытались даже улыбаться, когда на круглом столе оказался чай и его разлили по стаканам, а стаканы те были в серебряных подстаканниках с изображением крейсера «Аврора». Дымок, поднимавшийся над чаем, попахивал чем-то революционным, он всем, без исключения, напомнил о молодости. Улыбки на мгновение исчезли.
- Сюда бы сушки подошли. - высказался человек, похожий на тираннозавра: – Как залог нашей победы.
Присутствующие скрепили сердца привычным мужественным усилием и снова оскалились в серьезных улыбках.
- Замочим этих лохов внеземных? Как думаете? – обратился к круглому столу человек, похожий на велоцераптора.
- А то! – почти закричал в ответ человек, похожий на мегалодона. – Я смотрю, некоторые товарищи готовы испугаться!
- Вася, да ты сам испуган, одернул того Тираннозавр: – Возьми себя в руки. Чай выпей.
- Обойдемся без обвинений в испугах. - примирительно произнес еще один участник собрания – человек, похожий на генерального прокурора: – Дело, ****ь, серьезное.
- Ты, Руслан, скажи – они на самом деле инопланетяне, уроды эти, или кто?
- Похоже, инопланетяне.
- Что значит «похоже»? Инопланетяне или нет?
- Я думаю – да.
- Приехали.
- Ничего, пробьемся.
- А помните, он сказал - «поехали»? И махнул рукой… Вот и приехали. Так что удивляться не стоит. Надо просто с ними разобраться.
- А сможем?
- Да хер его знает. Сейчас-то никто не сможет тебе ответить. Мои люди работают. Надо определить их потенциал. И вообще, посмотреть, что они за люди.
- Думаешь, сразу не будут нас мочить?
- Получается, что нет. Уже бы начали. А так – сами начали контакт. Тоже, ****ь, опасаются, поговорить хотят.
- А на кого они хоть похожи?
- Вроде бы на нас похожи.
Тут рыцари круглого стола переглянулись. Глаза рыцарей наполнились тревогой.
- Что мы имеем? – продолжил совещание Тираннозавр: – Во-первых, неизвестной принадлежности космический корабль.
- Так. - согласились с Тиранозавром.
- Чей это корабль? – продолжал размышлять тот: –Земной или чужой?
Все молчали, ожидая, что услышат дальше. Тиранозавр отвечал себе и товарищам:
- Мы не знаем. Есть маленькая, почти невероятная возможность, что этот корабль – земной.
- Значит, мы не знаем, что у нас под носом происходит, так? – в Тиранозавра впился жутким взглядом человек, похожий на диплодока.
- Не так. Мы же не боги, Коля. Я говорю, есть маленькая возможность, бля, что мы проглядели. Я сам так не думаю, что мы могли проглядеть, но чем черт не шутит…
- Да что ты все - черт, боги!? Ты что, верующим заделался? Дело говори.
- Не цепляйся к словам. Кстати, что там за ахинею несли эти пришельцы про Аполлона, сатиров?
- Они объясняют это так… - Мегалодон взял лист бумаги и, найдя нужное место, зачитал: «неудачная попытка ментального контакта».
Общий вздох был похож на шум океана. Все переглядывались, почти смеясь и тревожась одновременно.
- То есть они не боги? Я правильно понял? – уточнил человек, похожий на генерального прокурора: – Можем мы быть уверенными, что это так?
- Подумай, что говоришь, - ответил ему Тираннозавр: – Если это бог появился вдруг, то нам всем ****ец. А тебе первому. Так что, не волнуйся.
- Расслабиться и получить наслаждение?
- Нет. Расслабляться нельзя. Забыл, что ли, - как только расслабился, так и выебали.
- Так давайте сами этих инопланетян выебем!
- А мы что здесь делаем?
- К делу, товарищи! – Диплодок недовольно постучал ложечкой по стакану. Затем повертел ложечку в руках, внимательно ее рассматривая. Видимо, он хотел узнать, что на ней изображено, «Аврору» оказалось приятно вспомнить: – С вашего разрешения я продолжу. Будем считать, что имеем дело с людьми из созвездия Льва.
- Не с людьми, а с братьями по разуму, - возразили ему. – С существами.
- Да.
- Нет, не будем считать. Я сказал, есть маленькая возможность, что это не инопланетяне.
- А кто? В Северной Корее, что ли, эту тарелку сделали? В пещере?
- А может, и в пещере…
- Послушайте, а это не лимоновские соколы?
- Не будем гадать. Усилить разведку. Понял, Коля? Надо выяснить, что это за херня.
- И наказать, если что, - добавил Диплодок, закуривая трубку: – Чтобы знали, как нас дурить…
- Ну, а чего они хотят?
- Так… предложение их ясное. Отбросив всякую чепуху про взаимовыгодное сотрудничество двух цивилизаций, хотят они, чтобы мы на Марс не совались.
- Больше ничего?
- Пока ничего. К нам они тоже не собираются. Так и сказали.
- А чем они подкрепляют свои условия?
- Хорошо подкрепляют. На словах, конечно. Дали понять, что оружие у них есть будь здоров, не кашляй.
- Все?
- Все. Еще сказали, что очень рады встретиться в глубинах космоса.
- Рады они…
- Да… не было печали.
- Что будем делать с населением?
- Ох-ох-ох…
- Не ной. Надо вот что… подготовить людей. Я вижу, что все это нам на руку, эта ситуация. Надо сплотить массы, прижать пятую колонну.
- Они создали пятую колонну?
- Однозначно. Миллионов пятьдесят. Нельзя их недооценивать. Русский язык знают, как мы с вами, понимают ситуацию… Они на нас давно смотрят.
- Не нравится мне это.
- Ну и правильно. Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что среди нас нет того, кому это пришествие нравится. Так?
Присутствующие за круглым столом закивали головами, обмениваясь застывающими взглядами. Совещание можно было считать законченным, каждый знал, что должен делать. Звякнула в стакане чашечка, и стало ясно, что чай тоже остыл. Динозавры разошлись, поправляя галстуки.
Глава 18
Большой контакт
Сегодня Отто чувствовал себя так, как ни при каких обстоятельствах не должен чувствовать себя германский офицер. Сквозь национал-социалистическое воспитание выполз марсианин. Особенно неприятно это было потому, что сегодня решили начать большую игру с Землей. Одна из русских пленниц, Ольга, заявила с утра, что хочет манго. Причем обращалась она именно к нему, Отто. И так при этом смотрела! Не глаза, а горящие угольки. Любой захотел бы завести роман с землянкой, к тому же – марсианская кровь!
Но роман завести невозможно, совершенно невозможно по долгу службы. И причем здесь манго? Отто Швейниц знал, что такое манго, он не раз бывал на Земле, в том числе и там, где росли манго. Очаровательный тропический плод, но, спрашивается, почему эта Ольга захотела его именно сегодня и почему обратилась именно к нему, не имевшему никакого отношения к фруктам и вообще к питанию? Какого черта? Так она попросит манго у Центра дальней космической связи прямо во время сеанса радиоигры! Тут Отто почувствовал, как сквозь беспокойство его охватывает чувство удовлетворения, – он увидел, что относится к делу как надо – с полной отдачей.
Нет, все должно сработать, большой игре теперь не помешает состояние пленниц, ни любые их выходки, те, кто будет принимать сигналы на Земле, прекрасно понимают, что имеют дело с серьезной силой, рядом с которой ни манго, ни девушки просто не имеют никакого значения.
Все эти манго, все эти глазки – просто нервное напряжение. Паранойя.
Связисты налаживали аппаратуру, заканчивая последние приготовления ко времени «Х». Самый внимательный наблюдатель не смог бы заметить в их движениях чего-то необычного, все происходило так, как всегда при связи с обычными экспедициями на Землю, хотя участвующие в операции связисты и были посвящены в некоторые моменты предстоящей большой игры. А наблюдателей хватало.
Молчаливый фон Валь смотрел, не отрываясь, на притихших пленниц, чины штаба тихо переговаривались, время от времени бросая на всех присутствующих неприятные взгляды. Русская, Ольга, выглядела как персонаж земного шпионского фильма, очевидно, что она что-то задумала, только пока сама не поймет что. Другие девушки тоже волновались, но, как видел Швейниц, не вынашивали собственных планов в предстоящей радиоигре.
Эфир заговорил неожиданно. Каждое слово, прилетевшее с Земли, звучало теперь по-особенному, выпукло, тая в себе неведомый смысл, целые переливы неведомых смыслов.
- Приветствуем вас. - сказали инопланетяне.
«Лжеинопланетяне», - заметила про себя Лена и сразу же запуталась: - Почему же «лже»? Я тоже теперь инопланетянка».
- Приветствуем вас, - ответила Земля. Кое-кому показалось, что в космосе, откуда приемник доставал сигналы, ударили куранты. Точь-в-точь как на Спасской башне Кремля в новогоднюю ночь.
- Встретить разумных существ – великое событие для нас, - продолжал игру Фобос.
- И для нас, - сказали на Земле: – Вы кислородом дышите?
- Вы можете неправильно понять наш ответ, поэтому мы от него воздержимся. – На Фобосе помолчали и, помолчав, добавили: - С вашего позволения.
- Тогда давайте перейдем к делу. – Земля все поняла правильно. Все же, что бы там ни говорили, жизнь на Земле – хорошая школа: - Что вы от нас хотите?
- Просим вас воздержаться от каких-либо полетов на планету Марс. Это все.
- Почему?
- Марс – место нашего обитания. Пока мы в достаточной степени не изучим последствий контактов наших двух цивилизаций, мы хотим, чтобы эти контакты происходили в другом месте.
- Это разумно. - согласились на Земле.
- Это разумно. - подтвердили на Фобосе.
- Скажите, а Земля входит в сферу ваших интересов?
- Что вы называете сферой интересов?
- Почему вы к нам летаете, а нам к вам нельзя?
- Мы стараемся избегать контактов с вами. Последние события – это результат аварии.
- У вас были контакты на Земле?
- Нет. Ваши девушки – первые люди, с которыми мы столкнулись вблизи. Позвольте вопрос, а земляне имели контакты в космосе с кем-либо, кроме нас?
- Нет, это первый контакт.
- Скажите, как нам вас называть?
- Используйте любое устраивающее вас имя. Наши настоящие имена вы не сможете произнести.
- Ишь, ****ь, подвиг разведчика! – подумали на Земле, но не сказали. – Дал Бог пришельцев. Строят из себя хер знает кого…
Такие мысли, наверное, возникали в Центре дальней космической связи только у одного человека - человека с мясистым носом, уже знакомым читателю, и маленькими проницательными глазками, читателю, увы, не знакомыми.
- «У меня тоже, может, имени нет, - думал землянин с мясистым носом: - Или их у меня хер знает сколько, этих имен. Так я же не выдрюкиваюсь здесь, как какой-нибудь сенатор»!
- Вы как… считаете свою цивилизацию более развитой, чем наша? – задали вопрос земляне.
- Да, мы так считаем. - твердо сказал Фобос.
Говорил, между прочим, Отто Швейниц. Земля должна была слышать его интонации унтерменша: – В этой связи нам интересно, насколько вы можете представлять всю планету на этих переговорах?
Человек с мясистым носом опечалился. Ему предстояло лгать. Вернее даже не лгать – не говорить правду. А это, господа-товарищи, неприятное занятие. Особенно когда у тебя проницательные глаза. Эх, да хер с ней, с этой проницательностью! Тут и без всякой проницательности все ясно…
- Не можем мы представлять на таких переговорах всю планету. И никто не может. Мы представляем одну шестую планеты.
- Сколько?
- Одну шестую.
- Вы имеете в виду ваше общественное устройство?
- Страна у нас занимает одну шестую часть суши.
- Что такое страна?
- Территория.
- Вы не рады, что с нами встретились?
Вопрос такой Швейниц задал по наитию. Его не было ни в каких проектах. У Швейница просто открылся рот и все. Что произошло у него в голове при этом так и осталось навсегда неизвестным даже сидевшим в углу светилам национал-социалистической психологии. Как, впрочем, и ловившим каждое слово ксеноморфа светилам единственно верной психологии, сидевшим тоже в углу, но на Земле, в Центре дальней космической связи. Светила на то и светила, чтобы светить. Что еще делать, если рожа как у Фрейда?
- Видите ли, уважаемые инопланетяне… - философски держала ответ Земля: – Что такое радость, по-вашему?
Голос планеты Земля понес что-то прямо из фильма «Калина красная». Ведь пришельцы не могли видеть этот фильм, а если и видели, то уж точно не дано им было понять, что к чему в людских душах. По крайней мере, так показалось ответственному товарищу, которому доверили первый контакт.
- Знаете что, дайте нам ваше верховное существо. - неожиданно потребовал Марс и в Центре дальней космической связи стало неуютно.
- С ним будем говорить, - продолжал Марс. – Раз вы неуполномочены…
- Вы хотите говорить с президентом? – растерявшись, Земля попыталась уточнить, что хотят братья по разуму.
- Не нужен нам президент. - марсиане или кто их там разберет, знали, чего хотели: -Творца неба и земли вашей нам, пожалуйста.
- Это Бога, что ли? – охнули на Земле: - Так нет его.
- А где он?
- Ну… я не знаю, его не видел никто никогда… а у вас, что, Бог есть?
- А как же!? Он с нами.
Давно не курил человек с мясистым носом. Надо было беречь здоровье. Но при таких делах, что творились сейчас в Центре дальней космической связи, сигарета была край как нужна. Мощная длань плотоядного землянина утащила без спросу с пульта пачку какого-то странного “Winston”а, принадлежащего, кажется, капитану-шифровальщику. Мясистый нос подумал еще: «шифруй, шифруй». А что шифруй? Об этом сейчас не думалось. Сейчас надо было смотреть, как ответит на наглый выпад инопланетян этот тип, «специалист по контактам», как в шутку называли этого вегетарианца плотоядные товарищи, которые и посадили его у радиоприемника, предварительно накачав как следует лабудой про ответственность и высокую честь. Так, чтобы проникся.
А инопланетяне, конечно, наглели. Начали разведку боем. Мясистый нос в этом не сомневался, он умел отделять собственную высококачественную паранойю от нравов обитателей Вселенной. О том, какие здесь нравы, он тоже знал достаточно. Только повернулся – нож в спину, только дал слабину - тут тебе и граната из-за гор, короче – усмехнулся хищник – только расслабился, так и выебали. И эти марсиане выебут, будьте уверены, дорогие товарищи. Даже если они муравьи или мыслящий океан, как у Лема.
- Ваш Бог вас создал, правильно мы поняли? - спросила после раздумья Земля.
- Правильно, - ответил Фобос: – Только не одних нас.
- У вас есть представления о добре и зле?
Вот в этом самом месте Лена как бы очнулась и вспомнила, в каком положении они, девочки с Земли, находятся. До этого разговор двух цивилизаций заставил ее забыть обо всем. Так было интересно. Как будто все происходило на самом деле.
- Буржуи, гады. - подумала Лена: – О нас ни слова. Ситуация под контролем!.. Мы спасли вас! А сами бредом занимаются… О добре и зле они беседуют!
Почему и кого она назвала буржуями, Лена не могла бы сказать, а вот с гадами, естественно, было больше ясности. С гадами во Вселенной, вообще, проще, не могла не заметить Лена, вот эти контактеры из Москвы, фаллос улыбающийся, Илья Муромец или кто там еще – гады, да и немцы с марсианами недалеко от них ушли.
- Ну, так что там насчет добра и зла? – понукала инопланетян Земля: – Вам известно что-нибудь об этом?
- Вы скажите прежде, где ваше верховное существо? – настаивал Фобос: – Куда вы его дели? А то мы вас не можем понять…
- Это не беда. Мы же две разные цивилизации. Будем стремиться достичь полного взаимопонимания, - пела все более увереннее и увереннее Земля: – А верховного существа у нас нету…
- Да врут они все! - вдруг в диалог вмешался новый голос: - Они своих верховных существ на крестах распинают и на соснах вешают. Предварительно поглумившись, как положено. Так-то, товарищи инопланетяне.
Глава 19
Божественное вмешательство
- Так, ясно – наши люди. - подумал человек с мясистым носом, пока контактер, украсившись каплями пота орал в космос, что, мол, там такое. Теперь можно было с чистой совестью успокоиться – все оказалось просто – нечистая сила, террористы. Что и следовало доказать. Теперь с нашей проблемой справится любой участковый.
Мясистый нос успокоился, теперь он курил чужие сигареты “Winston” (дрянь, кстати говоря!) с чувством глубокого удовлетворения – ну, с самого начала чуял он, что вся история с пришельцами – туфта! Должны быть они говнюками. Чуял и все! И вот, пожалуйста – «товарищи инопланетяне».
Проницательные глазки скрылись в табачном дыму, человек откинулся в кресле – теперь надо было выяснить, кто там шалит. Но теперь волноваться было не о чем – существ из ефремовского коммунистического будущего эти пришельцы или кто там еще никак не напоминали, а это главное. Нет никакого Великого кольца! Нет и не будет никогода! А со сволочью всегда можно разобраться. Посади в темницу и все.
Вот здесь он и вспомнил о девчонках: – «Э-э, постойте, надо с ними что-то делать»…
В центре дальней космической связи царила суматоха, по силе и суете обратная растущему спокойствию мясистого носа, народ пытался выяснить, откуда произошло вторжение радиосигналов в закрытый канал для общения с инопланетянами. Мелькали тысячи огоньков, стучали клавиши, подпрыгивали сотрудники в белых рубашечках и темных галстучках, пытаясь в такой ответственный момент заслужить одобрение начальства.
- Мы тебя уже слышали в эфире. – заявила Земля, собравшись с духом: - Кто ты такой?
- А ты кто такой?
- Отвечайте, а то будет совсем плохо.
- А вы там знаете, козлы, что такое плохо?
Лена прикрыла лицо ладонями – но не от того, что из космоса прилетело слово «плохо» – она смеялась, представляя, как спросит Великого Пана, как это он нашел в себе гражданское мужество назвать ответственных товарищей козлами. Стоит ли объяснять, что дело заключалось вовсе не в самих ответственных товарищах, а в мохнатых ногах Пана и его копытцах?
- Интересный у нас с вами контакт получается… - слово взял, наконец, мясистый нос: – Может, расскажете, кто вы, какого роду племени и чего хотите?
- Мы же из созвездия Льва!
- Да я не вас спрашиваю. У нас в космосе еще кто-то… верховное существо, ни дать ни взять…
- Так, значит, есть, все таки, Верховное существо?
- Подождите. Сейчас не об этом. Эй, але, кто там наш третий друг, отзовись! И представься, здесь тебе диалог культур и ты не на паласе!
То ли интонации у мясистого были вызывающими уважение, то ли еще что, но междупланетное пространство поутихло, Марс молчал, выжидая и кроваво сверкая в небе, а Великий Пан молчал, пытаясь понять, с каким таким перцем он столкнулся в эфире. За тысячелетия своей божественной жизни он не так часто встречался с людьми, способными бросить вызов богам и посостязаться с ними в храбрости, силе и остроумии. Великий Пан хорошо помнил Одиссея и большевиков.
- Ну! – пронзил эфир голос с Земли, вызывая небеса на поединок.
Небеса взяли и ответили:
- Свободу узникам совести! Venseremos! Родина или умерто! О чем нам с тобой говорить, дядя? Ты же душитель свободы.
- Вы хакеры?
- Мы боги.
- Богов нет.
- А мы кто?
- Вы хакеры. И мы еще разберемся с вами. Думаете, мы не сможем вас вычислить? На каком основании проникли в правительственный канал?
- Я извиняюсь, – послышался с Фобоса голос Швейница: – У нас здесь контакт или что? Или давайте прекратим разговор или… хотелось бы знать, с кем имеем честь?
- Вы хотели говорить с Верховым существом. Пожалуйста – я его представляю, – не без гордости сказал Великий Пан.
- Вы представляете так называемого бога, о котором мы говорили?
- Да. Именно его. Так что давайте побеседуем на интересующие нас темы. А то, я смотрю, вы готовы всю Вселенную поделить без нашего участия, а сами, меж тем, наглотались вчера зубного порошку.
- О чем вы? Какого порошку? – Швейниц, кажется, решил, что тот, кто назвал себя богом, сделал выпад лично против него.
- Не слушайте его! Это провокация! – провозгласил из Центра дальней космической связи мясистый нос: – Мы имеем дело с террористами, которые хотят сорвать первый контакт двух цивилизаций. Слушайте только меня. В интересах безопасности наших цивилизаций предлагаю игнорировать этих трепачей. Это клоуны! Мы постараемся очистить от них эфир, а пока будьте на связи.
- Вы предлагаете игнорировать тех, кто способен к общению? К общению на таком уровне? – Фобос не скрывал удивления.
- А что такого?! Мы имеем дело с самой обычной провокацией. Что вообще с такими общаться! У них за душой ничего нет. О чем эти хакеры думают?
- Я сейчас думаю только о девочках, - заявил Пан сладострастно, и девочки поняли, кого он имеет в виду.
- Вот, пожалуйста! Это обычные радиохулиганы! Все дело в несовершенстве средств связи.
- Вы же только что сказали, что мы террористы?
- Да, террористы. И радиохулиганы.
- Ну хорошо. Только мне почему-то кажется, что о девочках думаю не только я. Вообще-то контакт ваш из-за них и произошел, если я не ошибаюсь…
Человеку с мясистым носом, делающим его похожим на диплодока, в жизни много пришлось испытать. Вырос он в бакинских подворотнях, по сравнению с которыми любой ад, выдуманный самыми жуткими инквизиторами, если и не покажется раем, то будет вполне приличным местечком сбоку французской Ривьеры, отелем средней руки, на три звездочки, где бакинскому беспризорнику будет жить свободно и легко. До того момента, пока глыбоподобный военком не призовет выполнить священный долг и знания, полученные в подворотнях надо будет применить при защите Отечества, сменить кастет на ракету СС-20.
Мясистый нос помнил, что такое ракета СС-20, у него никогда не возникало мысли применить ее. Даже когда пришлось неделю сидеть на одной перловке в древней крепости под Джелалабадом, в милом окружении размахивающих средневековыми саблями и автоматами Калашникова моджахедов, от которых надо было отбиваться 24 часа в сутки. Даже, когда над головой трясся от разрывов потолок блиндажа под Бамутом, даже на ассамблее ООН. Там мясистый нос без особого труда сдерживал любые порывы взять и пустить в кого-нибудь ракету. Но сейчас… сейчас просто необходимо было ударить всей мощью по неизвестным наглецам из небесных сфер – бьет же Зевс своими молниями непокорных и просто всех тех, кого считает нужным. Пусть получают обратку! Жаль такие вопросы с кандачка не решаются…
Человек поймал себя на том, что думает о странных хакерах, вторгшихся туда, куда вторгаться нельзя, как о каких-то божествах и неприятно поразился этому – никакие они не боги, богов нет, ничего божественного в этом мире нет, даже божественное женское начало, так или иначе преследующее его и остальных мужчин всю жизнь просто напросто чудо природы и все.
- У вас наши девушки, - как можно значительнее заговорил мясистый нос, словно не было никакого скандала в эфире: – Нам следует обсудить этот вопрос.
- Конечно, следует обсудить, - согласился Фобос: – Ваши женщины очень интересны.
- Слушай, ты, гестаповец! Догадайся, что будет с тобой и со всей твоей компанией, если обойдетесь с моими дамами без политеса! - выпалил из вакуума Аполлон.
- Земные боги мне, марсианину, не указ!
- А я тебе не указываю, ты просто догадайся.
- Почему же вы называете себя марсианином? Вы говорили, что прилетели из созвездия Льва? – спросила Земля. Здесь хорошо знали, что надо продолжать разговор во что бы то ни стало, даже когда происходящее становилось самым настоящим абсурдом и один за другим контактеры, операторы связи, психологи, и даже люди в штатском терялись и начинали глядеть на мир с неподдельным удивлением, излучая из себя то, что в народе называют тихим помешательством. Казалось, инопланетяне не были так подвержены нервным расстройствам. Они спокойно отвечали, что это раньше они прилетели из указанного созвездия, а сейчас они марсиане.
- Вы его спросите лучше, почему он гестаповец, - донесся ехидный смешок: – Или боитесь?
- И охота вам мешать переговорам, не знаю, кто вы там такой… - равнодушным тоном сказала Земля: – Сказали бы, что вам, в конце концов, надо?
- А что, я не представился? – спохватился голос из космоса: – Ах, какое упущение! Ну да ладно, не представился, так и не надо, а вот, что с девочками будет, а, диплодок? Вот что мне интересно узнать.
- Вам нет нужды представляться, - не выдержали на Земле. – Вы хам.
- Хам? Нет. Я не хам.
- Фобос, вы слышите меня? Когда и как вы вернете нам наших женщин?
- Теперь не знаю. Есть технические сложности. Кроме того, нас беспокоит вот этот голос. Он обозвал меня лично каким-то гестаповцем. Полагаю, это должно быть оскорбительным у вас, на Земле?
- Как вам сказать…
- Понятно.
- Да нет…
- Не будем об этом.
- Правильно, лучше не надо, - не успокаивался «вот этот» голос: – Вы не гестаповец, это я утрирую, но ведь в НСДАП вы состоите? С какого года, с девяносто седьмого или девяносто восьмого, запамятовал?
- Идиотизм… - протянула Земля.
- Что идиотизм? – тут же отреагировал Фобос.
- Это я не вам…
- А кому же тогда, мне, что ли? Чем зря тратить деньги налогоплательщиков, расскажите-ка друг другу, что один из вас не диплодок, а другой не член НСДАП, а то связь дорогая! Веселей контактируйте.
Но веселья особого не было ни на Земле, ни на Фобосе. Стало очевидным, что работы теперь станет хоть отбавляй. На Земле отходили от шока, который, конечно, должен был сопровождать первый контакт с иным разумом, но когда к этому иному разуму прибавился еще и третий… Короче, в Центре дальней космической связи кофе пили громадными кружками, почти как полицейские в Америке, когда их вынуждают вести опасное расследование. Человек, похожий на диплодока, отбивался уже от третьей кружки, по объему сопоставимой с ведром. Повысив голос, он требовал чаю с сушками, но никто ему сушки не нес, хотя был поднят на ноги весь буфет. Не было сушек в Центре дальней космической связи, вместо них был поганый кофе, страшно сказать, чипсы, да еще вот этот омерзительный голос, зовущий несчастных девочек.
Девчонки, вы меня слышите? Слышите меня. Девчонки?
И дальше проклятый неизвестный нес пошлятину и откровенную порнографию, говорил даже, что любит этих чертовых девчонок. Хочешь – не хочешь, а нос человека, похожего на диплодока, морщился в гримасе справедливого негодования и выражал своими меняющимися очертаниями страдание.
Была объявлена тревога в космических войсках, на «тумбочке» вытянулся дневальный, включили дежурный свет, хотя ночь только начиналась.
- Слышите меня, девчонки? Это я! Слышите? Мы еще встретимся!
Пришлось переговорить с другими товарищами, объяснить им ситуацию, пришлось тереть нос от наплыва малознакомых чувств – легкой растерянности, пустой злости и бессилия, потому что нельзя было никак дотянуться до распоясавшегося божества.
- Лимонаду хотите? – сказал приемник голосом чудовища-радиохулигана. Потом в эфире звякнула бутылка и что-то зашипело. Их там много было, этих хакеров.
- Я хочу лимонаду, - услышал Диплодок и мгновением позже сообразил, что сам это говорит. И правда, сейчас хорошо бы выпить лимонаду, решил он и подумал неожиданно: «А действительно, есть на свете Бог или нет?» И тут же услышал ответ неведомо откуда, и в ответе этом неприятно прикоснулось к сердцу слово «нет». Буквы «нет» сияли ярко и были большими, как в свое время буквы «Слава КПСС» на зданиях в Москве и других крупных городах, еще и восклицательный знак стоял, но «нет» относилось не к Богу, не к сути вопроса, а относилось к нему, к человеку, вдруг захотевшему лимонаду и похожему Бог знает на кого. А этот, из эфира, хакер или другой какой негодяй, говорил уже не на радиоволне, а прямо в голове о том, что в жизни можно тысячи раз спрашивать и вопрошать, есть ли на свете Бог, но грустно и печально хоть раз произнести после этого «или нет», тем самым бросая себя в тьму и пытаясь выдумать собственный мир одиночества и пустоты, где горят электрическим огнем или огнем черных свечей слова «нет». Кто после этого нальет тебе лимонаду? Даже кока-колы не нальют…
Лимонад, между тем, подавали на Фобосе. К большому удивлению всех присутствующих в зале, где шел большой акт первой радиоигры. Особенно удивлялись немцы и марсиане, девочки с Земли, как выяснилось, ждали чего-то подобного.
Глава 20
АПОЛЛОН ИЗ РОССИИ
- «Саяны»? – спросил у всего зала странным образом оказавшийся здесь человек.
Он как будто прошел сквозь стены и выглянул соответствующе, то есть так, как и должны, скорее всего, выглядеть те, кто проникает сквозь стены: светло, с улыбкой и ни капельки не смущаясь. Тем, что побеспокоил людей, собравшихся в своем кругу ради какого-то важного дела или, может, с целью развлечься. Одет он был в набедренную повязку и буденовку, причем с первого взгляда было ясно, что набедренная повязка невероятно дорогая, что такую не купишь в самых роскошных магазинах ни на Земле, ни на Марсе, она была сделана, кажется, из львиной шкуры и украшена жемчужным и золотым шитьем. Не было сомнений, что лев, которому посчастливилось или, наоборот, не повезло превратиться в одеяние, был при жизни настоящим царем зверей. Не стоит говорить о том, что набедренная повязка, как магнитом притягивающая взгляды, скрывала нечто божественное, - это каждому было ясно. Интересно другое – на руке лимонадного Джо алела повязка со странным, но знакомым рисунком, почти такая же, как у фон Вайля и у некоторых других немцев. Словно богатырский обруч, повязка охватывала богатырскую руку пришельца, не сразу было разглядеть в этой руке револьвер.
Лена знала, как такой револьвер называется - наган. В другой руке непрошеный гость держал амфору, было видно, как она тяжела. Почему Аполлон (а это, конечно, был он) решил на этот раз наполнить сосуд не вином или каким-нибудь одеколоном, а лимонадом, никто из девушек не догадывался, да и, надо сказать, не задавался таким вопросом. Факт заключался в том, что лимонаду, в самом деле, вдруг захотелось почти всем.
Появление Аполлона в компании, занятой увлекательной радиоигрой, пришлось как нельзя кстати. Если можно так сказать.
- «Саяны»? – переспросил гость, оглядывая зал взором ясных, невинных глаз.
Все молчали, пораженные, и даже не сразу увидели, что Аполлон прошел сквозь стену не один, а с друзьями. Из каждого угла на несчастную публику, в замешательстве не способную решиться, пить или не пить загадочные «Саяны», смотрели длинные стволы маузеров и идентичные этим маузерам физиономии существ совершенно мифических. Кажется, здесь был даже один кентавр. Он почему-то в дополнение к теплой тельняшке надел старые спортивные штаны с генеральскими полосами и надписью вроде «Adidas». Обычно в таких штанах торгуют на рынке картошкой.
Остальные типы, рассредоточившиеся по углам, выглядели не столь вызывающе, но тоже хорошо.
Отто Швейниц готов был биться об заклад (притом, что всегда подавлял в себе всякий азарт), что видит настоящих сатиров. Почему эти давно исчезнувшие с лица земли существа вдруг оказались здесь, на Фобосе, да еще с оружием, мозг думать отказывался, очевидно, стараясь сохранить себя от сумасшествия. Особенно поражало то, что сатиры и прочая мифология явились в самые секретные извилины Четвертого Рейха в таких чудовищных нарядах. Одна бескозырка с надписью «Комсомолецъ» чего стоила! Бескозырка эта каким-то чудом, а может и шпилькой, крепилась к голове плечистого сатира, чья рожа показалась Швейницу самой мерзкой и самой развращенной из видимых когда-либо рож, лиц и прочих носителей нашей внутренней сущности. Сатир кривил рот в небритых зарослях и стрелял из этих рыжих зарослей глазками по сторонам, сразу пытаясь и найти кого-то, и удерживать под прицелом публику, которая начинала выказывать волнение. Вдруг глаза его засияли, улыбка вынырнула из зарослей усов и бороды, подобно стайке тропических птиц из джунглей.
- Мокко! – вскрикнула Ольга и сама засветилась, как падающая звезда.
На ее крик мгновенно обернулись все девушки, до этого завороженные лучезарными глазами воскресшего Аполлона.
- Вот и мы, - просто сказал товарищ Мокко, потрясая маузером поглядывая, между прочим, не только на Ольгу, а больше на Аэлиту: - Мадам, субсидируйте рублем!
- Я не понимаю, никто не хочет «Саяны»! - высказался Аполлон, продолжая разглядывать немцев, словно не замечая, как на него смотрит Лена: – Мы не туда попали, это на Земле хотят лимонад… Я вижу, что ошибся…
- Ты не ошибся! – крикнула ему Лена.
А что – возьмет и улетит!
- Елена Витальевна! – Наглец Аполлон будто только сейчас ее увидел: – Какая встреча! Ах, вы все так же хороши! А я… как видите, как всегда, в делах… лимонад вот, затем мировая революция… да еще эта специальная операция на Фобосе. Как вам, кстати, Фобос?
- Не очень! Полетели скорее отсюда! Забери нас с собой! Плохо здесь…
- А куда ты хочешь?
- На Землю, - ответила Лена и в ту же секунду оказалась под дождем, холодным и безнадежно серым, где-то на трамвайной остановке под болезненно-желтым фонарем. Правда, у нее оказался зонт и какое-то незнакомое пальто, в воротник которого женщина тут же укуталась.
Судя по всему, это была планета Земля, поздняя осень и вечер. Часов где-то десять – пол-одиннадцатого. Лена сразу почувствовала себя хуже, чем на Фобосе. Хорошо еще рядом не было подозрительных личностей…
Ну, Аполлон Бельведерский!..
Женщина не успела как следует оглядеться, собраться с мыслями, как одна подозрительная личность все же появилась. Прокашлялась глухо, бросила длинную худую тень на рельсы.
- Лена? – спросила эта личность дрогнувшим когда-то голосом, так и не обретшим с тех пор твердость. Вопросительный знак в конце ее имени был скорее знаком удивления и, пожалуй, печали. Лена обернулась и увидела, что Аполлон тоже очутился рядом, на Земле, на этой пустынной трамвайной остановке. Только выглядел Аполлон на этот раз не лучшим образом. Был он сер, как весь этот город, небрит, взгляд вместо сапфирового сияния излучал тревогу, бог то и дело озирался так, словно высматривал по сторонам агентов Федеральной службы безопасности. Руки он держал в карманах бесформенного плаща и выглядел от этого каким-то бессильным. Казалось, в карманах уже не может быть никакого нагана, а держит он там разве что пузырек одеколона. Фонфурик. Под плащом, там, где на нитке уныло болталась пуговица и дрожал заострившийся колючий кадык, вместе с ниткой и пуговицей, навевавший мысль о том, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет, Лена разглядела несвежую, даже пожелтевшую рубашку с фантастической надписью, рассыпанной подобно штампам на больничном листе: «миллион тонн кубанского риса».
Вдобавок Аполлон, похоже, хромал и от этого звенел мелочью, которая – Лена знала – перемешалась у него в карманах с сырой табачной крошкой.
Чего не знала Лена – это то, как они с Аполлоном могли оказаться в таком положении. Строго говоря, Лена не то что не знала этого, а даже не успела подумать о произошедшей сверхъестественной перемене. Инстинктивно она уже не соглашалась с тем, что произошло. Нет, ей не хотелось быть здесь, под дождем, в погруженном во влажную тьму совершенно чужом городе, ей хотелось быть среди звезд, как она привыкла за последнее время, среди богов и сатиров, среди смеха и дикого неистовства. В Марсианском Байрейте, наконец… Но попробуйте, стоя на трамвайной остановке, когда капли дождя так и лезут в рукава и за воротник, ветер рвет зонтик, вспомнить жизнь среди звезд, попробуйте не воспринимать серо-коричневую реальность, окружившую тебя со всех сторон, попробуйте, и вы поймете, почему Лена рассердилась на Аполлона.
А ему, как видно, самому нужно было сочувствие.
- Это ты? Ты, Аполлон? – спросила бога Лена, всматриваясь в его не совсем знакомое лицо. Как бы давая шанс откреститься, сказать, что это не я, вы меня с кем-то спутали, ошиблись, но какое, все-таки, интересное имя, неужели сейчас такие кому-нибудь дают = Аполлн! И, вообще, мадам, не могли бы вы субсидировать рублем бывшего инвалида психологической войны? Которого родители нарекли Дафнисом и Хлоей?..
Но чуда не произошло, бог Аполлон оставался богом, и Земля, будь она неладна, оставалась Землей.
- Что с тобой? – Лена срывалась на крик, видя, как мнется в своем мокром плаще бывший красавиц и весельчак Аполлон: – Что с нами?!
- Лена, ты хотела на Землю… Это жизнь, - сквозь зубы ответил бог, и женщина увидела, что его трясет.
- И что теперь? – Лена чувствовала, что сейчас расплачется, и чувствовала странное удивление из-за этого, странное потому, что оно было хоть и болезненно, но приятно. Преодолевая мокрые холодные преграды, состоящие как раз из этого холода, запахов влажной ткани, туч, собравшихся не только на небе, а внутри нее самой и принесших с собой озноб, Лена стремительно прижалась к Аполлону и ткнулась ему в колючую щеку. Лена уже ни о чем не думала, она закрыла глаза, растворилась в поиске тепла и только чувствовала, как под кучей жестких одежд наливается силой солнечное тело Аполлона.
Неожиданно и неуместно подошел трамвай. Над обнявшейся парой нависли тусклые желтые окна, за которым видны были темные силуэты пассажиров, мгновенно устремивших взгляды на Лену и Аполлона. Сквозь миниатюрные речные долины, проложенные на запотевшем стекле сбегавшими вниз каплями воды, смотрели глаза, защищенные зеленой, серой, карей, голубой броней, которую нет-нет, а пронзало одиночество. Одиночества было так много, что Лена не смогла и секунды смотреть в окна трамвая, она прятала лицо на груди Аполлона.
С грохотом раскрылись двери, и наступила тишина, в которой ясно ощущалось приглашение войти в трамвай и не задерживать.
- Дулю! – родила такую мысль Лена и немного смутно пожурила себя – не к лицу ей подобные выражения. И тем не менее – дулю! Не сяду я в этот трамвай, мы не сядем, езжайте себе сами, куда глаза ваши глядят, пишите себе, как дышите, закрывайте свои двери, а нас оставьте под дождем, и нечего пялиться. Не знаете разве, как трудно смотреть вам в глаза, какая там тоска и какая бездна? О, я знаю, на какую вы жуть способны, уважаемые пассажиры, меня вы достаточно намучили, отымели… Отымели – что еще с вас возьмешь, да и с меня? Не поеду, уйду я от вас, останусь здесь стоять, в луже на асфальте. Среди окурков и объявлений о работе, о продаже недвижимости, где санузел раздельный. Где-то здесь и объявления есть о девочках без комплексов, для которых есть работа - не может не быть такого объявления - вот я найду его сейчас и устроюсь на работу, ничего мне от вас не нужно, я уже вышла в тираж, вы меня выпустили в тираж и не делайте вид, что ваш трамвай для того остановился, чтобы я, старая больная женщина, не мокла под дождем. Ваш трамвай для того остановился, чтобы я заплатила четыре рубля за билет, иначе нет движения капиталу. Больше трамваю ходить незачем, да я и не против, в конце концов, - там четыре рубля, здесь за газ и за свет заплатить, еще какой-нибудь платеж, и больше меня с вами ничего не связывает, люди, абсолютно ничего, так что отведите от меня свои взгляды, не смотрите мне в душу, я тоже к вам не загляну, а деньги вы хоть все заберите, хоть карманы выверните, карточку банковскую тоже возьмите, только не лезьте ко мне в душу, езжайте в своем гробу до следующей остановки, меня там не будет, я буду греться на солнце, в шезлонге у озера. Так что прощайте, до свидания.
Аполлон обнял Лену покрепче, и она смогла спрятаться в мужских запахах и грубых тряпках бога без определенного места жительства. Трамвай отчалил, с металлическими звуками увозя желтые лужи неестественного света и гиблые тени пассажиров.
А из этого бардака меня вытащит Аполлон, подумала вслед уходящему трамваю Лена. Надо было сказать это людям. Может, их тоже какой-нибудь бог заберет, они мне ведь ничего плохого не сделали, это другие сделали, но они, скорее всего, в трамваях не ездят.
Слова исчезли, да и пора им было исчезнуть, что еще добавить вслед уходящему в дождливую ночь трамваю и удаляющейся вместе с ним планете? Они просто исчезли среди звезд, а Лена, так и прячась на груди Аполлона, снова очутилась на Фобосе, в хорошо знакомом зале, где их с Аполлоном отсутствия никто, похоже, не заметил. В первый момент это обстоятельство показалось странным, пока Лена не объяснила сама себе, что она снова попала, так сказать, в сказку, где с нею вновь языческие божества с пистолетами, а не только банальные марсианские немцы со своей дурацкой радиоигрой и дурацкими идеями о реванше и очередном переделе Вселенной. Во Вселенной, между прочим, есть не только Великий Пан и Аполлон с компанией, которым все позволено и рог изобилия у них свой собственный, а есть трамвайные остановки в залитых дождем грязных городах. На этих остановках очень просто взять и расстаться, расстаться навсегда. Вот что такое Вселенная.
Мама родная, а если бы я тогда не поехала в баню!
Глава 21
Атас
Как после этого не повеселиться с наганом? Лене тоже захотелось свой наган. Ничего, что немцы притихли под дулами пистолетов на мушке у сатиров, немцы эти совсем не безоружные, на поясах у них висят свои пистолеты, просто они не могут их достать.
Интересно, а можно ли убить сатира? Если вдруг кто-нибудь из немцев сейчас решиться и выхватит свой пистолет? Лене вдруг захотелось почувствовать себя атаманшей, захотелось мяса, вина и стрелять из пистолета, разумеется, не в людей, пусть даже немцев, а в небо, она этого неба за последнее время насмотрелась достаточно и знала теперь, что такое небо.
- Встаньте, дети, встаньте в круг, - напевал в это самое время Аполлон, увидев, что немцы пришли немного в себя и задумывают контратаку.
Остальные божественные создания тоже предупредительно щелкали языками и водили стволами маузеров по черным мундирам, показывая, чтобы те не делали глупостей. Видя, что бог занят, Лена все же обратилась к нему, как-то случайно вспомнив, что между ними есть телепатический канал, и спросила о том, что сейчас ее больше всего интересовало - а что же будет дальше?
- Ты не видишь – я занят! – отвечал Аполлон мгновенно, впрочем, откликнувшись и ничуть не сердясь: – Их надо держать под прицелом, иначе наломают дров. А ты беспокоишься, что будет дальше? Я, выходит, не смог отучить тебя от такого беспокойства…
В голосе его телепатическом Лена чувствовала искреннее сожаление и расстроилась из-за того, что Аполлону приходится о ней переживать. Полчаса назад, очень может быть, она бы мечтала, чтобы Аполлон так себя вел.
- Эй, марсиане! – говорил между тем античный бог эсесовским мундирам: – Я-то думал, вы ведете свою игру, а вас, как я погляжу, используют. Вы во что Марс превратили? Где идеалы мировой революции? Где идеалы всеобщего равенства, справедливости и прогресса? Где, наконец, свобода, равенство и братство, а, Швейниц? Или вы такой весь из себя герр, что уже забыли свои марсианские корни? Вы к какой расе принадлежите, к нордической, или вы настоящий марсианин? А может быть, вы еврей? Что происходит с жизнью на Марсе? В чьем пиру у вас похмелье?
- Я не знаю, кто вы такой, но надо думать, существо, наделенное властью в этом мире, – отвечал вместо застывшего, как изваяние, Швейница фон Валь. Отвечал по праву и положению старшего: – Вы можете нас убить, но к чему эти беседы о сути вещей? Вы пришли за девушками? Или я ошибаюсь, и вы хотите наших марсиан снова вернуться в свои пещеры? Если за девушками, то мы не сможем вам помешать их забрать, а если вам хочется поговорить, то я, к примеру, не испытываю никакого желания это делать. Так что прошу вас скорее стрелять. Или исчезните. В пространстве.
- Браво. Вы неплохо держитесь под дулом револьвера. И слушать вас приятно. Конечно, девушек мы заберем, но отчего бы вам не потратить время и силы на разговор с неизвестным, который явился со звезд? – Тут Аполлон принял позу, в которой любили изображать его древние скульпторы: позу, в которой перемешались радость жизни, мягкость, скрытая мужественность, покой, наслаждение и порок. Теперь фон Валь должен был догадаться, с кем имеет дело. Аполлон покрепче сжал наган и продолжил:
- С Землей-то вы разговариваете. Но позвольте спросить, неужели вам нравится говорить с людьми, которые похерили все на свете ради денег? Которые забыли, что такое миф? Которые говорят о звездах, о космосе, о девушках, а сами думают о зарплате? Они уже не собираются никуда лететь на звездолетах, они не думают об иных мирах и приключениях, они думают о долларах…
- Причем здесь зарплата? На Земле мы имеем дело не с плебеями! И вы ошибаетесь, они очень даже стремятся лететь в космос, готовят экспедицию на Марс. Человека здесь хотят высадить. Впервые. – Фон Валь был жестко саркастичен и даже шаркнул ножкой в сверкающем сапоге.
- Ну, пусть патриции думают о силовых линиях денег, а не о зарплате, какая разница… Не устали вы от их реальности?
- Устал – не то слово.
- Почему тогда вы меня гоните? И моих ребят? Смотрите, какие красавцы, с такими хоть на Нептун или Юпитер, хоть в мировую революцию, хоть в пивной путч!
- Извините, но вы держите нас под прицелом. Мне кажется, это не лучшая позиция для бесед о смысле жизни.
- Ошибаетесь. Эта позиция одна из самых подходящих.
- Вы просто хотите посеять раздор между нами, немцами и марсианами, не подозревая о том, что марсиане такие же национал-социалисты, как и мы.
- Вам же не дано знать, что я подозреваю, а что нет, ведь так?
- Так. Но к чему эта мировая революция? Какие миры вы вообще имеете в виду? Землю, Марс?
- Да мир только один. Тот, что у вас перед глазами. Впрочем, сейчас действительно не время для бесед, нам пора, займемся вашими марсианами позднее. Девочки! – Аполлон призывно обратился к девочками, которые, став свидетелями этого дурацкого разговора, находились словно в оцепенении.
- Подождите! – крикнул ему фон Валь: – Кто вы такой?
- А вы не поняли? А еще член Черного Ордена…
- Я не понимаю, как сочетается Олимп и революция!
- Вы думаете, у нас, на небесах, революций не бывает? Да мы только этим и живем! Правда, товарищи? – Аполлон пригласил сатиров и кентавра подтвердить свои слова: - Ну не верит мне этот фашист, член Черного Ордена, бьется его разум в тесной клетке…
Товарищи согласно закивали буйными головами, затопали копытами, кто-то даже хотел выстрелить вверх, но вовремя остановился.
- Вешают нас на соснах, дела заводят, - продолжал Аполлон, кажется, даже мечтательно: – Пожирают нас тираны всякие, отменяют… Ничего нет милее нашему сердцу, кроме как революция. Такое у нас сердце.
- Ну ладно, товарищ Аполлон, - вдруг прервал его кентавр: – Забираем девчонок и айда, пусть эти занимаются своими радиоиграми…
- Айда? Айда… Вы слышали, мой дорогой фон Вайль – айда?! Айда, так айда. И вы мне не дорогой, дорогой мне вот этот хлопец…
- «Саяны» им оставим? – спросил у своих Мокко, с виду полностью озабоченный судьбой лимонада в амфоре.
- Нет, заберем, - приказал Аполлон: – Ты, товарищ, прикроешь отход. Покажите им торжество левой идеи.
- Вы же арийские божества! – заговорил Фон Вайль растерянно.
- Мы бойцы интербригады имени Юры Хоя…
Потом беседы под дулами пистолетов закончились. Сатиры и девушки понеслись по коридорам Фобоса, в темноту и неизвестность. Сзади слышались крики тревоги и выстрелы, упругими мячиками звука преследовавшие беглецов в изгибах лабиринта.
- А Фобос-то у них пустой внутри, - услышала Лена слова кого-то из сатиров: – Скажите пожалуйста…
– Уходим! – крикнул Мокко и дал по врагам очередь.
Но Дмитрию Эдуардовичу уйти не удалось. Кто-то в чёрном мундире, немец или марсианин, ударил из парабеллума. Очень хорошо удалось разглядеть этот парабеллум. Дмитрий Эдуардович всегда хотел иметь такой.
Пуля свалила его. На мгновение стало больно и, как ни странно, немножко обидно. Потом он понял, что всё кончилось. Ни появившееся сверху лицо Лены, которая, похоже, чего-то испугалась, ни беззвучно кричащий Мокко уже не имели к нему, Дмитрию Эдуардовичу, никакого отношения.
Зачем только Лена чего-то боится? Не надо…
Он увидел, как в землю совсем рядом впилась большая пылающая пуля. Она зарывалась в землю наподобие живого существа. «Не моя», – подумал Дмитрий Эдуардович и обрадовался некоторой частью души, которая находилась почему-то очень далеко, непонятно даже где.
– Что? Что? Больно? – услышал он голос из иного мира. Кажется – Лена.
– Неплохо. – прошептал в ответ. Не хотелось оставлять вопрос без ответа. Затем собрал силы, которых оказалось на удивление мало, и произнёс:
– Застряла в глубоке.
– Что? – кричала Лена, и голос у неё стал некрасив.
«Несбывшееся»…
– Товарищ… товарищ… шептали непослушные губы.
Мокко загнал очередями преследователей за камни и тоже склонился над раненым:
– Что? Болят твои раны?
Дмитрий Эдуардович постарался взглянуть в глаза сатира с благодарностью. Говорить уже было лишним. «Несбывшееся» - подумал опять, увидев Лену.
– Одна вот заживает, другая нарывает, а третия застряла в глыбоке… –лихорадочно вспоминал Мокко, крикнул Лене: – Пой!
– Я не знаю… Что петь?
– Эх! – сатир отвернулся от неё и снова обратился к умирающему: – Так… товарищ, скажу я твоей маме, что сын её погибнул на войне…
Это было как раз то, чего хотелось Дмитрию Эдуардовичу. Глаза он не закрыл до самого конца. Они сами остекленели.
Лена бежала за чье-то полосатой в тельняшке спиной и думала о том, как разрумянились, наверное, у нее щеки. Внутри было пусто. Щеки? Причем здесь щеки? Лена не верила в то, что только что на ее глазах погиб человек.
Кентавр, могуче скакавший рядом по неземным камням, усадил себе на спину Аэлиту, и все девушки были неприятно удивлены этим фактом. Ольга, запыхавшись, даже остановилась и перешла на шаг. Они даже не знали, что Димки больше нет.
Аполлон сразу же возник рядом и хотел поддержать Ольгу, но та, похоже, не собиралась дальше уходить от погони.
- Там же Вохра за нами гонится! – сказал ей бог.
- А ты, что, не можешь нас сквозь стены провести? – недовольно бросила девушка: – Обрек на скитания…
- Давайте так… - остановился товарищ Аполло: – Скачки эти устроил… Не хотите - не надо… Раз-два-три!
Бог щелкнул пальцами, как фокусник на арене цирка, и компания беглецов в ту же секунду внутри какого-то космического корабля. Кажется, это был германский дисколет.
- Пойдет? – спросил Аполлон. Ему никто не ответил, все бросились в кресла, пытаясь отдышаться.
Лена не хотела смотреть на бога. Ей казалось, что если на него не смотреть сейчас, то произошедшее не будет на самом деле произошедшим. Не будет перестрелки и смертей.
Впервые Аполлон смотрел на Лену косо. Он принялся объяснять, почему он сразу не щелкнул пальцами: – Я в психушке лежал и теперь немножко не догоняю…
- В психушке? – мгновенно встрепенулась Ольга, подавшись поближе к языческому божеству и отчаянно думая, что влечет ее к нему профессиональное любопытство.
Лена хотела остановить их, закричать. Но почему-то не могла и слова произнести.
- Это безумно интересно, - Маша поддержала интерес Ольги к психушке, впрочем, никого не стараясь поддержать или, наоборот, подтолкнуть, а скорее, отвечая своим собственным мыслям.
Одна Вероника считала, что психушка – это плохо, считала даже сейчас, когда стоило подумать о том, что же это за психушка, где лежат подобные Аполлону пациенты. Аэлита ничего не говорила, только смотрела удивленно на мир, а все сатиры, как один и кентавр вместе с ними смотрели Аэлите в глаза.
- В Новый Орлеан хочется… - сказала Ольга. Кажется, просто для того чтобы что-то сказать: – Джаз послушать.
- А где же Дмитрий Эдуардович? – спросила Аэлита.
…………………………………………………………………………….
Похоронили его на астероиде. «Почти как за оградой церкви», – высказался Пан. Астероид был маленький и безвестный. Товарищ Мокко участвовал в церемонии, надев ботинки «со страшным скрипом». Шнурки завязывать не стал. «Ему бы понравилось», – отвечал на недоумённые взгляды других сатиров.
Петька двинул (по собственному выражению) речь, где предложил объявить гимном этого астероида песню «С одесского кичмана». Все его в этом поддержали и даже аплодировали, не снимая, разумеется, перчаток скафандров. Хватились, что нет роз.
- Не подумали…
Хотели, было, посадить на могиле сосну, но из-за отсутствия атмосферы не стали. Создавать подходящую атмосферу здесь не хотелось, да и не было времени. Решили: какая есть атмосфера, пусть такая и будет.
Вряд ли какой космический турист сюда когда-нибудь залетит.
– Жаль, – сказал товарищ Мокко напоследок, – может, кто-то и захотел бы прийти на могилку плюнуть.
Глава 22
До самого солнца
- Может, вы хотите домой позвонить? - спросил Аполлон. Взгляд его был еще более невинным, чем обычно и от этого бог выглядел наглым молодым мажором.
Прежде, чем вскрикнуть «да!» все без исключения девушки почувствовали, что их сумасбродное приключение подходит к концу.
Странно, но о смерти Дмитрия Эдуардовича не говорили. А, может быть, ничего странного в этом нет. Его и видела-то только Лена…
Ей сейчас, вообще, казалось, что тогда, на Земле, на трамвайной остановке не Аполлон был, а Дмитрий Эдуардович.
- Может это так и есть? – женщина хотела заглянуть богу в глаза, чтобы узнать ответ.
Но тот ускользал.
Около часа продолжались телефонные разговоры из германского дисколета, улетевшего с Фобоса. Невозможно оказалось объяснить родне где и как приходится проводить время девушкам исчезнувшим, так сказать, с лица Земли.
Никто, даже сын Аэлиты, не могли поверить, что с ними разговаривают из дальнего космоса, на Земле понимающе соглашались, думая, наверно, как бы отыскать выход на телеканал «Джазира» - а что еще сможет прийти в голову землянину? – и спрашивали, когда маму, жену, дочку ждать дома и сколько денег собирать.
Аполлон с сатирами в разговоры не вмешивались, по обыкновению пили вино и курили. Мокко, видно было, волновался, невольно слушая, как Ольгу буквально допрашивает ее младший брат, где она и с кем. Мокко казалось, что рука тянется к ножу в несуществующем сапоге, чтобы как следует поговорить с грубым защитником чести сестры. «Однако! Вот как эту честь понимают на городских окраинах…» - качал головой сатир.
Если бы кто-то в эти минуты посмотрел на Пана, то он увидел бы, что это суровое божество, знающее о разнузданном веселье и разных чувственных наслаждениях более чем кто-либо другой, возможно даже более, чем бог Солнца Аполлон, явно неравнодушно к Аэлите, которой родители столь неосторожно дали марсианское имя. Впрочем, не исключено, что здесь надо говорить не о неосторожности, а о прямой тяге к волшебству. Пан смотрел, не отрываясь, на Аэлиту, не боясь ее отвлечь, зная, что не помешает ее разговору с сыном и бывшим мужем, который, кстати, менее, чем кто-либо другой, удивился, что его жена улетела в открытый космос, никому ничего не сказав. Он-то Аэлиту знал.
Всплакнули все, эфир залился слезами, сатиры даже подбирали свои копытца, видимо, чтобы не оказаться на мокром месте, хотя звучали предложения собрать девичью слезу в сосуды и приготовить удивительный напиток, рецепт которого, вроде бы, был известен кентавру, перейдя к нему по наследству из глубин древности.
Кентавр со слез и родословной перешел к теме девственности и Аполлон решил кончать телефонные переговоры. Сразу нарушилась связь, начались солнечные бури, возмущения на Солнце… Правда, все успели сказать все, что нужно сказать в такой ситуации, согласимся, несколько необычной, нетипичной и, вообще, Бог знает, какой.
После волнений девушки пришли в себя не сразу. Сатиры удивлялись, что не действует даже их олимпийское вино. Мокко покрутил в ручищах стакан, достал откуда-то новую бутылку:
- Вот что надо выпить!
Лена увидела этикетку, на которой существующая где-то вдалеке земная реальность: старинное здание винзавода, ровные ряды виноградника, холмы и чайки была изображена так жизнеутверждающе, что могло показаться, будто и на этой Земле бывает по-настоящему хорошо.
- «Семигор»! – прочитал Мокко и вопросительно посмотрел на остальной народ: - А что? Античные места, я, помнится, бродил там в старое время… Навещал этого…как его?.. Митридата!
- А оно… качественное? – засомневалась Маша, став вдруг Марией Владимировной, будущей матерью и домохозяйкой с Земли, до невозможности похожей на свою собственную мать, роскошную женщину, тоже, разумеется, домохозяйку, с некоторых пор полюбившую путешествия, а раньше любившую творчество Гарика Сукачева и ночную Москву.
- Ну вот, чем ближе к Земле, тем больше сомнений! – товарищ Мокко посмотрел на Марию Владимировну, как говорится, лаская ее взглядом: - Я предупреждал…
- Маша, ланиты твои, как две половинки гранатового яблока… - тут же подступил к девушке Аполлон, стараясь заглянуть ей в глаза поглубже и сразу же вызвал ответную улыбку, которая сначала родилась в их темно-карей тьме, а потом превратилась в мягкий янтарь и жемчуг, рассыпанный в губной помаде.
- Все в порядке! Лететь можно. – резюмировал языческий бог.
Он-то видел, о чем думают сейчас девушки. Все они, конечно, думали о доме. Каждая о своем. Но мысли эти имели продолжение. И Ольга, и Аэлита, и Маша собирались, после возвращения на Землю, снова полететь в космос. Способы, какими девушки предполагали осуществлять свои полеты были столь фантастическими, что даже у Аполлона захватывало дух. Там фигурировала даже метла.
Цель полетов была ясна. Каждая из девушек хотела найти могилу Дмитрия Эдуардовича и принести туда цветы. Розы. Аполлон видел, что каждая хочет принести разные розы, разного цвета. Но на этом Аполлон закончил проникновение в мысли девушек. Посчитал это бестактным.
Елена Витальевна мыслила более реалистично. Она собиралась добиваться у античных богов воскрешения нацбола. Что касается Вероники, то она, наконец перестала, бояться саму себя. Всплакнула. Ей было искренне жаль, что кто-то еще и погибает.
- А куда мы опять летим? – словно очнулась Ольга. Трудно сказать, что было больше в ее вопросе: сумасбродной надежды, извечного ожидания чуда, живительного лукавства… Вот чего не было в голосе девушки, так это чугунной тяжести бытия. Чего нет, того нет.
- Курс – на астероид Эрос! – объявил Аполлон капитанским голосом. – Экипажу занять места согласно расписанию!
Затем Аполлон элегантно поправив набедренную повязку, строго обратился к Великому Пану, который незаметно успел подсесть к Аэлите и что-то шептал ей на ушко, видимо, тоже про половинки гранатового яблока и ланиты: - Товарищ Пан, спуститесь в машинное отделение.
- Ага, сейчас. - был ответ.
Аэлита уже не слышала, что шепчет ей Пан, объятия его стали приятными. Где-то вокруг сотрясал пространство божественный хохот, от которого ярче засияли звезды, которым сам Бог велел быть далекими и холодными.
- Ты меня отпустишь? – спросила девушка.
- Я тебя не держу.
- Если мы расстанемся, то это…навсегда?
- Навсегда?.. Нет. Теперь, когда надо, я к тебе приду.
- Что значит «когда надо»?
- Ты знаешь сама…
- А что мы будем делать на Эросе? – спросил кто-то, кажется, Елена Витальевна.
- Там прекрасный климат… - смеялся в ответ Аполлон.
- А как же Земля?
Богу Солнца, в конце концов, надоело. Кожа его налилась бронзой, он медленно повернулся к народу.
Елена Витальевна узнала статую из Лувра.
Глаза существа превратились в черные дыры, в те самые Вселенные, по которым девочкам так много пришлось путешествовать.
Глядя в эти глаза, Лена поняла, как хорошо защищена от истины.
- Женщинам нужна улыбка. – произнес Аполлон и вдруг отнял от себя свою собственную голову. Протянул ее дамам, словно преподносил на ладони сердце.
Улыбка головы вышла сардонической, но продолжалось это лишь короткое мгновение. Аполлон не дал печалиться своим спутницам. Голова возвратилась на место, бронза снова стала плотью. В руках вместо черепа выросли кастаньеты, античное божество пустилось в пляс.
- Эх, яблочко!
- Кастанеды! – неожиданно смело бросилась в танец Маша, перестав быть Марией Владимировной.
- Кастаньеты. – устыдил ее товарищ Мокко и заложил батман-та-дью…
- Земля? – повешенный, погребенный, отлитый в бронзе, вычеркнутый из книг молодой бог обратился к Елене Витальевне:
- Я – Земля! Я своих провожаю питомцев. Долетайте до самого Солнца… И домой!
© Copyright: Дмитрий Колдани, 2009
Свидетельство о публикации №209040100156
Свидетельство о публикации №209040100156
Рецензии
Мне понравилось все, что прочитала.
Приятная находка.
Спасибо.
Люся Препинакова 08.04.2017 21:42 • Заявить о нарушении
Приятная находка.
Спасибо.
Люся Препинакова 08.04.2017 21:42 • Заявить о нарушении
Спасибо за такую оценку. Иногда хочется оценок)
Дмитрий Колдани 11.04.2017 21:05 Заявить о нарушении
Дмитрий Колдани 11.04.2017 21:05 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.