день первый

Из архива:
8 год после второго пришествия

К восьмому году п.в.п. от идей, продвигавшихся в начале новой эры — осталась только одна. Идея о необходимости самосовершенствования.
Неизвестно, было ли это в действительности тем воплощением идеи, которого желал тот Человек восемь лет назад, но в восьмом году по всей планете начали открываться институты, посвященные исследованию возможных путей самосовершенствования.
Ближе ко второй декаде восьмого года происходит переоборудование многих медицинских заведений.
Активно пишутся научные и околонаучные труды о пользе самосовершенствования. Противники этой идеи тоже не отстают.
В некоторых странах самосовершенствование ставится вне закона, в других — жестко ограничивается.
Компания «Mechanica» — мелкий производитель декоративных механических устройств, меняет профиль своей деятельности.



12 год п.в.п.

Она лежала в хорошо освещенной палате родильного дома, на довольно большой мягкой койке. Собственно, мягкость койки определялась небольшим переключателем, расположенным по правую руку от Марты.
Палата, в которой она лежала, находилась на первом этаже четырнадцатого городского родильного дома. Марта лежала в помещении, на нежно кремовых стенах которого висели умиротворяющие фотографии природы. Марта была одна, ее мужчина недавно отсидев здесь, подле нее, последние трое суток — уехал домой, чтобы принять душ, собрать одежду, деньги.
Их квартира находилась неподалеку, не так давно границы города начали понемногу стираться, и исчезло четкое разграничение города на центр и окраины. Столица, со все повышавшимися темпами разрасталась во все стороны и, там где вчера были окраины, сегодня вырастали высотные здания — деловые центры, жилые дома, государственные учреждения. Цены на жилье теперь менялись вне зависимости от расположения относительно центра, уступая место зависимости от этажа проживания. Квартиры (и должности) становились тем дешевле, чем ближе к земле находились, поскольку приближенность к земле определяла уровень загрязнения воздуха тяжелыми металлами. Вне столиц по-прежнему оставалось определение престижности жилья и работы по расстоянию от центра, но, кажется, это, в ближайшее время, должно было прекратиться.
Марта с мужем жили на пятом этаже. Их квартира была заставлена дешевой мебелью полуфабрикатного типа, на стенах висели редкие фотографии тех мест, в которые они выбирались, и множества мест, куда мечтали попасть. В гардеробе было полно одежды, приобретенной на распродажах. Холодильник был полупуст, в нем стояли банки с консервами.
Они прожили в этой квартире последние двадцать лет, не жалея, потому что не о чем было жалеть. Марта работала на пятнадцатом этаже, ее муж — на четырнадцатом, ничего сложного, пятый уровень контроля за шестым уровнем контроля над обеспечением правильной процедуры очищения натуральных продуктов от вредных для здоровья веществ. Такие продукты стоили недешево. В отличие от консервов, на банках которых была едва заметная надпись «потенциально вредно для здоровья».
Марта уже очень давно мечтала о ребенке, но только сейчас его рождение стало ровно настолько возможным, чтобы он прожил свою жизнь не в нужде, потому что на горизонте брезжила надежда, которую можно было назвать одним единственным словом «модификация». И вот, почти сразу после зачатия, они приобрели, конечно, не самый дорогой, но и не самый дешевый браслет, который следил за ходом развития плода, определял насколько тот здоров, а также, что немаловажно, точно определял момент, когда было необходимо ехать в родильный дом. Браслет учитывал время стояния в очереди на палату; время на просмотр прейскуранта и попытки определиться, еще денек другой про запас. В отличие от более дорогих моделей, он не выводил объемного изображения ребенка, но позволял узнать пол, вес и услышать сердцебиение. У них должен был родиться мальчик.
Браслет принялся сигналить три дня назад, указывая на то, что необходимо ехать в родильное отделение, регистрироваться и становиться в очередь на выбор модификаций для ребенка. Модификация была новым словом в современном формировании личности. Считалось, что теперь успешность человека будущего будет определяться тем, модифицирован ли он и какие конкретно модификации были выполнены. Правда, далеко не все государства одобрили подобную практику, в одних странах модифицирование человеческого организма было запрещено, в других (которых было большинство) жестко ограничено. Там модификации подвергался только небольшой, постоянно контролируемый процент населения.
Отделение, которое было ими выбрано, находилось на первом этаже. Их приняли, записали в регистр и поместили в палату временного пребывания, в этой палате необходимо было дожидаться своей очереди на выбор модификации для ребенка. В такие палаты обыкновенно помещали до пяти будущих рожениц, и они могли общаться между собой, хвастаться собственными детьми — какими представляют их в будущем. Мужчины нечасто оставались рядом с женами, но муж Марты просидел рядом с ней три дня, участвуя в женских разговорах, придумывая имя для будущего ребенка, держа ее крепко за руку, когда ей становилось страшно.
Сегодня с утра к ним в палату зашел врач-техник и предоставил на ознакомление прейскурант, который Марта с мужем разглядывали около часа, пытаясь определиться, высчитывая в уме, что могут себе позволить, а что слишком дорого. В конце концов, они решили обеспечить своего сына системой кислородных фильтров; усилителем ножных мышц и ускорителем реакции. Спортсмены были в почете, и это было хорошим вложением в будущее пока не рожденного сына. Они сделали выбор, Марту перевели в одиночную палату для рожениц, и мужчина уехал домой — принять душ, собрать одежду для ребенка и деньги.
Схватки начались к середине следующего дня. А на утро после него, Марту забрали в родильную, и ее муж остался один в хорошо освещенной палате с мягкой кроватью, одеждой для ребенка и деньгами. От кровати, на которой он сидел, исходил чуть слышный запах его жены, на который он уже давно перестал обращать внимание. Когда ее увозили, он взял Марту за руку, а она улыбнулась. Оба знали, что больше друг друга не увидят. При модифицировании ребенок будет находиться на материнском жизнеобеспечении, искусственного они себе позволить не могли. Когда выбор встал между будущим ребенка и жизнью Марты, они, хоть и не сразу, выбрали первое.
Через полтора часа, в палату к смотрящему пустым взглядом в стену вдовцу внесли небольшой кряхтящий комочек, укутанный в пеленки. Мужчина получил инструкции о необходимой частоте визитов в больницу для обновления механизмов ребенка и, укутав уснувшего сына в защитный комбинезон, повез его домой.
Длиннее поездки он не мог припомнить.
 


Из архива:
14 год п.в.п.

Зарегистрирован первый случай заболевания, которое позднее получит название «атрофия сочувствия», возбудители заболевания, а также средства лечения так никогда и не будут найдены.
Компания «Mechanica» разрастается до огромных масштабов. В странах с ограниченным дозволенным уровнем механического самосовершенствования, как правило, можно найти не менее восемнадцати филиалов компании. В странах с полностью разрешенной модификацией, количество филиалов достигает восьмидесяти.
В начале первой декады четырнадцатого года «Mechanica» издает брошюру, в которой можно найти полный список предлагаемых модификаций и потенциальные, наиболее удачные сферы их использования.
Уже к середине первой декады несколько отделений правопорядка делают запрос на проведение дополнительных исследований относительно ряда упоминаемых в брошюре модификаций. Текст запроса хранится в тайне.
Помимо «Mechanica» на рынке совершенствования существует еще более десятка компаний, но они не настолько известны и спектр предлагаемых ими услуг не так широк.
В специально сформированные государственные ведомства выдачи населению разрешений на совершенствование — очереди, расписанные на несколько лет вперед.
Самосовершенствование видоизменяет мораль и чувственное восприятие мира.



34 год п.в.п.

Брюхо податливо впускает в себя острое лезвие ножа. Насвистывая себе под нос какую-то мелодию — откладывает в сторону нож и, цепляясь длинными пальцами за плоть, разводит ее в стороны до хруста костей. Отходит немного назад, смотрит на стыдливо раскрывшееся ему откровение внутренних органов. Запястьем, чтобы не запачкаться, поправляет спавшую на глаза копну седых волос. Насвистывает громче, запускает руку в брюхо и принимается вырывать внутренние органы. Когда дело закончено, берет индейку в руки и старательно промывает ее тушу под холодной водой.
Кладет обратно на стол, улыбается чему-то своему, принимается перекладывать терто-яблочную массу из глубокой тарелки в брюхо индейки. Набивает до отказа.
Старательно умывает руки под горячей водой. Закрывает кран. Пару секунд от рук продолжает идти пар. Насухо вытирает руки, вдевает грубую белую нитку в иголку. Зоркие зеленые глаза позволяют сразу попасть в ушко иголки. Накладывает ровный, аккуратный шов. Улыбаясь, что-то шепчет себе под нос. Втирает в индейку пару щепоток соли, кладет ее во вместительную кирпичную печь. Снова тщательно моет руки.

Голубые глаза мельком оглядывают помещение, стеклянными стенами разделенное на шахматную доску прозрачных будок, пытаясь сконцентрироваться на воспоминаниях. В офисе осталось всего несколько человек — время позднее. Длинные хромированные провода тянутся от экранов в чужие глазные проемы, передавая по своим проводам информацию прямо в нутро, в самую душу человека. Сводку биржевых цен, данные самых свежих рекламных акций, заголовки газет, архивы.
Гавриил смотрит на все это незаинтересованным взглядом глаз, обращенных внутрь себя, попыткой разглядеть собственные мысли, поступки. В голове звенят шарики мыслей. Одна соприкасается с другой, вызывая на темной стороне глаз новое воспоминание.

Высокий, наклоняясь, чтобы пройти в дверной проем, он входит в соседнюю комнату. Останавливается подле серванта и, в ожидании ужина, принимается разглядывать выставленные в ряд подарки. Проводит рукой по стеклу, за которым лежит жемчужный браслет. Вздыхает. Переводит взгляд на изящную заколку для волос — широко расправившую крылья серебряную птицу. Скользит пальцами по стеклу, проходя мимо десятка таких безделушек. Останавливается возле небольшого золотого анкха на цепочке, висящего на уголке кожаной обложки антикварной книги. Закрывает глаза.
Хищный острый нос шумно втягивает воздух. По комнате разносится запах запеченной индейки. Улыбается, и, прихрамывая на левую ногу, идет в кухню. Приоткрывает дверцу печи, дает выйти пару и делает небольшой надрез. Всматривается и, закрывая дверцу, возвращается обратно в комнату, в которой громче обычного слышен шум дождя за окном.

Голубые глаза заглядывают так глубоко внутрь, что Гавриил путается в воспоминаниях, путается в том, что являлось частью его жизни, путается в собственных снах. Перестает отличать одно от другого и начинает засыпать. Голова клонится все ниже и ниже. Прозрачные шарики воспоминаний, собравшись вместе, подбираются к самому краю среза черепной коробки Гавриила. Срез давно зажил, кожа затянулась, — голова Гавриила являет собой вместительный котел со стеклянным варевом постоянно бурлящих, трущихся друг о друга мыслей. Старых и новых. Замеченных и потаенных.
Голова опускается ниже и несколько стеклянных шариков перекатываются через грань черепной коробки туго обтянутой кожей, разукрашенной узором родинок.
С громким звоном мысли разбиваются о пол; люди с хромированными проводами из глазных проемов поворачивают головы на звук; острые осколки мыслей забиваются в углы комнаты, а жидкость, находившаяся внутри, с громким шипением испаряется; Гавриил вскакивает, и еще несколько стеклянных мыслей выпадают из его резко дернувшейся головы.
С криком, придерживая рукой стеклянные шарики, он бросается на колени и принимается водить руками по полу, надеясь найти хоть один целый. Котел мыслей не позволяет опустить в пол прямой взгляд и посмотреть. Гавриил шарит, сует руку под диван и резко выдергивает обратно. Красным шелком по руке струится кровь. Чертыхаясь, поднимается, обматывает руку какой-то тряпкой и, накинув легкий осенний плащ, собирается уходить.
Через прозрачные коридоры аквариумов, по ползущей с тихим шипением змее эскалатора, через этажи других аквариумов — выходит на улицу.

Вдоволь насытившись запахом и бросив взгляд на часы, он вынимает исходящую жаром, покрытую тонкой, хрустящей корочкой индейку из духовки, перекладывает с противни на большую белоснежную тарелку. Относит в комнату с сервантом и забитыми книжными полками. Ставит на стол, поверх измявшейся и засаленной бумажки, с уведомлением о том, что, «по результатам проведенных тестов можно с уверенностью судить», о том, что он «страдает крайней степенью атрофии мозговых центров, отвечающих за сочу…», дальше следует жирное пятно и расплывшиеся чернила. Уходит на кухню за свежей хлебной лепешкой и столовыми приборами.
Усаживается за стол, в предвкушении потягивается, заправляет за воротник салфетку и, аккуратно воткнув вилку в плоть индейки, с улыбкой смотрит, как из-под вилки начинает струиться аппетитный сок. Аккуратно, отточенными движениями срезает кусочек мяса и отправляет себе в рот. Недовольно морщится, оттого, что привык к более сладкому мясу, но все равно с аппетитом ест. Когда соки индейки начинают струиться по его губам, обмакивает их сначала лепешкой, и уже потом, отправив ее в рот, утирает губы салфеткой. 
Внимательные глаза устремлены за окно, на небольшую заасфальтированную площадку, подле которой стоит небольшой дом из кирпича, из трубы которого раз в двадцать дней целые сутки исправно валит густой черный дым. Дождь закончился. Он переводит взгляд на часы, до казни престарелых мужчин и женщин с пониженным коэффициентом полезности для общества, остается еще полчаса.
Раздается высокий, протяжный звонок в дверь. Он, удивленно приподняв одну бровь, едва ли заметив, что захватил с собой нож, которым только что разрезал индейку, идет к входной двери.

«Сколько времени прошло с тех пор, как они начали вживлять детям микросхемы, позволяющие установить точное местоположение ребенка? Около четырех десятков лет. Помогло ли это? Технический прогресс продвинуло, так точно. Но сделало ли это людей лучше. Сделало ли это людей сильнее, смелее или начало провоцировать все большее недоверие, все большее малодушие? За детьми начали следить двадцать четыре часа в сутки, пугать окружающей средой. Вчерашние дети превратились в сегодняшних взрослых, занимающих многообразие должностей, все таких же испуганных как вчера. Продолжающих отвозить своих детей в центры по вживлению поисковых микросхем.
Как же этому человеку удалось выводить эти микросхемы из строя? Они работают на протяжении всего жизненного периода человека и отключить их можно разве что очень резким скачком температуры. А это он мог сделать только…»
Гавриилу всегда было страшно следовать за этой мыслью. Он прерывал ее, заглушал размышлениями о своем сыне. Но сегодня этой мыслей о сыне больше не было в голове. И Гавриил хотел было поехать в Центр Восстановления Воспоминаний, но старая мысль-размышление, застрявшая в его голове, не найдя преграды продолжила развивать саму себя. Очень скоро, наконец заставив себя осознать очевидное, он повернул руль автомобиля и поехал, продираясь сквозь жирные капли дождя к крематорию.
Дождь закончился через десяток километров, и в двух минутах езды от того места, где он сейчас стоял, на горизонте он увидел небольшое здание из темного кирпича с внушительных размеров трубой.
Напротив крематория, совсем рядом, Гавриил видит одноэтажный серый дом с кирпичной трубой меньших размеров. Останавливает машину подле него. Опускает взгляд на свои руки и даже не замечает нескольких стеклянных шариков, выпавших наружу и укатившихся куда-то под педали автомобиля. Гавриил не обратит внимания на потерю, потому что иначе передумает, развернется и уедет.
Глубоко вздохнув и проведя быструю инвентаризацию оставшихся стеклянных мыслей в голове, он открывает дверь автомобиля и решительно шагая, взвешивая все «за» и «против», не помня о полгода назад родившимся у него сыне, не помня о жене, что ждет его дома, а оттого безрассуднее обычного, он подходит к двери и проводит рукой перед сенсором звонка.
По ту сторону двери раздается высокий протяжный звук. Он ждет, внезапно почувствовав себя не тем, кем надо; не там, где надо. Почувствовав себя неожиданно нелепым в своем несоответствии месту и времени. 
Входная дверь открывается, за ней высокий, улыбающийся мужчина.

«Дознавателей знают все. Потому что дознавателями с детства пугают всех. Характерное отсутствие верхней части черепа, звон стучащих друг о друга мыслей, всегда полуотсутствующий взгляд. Непонятно, на тебя он смотрит или нет; с тобой разговаривает или сам с собой. Если к тебе приехал дознаватель — дела плохи».
Не раздумывая, не слушая, не сомневаясь — нож дознавателю в живот, хватает за ворот, затягивает в дом, захлопывает дверь.
Спустя десять минут из трубы серого одноэтажного дома повалит густой черный дым. Потом, мужчина выйдет наружу, сядет в неприкаянно стоящий рядом с домом автомобиль и поедет к каньону неподалеку — кладбищу нескольких десятков автомобилей не тех людей, заезжающих не в то время и не к тому человеку. У автомобиля в этот раз откажут тормоза.


***
Девочка одиннадцати лет выходит из школы раньше обычного. Родители еще не приехали, и она решает подождать их в беседке рядом со школой. Рыжие волосы, завитые в косички переливаются в лучах солнца. Она ставит школьный портфель себе в ноги, открывает его и достает пакет с бутербродом, сделанным с утра мамой. Стелет рядом салфетку, кладет на нее бутерброд, аккуратно укладывает пустой пакет в портфель. Собирается укусить бутерброд.
Зоркие зеленые глаза следят за ней из-за угла, а острый нос с предвкушением втягивает воздух, наполненный запахом рыжих волос. На губах — улыбка ожидания.
Девочка кусает бутерброд и, тщательно пережевывая, смотрит на букашку, ползущую по ее ноге.
Солнечный зайчик садится ей на нос и, сморщившись, она чихает. Из-под блузки выбивается цепочка, на которой висит золотой анкх.



Из архива:
36 год п.в.п.

Несмотря на то, что исследования процессов адаптации организма к модифицированным органам или членам проводятся уже на протяжении двадцати восьми лет, ответ на вопрос о том, почему взрослое тело отказывается адаптироваться к модификации, отвергая ее — так и не получен. Множество добровольцев — находящихся при смерти людей, жизни которых могло бы спасти самосовершенствование — умерли, прожив самое большее семнадцать дней после проведения модификации.
Заместитель президента «Mechanica» в официальном заявлении говорит, что с данного момента компания отказывается проводить совершенствование взрослых организмов, если речь идет не о незначительном улучшении деятельности отдельных органов, которое не требует вживления новых органов или членов.
В середине второй декады тридцать шестого года большинство исследований в направлении модификации взрослых организмов прекращены. Теперь она проводится редко и только в исключительных случаях.
Подпольные исследования продолжаются.



36 год п.в.п.

Он уже успел лечь спать, выпив перед сном стакан воды со льдом, что делал вот уже на протяжении последних сорока лет. Заснул он этой ночью на удивление быстро. Бывало, случались в его жизни бессонницы, когда, озаренный пока только наметкой идеи, он лежал с закрытыми глазами и пытался понять, в какую сторону нужно повести рассуждение, чтобы набросок из неброской гусеницы превратился в пышнокрылую бабочку.
Сегодня ничего такого не происходило. Он лег, укрылся одеялом, закрыл глаза, успел подумать о том, что пора бы съездить в один из соседних городов на отдых, и уснул. Сон был спокойный. Вокруг было тихо, слышалось только его сопение и, может быть, легкий шорох постельного белья, когда он ворочался.
Но потом, его тело напряглось, в грудной клетке заболело, он раскрыл глаза, попытался вдохнуть, но у него не получалось, он принялся хватать руками воздух, сжимать кулаки, вгоняя ногти под кожу ладоней, и уже через минуту был мертв.
Его окружила темнота, тишина и покой, какого он не испытывал никогда до этого. Он исчез, и поэтому у него больше не было ни перед кем обязательств; его поведение не определялось мнением других; словом, его не существовало, и в небытии он мог, наконец, отдохнуть. Если бы потребовалось сравнить, пожалуй, это походило на сон без конца.
Который, все же, закончился. Болью. Нестерпимой, ужасной болью. Болью разрезания кожи, оттягивания кожи, копошения во внутренностях; болью бесцеремонных врачебных прикосновений; болью дробления костей; болью попыток сложить обратно, склеить и заставить дышать.
Он сделал первый вдох. Все заново, как новорожденный, будто бы его никогда и не существовало; он сделал первый вздох и сморщился, удерживая стон внутри. Сначала ему было боязно открывать глаза, но, все же любопытство пересилило страх, он приоткрыл глаза и тут же зажмурился. Отвыкшие за прошедшее время от света глаза, болели.
Решив повременить с глазами, он принялся прислушиваться. Совсем рядом что-то жужжало и еще, был слышен стук каблуков где-то за стеной. Других звуков он различить не мог.
Тогда, он постарался понять, что он чувствует. У него больше ничего не болело, разве что немного ныли глаза. И еще, его ногам было холодно. Он лежал на твердой поверхности. Ему не хотелось ни есть, ни пить, ни спать.
У него зачесался нос, и совершенно неожиданно он понял, что не может двинуть рукой. Но подумать о причинах, по которым он не мог двигать собственной рукой, он не успел.
Дверь в палату открылась, и он услышал приближающиеся мягкие шаги. Наконец вошедший остановился.

— Вы не спите, я вижу это по вашим показателям, — раздался тихий женский голос рядом.
— Вероятнее всего, вы боитесь открыть глаза, думая, что будет больно. Наверное, вы уже пробовали. Дело в том, что мозг воспринял необычно много информации, и поскольку привык воспринимать ее выборочно, на ее избыток отреагировал ощущением боли. Можете снова попробовать, будет легче.
Он неуверенно открыл глаза — женщина оказалась права, теперь не было больно; только постепенно проходившее чувство дискомфорта. Он принялся оглядываться по сторонам. Небольшая комната, на стенах, в ущерб потолку, висят лампы, небольшой шкаф слева от кровати; две двери, тоже по левую руку. Справа в стене окно, выходящее на Луну и звезды. Больше в окне пока ничего не видно.
По плечи он укрыт одеялом и, почему-то, если вглядываться — может различать на нем ворсинки и волоски. Переводя взгляд на стену, отмечает малейшие шероховатости; различает незначительные оттенки, отчего все вокруг кажется ярче.

— Может быть, вы уже заметили, что видите несколько по-другому. Дело в том, что когда мы за вас взялись, значительная часть роговицы была повреждена, нам пришлось ее полностью поменять на идентичный механический заменитель. Равно как и некоторые части вашего мозга. Также на механические дубликаты были заменены ваши легкие и сердце. В профилактических целях сегодня вечером будет проведена еще одна операция по модификации некоторых других внутренних органов, полный список я вам предоставлю позже.

Он попытался заговорить, издал звук и закашлялся. Женщина стояла рядом и терпеливо ждала, пока он откашляется.

— Почему я не могу пошевелить руками?
— Ваше тело обездвижено, руки пока не функционируют из-за того, что стимуляторы мышечной деятельности не включены. Сразу, как очнетесь после операции, сможете ими немного двигать. Через семь-восемь суток тело уже должно функционировать полноценно.

Она и не заметила, как мужчина посреди ее фразы уснул. С таким количеством обезболивающих и анестетиков, не удивительно.


***
В следующий раз он проснулся уже наутро. За окном в листьях усиленно шумел ветер, иногда можно было услышать щебетание птиц. Из-за стены время от времени доносились разговоры пациентов. И то же тихое жужжание, что и вчера.
Он оглядел комнату, в которой находился. Стены, казалось, стали светлее, за окном был виден небольшой прибольничный парк, в котором, приподнявшись, наверное, можно было увидеть других пациентов. Приподниматься он не стал. Голова будто распухла, но не болела. Хотелось пить, а потом, сразу есть.
Кровать казалась до ужаса твердой, и он поискал глазами переключатель мягкости постели, а, увидев — протянул к нему руку. За рукой потянулось одеяло и открыло часть его тела. Он забыл про переключатель, уставившись на тихо жужжащий металлический панцирь заменявший ему грудь, потом на серебристые прожилки на его левой руке. Он отдернул одеяло и увидел, что такие же прожилки виднелись на его ногах и правой руке.
Некоторое время он удивленно смотрел на это, а затем принялся, срывая датчики, метаться на кровати. Вбежавшая в его палату медсестра ввела ему успокоительного и  поправила пациенту постельное белье.


***
Он отложил зеркало в сторону; только сейчас, спустя два дня, ему позволили посмотреть на свое лицо. Лицо тоже было в прожилках, а на месте глаз теперь было две глубоких темных впадины, на дне которых прятались объективы, транслирующие изображение прямиком в мозг. Кожа была бледной, а губы искажены в гримасе отвращения. Голова наголо обрита.
Он издал громкий звук и тут же замолк, испугавшись его звучания. Он завернулся в одеяло и затрясся в беззвучном плаче. Слезы из его глаз не лились, с теперешним обстоятельством дел, можно было, разве что, ожидать, что из объективов польются шестеренки. Дать волю голосу означало снова выпустить наружу этот ужасающий звук. Поэтому он просто лежал, обернувшись в одеяло и трясся, не получая никакого облегчения.
Незаметно для себя он уснул.


***
Он застывшим взглядом смотрел в окно, а врач-технолог сидела рядом с ним, недавнее мимолетное прикосновение ее руки к его плечу еще оставалось в памяти мужчины. Он еще чувствовал тепло, исходившее от нее — это было первое за многие прошедшие дни, что он почувствовал.

— Пожалуйста, поговорите со мной, — повторила она и, чтобы привлечь внимание, опять коснулась его плеча.
— Кого вы просите поговорить с вами? — после долгого молчания спросил он.
— Вас, Даниил.
— Это тело уже не мое. Откуда мне знать, что именно я теперь живу в нем.
— Потому что вы это не ваше тело. Вы, это ваши мысли, ваши идеи.
— Мои мысли определяются моим состоянием. Мое теперешнее состояние неприемлемо.
— Мы спасли вам жизнь, вы могли бы быть хоть немного благодарны.
— Разве это жизнь? Разве я остался живым?! — он сорвался на крик. — Я же теперь больше чем на половину неодушевленный.
— Вы можете двигаться, вы можете думать, говорить, создавать. Вы все тот же.
— Но ради чего?
— Ради жизни.
— Это не жизнь! Свои высокопарные выражения можете оставить при себе!

Он замолчал и больше в этот день ни с кем не разговаривал.


***
— Мне непонятно, почему меня держат здесь.
— Вас не держат, но все же должен пройти некоторый промежуток времени, прежде чем...
— Я не про больницу. Я про тело.
— Даниил, вы дороги людям. То, что вы сейчас живы — незначительная попытка выразить вам благодарность.
— Едва ли это можно назвать благодарностью. 


***
— Даниил, боюсь — у меня для вас плохая новость.
— Я проживу еще пятьдесят лет? — смотрит в окно.
— Ваше тело отвергает механические модификаторы. Мне очень жаль, но у вас осталось около восьми дней.
— Это замечательная новость! Глупо оставаться живым уже после того как умер.

Она касается его руки, и он вздрагивает от неожиданности, а затем, отворачиваясь от окна, смотрит на нее, улыбается. Она медлит.

— Я поговорила с медсестрами и главным врачом… вы вольны свободно передвигаться по больнице, если хотите.
— Я мог бы выйти в парк?
— Конечно, я позову кого-нибудь вам помочь.
— Нет! Я хотел бы сам.

Он ловит ее взгляд собственным, и, не отрываясь, смотрит в ее зеленые глаза.


***
На улице пахнет иначе. Тут и благоухание цветов, и запах свежескошенной травы, ощутимое присутствие запаха дыма. Он вдыхает воздух полной грудью.
Если прислушаться, слышен гул машин где-то далеко. Гораздо ближе бурчание других пациентов, чириканье птиц, шорох листьев и дуновения ветра.
Он смотрит по сторонам, на посыпанные камушками дорожки, созданные по задумке и тропинки, протоптанные в траве пациентами. Вдоль тех дорожек, что сделаны по замыслу, установлены лавочки. На некоторых из них пациенты общаются со своими посетителями. На других — читают книги.
Даниил присаживается на ближайшую, и смотрит по сторонам, желая запомнить это умиротворяющее разнообразие жизни. Ненароком вслушиваясь в чужие разговоры, он улыбается своим мыслям. Случайно замечая проявления заботы у посетителей к пациентам — он смущается.
Он замечает подле себя в траве одинокий цветок с желтыми лепестками и, встав с лавки, медленно подходит к нему, усаживается на землю. Внимательно рассматривает маленький одинокий желтый цветок и очень ясно чувствует себя, с серебристыми прожилками, металлическим корпусом на груди и уймой заменителей внутренних органов — искусственным. Не отрывая взгляда от цветка, он осторожно проводит пальцем по его стеблю.

— Я вижу, ты здесь один, — говорит он цветку. — Не против, если в ближайшие дни я буду тебя навещать?



Из архива:
38 год п.в.п.

В первой половине первой декады двадцать восьмого года «Mechanica» создает дочернее предприятие «Synthetica», задача которого сводится к производству разнообразной синтетической одежды различных типов.
Продукция «Synthetica» не пользуется популярностью.