Пришествие двуликого

Действие романа: наши дни и перестроечный период.
Основная идея: благими намерениями выстлана дорога в ад...

 Краткое содержание и главные герои.

 Действие развивается на фоне современных реалий. Некий человек, специалист в области биологи и медицины, стал верующим. Прочитав святые писания, пришёл к выводу, что христианскую веру исказили за века. Возникла идея – воссоздать истинную веру, такую, какой её проповедовал Христос изначально. Как медик и биолог был знаком с работами в области клонирования живых существ. Отсюда рождается авантюристическая идея – возродить из сохранившихся мощей методом клонирования знаменитого святого. С его помощью вернуть христианской вере её “чистую” суть.
 Идею клонирования удалось осуществить, но с самого начала многое пошло не по плану. Родился не один - а двое клонов: девочка и мальчик. Их рождение сопровождалось странностями: во-первых, сами они сразу же исчезли после появления на свет. Во-вторых, кое-кто умер при загадочных обстоятельствах. Но самое ужасное - появилось подозрение, что вместо святого – воскресили Сатану!
 Что же случилось на самом деле и кто они, клоны?  Как они росли, как проявила себя заложенная в них сущность – Святого и Сатаны - и как встретились и полюбили друг друга – описывается в романе. Среди других героев можно отметить помощника Сатаны и бывшего клоуна. Они вносят в сюжет мотивы иронии и юмора. Описаны и типичные для нашего времени образы “новых русских” и представителей криминала. Концовка произведения драматична, но с философским, оптимистическим подтекстом.


Да разве любовь имеет что-либо общее с умом! И. Гёте

Часть первая. Воскрешение.

Глава 1. Живая находка.

Закат был тихим и торжественным. Цвет неба плавно переходил от насыщенного тёмного на востоке к ярко-синему на западе, отчего казалось, что земля медленно погружается в огромный тоннель со светом в конце. Кое-где уже виднелась россыпь звёзд. Деревья, как солдаты почётного караула, замерли не шелохнувшись. Лишь одинокая пара птиц, широко раскинув крылья, нарушала величавую торжественность и смело купалась в вечернем небесном море.
Такое благоденствие длилось, однако, не долго. Резко рванул ветер, листья тревожно зашелестели, и незаметная до сих пор на северной стороне полоска облаков стала увеличиваться и оказалась чёрной, грозовой тучей. Как коварный фантастический зверь, она неумолимо надвигалась на этот тихий, красочный закат, загребая лохматыми лапами редкие звёзды и последние лучи солнца. Где-то чуть слышно, но уже настойчиво, рокотало. Резко запахло сыростью...
По дороге, ведущей в заброшенный дачный посёлок, сердитыми вихрями закрутилась пыль. Она проворно неслась по колеям и словно пыталась остановить женщину, которая прижимала к себе завёрнутого в серое одеяльце ребёнка и явно торопилась, почти бежала. Когда она достигла угла крайнего дачного забора, совсем стемнело, и сверкнула яркая вспышка, расколов небосклон широкой, рваной огненной полосой. Затем раздался такой невероятной силы  треск-залп, что женщина передёрнулась, остановилась и медленно, не выпуская ношу из рук, опустилась на землю.
Камнепадом забарабанили первые капли дождя по листьям деревьев, дощатым заборам, крышам домиков и дороге, вздымая на ней  фонтанчики пыли. Вскоре хлынул сплошной ливень, безжалостно поливая всё вокруг, в том числе и женщину, которая будто прилегла отдохнуть и повернулась боком, укрываясь от струй дождя. Рядом с ней лежал прижатый неестественно вывернутой рукой свёрток с ребёнком. Он моргал глазёнками, которые заливала вода, и чмокал губами, глотая капельки. На удивление, младенец не плакал...

Ева, девочка шестилетнего возраста, в отличие от своего брата Павлика, не боялась грозы. Она смело поглядывала вверх и бойко шла по лесной тропинке, за которой уже виднелись заросшие сурепкой поля, а за ними ухабистая дорога к их дачному посёлку. Брат, который был на год старше её, стучал зубами то ли от вечерней прохлады, то ли от страха перед раскатами надвигающейся грозы. Он ещё крепился, стараясь не показывать своего состояния, но вид у него был далеко не такой боевой, как с утра. Тогда они решили сходить полакомиться в лес, так как последние несколько суток их родители были в глубоком, затяжном запое и, естественно, им было не до своих малолетних чад.
- Не успеем! – захныкал Павлик, отбросив свою мужскую гордость.
- Не канючь! – оборвала его сестра, которая всегда была более активной и считала себя главой в их маленькой детской компании. – Если начнётся дождь, пересидим вон, под той елью. Вишь, какая она раскидистая!
И Ева указала на высокую, осанистую ель, основательно устроившуюся на краю леса. Её густые игольчатые ветви, начинающиеся в метре от земли, действительно могли послужить хорошим укрытием от дождя. Так и случилось... Только Ева закончила говорить, как налетел сильный ветер, и стало темно. Лес наполнился грозным гулом, в котором перемешалось всё: и рёв, и скрежет, и свист. Затем блеснуло, небо взорвалось и, казалось, сверху обрушился водопад! Дети едва успели нырнуть под ёлочную крышу, как вода стремительными потоками уже текла отовсюду.
Гроза была интенсивная, но быстрая. Всё это время Павлик, закрыв глаза и заткнув уши, прижимался к стволу ели, а Ева увлечённо наблюдала за небесной стихией. Наконец, шум водяных струй стал утихать, молнии сверкали всё реже, а гром клокотал уже вдали.
Дети всё же вымокли, отчего Павлик стал подрагивать ещё заметнее, да и Ева ёжилась. Хотя и посветлело, но вечернее солнце уже выглядывало последними лучами,  мигающими вслед уходящей грозе. Наступающие сумерки поторопили ребят, и они, взявшись за руки, побежали к дороге. Шли быстро, с удовольствием преодолевая глубокие лужи, успевая шалить и брызгать друг на дружку.
Девочка после очередной лужи с восторгом поглядывала на очищающееся звёздное небо, на краю которого уже выглядывала полная луна, поэтому брат первым заметил лежавшую у забора женщину со свёртком.
- Ева, смотри, кто-то лежит! – потянул он сестру за руку.
Ева вскрикнула и остановилась в нерешительности, но лишь на мгновение: показывать свой испуг перед Павликом она не хотела. Встряхнув мокрыми волосами, она смело подошла к женщине, наклонилась и тронула её за руку. Оттуда послышалось кряхтение, и  при свете луны дети разглядели ребёнка. Ева решительнее стала дёргать женщину, но та признаков жизни не подавала.
- На пьяную не похожа... – выдавил Павлик. – Неужели того... померла...
- Не каркай! – привычно оборвала Ева и уже громко обратилась к лежащей. – Эй, тётя! Ты живая?... Может и пьяная... – неуверенно протянула девочка и выпрямилась, обдумывая, как поступить дальше.
В это время ребёнок зашевелился и стал всхлипывать, что и повлияло не решимость детей.
- Бедненький! – участливо сказала Ева и, отодвинув руку женщины, взяла ребёнка на руки. – Весь намок и голодный наверное! Заберём мы тебя с собой, а за твоей мамкой пришлём кого-нибудь.
- Правильно, – согласился Павлик, - наши должны проспаться. Может и закуску сообразили...
С таким оптимистичным настроением и с неожиданной находкой они заспешили в свой неуютный, обшарпанный дачный домик.

*   *   *
Судьба Алтарёва Григория резко крутанулась с началом горбачёвской перестройки. До этого жизнь текла размеренно, степенно, по заранее намеченному плану, впрочем, как и у остальных советских граждан. Со своей женой Софьей вместе работали инженерами на закрытом предприятии в технологическом отделе. Жили в однокомнатной квартире, воспитывали двоих детей – Павлика и Еву – и высчитывали годы, оставшиеся до получения в соответствии с очерёдностью новой трёхкомнатной квартиры. Уже перед самыми судьбоносными изменениями в стране выхлопотали дачу в неплохом месте, возле леса. На такой поступок толкнула плачевная, мягко говоря, продовольственная ситуация в первом социалистическом государстве.
Григорий был видный мужчина среднего возраста со статной широкоплечей фигурой и приятным лицом, украшенным задумчивым взглядом. Женщины в его секторе (да и другие) кто украдкой, а кто и откровенно, поглядывали на симпатичного коллегу и при случае в меру флиртовали с ним. Благо Софья работала в другом помещении и не видела и, главное, не мешала таким поползновениям на своего супруга. Сам Григорий не придавал особого значения такому вниманию, строго соблюдая социалистическую мораль, заложенную с детства.
Тем не менее, появлялась иногда, особенно в последнее время, спонтанная раздражительность по отношению к жене. То ему казалась, что она стала хуже готовить любимый борщ, то платье не такое купила, то что-то сказала невпопад при посторонних женщинах... Он даже реже стал заглядывать в её сектор, и их совместный обед старался, по возможности, укоротить.
Софья, не менее, чем Григорий, интересная и привлекательная, видела эти изменения в муже и, естественно, беспокоилась. Однако, как умный и тактичный человек, не спешила выяснять отношения, оставляя и накапливая все сомнения и обиды внутри себя.
Рано или поздно аналогичная ситуация случается в любой семье, так как знаменитый афоризм про седину и “беса в ребре” всегда актуален. Наверняка семья Алтарёвых пережила бы достойно свой смутный период, если бы не привалившая перестроечная свобода! Как только стали рушиться социалистические устои и вольный ветер коснулся всего, то первое, где почувствовалось его пьянящее дыхание, – это интимные отношения. Оказалось, что секс существует не только на “загнивающем” Западе. У Григория словно пелена с глаз спала, а внутри растворился некий внутренний тормоз-ограничитель. Он вдруг увидел вокруг себя лучистые, томные женские глаза; завлекательные фигурки, ручки, ножки и другие женские прелести, а, главное, неравнодушное к себе отношение всего этого изобильного обещания новых ощущений и чувств. И его понесло... Любовный марафон Алтарёва оказался не таким уж и долгим, чуть более года, но результативным, к сожалению в отрицательном смысле.

Первой на пути раскрепостившегося мужчины встретилась сероглазая шатенка Таня из канцелярии. Женщина давно и стойко была в разводе, отличалась повышенной коммуникабельностью и притягательной сексапильностью. В меру глупая, она имела массу поклонников, но желающих сойтись с ней поближе не находилось: всё же это были интеллигентные мужчины, которым испытывали, в конечном счёте, неловкость за связь со слишком уж доступной простушкой.
На Алтарёва Таня особо и не заглядывалась, зная его жену Софью и считая Григория безнадёжным “сухарём”. Но как-то он зашёл по делам в канцелярию (когда уже повеяло свободой) и увидел съехавшую нескромно вверх короткую юбку, обнажившую стройные  ножки в колготках телесного цвета: Таня старательно печатала на машинке и на свой завлекательный вид не обращала никакого внимания. У мужчины даже во рту пересохло, и он, чтобы не показаться похотливым котом, с трудом отвёл взгляд от сногсшибательного зрелища.
Уладив свой вопрос, он чуть заколебался, а потом уверенно подошёл к машинистке и завёл “деловой” разговор. Таня слегка поправила юбку, выпрямилась, демонстрирую свой бюст, и с очаровательной улыбкой (тонко чувствовала отношение мужчин) поддержала светскую беседу ни о чём. После дежурных фраз, Григорий неожиданно проявил красноречие и остроумие. Он сыпал шутками, анекдотами, вызвав смех не только у Тани, но и остальных, присутствующих в помещении. Когда же они на минуту остались одни, полушутя предложил в воскресенье прогуляться за город: полюбоваться природой, поесть шашлычки... У Тани широко раскрылись глаза (она даже сморщила лобик в недоумении и головку в смущении опустила). Лукаво блеснув искорками серых глаз, женщина значительно посмотрела на смелого, последовательного в своих намерениях, мужчину и согласилась.
Романтика левой любви так захватила Григория, что даже сама Таня испугалась: глупая-глупая, а скандалы на своей работе заводить не захотела. Когда и Софья стала замечать, что с мужем что-то происходит, Таня решительно объяснилась с Григорием и, хотя и с сожалением, порвала с ним. Но тот уже не мог остановиться и сожалел не долго. Появилась другая пассия, потом третья... Софья попыталась побеседовать с ним на эту щекотливую тему, но подружки  отговорили. “Перебесится мужик, - советовали они, - и вернётся в семью. Такое случается со многими...”. И терпеливая женщина опять все тревоги спрятала далеко внутрь и стойко ждала окончания “гона” любимого мужа. Наверное, обошлось бы всё и случилось, как и предрекали подруги. Но встретилась Григорию на одной вечеринке красавица-блондинка (такой, во всяком случае, она ему показалась), с редким, но отчасти песенным, именем - Акулина!
По своей притягательности, раскрепощённости и весёлому характеру, она на голову превосходила всех предыдущих дам Гришкиного сердца. Женщина была заводилой и “гвоздём” программы в любой компании: азартно танцевала и до самозабвения пела. Водку пила наравне с мужчинами, чем брала дополнительно. К этому можно добавить большие, густо накрашенные чёрные глаза, пухлые чувствительные губы, и вылезающие из глубокого декольте полные груди. В длинном платье фигура просматривалась, надо сказать, смутно, но телеса холмились откровенно!
Дама сразу же положила свои ручки на Григория и занялась им основательно. Танцевала только с ним, пила на брудершафт, с упоением целовалась в ванной и недвусмысленно намекала на другие сексуальные удовольствия. В тот же вечер Акулина пригласила мужчину в свою двухкомнатную квартиру (женщина оказалась незамужней и бездетной) и, после скудного, но обильно сдобренного водкой страстного ужина, оставила на ночь...
В этот раз Софья не сдержалась, и выяснение состоялось. Григорий, конечно, пытался оправдываться: ссылался на друзей, на их чрезмерное гостеприимство и крепкую водку, - но терпкие ароматы женских духов и чужой постели убеждали обеспокоенную супругу в ином. Всё же на первый раз удалось уладить конфликт, благо дети помогли. Они постоянно отвлекали родителей своими играми, наивными вопросами, создавая привычную домашнюю обстановку. Григорий покаялся (не в грехопадении, конечно, а за своё ночное отсутствие), пообещал исправиться. Софья поверила, но сердце прихватило. Пришлось вызывать “скорую”, покупать лекарства, идти на больничный...
Однако затишье продолжалось не долго: как только Алтарёв снова увидел Акулину (“случайно”, на остановке), сразу же забыл о своих обещаниях. Всего лишь решил быть осторожнее. Но... вскоре закрутился так, что однажды осознал себя уже мужем бойкой женщины, когда на работу отправлялся из её дома с тяжёлой похмельной головой. Вот тут и накрыла мужика кара божья!
От сердечного приступа, при очередном загуле Григория, скончалась Софья! Не успел похоронить жену, как подвалило новое несчастье – стало разваливаться его родное предприятие: зарплату не платили, работа не предвиделась, перспектив никаких, маячили увольнения... Отчаянное положение Алтарёва сглаживала, скорее спасала, - Акулина! До его сознания, обременённого горестными событиями и  спиртовыми возлияниями, не доходило, какую роль в трагической кончине жены сыграла эта женщина. Наоборот, она казалась ему ангелом-спасителем в этот тяжкий период.
А дальше судьба Алтарёва с ускорением покатилась вниз, хотя вначале казалось, что жизнь может наладиться. Акулина взяла его с детьми к себе. Более того, официально зарегистрировала брак. Устроила Григория слесарем в ЖЭК, продала квартиру Алтарёвых, а его с детьми поселила у себя. Григорий на время забыл о своих несчастьях: дети были в детском садике, одеты, обуты, еды хватало. И, вообще, зажили весело: спиртное лилось рекой, друзья-собутыльники не выводились, застолья часто заканчивались утренней зарёй!
Естественно, деньги, вырученные за Гришкину квартиру, быстро испарились как случайный снег в Аравийской пустыне. Но смышлёная Акулина вспомнила про дачу и продала... свою квартиру (за неё дали больше). После чего семья перебралась в дачный посёлок. Постепенно пропились и эти деньги... Через пару лет статный симпатяга Григорий превратился в небритого, с землистым лицом,  староватого мужика, а Акулина стала тихой, слезливой, со слипшимися волосами неопределённого цвета, худущей особью женского пола.
Дети по-своему приспособились к новым условиям. Они умудрялись добывать себе на пропитание не только со стола во время загульных мероприятий отца и мачехи, но и наведывались в лес по ягоды и грибы. Это летом. Зимой же приходилось ездить в город и обследовать мусорные ящики и свалки. Так и выживали...

*   *   *
Раскаты грома заставили Григория открыть глаза и встрепенуться. Голова раскалывалась, а тело казалось таким вялым, чужим, с такой слабостью, что и руки не хотелось поднимать. Всё же облизнул высохшие, с шелухой, губы, напрягся и с трудом сел на кровати -  условное название деревянного топчана, укрытого тряпьём разного цвета, размера и происхождения. В комнате стоял полумрак, рассеиваемый грязной лампочкой, свисающей на проводе  с потолка, пахло чем-то гнилым и кислым; из маленькой кухоньки доносились звуки: там возилась Акулина, пытаясь состряпать то ли обед, то ли ужин.
Понуро оглядев потрескавшиеся, неопределённого цвета стены и скудную обстановку “дома”, прислушавшись к неистовству грозы, он почувствовал болезненную тоску. Она усилилась, когда сначала в одном, а потом и во многих местах с потолка закапала вода, переходящая в отчётливые струи. Они уверенно растекались, создавая на подгнившем полу тёмные лужи. К этому чувству добавилась беспокойная мысль о детях. Григорий искривился, как от зубной боли, помотал головой и обхватил её руками... “Что-то в жизни не так...”, - настойчиво застучали в висках слышанные когда-то строки неизвестного поэта. “Не так! Не так...”, - пульсировало уже где-то в центре головы.
Из полуобморочного состояния вывел скрип двери. Сначала появилась Ева с мокрым свёртком в руках, потом с пугливым взглядом - Павлик. С одежды детей капала вода.
- Папа! – громко, с пафосом обратилась девочка. – Мы нашли малыша! Он такой интересный, только мокрый и голодный... наверное.
- А ещё там тётя мёртвая! – поспешил и Павлик с не менее важной новостью, стараясь не отставать от сестры.
- Постойте, постойте! – тряхнув головой, поднялся с топчана Григорий. – Не так быстро и по порядку!
Он не сразу вник в сказанное детьми, но подсознательно ощутил, что произошло нечто необычное. Это нечто сразу же показалось лучом в беспросветной тьме пьяного однообразия. Почему так, ещё не осознавал, но уже что-то менялось. Пошатываясь на ватных ногах, сдерживая дрожь в пальцах, взял у Евы свёрток. Всмотрелся в младенца...
Вышла из кухни Акулина, ахнула, разглядев ребёнка в руках мужа. Дети так же азартно повторили рассказ ещё раз.
- Надо заявить в милицию! – раскрыв влажное одеяльце с малышом, –  хриплым голосом проговорила Акулина. – А дитя надо бы перепеленать в сухое.
Речь давалась Акулине с трудом. У неё дёргалась щека, и мелко дрожали руки. От прежней бойкой красавицы давно не осталось и следа. Тем временем Григорий кинулся к картонному ящику, стоящему возле двери, и стал рыться в тряпках. По ходу обсуждали происшедшее событие.
Найдя, наконец, более-менее чистые тряпки, отец сам взялся ухаживать за ребёнком. Акулина не сопротивлялась, так как опыта общения с грудными детьми не имела. Ева и Павлик чувствовали себя героями и с умилением наблюдали за процедурой. Никому почему-то не бросилось в глаза, что ребёнок не плакал. Он только кряхтел, мотал ножками и ручками, хлопал светлыми глазёнками и чмокал губами.
- Какой хорошенький! – сюсюкала восхищённо Ева.
Ожил и Григорий, с удовольствием обмывая мальчика  водой, принесенной из кухни. Затем старательно вытер его и осторожно запеленал. Только Акулина оставалась заторможенной и постоянно хмурила серый лоб.
- Хлеб есть? – обратился Григорий к жене.
- Сухари...
- Помочи в воде и принеси, - не отрывая глаз от малыша, скомандовал отец.
Процедура кормления вызвала дополнительное оживление и восторги у детей. Однако общее приподнятое настроение подпортила Акулина, напомнив, что надо идти в милицию. И тут Григорий посерьёзнел:
- Женщина мёртвая?...
- Рука холодная и не шевелится она, как я её не дёргала! – подтвердила Ева.
- Может... того... – хотела высказаться мачеха, сделав характерный жест рукой возле горла, но Григорий остановил её.
- Побудь с ребёнком, а мы быстро! Да... к ментам пока не ходи... И никому не рассказывай...
Дальнейшее происходило стремительно и не так, как первоначально намечали. Григорий, до конца не осознавая своих действий, в корне пресёк нарастающее недоумение и недовольство жены по поводу своего рискованного решения. Такое давно не случалось в семье.
- Неспроста появилось это дитё... – больше для себя бормотал он.
Взглянув на посёлок, который вечером в рабочий день казался вымершим, он нашёл лопату, взял с собой детей и направился к умершей. Она лежала в той же позе, на боку, и словно спала. Слабый свет луны освещал её мертвенно бледное лицо. Григорий замялся лишь на мгновение. Он опустился на колени, расстегнул ворот платья и прослушал её сердце. Поднял веки глаз, чтобы окончательно удостовериться в смерти. Затем подыскал неприметное место подальше от дороги и стал рыть... могилу.
Работал с подъёмом, даже остервенением, будто копал последнее убежище не неизвестной женщине, а всей своей неприкаянной, неудавшейся жизни! Дети с настороженными лицами наблюдали за отцом...

Глава 2. Секта.

За год до описываемых выше событий в глубине того же леса, в добротном деревянном доме, огороженным высоким частоколом из сосновых брёвен, проходило примечательное совещание. За широким столом на обычных крестьянских лавках сидели три человека. Во главе стола – седовласый, строгого вида мужчина. К нему обращались как к отцу Юлиану. По бокам расположились, опираясь локтями на стол, два других: один сухощавый, с настороженным лицом, по имени Антоний; другой, полноватый, с прямодушным выражением выпуклых глаз, звался  Кириллом.
На стенах комнаты висели примечательные иконы с нетрадиционным изображением как Христа, так и его апостолов. Во-первых, лики святых были нарисованы маслом на фоне креста, во-вторых, их лица были так тщательно выведены, что казались портретами живых людей. Большая центральная икона с Христом располагалось не в углу, как принято в русских домах, а посредине глухой стены. В остальном всё соответствовало старинным традициям: расшитое полотенце вокруг иконы, лампадка и горящая свеча на столике-тумбочке. Приятно пахло благовониями и воском.
- Надеюсь, ты хорошо подготовился к предстоящему важному, рискованному заданию? – обратился отец Юлиан к Антонию.
- Да, мой отец, - твёрдо, лишь слегка разомкнув губы, ответил парень.
- Повтори для меня ещё раз то, что тебе предстоит совершить. Я верю в тебя, но...
То, что рассказывал Антоний поражало необычностью и для непосвящённого человека казалось сумасшедшей, чудовищной авантюрой! Нужно было отправиться вместе с братом Кириллом в Ватикан и там, в знаменитом соборе, после богослужения спрятаться в потаённом месте под лестницей и остаться на ночь. Затем подобраться к стеклянному саркофагу с мощами известного святого, отключить сигнализацию, раскрыть святое хранилище и отрезать от мощей кусочек засохший  кожи!
Зачем нужно совершать такое святотатство? К чему рисковать?... Однако, Антоний недаром прослужил в этом соборе несколько лет как специалист по установке и обслуживанию сигнализации. Поэтому успех операции был во многом предопределён. А кусочек мощей святого был нужен для осуществления мечты всей жизни в прошлом перспективного биолога и талантливого психотерапевта, а в настоящем - основателя и руководителя полулегальной религиозной секты, которая собиралась поклоняться воскресшим... святым!

Асмодей Роман Витальевич был успешным человеком во всём, за что ни брался. За свою почти полувековую жизнь он освоил несколько профессий. Процесс познания его увлекал сам по себе. Поэтому научившись чему-либо, он уже вскоре начинал томиться и неосознанно искать новое увлечение. Так Роман освоил несколько профессий, причём серьёзных: врача, биолога, психолога! Последняя  кардинально изменила всю жизнь неспокойного, всегда чем-то неудовлетворённого человека.
Занимаясь психологией, он заинтересовался воздействием религии на сознание человека, так как оказался свидетелем уникального проявления этого феномена.
Тогда Роман работал биологом в филиале института сельского хозяйства в одном из городов средней полосы России. Вместе с группой сотрудников, он возвращался на автобусе из деловой поездки. Проезжая через какое-то село, увидели пожар и остановились, не полюбопытствовать конечно, а помочь. Пожарных и “Скорой” ещё не было видно, а огонь уже охватил весь дом. Селяне пытались тушить самостоятельно, но они явно не справлялись: и людей не хватало, и средств пожаротушения.
Научные работники, не долго раздумывая, выскочили из автобуса и попытались помочь хоть чем-нибудь. Но их действия больше походили на бесполезную суету, так как к дому уже нельзя было подступиться: валилась крыша, летели ввысь искры, жар от пламени усиливался.
Ещё по приезде бросилась в глаза среднего возраста, растрёпанная женщина, которую придерживали за руки два пожилых мужика. Она уже не плакала – стонала, обливаясь слезами, и вырывалась из рук, намереваясь бежать в горячее пекло. Как выяснилось позже, это была хозяйка дома и там, в огне, у неё остался маленький ребёнок.
И тут к толпе людей, которые уже опустили руки с вёдрами, лопатами, вилами и с отчаянием ждали развязки, подошёл старик благообразного вида, с густой седой бородой и спокойным, мудрым взглядом. Он с лёгким поклоном перекрестился и спросил рыдающую женщину:
- В какой комнате твой юнец?
Женщина непонимающе посмотрела на старика, перестала стонать и прохрипела, облизывая потрескавшиеся губы:
- Комната прямо, в самой глубине, как идти по коридору...
Все замерли, не понимая ещё, что собирается делать незнакомец. Он же ещё раз перекрестился, прошептал что-то про себя, снял свой потрёпанный пиджачишко, накинул его на голову и быстрым шагом заспешил к горящему дому. Толпа людей только ахнула! Всё произошло так быстро и неожиданно, что никто не попытался остановить старика.
Когда согнутая фигура исчезла в пламени, щупленький, с серым лицом, мужичонка  компетентно высказался:
- Пропадёт зазря! Странный человек...
Однако тут же замолчал под осуждающими взглядами. В этот миг упало, выбросив сноп искр, очередное бревно; стала рушиться веранда... Несчастная женщина только всхлипывала, вглядываясь затуманенными глазами в беснующееся пламя пожара, и мелко дрожала. Мужчины уже отпустили её, поддавшись общему настроению. Минуты тянулись как часы...
Будто огненный призрак, из бушующего пламени выскочил человек - он держал на руках завёрнутого в тот самый пиджачишко ребёнка! Едва они проскочили веранду, как её крыша обрушилась целиком, вызвав сноп искр, всплеск огня и стонущий вздох толпы. Первой к отважному старику кинулась мать ребёнка. Она не бежала – летела! Спаситель увидел её порыв, остановился и молча подал свою ношу...
Ребёнок, хотя и в полуобморочном состоянии, вызванном жаром, дымом и страхом, был жив. Сам старик, ко всеобщему удивлению, почти не пострадал, лишь волосы да рубашка слегка обгорели. На благодарные слова и слёзы матери, он только откланялся, перекрестился и сказал фразу, которая твёрдо отложилась в памяти Романа:
- Я, глубоко верующий человек, и нахожусь под защитой Господа! Он же угодные деяния людей видит, благословляет и помогает... Так-то...
Ещё раз перекрестившись, отряхнув и расправив бороду, одев свой подгоревший пиджак, старик скромно удалился. Люди в  оцепенении и благоговении смотрели ему в след. Никто не проронил ни слова. А издалека навстречу ушедшему уже нёсся вой сирен пожарных машин и “Скорой помощи”...

Этот эпизод и идея клонирования живых существ, которая только начинала обсуждаться в специальных научных изданиях того времени, круто изменили жизнь Романа Витальевича. Посещая церковь, общаясь со священниками, знакомясь с Библией и другой религиозной литературой, он всё больше проникался мыслью о необходимости новой религии. Вернее, о модернизации той христианской, которая сложилась за долгий исторический период. Что хотел нового? Не нового, а старого, настоящего, истинного, заложенного Христом и его сподвижниками. Роман приходил к своему (наверное, спорному!) выводу, что современная христианская вера за века исказилась и только её первые проповедники, апостолы-основатели, могут изменить положение. Вот если бы они воскресли!...
Тогда и возникла мысль – создать своё религиозное учение, основанное на старых (с его точки зрения) канонах, найти последователей, обзавестись средствами и осуществить свой главный замысел - воскресить святых апостолов методом клонирования! “Они-то и помогут воссоздать изначальную, истинную христианскую религию”, - с восторгом от своих планов думал Роман.
Главное искажение христианства видел в том, что вместо единой церкви создалось множество, причём враждующих между собой: католики, протестанты, лютеране, православные... Каждый вносил своё, а где истинное? Христа стали называть Богом! Хотя он только сын божий, призванный помочь людям избавиться от скверны, научить, как спастись?... Он – посредник между людьми и Богом-отцом!

Начал Роман Витальевич с целительства. Используя знания в медицине, психологии, скоро добился заметных успехов. Чтобы выделяться среди остальных знахарей, по-своему обставил рабочий кабинет, разработал оригинальную композицию икон, которые художники-профессионалы ему рисовали маслом по старинной технологии. Составил систему проповедей, в которых ненавязчиво внушал свои идеи. Довольно быстро некоторые исцелённые стали его поклонниками и соратниками. Уже через неполный год, Роман Витальевич объявил среди своих сторонников и сочувствующих о создании новой церкви – вернее, секты – под названием “Воскрешение”.
Деятельность секты состояла из двух частей: официальной и тайной, неофициальной. Целью последней и было осуществление мечты новоявленного христианского реформатора. “Воскрешенцы” разрастались, открывали свои филиалы во многих регионах России. Вышли и за рубеж, в первую очередь в Италию.  На накопленные деньги Асмодей основал резиденцию, замаскированную под охотничий домик “нового” русского, в лесу, о котором упоминалось выше. Здесь рождались и готовились замыслы и планы по воскрешению святых.
Первой задачей, которую предстояло решить, - поиск и привлечение на свою сторону учёного, способного осуществить клонирование. Достать частичку мощей святого, Асмодей считал делом более простым, но готовиться к операции, попахивающей элементарной уголовщиной, начал загодя. Для чего тщательно разработал соответствующий план и готовил как людей, так и финансовые средства.

Глава 3. Неожиданное предложение.

В домашнем кабинете было тихо и уютно. Толстые оконные шторы приглушали уличный шум и свет. Устоявшийся запах книг и старинной мебели настраивал на творческий лад. Могильный Афанасий Никитович, профессор биологии и медицины, среднего возраста мужчина с чеховской внешностью – бородка и очки, напоминающие пенсне – задумчиво сидел за своим массивным письменным столом. Был вечер. Это момент после ужина, Афанасий Никитович использовал, чтобы в спокойной обстановке осмыслить прожитый день, наметить планы на завтра и, хотя бы немного, теоретически поработать над научной темой, которой в дневное, рабочее время заниматься было не с руки: затягивала основная работа. Убедить же начальство и коллег в перспективности своих замыслов не получалось. Они, замыслы,  воспринимались как несерьёзные и авантюрные: дел хватало и так.
Свет настольной лампы мягко стелился по листку бумаги в его руках, тонких, но крепких руках учёного-биолога и практикующего медика. Профессор то наклонялся и вчитывался в строки, отпечатанные, похоже, на компьютерном принтере, то задумчиво морщил лоб, откинувшись на спинку кресла...
Письмо без обратного адреса он получил сегодня из рук своей дочери Людмилы, маленькой шалуньи с длинными, распущенными волосами, которые она никак не хотела заплетать в косички. Девочка принесла конверт по поручению мамы Веры, светловолосой женщины с приятным скуластым лицом. Она тут же стояла за дочерью и, придерживая её за плечи, ласково смотрела на своего талантливого мужа. Да, Афанасий Никитович для своих тридцати с лишним лет сделал стремительную научную карьеру. Если учесть, что семья Могильных проживала не в столице, а в провинциальном областном центре, то успехи Афанасия выглядели ещё более весомыми. Естественно, что в столицу он собирался, но с некоторых пор затормозил это продвижение, потому как занялся разработкой научной идеи, которой переезды и столичная суета только бы помешали.
...То, что предлагалось в письме, удивительным образом совпадало с его мечтой: найти сохранившуюся ткань древнего живого существа и попытаться методом клонирования возродить его! Своими мыслями он делился с коллегами по университету, лаборатории, но они недоумевали, посмеивались и приводили убедительные аргументы о сомнительности такого эксперимента. “На живых, свежих клетках и то ещё не получается, а ты уже замахнулся на вымерших!” – к такому выводу в разных вариациях сводились в конце концов его научные споры.
Выглядеть нелепо ему не хотелось, поэтому воплощение идеи фактически стояло на месте. Особенно было проблематично достать для проб и опытов материал, то есть клетки с доисторической тканью. Пытался как-то связаться с палеонтологами, нашедшими мамонтёнка в ненецком округе за полярным кругом, но не получилось: излишняя скромность подвела, да и не хотел выглядеть смешным. И вот письмо...
На первый взгляд ничего особенного и необычного в нём не предлагалось. Что он, помимо основной работы, увлекается проблемами клонирования, знали многие, и предложение о сотрудничестве в этой области выглядело логичным. Однако, настораживало, что всё происходило путём неофициальным, не через обычные каналы, а вот так, таинственно. Встреча с неизвестным человеком намечалась за городом, в лесу! “К чему такая усложнённость, даже конспиративность? – хмурился учёный. – Слава богу, клонирование у нас пока не запрещено! Хотя в некоторых странах законодатели уже обсуждают этот вопрос...” Колебаться долго Могильный не привык. “Надо съездить! - наконец решил он. – Может работа двинется с места?”
С такими мыслями на следующий день, который был выходным, на “Жигулях” Афанасий Никитович с утра направился за город. Вокруг бушевал май! Особенно он ощущался в пригородной зоне, насыщенной фруктовыми садами. Вместе с чудными ароматами приятно радовали яблони, одетые, как невесты в белые цветочные наряды. Весенний день поднимал настроение, предвещал непременный успех и удачу.
Город остался позади, и вскоре дорога нырнула в лес. Здесь господствовали другие запахи. И хотя к ним примешивалась гниль прошлогодних листьев, всё же они были неповторимыми, лесными.
Площадку для стоянки автомобилей и отдыха водителей увидел издалека и плавно свернул. Из синего “Москвича”, стоящего неприметно под раскидистым дубом, навстречу профессору вышел мужчина среднего роста. Внешне он напоминал священника: длинные, до плеч, волосы, и короткая, но густая борода. Взгляд был пристальным, сосредоточенным, какой бывает у людей, занимающихся напряжённой умственной работой. Очевидно, он знал Афанасия Никитовича, поэтому уверенно подошёл к “Жигулям” и, наклонив голову, протянул руку:
- Разрешите отрекомендоваться: Роман Витальевич Асмодей. Я представляю людей, интересы которых неожиданным образом пересеклись с Вашими, уважаемый Афанасий Никитович! Не удивляйтесь, что я Вас знаю, а Вы меня нет, - учтиво пояснил мужчина.
Когда профессор вылез из автомобиля, Асмодей указал в сторону леса. – Давайте пройдёмся, и я всё объясню...
Могильный был слегка сбит с толку, поэтому полностью повиновался человеку с такой необычной фамилией. “По-моему, асмодей, это на древнерусском что-то вроде злого духа!” Тем временем Роман излагал суть и причину их встречи:
- ...Сам я тоже биолог, но в последнее время увлёкся психологией. О Вас я знаю из научных журналов. Видел на конференциях, которые проходили в областном университете. Кроме того у нас есть общий знакомый из лаборатории, в которой Вы работаете. Имя его называть не буду из деликатности. Не это главное... Итак, с некоторых пор, когда я услышал о возможности клонирования живых существ, меня захватила мысль, ставшая целью жизни: заняться воскрешением великих людей, чтобы улучшить генофонд человечества, который за последние века заметно ухудшился, не так ли?
- Ну... утверждение, вообще-то, спорное... – пожал плечами Могильный, переваривая услышанное. – И сейчас трудится немало гениальных людей...
Да, Роман не стал говорить об истинной цели клонирования, связанной с религией. Он полагал, что такая подоплёка может оттолкнуть учёного своей авантюрностью. Поэтому решил представить свою задачу в общем плане - о великих в прошлом людях.
В этом месте беседы профессор скептически усмехнулся:
- От великих людей, к сожалению, остался один прах, а нужен живой материал, хотя бы несколько клеток!
- Вы не далеки от истины, Афанасий Никитович, - с нескрываемой печалью в голосе согласился Роман, - но у меня есть надежды на некоторых, имена которых я раскрывать пока не буду. Кроме того я разработал метод восстановления, скажем так, клеток засохшей кожи...
- Кожи? Метод?... Это уже интересно! –  с неподдельным интересом воскликнул учёный. – А конкретнее можете что-нибудь рассказать об этом методе?
Лицо профессора засветилось, он засуетился и заметно разволновался. Роман вольно или невольно задел его чувствительную струнку. Мысль об оживлении клеток всё настойчивее посещала и даже стала навязчивой. И вот нашёлся человек, который что-то уже сделал в этом направлении! Могильный забыл о времени. Одного этого было достаточно, чтобы приехать на встречу. “А я ещё колебался!” – проскользнуло в подсознании.
Дальше разговор пошёл предметнее и оживлённее. Всё-таки они, по существу, хотели добиться одного и того же, только шли к цели с разных сторон. Профессор исследовал проблемы клонирования, а биолог Асмодей осуществлял поиск и разработку методов восстановления клеток тканей останков давно умерших людей.
- И Вы можете мне уже предоставить такой материал для клонирования? – восхищённо воскликнул Афанасий Никитович.
- Более того, - гордо продолжил Роман, - Вы составите список оборудования и материалов для лаборатории, в которой  будете полноправным хозяином. Далее, Вы оставите университет и  спокойно, плодотворно займётесь своим любимым делом! Во благо всего человечества!
- Оставить... Лаборатория... Человечество – ошалело повторял профессор, вникая в магические слова.
Иметь лабораторию, которая полностью займётся темой его мечты!... О таком и в лучших снах не могло присниться.
- Достойную оплату я гарантирую, - продолжал Асмодей, невольно наслаждаясь произведённым на профессора эффектом.
Роман надеялся на положительный результат этой встречи. Но то, что всё пройдёт так гладко, он не предполагал. Могильный действительно был поглощён идеей клонирования.

Весна отпела свои цветные мелодии, и вместе с наступающим летом круто изменилась жизнь молодого успешного учёного.
Через месяц после разговора с Романом, профессор уволился из университета. Удивлённым коллегам объяснил, что получил интересное предложение от зарубежного спонсора и будет готовиться для исследований в известном европейском научном центре.
- Что поделаешь, мои наработки у нас пока не востребованы, а там уже интенсивно работают в области клонирования, - пояснял он.
- Денег у них много, - соглашался директор университета, подписывая заявление, - поэтому могут позволить заниматься мечтами очень далёкого будущего. Мы же живём ближе к земле... Тем не менее, если что-то не сложится – возвращайтесь.
С такими напутствиями, потратив неделю на передачу дел, Могильный стал готовиться к новой работе. Естественно, уезжать за рубеж он не собирался, просто этот довод показался наиболее убедительным, не вызывающим дополнительных вопросов у всех с кем работал и общался. Вместо Европы, семья должна переехать поближе к лесной резиденции Романа, в деревеньку, в заранее купленный Асмодеем дом. Там же и оборудовали лабораторию. Жене Вере так Афанасий и объяснил, что имеет возможность заняться вплотную тем, что в университете не нашло поддержки. А что едут в деревню, так это чтобы меньше отвлекаться на постороннее и несущественное.
- Спонсор у меня солидный! – говорил он, обнимая встревоженную жену. – С голоду не пропадём. А когда получу первые результаты, тогда... нас примет любая столица мира! Ещё просить будут! – восторженно закончил он.
Вера, которая давно оставила работу аптекаря, посвятив себя семье, натянуто улыбалась, пыталась быть оптимистичной. Мужу особо не возражала, но покидала удобную городскую жизнь без восторга. Только маленькая Людмила, узнав, что увидит живых коровок, поросят и гусей-лебедей (любила русские народные сказки), очень обрадовалась и долго выпытывала у отца, когда же она всё это увидит.
За окном ощутимо припекало летнее солнце. Городская суета временно притихла, дожидаясь вечерней прохлады, когда сборы закончились. Оставив квартиру под присмотром соседей, семья ехала к новому месту жительства на “Жигулях” в сопровождении гружёного “КАМАЗа”, вёзшего вещи. Афанасий предварительно побывал в новой лаборатории и остался чрезвычайно доволен: все его пожелания были выполнены. Асмодей даже выделил ассистента-помощника Олега, молчаливого, очень исполнительного и, похоже, толкового парня.
Усадьба располагалась особняком на краю села и была огорожена  деревянным забором, ещё не потерявшем свою свежесть. Сам дом, который Роман приобрёл ещё прошлым летом и провёл ремонт с нужными достройками, состоял из двух половин: жилой и собственно лаборатории. В доме имелось всё для нормального проживания: газ, вода, туалет, ванна. Такие удобства обошлись в копеечку, но Асмодей денег не пожалел: цель того стоила.
Когда выгрузились и разложили вещи, не удержались и обследовали новое место проживания.
- Смотрите, как здесь здорово! – указывая на зеленеющий вдали лес, желтеющее рожью поле, коршуна, торжественно парящего над сельским простором, восторженно говорил Афанасий притихшей жене и сияющей, так и рвущейся побегать, дочери. Вера ещё не приняла душой произошедшую перемену. Слушая мужа, она задумчиво улыбалась и старалась не показывать своё настроение. Для неё было главным, чтобы ему было удобно  заниматься своей исследовательской работой. Она уж потерпит...
Незаметно прошло лето и наступила зима...
Афанасий Никитович полностью окунулся в работу. Довольно быстро сработался с Романом и с помощником Олегом. Опыты следовали один за другим, и результат не заставил себя ждать: как раз к рождеству появился первый клон – серая домашняя мышка! Радости не было предела! Забыли и про праздник, и даже элементарный  обед. И погода установилась под стать настроению: выпал лёгкий, ватный снег и природа стала сказочно красивой.
- Завтра принесу ткань засушенной мыши, клетки которой восстановлены моим методом. Извини, но его суть я пока раскрывать не стану: мы ещё мало работаем вместе, - глядя на юркую, клонированную мышь, бегающую по клетке, сдерживая волнение, размеренно говорил Роман своему коллеге.
- Да, если получится с восстановленными клетками, то... мы просто гении! – не скрывал своих чувств Афанасий и спонтанно пожимал руку шефу – так он мысленно называл Романа. – Я не ожидал, что мы так скоро выйдем на результат.
- Меня радует Ваш оптимизм и то, что я не ошибся в своём выборе. Впереди нас ждёт невероятное открытие, я в этом не сомневаюсь.


Глава 4. Суррогатная мать.

В этом месте речка выпрямлялась, и её течение успокаивалось. Заросшие камышом и осокой берега, издали напоминали давно нестриженые бакенбарды сказочного демона, а маленькие островки, что чернели на средине русла, пучились наподобие глаз. Плакучие ивы и вётлы, склонившиеся к воде, казались космами зелёных волос, ниспадающих на плечи-берега этого старца.
Именно такие образы наполняли Дарью, сидевшую на  утонувшем в высокой траве берегу. Обняв колени и устремив взгляд синих глаз на гладь реки, она наслаждалась открывшимся видом. Сюда приходила всегда, когда появлялась свободная от крестьянских забот минута. Солнце стрелами посылало последние лучи из-за полоски леса, темнеющего далеко за рекой; красило цветастой радугой высокие облака, и вместе с девственной благодатью вселяло в женщину покой и умиротворение. Мысли текли размеренно, и душа отдыхала.
На роду Дарье было написано невезение. Она и появилась на свет поздно у пожилых родителей. Мать умерла в роддоме, а отец с горя запил. Первые месяцы жизни так и провела в больнице, пока папаша однажды протрезвел и изволил забрать своего дитя. Что бы стало с девочкой дальше, можно только гадать, да только соседка, сердобольная бабка Анфиса помогла и доглядела малышку. Отец же так и не пережил горе и сгорел от зелёного змия в полном смысле этого слова. Как-то гнал самогон, тут же возле аппарата пил и спал. Случившийся пожар уничтожил всё подворье и самого хозяина. Благо Дарья спала у бабушки Анфисы.
Так с ней и осталась...
Выросла Дарья в некрасивую девушку с нескладной фигурой. В детстве часто болела, отчего цвет лица отличался повышенной бледностью. Глаза казались запавшими, а острый нос был заметно длинноват. Волосы реденькими космами спадали на плечи и делали девушку старше своих лет. В школе её даже дразнили бабой Ёшкой, и мало кто из девочек отваживался с ней дружить. Так в одиночестве и росла. Однако где-то в глубине тлела и согревала душу мечта – стать красивой, выйти замуж за видного мужчину и нарожать кучу пригожих детей! Такая надежда зародилась, когда по телевизору увидела знаменитую певицу, которая после долгого перерыва вновь заблистала на сцене. Перемена, произошедшая с артисткой, поразила Дарью – вместо откровенно длинного носа и угловатого лица, она увидела кругленькое, кокетливое личико с маленьким, аккуратненьким носиком! Пластическая операция! Вот она, возможность изменить себя и свою жизнь!
С этой мечтой Дарья закончила школу, похоронила свою опекуншу, бабушку Анфису, и пошла работать в колхоз на ферму. Сразу же начала собирать деньги на будущую операцию. Сколько понадобиться, Дарья не знала, но справедливо полагала, что много. Через год посчитала то, что накопила, и поняла - не скоро сбудется её мечта. Всё же решила не отчаиваться и продолжать начатое.
Здесь, на берегу реки, она представляла, какой станет красивой и как все парни села будут бегать за ней как привязанные телки. Будут петь серенады и страдания под окном. Она же останется непреступной и выберет самого достойного, красивого и работящего. И пусть над ней посмеиваются эти молодые “бычки”, она всё перетерпит, перегорюет ради будущего...
Что к ней подошли, Дарья скорее почувствовала, чем увидела. Она инстинктивно обернулась – возле неё стоял мужчина с лицом священника: оно было спокойное, умное, окаймлённое густой опрятной бородой. Мужчина улыбнулся и сказал:
- Вечер добрый, Дарья!
- Добрый...
- Красиво здесь! Дышится вольно и думается спокойно...
- Да... – удивлённо смотрела девушка на незнакомца. – Что-то я Вас не припомню?
- Это не важно. Главное, что я о тебе знаю и у меня есть серьёзный разговор! Зовут меня Романом...
Солнце совсем спряталось, с речки подул прохладный ветерок и тронул волосы девушки. В наступающих сумерках черты её лица сгладились и выглядели даже симпатичными, по-своему. Дарья резко поднялась на ноги и вопросительно посмотрела на незнакомца.

Ту, которая выносит и родит клонированного святого, найти оказалось не просто. Роман приезжал в город, покупал рекламные проспекты и газеты, просматривал их и давал объявления. Но желающих поработать суррогатной матерью оказалось совсем мало, и все они не отвечали требованиям, которые он установил. Это должна быть женщина до тридцати лет, одинокая, с неиспорченным здоровьем, ведущая приличный образ жизни. Попадались же женщины порочные: пьяницы, проститутки, бомжихи с букетом болезней, одинокие неврастенички и тому подобное. Он ходил по улицам, присматривался к девушкам, женщинам и всё больше понимал, что зашёл в тупик! А время торопило. Могильный успешно работал, Антоний и Кирилл полностью готовы к операции по изъятию частицы мощей святого!  Ему казалось, что он хорошо разбирается в людях, женщинах, и, прогуливаясь по паркам, площадям и скверам, увидит ту, которая захочет заработать деньги в таком деликатном деле. Лица были разные: грустные, озабоченные, добрые, злые – но не те, не те... Это подсказывала интуиция и опыт психолога.
И тут помог случай...
В тот день Роман возвращался из города на своём стареньком “Москвиче” и невесело обдумывал ситуацию с суррогатной матерью... Это село пересекалось дорогой, ведущей к его лесной резиденции, и отличалось плохим, разбитым асфальтом. Роман поневоле ехал медленно, старательно объезжая многочисленные ямки. На окраине он рассеянно посмотрел на группу колхозниц, шедших от фермы. Его внимание привлекла девушка, которая шла последней, причём заметно отстав от остальных. У неё было печальное лицо одиночки. Это Роман определил сразу. Присмотревшись, он притормозил, и увидел, что она ещё и поразительно некрасива! “Одинокая некрасивая крестьянка... ” - Роман даже вспотел и пропустил глубокую яму. Автомобиль ткнулся в неё, дёрнулся и заглох. Но этот эпизод уже не испортил настроение: он знал, что нашёл то, что ему нужно.
Быстро завёл автомобиль, развернулся и проследил, где селянка живёт. На следующий день подъехал к колхозному стаду, угостил пастуха дорогими сигаретами и за разговором, ненавязчиво, получил все необходимые сведения о примечательной телятнице.

- Ты ведь хочешь выйти замуж? Иметь детей?
- А кто ж не хочет!
- Наверное, у тебя есть затруднения?
- А у кого их нет! – Дарья отвечала настороженно, с внутренним вызовом: она не любила говорить о себе. – Вы-то откуда знаете обо мне, и что от меня нужно?
- Призвание у меня такое – помогать тем, кому не повезло, и духовно, и материально. Ты одна из них.
- Духовно?... Так Вы, Роман, священник?
- В некотором роде. Я возглавляю христианское течение, которое стремится восстановить первоначальные каноны христианства, в их истинном смысле!
- Странно... Но зачем я Вам. В Бога я не верую, даже в комсомоле состою. И затянуть меня в свою веру навряд ли Вам удастся... Гордая я...
- К вере ты придёшь сама... позже, а сейчас мне нужна твоя помощь, кстати, небескорыстная.
- То есть за деньги? – встрепенулась Дарья, и её синие глаза блеснули в свете взошедшей полной Луны.
Разговаривая, они шли к деревне, и не замечали, как появились звёзды и вечный спутник безоблачных вечеров – Луна.
- Да, и немалые!
Опытный Асмодей заметил перемену в настроении девушки и понял, что нащупал её чувствительную струну. Однако все карты раскрывать сразу не стал. Когда подошли к автомобилю, который одиноко темнел у дороги, он сказал:
- Я предложу тебе работу чисто женскую, но с определёнными ограничениями и условиями, которые, в принципе, не являются обременительными, даже приятными, но потребуют неукоснительного соблюдения. Зато за год ты заработаешь приличную сумму денег и сможешь устроить свою жизнь получше, чем в телятнике. А у богатой невесты всегда найдутся женихи, как ты понимаешь!
- Интересно, интересно... – дрожащим от внезапного волнения голосом, явно смущаясь, повторяла Дарья.
Она умерила свой норов и уже выглядела растерянной, потому как не знала, что ответить на предложение незнакомца. Но он опередил девушку:
- Я загляну к тебе через денёк, а ты настройся и обдумай в целом: пойдёшь ли ты на то, чтобы жизнь твоя круто изменилась.
- Так что же от меня нужно? – почти вскрикнула она.
На что Роман спокойно ответил:
- Через денёк!
Пожал девушке руки, перекрестил её и сел в автомобиль.
Долго ещё Дарья смотрела на оседающую по дороге пыль и удаляющиеся красные огоньки. Потом вздохнула, подняла глаза на усеянное яркими точками небо, передёрнулась от вечернего озноба и в задумчивости, неторопливо пошла домой. Навстречу ей из дворов неслось мычание пришедших с пастбища коров, лай собак и кудахтанье запоздавших на насест кур...

Глава 5. Начало.

Всё прошло, как было задумано, хотя и с накладкой, что часто случается в непростом, серьёзном деле. Впрочем, это выяснилось позднее и последствий не могло иметь... Так казалось вначале...
Кирилл остался страховать у двери, а Антоний, сдерживая внутреннюю дрожь, уверенно направился к мощам, расположенным в центре на специальном пьедестале в небольшом металлическом ящике. Хранилище было разукрашено позолоченными узорами и закрыто сверху сверхпрочной стеклянной крышкой.
Он уже успокоился, представив твёрдый взгляд своего духовного наставника и его последние напутственные слова, поэтому все действия совершал уверенно и профессионально. Даже уличный свет, проникающий в собор сквозь стёкла купола и узкие высокие окна, не отвлекал. А многочисленные картины с библейскими эпизодами и ликами святых, по которым стелились светлые полосы, старался вообще не замечать. Только чутко прислушивался к тяжёлой, напряжённой, как стальная струна, тишине. И всё-таки сердце стучало учащённее обычного, а затылок заметно влажнел. Это несмотря на то, что Антоний прошёл специальную психологическую подготовку как исполнитель важного этапа задуманного.
Чёткими движениями отключил сигнализацию, открыл незаметную для непосвящённых дверцу, набрал шифр на кодовом замке и с удовлетворением услышал щелчок! Плавно поднял крышку... Нащупал кисть руки и почувствовал шероховатость высохшей кожи. “Есть!” – подумал с удовлетворением и второй рукой достал нож. Кожа поддалась легко. Вскоре отрезанный кусочек лежал в целлофановом пакете.
И тут Антоний увидел слегка согнутый палец, который лежал незаметно в уголке, но почему-то выглядел светлее остальных останков и будто подзывал к себе. “Для надёжности отрежу и оттуда, - со спонтанной решимостью подумал он, - учитель похвалит!” Но только нож коснулся пальца, как в глазах проскочила яркая вспышка! И он на мгновение потерял сознание. Очнулся от звона в затылке. Похоже, отключался на секунды, так как остался на ногах. Помотал головой, проясняя взгляд, оглянулся и лихорадочно, преодолевая слабость в теле, поторопился закончить. Для чего всё проделал в обратном порядке в ускоренном темпе.
Когда они с Кириллом снова заняли место в коморке под лестницей, с улицы донёсся звон колокола часов, установленных в здании городской ратуши. Наступила полночь...

Через неделю после описанных событий средства массовой информации всего Мира разнесли шокирующую новость: при просмотре записей скрытых кинокамер, установленных в знаменитом соборе Ватикана, определили, что кто-то ночью вскрывал хранилище мощей известного святого! Подробностей не сообщалось, только отмечалось, что останки все на месте и ничего не украдено. Проводится тщательное расследование инцидента с проверкой всех служителей собора, усилена охрана, заменена сигнализация...

*  *  *
Шум леса ласкал слух мелодичной песней со своей неповторимой гармонией. Звуки то глухо тянулись, то вдруг резко обрывались и отзывались высокими тонами где-то в вышине, в верхушках сосен. Затем неслось низкое у-у-у, подхватывалось ветром и стремительно взметалось вверх свистящей свирелью! Так слышалось и  ощущалось Роману, совершающему свою вечернюю прогулку по лесной тропе. День выдался, пожалуй, самым удачным за последнее время, отчего душа пела! Всё необходимое для  начала процесса воскрешения святого-апостола  было собрано здесь, в лесной резиденции: кусочек кожи, доставленный Антонием и Кириллом из собора Ватикана и женщина, суррогатная мать, простая крестьянка Дарья, которая должна выносить и родить. Это будет только начало. Если воскрешение, то есть рождение, пройдёт успешно, то впереди ждут новые, великие события и последствия! Многое может измениться с возвращением основ христианства...
Лавина мыслей и планов обрушилась на Романа. Захватывало дух! Хотелось вместе с чарующими звуками взлететь туда, за верхушки деревьев, и парить в бесконечном божественном пространстве.
Радовало, что удалось решить вопрос с суррогатной матерью. Когда Дарья услышала сумму, которую она получит за то, что выносит чужое дитя, причём с получением солидного аванса, то думала не долго. Она и жить согласилась здесь в лесном доме, чтобы находиться под присмотром, исключив всякие случайности. Ребёнок-то был от важной, богатой особы. Так ей пояснил Роман.
Но самое главное - удалось со второй пробы оживить нужное количество клеток, над которыми уже поколдовал Афанасий Никитович. Результат обнадёживал. На завтра намечается основной этап: помещение оплодотворённой яйцеклетки с клоном в чрево Дарьи. А потом... Всего лишь девять месяцев!... От восторженных мыслей у Романа голова шла кругом! Он остановился и с блаженной, детской улыбкой присел на мшистую землю...

После приезда из Италии и вручения учителю частицы мощей, Антоний почувствовал, как сильно устал. Получив лестные отзывы в свой адрес и благословение на будущее, удовлетворённый, он отправился отдохнуть в свою спальню. Кирилл уже давно спал после сытного обеда.
Снимая рубашку, Антоний почувствовал в нагрудном кармане нечто твёрдое. Удивлённо вскинул глаза и торопливо полез туда рукой. То, что достал, поразило! В маленьком целлофановом пакетике проглядывался кусочек, вероятно, кожи. ”Я же отдавал учителю! – жаром пахнуло в висках. – Неужели это... Но я совершенно не помню, чтобы отрезал от того... пальца... Впрочем, чего это я всполошился?” Антоний разглядывал пакетик и мучительно обдумывал, как с ним поступить. Причину своих сомнений понять не мог. Ну, проявил инициативу, ну, для страховки отрезал ещё один кусочек кожи, правда, с другой кисти... А что-то волновало, вселяло тревогу, не  давало просто пойти к учителю и всё рассказать. Он осторожно держал пакетик и явственно ощущал, как  тело пронизывали электрические импульсы. Такого ему до сих пор не приходилось испытывать...
“Однако жаль будет, если этот кусочек не пойдёт в дело!” – решительно поднялся Антоний на ослабевшие ноги. Заправил рубашку в брюки, положил пакетик в карман и направился к двери. Дальнейшие действия совершал как в полусне, в полузабытье, потому как пошёл не к... учителю.

Подготовка завершалась! Чтобы лучше контролировать ход дела, Роман перевёз необходимое лабораторное и медицинское оборудование в свою резиденцию. Сюда же на этот ответственный период перебрался и профессор, оставив на время семью. Рассматривая под микроскопом результаты своих многодневных трудов, Афанасий Никитович испытывал тот особенный озноб, который охватывает увлечённого человека в предчувствии успеха, научной удачи. Его даже не смущало, что он не поставил в известность своего покровителя-благодетеля Романа Витальевича и решился на усложнённый эксперимент: поместить в Дарьино материнское ложе две яйцеклетки! Такая мысль мелькнула у него спонтанно, когда в кабинет буквально ворвался с неестественно горящими глазами Антоний. Парень был очень взволнован и, протянув целлофановый пакетик, путано объяснил, что в нём находится.
- Я ничего не сказал об этом... учителю... Пусть впоследствии всё обернётся сюрпризом... Если Вы, конечно, как-то... сможете...
Говорил Антоний обрывками фраз, постоянно запинался. Не закончив свою странную речь, он всунул в руки профессора пакет и быстрым шагом, почти бегом, вышел вон. Афанасий Никитович хотел  уточнить, но парень уже хлопнул дверью. Пожав в недоумении плечами, профессор вернулся в лабораторию. На вопрос ассистента Олега, кто приходил, ответил невнятно и отправился к своему рабочему столу. Вскоре, подготовленный соответствующим образом материал лежал под микроскопом.
“Как хорошо сохранились клетки! – поразился он. – Надо бы проверить их возраст: может они принадлежат современному человеку?” Прибор для проведения соответствующего анализа имелся, так как на его приобретении в своё время особо настаивал учёный. “Материал для клонирования должен быть абсолютно безупречным в смысле его древнего происхождения. Здесь нельзя ошибиться!” – обосновывал свои доводы Афанасий Никитович перед Романом.
Кожа была настолько древней, что он повторил проверку несколько раз. Результат не менялся... “Поразительно! Поразительно... – тёр лоб учёный. – Тогда попробуем родить двойняшек! То-то будет сюрприз для шефа! И экономия немалая...”
День, когда наметили операцию с Дарьей, выдался солнечный и безветренный. Лес притих, словно ожидая чего-то чрезвычайного. Но без происшествий не обошлось – исчез Антоний! Эту новость принёс Кирилл.
Асмодей, занятый своими мыслями и планами, в то время был в отлучке, в городском офисе “Воскрешенцев”. Текущие вопросы деятельности секты он давно передал своему помощнику в Нью-Йорке. Связь с ним поддерживал через офис, находящийся в аптеке. Здесь трудились три человека: заведующая, которая дополнительно выполняла функции секретаря секты (получала и обрабатывала корреспонденцию из Америки), и два работника. Сюда Роман наведывался каждую неделю, чтобы время от времени осуществлять общее руководство сектой.
Когда Кирилл с озабоченным видом доложил ему об Антонии, Роман не придал событию особого значения. Ну, отлучился парень куда-то, хотя и не принято такое без уведомления начальства. Страшного ничего нет: объявится сам. Кирилл хотел ещё что-то добавить, но не привыкший много говорить, замялся... Да и момент был не подходящий для плохих новостей.
Операция по вживлению в Дарью клонированных оплодотворённых яйцеклеток прошла успешно! Женщину поместили в лучшую, заранее подготовленную комнату. Постоянное, круглосуточное наблюдение за ней поручили Олегу при неизменном контроле как Афанасия Никитовича, так и Романа Витальевича.
Дарья достойно прошла медицинское испытание. Лишь бледность и бескровные губы напоминали о прошедшем волнении. В глазах же светилось спокойствие и тихая радость. Она даже похорошела, потому что верила своим покровителям и надеялась только на положительный исход.
Прошло несколько дней...
Роман встал с утра как обычно свежий, выспавшийся. Привычно сделал короткую зарядку и отправился в ванную. По дороге ему встретился взъерошенный Кирилл. Он нервно покусывал губы и тяжело дышал:
- Учитель! Беда! Только что по телеку в наших новостях... того... Антония нашли...
- Не тяни! Что значит нашли, кто и где нашёл? – всполошился и Роман, раздражаясь медлительной речью соученика.
- Наш лесник... Антония... мёртвым... в лесу...
Это был не гром, а торнадо среди ясного неба! И дело  не только в том, что Антоний был одним из лучших в секте, а факт самой смерти. Сразу же возникал вопрос: была ли смерть случайной или насильственной? А может самоубийство?... При любом варианте знак был плохим, особенно в настоящий момент, когда работа по воскрешению вступила в завершающую стадию.
Наскоро позавтракав, собравшись с мыслями, Асмодей отправился в город и осторожно прозондировал  в милиции подробности об Антонии. Сам показываться не стал, а отправил в “разведку” одного из надёжных сектантов, который представился дальним родственником погибшего. На удивление, следователь, ведущий дело, охотно озвучил версию смерти Антона Степановича Видова (личность была установлена по паспорту) - поражение током большой мощности. Так как на месте трагедии электричества, в виде линий электропередач или иных электрических сооружений не обнаружено, то причиной поражения могла быть только молния!
- Внутренности практически полностью обуглились, - печально покачал седой головой бывалый сыщик, глядя прямо в глаза родственнику, и добавил: - Медэксперт отметил, что такое обширное поражение молнией встречает впервые...  Так-то...
- Грозы, как и дождя, по-моему, в нашем районе уже давно не наблюдалось, - почесал затылок “родственник”, стараясь припомнить, когда же блистали грозы в последний раз.
Сыщик замялся, повертел глазами и согласился с доводом:
- Мы на это тоже обратили внимание, но других объяснений факту смерти вашего близкого... не находим. Природа сейчас преподносит такие курьёзы, что может быть всё.
У следователя, очевидно, было хорошее настроение, и он пустился в пространные рассуждения о последствиях глобального потепления. В конце концов, они с сектантом расстались по-дружески.
Внимательно выслушав “разведчика”, Роман остался в недоумении и даже некотором смятении: он тоже не припомнил грозы в тот день. Оставалось верить мнению компетентных органов. На этом история с Антонием закончилась. Последующие дела закрутили Асмодея, и вскоре он уже не вспоминал о неожиданной смерти своего подчинённого.

Глава 6. Рождение.

Зима выдалась холодной и показалась бесконечной. Скрип промёрзших деревьев доносился даже через двойные ставни и толстые шторы. Ветер гудел зло и угрожающе. Иногда его перекрывал вой голодного волка-одиночки, случайно забредшего в этот лес в поисках добычи, которой здесь практически не водилось. Вскоре завывания зверя прекратились, очевидно, отправился ближе к людям или в поисках собратьев - даже зверю одному выживать трудно.
Весна наступила настолько резко, что поначалу воспринималась как выверт природы. Ещё с вечера кусался мороз, а воздух, тяжёлый, застывший, висел маревом между деревьями. Но к утру подул южный ветер, принеся с собой полчища серых облаков, которые осыпались сначала снегом, а потом мелким дождём. К обеду выглянуло солнце, и природа возрадовалась долгожданному теплу: облегчённо улыбнулась капельками росы на ветках и бликами луж на мокрых дорогах; заморгала подтаявшей речкой, зазвенела птичьими перепевами и пахнула терпкими ароматами прошлогодних трав...
В резиденции Асмодея уже неделю царило повышенное оживление, вызванное не столько весной, сколько ожиданием знаменательного события - Дарье подошёл срок рожать! По этому случаю Роман из города привёз в помощь профессору медсестру-акушерку Зинаиду Федосеевну, молодую женщину с подчёркнуто приветливым лицом. Роды собирался лично принимать Афанасий Никитович. Намеревался поучаствовать и глава секты, но профессор его отговорил: и для роженицы, и для успеха дела будет лучше, если присутствующих при таком событии будет поменьше.
- Лишний человек в операционной вносит долю нервозности! – пояснял он шефу. – А наш эксперимент должен быть застрахован от любой случайности. Ведь положили сколько труда и времени не для того, чтобы сейчас поспешить и напортачить.
- Ну, хорошо! – с трудом соглашался Роман, хотя его задевало: всё же он тоже был медиком и кое-что разбирался в гинекологии. – Буду ждать в коридоре.
Живот у Дарьи был настолько большим, что она ходила с трудом. Роман с умилением поглядывал на женщину, оберегая её от всего постороннего. За эти девять месяцев невзрачная крестьянка стала для него самим дорогим человеком. Более того, часто Роман ловил себя на мысли, что Дарья так похорошела, что начинает нравиться как женщина, а не просто исполнительница его мечты.
В свою очередь и с ней происходили внутренние изменения. Вначале она относилась к будущему ребёнку как к чужому, не своему. Но, по мере того как время шло и плод давал о себе знать всё настойчивее, суррогатную мать стали посещать иные чувства. Ребёнок шевелился, толкался изнутри, вызывая в душе и сердце матери нежность и ту особенную любовь, которая заставляет женщину идти на любые испытания и лишения ради своего, кровного дитя!
Чем ближе подходил срок рожать, тем чаще Дарью одолевали тревожные мысли: не хотелось ей отдавать младенца родителям-заказчикам. Эти люди ей представлялись холодными и злыми. К тому же она никогда их не видела. “Так им, наверное, нужен малыш, если они и глаз не кажут! – с раздражением думала будущая роженица. – Хоть бы поинтересовались, как я себя чувствую, как проходит беременность. И вообще, кто на свет появится. Роман сказал, что должен быть мальчик! Кормилец, защитник...” Последние мысли наваливались теплотой и отзывались в сердце трепетным звоном.

Лучик солнца пробрался через маленькую щель занавесок и уверенно заскользил по руке Дарьи. Вздрогнув, она проснулась. С грустной улыбкой посмотрела на весенний утренний привет и поморщилась, вспомнив сон. Виделось ей неприятное. Что именно, вспомнить не могла, но ощущение было тягостное, даже плакать захотелось. Толчок в живот напомнил ей: она не одна и  не стоит думать о плохом. Женщина погладила живот, прислушалась и снова грустно улыбнулась, чувствуя, как тяжесть внизу нарастает. Дарья подумала:  надо бы встать, но нытьё перешло в резкую боль. Она невольно вскрикнула и поняла, что самой ей не подняться. Словно услышав её мысли, открылась дверь, и в спальню стремительно вошёл Афанасий Никитович...
В операционной, на акушерском столе, металась Дарья. Возле неё стояла Зинаида Федосеевна и профессионально, привычно успокаивала, гладя по голове. Профессор заканчивал последние приготовления. Ему помогал ассистент Олег. Роженица, сдерживая крик, застонала, закусила губу, и роды начались!
Роман в волнении ходил перед дверью операционной, с силой сжимая кулаки. Он то порывался войти, то, подумав, махал решительно рукой и снова начинал свой марафон. В голове проносились мысли возвышающие, великие. Иногда ему виделось, что он сам становится святым. Впереди ожидалось бессмертие! Слава!
...Первый мальчик появился бесшумно. Он лежал спокойно на руках, не издавая ни звука! Афанасий Никитович даже заволновался и слегка шлёпнул малыша по миниатюрной попке. Тот моргнул глазами и засопел.
- Жив, курилка! – обрадовано воскликнул профессор, передал его в руки акушерке и занялся вторым ребёнком.
Оказалась девочка. Она усиленно махала ручками и ножками, мешая отрезать пуповину, и пронзительно кричала:
- Прыткая и голосистая какая! – любовно приговаривал врач.
Дарья, которая постепенно приходила в себя, слизывала солёные капельки пота с пересохших губ и с умилением наблюдала за рождением детей. То ли от родового стресса, то ли от волнения, но голова у неё вдруг налилась жаром, глаза затуманились, и она стала терять сознание. Что-то похожее стало происходить и с профессором. Почувствовав сильное головокружение, он успел передать второго младенца акушерке и, обхватив голову руками, покачиваясь, неуверенно сел на кушетку...
Очнулся с компрессом на лбу. Рядом сидел Роман и с тревогой в глазах держал руку профессора, проверяя пульс.
- Как Вы себя чувствуете? – участливо спросил Асмодей.
- Уже лучше, хотя поташнивает. Очевидно, переволновался: момент уж очень знаменательный. Как ведут себя дети? – оглянулся Афанасий Никитович, пытаясь сесть.
- Вы имеете в виду ребёнок?... С ним всё в порядке. Лежит в детской кроватке и спит.
- А второй? Вторая?... Родилось двое! – заволновался профессор и настороженно осмотрел комнату. – Кстати, а где Зинаида? Олег?... Дарья?
- Дарья спит,  приходит в себя... – медленно поднялся на ноги Роман. – А ваших помощников нет. Я посчитал, что Вы их куда-то отослали... по делам... Неужели у нас двойня? – всё более изумлялся Асмодей.
- Конечно! – поднялся и Афанасий Никитович, но почувствовал такую слабость в ногах, что снова сел, а потом и лёг.
- Вам опять плохо? – с тревогой глядя на смертельно бледное лицо коллеги, вскрикнул Роман.
В голове и чувствах началась путаница. Он с трудом понимал происходящее. Могильный утверждал, что детей родилось двое!... Но где второй малыш и куда подевались помощники – Олег и акушерка Зинаида? В мозгу стали проскакивать нехорошие мысли. Вопросы снежной лавиной накрыли Романа, затуманили мозг.
Он обернулся к профессору и почувствовал, как кольнуло в сердце и обдало холодом всё тело – Афанасий Никитович вытянулся, его руки соскользнули с кушетки, белое, как мел, лицо обмякло, и приоткрылся рот... Руки Романа задрожали, и он машинально, по профессиональной привычке медика, приоткрыл веки коллеги – глаза закатились и на свет не реагировали!
- Умер?!... – выдавил страшное слово и услышал, как за окном громыхнул гром.
Звуки приближающейся грозы встряхнули и привели в чувство. Асмодей резко вскочил на ноги и выбежал из помещения. Предчувствуя недоброе, буквально ворвался в комнату, где после родов лежала Дарья с младенцем. На полу валялась скомканная простынь, а кровать была пуста! Лихорадочно подбежал к детской кроватке и застонал от осознания, что произошло нечто ужасное.
Раздался страшный раскат грома, задрожали стёкла и по ним забарабанили крупные капли дождя. Роман стоял как каменное изваяние и не мог сдвинуться с места. В сердце опять кольнуло, только так резко, что он, теряя сознание, медленно, будто нехотя, опустился на пол...

Конец первой части.

Часть вторая. Такие разные...

Глава 1. Испытание.

С появлением младенца привычное течение жизни Алтарёвых резко изменилось. Семья разделилась на две половины: Григорий с Евой и Акулина с Павликом. Первые с радостью приняли малыша, которого Ева предложила назвать Серафимом. Девочка тайком посещала церковь, расположенную недалеко, и ей понравилось имя Серафим, принадлежащее то ли святому, то ли ангелу, во что Ева не вникала. Для неё главное было само имя, в котором слышалось что-то таинственное, божественное!
Павлик очень скоро стал ревновать Еву к Серафиму и, в конце концов, невзлюбил найдёныша. Мачеха же не изменила своему первому порыву и считала, что лишняя обуза семье ни к чему. Она настойчиво предлагала мужу отнести малыша в милицию или подкинуть в какое-нибудь детское учреждение. Но более всего её беспокоило, что Григорий охладел к выпивке! Эта нестыковка в пристрастиях стала причиной дополнительных ссор. Не помогало и то, что муж устроился на работу грузчиком и стал приносить деньги. В доме появилась еда и наметился хоть какой-то порядок.
Была и ещё одна причина для раздражения Акулины: у мальчика оказалась травмированной левая ножка. Очевидно, тогда, в тот грозовой день, ребёнок повредился при падении матери, которая несла его, завёрнутого в одеяльце...

Да, тогда, после родов, Дарья очнулась как от удара и резко поднялась. Голова уже не кружилась, слабость делала тело чужим и неповоротливым. Сопение, которое донеслось из детской кроватки, стоявшей в углу, вывело из оцепенения и придало силы.  Она энергично встала и подошла к ребёнку. Он лежал раскрытым и двигал голыми ручками и ножками. При этом шевелил губками, причмокивал; потешно, с сопением морщил нос и моргал глазками, словно чему-то удивляясь.
Волна тепла и нежности накрыла Дарью. “Это же моё! Моё!...”, - проскочило в голове. Она судорожно оглянулась, потом наклонилась к новорожденному, запеленала в простынку, укутала, как могла, в одеяльце и взяла свёрток на руки. Выглянула в коридор, прислушалась к голосам, доносящимся из операционной, и с отчаянной решимостью направилась к лестнице. Выходная дверь оказалась запертой! Тогда она смело вошла в первую попавшуюся комнату на первом этаже и открыла ставни окна. Положила ребёнка на подоконник, вылезла наружу и опёрлась ногами о край фундамента. Затем вместе со свёртком спрыгнула на землю. Женщина проделала все небезопасные движения настолько проворно и аккуратно, что даже не осознала, как это у неё получилось.
Ей повезло: никто из обитателей дома на пути не встретился. Пройдя через заднюю, запасную калитку забора, которую давно приметила, вскоре  она спешила по лесу прочь, не выбирая дороги, трепетно прижимая к груди дорогую ношу...

- Нам ещё калек не хватало! – дёргаясь головой, багровела от негодования Акулина при очередной разборке с Григорием. – Своих бы выкормить!
Муж, поддерживаемый дочерью, сохранял достоинство и отвечал спокойно:
- Это несчастное дитя послано нам провидением, и я сделаю всё, чтобы его вырастить. Если тебя не устраивает такой вариант, можешь собирать вещи и... скатертью дорога!
- А этого не хочешь! – совала ему под нос дулю уже розовая, с алыми пятнами пьянчужка. – Хата-то приватизирована за мои гроши! Так что выметайся ты со своим выводком и порченым подкидышем!
Скандал продолжался бы долго, но выручала Ева. Девочка доставала из сумки купленную на собранные нищенствованием деньги бутылку пива и звонко провозглашала:
- Предлагаю мировую!
Пар ссоры у спорщиков выходил наружу, они виновато, пряча глаза, садились за стол и молча, сосредоточенно осушали слабоалкогольный напиток.
Так продолжалось до тех пор, пока мальчик не подрос, научился ходить и говорить. Вместе с ним менялась и семья Алтарёвых. Пьянство, благодаря вернувшемуся к нормальной жизни Григорию, вскоре прекратилось, а Павлик стал относиться к “найдёнышу” как к брату. Как-то по весне зашла мачеха тихо в дом и увидела, как Ева разговаривает с Серафимом. Ему тогда уже минуло два годика. Лучи весеннего солнца проникали в узкое окошко, яркими полосами ложились на лица мальчика, подчёркивая его недетскую задумчивость.
- Как ты думаешь, есть ли у кошки душа? – спрашивала девочка, поглаживая котёнка Мишку, недавно подобранного на улице.
- Есть! – неожиданно звонко ответил мальчик. – Только маленькая, кошачья. Поэтому её не хватает на всех, вот и мучается она...
Мальчик протянул руку к котёнку и стал его нежно гладить. Лицо его снова стало задумчивым. Акулина посмотрела на детей и испытала внутреннее волнение. Да, у этого мальчика ещё маленькая душа, но почему-то она так изменила их жизнь, что всё кажется невероятным. Однако, это так! В это мгновение женщина явственно ощутила, что стала другой. Она устало улыбнулась и громко сказала:
- А ну-ка бежите ко мне! Я принесла кое-что вкусное!
Из соседней комнаты выглянул Павлик. Ева первой бросилась к мачехе, а Серафим, заметно хромая, поковылял за ней.  Скоро дети обступили Акулину и получили от неё по шоколадной конфетке!
Когда вечером пришёл Григорий, он был приятно удивлён, что его встречала вся семья вкупе, встречала так радостно и дружно, что он даже прослезился.

Прошли годы...
Заканчивалось лето. Пылающей зарёй светилось воскресное утро, и в доме нарастала ранняя суета. Ангелина споро готовила завтрак, Григорий носил воду на кухню, дети во дворе шаловливо брызгались возле кадки холодной воды. За летние месяцы Павлик вытянулся в долговязого, угловатого подростка, а Ева ещё с зимы округлилась и налилась сочным соком зреющей девушки. На этом фоне молодости и здоровья маленький, с подогнутой ногой и наметившейся сутулостью, Серафим смотрелся невзрачно. Только глаза да взрослая серьёзность красили подросшего найдёныша. Однако, мальчик не мог этого знать. Он стоял в сторонке, смотрел на брата и сестру и еле заметно улыбался. Душу его грело ощущение необычности сегодняшнего дня – они с Евой пойдут в церковь! А через несколько дней ждала школа!...
Если бы кто-нибудь, знающих это семейство лет семь назад, когда дом напоминал притон пьянчуг, заглянул бы в него сейчас, то поразился! В самом доме дышало уютом и опрятностью. Внутренняя обшарпанность и протекающая крыша ушли в небытиё. А, главное, сама семейная атмосфера изменилась: за столом говорили на самые разные житейские темы, обсуждали планы на выходные дни и пили чай, а не вонючий самогон!
То, что Ева поведёт Серафима в церковь, не обсуждали, считая это прихотью своенравной девушки и данью её детским похождениям. В Бога в семье не верили и к религии относились нейтрально.
- Только не долго! – попросил Григорий Еву. – Не забывай, что мы сегодня идём собирать виноград. Ты его, кстати, любишь!
- Туда и назад! – обернулась девушка, придерживая за руку хромающего Серафима.
Откуда появилась идея сходить в церковь, в которую она уже давно не заглядывала, Ева и сама не знала. Может священник, которого они с Серафимом встретили, возвращаясь со школьного собрания первоклашек, подтолкнул к этой мысли. А, может, сам мальчик! Иногда он становился таким серьёзным, задумчивым, словно какая-то мысль крутилась у него в голове и не находила выхода. Лицо с печальным, умным взглядом, казалось Еве в такие минуты неземным, потусторонним. Такие вот странные ощущения появлялись у неё в отношении найдёныша. “Переживает за свою убогость и хромоту...”, - с грустью думала девушка, которая возилась с ним больше всех.
Церковь встретила Серафима теми особыми запахами свечей, ладана и благовоний, которые отличают святые места от обыденных, бренных! На миг он замер на входе и даже растерялся. Но Ева уверенно повела мальчика к столику со свечами. Дальнейшее для мальчика проходило как во сне. Со свечкой в руках он испытывал заметное головокружение и даже покачивался. Лики святых расплывались, пряный воздух дурманил, и Серафиму казалось – ещё немного и он потеряет сознание. С трудом собрался и резко встряхнул головой. И тут его затуманенный взгляд встретился со строгими и внимательными глазами седого старца, изображённого на иконе, висящей почти в центре иконостаса! В голове мальчика проскочила вспышка, он покачнулся и... словно проснулся. Мысли стали ясными, тело обрело лёгкость, а души коснулось нечто радостное и возвышенное.
Серафим улыбнулся, глубоко с облегчением вздохнул и повернул прояснившийся взгляд к Еве:
- Как здесь радостно и легко дышится!
- Место-то святое, - назидательно ответила девушка, которая  с любопытством оглядывалась по сторонам и не замечала состояния мальчика. - Некоторых даже исцеляет. Был здесь как-то случай...
Она вполголоса стал рассказывать  местную бывальщину, но он её не слышал. Ему казалось, что всё его существо наполняется новыми ощущениями и чувствами, к которым он невольно прислушивался и пытался их понять.
Это первое посещение церкви осталось в памяти и душе Серафима навсегда. Оно изменило его и повлияло на всю дальнейшую жизнь. Будто крепкая незримая нить связала клона, как посланника ушедшего в века святого, с его божественными истоками. Что до сих пор было потенциальным, возможным – стало действительным.
Возвращался Серафим быстрой походкой, даже хромал не так заметно, чем удивил Еву:
- Похоже, и на тебя подействовало с пользой!
- Божий указующий перст! – загадочно ответил Серафим с лёгкой искоркой в глазах.

*   *   *
Понедельник начинался, как и водится с этим днём недели, тяжело - заболела Ева. Баловство с холодной водой не прошло даром: у девушки потекли сопли, поднялась температура и насел кашель. Простуда прихватила так серьёзно, что Акулина не пошла на работу, вызвала “Скорую помощь” и принялась самостоятельно лечить больную липовым чаем. Павлик отправился в школу, Григорий на работу, а Серафим помогал мачехе: сидел возле Евы, подавал чай и менял компрессы. На мягкое урчание автомобиля никто не обратил внимание, как и на режущий скрип затормозивших покрышек.
Дверь резко открылась, и в неё ввалились два рослых типа, одетых в одинаковые, безупречного покроя красные костюмы и с тёмными очками на широких лицах.
- Где хозяин! – перекатывая челюстями жвачку, прогорланил первый (второй остался у двери).
Серафим в недоумении поднял голову, а Акулина выглянула из кухни.
- На работе...
Громила слегка замялся, даже терзать жвачку перестал. По низкому лбу проскочила морщинка. Затем он ещё интенсивнее заработал челюстями и прорычал, не раскрывая рта:
- Я так понимаю, ты его баба?... Передай мужику, да и себе заруби где-нибудь, земля под вашими хибарами  выкуплена, и скоро тут начнётся крутая стройка. Вам даётся пара дней, чтобы  испариться и не мешать. Советую посуетиться и без выкрутасов. Шеф не любит лишних беспокойств и необоснованных проблем, так?
Нежданный гость криво ухмыльнулся и глянул на своего напарника. Тот в ответ осклабился и кивнул. Парни ещё с минуту постояли, брезгливо осматривая помещение. Перекинулись словами на непонятном жаргоне и, резко развернувшись, удалились, оставив приторный запах дезодоранта, с резким привкусом прогорклого мужского пота.
Акулина, широко открыв глаза, так и осталась немой в кухонном проёме, а Серафим не столько понял, сколько ощутил, что надвигается беда! Ева всхлипнула под его рукой...
Вечером, когда вернулись мужики, горячо обсуждали новость. Вспомнили, что в посёлке давно происходили странные вещи: весь район обгородили основательным забором из металлического жестяного шифера, появилась мощная строительная техника, многие дачники суетливо бегали, что-то увозили, о чём-то спорили...
Бывшие друзья-алкоголики, когда притон у Алтарёвых закрылся, разбежались по другим злачным местам, а с остальными дачниками они так и не сдружились. Вот и пропустили момент надвигающейся угрозы.
- Это же произвол! – возмущался Павлик. – Земля ведь законно принадлежит нам?
- Конечно законно! – ответила за мужа Акулина, демонстрируя семье бумаги на дачную землю. – Надо идти в исполком, заявить в милицию.
Григорий хмурился, кряхтел. Сомневался он в возможности отстоять дом и землю.
- Похоже, тут замешаны серьёзные люди... Нам с ними тягаться бесполезно... Никто и ничто не поможет.
- Куда же мы пойдём, папа? – сморкаясь, воскликнула Ева. – Надвигается осень!
- Вот именно! – поддержала мачеха. – Надо бороться. Пусть хотя бы скомпенсируют нашу дачу.
- Вот насчёт компенсации ты правильно надумала! – приободрился глава семьи. – За это и будем бороться. Они не обеднеют, а нам подмога будет.
На том и порешили. На следующий день Акулина опять не вышла на работу, а отправилась в поход по государственным инстанциям. Проходила да вечера и вернулась уставшая, но удовлетворённая.
Ветер гонял по ухабистым дорожкам жёлтые листья. Находил дождь, и отовсюду веяло сыростью и унынием. Тем не менее, все были обрадованы итогами хождений поворотливой мачехи. Перестав пить, она обретала былую уверенность и напористость.
- Дудки им! – скрутила Акулина кукиш в сторону двери. – В юридическом отделе горисполкома мне сказали, что фирма, скупившая наш участок, должна скомпенсировать потерю по рыночной стоимости! А земля у нас, оказывается, дорогая, так как в черте города. И будут здесь строить отель на пять звёздочек. Вы понимаете, что это значит! – радостно блестели глаза у женщины.
- Ну, слава Богу... – выдохнул облегчённо Григорий. – Авось прорвёмся.
Все повеселели и с восторгом смотрели на мачеху. Сейчас она казалась волшебницей. Вот только Серафим был задумчив и серьёзен. Его не покидала необъяснимая тревога.
Прошли отведенных два дня...
Вокруг уже вовсю кипели подготовительные работы: сносились мощными бульдозерами дома, строения, фруктовые деревья; ровнялась земля под будущее строительство. Мусор вывозился громадными КРАЗами. Рёв моторов, гарь выхлопных газов, пыль забивали краски и звуки надвигающейся осени. Земля стонала и содрогалось от возмущения, но на её стенания никто не обращал внимания.
Решить вопрос с компенсацией никак не удавалось. Акулина даже не установила фирму - нового владельца посёлка. В исполкоме на неё смотрели как на ненормальную и просили прийти в следующий раз, поскольку земельный отдел завален более срочной работой! Разговоры с оставшимися обитателями посёлка, как правило, заканчивались проклятиями в адрес властей и новых богачей и никаких результатов не давали. Люди были разобщены, каждый спасался по-своему.
Ночь усталой тенью опустилась на то, что оставалось от строений и садов. Семья спала тревожным сном...
Сначала в нос ударил резкий запах бензина, а потом обдало жаром и стало трудно дышать. Серафим открыл глаза – комната наполнялась дымом, а за окном бушевало, гудело пламя! В доме уже слышались крики, плач и проклятия. Мальчик попытался встать, но что-то тяжёлое навалилось на него, подмяло под себя, и он потерял сознание...

Глава 2. Начало поисков.

Асмодей очнулся оттого, что его трясли. Оказалось, он лежит на полу, а Кирилл пытается привести его в сознание.
- Роман Витальевич! Что с Вами? – плачущим голосом вопрошал парень, дёргая наставника за пиджак.
Он выглядел напуганным и растерянным. Роман с трудом поднял тяжёлую голову, сел, а потом, кривясь от ноющей тяжести в груди, с помощью Кирилла встал на ноги. Оглянулся... За окном было темно, а в открытую форточку тянуло сыростью. Кровать Дарьи была пуста, как и детская кроватка. В сердце снова кольнуло, но уже слабее.
- Ты не видел Дарью?
Голос прозвучал в тишине гулко и показался не своим, чужим.
- Нет никого... Только Афанасий Никитович...
- Да... я помню...
Они с Кириллом обошли  дом, убедились в его пустоте. Открытое окно в одной из комнат привлекло внимание. Он выглянул во двор и с тревогой подумал: “Неужели Дарья сбежала с младенцем? Надо её срочно разыскать! Впрочем, это же касается и Олега с акушеркой Зинаидой”. Эта мысль подстегнула и показалась единственно реальной из всех, что давили душу и сердце. Роман даже воспрянул духом и дальше действовал энергичнее.
Вдвоем они погрузили тело профессора в “Москвич” и поехали в город. Больница, морг, жена и дочь Афанасия Никитовича – всё это промелькнуло для Амодея как бесконечный кошмарный сон! Вера, узнав о скоропостижной смерти мужа, смертельно побледнела, обхватила голову руками и безутешно зарыдала:
- Я знала, что добром не кончится! Мне все эти тайны не понравились с самого начала! – гневно бросала слова в сторону Асмодея бедная женщина, гладя головку оцепеневшей дочери.
Роман стоял, виновато опустив глаза, и думал о том, как быстрее установить - что же произошло? Больше всего его угнетала причина смерти профессора: поражение током! Как у Антония! Но ведь всё происходило на глазах у Романа. Откуда взялось высокое напряжение?... Может где-то в оборудовании пробило?... И человек нечаянно дотронулся?... Мысли, предположения, сомнения...
Когда всё немного улеглось, взялся за поиски. Акушерка Зинаида и ассистент Олег исчезли. Оба оказались одинокими, без родственников. На их прежних местах работы только пожимали плечами: люди уволены давно и об их дальнейшей судьбе не наслышаны! Поскольку Зинаиду рекомендовал Олег, сомнений быть не могло: они были в сговоре и, очевидно, выкрали второго младенца. А, может, его и не было вовсе? Может это  фантазии профессора, находящегося в шаге от смерти? Но тогда почему двое ассистентов пропали бесследно, как будто их и не существовало?...
Так же растворилась в небытие и Дарья! В деревне не появлялась, никто её давно не видел. Роман обошёл всё жилое, расположенное у леса, опросил многих. Мелькнуло что-то, когда обходил дачный посёлок, ближайший к лесу, но то была семья неблагополучная - отъявленные пропойцы. Так пояснила пожилая женщина, приехавшая на дачу в выходной день.
- Туда можете и не ходить! – безнадёжно кивнула она в сторону кривой калитки, из-за которой выглядывала крыша с пропавшим шифером. – Там одни пьянки и гулянки. Они и себя не помнят, не то что кого-то. Детей нарожали, а ладу дать некому! Да и кто к этим пропойцам заглянёт...
Справлялся в больницах, домах малютки, даже в морге поинтересовался. Просматривал газеты: а вдруг мелькнёт что-нибудь о женщине с ребёнком!
Наконец устал то поисков и почувствовал себя опустошённым.

К этому времени накопилось немало дел, связанных с деятельностью “Воскрешенцев”: офис был завален факсами, телеграммами. А он, отец Юлиан, в данный момент был неспособен руководить разветвлённой многочисленной организацией. Мечта, которая казалась близка к воплощению, ускользнула как иллюзия, как утренний летний туман после дождя. Начинать всё с начала не было сил ни моральных, ни физических - боли в сердце не проходили. В подсознании буром крутился вопрос: случайность или неумолимое провидение, что родившиеся клоны исчезли? Может, взялся он за такое, что есть табу, назначенное свыше? Смерти Антония и Афанасия Никитовича загадочны, не случайны, и, вероятно, не последние? Вот и он чувствует себя не важно...
Тяжёлые раздумья прервал стук в дверь. Пришёл Кирилл сообщить, что из города по срочному делу прибыла секретарь Нина Семёновна.
- Где она?
- За дверью.
- Зови!
В кабинет вошла слегка полноватая женщина средних лет с приятным, умным лицом. Роман усадил её за стол и приготовился внимательно слушать.
- Вас, отец Юлиан, давно и настойчиво хочет видеть некий чудаковатый старец. Я, зная вашу занятость и соблюдая наказ ни чем посторонним не отвлекать, долго отсылала его. Но сегодня дед убедил меня...
- Убедил?... Чем?
- Об этом он расскажет сам. Заранее прошу прощения за самодеятельность, но мне показалось...
- То есть старик тут. Занимательно... Давай его сюда.
Нина Семёновна степенно поднялась и направилась к двери. Вскоре в помещение вошёл старец вида странствующего богомольца. На нём болтался заношенный брезентовый плащ с капюшоном, в руках котомка и кривая палка. Но, главное, лицо – обрамлённое пышной седой бородой и отмеченное пронзительными как стрелы, строгими глазами!
- Бог в помощь, сердечный! – поклонился старик крестясь.
- И Вам, незнакомец, божью милость! Прошу усаживаться.
Дед не торопясь, основательно уселся на стул, положил котомку с палкой у ног, ещё раз перекрестился и начал:
- Прозывают меня Иона-странник. В молодости был священником, потом постригся в монахи. Долго искал в послушании и молитвах свою правду, да не получилось. Бросил келью монастырскую и ушёл в отшельники, в степь... И тут душа не нашла покой. После чего стал странствовать по свету, с людьми разными общаться, да к жизни нашей пристальнее приглядываться. Много походил, много повидал, состарился... Вот и помирать вскорости...
Асмодей слушал деда и пока не мог понять, к чему он клонит.
- С разными верами столкнулся: христианскими, мусульманскими, сатанинскими и иными... – продолжал Иона. – И про твоё учение наслышан!
Роман даже встрепенулся: интересно стало, что этот старец думает о его творении.
- Называется оно у тебя броско - Воскрешение! Поначалу я думал, что воскрешать ты собираешься нечто духовное, ушедшее в века, может даже языческое. Но подумал как-то, не души ли ты хочешь вернуть давно умершие? А?
Старик хитро сощурился и пристально глянул на Романа как отца Юлиана, основателя и руководителя некоей веры. Тот пожал плечами и не стал отвечать. Дед удовлетворённо кивнул, важно погладил бороду и продолжил:
- Похоже так. Значит попал я в точку... Не стал бы я к тебе набиваться, ежели б не сон и старость моя: завтра помру!
Роман вскинул глаза и с недоверием поджал губы.
- Помру, помру... А во сне явился мне сам Христос! Да-да! – среагировал на изумление слушателя рассказчик. – Предстал он во всём белом, с лицом строгим, даже сердитым. Говорит мне Спаситель, что мол много выпало испытаний на твою долю, грешен ты, непокорством своим и упрямством. Через сорок дней после сего дня помрёшь. Дабы не в ад мученический, а в рай праведнический тебе попасть, исполни на Землю волю мою... Что ж за воля, Господь наш?! Восклицаю я. – Неугодное Богу дело должно сотвориться на грешнице Земле. Некто раньше срока Сатану хочет возродить в двойном обличье. Потому много горя на людей снизойдёт! Ты найди того нечестивца и упреди его в опасном святотатстве... Сказавши слова эти, вознёсся на небо Господь, а я проснулся в степи, под яблонькой цветущей. Долго ломал голову над сном вещим, многих виденных и слышанных безумцев перебрал в уме... На тебе, сердешный, остановился. Может я и прогадал в чём. Думаю, сходить ещё к одним нехристям, да только могу не успеть... Завтра сорок дён кончаются... Так угадал я аль нет? – подался Иона вперёд и вопросительно заглянул в глаза Роману.
Замялся отец Юлиан... Голову заломило от услышанного. Он невольно сопоставлял то, что говорил этот дед, пришедший казалось из глубины веков, когда многие скитались по свету в поисках своей правды, с тем, что случилось. Странная гибель людей, не менее загадочное исчезновение клонов вполне могли иметь ту сатанинскую подоплёку, о которой рассказал старец. Неужели провидение подкинуло Антонию частицы не святого человека, а порочного, связанного с самим Сатаной? Нет! Такого не может быть. Антоний был человеком надёжным, прошёл хорошую подготовку и проверку на честность и порядочность. А сообщения в прессе о ночном проникновении в собор к святым мощам?... От мыслей, которые проносились ураганом, голова наполнилась жаром.
- Молчишь, переживаешь? Знать верно всё, - выпрямился Иона с печалью в глазах. – Думай теперь, соображай, но дело своё сатанинское – брось!
- Сны... это хорошо... В одном Вы правы: подумать есть над чем!
- Вот и ладненько! – посветлел старик, взял свою котомку, опёрся на палку и поднялся. – Пойду я. Теперь и помирать легче будет... ежели не обманешь. Тогда уж точно – гореть мне в аду! Ты уж не подведи, сердечный. – Просил Иона, откланиваясь на прощанье.
Старик ушёл, а Роман долго сидел в оцепенении. Перед тем как уехать, заглядывала Нина Семёновна. Оставила какие-то бумаги, консультировалась... Он механически что-то подписывал, отвечал, советовал и размышлял...

Роман шёл задумавшись по знакомой лесной тропе. Лес как всегда успокаивал, направлял мысли в нужное русло... Всё больше приходил к выводу, что поиск клонов должен стать для него главной целью дальнейшей жизни! Все благие намерения, которые вынашивал до сих пор, меркнут на фоне того, что может произойти, если пророческий сон старца Ионы оправдается в русле воскрешения двуликого Сатаны!
Как же найти клонов?... Очевидно, нужно начать с того, что собраться с мыслями и успокоиться, приготовиться к долгому ожиданию! Когда ребёнок-клон подрастёт, он себя проявит обязательно. Поиск предвидится серьёзным, требующим соответствующего отношения, поскольку джина, выпущенного из бутылки, нужно обязательно найти!
От принятого решения Роман почувствовал лёгкость. В голове прояснялось, мысли выстроились в логический, целенаправленный ряд. Поднял глаза вверх: за кронами сосен виднелась манящая небесная лазурь! От её глубинной, несокрушимой вечности на душе стало умиротворённее... Он облегчённо вздохнул, повёл плечами, будто стряхивая с себя груз нахлынувших забот, и заторопился в дом.

Глава 3. На пороге.

Серафим стоял возле окна коридора чётвёртого, последнего, этажа учебного здания детского дома, и задумчиво смотрел на прилегающую к забору дорогу. По ней сновали люди, иногда проскакивали автомобили, а на обочине зеленели нежными листочками акации и кусты сирени. В этом здании он проучился последние десять лет. Впереди ожидались выпускные экзамены, а затем новая, самостоятельная жизнь! Всё это, как и поющая, утопающая в цветах, весна, вселяло новые надежды, отгоняло смутные тревоги.
В свои юношеские годы Серафим выглядел ещё более сутулым, чем в детстве. Левое плечо заметно возвышалось над правым, а левая нога словно укоротилась со временем, отчего он сильно хромал. Вот и сейчас, парень стоял практически на одной, правой, ноге. Такое расслабленное состояние позволял себе, когда оставался один. Его лицо отличалось внимательным, ушедшим в себя взглядом светлых глаз, нос был подчёркнуто прямым, слегка заострённым на конце. В  поджатых губах затаилась решительность и воля. Ещё выделялись руки – от их тонких пальцев веяло музыкальностью, или некоей гипнотической силой, а может... нежностью.
На пороге нового этапа своей жизни, Серафим Алтарёв невольно перелистывал страницы прожитых лет...

Командир взвода, пожарник с солидным “горелым” стажем, долго удивлялся, как смог выжить в огне этот неказистый мальчонка.
- Родился ты парень в рубашке! – говорил он Серафиму, когда его уже вытащили из-под обвалившегося потолка дома и положили на носилки. – Если б не этот глиняный потолок, сгорел бы ты родимый, как и остальные... Впрочем, - поправил каску пожарник, - остаётся поражаться, как не задохнулся от дыма?... Короче, везучий ты, хлопче.
С такими напутствиями мальчика отправили в больницу, а оттуда, после лечения, в детский дом, так как вся семья Алтарёвых погибла. О причинах пожара специальное следствие не проводили, списали несчастье на замыкание в проводке.
Жизнь в детском доме для неординарного мальчика сложилась не просто. С малых лет Серафим выделялся из массы воспитанников не только сутулостью и хромотой, но и своим не всегда объяснимым поведением. Первое время он особенно тяжело переживал смерть Евы. Девочка была для него больше, чем сестра. В какой-то степени она заменяла мать. Именно последнее особенно мучило детское сердце. Произошедшая трагедия сделала его замкнутым, неоправданно молчаливым, что усложняло отношения с ребятами и взрослыми. Ему и кличку дали Горбыль, в которую вложили всё: и физический изъян, и отчуждённость от остальных – одним словом, горбатый бобыль.
Первые годы его часто били. Новичков, тем более скромных и непонятных, в таких местах не жалуют. В детских домах у воспитанников складывается свой особый мир, в который не всегда проникают учителя и воспитатели. В этом мире действуют свои законы и правила, которые не принято нарушать. Если кто-то пытался фискалить, жаловаться и, не дай бог, самому директору, то в лучшем случае становился изгоем, с которым никто не водился, а в худшем – обижали ещё больше.
Горбыль отличался тем, что стойко переносил издевательства и более того... жалел своих мучителей. Одним из первых, с кем пришлось столкнуться новичку, был Витька Последыш, закоренелый второгодник, “атаман” спальной палаты, в которой вмещались мальчики из двух классов.
Когда вечером перед сном, после ухода дежурного воспитателя, дети оставались одни, власть переходила в руки “атамана”. Витька любил показать своё превосходство над меньшими. При этом он проявлял разнообразие и даже изобретательность. В этот раз ему захотелось поиграть в живую пепельницу. На эту роль выбрал Горбыля и как новичка, и как молчуна. У открытого окна собрал “особо приближённых” и устроил коллективное курение. Горбыля заставил стоять рядом с повёрнутыми вверх, прижатыми друг к другу ладошками. В них сбрасывали пепел и окурки.
- Учись терпеть и правильно держать ладони! – с наглой ухмылкой говорил атаман, пуская в лицо “пепельницы” кольца дыма. – Авось, пригодится. Например, побираться возле церкви. Это дело не простое! – под всеобщий хохот вещал Витька. – Горбись посильнее и морду делай кислее!
Серафим стоял и, казалось, был погружён в свои мысли, поскольку никак не реагировал ни на слова мучителя, ни на само издевательство. Витьку такая реакция начинала злить, и он старался ощутимее припалить окурком ладонь мальчика. Тот только сжимал губы. Когда же запахло палёной кожей, Серафим блеснул взглядом и вдруг сказал:
- Ты не мне делаешь больно!
- А кому же? – закашлялся дымом атаман, округлив глаза.
- Себе...
- Мне?... Ах ты пиявка горбатая! Счас ты у меня заплачешь! Пацаны! “Тёмную” ему!
Вот в устроительстве “тёмных” любили поучаствовать все. Малышня проворно оставила свои кровати и бросилась к несчастному Серафиму. На него набросили первое попавшееся под руку одеяло, взгромоздились всей кучей и стали бить и топтать.
Прекратили экзекуцию, когда от усердия вспотели и утомились. Дети расслабленно расселись вокруг своей жертвы и вопросительно уставились на Последыша. Из-под одеяла не доносилось ни звука... Витька выбросил в окно сигарету, сплюнул туда же, солидно напыжился и сказал:
- Что пялитесь? Снимайте одеяло!
Горбыль неподвижно лежал ничком. Его перевернули на спину и поразились – на них смотрели спокойные глаза, в которых не было ни капли боли или страха! Пока дети, как и их предводитель, изумлённо молчали, Серафим поднялся и похромал к двери.
- Заложит, гад! – высказался кто-то.
- По местам, шпана сопливая! – прозвучала команда и дети, как стайка воробьёв, кинулись в свои кровати.
Серафим зашёл в туалетную комнату, умылся и вернулся в спальню. Его сопровождали настороженными взглядами. Даже атаман откровенно зевал и, на удивление, молчал – обычно он давал какое-нибудь напутствие после “тёмных”: то ли ещё угрожал, то ли хвалил за выносливость.
Прошло несколько дней... Витёк Последыш заболел непонятной болезнью: по рукам пошли красные мелкие пятна. Они чесались и гноились. Мальчика поместили в детдомовский изолятор. Болезнь не проходила и его уже собирались отправить в кожный диспансер, когда  вечером зашёл Серафим. Атаман внутренне напрягся. После той “тёмной”, он испытывал непонятный страх перед этим ущербным.
Серафим задержался в проёме двери, бегло осмотрел комнату и сказал больному с откровенной печалью в голосе:
- Тебе сейчас больно, потому что ты проявил несправедливость. Но я прощаю... Когда меня топтали, больше всего было жаль тебя. Болезнь говорит о том, что ты раскаялся. Теперь пойдёшь на поправку...
Серафим резко развернулся на правой ноге и, глубоко хромая, удалился. Вскоре Витёк выписался абсолютно здоровым. Он отказался он своей “атаманской должности”, бросил курить и упросил директора перевести его в другой детский дом, что и было исполнено, ко всеобщему удивлению, довольно быстро. После этого случая Горбыля стали побаиваться и сторониться ещё больше.
Неоднозначным было и отношение учителей детского учреждения. Учился он неровно, хотя способности имел несомненные. Предметы ему нравились своеобразно, какой-то системы не просматривалось. Был безразличен к математике, но с удовольствием читал физику, именно читал, как хорошую книгу. Причём понимал и запоминал легко и без усилий, так как обладал прекрасной памятью. Зачитывался литературой и историей, но был равнодушен к географии и биологии. Казалось, Серафим жил своей жизнью, в которую никого не пускал. Изучал только то, что нравилось. Соответственно и оценки были прямо противоположные: двойки соседствовали с пятёрками. Попытки понять странного воспитанника, подействовать на него, ни у учителей, ни у директора ни к чему не приводили. Даже возили на обследование к психологу. Тот констатировал полное психическое здоровье мальчика, особо отмечал  его повышенную самостоятельность и независимость мышления.
Директор разводил руками:
- Мог ведь быть круглым отличником! И для школы хорошо, и для него самого.
- Не расстраивайтесь, - обнадёживал психолог, - продолжайте работать с ребёнком. С возрастом он сам определится и ещё прославит ваш детский дом. Способности у него явно присутствуют.
С тем и уехали.
Так шли годы...
К Горбылю привыкли. Со временем у него появились и близкие товарищи: школьный сторож Евсеевич, ветеран войны, бывший десантник и Людмила Ивановна, учительница пения, молодая, очень красивая женщина. У неё было множество поклонников, даже в самой школе, но она не спешила связывать себя.
Да, вот такие разные, не из среды учеников, оказались у Серафима друзья. Началось эта дружба своеобразно в седьмом классе, ранней осенью, вечером...
Серафим, погружённый в себя, в одиночестве прогуливался по аллее школьного сада. До отбоя оставалось время, и он обдумывал прочитанную книгу, рассказывающую о концентрационных фашистских лагерях. Его настолько тронула судьба главного героя, перенёсшего все муки плена, что он никак не мог избавиться от гнетущего ощущения этой трагедии. Вдруг услышал чей-то голос. Пригляделся: на скамейке под абрикосовым деревом сидел, понурив голову, Евсеевич и разговаривал сам с собой.
- Дружище ты мой дорогой! – горестно говорил старик. – Мы с тобой сколько пережили, смерть обманывали, а ты так... подкачал. Эх ты!
Сторож вытер глаза, достал их внутреннего кармана маленькую бутылку и приложил к губам. Глотнул несколько раз, вытер рот, крякнул и продолжил горевать о некоем друге Петьке.
Серафим почувствовал жалость к старому вояке и подошёл к нему.
- У Вас случилось несчастье? – проникновенно спросил он и присел рядом на скамейку.
- Да... Убили моего боевого товарища, - почему-то не удивившись вопросу паренька, которого не знал, разве что видел иногда среди остальных детей, печально ответил старик. – И кто порешил – бандюги какие-то! Молокососы! Развелось их – хуже фашистов!
Евсеевич засопел носом, высморкался и вытер глаза кулаком. Снова потянулся за бутылкой.
Упоминание о фашистах как огнём прожгло голову Серафима. В глазах потемнело, пошли разноцветные круги, а затем тело накрыла необыкновенная лёгкость. Пространство словно раскололось, и он увидел, что стоит на плацу! Подрагивающие шеренги изнурённых, в полосатой одежде людей на фоне бараков, колючего забора и вышек с охранниками не оставляли сомнений - это концлагерь.
Перед пленными прохаживался холёный, в безупречной форме и глянцевых сапогах, гитлеровский офицер с кожаной плетью. Он подошёл к высокому, с землистым, скуластым лицом мужчине, ткнул ему в грудь плетью и лающим голосом приказал сделать два шага вперёд.
- Этот хам, - обратился офицер к застывшим в напряжении пленным, - не хочет работать на Великую Германию и подбивает к бунту! За это он будет наказан...
Гитлеровец вытащил пистолет и изготовился стрелять своей жертве прямо в сердце.
- Стойте! – срывающимся голосом, но довольно звонко, крикнул Серафим. – Убить человека легко...
- Это ещё что такое? – повернулся, не опуская пистолет, офицер.
- Убивать всегда легче, чем понимать, - продолжал Серафим и смело, почти не хромая, шёл навстречу опешившему фашисту. – Не забывайте, что всех вас за неправедный суд над беззащитными людьми накажут не только физически, но и муками более тяжкими - внутренними. А, главное, печать насилия и несправедливости пиявкой вопьётся в ваших потомков и будет терзать их, не давать жить спокойно и достойно. Сделает из них - мучеников!... Подумайте об этом карающем будущем!
К Серафиму уже бежали солдаты, а офицер свирепо искривившись стал разряжать в смельчака пистолет. Но! Произошло чудо! Пули огибали парня и попадали в гитлеровцев. Вот уже упал один солдат, второй, потом и бесноватый офицер. Военнопленные распластались на земле, стараясь укрыться от стреляющих с вышек охранников. Затем над лагерем проскочила молния и загорелось всё: бараки, вышки, крематорий и другие строения. Серафим стоял перед павшими ниц людьми и, освещённый заревом, переполнялся чувством победы над этим адом, вместилищем жестокости и надругательства над самой сутью человеческой. Он не замечал, что его тело обвивала белая мантия, а над головой мерцало сияние.
Горело так споро, что от пожарища вскоре остались только тлеющие головешки да серо-красная зола. Люди стали неуверенно подниматься с плаца и издавать возгласы удивления и осторожной радости. Одним из первых поднялся тот самый, высокий, с худым скуластым лицом, мужчина и подошёл к Серафиму.
- Лейтенант советской армии Пётр Степанов! – протянул он руку. – Наверное, сам Бог послал Вас... Думал, всё мне...
Серафима уже окружила толпа живых скелетов. Он вдруг увидел, что это действительно мёртвые люди! “Как же они ещё двигаются?” – мелькнуло в голове. В глазах снова потемнело, он мотнул головой и почувствовал на своих плечах руку Евсеевича.
- Что с тобой, парень? А это?... Ты, что ли, Петя?
Евсеевич поднялся и кинулся обнимать Петра Степанова, шагнувшего из темноты.
- Друг ты мой! Жив ты, оказывается, жив!
Сторож плакал, обнимал выжившего товарища, а Серафим сидел и ощущал, как взгляд проясняется, пелена исчезает и сознание возвращается в нормальное состояние. По мере того как он приходил в себя, менялось и всё вокруг. Снова был осенний вечер и старый солдат, который топтался перед скамейкой и в недоумении крутил головой:
- Надо ж такому привидеться? Вот что делает водка с человеком, когда у него на сердце горе! Ну... выпью-ка ещё... – он снова приложился к бутылке и повернулся к Серафиму. – А тебе спасибо за сочувствие. Может твоя жалость помогла мне Петьку живым увидеть, пусть и спьяну...
Так они и подружились. Серафим иногда приходил к сторожу послушать бывальщину про войну, а тот подвыпив, общался с привидением-другом. Бывший лейтенант советской армии Петр Степанов погиб в мирное время от рук бандитов, защищая незнакомую женщину. Такие встречи происходили только в присутствии Серафима. Евсеевич это понял и никому не рассказывал, словно боялся потерять молодого... ясновидца – так мысленно стал его называть.
Серафима такие перемещения в пространстве и времени настолько взволновали, что он боялся упустить это миг, это чувство необъяснимого, невероятного превращения, которое снизошло на него. Что это было? Причудливая игра мозга? Самогипноз?... И почему в присутствии Евсеевича?... К тому же он ловил себя на том, что уже испытывал нечто похожее тогда, при посещении церкви вместе с Евой! Девушка часто вспоминалась, но по-другому, не как раньше. Это другое Серафим пока не мог понять...
С Людмилой Ивановной подружился в восьмом классе. К тому времени Серафим заметно вытянулся и повзрослел. Несмотря на свою сутулость и хромоту, выделялся юным лицом, которое несло печать поэта или художника. Очевидно это обстоятельство, а также драматический тенор Серафима, и привлекли внимание молодого преподавателя пения.
После первого занятия они разговорились. Людмила Ивановна уже успела познакомиться с мнением старших коллег о “психологически” трудном ученике, поэтому с интересом слушала рассуждения Серафима о музыке. Разговаривая они вышли во двор школы, а затем направились в сад.
- На меня музыка действует иногда неожиданным образом, - с воодушевлением делился паренёк, стараясь идти ровнее и в ногу с женщиной. – Особенно вот такая...
Серафим остановился и запел! Людмила Ивановна широко открыла глаза и внимательно вслушалась. Подобное она слышала впервые. Пение было без слов и напоминало что-то старинное, церковное. Она вдруг почувствовала, что растворяется в мелодии и куда-то улетает.
Невероятное происходило и с Серафимом...

На каменистой равнине отчётливо были видны следы прошедшего боя: тела погибших воинов в самых разных позах, разбросанное оружие – копья, мечи, стрелы, - отчётливый запах крови и кружащие стаи стервятников. На краю побоища неровными рядами выстроились вооружённые воины в латах и шлемах. Чуть в стороне расположились лучники. Их лица были разгорячёнными, излучающими дух победы! Перед ними  колыхалась немногочисленная, беспорядочная толпа других воинов, но уже без оружия и защитных доспехов. Очевидно, это были побеждённые. Их глаза выглядели потухшими, а лица обречёнными. Среди них много было раненых в крови, с разной степенью увечья.
Между этими двумя сторонами на белом, арабском скакуне, гарцевал полководец. Гордая осанка, строгий, остроконечный шлем и суровое, в многочисленных шрамах, лицо сразу же привлекли внимание Серафима (он только подошёл и на него ещё никто не обратил внимание).
- Эй, вы, воины поверженного народа! По римским обычаям, вам перед смертью предоставляется право последнего желания. Выполнимое, конечно, в вашем положении. Кто из вас ответит за всех? Кому вы доверите исполнение этого священного права? Смелее! Умереть нужно достойно!...
Конь, словно почувствовал трагичность момента, заволновался, закусил удила и стал нетерпеливо перебирать ногами. Но полководец умело осадил его, ожидая ответа. Ждать пришлось не долго. Неровный строй раздвинулся и вперёд вышел малорослый, но плотный человек. Засохшая кровь чёрной неровной полосой пересекала его лоб, глаз и щеку. Он хмуро глянул уцелевшим глазом на предводителя римлян и хрипло сказал:
- Наши предки покидали мир земной всегда достойно. И мы не станем срамить их память и бренный прах. Так что дозволь нам принять кончину под звуки боевого гимна наших отцов и дедов...
- Вы хотите спеть боевую песню под аккомпанемент стрел и предсмертные вопли ваших соплеменников?
- Да. Только так...
- Удивительное желание. Мне ещё не приходилось уничтожать врагов таким образом. Но... ваше желание священно и даровано нашим римским императором, повелителем Мира! Начинайте!
Раненый воин выпрямился, лицо его просветлело. Он глубоко вздохнул, набирая в лёгкие побольше воздуха, и начал петь. Голос его сначала хрипел и срывался, но постепенно крепчал. Смельчака постепенно поддержали остальные. Песня усиливалась и разрасталась! В её звуках и словах прославлялась родная земля, вспоминались покинутые матери и отцы, любимые, жёны и дети. Она звала к смелости в бою, стойкости духа и... обязательной победе над врагом.
Песня только набирала силу, когда полководец-римлянин махнул рукой лучникам. Рой стрел взметнулся в небо и стремительно понёсся на поющих. Первые тела, пронзённые безжалостными орудиями смерти, в конвульсиях попадали на землю. Уцелевшие же продолжали петь, причём ещё громче и торжественнее.
- Стойте! – звонко вскрикнул Серафим, поражённый картиной побоища беззащитных людей. – Мужество и смелость должны награждаться жизнью, а не смертью!
- Ты так думаешь, странник? – не удивившись, что какой-то наглец мешает казни, обернулся к нему полководец и подал лучникам знак остановиться.
- Благородство всегда украшало победителя, - совсем близко подошёл Серафим, – возвеличивало и способствовало дальнейшим его успехам.
Задумался римлянин... Пение стало тише, но не прекратилось.
- Может... ты и прав, странник... – сжал в раздумье губы полководец. Конь стоял не шевелясь, словно боясь сбить хозяина с мысли. Наконец решение было принято. Отвернувшись от Серафима, он крикнул поющим воинам:
- Я отпускаю вас, без всяких условий!
Боевой конь полководца заржал и поднялся на задние ноги. Яркая вспышка озарила небо! От резанувшей боли Серафим закрыл глаза, а когда открыл, то увидел рядом растерянное лицо учительницы.
- Странно: твоё пение подействовало на меня как гипноз и вызвало необычные видения. Как я ещё осталась на ногах? – изумлялась женщина.
Серафим сам находился под впечатлением нового путешествия во времени и того, что пришлось увидеть. Он уже понял, что это нечто постоянное. Вот только не мог понять его причину и условия появления. Но новые ощущения уже меняли его, заставляли по иному относится и к себе, и к окружающим.
- Что же Вам привиделось?
- Мужчина в древних воинских доспехах и на прекрасном скакуне. Самое интересное, что он очень похож на моего отца, умершего недавно при странных обстоятельствах. Вернулся со встречи с однокашниками очень взволнованный, а утром не проснулся... будучи абсолютно здоровым человеком: до последнего дня занимался гимнастикой, поднимал тяжести. В больницу не заглядывал...
Она рассказывала и внимательно смотрела на своего ученика. Только сейчас разглядела насколько у него необычное лицо и глаза. Особая строгость и задумчивость, чередовались со вспышками самых различных чувств. Людмила Ивановна пребывала в смятении... Что за таинственность в этом взрослеющем мальчике и как разобраться, откуда возникло это мгновение  загадочного  состояния и ярких видений?
Это и стало началом их дружбы, которая постепенно переросла во  взаимную симпатию, а может и... влюблённость?

И вот подошло время покидать и школу-дом, и старших товарищей. Серафим печально вскинул голову, отгоняя наплывшие воспоминания, и собрался уходить. Он повернулся и неторопливо, слегка припадая на левую ногу, пошёл по коридору...
Выпускные мероприятия прошли для парня под знаком давящей  грусти, скорее тоски: привык он к размеренной, расписанной по часам и минутам, жизни. Прикипел сердцем к своим друзьям и даже ко многим одноклассникам, несмотря на их неоднозначное к нему отношение.
С Евсеевичем попрощался вечером, за день до выпускного вечера. Старик сидел на стуле возле ворот и задумчиво курил. Так  всегда делал, перед тем как обойти свою охраняемую территорию. Серафима увидел издалека, бросил окурок и торопливо поднялся навстречу. То, что у парня последние дни в школе, он, естественно, знал и по-своему переживал.
- Покидаешь нас... – крепко пожимал руку Серафима старый вояка, стараясь не показывать своего настроения. – Наведывайся хотя бы. Может и весточку какую... пришлёшь? Жизнь тебя ждёт... трудно даже сказать какая? Что-то в тебе есть не от мира сего.
- Наверное Вы правы, - тепло смотрел в глаза старику Серафим. – Да только я не готов к ней, жизни этой. Даже не знаю, с чего начать.
- Ну это ты зря! – разволновался сторож. – С твоими-то способностями...
- Разобраться надо в себе и в способностях, дорогой Евсеевич.
- Давно пора разобраться! – настаивал старик.
- Надо бы... В общем, прощайте. Пусть хранят Вас силы небесные.
Они ещё поговорили немного и на том и расстались. Свидеться, к сожалению, больше не пришлось, но свою роль бывший воин для  Серафима, как человека, сыграл.
А с учительницей, к которой парень питал неосознанную, недетскую любовь, проститься не пришлось. На выпускной вечер она не пришла, лишь предала Серафиму записку, в которой выразила напутствия и пожелания на новую жизнь и просила писать, хоть иногда. Своё отсутствие объяснила недомоганием. Не знал Серафим, что женщина просто побоялась быть рядом с ним на виду у всей школы. Что-то пугало её, навевало нехорошие предчувствия.
Его одноклассники сидели за выпускным столом, произносили прощальные речи, вручали подарки директору, учителям и воспитателям. Потом самозабвенно пели и танцевали, а Серафим одиноко бродил по школьному саду. Он вдыхал ночные ароматы цветущих деревьев, смотрел на россыпь звёзд и переживал. Те перемещения в пространстве и во времени, казались теперь просто сном, иллюзией. “Неужели мне всё это показалось? – думал он. – Но как же тогда Евсеевич и Людмила... Ивановна? Они ведь тоже...”
За раздумьями, усиленными острой внутренней болью, время пролетело незаметно. Серафим даже прозевал восход солнца.  Из школы вдруг высыпала галдящая, разгорячённая  толпа выпускников.
- Горбыль! Ты чего один? – неестественно громко для утренней тишины прозвучал чей-то голос. – Айда солнце встречать!
Его подхватили под руки и потащили туда, где из-за радужной дали начинало своё неутомимое шествие полыхающее светило.

Глава 4. Появление Демоны Фатум.

Ресторан понемногу заполнялся посетителями. Между столиками сновали учтивые, одетые в фирменную одежду официанты. Играла плавная, монотонная музыка. На подиуме, делившем зал на две половины, терзала в объятиях блестящий металлический шест полуголая девица с рассыпанными по плечам смолистыми волосами. Дымчатый, тусклый свет органично дополнял обстановку предстоящего праздника и мимоходом подчёркивал роскошь увеселительного заведения.
В углу возле окна, занавешенного тёмными толстыми шторами, сидели два молодых человека. Они через трубочку потягивали коктейли, и вели неторопливый разговор. Вдруг шум в зале стих, а потом послышались возгласы восхищения, сдержанного удивления и хлопки в ладоши, какие обычно звучат в концертах залах или, скажем, на фестивалях в Каннах, когда появляются на красной дорожке идолы мирового кино. Парни прервали беседу и дружно повернулись ко входу – в сопровождении строго вида, крепкого, широкоплечего парня в зал входила необычная девушка.
Она была одета во всё кожаное, как рокер или панк: короткий, завязанный на затылке, платочек, из-под которого вились тёмно-каштановые волосы; лёгкая курточка с модными железками и бриджи, подпоясанные в талии разукрашенным поясом. Стройность ног подчёркивали полусапожки на высоких каблуках. Однако, самым примечательным, вызывающим наибольшее восхищение, было поразительно красивое лицо! Казалось, оно вобрало в себя самое лучшее от красавиц разных частей света. Овал лица скорее северный - строгий, немного угловатый. Выразительные чёрные глаза можно увидеть в прорезь паранджи на востоке, а лёгкая смуглость кожи – это север Африки. Елё уловимая надменность навевала мысли о европейских королевах и царицах. Детская непосредственность в ней органично сочеталась с твёрдостью, даже некоей хищностью, опытной женщины, привыкшей повелевать и покорять.
В этом ресторане, вероятно, она была не в первый раз. К ней сразу же поспешили официанты, причём трое, словно, конкурируя между собой за право обслужить красавицу. Да и многие посетители, видимо, знали девушку, и приветствовали её с мест.
- Что это за чудо? – расплывшись в идиотской улыбке, спросил приятеля один из упоминаемых выше молодых людей.
- О! – щёлкнул пальцами товарищ. – Это восходящая знаменитость не только нашей столицы, но, думаю, и других тоже. Имя её - Демона Фатум!
- Невероятно красивая! – продолжал упиваться первый, отслеживая каждое движение Демоны, которая с улыбкой английской королевы уже сидела за столиком и кивала во все стороны в знак благодарности за приветствия. Её сопровождающий уселся за столиком сзади.
- И чем она знаменита, кроме красоты?
- Многим... – задумчиво протянул друг. – Если коротко, - это бес в женском обличье, а то и ведьма. За что бы Демона ни взялась, всего добивается. И всякие истории шлейфом тянутся за ней...
- Понятно – с такой-то красотой!
- Красота – только внешнее. Этого бесенёнка побаивается даже наш криминалитет, не говоря о представителях власти!
- Это как? Не понял, Антон?
- Попробую, Денис, пояснить. Только ты на неё не пялься так откровенно, а то втюришься и пропадёшь ни за грош!
- Так и пропаду!... Плохо ты меня знаешь. Я тоже не пальцем деланный, баб имел море и небольшое озерко, - продолжая смотреть на красавицу, хохотнул Денис. – Закажи-ка, Антоша, лучше винца. Не я буду, если не потанцую с этим демоном красоты и сексуальности! Заодно прояснишь про неё подробнее...
Вскоре обстановка и атмосфера в ресторане вернулись в обычное русло. Парни потягивали красное молдавское вино и продолжали разговор. Только теперь он полностью касался Демоны. Денис по-прежнему поглядывал в её сторону и в пол-уха слушал приятеля. Тем временем девушка занялась исключительно собой и с удовольствием кушала заказанный, довольно скромный обед. Чувствовалось, что она проголодалась. Только внимательный взгляд мог бы отметить, что Демона, поглощённая едой, не упускала из поля зрения и слуха происходящее вокруг.
- Вот несколько примеров, - продолжал Антон, покрасневший от выпитого и заметно взволнованный. – Рассказывают, когда она весной победила на республиканском конкурсе красоты, к ней привязался член жюри, популярный певец Гарик. Демона так его поразила, что он при своей жене (знаменитой артистке, входящей в оргкомитет конкурса) полез к победительнице с откровенными объятиями и  поцелуями. Та же выкинула фортель – не пришла на торжественную коронацию и проигнорировала солидные премиальные! Гарик в расстроенных чувствах поругался с женой, покинул торжественное мероприятие и кинулся искать Демону. Через день его нашли в притоне наркоманов мёртвым от передозировки. Или ещё случай...
- Постой-ка... – остановил приятеля Денис.
Со стороны подиума послышались первые звуки тягучей мелодии, и, вместо танцовщицы стриптиза, вышла разукрашенная блондинка. Она устало окинула зал взглядом, фальшиво улыбнулась и стала томно петь популярную песню о поздней любви.
Денис заметно пьянел и становился развязным. Он увидел, что красавица закончила обедать, и к ней подошёл солидного возраста мужичина с явным намерением пригласить на танец. Охранник Демоны подался вперёд, но та сделала отмашку и протянула руку смельчаку.
- Похоже меня опережают! Как ты думаешь, Антоша?
- Я думаю, что пора заканчивать и уходить. Не забывай, у нас завтра серьёзное мероприятие.
- Плевать на дела, - загорался Денис. – Такая красота!...
- Не дури! – пытался увещевать друга Антон. – Хоть ты мужик видный и симпатичный, но эта баба не для тебя. Да и не досказал я...
С пьяной ухмылкой Денис махнул рукой, словно отбиваясь от назойливой мухи, стремительно встал и пошёл к танцующей одиноко парочке. Дальнейшее напоминало мистику! Антон всё же хотел схватить товарища за руку и придержать, но ноги не послушались и отказались повиноваться. Он так и остался сидеть и наблюдать за происходящим.
Денис подошёл и резко оттолкнул партнёра Демоны со словами:
- Стар ты, дядя, с такими девушками водиться! Уступи место молодому и красивому!
От неожиданного толчка мужик чуть не упал. Он с возмущением взглянул на нахала, выпрямился и быстрым, натренированным движением ударил Дениса в бок по печёнке. Тот, в свою очередь, уже намеревался обнять улыбающуюся Демону, но никак не мог: вокруг девушки словно образовалась непроходимая зона. От удара парень ойкнул и согнулся пополам. Обиженный мужик изготовился к новому удару, но Денис резко подался ему на встречу. В тусклом свете ресторанных огней сверкнула сталь короткого кинжала. Удар пришёлся в низ живота. Мужик открыл рот на вдохе и стал заваливаться на пол. Закапала кровь... К раненому на помощь уже спешили приятели по столику, послышались первые женские крики, кто-то уже бежал ко входу, появился директор ресторана с охраной... Назревала типичная голливудская потасовка!
Антон, как зачарованный, наблюдал за избиением друга и ничего не мог поделать: он просто прилип к стулу, как кусок железа к магниту! Демона же стояла чуть в стороне, сложила руки под упругими холмиками грудей и с блеском в глазах, украшенным полуулыбкой победителя, наблюдала за кровавой бойней. Ей явно доставляло удовольствие созерцать эту жуткую сцену. Бросалось в глаза, что никто не пытался разнять дерущихся, их только добавлялось. Сама девушка оставалась на месте как заколдованная: вокруг летали стулья, посуда; мелькали кулаки и ножи, но всё мимо неё!
Побоище закончилось только тогда, когда Демона удовлетворённо кивнула головой, махнула рукой своему сопровождающему и гордо удалилась из ресторана. Ей вслед неслись стоны и предсмертные хрипы. Опомнились и работники ресторана. Они помогали пострадавшим, собирали битую посуду, расставляли столы и стулья, бегали звонить в милицию. Когда, наконец, прибыли представители правопорядка и “Скорая помощь”, на полу лежали два бездыханных тела, одно из которых принадлежало Денису...

*  *  *
Было ещё не поздно и Антон Тополев сравнительно легко общественным транспортом добрался домой. Город наполнялся привычной вечерней суетой: кто-то спешил после работы, кто-то медленно прогуливался, другие ещё трудились, третьи мечтали об отдыхе; гудели автомобили и троллейбусы, на окраине свистел электропоезд. Одни веселились, другие умирали, а на глазах у Антона эти противоположности совместились. Парень был подавлен и растерян - так неожиданно потерял друга, с которым собирались в долгожданную командировку в Италию...
Вот уже год, как после окончания журналистского факультета, Антон работал в городской газете “Курьер новостей”. Для столицы бывшей республики советского государства “Курьер” был новой газетой и только завоёвывал своё место на информационном пространстве.
Антона определили в общий отдел, который занимался делами, неохваченными основными отделами. Коротко говоря, был на подхвате. Поначалу такая неопределённость парня коробила, но потом он нашёл в этом хорошую сторону и постарался “из ничего” делать “новость” интересной.
На этом поприще сдружился с Денисом Мамедовым, на год старшим спецкором, парнем с кавказскими корнями. Мамедов мотался с редакционными заданиями по всей стране и в последнее время редко бывал в столице.
И, вот, такое несчастье!
Антон был ещё не женат, одиноко проживал в малогабаритной двухкомнатной квартире, оставленной родителями, которые после развала Союза уехали в Белоруссию, к родственникам в деревню. Не приняли они независимость бывшей республики, в которой пышным цветом расцвёл местный национализм. Для Антона, как начинающего журналиста, напряжённая, неуправляемая ситуация в стране, наоборот, была неиссякаемым источником “горячей” информации и писательского творчества - в спокойной Белоруссии таких вывертов не встретишь.
Войдя в кухню почувствовал себя голодным. Такое случалось с ним всегда в минуты острых неудач или потрясений. Сам процесс приготовления пищи расслаблял и отвлекал. Когда же кушал приготовленное, то в голову начинали приходить трезвые, дельные мысли. Чаепитие завершало отвлекающую “столовую” терапию – так Антон для себя именовал это своеобразное лечение спонтанной психастении.
Пока жарил яичницу, более спокойно обдумывал нелепую смерть Дениса. Центром трагедии в ресторане стала загадочная роковая красавица Демона Фатум! С этой необычной девушкой уже приходилось сталкиваться в его корреспондентской работе, правда, мимоходом, поскольку был занят другим. Однако...
Впервые услышал о красавице в связи с кровавыми бандитскими разборками, имевшими обширный резонанс в средствах массовой информации и в среде общественности столицы.

Криминальный авторитет, по кличке Дух, возмутился, что в его зоне “присмотра” действует “неохваченный” данью нелегальный бордель.
- Откуда он взялся? Почему пашет без моей визы? – распекал помощников бандит.
- Баба там какая-то заправляет, - оправдывался бритоголовый,  “бычок”, по кличке Жмот. – Мы к ней сунулись...
Бандит замялся и густо покраснел.
- Ты не красней и не мнись, как сучка перед кобелём, а докладай внятно! – громыхал Дух на поникшего Жмота.
Однако тот так и не объяснил вразумительно: что же помешало этому громиле вместе с двумя другими бандитами взять положенные для таких заведений отступные и “застолбить” прибыльное место. Жмот давно откладывал объяснение шефу об этом неприятном “проколе” и, похоже, дотянулся! Произошло же следующее...
Обходя с подельниками подконтрольную Духу “зону”, Жмот даже рот раскрыл то ли от удивления, то ли от предчувствия новой “капустной” точки. Ещё на той неделе в подвале этого дома было как и положено темно, стёкла узеньких окон выбиты, фасад обшарпан. Сегодня же из-за блестящих новеньких решёток лился яркий свет, а стекла окон играли радугой цветов. Фасад украшали массивные металлические двери, в которые упирались мраморные ступеньки, идущие вниз. Ко всему этому великолепию вела дорожка, выложенная плитками с узорами! Тихая музыка, выплывающая откуда-то из глубины, приятно дополняла сказочные перемены в облике затрапезного дома. Красочная вывеска гласила: “Сауна Чистотел ждёт...”.
- Наверняка новенький бордельерчик! К тому же страстно желает созерцать наши морды! – радостно хмыкнул он сотоварищам и решительно направился к шикарным ступенькам.
В маленьком предбаннике их встретил охранник, на удивление щуплый парнишка с тоненькой шейкой. Правда, полувоенная защитная форма сидела на нём как влитая.
Паренёк сразу же сообразил, кто пришёл, поэтому попросил подождать минутку.
- Чего ждать! – возмутился Жмот. – Зови хозяина, или кто там заправляет?
- Хозяйка занята. У неё важный посетитель, - продолжал вежливо отвечать охранник.
- Братан! У нас пятки занемели стоять, да и некогда прохлаждаться. Зови быстрей, а то... мы без спросу...
Громила замялся и оставил рот раскрытым – из коридора вальяжной походкой выплывала невероятной красоты девушка! Лёгкий сквозняк пушил тёмно-каштановые волосы, каблучки полусапожек постукивали по керамическим плиткам уверенно, даже торжественно. На губах играла полуулыбка недоумения и откровенного интереса.
- У нас посетители? Можно пропускать, Гена, - обратилась она к пареньку, продолжая рассматривать опешившую троицу.
     – Они не... – начал было охранник.
- ...в баньку, а пришли за мздой? – продолжила, холодно улыбнувшись, девушка.
Жмот наконец пришёл в себя, что-то прохрипел и только кивнул головой в знак согласия.
- Тогда получите! Пожалуйста...
Она изящным движением просунула руку в разрез блузки на груди  (где обычно прячут деньги некоторые женщины) и, бесстыдно сверкнув соблазнительной упругой выпуклостью, достала запечатанную пачку долларов!
Жмот как зачарованный, не сводя глаз с красавицы, взял деньги и попятился к двери.
- Чао! – махнула в след хозяйка.
Когда вышли на улицу, Жмот вытер пот со лба, ещё раз глянул на дверь баньки и оторопело прогудел:
- Ну и баба!
- Секс-бомба! – поддержали сотоварищи. – И капусты отвалила немеряно!
Делясь впечатлениями, они продолжили обход. У них и не возникло подозрения насчёт долларов: настолько были уверены в себе. Только перед тем, как отвезти собранную “дань” шефу, Жмот решился взглянуть на вожделенную пачку “зелёных”. Выложил на сиденье  Тойоты всё собранное, но примечательной пачки не обнаружил! Копался в сумке, заглядывал под ноги, вытряхивал карманы – безрезультатно! “Неужели я её распаковал? Да, нет вроде... Кинула, сволота! Отвела глаза! – от холодного пота взмок затылок. – Или потерял?...” Долго думал, прикидывал и так и этак. В конце концов решил сделать вид, что ничего не случилось. Дух про новый бордель ещё не знает, и время можно потянуть. “В следующий раз буду внимательней, баксы посчитаю на месте, - вытер бандит каплю пота, скатившуюся с носа. – Если кидалово – урою кралю так, что мало не покажется!”

- Короче! Поедь и разберись с этой бабой! – вращая глазами орал на Жмота Дух.
Потом он поостыл, покривил рот и сказал миролюбивее:
- Впрочем, может мне туда смотаться?
- Не надо! – заторопился Жмот, стараясь не моргать и честным взглядом смотреть на шефа. – Я всё улажу сам.
- Тогда паняй.
В этот раз Жмот отправился в новую сауну сам, без сопровождения. И исчез: не явился к вечеру, как договаривались, не было его и на следующий день... Дух был в ярости... поначалу, а потом...
Потом ему доложили, что Жмота нашли... мёртвым за городом, в пригородной посадке. Милиция установила: смерть наступила от отравления спиртным! Дух даже успокоился.
- Наверное в баньке снял биксу, может ту же красотку-хозяйку, и оторвался по полной программе на природе. Что там на месте ещё нашли? Кстати, тачка Жмота, Тойота, где?
- В том то  и дело, шеф, - продолжал помощник, - мы осмотрели то место. Никаких следов балдежа нет, как и тачки! Такое впечатление, что Жмот свалился с воздуха! – бандит хихикнул.
- С воздуха? – опешил Дух. – Значит угрохали нашего кореша! А?... Неужель Косой шалить стал? Надо бы разобраться...
Дух с внушительной свитой прибыл в злосчастную сауну. Была ли на месте хозяйка заведения – неизвестно, а только, на несчастье, обнаружились двое из банды Косого. Разгорячённый Дух не стал разбираться, как они здесь очутились (ребята элементарно зашли попариться и развлечься с девочками), и застрелил обоих на месте. Это и стало началом криминальной разборки между двумя могущественными бандами столичного города. Война разгорелась не шуточная: стрельба с многочисленными трупами возникала в самых разных частях города. Напуганная милиция долго не вмешивалась. Когда же сверху пришло строгое указание навести порядок, предмет беспокойства для органов правопорядка исчез сам собой: обе банды просто изничтожили друг друга. И тогда поползли слухи, что появилась новая криминальная сила, возглавляемая женщиной невероятной красоты. Во всяком случае, количество преступлений и злачных мест: борделей, притонов, сомнительных клубов и дискотек – стало угрожающе разрастаться. Имя Демоны Фатум всё настойчивее мелькало в журналистских и иных кругах.

“И имя у неё примечательное! – размышлял Антон допивая чай. – Демон-бес и фатальная судьба... Как бы с ней пообщаться?...” – С этой мыслью зашёл в спальню. За окном установилась ночная тишина, которая отозвалась в голове лёгким звоном.

Глава 5. Серафим уходит.

Заметно темнело. На Западе небо ещё отливало светлой бирюзой, а землю уже обнимала огромная, всёпоглощающая тень. Деревья,  обрамляющие шоссе, чернели и казались лохматыми разбойниками, изготовившимися к нападению на свои жертвы. Однако, прихрамывающий на левую ногу человек, шедший по обочине с котомкой и тросточкой, не обращал внимания на наступление сумерек, на свет несущихся мимо автомобилей и упрямо шёл вперёд... в ночь. Дорога вела в столицу...

Уже первые шаги в самостоятельной жизни насторожили Серафима... Получив в отделе соцобеспечения (и то не сразу) положенные “сиротские” деньги, он отправился устраиваться в общежитие. Запущенность и грязь в этом пристанище рабочего люда его поразили! В детском доме за порядком и чистотой следили особенно тщательно. Поскольку это была та внешняя сторона жизни детей, которая сразу же бросалась в глаза различным проверяющим. Тут же, в “общаге”, всё вокруг было облуплено, оббито, оборвано и разрисовано. Грязные стёкла с трудом пропускали дневной свет. Двери комнат, как правило, были настолько убогими, деланными и переделанными, с такими разболтанными замками, что оставалось удивляться, как они выполняли своё назначение – охранять помещение от проникновения посторонних лиц.
Под стать месту общественного проживания была и администрация. Директор - пухлая, ярко разукрашенная особа предпенсионного возраста и вахтёрша, хмурая, с припухшим лицом, умеренно пьющая девица. Только бухгалтерия оставляла более приятное впечатление, возможно потому, что тут считали деньги.
Промотавшись несколько дней по различным инстанциям, Серафим, наконец, поселился в комнате, где уже жил один “работяга”, некий Лёнька Загогуля, разнорабочий машиностроительного завода. В данный момент представитель прогрессивного класса не потреблял горячительное уже несколько месяцев, так как заболел “игроманией”. Впрочем, этой новой болезнью страдала большая часть общежития, в том числе и вся администрация поголовно. Виной был “однорукий бандит”, примостившийся в фойе и привлекающий внимание уже своим внешним видом. Он, бандит, мигал завлекательными картинками на голубоватом экране, издавал интригующие звуки, да и вообще был разукрашен так, что пройти мимо него было просто невозможно! Стоило азартное удовольствие всего пустяк - монету с мизерным номиналом в полтинник.
Лёнька задался целью обыграть “железяку”, а уж потом обмыть успех, как водится, на полную катушку. Ради этого крепился и постился. Главной проблемой, как всегда, стала финансовая сторона азарта. Загогуля лежал на кровати в помятой одежде и стоптанных туфлях. “Работяга” мучительно размышлял, где достать железо на металлолом. Этот незамысловатый промысел был до получки единственным источником финансового обеспечения игровой страсти.
Соседу по комнате Лёнька не удивился, но обрадовался. Машинально выдавив приветствие, он, не представившись, с ходу задал Серафиму вопрос-просьбу, с которой обращался к разным людям по несколько раз на дню:
- Как у тебя с тугриками? Выручи до получки!
Серафим слабо разбирался в рабочей лексике, но понял, что от него хотят. Как же человека, нового знакомого, да ещё и соседа не выручить. Он наивно продемонстрировал перед Лёнькой свои скудные средства. Тот, не задумываясь, забрал всё и с горящими глазами выбежал из комнаты. Серафим только пожал плечами в недоумении. Такая благотворительность привела к тому, что паренёк лёг спать голодным.
Лёньки не было долго. Появился в полночь. С глубоким вздохом, не раздеваясь, упал навзничь на кровать и вскоре захрапел. Так началась свободная жизнь выпускника детского дома. Вот только человек он был необычный...
В школе, в отличие от многих, Серафим не определился с выбором профессии, а теперь тем более. Он ощущал в себе необычные возможности, знал уже, как перейти в другое измерение времени и пространства, но как это использовать в жизни – не представлял. Своих способностей он побаивался: не все же такие как Евсеевич и Людмила Ивановна! Да и вообще – вдруг эти мистические путешествия  – игра сознания на грани безумия. “Ещё признают психически больным и замуруют в больнице...”, - часто посещала горестная мысль.
Вопрос о подборе работы оставался по-прежнему болезненным. Поскольку все деньги забрал Лёнька, Серафим, чтобы как-то кормиться, устроился билетёром в местном музыкальном драматическом театре. Сутуловатого паренька, на удивление, приняли быстро. Очевидно, пожалели физически неполноценного молодого человека. Да и приглянулся он своим сосредоточенным взглядом и идущим изнутри спокойным достоинством.
Жизнь театра показалась парню таинственной, наполненной особой атмосферой, которая была для него даже чем-то близка. Может, перевоплощениями артистов, может тем, что здесь проигрывалась чужая жизнь, её боль и радость, потери и приобретения?... Возможно, он бы не только задержался в театре, но неумолимые обстоятельства повернули всё по-другому... Виной оказалось общежитие, игровой автомат и Лёнька! Впрочем, как и всё накопившееся, с чем столкнулся Серафим.
Первое, что он сделал в общежитии, - навёл порядок в комнате. Лёнька появлялся редко, только ночью, и рано уходил. Он даже не замечал изменений в обстановке и явно избегал соседа, который жил на воде и сухарях, добываемых в театральном буфете. От голода Серафим стал ощущать слабость в теле и всё нарастающее раздражение. Не привык он к такому отношению к себе, такой откровенной необязательности. В детском доме случалось всякое, но к долгам отношение  было строгое: “тёмная” и всеобщее презрение ждали всякого хитреца.

Как всегда в критические моменты, к Серафиму приходили видения. Лёжа вечером в кровати, он до слёз обдумывал своё печальное положение. Прикрыл глаза... В голове завертелось и... перед ним открылась площадь, заполненная волнующимся народом. Окружающие дома, их архитектура, булыжники на мостовой, одежда людей – говорили об эпохе глубокой древности.
Посреди площади возвышался постамент со столом, за которым в красных мантиях сидели судьи. Рядом стола плаха с воткнутым топором и палач в чёрном балахоне с прорезями для глаз. Он крепко держал верёвку, которая тянулась к связанным рукам полуголого человека, стоявшего на коленях с понурой головой. Очевидно, на площади вершился суд.
Толпа волновалась и гудела. Она затихала лишь на мгновение, когда говорили судьи. Их язык был своеобразен, но – понятен Серафиму! Он стоял в первых рядах возле помоста и хорошо всё видел и слышал. Очень скоро сообразил, в чём состояла вина несчастного человека. Бывшего воина обвиняли в милосердии к раненому врагу! Вместо того, чтобы добить поверженного в бою неприятеля, обвиняемый перевязал его и дал – напиться воды!
- Смерть предателю! – неслось из толпы.
– Он опозорил наш род! – с пеной у рта кричал какой-то лысый, с длинной бородой старик, что толкался рядом с Серафимом.
Старик проявлял повышенную активность и с азартом размахивал сучковатой палкой, грозя задеть соседей. В это время поднялся судья, очевидно главный, и поднял руку вверх. Люди притихли...
- Вина этого изменника доказана! Нам остаётся выбрать вид казни такой, чтобы неповадно было другим, а предатель, покрывший позором память наших павших, получил заслуженную кару!
- Кожу ему содрать, кожу! – возопил активный старик.
- На кол! – понеслось слева.
- Порубить на кусочки!...
Серафим с ужасом поворачивался на крики, на суетливого соседа, и ощущал, как всё его существо наполняется протестом! Он оттолкнул старика с его палкой, и проворно стал продираться к помосту. Про хромоту забыл, как будто её и не существовало. Резво проскочил корявые ступеньки и оказался возле плахи.
Судьи, палач, и ахнувшая от изумления толпа устремили свои взгляды на Серафима.
- Люди! Послушайте, что я вам скажу. Тот народ силён и могуч, кто снисходителен к своим врагам. Только так он показывает своё превосходство над ними, и демонстрирует их убожество. Только слабые исходят местью, злобствуют над поверженным, уже не опасным врагом. Этот человек, - Серафим указал на обвиняемого, который  приподнял голову и прислушался к словам неожиданного защитника, - проявил милосердие прежде всего к беспомощному, раненому человеку, а не противнику. Если все будут поступать так, то на земле воцариться мир, потому как он наполнится гуманными чувствами и деяниями, а не враждой и злобой!
- Кто этот сумасшедший? – поднялся главный судья, а остальные гневно зароптали. – Что за речи он говорит? Если мы будем щадить своих врагов, то они подумают, что мы ослабли и боимся их. Но ведь это не так!
- Вот именно! Не так... – облегчённо вздохнул Серафим и посмотрел на палача.
Тот снял балахон с головы, и Серафим увидел, что это – Лёнька! Сосед по общежитию свирепо заискрил глазами и закричал:
- Обоих надо кончать, мужики! Этот сказитель хочет, чтобы мы проиграли свою игру! Рубить его надобно на части...
В ответ толпа восторженно загудела. Послышались выкрики одобрения. Откуда-то появились стражники в кольчуге и с мечами. Они схватили Серафима, заломили ему руки и стали связывать.
- Кого вы слушаете?... – хотел про Лёньку пояснить Серафим, но его уже тянули к лобному месту.
Вот уже прижали ему голову к эшафоту, а Лёнька-палач с вожделенной ухмылкой замахнулся топором. Но внезапно налетела  лиловая туча, сверкнула молния и... Серафим открыл глаза. Перед ним стоял Лёнька с трясущимися губами. Он пытался что-то сказать, но не мог. У него словно отняло речь. А за окном шумел дождь, сверкали молнии и грохотало так, что дрожали стёкла, грозясь рассыпаться на кусочки.
- Ав-в-втомат сломался... – наконец уняв дрожь, выдавил Загогуля. – И получку задерживают...
- Пойдём! – решительно поднялся Серафим и, взяв за руку потерянного соседа, потащил его в коридор. Тот пошёл за ним как за хозяином набедокуривший работник.
В фойе гудела толпа жильцов во главе с директором - живо обсуждали поломку игрового автомата. Оказывается, ремонтная бригада уже приезжала, но ничего сделать не смогла и, забрав несколько деталей, отбыла, пообещав страждущим скорого возвращения. Но прошло уже немало времени, “игроманы” были в стрессе, а ремонтников не наблюдалось!
Серафим оставил Лёньку, подошёл к потерявшему свой привлекательный вид “бандиту” и стал его ощупывать. Народ притих и с любопытством посматривал на горбатенького новичка. Директриса даже жевать перестала...
Чудо случилось неожиданно! Автомат вспыхнул экраном, передёрнулся и радостно загудел. Пока люди выходили из шока, Серафим повернулся к обалдевшему Лёньке:
- Пробуй!
Загогуля как подстреленный заяц подскочил на месте и с невменяемым видом уселся за пульт. Он машинально достал монету, не глядя ткнул её в прорезь, нажал кнопку и зачарованно уставился в экран... “Бандит” удовлетворённо загудел, заморгал лампочками, зашелестел картинками на экране. Потом будто застонал и затих в недоумении... Далее произошло невероятное – Лёнька выиграл! Он с улыбкой малолетнего дауна собрал выигрышные монеты и продолжил играть. Люди обступили везунчика плотным кольцом и с напряжённым вниманием наблюдали за его действиями. Серафим же опустил голову и похромал к себе в комнату. На душе у него было горько и муторно...
На следующий день однорукого бандита долго ремонтировали, но он всё время проигрывал своим клиентам! Денег постоянно не хватало. Наконец, фирма сдалась: “бандита” демонтировали и увезли. Больше он тут не появлялся, как и Серафим. С чувством глубочайшего разочарования в окружающей действительности и в самом себе, он решил покинуть этот город.
Что с ним происходило, понимал с трудом. Неясное томление, неудовлетворённость; это грязное, затрапезное обиталище малокультурных людей, их мелкие, низменные устремления и психически больной Лёнька – вероятно, всё  в совокупности толкнуло на отчаянный поступок – уйти прочь! Куда?... Пока ориентировался как в сказке – куда глаза глядят!
В углу комнаты нашёл потёртый рюкзак, очевидно Лёнькин. Сложил туда нехитрые пожитки с остатками сухарей и бутылкой воды. Подобрал во дворе сучковатую палку. Никого не поставил в известность и ушёл...
Почему очутился именно на этой дороге, которая, как оказалось, вела в столицу, осталось загадкой. Но его тянуло именно в эту сторону. Тянуло неосознанно, но настойчиво.
Темнота тягучей хмарью навалилась на Серафима, но чёрные остовы деревьев уже гудели размеренно и простодушно, будто подбадривали одинокого путника. Выручал и свет фар автомобилей, несущихся как стремительные кометы из некоего фантастического фильма. Казалось, наступившая ночь подзадоривала и придавала желание водителям пронестись с ветерком. Страх, усталость, голод у Серафима отсутствовали. Оставив тяготы последних дней в прошлом, он испытывал такой душевный подъём, что об опасностях, которые могут возникнуть в любую секунду, не думал. Единственное, что заботило, - выбор места для отдыха. И вдруг!...
На повороте, до которого оставалось идти совсем немного, очередной лихач не свернул, а продолжил нестись прямо! Автомобиль нырнул носом вниз и, сделав сальто-мортале, с размаху, в перевёрнутом состоянии, вклинился в толстую акацию. Дерево затрещало, чуть согнулось, но устояло. Посыпались стёкла, запахло бензином. Мотор продолжал работать... фары светились... А движение на дороге не замедлялось. Очевидно, водители плохо различали в темноте, тем более в низине, потерпевший аварию автомобиль. А, может, все очень спешили?...
Когда Серафим доковылял к месту трагедии, мотор уже заглох и на время установилась тишина. Из-за посадки выглянула удивлённая луна и бледным светом накрыла дорогу и обочину. Теперь Серафим лучше рассмотрел, что же произошло. Автомобиль лежал вверх колёсами. Передняя часть от удара в дерево вдвинулась в салон, откуда не доносилось ни звука. Крыша заметно прогнулась...
“Неужели все погибли? – мелькнула тягостная мысль. – Однако, надо попытаться что-то предпринять!” Дальнейшее делал с подъёмом и так, как будто не раз занимался спасательными работами. Он подошёл сбоку, взялся за кузов и попытался поставить автомобиль в нормальное, естественное положение. Первая попытка не удалась. Он снова, в отчаянном усилии, напрягся и вдруг почувствовал, как его тело пронзилось током, а в голове сверкнуло. Тотчас автомобиль легко поддался и, качнувшись, встал на колёса.
Дверь была помятой и выгнутой наружу, но открылась легко. На переднем сиденье, зажатый рулём, без признаков жизни, свесив окровавленную голову набок, сидел молодой мужчина. Больше никого в салоне не оказалось. Отстегнув ремни безопасности, Серафим осторожно вытащил водителя и уложил его на землю. Расстегнул ворот рубахи и припал ухом к груди. Не сразу, но услышал тихий, редкий, скорее не стук сердца в привычном понимании, а замирающее подёргивание. Серафим приложил руки к груди пострадавшего и сосредоточился...

Солнце раскалённым утюгом жгло спину, шею, затылок. Редкие, с пожухлой листвой, деревца изогнутой линией тянулись вдоль пыльной каменистой дороги. На горизонте она упиралась в ворота крепости-города. Там, где дорога изгибалась, под раскидистым, чудом уцелевшим от жары, зелёным деревом шумели люди. Одеты они были бедно и выглядели измождёнными. У многих потрескались и опухли губы. В руках люди держали глиняную посуду самых разных размеров и форм.
Серафим потёр ощутимо нагревшийся затылок и подошёл к толпе. Тут, вблизи, он разглядел, что в этом месте дороги, под деревом, расположен колодец и идёт торговля – водой!
Грузный бородатый мужчина опускал в колодец верёвку с деревянным ведром, доставал воду и разливал в посуду в соответствии с очередностью. Бойкий молодой парень в широкополой соломенной шляпе, с рыжей щетиной на лоснящемся лице, собирал деньги. Весь его вид излучал довольство и сосредоточенность, которые бывают у людей докопавшихся до клада или, на худой конец, подобравших толстый кошелёк с деньгами.
“Воду... за деньги? В такую жару?... -  у Серафима от возмущения перехватило дыхание. – Как такое может быть?” Он подошёл к тонкой, как тростинка, девушке, устало стоявшей посредине очереди с двумя кувшинами, и спросил срывающимся голосом:
- Почему этот человек продаёт воду, а не раздаёт её даром? Ведь вода, да ещё и питьевая, не может быть достоянием одного или нескольких людей? Тем более, когда пришла общая беда – засуха!
Девушка в изумлении подняла на незнакомца тёмные глаза и грустно прошептала:
- Почему же не может быть? Так ведётся уже давно...
В разговор вмешался старик с всколоченной серой бородой и затуманенным, бесцветным взглядом:
- Ты, парень, будто на белый свет только народился! – криво усмехнулся он. - Есть такая порода людей, для которых горе народное как манна небесная – загребай деньгу лопатой! Ты не с нами говори, а подойди к хозяину колодца, что деньги собирает, и поинтересуйся, как у него с совестью?... Может проснётся она, а, может, он и не знает, что это такое! Есть в народе присказка: где говорят деньги, там совесть молчит.
- И пойду! – упрямо мотнул головой Серафим и направился к колодцу.
Парень в соломенной шляпе перекладывал монеты в мешочек-кошелёк, привязанный к поясу, когда подошёл Серафим. Он собрался выступить с гневной речью, но делец опередил его:
- Слышал я, незнакомец, твои речи. Знаю, что хочешь от меня. Но послушай, что я скажу. Этот колодец стоит здесь столько, что не каждый старец вспомнит, когда его соорудили. Ещё месяц назад воды здесь не было, а сам колодец находился в запустении. Тогда шли дожди и никто не думал, что может наступить жара, и вода уйдёт из города. Я купил у городского головы этот никому ненужный кусок каменистой земли. Вычистил источник, добрался до воды и обустроил место. Почему же теперь я должен свою воду, на которую я потратил деньги, силы, время, отдавать даром?
- Землю ты купил за копейки! – подскочил серобородый старик. – А вода здесь всегда была, врёшь ты!
И тут делец задал убийственный вопрос возмущённому старику:
- Почему же ты не купил, если всё стоило копейки и вода была?
Старик растерялся, почесал затылок и промямлил:
- Кто ж его знал, что так обернётся... Да и не моё это дело... Ремесленник я...
- Вот-вот! – торжествовал парняга. – В этом вся соль: должен же кто-то думать заранее и не боятся рисковать! А вдруг в этой яме не оказалось бы воды?...
Логика хозяина колодца подействовала отрезвляюще не только на старика: притихла и расшумевшаяся было толпа. Серафим задумался, что ответить, но ненадолго:
- Отвечаешь ты будто правильно. Только давай представим другую ситуацию. Пусть вон та девушка, - Серафим указал на тростинку с печальными тёмными глазами, - соберёт как-нибудь в добрый час лечебную траву от болезни страшной, которой ты завтра заболеешь – не дай Бог конечно. Ни у кого нет такого лекарства! Ты пойдёшь к ней, а она заломит такую цену, что не хватит всех твоих монет, заработанных на воде! Как тогда?...
Молодой делец нахмурил брови, потёр лоб и задумался. Люди же вновь заволновались, тихо переговариваясь, а Серафим продолжил:
- То-то же! Бывают такие моменты в жизни как целого народа, так и отдельного человека, когда корысть должна уйти в сторону! Благородство, милосердие и участливость вернуться каждому многократно, а деньги и богатство меркнут перед ними и перед смертью... неизбежной...
Делец хотел что-то возразить, но вдруг подул ветер, налетели тучи и пошёл дождь! Люди возликовали, опустились на колени и стали молиться то ли со слезами на лицах, то ли с капельками долгожданной небесной влаги...

Серафим мотнул головой, освобождаясь от ведения, и увидел, что водитель зашевелил губами. Его грудь стала часто приподниматься, и человек открыл глаза! Над кронами деревьев громыхнуло и пошёл мелкий, тёплый дождь...

Глава 6. Успешный человек.

Эммануил Грабовский со школы мечтал стать бизнесменом. Ещё в пятом классе к нему попала книга американского писателя Теодора Драйзера “Гений”. Его так поразила успешная карьера главного героя, что мальчик решил обязательно стать “продвинутым” дельцом. Он перечитал все книги знаменитого писателя, а новеллы О’Генри окончательно сформировали жизненную позицию юноши и качественно её дополнили в плане, как не надо вести дела и насколько важны настойчивость и терпение. Социалистическая система не способствовала наклонностям мечтателя, но когда он закончил институт и уже поработал некоторое время инженером – подоспела перестройка! Тут и проявилось то, что так долго копилось и вынашивалось...
Когда большая часть деятельного населения развалившейся страны кинулась на рынки  и в заграничные бега за дешёвыми тряпками, Эммануил не стал горячиться. Он сразу же решил действовать умнее и тоньше, с деловой смекалкой. В условиях повального дефицита, такой подход нашёл быстрое воплощение. Для начала устремил свой взор на государственные товарные базы. Там давно уже ждали предприимчивых ловкачей, поскольку сами начальники и служащие ещё не адаптировались к рынку и привычно побаивались карающих органов.
Довольно быстро Эммануил нашёл общий язык с руководством баз и на взаимовыгодной основе взялся сбывать залежалый, подпорченный и просроченный продукт. На этом заработал свой начальный капитал. Когда “базовая” лавочка закрылась, занялся металлом и металлоломом. Открыл по всему городу пункты приёма и, пока власти не опомнились, наладил канал доставки в Прибалтику и Польшу металлических изделий любого сорта и качества.
На этом поприще впервые столкнулся с конкуренцией. Узнав, что некто начал поставку металла туда же, но дешевле, Эммануил испытал заметный шок! Он посчитал убытки и даже взмок от возмущения. В голове кубарем пронеслись планы, как убрать конкурента. Перебрал варианты, но удобоваримых не подыскал. Снижать цены никак не хотелось. Он уже привык к большим деньгам и всякие потери воспринимал болезненно. Остановился на том, что надо бы переговорить с оппонентом по бизнесу.
Разговор ошеломил Эммануила! Человек, напоминающий элитного откормленного борова, искривил подобие улыбки, сверкнул маленькими глазками и прохрюкал на робкое предложение договориться пришедшего на аудиенцию Грабовского:
- У нас, кореш, как там тебя... Эммануил Михайлович, свободный дикий рынок, в котором выживает сильнейший! Поэтому я задавлю тебя как клопа в углу и очень скоро! Советую заняться чем-нибудь другим... Это так – по доброму... Так что... освобождай кабинет: дел до хрена и более. Ксюха, тащи бумаги! – “элитный” крикнул довольно звонко своей миниатюрной секретарше, уже забыв о посетителе.
С мрачным видом Грабовский уселся в “Мэрс” (не первой свежести) и понял, что в чём-то он отстаёт от текущего момента времени.

В довесок к конкуренту, назревали новые неприятности. Вокруг него давненько крутились характерные личности. Их отличали настороженные глаза (это, когда без тёмных очков), вросшие в плечи бритые головы, дорогие кожанки и “крутые” иномарки. Эммануил догадывался, кто к нему приглядывается. Но эти ещё не насели, а конкурент-боров досаждает реально и болезненно!
За сумятицей мыслей не заметил, как выехал за город, нырнул в лесопосадку и остановился на берегу небольшого, заросшего камышом водоёма. Заглушил мотор и задумался...
В институте увлекался биатлоном и стендовой стрельбой, даже третий разряд получил. Мог и до первого дотянуть, но не успел до окончания учёбы. Тренер предлагал не бросать спорт, отмечая наличие способностей, но Эммануила манили другие высоты. Теперь же вспомнил о своём увлечении совершенно механически, обдумывая варианты разрешения сложившейся ситуации.
“Бизнес – это джунгли, во всяком случае в нашей стране и на данный исторический момент, - текли с ускорением мысли. – И боров-конкурент здесь совершенно прав!... Закон тут должен быть один – закон силы, ловкости, изворотливости... Мораль придёт потом (если придёт?), когда всё утрясётся и уложится по полочкам... – заранее оправдывал себя Эммануил. – Помощники мне не нужны: сам справлюсь. Так будет и надёжней и безопасней, если что...” От принятого решения на душе стало спокойнее и даже веселее. Грабовский почувствовал себя тигром, который обошёл своего соперника сзади и приготовился к победному броску! А тигры всегда нравились Эммануилу за красивую мощь и отчаянную смелость в минуты смертельной опасности.
Не прошло и недели, как город облетела будоражащая весть: на выходе из ресторана был убит выстрелом в лоб сын председателя исполкома, преуспевающий бизнесмен. Место, откуда стрелял киллер, нашли быстро: чердак шестиэтажного дома напротив.  Однако, ни оружия, ни существенных улик не обнаружили. Естественно, следствие стало проверять все деловые сферы, в которых крутился удачливый сынок крупного чиновника, справедливо взяв за одну из основных версий – отголоски жестокой конкурентной борьбы. Впрочем, криминал, то есть рэкет, тоже не исключали. Споткнулись уже на первой версии: сынок крупного чиновника брался буквально за всё, начиная от продуктов питания, бытовой техники и кончая металлом, лесом и нефтью! С бандитами было ещё сложнее: милиция в тот момент их и сама побаивалась... Следствие затянулось и конца его не было видно...

Эммануил стоял возле окна своего недавно приобретённого офиса и внимательно осматривал многоэтажный дом, расположенный на противоположной стороне улицы. Время от времени он бросал взгляд на иномарку, стоявшую тут же. Дул несильный ветер. Солнце изредка моргало из-за белых барашков-облаков.  Редкие деревья недовольно колыхались, отбрыкиваясь от надоедливого непоседы. Мысли текли спокойно, как и должно быть у человека крепкого и телом, и душой, и умом.
“Похоже, ребятки уже созревают! – подумал саркастически Эммануил, глядя, как бритоголовые качки высовываются из машины и, будто невзначай, поглядывают на входную дверь его офиса. – Пора...”
Грабовский вызвал секретаршу Зиночку и объявил ей, что ненадолго отбывает по делам и будет через час. Девушка согласно кивнула головой и внимательно выслушала дальнейшие указания и пожелания шефа.
В течение дня Эммануил не раз уезжал из офиса, возвращаясь через время. Поскольку была середина дня, то его наблюдателей нисколько не удивило очередное отбытие их подопечного. Далеко Эммануил не уехал. Он свернул в проулок, объехал квартал, оставил “Мерс” возле аптеки и зашёл в подъезд соседнего дома. Минут через пять оттуда вышел пожилой человек с пышными усами, с чемоданчиком в левой руке и в одежде слесаря коммунального хозяйства. Он проворно обошёл дом и направился через двор на противоположную сторону квартала. Оглянувшись,вошёл в дом. Во дворе было пусто, даже дворники и неугомонные старушки отсутствовали...
Тем временем в иномарке, что дежурила перед офисом Грабовского, царило оживление, вызванное прибытием босса, авторитета по кличке Кунак. Его джип примостился сзади, заняв половину тротуара, чем вызывал недовольство пешеходов.
Кунак строго, в одно и то же время, объезжал свои владения, проверяя, чтобы его “братки” не шалили попусту, соблюдали дисциплину и точно исполняли поставленные задачи. Последнее было у него на первом месте, так как был авторитет когда-то кадровым военным - офицером. За избиение подчинённого с “летальным исходом”  был осуждён на длительный срок. Там и поменял профессию защищать Родину на уголовную – нападать и забирать. Дисциплинированность Кунака помогала ему в криминальных делах, но сейчас подвела...
В этот день настроение у него было на подъёме. Он даже повеселил своих подопечных пошлым тюремным анекдотом. В джип сел на сразу - некоторое время продолжал разговор. Щелчок и резкое изменение в облике босса – лицо вытянулось в изумлении, а тело обмякло – бандиты восприняли не сразу. Когда же Кунак безжизненной массой завалился на землю, а из-под головы на асфальт вытекла струйка крови – бандиты с напуганными лицами закрутились, как крысы в клетке под током. Затем они залегли возле машин, вытащили пистолеты и, настороженно озираясь по сторонам, замерли... Выстрелов больше не прозвучало.
Милицию всё-таки кто-то вызвал. Однако, до её приезда, прибыл “Мэрс” Грабовского! Увидев толпящийся народ, он подошёл, выяснил в чём дело и принял деятельное участие в дальнейшем ходе событий: общался с прибывшими милиционерами, помогал грузить тело убитого на носилки... Братки были так ошарашены, а следователи сразу же зацепились за версию бандитских разборок, что самого Грабовского никто и не собирался подозревать. Кто бы мог подумать, чтобы убийца прибыл на место своего преступления и вёл себя так нагло и смело! На это Эммануил и рассчитывал. Впрочем, он и другие моменты предусмотрел...
Поскольку в обоих убийствах были использованы разные винтовки, то преступления не связали вместе. Последующая война между конкурирующими бандами ещё больше отодвинула всяческие подозрения от Грабовского. Вскоре он победил на местных выборах в своём округе и стал депутатом горсовета. Завёл выгодные знакомства, помог влиятельным чиновникам в приватизации некогда мощных предприятий-банкротов, “подсказал” некоторым, с высокими должностями, хитроумные схемы перекачки в “нужном направлении” бюджетных средств... Не прошло и нескольких лет, как Эммануил Михайлович Грабовский после удачной женитьбы твёрдо обосновался вместе со своими “компаньонами-благодетелями” на Олимпе новых миллионеров!

*   *   *
Целый день Эммануил был не в своей тарелке. С утра в висках давило и будоражило душу, как в ранней юности перед первым свиданием с девочкой. Жаловаться на погоду было грех: стояли нормальные летние дни, когда днём в меру жарко, вечером звёздно – есть на что полюбоваться, хотя и времени маловато для сентиментальных настроений. Впрочем, он давно уже забыл, что это такое – сантименты. Бизнес полностью поглотил его: душу до самого дна, мозг до последней извилины, а тело до мелкой косточки. Даже женился как-то мимоходом (будто сходил на базар за покупкой) на худенькой Жанне, дочери владельца крупного металлургического завода, некоего Годмана. Тесть имел вид человека смешанной национальности, то есть она не угадывалась вовсе, но был непомерно богат.
В данный момент семья Грабовского – он, жена и маленькая дочь - проживали за городом в трёхэтажном особняке рядом с таким же роскошным дворцом тестя. Эта часть бывшего колхозного поля уже давно превратилась в элитный район новых хозяев жизни. Остров роскоши утопал в зелени и казался сказочным видением на отдалённом фоне серых и невзрачных коробок-домов городского спального района.
Эммануил сидел в домашнем  кабинете за добротным, из красного дерева, столом и сжимал виски ладонями. Не любил он неопределённости в своей душе и мыслях. Конечно, причину своего сегодняшнего, неустойчивого, как осенняя погода, настроения знал. Эта девушка уже неделю не выходила из головы, как ни пытался о ней не думать. Взгляд прекрасных тёмных глаз, в которых затаилась тайна, манил и тревожил. Тело, одетое с тонким эротическим вкусом, притягивало чарами,  телесными, сладкими и томными.
Вспоминая Демону Фатум, которую увидел на презентации нового салона автомобилей немецкой фирмы БМВ, он чувствовал – появилось нечто, что сильнее его деловых устремлений, погоне за успехом, прибылью, славой, наконец! А ведь никогда не увлекался юбками, не преклонялся перед женщиной, её красотой и притягательностью. Считал - не пристало сильным мужикам распускать слюни перед женскими прелестями. Женился-то из необходимости, больше деловой. И вот...
“Надо развеяться!” - решил он, резко поднялся и вышел из кабинета.
- Случилось что? – встретилась на лестнице Жанна, которая давно не видела своего мужа таким хмурым.
- Забот хватает! – дежурно отмахнулся Эммануил. – Прокачусь в клуб к ребятам, надо слегка расслабиться.
- На ночь-то? – удивилась жена.
- Самое время: днём некогда... Да я не задержусь! – уже из выходных дверей обернулся Грабовский.
- Илью возьми! – крикнула в ответ Жанна, но Эммануил уже вышел. – Ах!... – опустила руки встревоженная женщина.
Илья Муров всего месяц работал у Грабовского телохранителем, но к нему уже привыкли, Жанна в особенности. Спортсмен, бывший десантник, стойкий холостяк  – он идеально подходил на роль личного охранника. Жил Илья тут же в особняке, на первом этаже. То, что муж уехал сам, очень обеспокоило Жанну. Подосадовав, она ушла в детскую к дочери...
За рулём он несколько успокоился. Темнота густо стелилась по обочине, а дорога при свете фар казалась светлым тоннелем и завораживала. Эммануил слабо соображал, куда едет. Его куда-то тянуло, манило, подталкивало. Ехал инстинктивно, бессознательно, продолжая обдумывать и вспоминать колдовской девичий образ.
Вдруг! Дорога оборвалась и перед ним выросла стена деревьев! Эммануил не успел сообразить, что произошло, как автомобиль нырнул носом, удар... и опустилась тьма...

“Жив!” – удовлетворённо подумал Серафим. Он разогнулся, встал на ноги и, оглянувшись, глубоко вдохнул влажный ночной воздух. На него снизошло блаженство, какое наполняет человека, успешно закончившего тяжёлую, но важную работу. Движение по шоссе, казалось, усилилось. Дождь закончился, туча, сверкая на прощание слабеющими искрами молний, уходила прочь, а ей в след уже моргал светлый лик Селены...

Глава 7. Начало пути Демоны.

Себя Демона помнила с того момента, когда над ней склонилось доброе лицо немолодой, но ещё красивой женщины. Что происходило до сих пор, она не могла знать, поскольку была тогда совсем маленькой - грудным ребёнком. Её появлению в доме знаменитой, но престарелой семьи, из тех, о ком сейчас говорят - сливки общества, предшествовали драматические события...

Больничные запахи давно уже стали привычными и ничем не беспокоили. Терпкая смесь лекарств, гноя, крови, людских отправлений и вездесущей хлорки проникла в него и стала частью земного существования.
Разглядывая до рези в глазах знакомый потолок отдельной больничной палаты, бывший эстрадный певец Филат Снегирёв старался не думать о своей болезни. Он пытался сосредоточиться на предстоящей встрече с женой Владленой, которая должна вот-вот прийти и, возможно, принести долгожданную новость.
“Должно же мне повезти! – с отчаянием думал Филат. – Ведь фартило же всю жизнь! Легко пробился на всесоюзную эстраду, добился благосклонности у партийных боссов, осел в республиканской столице, деньжат подзаработал... Намеревался замахнуться и на Москву! Всё к этому и шло... И вдруг эта болячка – печень... Нужен кусочек донорской печени и непростой, а детской: только тогда есть гарантия, что хорошо приживётся, а, главное, восстановит её, проклятую!...”
От тягостных дум его пожелтевшее лицо сжалось, кожа на лбу скукожилась, как у древнего старика. Впрочем, Филата с большой натяжной можно было считать даже пожилым. Пока пел, держал себя в форме, от молодёжи не отставал ни в чём. Бурная жизнь, в которой много времени уходило на разгульные мероприятия, постепенно сказалась. Слава богу, Владлена всегда “правильно” понимала своего провинциально-звёздного мужа и всё ему прощала. Сейчас же, когда прихватило так, что впору помирать, стала главной опорой и помощницей...
Жена появилась неожиданно, он даже не успел обрадоваться. Она стремительно вошла в палату, наклонилась и поцеловала его в разгладившийся лоб. С нескрываемым беспокойством поинтересовалась самочувствием. Затем  пододвинула к кровати стул и с осторожной радостью стала говорить вполголоса, почти шёпотом, поглядывая на дверь:
- Мне кажется, что у нас появился шанс... Предлагают ребёнка... Недорого... И врач есть...
Филат вначале тоже обрадовался, а потом, осмыслив услышанное, всполошился:
- В смысле... как предлагают?... Поясни, пожалуйста.
Жена наклонилась совсем низко и жарко зашептала:
- Ж-и-в-о-го... То есть качество органа гарантировано.
- Ты в своём уме! – разволновавшись, вскрикнул Филат. – Живого ребёнка резать!
- Да, не кричи ты... – зашикала Владлена. – Дитё всё равно ничейное, родителей нет... А врач надёжный...
И тут женщина замялась, опустила глаза, покривила губы и неожиданно расплакалась, тихо, по-детски горестно. Филат подал ей платочек и стал успокаивать, догадавшись, что Владлена только сейчас осознала всю гнусность и аморальность своего поступка. В конце концов,  это может обернуться уголовным преследованием. Да и вообще – как можно на такое пойти: с беззащитным созданием обойтись как с подопытным мышонком!
Жена постепенно успокоилась и рассказала по порядку, откуда появилась такое предложение. Всё случилось вчера. Когда она вышла из дверей больницы, опустилось со ступенек, к ней подошли двое: он и она, оба среднего возраста, очень интеллигентного вида.
- Мы знаем, что у вас серьёзная ситуация с больным мужем, и хотим ему, как известному, талантливому певцу, артисту, предложить... свою помощь!
Конечно же, Владлена ухватилась за эту соломинку. Её даже не смутило то, что детали сделки обсуждали за городом в салоне автомобиля  (какая-то иномарка), как некие заговорщики. Оказалось, что эти молодые люди – любовники. Женщина родила девочку. Чтобы не вызывать скандала, они решили пристроить ребёнка. Оба медики: она - акушер, он – хирург. От коллег в больнице, где лечится Снегирёв, случайно узнали о проблемах знаменитого певца, и в благородном порыве пошли на такой рискованный поступок.
- Жизнь вашего таланта, впрочем, он принадлежит всем, - обосновывала женщина, - дороже, чем жизнь нашего младенца, у которого ещё неизвестно, как сложится будущее... – с трагическими нотками  говорила она далее. – Да и собираемся мы оставить нашу страну, поскольку хотим быть всегда вместе! Правда, милый? – она ласково посмотрела на своего мужчину.
Тот устало улыбнулся и согласно кивнул.
- Хотим мы немного...
Действительно, названная цифра для богатой семьи Снегирёвых была приемлемой, тем более в такой ситуации. И Владлена, не раздумывая, согласилась...
- Не казни себя, - снова стал успокаивать жену Филат, чувствуя, как нарастает резь в области живота и начинает подташнивать. – Пойди вызови медсестру, пожалуйста, что-то плохо мне... А девочку, может, стоить ку... удочерить: детей-то у нас нет...
Видя, как от боли побагровело и искривилось лицо мужа, она подхватилась и выбежала в коридор. Вскоре появилась встревоженная медсестра, потом лечащий врач, носилки... Затем была многочасовая реанимация и ... спустя дни - смерть.
Владлена, убитая горем, всё же успела выкупить девочку. Это уже являлось делом её принципа, да и ребёнок оставался своеобразным живым памятником не ко времени ушедшему любимому человеку.

*   *   *
Назвали девочку Дианой в честь знаменитой английской принцессы. Удочерение, благодаря связям и деньгам, оставшимся от мужа, Владлена Михайловна провела без лишних хлопот и негласно. Перед этим уехала на год за границу, а потом объявила своим родственникам, друзьям и знакомым, что умерший муж успел оставить о себе телесную память – прекрасную дочь!
Диана росла очень подвижным и непоседливым ребёнком. Яркая красота в ней проглядывалась с детства, что доставляло Владлене Михайловне просто наслаждение: ведь умерший муж был тоже красавцем! Ни у кого не возникало сомнений, чья это дочь.
Часто, укоряя ребёнка за шалости, Владлена шутливо называла её маленьким демоном. Незаметно появилось имя Демона, которое понравилось всем, кто знал девочку. Со временем оно прочно закрепилось за неординарным ребёнком, и мачеха только так и звала падчерицу – Демона.
Девочка рано почувствовала своё превосходство над сверстниками. Однако старалась его не показывать. Почему так происходило, она не осознавала. Но всегда, когда видела, что может быть лучше, умнее, талантливее других, - отступала. Она и училась посредственно, хотя ум имела заметный и нестандартный. Учёба ей казалась скучной, неинтересной. Многие соученики, особенно девочки, считали, что Демона права: зачем сушить голову науками, когда такой красоте наверняка уготовано будущее, не связанное со знаниями.
Внимание мужского пола тоже ощутила рано. Был случай, который в некотором смысле, оказался для неё знаковым, поскольку показал её власть над другими. А это было так волнительно и сладко!
...Владлена  водила девочку в детский сад, в котором воспитывались дети из высшего столичного общества. Поэтому сдерживала желание дочери гулять во дворе, остерегаясь “плохого влияния улицы”. Однако, Демоне, как всякому подвижному ребёнку, хотелось ещё побегать и пообщаться с малышнёй. Своё стремление она не скрывала, но мачеха его отвергала:
- Хорошие мальчики и девочки вечером сидят дома, читают сказки, смотрят телевизор, помогают родителям. Зачем тебе знакомиться и играться с плохими? – менторски спрашивала Владлена.
- Может они не такие уж плохие? – наивно глядя в глаза матери, отвечала Демона. – Посмотри, мама, как они весело играют в прядки! Разреши мне немного погулять! – однажды твёрдо попросила девочка, упрямо поджав губы.
Такая решительность дочери поставила Владлену в тупик, и  она отпустила её на свободу.
Демона смело подошла к кучке детей, которые живо обсуждали очередную игру, и поздоровалась. Её независимое поведение, в котором не проскакивало даже тени смущения, подействовало по-разному. Одни притихли, другие нехотя ответили на приветствие, а третий – самый крупный из них, нагловатый мальчик, по имени Стасик – возмутился:
- Чего влезаешь в разговор? Видишь, делом заняты! Вали отседа, лахудра!
Демона плотно сжала губы, широко раскрыла глаза и чётко выговаривая слова ответила:
- Похоже, ты невежа, но я тебя прощаю на первый раз!
- Кого? Меня?... – надулся от возмущения пацан и, сжав кулаки, с грозным видом пошёл на девочку.
Дети притихли, ожидая развязки, а Демона улыбнулась презрительно и осталась стоять на месте. Мальчик подошёл к ней вплотную и вдруг опустил руки... Он увидел в глазах нахалки бесконечную завораживающую глубину и такое притяжение! Что... Стасик опустил голову, резко развернулся и убежал прочь.
С тех пор Демона стала лидером местной детворы, прежде всего мальчишек, а Стасик не отходил от неё ни на шаг, готовый выполнять любую прихоть красивой девочки. 
Как все дети состоятельных родителей, Демона занималась в популярных платных секциях-кружках: танцев и плавания. И как и в школе, имея повышенные способности, себя особо не проявляла. Казалось, шлифуя свою красоту, гибкость и крепость тела, она готовилась к чему-то другому, пока неведомому и ей самой.
По мере того как девочка росла, переходя из класса в класс, отношение окружающих к ней менялось: одним она казалась воплощением новых, раскованных, независимых девиц, у других вызывала чувство зависти, у третьих - страха. Некоторые представители старшего поколения за глаза называли её ведьмой! Число её воздыхателей увеличивалось. Стасика, выросшего в высокого, поджарого парня, по-прежнему беззаветно влюблённого в Демону, как-то побили другие поклонники. Да так, что парень еле выкарабкался из комы и был вынужден переехать в другой район города.
Менялась и Демона!
Владлена, наблюдая за дочерью, не могла определиться, куда она движется: к худшему или лучшему? Во дворе всё чаще вспыхивали скандалы и драки, причиной которых, иногда косвенной, являлась Демона (настоящее имя, Диана, Владлена уже не вспоминала). Мачеха стала чаще болеть, проводить много времени в санаториях, лечебницах, больницах. А дочь устремлялась куда-то самостоятельно, без родительского внимания.
Весной, когда Демона готовилась к выпускным экзаменам, мачеха внезапно скончалась в больнице. После похорон, Демона не пошла на выпускной вечер, кое-как получила свой аттестат, после чего её жизнь резко изменилась...

Этому в немалой степени поспособствовал набирающий силу новый русский, некий Буделан Михаил. Благодаря “высоким” связям и незаметной, но ответственной  должности в республиканском правительстве, он  за бесценок скупал государственные предприятия и землю, а затем выгодно перепродавал. На этом бизнесе заработал солидные деньги. Когда на него всё же обратили внимание соответствующие органы, вовремя сменил поле деятельности, успел выгодно вложить капитал в недвижимость и стать преуспевающим бизнесменом.
Михаилу не было и сорока, и он, имея хорошую наследственность (отец был известным гимнастом), выглядел молодо и спортивно. Модные костюмы, профессиональный макияж и соответствующая причёска делали его привлекательным, отчего у женщин пользовался успехом не только благодаря деньгам, иномаркам и золотым украшениям. В своей среде он слыл “оторванным” ловеласом...
Весной, когда Демона готовилась к выпускным экзаменам, их пути пересеклись в прямом смысле. В тот момент Михаил выкупил здание бывшего детского садика и приводил его в приличное состояние, чтобы выгодно перепродать. Пока шёл ремонт, он частенько наведывался, контролируя ход работ. Его “БМВ” проезжал по той же улице, где ходила в школу Демона.
В то утро Михаила переполняло игривое настроение, отчего ощущал сладкое томление и подъём, моральный и физический. Он сидел на заднем сиденье (управлял автомобилем личный шофёр), слушал музыку, подсвистывал в такт и размышлял о своих “амурных” планах на вечер. Время от времени бросал взгляд за окно.
- А ну-ка притормози! – прикрикнул шофёру, не отрывая взгляда от окна.
Когда автомобиль мягко остановился, Михаил поспешно вышел, опёрся на дверцу и волнуясь достал сигарету. Девушка ещё оставалась в поле его зрения, он уже собирался догнать её, но почему-то растерялся. По этой причине, закурить никак не удавалось. Он не моргая смотрел в след уплывающей девичьей фигуре, мял сигарету и не мог воспламенить зажигалку. Прожжённого ловеласа пробивала дрожь... И, хотя мелькал только шаловливый хвостик волос на затылке, чуть приподнятые плечи и постукивающие об асфальт каблучки, в глазах же запечатлелось чарующе лицо юности. Лицо ещё девушки-подростка, но с неумолимым налётом той взрослости, которая так завораживает и волнует мужчин всех возрастов.
Михаил восхищённо покачал головой и подумал: “Прирождённая модель! Какая походка, фигура, глаза, лицо!... Что же я стою?“ Он бросил так и не подпаленную сигарету и побежал за девушкой. Та уже свернула за угол, но он успел.
- Постойте, пожалуйста... – встал Михаил перед ней, волнуясь как мальчишка.
Тёмные, с искоркой, большие глаза, слегка нахмурились, а затем снисходительно засветились любопытством.
- Я Вас слушаю, - на её лице не проскочило ни удивления, ни смущения, которые так присущи школьницам, когда к ним обращаются взрослые мужчины.
Если бы Михаил Буделан знал, чем закончится это неожиданное знакомство, то очень подумал бы – стоит ли?... Но, всё состоялось так, как и было предначертано его судьбой! Хотя судьбу, как и жизнь, мы формируем в основном сами, за исключением разве что непреодолимых природных катаклизмов и божьей воли. Перед ними человек беспомощен, в отличие от отношений людских, где ум, воля, накопленный опыт всегда могут повернуть течение жизни в ту или иную сторону. Здесь каждый шаг может оказаться решающим...
Жизнь преуспевающего дельца Михаила Буделана после знакомства с выпускницей столичной средней школы Демоной Фатум (она сознательно выбрала новую фамилию, чтобы не быть связанной с известным певцом) поменялась коренным образом. Девушка использовала свои чары сполна! Причём не торопясь, по крошечным каплям... Вскоре Михаил влюбился в неё так, что вёл себя как зачарованный. Если вначале он был ещё самостоятелен в своих действиях, то после первой страстной ночи со своей умопомрачительной любовью сгорел дотла...
Этой ночи предшествовали душевные и физические страдания мужчины, поскольку Демона была для него недоступна. Уже в первый день знакомства, Михаил ослепил её своими замашками богача: в популярном ресторане угощал таким количеством напитков и деликатесных блюд, что даже видавшие виды официанты поражались. Весь вечер заказывал для неё танцы и песни. Даже вызвал цыганский хор! Привёз к себе на “виллу” и осыпал золотом и драгоценностями. А она только улыбалась загадочно и с изяществом принцессы и достоинством победителя принимала эти знаки внимания влюблённого мужчины.
Но как только Михаил пытался прикоснуться к девушке, обнять, поцеловать её, она твёрдо пресекала его похотливые намерения и поползновения. Сколько так продолжалось, он и не помнил. Обещал ей всё: женится, причём венчаться в храме на святой земле Израиля; подарить всё своё состояние, построить в её честь замок на побережье Италии или Франции, или в другом месте, где пожелает! Организовать ей лично  модельное агентство и так далее...
Что всё-таки Демона пожелала, остаётся догадываться, но с тех пор у неё появилось много денег, и однажды она уступила...

Было довольно жарко: разгар лета. Михаил и Демона приехали развлечься в Крым. Устроились в старинном особняке, в котором когда-то отдыхали коммунистические генеральные секретари.
Вечерний воздух был напоён той неповторимой смесью ароматов, которая присуща только югу и морю. Запахи экзотических деревьев, цветов, травы причудливо перемешивались с ароматами морской воды, рыбы, водорослей и ещё чего-то волнующего и будоражащего воображение и тело.
Этот воздух неумолимо проникал в спальню, где, однако, было  свежо, благодаря невидимой и неслышимой работе кондиционеров. Светильники в виде огромных свечей создавали романтический полумрак, а широкая кровать, оформленная в восточном стиле эпохи султанов и эмиров, вносила свою долю в ту страсть, которая переполняла влюблённого.
Демона с полуулыбкой смотрела в глаза дрожащему в нетерпении Михаилу и говорила голосом, который, казалось, лился откуда-то сверху и сказочным гулом наполнял всю комнату и его самого без остатка...
- Дотронься до меня, если не боишься сгореть в пылкой страсти желания. Ты будешь моим первым мужчиной, потому что пора узнать, что есть любовь земная и стоит ли ей посвящать минуты, часы, дни и годы своей жизни... Только смотри – можешь сгореть! – напомнила красавица и лукаво сверкнула глазами.
- Демона! Ты богиня!... – шептал Михаил, чувствуя как улетает куда-то в ирреальность, невесомость. Больше он ничего не мог произнести...
Медленно, очень медленно Михаил раздевал возлюбленную. По мере того как девушка оголялась, его восхищение и восторг нарастали! Он трепетно касался пальцами изгибов её лица, шеи, груди... Даже не замечал, что и Демона расстегнула ему рубашку, приблизилась ближе и опустила руки на пояс брюк...
Совершенство её тела, мягкость и пахучесть кожи поражали и очаровывали. Да и Демона, впервые так близко ощущая мужское тело, источавшее страсть и силу, особый, зовущий запах плоти, испытывала нарастающее волнение. Издавая тягучие вздохи, они растворились в чарах сладостных ощущений! Вскоре одежда обоих валялась в беспорядке на полу, и Михаил с упоением целовал затвердевшие соски её молочно-белых холмиков. Она же нежно гладила его голову и неосознанно подталкивала к низу...
Вот уже губы и язык с неимоверной нежностью прошлись по округлости подрагивающего живота и погрузились туда, где для них обоих действительность закончилась и началось то невероятное, неземное, вселенское таинство, которому назначено продолжать жизнь!
Демона утопала в нежности... Острая боль внизу живота оказалось неожиданной! Что-то настойчиво вошло в неё и потрясло, как разряд электрического тока. Спальня вдруг осветилась яркой вспышкой, возлюбленных подхватило вихрем и понесло ввысь!
Боль заменил невероятно сладостный восторг! Демона старалась крепче прижиматься к продолжавшему извиваться в страстных порывах Михаилу и, повернув голову, с изумлением поглядывала вниз: под ними стремительно неслась лавина белых облаков, в просветах мелькали, как игрушечные, дороги, города, деревеньки, леса и поля; поблёскивали водоёмы и реки...
Перед глазами снова вспыхнуло, тело Михаила отделилось и полетело назад и вниз. Ещё миг!... И она осознала себя лежащей на широкой тахте, которая стояла в некоем просторном зале. Демона оставалась голой, но было тепло и даже по-своему уютно. Она глубока вздохнула, приходя в себя, села и с любопытством оглянулась...
Стены зала украшали ужасные вещи: части людских тел, начиная от голов, волосатых, лысых, и заканчивая руками, ногами и отдельными костями; такие же части зверей земных, и  которых можно увидеть только в фильмах ужасов.
С внутренним напряжением глянула вверх: стеклянный потолок был дном террариума, по которому ползали змеевидные твари, как знакомые – гадюки, кобры, удавы - так и вовсе невиданные чудища!
Поморщившись, она, наконец, перевела свой взор вперёд, вздрогнула и неожиданно расслабилась, даже кисло улыбнулась – перед ней на странном троне сидел примечательный старик! Трон был необычен тем, что состоял из костей, покрытых поросячьей щетиной и белесыми длинными волосами. За спиной проглядывались рыбьи, коровьи и козлиные глаза как украшение. Да и сам старик был уж очень похож на представителя семейства козлиных. Впалые щёки, нос торчком с красным концом, острая белая бородка и уши с кустиками таких же волос. Но, выделялись глаза - под лохматыми бровями светились, переливаясь природным упрямством и внутренней злобой, два жёлтых кружочка. Рожки тоже имелись, только почему-то разные: один чуть согнутый и острый, другой еле заметный и явно обломанный, с неровными краями. Из-под трона выглядывал  затасканный, со свалявшейся шерстью непонятного происхождения, хвост! Копыт пока не проглядывалось...
Именно вид рог и хвоста чуть было не развеселил Демону: она зажала рот руками и сдавленно фыркнула. Однако, козлообразный дедушка в данный момент был заметно не в юморе. Он искривил губы в презрительной ухмылке и проскрипел (впрочем, этот звук, скорее, напоминал смесь деревянистого скрипа и характерного блеяния):
- Веселишься ты, дочечка, напрасно! Прикройся хотя бы... – от напряжения он раскрыл рот шире и показал свой единственный, вывёрнутый в бок, зуб. А напрягался старик, бросая девушке тряпку, бывшую когда-то простынёй. При этом движении, мелькнула кисть руки с костлявыми, волосатыми пальцами, что девушка отметила машинально.
Тут только Демона сообразила, что сидит обнажённой перед старым, но всё же - мужчиной. Особо не смущаясь, она набросила на себя это подобие материи, которая оказалась ощутимо жёсткой. Гостья передёрнулась, как от озноба, и тут же забыла о ней.
- Ты уже подросла и пора бы заняться тем, ради чего явилась на свет земной! А ты в любовь ударилась... И как оно – сладко? –  старик похабно осклабился и хихикнул.
Демона уже освоилась и даже почувствовала некоторую уверенность. Она снисходительно усмехнулась, сделала мечтательные глаза и ответила:
- А не разобрала я пока... Но... что-то в этом есть!
- Есть... – недовольно пробурчал козлообразный. – Ты хоть поняла, куда попала?
- Судя по декорациям, - пробежала она взглядам по кошмарному виду стен и потолка, - не меньше как к самому Дьяволу!
- Ну, до самого мне не дотянуть – стар стал, а вот на первого помощника тяну с лишком! И кличут меня в здешних адовых местах Отродьем сатанинским, или, среди некоторых, – Однорогим сатаной. Кому как нравится.
Демона опять чуть не прыснула смехом, так как про себя подумала: “Я бы сказала короче: козёл однорогий!” – а в слух сказала:
- Буду звать вас, если не возражаете конечно, сокращённо – дедом Однорогим.
- Ладно, зови, как хочешь, - скукожился Отродье, - не во мне дело. Времени у нас мало, а мне нужно донести до тебя волю и желания хозяина нашего, дабы не расслаблялась и делала нужное, для чего и послана на Землю!
- Интересно... – округлились глаза у девушки, она даже поёжилась. – Так у меня своя миссия? От его величества Дьявола?...
- Может и миссия, - продолжал скрипеть дедок. – Только не загордись больно, а послушай мои слова... Что движет родом людским, что есть тайна его бессмертия, а?
- ???
- Любовь, дочечка, любовь! Будь она не ладна... Из-за неё и люди плодятся-размножаются, и всякие подвиги творят, и науку двигают, и на другие планеты замахиваются! – Отродье поднял вверх костлявый волосатый палец и закатил в негодовании жёлтые глазки. – Самого... хотят переплюнуть! А это непорядок по нашим сатанинским меркам. Так вот, любовь эту нужно повернуть в такую сторону, чтобы всё у людей пошло кувырком. Нужно чтобы мужик стал любить мужика, баба бабу... В смысле, женщина женщину! Потом пусть переходят на скотину, и так далее, пока не выродится род людской и не придёт царствие Дьявола Великого!
Старик так увлёкся своими мыслями-планами, что встал на кривые ноги и, сверкая единственным зубом, помахивая хвостом, уже не скрипел, а, открывая широко рот, грохотал, как деревянная доска, скатывающаяся по железным ступенькам. Лицо Отродья сатанинского перекосилось в злобном экстазе и стало походить на морду взбесившегося козла!
В зал ворвался вихрь и закружил вокруг тахты с Демоной. Девушка почувствовала как перехватило дыхание, в голове сверкнуло молнией - её подхватило и понесло!...

За окном поднимался рассвет. Первые лучи солнца робко стелились по подоконнику, потом перепрыгивали на пол и тянулись к одеялу. Демона встряхнула головой, села и оглянулась: по-прежнему горели свечи-лампочки, воздух был свеж и ароматен. Чуть слышно работали кондиционеры... Рядом лежал, повернувшись спиной и согнувшись в неудобной позе, Михаил...

Глава 8. Спаситель.

Очнулся Эммануил от яркого света, который больно ударил в глаза и тут же исчез со звуком удаляющегося мотора. Упавшая вновь темнота стала рассеиваться при сумрачном свете Луны, висящей на ветке чёрного дерева. Он встряхнул головой, пошевелил руками и ногами, убеждаясь в их дееспособности, и сел. Приятный голос заставил его поднять глаза и разглядеть в полутьме странного парня, который производил впечатление нищего странника, причём заметно сутулого.
- Вам помочь подняться?
- Да нет... – глухо протянул Эммануил и проворно вскочил на ноги. Его слегка покачивало, но в целом, физически, он не ощущал каких-либо отклонений.
В это время за спиной вспыхнуло и зашипело. Резко оглянувшись, Грабовский увидел, как загорелся перевёрнутый автомобиль! Он только изготовился бежать, как сильный толчок бросил его в придорожную канаву. В нос ударил запах прелой травы, мокрой земли и одновременно раздался оглушительный взрыв! Над головой прокатилась волна жара и что-то просвистело. Дорога, деревья и кустарники озарились от пламени, охватившего, казалось, всё вокруг. Но очень скоро огонь локализовался и несколько стих, шипя языками пламени на стволах и ветвях близкорасположенных деревьев. На месте “Мерседеса”  дымился искорёженный остов и разбросанные взрывом его остатки.
- Похоже, пронесло! – услышал он знакомый голос совсем рядом. – Теперь можно смелее вылезать из канавы. Но громыхнуло прилично!
Парень уже поднялся и, поправляя котомку и неловко придерживая палку, отряхивался. За ним потянулся и Грабовский. Он был как в полусне. Всё же пытался прояснить ситуацию и взять её в свои руки, но незнакомец опережал его.
- С Вами всё в порядке? А то... мне надо идти... дальше.
- Постой, дружок, постой! – Эммануил положил руку на плечо молодого бродяги. – Я так понимаю, ты спас мне жизнь, причём дважды! А Грабовский умеет быть благодарным. Сейчас всё уладим. Пойдём!
Он решительно взял Серафима под руку и потянул к дороге. Но тот не мог так быстро, и Эммануил увидел, что парень имеет проблемы с ногой.
- Ты ещё и хромаешь? Что-то с ногой? – в недоумении приостановился Грабовский, отпустив руку своего спасителя.
- Пустяки, так... с детства короче...
- Как же ты тут оказался - в ночи на дороге?
- Долго рассказывать... Так обстоятельства сложились...
- Тогда едем ко мне!
К Грабовскому вернулась былая уверенность и напористость. Ни автоинспекция, ни милиция, ни, тем более, медицина, Эммануила абсолютно не интересовали: пусть разбираются сами! Когда вышли на дорогу, он решительно остановил легковушку, шедшую в столицу, и к полуночи они уже подъезжали к особняку.
Пока ехали, больше молчали, хотя Грабовского так и подмывало узнать хоть что-нибудь о своём спасителе. Только сейчас Эммануил осознал, что всего неполный час назад был у той грани, за которой тьма и смерть... Он вновь увидел разнесённый в клочья, объятый пламенем автомобиль, и даже передёрнулся, покрываясь холодным потом.
- Ты вернул меня с того света! – глядя возбуждённо на Серафима повторял Эммануил. – И я обязан тебе по гроб жизни! Кое-что я имею и умею...
В ответ Серафим молчал и только пожимал плечами, как бы отмечая естественность своего поступка. Он поглядывал на водителя, мелькающую обочину и прислушивался к себе: чувствовал, что жизнь опять сделала резкий зигзаг. Вот только – в какую сторону?....

*  *  *
- Он будет жить у нас столько, сколько захочет сам. Во всяком случае, пока не устроится, - кивнув в сторону Серафима, объявил Эммануил за завтраком своей жене Жанне (тут же находилась прислуга и телохранитель Илья Муров). – Впрочем, я подыщу тебе дельце у себя в фирме, - обращаясь уже лично к парню, продолжил Грабовский. - Нужно только оценить твои возможности и наклонности. Хотя... как пожелаешь. Не буду возражать, если  просто будешь наслаждаться жизнью так, как захочется! В твоём распоряжении не только этот особняк...
Все понятливо закивали головами, а сам виновник такого повышенного внимания к своей персоне был явно смущён:
- Мне кажется моя заслуга переоценивается, но я действительно должен какое-то время где-то пожить...
- Вот и договорились! Кстати, Илья, - обратился он к телохранителю, - смотайся с Серафимом в супермаркет: пусть приоденется. Денег не жалей.
После трагического ночного происшествия Эммануил полностью пришёл в себя. Пока семье не объявлял, но уже решил выделить Серафиму солидную сумму денег и устроить парня. Его снова занимали мысли о Демоне...
Целый день занимался делами с особым упоением, которое, как правило, охватывает человека после опасных потрясений. Тогда подспудно радуешься жизни и наслаждаешься тем, что всё уладилось и можно полноценно и привычно работать. Одно мешало – сладкое, тягучее желание найти загадочную красотку! Как ни странно, не знал с чего начать. Хоть в милицию обращайся или в частное сыскное агентство!
К вечеру настроение заметно ухудшилось. Способствовала и погода. Хотя в комфортном салоне джипа её капризы не ощущались, но смотреть в окно было тоскливо. Задул северный ветер и нагнал холодные, мрачные тучи. Они проливались мелким, плаксивым дождиком, который проникал повсюду: не помогали ни плащи, ни зонтики. Деревья раскачивались резким ветром и осыпали на асфальт мокрые зелёные листики, что навевало мысли  о скорой осени.
Эммануил глянул на часы, расположенные на панели приборов автомобиля, и решил “расслабиться” в ночном клубе “Сапфир”.
- Поворачивай в клуб! – скомандовал Илье.
Тот молча притормозил, затем лихо развернулся.
Доехали быстро, и вот уже заведение встретило его во всей красе неоновых огней! Отмахиваясь от пронзительного ветра и нудного дождика, заторопился к мерцающим радужными бликами стеклянным дверям.
Встретили его как постоянного, уважаемого клиента. Франтоватый, с галунами швейцар долго расшаркивался и делано улыбался. Его сменил распорядитель-официант, долговязый паренёк, по имени Костик, который угодливо заглядывал в глаза и уже терпеливо ждал распоряжений. Эммануил решил побаловаться французским вином с цитрусовыми и шоколадом, а потом отдохнуть за карточной игрой.
- Что у вас новенького? – взяв в руки наполненный Костиком бокал, скорее по привычке, поинтересовался Эммануил и откинулся на спинку мягкого кресла.
- У нас появились новые развлечения: этакие три своеобразных клуба в клубе, - масляно засветился Костик и, наклонившись, зашептал: - отдельно для мужчин, отдельно для женщин и... совместно...
- Шепчешь-то чего? – вскинул глаза Эммануил. – Неужто с изюминкой нововведения?
- Так точно: не для широкой публики. Огласка нежелательна, - продолжил говорить вполголоса официант.
- Интересно... И можно взглянуть?
- Вам всё можно, - поклонился учтиво Костик.
Эммануил торопливо допил вино и последовал за официантом. Не  всякому, конечно, посетителю уделяется такое повышенное внимание. Грабовский был один из немногих, привилегированных.
По узкой мраморной лестнице они спустились вниз. Возле стеклянной будочки их встретил охранник, понятливо кивнул и без вопросов пропустил далее. Не доходя до массивной дубовой двери, Костик спросил:
- Так куда изволите?
Не до конца понимая, в чём всё-таки изюминка этих “субклубов”, Эммануил добродушно махнул рукой:
- Давай к мужикам!
Костик нажал на кнопку звонка. Открылся глазок, и через мгновение отворилась сама дверь. Сначала послышалась тихая, но будоражащая музыка, а потом показалась такая же, как у Костика, слащавая физиономия и без слов пропустила Эммануила. А Костик пожелал приятного вечера и заспешил наверх.
- Там ванна с душем, рядом туалет, а здесь раздевалка. Комнаты чуть дальше... - раскланялась физиономия и исчезла.
Эммануил уже начал догадываться, куда попал, но всё же решил удостовериться. Он смело открыл первую по ходу дверь. По ушам ударили хлёсткие ритмы, а в нос – резкая смесь сладких духов, терпкой парфюмерии, лекарств!... и горького мужского пота! Прикрыв за собой дверь, Грабовский замер в оцепенении...
Такого Содома и Гоморры он ещё никогда не видел, хотя просматривал в своё время порнографические фильмы разного пошиба и калибра (пока не надоели). Вообще, с “голубыми” пока не приходилось сталкиваться. Гомики чувствовали себя свободно. Глаза у тех, кого разглядел Эммануил, были стеклянными до прозрачности. Из чего он сделал вывод, что ребята “балдели” под наркотическим кайфом. Однако наблюдались и подвыпившие, о чём говорили недопитые рюмки, бутылки и недоеденная снедь на столиках, что в беспорядке громоздились вдоль стен.
Голая компания, с размалёванными как у кокоток-женщин лицами в стилях и формах, на сколько позволила разгорячённая фантазия, выделывала такое, что не увидишь и в самых низкопробных порнофильмах! Одни по скотски совокуплялись, другие целовались в засос, третьи баловались с интимными частями, причём группами и в самых невероятных сочетаниях.
У Грабовского, относящегося и к традиционному сексу без особого восторга (женился-то не по любви!), от увиденного затошнило, даже голова закружилась и в животе буркнуло. Он круто развернулся и поспешил на свежий воздух из этого вместилища человеческой интимной фантазии, балансирующей на грани безумства. В коридоре он несколько успокоился, вытер вспотевшее лицо и вознамерился всё же осмотреть до конца все злачные места этих “клубов по интересам”.
Смело открыл следующую дверь...
Лесбиянки произвели на него даже приятное впечатление. Хотя были здесь женщины и девушки разных возрастов и комплекций: от совсем юных худых, до пышных “старушек”. Эммануил подумал, что будь он попьянее, может и затесался в компанию! Хотя... к таким оргиям был явно не готов. Но уже что-то в нём поменялось, раз возникла такая мысль...
В смешанном “клубе” почему-то оказалось пусто! Эммануил потёр затылок, усмехнулся и подумал: очевидно, традиционный секс тут явно не в моде...
Выйдя из злачно места, чувствуя лёгкое умопомрачение, он поинтересовался у приветливого и в меру говорливого Костика, кто же предложил такие “волнительные” развлечения - хозяев клуба знал.
- О! – восторженно засиял официант. – Совладельцем клуба стала такая женщина!... Слов нет! Её идея...
Грабовского как током пронзило – он почему-то подумал, что так восторженно можно отзываться только о той красотке, которая уже столько времени не выходит у него из головы.
- И как её зовут?
- Демона Фатум! – радостно сообщил Костик. – Могу и портрет показать - нам роздали на память.
- Покажи... – прошептал обалдевший мужик.
- Пожалуйста!
Костик шустро залез во внутренний карман фирменного пиджака и вытащил фото, от которого у Грабовского перехватило дыхание – на него с еле уловимой, снисходительной улыбкой смотрела вожделенная мечта-красавица!

*   *   *
Комната, которую выделили Серафиму, в его представлении была царской! Пластиковое окно, солидные тёмные шторы, цветные панельные стены, сверкающая хрусталём люстра, мягкий ковёр, полированная мебель, плоский телевизор и удобная диван-кровать – всё было современным и безупречным в исполнении.
Заложив руки за голову, прикрыв веки, он лежал на диване и умиротворённо прислушивался к себе. Уже знал, что сейчас перейдёт...

...Волна игриво накатывалась на песок и ласково трогала пальцы босых ног. Серафим стоял на берегу моря и с восхищением смотрел вдаль. Такого набора сочетаний оттенков синего и зелёного он ещё не видел! Было тут всё: и густой синий, и светлый голубой, и лазурный, переходящий в сиреневый и фиолетовый. Спокойное, с лёгким волнением, море и яркое небо иногда сливались в одно целое и казались огромной волной, стремящейся накрыть солнце и землю...
Серафим восторженно вдохнул полной грудью и счастливо улыбнулся. Нарастающий ритмичный шум отвлёк его и заставил обернуться – вдоль берега двигалась странная процессия. Подобное видел только в фильмах-сказках: четыре чернокожих парня с великолепными атлетическими фигурами в набедренных повязках несли на руках носилки, в которых сидела девушка. Её лицо и тело укрывала лёгкая, прозрачная кисея. По бокам носильщиков шествовали воины с мечами и короткими копьями. Тела их украшали блестящие металлические доспехи.
Шествие словно не замечая Серафима торжественно остановилось в метрах ста от него. Воины перестроились в один ряд и  расположились сбоку от носилок и моря. Затем дружно, по короткой команде, повернулись спиной. Негры осторожно опустили носилки...
Во всех происходящих действиях, несмотря на их изящество и сказочность,  чувствовалась незримая, но ясно ощущаемая напряжённость и угроза. Серафим испытывал смешанные чувства восхищения и тревоги. Вот только – от чего?...
Тем временем девушка слегка откинула кисею и царственно махнула ручкой шоколадным слугам. Те стали в круг и закружились в африканском танце, издавая ритмичные звуки голосами и хлопаньем в ладоши. Девушка одобрительно кивала танцорам головой. Её лицо было плохо видно, но большие глаза угадывались при ослепительном свете с моря.
Но что это?... У Серафима перехватило горло и обдало жаром до самых пят! Носильщики-танцоры стали скидывать набедренные повязки, оголяя свои интимные места. Их танец стал вызывающим и эротичным. Девушка полностью откинула покрывало, энергично встала на ноги и вошла в танцевальный круг! Одета она была достаточно легко. Её прекрасное, юное лицо излучало рвущуюся изнутри страсть! Губы ритмично сжимались и с придыханием томно раскрывались, показывая жемчуг зубов. Изгибаясь в такт танцорам, делая грациозные движения руками, она стала раздеваться. Ей помогали красавцы-слуги, не прекращая танца.
Тёплая волна неизведанных, но мучительно-сладких ощущений ударила в голову. Серафим пошатнулся, но на ногах устоял. А действо продолжалось!
Африканцы не просто раздевали красавицу, а сочетали это с ласками частей её тела как руками, так и губами. Один занимался её шейкой, другой грудью, третий покачивался сзади, а четвёртый, обняв бёдра, ворковал на белом холмике живота! И всё это в ритме, в движении. Мужчины, занятые любовными утехами, тяжело дышали и уже тише издавали свои музыкальные звуки. Зато девушка, извиваясь змеёй, успевала мимолётно прикасаться к мускулистым телам и их восставшим статям, стонала так страстно и самозабвенно, что заглушала всё, и море в том числе! Даже чайки умолкли на время, словно прислушиваясь к звукам человеческой неги и сладострастия. Вот уже, кажется, она умирает от невероятно сладостных ощущений!... Сколько это продолжалось?...
На Серафима опустилась слабость, а глаза стал застилать туман, когда девушка вдруг изменилась! Она грубо оттолкнула своих ласковых мужчин. Не спеша, гордой походкой подошла к носилкам и сердито накинула на себя покрывало. Затем повернулась к воинам, всё это время стоявшим спиной, и что-то коротко им сказала. Те дружно развернулись, выставили вперёд копья и направились к тёмнокожим красавцам, которые уже выстроились в ряд и обречённо опустили руки и головы.
У Серафима перехватило дыхание и крик застрял в горле оттого, что произошло дальше! Воины подошли к африканцам и профессионально точно и быстро поразили их копьями в самые сердца. Вытащив орудия смерти из этих прекрасных тел, воины подождали, пока закончится агония и сольётся кровь. Затем отнесли мёртвые тела подальше от берега. Там, на дне песчаного оврага, несчастные и упокоились...
Всё это время девушка оставалась неподвижной, устремив свой взор на море. Лёгкий бриз теребил прозрачное покрывало, которое оттеняло утончённость и совершенство девичьего тела. Но её красота казалась теперь дьявольской, дикой, а глаза излучали садистское наслаждение и какую-то самовлюблённость, дьявольскую гордость!
Когда воины закончили своё кровавое дело, она повернулась к ним и – захохотала! Поднялся ветер, перешедший в вихрь. Он подхватил роковую красавицу и понёс ввысь. Её хохот ещё долго стоял в ушах Серафима, которой занемел от увиденного...

Он встряхнул головой, приходя в себя и освобождаясь от видения. Долго лежал с неподвижным взглядом, вновь переживая, перемалывая в мозгу и душе это чудовищное путешествие. Старался осмыслить его. Нет, это было нечто новое - такой остроты чувств и ощущений ему ещё не приходилось испытывать! А девушка?... Она оставалось перед глазами с полуулыбкой злой жрицы, жестокой и... страстной одновременно. Перед её ногами плескалось холодное тёмное море, без всяких красок...

*   *   *
- Как её увидеть? – с жаром спросил Грабовский у Костика.
- Не могу ничего посоветовать, - пожал плечами официант-распорядитель. – У нас она бывает спонтанно. Может появиться в любое время.
- Запиши мой телефон. Только появиться – звякнешь!
- С удовольствием, - ответил Костик и достал из кармана блокнот и ручку.
Домой Грабовский приехал удовлетворённый: он не сомневался, что скоро встретится с Демоной. Жанна, уложив дочь спать, смотрела телевизор в своей рабочей комнате. Эммануил не стал её беспокоить  и, переговорив с Ильёй о завтрашних делах, направился к Серафиму. Хотелось общения. Этот паренёк привлекал его не только из  чувства благодарности, но и своим обаянием. В нём Эммануил чувствовал скрытый потенциал необычного ума и души.
Приход хозяина вызвал у Серафима смущение и растерянность: он никак не мог прийти в себя от последнего видения! Ему хотелось побыть одному.
- Ты не приболел? – усаживаясь удобней на стуле, спросил Грабовский. – Вид у тебя потерянный...
- Обдумываю своё нынешнее положение, - после паузы пояснил Серафим. – Да и сон интересный приснился. Я бы сказал – невероятный!
- В твои годы должны сниться девушки, - игриво усмехнулся хозяин. – И меня, вот, тоже... потянуло на сторону... Не знаю, как и быть?
Эммануил испытывал к Серафиму неосознанное доверие, поэтому разоткровенничался. Ему хотелось поделиться своими тревогами и сомнениями, хотя бы с кем-нибудь. Этот таинственный сутулый парень, спасший его от верной гибели, был кстати.
- Вы угадали насчёт девушки, - удивлённо вскинул глаза Серафим. – Однако...
Дальше разговор пошёл о жизни вообще, о непростых отношениях людей, мужчин и женщин в частности. Серафим видел перед своими глазами Еву, Людмилу Ивановну, Евсеевича... и будто снова переживал те далёкие  милые времена. Он не называл имён, не описывал конкретных событий, а просто делился своими мыслями, наблюдениями, оценками. Грабовский с удивлением слушал молодого парня, поражаясь глубине его суждений и выводов.
- Ты считаешь, что любовь правит миром? Но ведь это не ново и, по-моему, спорно, - засомневался Эммануил устоявшимся мнением о роли любви. – Если взять меня, то я достиг успеха уж совсем не любви ради, а, скорее, наоборот. Любовь бы мне мешала, она сгубила бы меня. Вот и сейчас, я, женатый человек, далеко не бедный, а чувствую, что влюбился, как мальчишка! И навряд ли мне это поможет в делах. Утопаю - тону в этом демоне красоты, изящества и сладострастия! С тобой вот делюсь, потому что не с кем больше, да и доверяю тебе. Всё-таки ты мой спаситель...
- Демон красоты? – вздрогнул Серафим. – У неё, наверное, большие тёмные глаза и безупречное тело?
- Во всяком случае, в модном костюме в обтяжку, - уточнил Эммануил и тут же поразился. – А насчёт глаз ты угадал!
- Если я угадал, - поёжился как от холода парень, - то Вам нужно срочно избавляться от этой напасти. Такая любовь, действительно, пагубна...
- Ты так думаешь? – с заметной грустью произнёс Эммануил.
Он вдруг явственно ощутил, что без этого девичьего образа жизнь для него не имеет смысла. Девушка господствовала, управляла им, вертела, как ручным котёнком. Серафим тем временем обмяк. Взгляд его потускнел. Казалось, он устал от разговора, что понял и хозяин. Поинтересовавшись, ужинал ли Серафим и как ему в этом доме, Грабовский удалился к себе. Он остался в неопределённых, расстроенных чувствах: его будто раздвоило...

Глава 9. Демона наступает.

После той, сумасшедшей ночи Михаил Буделан стал другим человеком, вернее, его не стало совсем. Так – подобие... Он похудел, осунулся, потерял свою спортивность и статность. Лицо покрылось морщинами и старило мужчину лет на десять. Да и производил он впечатление скорее больного: глаза лихорадочно блестели, руки подрагивали, речь - бессвязная, путанная.
Демона воспринимала эти изменения в своём недавнем любовнике как должное. “Говорила же тебе, дорогой, - сгоришь!” – без всякого злорадства думала она (напоминать об этом Михаилу посчитала ненужным и даже жестоким).
С моря дул прохладный ветер. Пахло пылью, в нос лезло что-то липкое, острое. Природа поникла и поблекла, отчего становилось неуютно и тоскливо. Во дворе коттеджа Демона прощалась со своим первым мужчиной. Вначале она испытывала некоторое сожаление. Однако, то, что мучило и заботило, отбросила легко и решительно. Со снисходительной улыбкой она рассматривала остатки былого мужского величия и холодно говорила:
- Я благодарна тебе. Теперь знаю - хотя бы по сути - что есть она, любовь земная? А, может, только приблизилась?...
Демона задумчиво глянула на хмурящееся небо, поморщила носик, изогнула полоски тонких бровей и снова перевела взгляд на моргающего Михаила:
- Ну... не поминай лихом!... Дорогой... – резко развернулась и открыла ворота.
Там, снаружи, её ожидало такси, чтобы отвезти в аэропорт. Михаил судорожно сжал кулаки, затряс головой и попытался высказаться. Однако вместо слов получилось шипение. Он всё же вышел за ворота и долго, облизывая губы и непрерывно моргая слезящимися от ветра и пыли глазами, смотрел в след исчезающей машине...
Через день его выселили из особняка. Ещё неделю он скитался по крымскому побережью, а потом исчез... навсегда...

*  *  *
В кабинете главного редактора чем только не пахло: потом, сигаретами, парфюмерией разных сортов и видов, спиртом и даже  горелой тряпкой. Это при том, что окна были постоянно открыты настежь. В них заглядывал типичный городской пейзаж с  молоденьким тополем напротив.
- Подходит жареный утёнок, – дымя сигаретой и блестя воздушными, золотистыми очками, говорил Толик Ушлый, зам главного (“жареным утёнком” в реакции условно называли назревающую сенсацию).
Тополев напрягся во внимании и сосредоточенно посмотрел на коллегу.
- В здании клуба строителей, что в Печорском районе, будет проходить примечательное собрание, на котором объявят о создании новой церкви!
- Развелось их! – усмехнулся Антон. – Как грязи в чёртовом болоте...
- Да... уж... Но ознакомиться нужно. Тем более что заправляет сим новым в религиозном мире течением некая девица, говорят сногсшибательного вида!
Последние слова заинтриговали Тополева.
- Новая богиня?... Вот это занимательно... занимательно... – думая о своём, повторился он.
- Тогда действуй! – вдавил Толик тлеющий окурок в дно пепельницы и взялся за трубку телефона.
Антон как загипнотизированный поднялся и не спеша направился к двери. Откуда у него возникло это странное беспокойство, он не мог объяснить. В последнее время при упоминании о деятельных женщинах на ум сразу же приходит Демона Фатум. “Напасть какая-то!” – попытался он отогнать навязчивую мысль, стараясь сосредоточиться на чём-нибудь другом, на обеде например.

...Дом строителей бурлил, как когда-то в дни советских торжественных мероприятий. Казалось, строение ожило, вспоминая былое: стены посветлели, лампы, скрытые в нишах стен, светили ярче, а стулья выглядели не такими ветхими и не так пронзительно скрипели. В основном присутствовала молодёжь, причём, заметно “разогретая”. Однако попадались и люди зрелого возраста с лицами озабоченными не только приземлёнными проблемами, но некими морального, духовного свойства. Работал буфет-кафе, звучала музыка в темпе тяжёлого рока, над всем этим витало ожидание необычного.
На сцене за столом, укрытым голубой скатертью, сидели трое: серьёзного вида паренёк в очках; тучный, напоминающий штангиста-рекордсмена, мужчина с настороженным взглядом и женщина неопределённого возраста, разукрашенная как фотомодель после изнурительных съёмок – макияж выглядел тусклым и примятым.
Атмосферу мероприятия и его отличительные особенности Антон отметил машинально, пока не понимая их значение. Вот только “сногсшибательной женщины”, инициатора этого установочного собрания, пока не приметил ни в зале, ни на сцене, ни в фойе. “Неужели это помятая фотомодель из президиума? – думал он, садясь в ближнем ряду. – Вряд ли...”. Вблизи Антон разглядел, что женщина была “старенькой, но молодящейся”. Зал заполнился быстро, ещё до третьего звонка, очевидно, интерес у пришедших был неподдельный.
Открыла собрание “фотомодель”. Она представилась Меланьей Вещей, наследственной ясновидящей, исколесившей полсвета. Вначале её речь напоминала невнятную проповедь начинающего священника, который, очевидно, плохо учился в семинарии и слабо разбирался в священном писании. Она путалась в библейских постулатах и датах, бога Яхве упоминала почему-то в контексте появления сына божьего Христа, еврейских апостолов часто называла пророками... В конце концов она сделала вывод, что современные религии, благодаря фальсификаторам-евреям и неправильной Библии, на самом деле ушли от своих истоков, и оболваненные народные массы молятся не тому и не так! А, вот, кому и как молиться, пришедшая почтенная публика и узнает на сим историческом собрании.
Под занавес своих духовных изысков, Меланья так разволновалась, так раззадорилась, что раскраснелась и вспотела, отчего пудры и помады стали расплываться и осыпаться. Но аудитория была настроена лояльно-оптимистично к престарелой женщине и встречала её антихристианскую разгромную речь выкриками, свистом, иногда жиденьким хлопаньем, а то и спонтанными овациями. Волнообразный гам разбавляли хлопки, очевидно пробок шампанского, с последующим шипением и стуком стаканов.
“Однако, нескучное начало!” – оглянувшись назад, отметил Антон, когда ясновидящую сменил очкастый паренёк. Пока он устраивался возле трибуны и не спеша пил воду, настраиваясь на речь, “штангист” поднялся и исчез за кулисами.
Этот оратор явно представлял некую философскую школу: он начал с... камня! Вытащил из широкой штанины этакий бесформенный обломок, продемонстрировал притихшему залу и помпезно изрёк:
- Сей предмет есть символ вечности материального мира! Ему миллионы лет. Пройдут и миллиарды, а материя, как известно, не исчезнет...
“Куда же этот философ клонит? – оживился, начавший было скучать, Тополев. – Про вечность мы кое-что и так знаем, ещё со школы...”
Очень скоро от камня оратор перешёл к... телу, поначалу скотскому!
- Тело животного, как давно уже доказано и историческим опытом, и науками разными, предшествовало телу человеческому. Оно, скотское, стало не только совершенным, приспособленным к среде обитания, но и источником пищи. Эта пища дала мощный импульс последующему развитию тела людского. Сделала его мускулистым, наполненным энергией и силой. Двинула вперёд - разум!...
Паренёк-философ так красочно и убедительно возносил дифирамбы телу, что Антон невольно посмотрел на свои руки и ноги. Потом усмехнулся и продолжил внимать оратору.
- Усовершенствовав тело, человек стал покорять природу! Завоёвывать мир!... Вселенную!...
“А мозги-то как? – стал мысленно дискутировать Антон. – Без головы, ума и человека не было бы... Что-то не в ту степь стал гнуть товарищ...”
- Нам всё время говорят про душу, строят на этом верования, религии! – словно услышав корреспондента, вспомнил о духовном начале рода людского очкастый философ. – Но ведь душа – есть свойство материальной части тела – мозга. Нет тела, нет мозга, нет и души, уважаемые слушатели.
Телесные философские разглагольствования паренька явно утомили публику, и она стала отвлекаться (снова захлопали пробки) и посвистывать. Оратор уловил эти изменения и ускоренно двинулся к финалу. Он повернулся в сторону кулис, махнул рукой и провозгласил:
- Истинная религия человечества, как следует из сказанного выше, - это поклонение его телу и всему, что с ним связано. А в начале стоит тело женщины, прекрасное, нежное, дающее сладость и страсть!
“Вон ты к чему... – даже заволновался Антон. – Создаётся секс ориентированная секта под видом нового религиозного течения, что уже было...”
- ...и мужское тело должно идти под стать женскому. А сейчас... прошу полного внимания! – важно откинув голову, блеснув стёклами очков, философ торжественным взглядом окинул зал. – К нам выйдет та, которая есть символ веры в человека, в его телесную суть. Та, которой поклонится не только мужчина, но и женщина! Это Миссия торжества над всем и вся осязаемой материи и её магии! Внимание, братья и сестры!...
И все притихли... Стало слышно, как слегка гудят лампы освещения и тикают чьи-то часы...
Тишину нарушили нарастающие звуки африканского тамтама! Под его ритмы из-за кулис сначала появилась группа театрально улыбающихся девушек-моделей в купальных костюмах, а затем - “штангист”, раздетый да пояса. Одной рукой, напрягаясь, он демонстрировал мышцы своего плечевого пояса и торса, а другой - галантно вёл красавицу! На фоне девушек со стандартной “модельной” внешностью, она сверкала, как сияет жемчужина в обрамлении тусклых стекляшек.
- Встречайте – великолепная и несравненная Демона Фатум! – сорвался на высокой ноте очкастый.
Это была она... Антона обдало жаром, и он в волнении откинулся на спинку стула. В этот раз Демона была разодета как танцовщица бразильского карнавала: её голову украшала шляпка с перьями, верх тела обтягивала блузка с вырезом, демонстрирующим великолепный бюст, короткая юбочка, расшитая замысловатыми узорами, и длинные матовые ноги в полусапожках на длинных каблуках создавали особенный эротический эффект! Но лицо!... Это было лицо египетской царицы Клеопатры, или греческой Афродиты, или юной Венеры в первозданном виде! Оно действительно очаровывало, изумляло, околдовывало. Искусный макияж усилил и дополнил и без того великолепные формы.
Зал взвыл! Это был звериный вой восхищения, рвущейся наружу дикой страсти и животного вожделенного желания. Уже не свистели и не хлопали, а только орали, визжали и топали. Казалось пол развалится и рухнет под всплеском безудержной энергии.
Демона прищурилась и одарила своих поклонников полуулыбкой торжества и превосходства. Выждала, пока через глотки, руки и ноги  обезумевшей толпы выйдет поток эмоций, и торжественно подняла руку. При этом она изобразила пальцами знак, который Антон не раз видел на картинах художников эпохи Возрождения.
И, как по мановению волшебной палочки, зал утих... Антона стало колотить, и он всеми силами пытался бороться с этим нервным ознобом. В голове закрутилось песчаной бурей, и голос новоявленной Миссии-богини действительно показался неземным, идущим откуда-то свысока.
- Я благодарна вам за поддержку! За то, что поверили и приняли, что пришли осознать и ощутить. Скинем же старые оковы отживающего христианства, не дававшие свободы выбора, вдавливающие в ничто то, что есть наша основа и величие – тело человеческое как вершина вселенского развития! Как источник могущества и чувственного наслаждения!... 
Она сделала маленькую паузу, и зал снова ахнул громовым стоном. Но стоило ей приподнять руку и чуть шевельнуть губами, как всё стихло...
Антон постепенно адаптировался к наэлектризованной до предела атмосфере и даже успевал осмысливать речь Демоны. “Такая молодая, а так убедительно и мастерски говорит! – поражался он. – Захотела перевернуть постулаты традиционных религий, основанных на духовных началах, на поклонении высшему сущему, Богу, и предложить людям другой предмет преклонения. Не нового Бога, а тела человеческого. К чему бы это?...” Эта мысль так и застряла в мозгу, оборванная продолжающимся триумфом новой богини...
Демона выступала не долго. В конце объявила, что она на нашей Земле есть посланница телесных, плотских сил Вселенной, и представляет верование под названием “Магия тела вселенского”! Сама она наделена энергией сил космических и высшей миссией - изменить людей и их жизнь, показать, что есть настоящая свобода.
- Чтобы ушло всё то пагубное, неестественное, умозрительное, что сотворил разум и душа человеческая! Рассыпались в прах те вековые оковы, что сдерживали дух свободы! – закончила она.
Снова рёв, крики, топот! У Антона давно кружилась вздувшаяся от грохота и эмоций голова, а в висках стучало пудовыми молотами. Самое неожиданное, что к этим симптомам нервного перенапряжения стало примешиваться что-то возбуждающее телесно. Звуки он не воспринимал, а только впитывал ощущение пагубной раскованности, высвобождение плотских чувств и наслаждений. Ему стало казаться, что ещё немного и начнётся массовая оргия! Психоз физиологических удовольствий и неограниченных никакими рамками животных услад!...
Раздача портретов “богини”, амулетов, брошюр проходила в тумане чувств и мыслей корреспондента. Её помощники ещё выступали, раздавали адреса, где будут проходить мероприятия “плотской магии”, когда Миссия гордо и помпезно удалилась в сопровождении невозмутимого “штангиста” под сатанинский шум и восторженные овации угоравших от чувств поклонников.
Выйдя из клуба, Антон вдохнул свежего воздуха, посмотрел на темнеющее небо, вытекающую  на улицу шумную толпу и подумал проясняющейся головой: “А хороша, чертовка!”.

Конец второй части.

Часть третья. Любовь...

Глава 1. Встреча.

Погода устоялась. Подул восточный ветер, который принёс безоблачную, наполненную солнцем синь днём и невесомую, прозрачную темень вечером. Дышалось после дождя легко и свободно. Природа благоухала и отдыхала...
Звонок заставил Грабовского вздрогнуть, хотя был далеко не первым за вечер. Эммануил привычно сидел в своём домашнем кабинете и обдумывал новую, весьма выгодную, хотя и несколько рискованную сделку. Собирался заглянуть к Серафиму...
В самом звуке звонка появились невесть откуда взявшиеся подголоски-обертоны, которые взволновали, заставили кровь прильнуть к лицу. Он нервно схватил трубку! Голос Костика узнал не сразу:
- Эммануил Михайлович?
- Он самый!
- Звонят из “Сапфира”...
- Это ты, Костик? Ближе к делу! – почему-то занервничал и заторопился Грабовский.
- Демона будет через полчаса...
- Еду... – скорее для себя горячо выдохнул Эммануил и кинул трубку.
В дальнейшем время как бы остановилось на этом мгновенье или, во всяком случае, уплотнилось до предела. С сердцем, бьющимся неистово, все действия совершал механически, торопливо, почти бессознательно: лестница, прислуга, мелькнувшее озабоченное лицо жены, телохранитель Илья и джип. Дороги, как и улиц вечернего города, не заметил. И только когда вошёл в сияющее огнями здание ночного клуба, словно очнулся и почувствовал – время пошло! На приветствия отвечал уже осознанно, ощущая каждой клеткой, что вот она, желанная, совсем рядом. Наконец открылись двери комнаты, погружённой в лёгкий полумрак, и услужливый Костик подвёл Эммануила к той, о которой мечтал и грезил последние дни.
Демона раскованно сидела в мягком кресле и рассеянно улыбалась, слушая мужчину странного вида. Впрочем, тут же за столом, сервированным под лёгкий ужин, находились и трапезничали ещё трое: тяжеловесный парень, явно телохранитель, ярко разукрашенная, примятая женщина возраста, который угадывался слабо, и директор клуба, некто Жорж Камо.
На вошедшего представительного мужчину, сопровождаемого официантом, среагировали все. Но первым поднялся Камо и, пожимая руку постоянному, солидному клиенту, представил его.
Демона вскинула глаза! Сначала в них проскользнуло любопытство, а потом искорка снисходительности. Она царственно протянула ручку, за которую Эммануил взялся с такой осторожностью, будто боялся её уронить или повредить. Неосознанно  поцеловал пухнущие пальчики и, внутренне собравшись, сказал чужим, неожиданно глухим голосом:
- Давно мечтал познакомиться... с такой необычной девушкой...
Демона собралась ответить, но её опередил странного вида собеседник.
- А со мной!... Разрешите представиться: отставной артист цирка, театра кукол и марионеток жанра модернистского юмора, Игнатий Жмакин, по кличке Чудик. В данный момент, после увольнения с работы за беспробудные загулы, мыслюсь, как преданный друг и телесный талисман этого демона страсти воплоти...
Артист жеманно осклабился, скорчил подхалимскую мину и, склонившись, буквально влез между Демоной и Эммануилом. Затем схватил последнего за свободную руку. Конец монолога Чудика, который он произносил с хрипотцой в голосе, в театральной, клоунской манере, был встречен сдержанным смехом сидевших за столом. Грабовский хотел возмутиться такой наглостью, но глянув на комика, расслабился: напряжение разом спало, и он тоже облегчённо расплылся в улыбке!
Веселил уже один вид Жмакина: малорослый толстячок, с великоватой облысевшей головой и с припухшим мясистым носом. Смешливые на выкате глаза, торчащие маленькими лопушками красные уши и губы, словно надутые или напичканные силиконом. Венчала скомороший образ неряшливая, мешковатая, не по размеру одежда в стиле клоунов московских цирков.
- Вы его простите, - с очаровательной улыбкой сказала Демона. – Он человек непосредственный, но добрый, и мы его все любим. – Присоединяйтесь к нашей компании. Если у вас есть дело, то давайте отложим... на более позднее время.
Её голос журчал для Эммануила как ручей, бьющий из-под камня в пустыне, и предвещавший скорое утоление жажды. Он с нескрываемым восхищением смотрел на огоньки в её тёмных, обворожительных глазах и продолжал глупо улыбаться. Что-то поменялось в его настроении и душе. И он пытался уловить это изменение, прочувствовать и понять.
Знакомство с остальными участниками вечернего застолья прошло естественно и непринуждённо. Ясновидящая Меланья Вещая и телохранитель Гоша, на удивление, не выпадали из компании, хотя были совершенно разными. Впрочем, здесь все были таковыми, но что-то их объединяло большее, чем дружеская вечеринка.
Чудик являл собой “шута при королеве” и, похоже, не чурался этой роли. Наоборот, свою задачу веселить и разнообразить застолье выполнял мастерски. Эммануил скоро заметил, что Жмакин не только весельчак. За клоунской бравадой угадывался проницательный, наблюдательный ум, что выражалось в его неожиданных метких высказываниях и пространных суждениях. Однако, в желании гульнуть и выпить он определённо себе не отказывал.
Пили за знакомство, говорили на общие темы, слушали болтовню Чудика. Вечер проходил по-светски чинно, но нескучно. Чувствовалось, что люди собрались просто отдохнуть от “дел и мыслей бренных”, поскольку деловых бесед не велось. Эммануил же скоро начал маяться: он напряжённо обдумывал, как бы поговорить с Демоной наедине, лучше - вообще уехать с ней куда-нибудь. Девушка всё больше зачаровывала его. Он не сводил с неё восторженных глаз, чем вызывал понятливые подмигивания остальных.
Первым, сославшись на дела, ушёл хозяин клуба Камо, потом незаметно исчезла Меланья. Куда делся Гоша, Эммануил не заметил. Вот только Чудик остался в памяти: перед уходом он пожал Грабовскому руку и напыщенно сказал:
- В ваших глазах, молодой человек, колышется такое море чувств и желаний, когда вы не отрываясь смотрите на нашу колдунью, что я вынужден удалиться. Пусть волны сладких ощущений омоют ваши телесные надежды и не дадут в них утонуть, а выбросят на берег реальности. Я не прощаюсь...
И он удалился развязной походкой шута. Грабовский мельком глянул ему в след, потом снова перевёл взгляд на Демону: девушка загадочно улыбалась, прикрыв глаза длинными ресницами. Только сейчас Эммануил разглядел её платье с глубоким декольте и передним вырезом от самого пояса донизу. Он мог поклясться, что до этого на ней было нечто другое, гораздо скромнее. Из всех этих вырезов выглядывало, рвалось наружу великолепное тело, чуть смуглое от загара, упругое и излучающее притягательные волны эротического безумия!
Демона поднялась, одёрнула платье, прикрывая оголённое колено, грациозно повела грудью и с неизменной полуулыбкой изящно протянула Эммануилу руку:
- Вы проводите меня? – прошептала она с кошачьей игривостью.
- Хоть на край света... – чуть слышно, но с клокочущим где-то внутри водопадом чувств, произнёс Грабовский.
Всё его существо наполнялось истомой в предчувствии той медовой сладости, которую может подарить только горячо желанная женщина. Он взял её тонкую ручку в свою, заметно подрагивающую, и они направились к двери. Их сопровождала усилившаяся музыка, в которой зазвучало что-то колдовское, завораживающее с нотками тревожного, дьявольского...

*   *   *
Тем временем Серафим осваивался на новом месте, в доме богатого человека. Очень быстро перезнакомился со всеми его обитателями, за исключением охранников, которые несли свою службу скрытно, не бросаясь без надобности в глаза.
Жена хозяина, Жанна, повела себя с парнем сдержанно, выдерживая понятную в их отношениях дистанцию. Наиболее сблизился с садовником Федотычем, бывшим директором цветочного совхоза. При советской власти предприятие числилось в передовых. Неплохо жило бы оно и в новых, рыночных условиях, да нашлись охотники из городских чиновников на прибыльное место и элементарно выжили директора. Бедолагу разжаловали в рабочие. В критический момент жизни, Федотычу подвернулся Грабовский и предложил посильную и спокойную работу по специальности.
Серафим, который был пока свободен, напросился помогать садовнику, бескорыстно конечно. Федотыч особо не возражал: был бы хозяин доволен. А Серафиму нравилось вести неторопливые беседы с пожилым, бывалым человеком и, заодно, орудовать лопатой, граблями и иным садовым инвентарём. Здесь он почти не ощущал свои физические недостатки, поскольку был востребован. Отступало одиночество и не так волновали мысли от последнего видения, связанного с прекрасной и жестокой красавицей.
Всё же, неясное томление, внутреннее напряжение и беспокойство не покидали его. “Ещё не обжился и не приспособился к новым условиям, - объяснял своё настроение Серафим. – В общем-то, всё складывается не так уж и плохо. Этот миллионер действительно поможет мне устроится... Вот только кем?...” Своё занятие он так и не определил. “Что же должно быть моим? – слушая Федотыча, подспудно думал Серафим. – В чём моё предназначение? И есть ли во мне то необычное, отличающее от других? Похоже есть: эти переходы в пространстве и времени не случайны и не каждому даны! Уж это я знаю точно... А что это может дать и как его использовать в обыденной жизни? А, может, мои видения – результат психической болезни?...” – лезли старые сомнения.
С такими противоречивыми чувствами и мыслями, занятый в саду, Серафим и не заметил, что давно не видел Грабовского. Вернее, всего несколько дней. Эммануил поздно приезжал и уезжал так рано, что даже Жанна не успевала переговорить с мужем. Так как Илья был неотступно при хозяине, то женщине и с ним не удавалось пообщаться. Подобные моменты случались не раз в напряжённой жизни предпринимателя и общественного деятеля, но Жанна обратила внимание, что в этот раз муж был чрезмерно возбуждён, осунулся, а глаза горели нездоровым блеском. Она пыталась заговорить с ним, но он отмахивался.
На третий день, ближе к ночи, когда семья уже спала, Грабовский появился неожиданно и сразу же отправился в спальню к Серафиму. Почему к нему?... Как и тогда, когда мечтал встретиться с Демоной, захотелось пооткровенничать. Серафиму по-прежнему доверял...
Парень ещё не спал и читал перед сном новеллы Стефана Цвейга. Глубокое проникновение в психологическое состояние героев в творчестве этого знаменитого писателя привлекало Серафима. Его настолько увлекла одна из новел, что появившийся Грабовский, бледный и уставший, показался материализовавшимся героем литературного произведения. “Неужели опять переход?...” – хотел было подумать он, но разглядел хозяина и успокоился.
Грабовский сел на стул, глубоко вздохнул и с тоской посмотрел на своего спасителя:
- Всё-таки влип я по самые... уши! Хотел посоветоваться с тобой. Хотя ты и моложе меня, но что-то в тебе есть... располагающее...
По мере того как Серафим слушал Эммануила, его снова наполняло то тревожное беспокойство, которое не покидало последние дни. В голову лезли бессвязные мысли, они путались и наталкивались на образ роковой красавицы. Машинально спросил:
- Женщина?...
- Она самая... Не могу устоять! Свою-то я никогда не любил, женился так... из надобности... деловой. А тут!... Красота! Обаяние! Изящество! А тело!... Такого я ещё не видел и к подобному не прикасался...
Грабовский обхватил голову руками и застонал. Что его мучило? Семейный узел, который не хотелось рубить?... Особых проблем тут и не было. Хотя развод создавал кое-какие материальные хлопоты и потери. Но об этом ещё рано говорить. На данный момент Грабовскому хотелось, чтобы Демона была всегда рядом и принадлежала только ему. При мысли, что кто-то ещё может обладать этой жемчужиной женской красоты, наслаждаться её чарами, мужичина терял самообладание и начинал рычать, как лев, который проигрывает сражение за свой звериный гарем. 
Да, тот вечер в “Сапфире” с Демоной, где красавица подарила ему своё тело в комнате, которую он даже не рассмотрел, изменил привычное течение жизни Эммануила. Она, жизнь, теперь раздвоилась: одна половина – это мир в котором царствует королева, богиня! его нежданной любви. Там он тонет в море страстей и чувств, и вторая – где её нет... Здесь его преследует тоска, хандра и безволие... Как объединить эти половинки?...
Из забвения вывел бесстрастный голос Серафима:
- Молод я, чтобы советовать... Помню, когда я жил в детском доме мне очень хотелось попробовать индийских манго. Вот хотелось и всё тут! А где их достанешь? Да и денег не было. Поделился однажды своей мечтой с любимой учительницей пения... Людмилой Ивановной. Не прошло и нескольких дней, как она принесла мне в пакете три огромных, источающих особый аромат, экземпляра этих экзотических фруктов! Я даже растерялся, смутился и собрался отказываться от дорогого подарка. Но она настояла... Дрожа от нетерпения, сглатывая слюну, забился я в укромный уголок и с жадностью принялся есть. Очень скоро пришло разочарование: ничего в них особенного не оказалось, и я скоро насытился. Но побоялся, что ребята узнают, где достал столь дорогое лакомство, и решил доесть до конца! Последние плоды запихивал в рот силком, даже тошнить стало... С тех пор при слове “манго” меня передёргивает и мутит.
Начало этой своеобразной притчи Грабовский слушал рассеянно, но к концу насторожился, стал внимательнее, даже выпрямился.
- Ты хочешь сказать, что нужно наесться этой любви до “не хочу” и она сама пройдёт?... Честно говоря – не верится...
- Я тоже считаю, что истинная любовь не проходит, она только меняет окраску со временем. В вашем же случае, Эммануил Михайлович, есть такое подозрение, действуют как раз желание ненасытности, которое, на самом деле, преходяще...
При рассеянном, не прямом свете торшера лицо Грабовского казалось постаревшим и измученным. Мысль, так своеобразно высказанная Серафимом, задела, заставила задуматься...
Когда хозяин ушёл, парень уже не мог читать - на него нахлынули воспоминания школьных дней... Через занавеску окна струился свет уличных фонарей, которые опоясывали усадьбу, и навевал грустное лирическое настроение. Что-то в этом свете было зовущее, ещё не познанное, но долгожданное...


Глава 2. Вместилище страстей.

Небо в тот день было таким лазурным, что хотелось смотреть не него не отрываясь. Серафим стоял в саду, опершись на грабли, и, запрокинув голову, любовался небосводом. Лёгкие, рассыпчатые облака прозрачной дымкой набегали на чистую синеву и тут же стремительно уносились ветром. Ощущение воздушности, невесомости наполняло парня! Он наливался упругой силой, новыми устремлениями и неясными ещё, но осязаемыми надеждами. Даже осанку держал прямее. Серафим отвлёкся от работы, ожидая Федотыча, который пошёл за кустами азиатских цветов, чтобы высадить их на новой клумбе.
Голос Грабовского вывел его из отрешённого состояния.
- Бросай грабли – нашёл тебе стоящее дело! - весёлым, даже озорным, тоном, издалека крикнул хозяин, показавшись на дорожке сада. – Не вздумай отказаться.
Да, сегодня Эммануила было не узнать. Куда подевалась озабоченность и пасмурность последних дней? Он определённо сиял и цвёл, как тюльпан по весне в канун восьмого марта!
- Собирай вещи, какие найдутся, и... айда из этого дворца моих терзаний и мук! – напыщенно, в несвойственной ему театральной манере говорил Эммануил.
Он подошёл вплотную и положил руку на плечо парня.
– Будешь хозяйничать в другом дворце. Может... не таком роскошном... Но... свободном от проблем семейных. Это я о себе, конечно, - неестественно рассмеялся Грабовский.
При всей шаловливости его настроения, в нём проскакивала некая наигранность и скрытая неуверенность. Чувствовалось, что в глубине души, его что-то угнетало, не давало полностью окунуться в омут беззаботного веселья.
- Прикупил я ещё одну хижину двухэтажную, скромнее, правда, этой... – указал он на свой особняк. – И хочу тебя, несмотря на молодость, назначить управляющим. Как предложение, а?
Новость озадачила Серафима, поэтому ответил не сразу. Но увидев в глазах хозяина одобрительные огоньки, неуверенно проговорил:
- Оригинальное, конечно... Подумать бы надо...
- Не надо! Охрана там будет. Твоё дело руководить прислугой: кухаркой, горничной и дворником – и поддерживать с их помощью в доме и на участке порядок. Естественно, вовремя выполнять мои поручения, а именно: готовить застолье, типа обеда, чаще – ужина, соответствующую музыку... И в этом духе.
- То есть намечается отдушина для свободного от семейных уз времяпровождения! – настороженно усмехнулся Серафим.
- Видишь ли... – посерьёзнел Эммануил, - может я решил внять твоей притче, которую ты мне давеча вечером рассказал... Нажраться по самоё горло этой... красоты, грешной любви, при этом не трогая и не третируя семью, а потом... как Бог даст! И ты мне должен в этом помочь. Ты сможешь, я уверен...
Задумавшись, Серафим снова взглянул на небо: лазурь исчезла. Вместо неё налетели серенькие тучки и, как стая волков, обложили солнце. Тем не менее, настроение у Серафима лишь слегка потускнело. В предложении хозяина он увидел рациональное зерно. “Совершенно ясно, - думал он, в возникшей паузе, - Эммануил Михайлович влюбился... Хочет для своей пассии устроить дом свиданий... Пусть... У меня будет много свободного времени, которое надо потратить на книги: хочется глубже почитать историю, о религии, философии...” В последнее время Серафима потянуло к гуманитарным наукам. Захотелось разобраться предметнее в человеке и человеческом обществе, его непростой истории и перспективах на будущее. Он чувствовал неосознанную тягу к этим вопросам бытия. Они всё больше интересовали его...

*  *  *
“Дом свиданий”, как его окрестил Серафим, был расположен на противоположной от дворца Грабовского стороне города. Тихая улочка в частном секторе постепенно украшалась каменными, из красного кирпича заборами, из-за которых выглядывали причудливые евродомики. Было здесь уютно и по-деревенски патриархально.
Переехал Серафим быстро, без лишней суеты, успев попрощаться только с садовником. Жанне сам Грабовский объяснил, что нашёл парню “стоящее дело”. В подробности не вдавался, да и жена не привыкла вникать в дела мужа. Её кротость и покорность в данный момент как нельзя устраивали Грабовского. Как человек умный, он понимал, что менять такую жену даже на модельную красавицу не стоит. Сказал же мудрец, что всё проходит... К тому же влиятельный, богатый тесть ещё более усиливал позиции Жанны. И тем не менее Эммануил подсознательно готовился к любому исходу...

Внутренняя отделка и меблировка соответствовали современным модным веяниям. Даже картины, которые украшали стены всех коридоров, как и статуи, были выполнены в стиле модерна. Настораживали своеобразной “оригинальностью” экземпляры так называемого современного искусства: некое чудовище из всяческого мусора и хлама. Или с высунутым языком бычья голова, плавающая в растворе. Выделялись картины обнажённых натур (не только женщин) в очень экстравагантных позах.
В доме было всё для полноценной жизни и отдыха, даже бассейн с сауной, не говоря уже о тренажёрном зале и великолепных спальнях, гостиной и столовой. Только сад был ещё молод, отчего дом казался одиноким и грустным среди низкорослых саженцев и высокого забора.
Серафим мог только догадываться, чьи вкусы и пожелания учитывались при планировании внутреннего убранства дома. Многое, особенно предметы современного искусства, его шокировало. Однако привыкнув, присмотревшись пристальнее, он стал находить в них некую философию. “Наша сложная, противоречивая жизнь, очевидно, должна порождать подобные шедевры. В них отражается как взлёт так и деградация человеческой личности. И кто из них возьмёт верх, покажет только время...” - размышлял Серафим, стоя у такого художественного изыска.
Его круг обязанностей был хотя и обширен, но не сложен. Со своими подчинёнными решил вести себя просто, не подчёркивая без нужды своё главенствующее положение. Они это почувствовали уже с первого дня, когда Грабовский представлял молодого управляющего. Это были обыкновенные, подобранные лично Эммануилом, люди, знающие свой участок работы. На данный момент их устраивала оплата труда и его условия. К непосредственному начальнику они были настроены, пока во всяком случае, явно нейтрально, даже безразлично.
Обещал Грабовский и книги по тематике, указанной Серафимом. Для начала нашёл ему несколько исторических произведений из домашней библиотеки Жанны. В целом, жизнь парня на новом месте начиналась не скучно, заняться было чем...

*  *  *
Прошло несколько дней...
Осваиваясь в новой обстановке, Серафим нашёл занятие, которое доставляло ему неподдельное удовольствие. Из окна коридора второго этажа была хорошо видна церковь, вернее, её золотистые купола и, в особенности, колокольня. Звонили несколько раз в день, и Серафим с трепетом, стоя у окна, любовался строгими формами храмовой православной архитектуры и наслаждался гулкими звуками колоколов, которые будили воображение и воспоминания о Еве... Сердце и душа наполнялись подзабытыми чувствами, далёкими образами и тем давним, что безвозвратно ушло, но продолжало в нём жить. Остро захотелось сходить в святое место: он не забыл то невероятное волнение, когда с Евой посетил церковь.
Утро начиналось как обычно, хотя погода собиралась меняться: ветер усиливался и становился свежее. Небо ещё алело на востоке, но серая пелена облаков, угрожающе расширяясь, наплывала с запада. Запахи цветов и травы воспринимались острее. Эти изменения Серафим отмечал машинально, делая утренний обход своего хозяйства. Шум проезжающего по улице автомобиля не отвлёк его: спешил к своему окну послушать колокольный звон. Уже на крыльце услышал, как с мягким урчанием открылись входные ворота и на площадку перед домом въехал новенький “Шевроле”. Серафим остановился и обернулся...
Автомобиль подъехал к крыльцу и плавно, бесшумно остановился. Открылись передние дверцы и одновременно из них вышли двое: один высокий, грузный мужчина, а другой низенький, толстенький, в мешковатой, довольно странной одежде.
Толстячок проворно кинулся к задней дверце и торжественно её открыл, приговаривая:
- Прошу, королева, выйти на свет божий, и узреть хоромы вашего высочества!
Тем временем высокий, в безупречном костюме мужчина приветливо обратился к остающемуся в недоумении Серафиму:
- Принимайте гостей, вернее госпожу со свитой, господин управляющий... э... Серафим Григорьевич... Я правильно сориентировался в вашем имени-отчестве?
Серафим машинально кивнул головой в знак согласия. Происходящее подействовало не него странным образом: будто острым резануло в мозгу, а по сердцу прошлась волна июльского жара! В глазах затуманилось, голова закружилось... Он пошатнулся и инстинктивно взялся за перила, боясь упасть.
Резко менялась и погода: небо укрылось громадами черных туч, уже настойчиво рокотало, ветер усиливался! Но та, которую назвали королевой, не спешила. Она грациозно подала ручку веселому толстячку и легко выпорхнула из салона. Встряхнула головой, поправила рукой высокую причёску и обернулась к дому и Серафиму... Небо раскололось яркой зигзагообразной вспышкой и раздался мощный раскат грома! В свете молнии он увидел её лицо, глаза и обомлел... “Неужели опять ухожу?...” – кольнула и упорхнула мысль. Серафим опустил голову и закрыл глаза рукой. Крупные капли дождя, вместе с белыми градинками, непрерывным потоком хлынули на землю.
Приехавшие мужчины, захлопнув дверцы автомобиля, кинулись в дом, а девушка осталась на месте. Уже белые точки укрывали её волосы и по лицу текли струйки воды, а она, казалось, закаменела... Толстячок, видя нерешительность своей королевы, махнул в отчаянии рукой и вернулся назад. Все движения он проделывал с той карикатурной подвижностью, которая присуща обычно клоунам или комикам. Он схватил девушку за руку и, вытирая от влаги свои глаза, прокричал:
- Демона, дорогая моя неразделённая страсть! Неужели ты не боишься грозы и града? Дождь - это конечно прикольно, но мне так не хочется превратиться в мокрого затасканного кота! Да и тебе, родная, мокрота ни к чему...
Он тряс её за руку, а она стояла как загипнотизированная. Всполошился и кряжистый мужчина. Он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и кинулся под дождь на помощь толстяку. В этот момент так сверкнуло, что осветило весь двор огненным шаром. Стрела молнии с треском вонзилась в плитки возле автомобиля подняв столбик дыма. Мужики оцепенели, залпом ударил гром и Демона ожила: она мотнула головой, словно освобождаясь от сна, вытерла мокрое лицо и устало улыбнулась:
- Чудик, ты же знаешь, я ничего не боюсь. Идём в дом...
Приходя в себя, подозрительно поглядывая вверх и на трещину в месте удара молнии, мужики взяли девушку под руки и под словесный аккомпанемент толстячка направились к ступенькам. Их встречал растерянный, бледный Серафим. У него было состояние, как после тяжёлого, беспокойного сна. Пока знакомились, обменивались дежурными фразами, восхищаясь ударом молнии, гроза ушла, ветер утих и даже выглянуло солнце. Так странно, с налётом мистики, состоялось знакомство Серафима и Демоны, любовницы Грабовского и неофициальной хозяйки двухэтажного особняка.

*  *  *
Демона не собиралась долго задерживаться: для неё это была ознакомительная поездка. Ведь Грабовский фактически подарил ей этот особняк. Она, слегка промокшая, в заторможенном состоянии ходила по дому в сопровождении своей свиты и Серафима и, рассматривая комнаты, мебель, картины, статуи, пыталась понять, что с ней было во время грозы и чем её поразил этот хромающий, с заметной сутулостью парень. На него она пыталась смотреть только мельком, не задерживая взгляд. Да и сам молодой управляющий хромал ещё заметнее и с трудом демонстрировал деловитость и невозмутимость: в душе кипела сумятица чувств, совершенно сумбурных. Иногда его накрывала горячая волна, затем холодная. То всё обрывалось, то натягивалось тугой струной и начинало звенеть, отдаваясь гулом в голове, сердце, в каждой клеточке и жилочке!
Спокойствие демонстрировал тяжёловесный Гоша, а Чудик находился в своём амплуа: сыпал анекдотами, прибаутками, даже пританцовывал. Бычья голова вызвала в нём неподдельный восторг:
- Дама и господа мужчины! Сие творение рук человеческих говорит о недюжинном художественном воображении его автора. Увидеть в отрубленной скотиньей головешке и высунутом в предсмертной агонии языке некий эстетизм, порочную красоту или позыв к философскому размышлению не каждому дано. Лично у меня сей образец художественного взлёта, прямо скажем своеобразной фантазии, вызывает чувство, которое я испытал, когда мне в подворотне приставили к горлу нож... Но обезглавить бедного артиста не успели, поскольку он, то есть я, упал в глубокий обморок!
Разглагольствования Чудика подействовали на Демону успокаивающе. Она впервые усмехнулась и поддержала тон своего шута:
- То есть была вероятность, что мы могли бы лицезреть под этим стеклом твою смешливую шарообразную часть тела, а не эту многозначительную символику? Что же ты, дорогой, подкузьмил своих поклонников и покровителей!
Реплика девушки словно разрядила обстановку и даже вызвала смешок у невозмутимого Гоши. Серафим тоже оживился и подключился к разговору. Он смелее взглянул на девушку, хотя, как вести себя с ней, не определился.
- А я бы посмотрел на этот символ по-другому...
- Можно и по-другому... - привычно перебил шут, но его поднятой рукой остановила Демона, давая понять, что не стоит так бесцеремонно себя вести.
- ...Когда смотришь на живого быка, которого я видел на сельскохозяйственной выставке в школьные годы, то поражаешься его мощи и силе. А эта мёртвая голова – символ уничтоженной физической красоты, уничтоженной теми, кому дана душа и разум. Следовательно, этот образец абстрактного искусства  отражает нехорошую тенденцию – духовное самоуничтожение или, как минимум, обнищание...
Демона улыбнулась, повела плечами – она уже полностью восстановилась – и, опережая своего скомороха, по-своему поддержала Серафима:
- Вот именно, я бы добавила: и возрождение культа тела, как первоосновы всего и вся в человеке.
Серафим хотел возразить, но, взглянув в похолодевшие тёмные глаза красавицы, смутился и предложил смотреть далее.
Пока они ходили, кухарка приготовила обед. Его меню Грабовский лично составил до приезда возлюбленной с учётом её пожеланий, поэтому Демона должна быть довольной. После дискуссии у “бычьей головы”, разговор больше не клеился. Только Чудик иногда “чудил”. В целом же, трапеза протекала по-светски чинно. Каждый был занят едой, поскольку все проголодались. Вкуса пищи Серафим, однако, не ощущал: в голове роились мысли, а на душе было смятение и неуверенность, как перед прыжком в пропасть или в опасную неизвестность. Увидеть наяву роковую красавицу!... Ему остро захотелось остаться одному...
Того же желала и Демона. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Привычная самоуверенность и самовлюблённость на время покинули её. Перемену в богине заметил и Чудик. Когда закончили с обедом, он неожиданно посерьёзнел и предложил (правда, в своей манере) элементарно отдохнуть:
- Вы устали, моя королева! В последнее время много трудитесь. Предлагаю устроить короткий послеобеденный передых в сих царских хоромах! Заодно проверим их на вшивость в плане спокойного, оздоровительного сна.
Предложение было принято. Каждому Серафим отвёл отдельную спальню на втором этаже, а сам отправился вниз: он тоже захотел не только уединиться, но и полежать. Чувствовал такую усталость, какой уже давно не было!
Когда зашёл в свою комнату, услышал наверху лёгкие шаги. Его  передёрнуло, как от дуновения ледяного ветра. Он неуверенно поднял голову к потолку и прислушался: получалось, что Демона расположилась над ним! Это были её шаги...
Не снимая обуви, он улёгся на покрывало кровати, заложил руки за голову и прикрыл веки...

...Ветер дул с такой яростью, что приходилось с силой упираться ногами, удерживаясь на месте. Горообразные волны с ожесточением набрасывались на берег и, шипя в бессильной, пенящейся злобе, откатывались назад в чёрную глубину, чтобы взъяриться снова. За собой они оставляли разглаженный песок, водоросли, камешки и брызги, повисшие туманом в воздухе.
Кутаясь в белую накидку, Серафим стоял у самой кромки водной стихии и, покачиваясь от мощного воздушного потока, любовался взбесившимся морем. Сквозь шум ветра и волн, он не сразу различил звуки. Но, долетевшие до него солёные брызги заставили отвернуться в сторону, и он увидел и услышал то, от чего замер...
Как и в предыдущий раз, по берегу шла процессия: мускулистые чернокожие мужчины в набедренных повязках осторожно несли носилки с полуголой, укрытой прозрачной кисеёй девушкой, а по бокам ровными рядами шествовали воины в доспехах и с копьями. Но появилось новое лицо – карлик в скоморошьем наряде: на шарообразной голове конусом торчала разноцветная шляпа; разукрашенное лицо пересекалось ртом до самых ушей, а на теле болтался мешок из двух черно-белых половин. В пляске мелькали босые ноги и бубен в руках.
Шут подпрыгивал, стучал в бубен и речитативом пел что-то неразборчивое, но игривое. В целом же, от процессии исходило не веселье, а нечто настораживающее.
Вот, носильщики остановились, опустили ношу и, склонив головы, с почтительным, рабским видом выстроились перед своей госпожой. Казалось, бушующее море, свирепый ветер, никак не трогали их: молодые шоколадные красавцы стояли не шелохнувшись. Девушку стихия тоже не беспокоила: её прозрачное покрывало лишь слегка колыхалось. Воины, как и в прошлый раз, расположились в ряд и повернулись спинами. Шут притих и с наигранной, кривой ухмылкой уселся на песок в позе бухарского эмира (не хватало только слуг с опахалом).
Девушка слегка приоткрылась и заговорила. Её голос звучал надменно, высокопарно и отчётливо доносился до Серафима.
- Для вас, мужчины, сильные и отважные, наступил момент, которого вы так ждали и страстно желали: у вас есть шанс насладиться моим телом, моей любовью. Вы этого хотели?...
Африканцы без слов опустили головы ещё ниже, так что стали видны их затылки. Смотреть на свою повелительницу они явно побаивались. Всполошился вдруг шут! Он загремел в бубен и завопил:
- Мужики! Хватайте счастье за хвост пока не уплыло! Такую богиню поиметь, приласкать, откушать – это же мечта не только идиота, но любого ненормального мужика! Я бы на вашем месте...
Девушка подняла руку и клоун умолк на полуслове, заглушив бубен руками. Красавица указала на бушующее в безумстве море и продолжила:
- Там, в этих гигантских волнах кроется ваша победа над мечтой! Кто войдёт в море и вернётся назад, будет вознаграждён и получит мою ласку и тело...
На слова повелительницы море ответило ещё большим неистовством. У Серафима перехватило горло от ужаса - она посылала этих чёрных мужчин на верную смерть! Он хотел сдвинуться с места, но возмущение было так велико, что тело налилось свинцом, а ноги словно приросли к песку.
Африканцы поклонились госпоже до самой земли, развернулись и торопливо, обгоняя друг друга, кинулись в набегающие водные громады... Вскоре их тела замелькали, как щепки на бурлящих гребнях. Вначале они боролись и пытались выбраться на берег, но море, как страшный монстр, неумолимо тащило их назад в свою клокочущую пасть!... Вот уже не стало видно спин... мелькнула одинокая голова... рука...
И тут снова оживился шут: он ударил в бубен, подпрыгнул и шустро побежал к пляшущей волне с криками:
- Эх вы, слабаки! Вот я покажу, как надо одолевать эту взбесившуюся лужу!
Однако, весельчак подбежал только на безопасное расстояние, где его вымочило до пят долетевшими брызгами, и тут же вернулся назад. Он искривил смешливую гримасу на своём мокром, с размазавшейся краской, лице, и захихикал перед девушкой:
- Я единственный, который не утонул. И мне полагается...
И тут у Серафима прорезался голос:
- Почему же! Извольте! Ещё есть желающие побороться за право обладать этой жестокой, ненасытной красотой! Дайте мне окунуться в этот,  сулящий возможное наслаждение водный вихрь!
От неожиданности шут раскрыл рот и так и остался на месте. Девушка поднялась со своих носилок и, прикрывая лицо покрывалом,  произнесла с явным недоумением:
- Это что за незнакомец!
Она хотела обратиться к своей страже с командой, но потом передумала.
- Ну, что ж – попробуй! Лицо у тебя умное, воодушевлённое, вот только тело...
Всё существо Серафима переполнял гнев, и он, подойдя ближе, с горячностью произнёс:
- И тело у меня крепкое, хоть и горбатое! И не боюсь я нечего, а вот ты... зачем прячешь лицо?
Пока происходил этот диалог, море неожиданно стало утихать. Ветер ослабел, волны успокоились, будто удовлетворились и насытились человеческими жертвами. Вот уже волнение стало переходить в лёгкую зыбь...
- Ты поборись с волной, а потом...
Девушка посмотрела мимо Серафима на море и запнулась. Шут что-то опять загорланил. В глазах у парня потемнело, в голове закрутилось...

Серафим открыл глаза... По комнате бегали солнечные зайчики, создаваемые занавеской, которую колыхал слабый ветерок из открытого окна. Пахло чем-то пряным, привнесенным снаружи. Еле слышимые шаги наверху заставили его подняться. Он поморгал глазами, освобождаясь от тягостных впечатлений очередного видения. Где-то в глубине души осталось смятение, а в голове подсознательно крутился ворох мыслей. “Однако, все уже отдохнули и пора возвращаться к гостям...” – отмахнулся он от дум и решительно вышел из спальни. И вовремя: по лестнице уже спускалась вся троица во главе с Демоной.
Девушка выглядела отдохнувшей и повеселевшей. На её посвежевшем, ставшем ещё более привлекательном, лице играла шаловливая улыбка. И только в глубине тёмных глаз, затаилась скрытая настороженность:
- В этом домике чудно спится! Я принимаю твои, господин управляющий, усилия по созданию такого комфортного, домашнего уюта. Скорее всего, здесь будет моя резиденция для отдыха. Можешь передать это господину...
- И не только это! – вмешался Чудик, который обошёл Демону, театрально ей поклонился и продолжил: - Вы, королева, восхитительно смотритесь в любом месте, а сей домик, как вы изволили выразиться, просто умрёт без вашей неземной особы!
Серафим растерянно заулыбался, освобождаясь от внутреннего напряжения. Он подумал, что этот шут определённо не лишний: умеет создавать настроение. Чудик же был явно в ударе и юморе:
- Вот послушайте реально случившуюся умору – я ненадолго  задержу почтённую компанию.
Все остановились перед дверью и, улыбаясь каждый по-своему, приготовились выслушать очередную побасёнку бывшего комика.
-...Один мой знакомый, нестарый ещё, крепенький мужичок, купил на деньги, выигранные в нацлотерею, дом (правда, поскромнее этого) в новом районе. Тому обстоятельству, что дома и заборы на этой улице были похожи друг на дружку, как однояйцовые китайские близнецы, он значения не придал. На следующий день после вселения, на работе вечерком обмыли событие как подобает трудящемуся человеку, которому привалило нежданное, халявное счастье. Возвращался на автопилоте и поздно. Процесс проникновения в дом и в постель помнил смутно, как и то, что, разогретый перцовкой и взбудораженный смазливыми сотрудницами, на жену набросился как голодный гепард на антилопу! На удивление, и женщина, внявши настроению и пожеланиям мужа, тоже не подкачала в сексуальных потехах. Короче, кувыркались они чуть ли не до утра. Перед рассветом заснули бедолаги... Наш герой оклемался первым: осмотрелся кругом, перевёл очи на посапывающую жену и обомлел! Вы поняли господа – там лежала другая женщина!
Гоша расхохотался первым, а Демона только шире улыбнулась и внимательно посмотрела на Серафима. Парень поддержал общий тон: искренне рассмеялся, а потом сказал:
- Знать дом и женщина в нём оказались на должной высоте!
- Очевидно, твой знакомый там и прижился? – улыбалась Демона.
- Вот это он скрыл... – обиженно надул толстые губы шут.
В таком приподнятом настроении они и удалились. Но Серафим заметил, что Демона была несколько рассеянной, её взгляд часто туманился, скользил по предметам, как будто некая мысль мучила девушку...

...Сатанинское отродье привычно сидел на своём троне.
Он пристально смотрел жёлтыми глазами на Демону и, шевеля волосатыми пальцами и ушами, одобрительно скрипел козлиным голосом:
- Замахнулась ты верно, только медленно несколько, пошустрее надо бы. Недоволен Сатана Великий! Скоро на аудиенцию вызовет, а тогда тяжко тебе будет: строгий он у нас среди нечестивых душ, пощады не знает, когда серчает...
В этот раз девушка сидела на стуле, сделанном из бедра какого-то животного, в одном нижнем белье. Вид зала заместителя Сатаны её уже не приводил в трепет, наоборот, казался занимательным. Она не столько слушала Однорого деда, сколько смотрела по сторонам. Его советы знала наперёд, поэтому не вникала в их суть.
-...Хочу тебя предостеречь, Миссия воплоти, - хихикнул Отродье, но вдруг посерьёзнел и недовольно протарахтел: - Ты менее по сторонам глазёнками стреляй, а слушай своего куратора! Да повнимательней!
Девушка усмехнулась презрительно и, демонстративно раскрыв шире глаза, уставилась на козлообразного. Тот удовлетворённо сжал губы, погладил бородёнку и продолжил:
- Донесли мне, что супротивник у тебя объявился. Сам он ещё об этом не знает, но палки в колёса нашего дела скоро начнёт ставить! Так что будь на стороже и поменьше жалости, больше хитрости и коварства, уяснила?
Последнее заинтересовало Демону, она согласно кивнула головой и уточнила:
- И что за противник у меня? Если не секрет...
- Сами ещё не знаем, но по нехорошим признакам, где-то уже рядом возле тебя. Присмотрись сама. Потом доложишь. Мы по своим каналам примем меры, а ты гав не лови и будь поактивнее, ежели что...
- Поняла... – скривила губы девушка.
- Ну, раз поняла, тогда получи подарочек от самого... Он невелик и незаметен, но может пригодиться, ежели срочно нужна будешь... – криво осклабился Отродье.
Демона в удивлении нахмурила брови, а козлобородый протянул ей маленький перстенёк.
- Давай пальчик! – проскрипел он, ухмыляясь. - Мизинец левой руки...
Девушка машинально протянула руку и сатанинский помощник проворно надел блеснувший синим огоньком перстень. Удовлетворённо чмокнул и махнул костлявой рукой:
- Теперь свободна!
Поднялся вихрь, подхватил Демону и унёс ввысь...

Глава 3. Шабаш.

Антон нервно ходил по комнате в своей квартире и время от времени заглядывал в лежавшую на столе газету. “Как мог Толик подать мою статью в таком искажённом виде? – возмущался он.
– Что это такое: “...новое толкование христианства!”. Какое к чёрту “новое толкование”, когда это аморальное, с явным бордельным душком образование, которое надо критиковать и разоблачать, а не потакать скрытыми восторгами! “Новое, оригинальное слово в религии, когда освящается примат материального тела!” - Надо же до такого дописаться!”
Тополеву теперь стало ясно, почему не сразу напечатали в “Курьере” его статью о собрании “Магии плоти вселенской” с триумфальным выступлением Демоны. Толик Ушлый её просто редактировал. При этом, пока верстался номер, Антону не удалось переговорить ни с редактором, ни с его замом. Даже сегодняшний экземпляр газеты увидел только в киоске. “Прямо заговор какой-то. Это красавица-миссия, могла и на редакцию повлиять каким-то образом. Такое впечатление - город начинает потихоньку сходить с ума!”
Вспомнив, что ещё не обедал, о чём напомнил занывший бок живота, Антон с досадой махнул рукой и принялся готовить еду. Как всегда, этот процесс отвлекал, охлаждал жар мыслей и настраивал на трезвый лад.
Итак, за неполный месяц “Магия” развила такую бурную деятельность, что только слепой не мог не заметить её существование. Отделения Магии, которые напоминали азартные клубы по интересам, в плане плотских наслаждений в самом широком смысле слова, расплодились как плесень в сыром подвале! Бордели, проституция (не только женская!), разврат, наркотики, алкоголь были далеко не самым главным. Разрушение христианских устоев  опускалась на бытовой уровень в самом неприглядном, гнусном виде.
Так, Антон еще не пришёл в себя, после того как случайно побывал на, казалось бы, ординарном событии: коллеги отмечали повышение в звании и должности своего товарища, научного сотрудника исследовательского института. Человек защитил диссертацию, получил кандидата наук и новую должность заведующего отделом.
Мероприятие проходило субботним вечером в заурядном ресторане. Антона пригласил некий Степан Матвеевич - сосед по дому, сотрудник указанного института - как журналиста, который сможет профессионально запечатлеть на плёнке и на бумаге  знаменательный момент в жизни учёного коллектива и достойного его представителя.
Народ собрался интеллигентный, эрудированный и учёный. Естественно, были тут и женщины, особенно выделялась яркая блондинка, с именем Белла, лаборантка сектора. На вид ей было за сорок, а, как оказалось позже, всего лишь за тридцать: густой макияж и несвежий парик, очевидно, несколько старили женщину.
Полумрак, ненавязчивая музыка, обильно уставленный яствами стол и возбуждённые люди – всё начиналось как обычно в таких случаях и в таком месте. Когда произнесли положенные тосты, подвыпили, потанцевали, неожиданно возник разговор о религии.
Почтенный, благообразный мужчина посетовал, что страну наводнили миссионеры верований, чуждых нашему народу, его культуре. Ему возразил другой учёный, помоложе, что православная, впрочем, как и вообще христианская, церковь отстаёт от современности, не учитывают изменения экономические, политические и культурные.
- Позвольте! Молодой человек, - разволновался пожилой и почтенный, - ценности, моральные прежде всего, которые постулирует наша православная религия, не умаляются со временем, они вечны...
И тут вмешалась Белла. Она выглядела наиболее возбуждённой и весёлой, потому как была центром мужского внимания: с ней все хотели выпить, её постоянно приглашали потанцевать, ей делали комплименты.
- Разрешите даме высказаться? Так вот, я на стороне молодых и прагматичных. Догмы наших попов уже не вписываются в дух времени. Возьмите хотя бы понятие греха. Что это за грех такой – любодеяние?
- Вы, Беллочка, хотели сказать прелюбодеяние?
- Пусть будет так, - сверкая накрашенными очами, победно осмотрела сидящих за столом, раскрасневшаяся гетера. – В любви не должно быть никаких запрещений и препятствий. Это дело двоих, или троих, как жизнь повернётся...
Стол бурно зааплодировал последним словам раскованной женщины, послышались выкрики:
- Даёшь любовь без ограничений! Ура Беллочка!
Только пожилой и почтенный даже вспотел от возмущения:
- Ну, дорогая... так можно договориться до полного разврата...
- Разврат – это тоже понятие относительное! – настаивала на своём раззадорившаяся Белла. Она явно вошла в раж и ничто не могло её остановить. – Вот у нас в столице появились клубы нового молодёжного течения “Магии тела”. Я бы добавила – магии красоты человеческого тела! Люди отдаются усладам, не оглядываясь на ваши надоевшие заповеди. Всеми делами заправляет такая красотка, что ни один мужик не устоит перед ней. Вот это я понимаю религия, а Вы... Христос... православие...
Дальше произошло неожиданное, даже для Антона! Практически все, кроме, разумеется, почтенного мужчины и скромного паренька-аспиранта, с неподдельным энтузиазмом поддержали блондинку. А ведь вначале всё казалось застольной шуткой! Заслуженный учёный муж, было, обиделся  от такого напора коллег и собрался уйти в знак протеста, но предложили тост и обстановка разрядилась. Однако, это было только начало...
В этом ресторанчике курить разрешалось на местах, поэтому многие дымили не стесняясь, в том числе и женщины. Но Антон обратил внимание, что дым от сигарет попахивал странным ароматом: было в нём что-то сладкое, дурманящее. Сам Тополев не курил и плохо разбирался в сигаретах, поэтому долго не придавал этим странностям особого значения. Но, когда к нему наклонился изрядно повеселевший Степан Матвеевич и предложил выкурить “косячок” – лёгкий наркотик - Антон на происходящее взглянул по-другому! “Вон откуда стеклянные глаза и неестественные телодвижения! Не только от выпивки”, – ошарашено подумал корреспондент и достал фотоаппарат. Он уже не раз увековечивал знаменательные моменты торжества и собравшихся коллег в различных сочетаниях, чаще с Беллой. Теперь решил для себя запечатлеть кое-какие эпизоды...
По мере того как время шло и двигалось к глубокой ночи, народ всё более расслаблялся. За столом постоянно оставались пожилой учёный, худенький очкарик-аспирант и Тополев. Остальные периодически куда-то исчезали и появлялись разгорячённые, взволнованные, с побагровевшими лицами и необычайно говорливые. Наметились пары! А Белла была окружена несколькими кавалерами, которые так и ходили за ней по пятам.
Отвлёкшись, Антон не сразу понял, что к нему обращается появившийся после продолжительной отлучки сосед. От него исходил запах убойной смеси спиртного, дезодоранта, пота и табачного дыма.
- Ты не засиделся тут? – тяжело дыша, зашептал он. – Не хочешь взглянуть на... стриптиз? Беллка будет демонстрировать...
У парня даже в горле пересохло... Он машинально взял бокал с минералкой и судорожно выпил глоток. Согласно махнул головой, не в силах что-либо сказать. Нет, что-то подобное Антон ожидал, но чтобы Белла?...
Они нырнули в незаметную дверь за баром и очутились в узком коридоре. Слева и справа виднелось ещё несколько дверей. Из одной из них выглянула красная мужская морда (по-другому оное обличье назвать было трудно), расплылась в хмельной, похабной ухмылке и промычала на фоне заводного “рэпа”:
- Сюда, хлопцы! – и исчезла в проёме.
- Давай за ним! – подтолкнул Степан Матвеевич замедлившего движение Антона.
Пришли вовремя! Действие только начиналось. Вокруг круглого стола в разнобой, с бокалами, рюмками, сигаретами в руках,  шумели мужчины и женщины, причём не только из “институтской команды“. В помещении было не продохнуть! У Антона спёрло дыхание, и он еле сдержал рвущийся кашель. Звук, темп и ритм “рэпа” нарастали.
Из-за дыма и множества людей, Тополев не сразу разглядел Беллу. Но вот её подхватило множество рук и водрузили на стол. Толпа одобрительно охнула и захлопала с выкриками:
- Покажи им девочка класс!
- Беллочка! Мы тебя лю-би-и-м!
И Белла стала показывать... До стриптизёрши она, конечно, не дотягивала ни мастерством, ни телом: оно было полным, с откровенными жировыми складками. Груди провисали ниже нормы, чуть не  до пояса. Талия проглядывалась с трудом, а заднее место тряслось как холодец в тарелке. Но девица старалась: она извивалась как могла, пыталась (в чём ей помогали поклонники) медленнее раздеваться и не сразу демонстрировать части голого тела. Но публика, одурманенная и перевозбуждённая, телесных недостатков танцовщицы не замечала. Она была восхищена смелостью женщины, её брызжущей сексуальностью, и поглощена интригой – когда же она разденется полностью?
И она не обманула ожидания – демонстративно стащила трусики, кинула их в толпу и под восторженный вой лихо выпила бокал вина, который ей услужливо, но настойчиво совал в руку ближайший к столу поклонник. Теперь движения и позы Беллы стали настолько откровенными и зовущими, что самые нетерпеливые, теряя всякое приличие, подхватили Беллу на руки и под неумолкающий гам понесли в соседнюю комнату...
Антон всё же заглянул в эту комнату... Впервые в своей жизни увидел наяву оргию, сексуальное безумие, которое в популярных изданиях по половому воспитанию молодёжи называется групповым сексом, а в просторечии – свальным грехом! Самое интересное, что его сосед, степенный Степан Матвеевич, отец двоих детей, любящий муж, принимал в оргии самое активное участие. Про Антона он уже забыл и, полураздетый, самоотверженно пытался завладеть Беллой, которой уже занимались двое: неизвестный тучный мужик и худущая девчушка. На очереди дожидались ещё, а остальные отрывались как могли с другими женщинами и мужчинами...
Тополева обдало жаром как из плавильной печи, пронзило все части тела высоковольтным током, и он еле устоял на ногах. Где-то в подсознании прокрутилась мысль, что нужно скорее оставить это место полного раскрепощения физиологических и животных инстинктов самого разумного существа на Земле.
Однако, в голове закололо, как после длительного катания на карусели, а в затылке размеренно застучало, как молотом по гулкой наковальне! Перед глазами поплыло, стало меркнуть и угасать... И вдруг! На угасающем фоне сексуального шабаша, в туманном облаке, возникло лицо, а потом и тело - Демоны! Она была одета всё так же призывно-эротично и парила в воздухе, как невесомая пушинка. Слегка прищурившись, с зовущей улыбкой прошептала, но так, что у Антона почему-то заложило в ушах:
- Дай мне руку и полетим со мной! Ты увидишь, как меняется всё вокруг, как моя “Магия” овладевает людьми! Давай же, не бойся!...
Зачарованный колдовским зрелищем порхающей красавицы, чарующими переливами её голоса, Антон протянул руку...
Они летели над землёй ниже облаков. Внизу виднелись пересекающие линии дорог, прямоугольники полей, окаймлённые зелёными полосами. Отсвечивались бликами рваные линии рек и переплетались в причудливых узорах улицы большого города.
Оглянувшись на Демону, он лишний раз поразился её совершенству. Лицо её дышало торжеством и каким-то брызжущим, рвущимся изнутри безумием! Волосы развевались, отчего её сходство с ведьмами, которых Антон видел только в кино, усиливалось. Тело богини изгибалось змеёй в свободном воздушном полёте. На душе у Тополева вдруг стало спокойно и легко. Тёплая ладонь Демоны согревала и волновала. Он подумал, что летел бы так всю жизнь...
Вдруг в ушах засвистело от ветра, и они понеслись вниз! Ещё мгновение, и Антон почувствовал под ногами твёрдую опору. Оглянулся: они с девушкой очутились в казино. Оно было заполнено до отказа. Но люди их не замечали. Более того, они проходили через свалившуюся с неба парочку, как сквозь пустое место!
- Смотри! – царственно повела Демона рукой. – Здесь они, людишки, сходят с ума в игровом азарте. Для них уже ничего не существует на свете, кроме игры! На кон ставится всё: состояние, семья, честь и сама жизнь.
Антон со страхом, будто попал в Ад, осматривался и видел скопище самых разных лиц: сосредоточенных, страдающих, хохочущих в припадке удачи и поникших от безысходности...
- Пойдём дальше, - потянула за руку Демона.
Они прошли сквозь зал и очутились в месте, напоминающем плохой лазарет времён первой мировой: на полу в разных позах лежали девушки и парни. Другие ещё сидели с отрешёнными, опухшими, синюшными лицами. Стоял дымный смрад с лекарственным привкусом!
- А здесь колются и обкуриваются. Наркоманы, одним словом. Идём дальше... Вон там комната, где сводят счёты с жизнью. Для этого созданы все условия, причём с учётом пожеланий клиента: есть приспособление для повешения, пистолет для выстрела, бассейн желающим утопиться и так далее...
У Антона противно задрожало левое веко, он схватил Демону за руку и срывающимся голосом прокричал:
- Хватит!... Зачем ты меня сюда привела? Ты – красавица! Мужики тебе поклоняются, сохнут в муках неразделённой любви, но ведь и ты должна любить, а не таскаться по этим гнусным местам человеческого порока! Не лелеять и создавать их. Ты...
- Прекрати! – резко перебила его Демона. – Во-первых, это не всё. Страсть к телу и пороку должна заменить устаревшие догмы и сделать человека истинно свободным во всех уголках Земли! У меня ещё много работы...
- Неужели ты и правда ведьма? – выдохнул в отчаянии Тополев.
- Ведьма?... – гневно вскинула искрящиеся глаза красавица. – Это слишком мало для меня. Я...
Она запнулась, а Антон почувствовал, что задыхается. Он хотел усовестить новоявленную Мессию. С отчаянием раскрыл рот, чтобы набрать побольше воздуха и... открыл глаза. Над ним простирался белый потолок. По лбу катились крупные капли пота. Дышать стало легче.
- Очнулся... – услышал он незнакомый голос.

Глава 4. Терзания и сомнения.

Воздух ещё дышал ночной прохладой, а утренние лучи солнца только раскрашивали желтизной редкие облака на восточной стороне, когда появился Грабовский. Серафим закончил обычные утренние процедуры и ожидал завтрак в столовой. Что приехал хозяин, увидел в окно. Торопливо поднялся и вышел на крыльцо.
Эммануил был заметно расстроен. После приветствий и рукопожатий, он хмуро сказал:
- Расклад поменялся... Демона пожелала этот особняк оставить для отдыха после трудов праведных. Для свиданий подбираю новое место... вернее, домик. А тебя попросила оставить здесь, управляющим: чем-то ты ей приглянулся? Впрочем, со своими обязанностями справляешься, гостей умеешь встретить... Это главное.
Новость была неожиданной, и Серафим не знал, что от неё ожидать. У него наметился чёткий распорядок дня, в котором много места занимали книги. Вот и сейчас, Грабовский, как и обещал, привёз целую библиотеку, что дополнительно сулило Серафиму приятные, волнующие минуты и часы общения с литературой. В немалой степени благодаря чтению, он не скучал в этом тихом доме, да и не успел насытиться одиночеством. А, может, нужен был этот момент неторопливого, углублённого осмысления себя и всего, что происходит вокруг?...
Завтракали вместе. Беседа поначалу не клеилась, но постепенно Грабовский разговорился.
- В последнее время Демона так занята, что не удаётся с ней и поговорить, не то что... А тянет меня к ней, как комету к солнцу...
Эммануил налил себе вина и торопливо выпил. Серафим вопросов не задавал, давая человеку возможность высказаться.
- Мне её деятельность ни к чему. Боюсь, потеряю... Вот уже и в газетах пишут: организовала какую-то тусовку под вычурным названием “Магия тела вселенского”. Набирает молодёжь проталкивать идеи этой магии...
- Так это она?... Значит я не ошибся... – с тревогой высказался Серафим и пояснил. – Уже несколько раз и по телевизору в новостях, и в газетах, в частности “Курьере новостей”, вспоминали эту новую, модную секту. Были и фотографии, но я не узнал Демону!
- Вот и ты заметил. И чем более она становится популярной, тем больше растёт угроза её потерять...
- Переломите себя, Эммануил Михайлович, вытравите эту порочную любовь! – взволнованно заговорил Сарафим, вспоминая свои ведения. – Я же говорил: не к добру это...
Грабовский опустил голову:
- Поздно... Она затянула меня как омут, из которого уже не выберешься даже при помощи посторонних. Представь, Серафим, – Демона такая необыкновенная во всём, такая красивая, что я не расстаюсь с её образом и во сне. Я живу им, дышу, существую...
Эммануил раскраснелся и снова взял бокал с вином.
- Самое поганое, поклонников вьётся вокруг неё множество. Корреспонденты ходят толпами. Илья доложил. Он у меня как агент разведки... – усмехнулся хозяин и залпом выпил вино. – Вижу только один выход - жениться на ней!
Серафим отрицательно покачал головой.
- Да-да, на большие деньги она клюнет. А потом увезу её в Европу или Австралию, чтобы подальше. Завалю богатством, развлечениями. Может и забудет про свои магии и этих дебильных мужланов и развратных баб!
- Дебильных, развратных... – это как? – переспросил Серафим, чувствуя как начинает давить в висках.
Но хозяин взглянул на часы, допил вино и заторопился:
- Спешу! В следующий раз договорим...
Очень поспешно, даже неестественно суетливо, Грабовский засобирался, на ходу простился и стремительно уехал. Серафим смотрел в окно на отъезжающий автомобиль и чувствовал нарастающее раздражение и злость к этой мистической красавице, Демоне Фатум! “Как она играет людьми! Не щадит их, как в моих видениях?... Как же они похожи! А, может, это сходство только внешнее и случайное?...” - С этими мыслями, Серафим отправился к себе в рабочий кабинет. Там его ждал телевизор и газеты, которые по его просьбе выписал Грабовский - просмотр новостей и прессы входил в распорядок дня управляющего.
Он открыл свежий номер “Курьера” – с первой же фотографии в ряду, где помещался анонс основных новостей, загадочно улыбалась Демона! Серафим почувствовал, как внутри всё перевернулось, и он уже с ненавистью смотрел на эту роковую улыбку.

*  *  *
Демону с её свитой Серафим встретил, сохраняя спокойствие и сосредоточенность. Хотя от нарастающего волнения, он ещё больше сгорбился и заметно захромал. Поскольку о приезде было извещено заранее, то всё было готово к приёму гостьи: подметено, вымыто, нажарено, наварено и нарезано к столу. Демона выглядела возбуждённой, а глаза выдавали некоторую усталость. Она сразу же пожелала подкрепиться. На Серафима глянула бегло и поприветствовала сдержанно. В глубине зрачков мелькнул огонёк и тут же погас. Чудик в своей манере создавал непринуждённую атмосферу. Сидя за столом рядом с хозяйкой, он расплылся в довольной улыбке, накладывая себе мясной салат:
- Люблю я, господа, поесть. Что, впрочем, характерно для большинства обитающего и дышащего на нашей земельке окаянной! А некоторые, например американцы, сей естественный физиологический процесс сделали национальным видом спорта, как вы знаете. Они, вообще, молодцы: умеют из всего извлечь финансовую выгоду. Так вот, в театре, где я как-то блистал клоунадами и искромётными репризами, мы, с коллегами, решили тоже организовать подобное состязание на предмет количественного потребления в течение ограниченного времени - пяти минут - народного продукта – огурцов. Солёных, разумеется. Обставили мероприятие с подобающим антуражем: собрали зрителей, назначили жюри, притащили на сцену настоящую, наполненную рассолом, бочку. Для состязания продукт отбирали строго по размеру. Играл оркестр. 
На старт вышли десять человек! Перед каждым поставили по кастрюле, и ассистенты по мере надобности обязаны были добавлять убывающие соления. И, вот, прозвучал гонг, включился секундомер, и забег начался!
 Ход соревнования был нескучным и, я бы сказал, захватывающим. В основном, все пытались в темпе откусывать приемлемые куски и побыстрее их заглатывать. Но нашёлся шустряк, который не откусывал, а глотал целиком! Естественно, он вырвался вперёд. Ассистент еле успевал добавлять огурцы в его кастрюлю. Зрители шумели, волновались, подбадривали лидера. И шустрый паренёк не оплошал, постарался и заслуженно победил! Председатель жюри под торжественные звуки оркестра вышел на сцену и приготовился вручать победителю награды: потешную картонную медаль и приз в виде бутафорского огурца на подставке. Для начала была произнесена приветственная речь, а затем рукопожатие. Вот в этот момент и случился казус... Победитель вдруг тяжело задышал, позеленел, надулся и животом, и ртом, округлив щёки, будто надувные шары, и... взорвался! Как тот вулкан! Из его рта пулемётной очередью стали вылетать огурцы вместе с рассолом. Первым у председателя пострадал нос! По нему прошлись сразу два продукта, отчего шнобель отчётливо посинел. Затем поплатилась голова: на плешивом пятачке разлилась солёная лужица, в которой удобно умостился помятый огурчик. Об одежде почтенного человека, ветерана двух войн, почётного артиста, без пяти минут – народного! и говорить без дрожи в голосе нельзя – она превратилась в ту, о которой образно говорят: вытащена из заднего места, скажем, дохлого мерина.
Все уже давно улыбались и посмеивались, но последние слова комика вызвали дружный хохот! Только Серафим сдержанно заулыбался, искоса поглядывая на Демону: девушка искренне смеялась, даже слёзы выступили на глазах, грозя размазать аккуратно наведенную на веках тушь. И он почувствовал, как подспудная злость, даже ненависть, ещё недавно переполнявшая его по отношению к этой красавице уходит, ослабевает. “Неужели это та, которая так безжалостно отправляла на верную смерть мужчин, покорённых её женскими чарами? – думал парень. – Так смеяться не может человек недобрый, жестокий. Это я так считаю, а на самом деле всё сложнее... очевидно. Суть человека отражают его дела, а не внешность и манеры, которые можно талантливо обыграть в угодном направлении...”
Постепенно, не прерывая спортивную тему, перешли к десерту - бразильскому кофе с домашней выпечкой и сладостями. Демона отпила ароматного напитка, сделала серьёзным глаза, и неожиданно обратилась к Серафиму:
- А как Вы, наш уважаемый управляющий, относитесь к спорту? Вернее, к его экзотическим видам...
Он поднял голову и снова отметил, как притягательно всё же выглядит эта покорительница мужских сердец. Это ощущение, однако, вызвало нарастающее раздражение.
- С участием женщин... Вы это имели в виду?
- И это тоже...
- К сожалению, часто такие экзотические соревнования заканчиваются для мужчин плачевно.
- Ну, почему же! – вознамерился как всегда влезть Чудик, но Серафим продолжил, не давая клоуну возможности сесть на своего конька.
- В старину это были дуэли, из-за которых мир потерял многих талантливых людей. А сейчас, некоторые... – Серафим сделал ударение на последнем слове и прямо, стараясь оставаться бесстрастным, глянул в тёмные глаза Демоны, - пытаются устроить повальную гонку за телесными наслаждениями. Играют жизнями мужчин на их естественном желании любить женщину...
- И что здесь плохого, если такая игра устраивает всех?
- Ну, во-первых, не всех, например жён загулявших мужиков, их детей и матерей!
Чудик всё же влез в нарастающую перепалку:
- Господа! Господа!... К чему такие серьёзные заморочки? Сейчас мы перейдём  к душе, духовной красоте и так далее. К тому, что и так изрядно набило оскомину, о чём нам талдычат различные моралисты на всех углах и попы в церквях со своим Христом вкупе...
У Серафима от наглости комика пересохло во рту. Он судорожно схватил свою чашку, сделал глоток кофе и, стараясь сдерживать рвущийся наружу гнев, перебил Чудика:
- Мы внимательно выслушали вашу огуречную побасёнку, так выслушайте же и мою...
Демона укоризненно глянула на своего скомороха и тот, хмуря лицо в заметном недовольстве, замолчал. Серафим продолжил:
- Когда-то у меня была мать, отец, сестра и брат... Однажды случился пожар, и они... сгорели. И хотя я у них был приёмный, неродной ребёнок, и случилось всё давно, годы жизни с ними я помню своей душой и разумом, а не телом. Я часто вижу их во сне, вспоминаю те далёкие годы...
- Ты рос без родителей... – задумчиво протянула Демона.
Наступила короткая пауза-тишина...
- Но я не об этом хотел сказать, - преодолев нахлынувшие  чувства, продолжил Серафим. - Где-то я вычитал притчу. Жили два друга, один толстый, большого роста, другой худой и маленький. Пошли они как-то в лес и наткнулись на медведя-шатуна. Бросились от него бежать. Но зверь был быстрее и поворотливее: прижал их к глубокой расселине, через которую был перекинут узкий, хиленький мостик. Для худого проскочить этот мостик было легко. Там ждало спасение. Для толстого – явный риск. Вздохнул он глубоко, прислушался  к приближающемуся рёву и сказал худому: “Спасайся ты, а мне видать погибель пришла... Не проскочу я этот мост!” Но худой не согласился: “Иди ты первый. Если мост сломается, значит погибнем вдвоём, а, если перейдёшь, то и живыми останемся вместе...”
- И толстый полез через эту развалину? – невольно вскрикнул Чудик.
- И оба погибли? – округлились глаза у девушки.
- Оба остались на месте, а медведь ушёл стороной... – задумчиво ответил Серафим.
Демона криво усмехнулась, после чего её лицо приняло надменное выражение:
- Благородно, смело! Но безрассудно и не оправдано. В данном случае им просто повезло, но так бывает не всегда: надо было спасаться наверняка хотя бы одному! Так что мораль твоей притчи очень расплывчатая, отдалённая!
Серафим покраснел, хотел возразить, но как всегда помешал комик. Он ввернул пошленький анекдот, после чего разговор перешёл в другое русло.
Из столовой Серафим выходил последним. Настроение было подавленное. Он ощущал себя побеждённым в негласном споре с Демоной. Мысленно продолжал искать новые слова и доводы своей правоты. Незаметно, как тень в полночь, к нему сбоку подошёл клоун. Обычно искристые глаза в этот раз излучали бесстрастный холод. Он приткнулся к уху Серафима и шепнул:
- Я понимаю твоё отношение к моей богине. Не нравиться она может разве что замшелому пню и только тому, который её никогда не видел. И тебе, хроменькому и сутуленькому, такая ноша – влюбиться в символ женских прелестей - не по плечу. Но ты не отчаивайся, не злись и не суетись шибко, - снова засветился взглядом артист, увидев, как губы парня гневно сжались, - в жизни всякое случается. В старину говорили: бывало и овца волка съедала!
- Ошибаешься, уважаемый шут, - как можно мягче проговорил Серафим. - Спасибо, конечно, за сочувствие. Но твой волк меня не привлекает, в отличие от некоторых. И съедать его я не собираюсь в обозримом будущем. Но совет принимаю, потому как рациональное зерно есть даже в явной глупости!
- Может быть, может... не стал пререкаться Чудик. Он как-то сник, странно сморщил лицо, потрепал себя за нос и удалился своей виляющей, “фирменной” походкой.
Выпроводив гостей, оставшись один, Серафим ещё долго возбуждённо ходил по дому. Постоял возле своего окна, без обычного вдохновения рассматривая купола церкви. Затем с видом человека, принявшего важное решение, отправился в тренажёрный зал...

Что это было - сон или переход? Не суть важно, но это видение стало знаковым для Серафима.
...Опять он стоял на берегу моря, но в этот раз оно было тихим, ласковым. Прозрачные волны плавно накатывались на песок, что-то своё ворковали и неторопливо, будто нехотя, отползали назад. Солнце не было видно из-за перистых облаков, отчего свет стелился по водной поверхности равномерной, прозрачной дымкой, колыхающейся на волнах.
Серафим с упоением вдыхал солёный, влажный воздух и щурил глаза в блаженстве. Улыбнувшись, он перевёл взгляд на берег и замер от неожиданности – в нескольких метрах от него на валуне сидел старик! Он кутался в белую накидку и добрым, тёплым взглядом смотрел на опешившего парня. Длинные белые волосы и аккуратная бородка вместе с проницательными глазами показались знакомыми. Удивительным было то, что свет за спиной старца слегка мерцал, создавая иллюзию некоего ореола. “Неужели ангел? – мельком подумал парень. – Однако, крыльев не видно...”
- Здравствуй, Серафим! Не пугайся... – прозвучал необыкновенно приятный, бархатный голос. – Давно нам пора встретиться, да не складывалось до сих пор... Кто я, не спрашивай... – предваряя вопрос, улыбнулся старик. – Одно скажу – в некотором смысле родственники мы...
Серафим хотел всё же уточнить, но старец поднял руку, останавливая его:
- У нас мало времени, а скажу тебе важную вещь... Осмысли её хорошенько! Итак, запоминай... Сказано тебе: не просто чувствуй, не просто думай, а анализируй и – действуй!
Старик поднялся с камня, сложил руки на груди, поклонился и повторил:
- Действуй!...
Свет за его спиной стал ярче и словно поглотил, растворил в себе старика. Только эхо, отразившись от скалы, что высилась недалеко, напомнило ещё раз:
- Действуй...

Глава 5. Противники.

- Человеческое тело прекрасно – но, если в нём нет души, мысли, чувства разумного – оно просто кусок костистого мяса! – Так говорил в микрофон Серафим, стоя на высокой, широкой сцене, расположенной на футбольном поле столичного стадиона. По бокам тусклыми пятнами отсвечивали объективы телекамер, щёлкали фотоаппараты, сверкали вспышки и протягивались руки с диктофонами и микрофонами.
Чаша стадиона была заполнена до отказа! Она шумела, гудела, роптала, как всегда бывает в дни знаменательных футбольных матчей. Только сейчас люди, в основном молодёжь, собрались по другому поводу: большой сбор проводила “Магия тела вселенского”. Должна выступать сама Демона Фатум! Появление Серафима в программу тусовки не входило...

Месяц, предшествовавший этому “стадионному” фестивалю идей “Магии тела”, был насыщен событиями. Демону с маниакальной настойчивостью осаждали фоторепортёры и журналисты со всех сторон света, а её ближайшее окружение пополнилось новыми поклонниками и последователями. Гошу по настоянию Грабовского заменил Илья Муров, а к нему на добровольных началах поступили в подчинение два красавца, международные призёры по боди-билдингу, итальянец Марио и грузин Вано. Оба были без ума от Мессии-красавицы. Но главной достопримечательностью свиты стал актёр, голливудская звезда, Джон Кейн! - Демона просто купалась в своей нарастающей скандальной славе среди многочисленных почитателей-поклонников и в гуще мировых СМИ.
Джон влюбился в неё во время приезда в столицу, совершая мировое турне после триумфального шествия по земному шару нового американского боевика, в котором, естественно, сыграл главную роль. Двадцатилетний “Аполлон” увлекался всем, что доставляло плотские, чувственные наслаждения. Пресытившись, несмотря на молодость и короткий “звёздный” стаж,  стандартным ассортиментом американской кухни удовольствий, парень искал чего-то новенького, из ряда вон выходящего. И вот в этой, неизвестной для него, столице нового государства ему предложили сходить на вечеринку “Магии”...
Джон был ошеломлён! Такого распутства, раскрепощённости  нравов, сексуальной изобретательности ему и в самых извращённых, тайных фантазиях не приходило в голову. А когда его познакомили с апологетом, лидером “новой религии”! - то актёр сомневался не долго и остался рядом с этим идолом невероятной красоты и притягательности. Кейн стал тенью Демоны, уступая разве Чудику, который свою любовь к хозяйке выражал по-своему, по-шутовски...
А Грабовский страдал...
С предметом своей страсти практически не встречался, а наблюдал за ней со стороны, ожидая, “когда же этот вертеп закончится”. Он всё ещё надеялся вернуть Демону, хотя бы с помощью денег, которые ей регулярно, безропотно, по первой просьбе, предоставлял. Эммануил понимал - делает не то, им просто играют и используют, но даже миг встречи с любимой, желанной женщиной был для него как бальзам на рану, как успокоительное от сердечной боли и нытья незаживающей раны.
Та ночь в Сапфире, где она позволила притронуться к себе, испить глоток её страсти, неги, сладости, исходящей от каждой частички тела, стала незримой цепью, приковавшей навсегда к Демоне. И хотя она отдалялась, занятая своими делами и новыми поклонниками, Эммануил продолжал заботиться о ней, что выражалось не только в финансах. Он предложил ей своего телохранителя Илью Мурова, как более надёжного, чем глуповатый Гоша. Грабовский справедливо полагал, что с ростом популярности новой Мессии, угрозы её безопасности также возрастут. Демона как должное приняла заботу своего покровителя и любовника. Она даже уделила ему время, проведя вечер в ресторане. Танцевала с ним, улыбалась своей завораживающей полуулыбкой, покровительственно обнимала и  позволяла целовать ручки, но не более того. Однако, и этим милостям королевы своей любви мужчина был бесконечно рад.

Поначалу Джон Кейн ей очень понравился - Демона даже слегка влюбилась, чего с ней давно не случалось. Проводила с ним время в особняке у Серафима. Ей вдруг захотелось, чтобы этот загадочный парень увидел, какая она непутёвая, как покоряются ей даже американские звёзды!
Приезжала, убежав от прессы, только с Джоном и Ильёй. Телохранитель коротал время или с Серафимом, или у экрана телевизора на первом этаже. Во взгляде, который она мимоходом бросала на Серафима, сквозило превосходство принцессы над слугой, торжество красоты над ничтожеством и что-то ещё презрительное, унижающее... В ответ Серафим демонстративно кривил губы, давая понять, что ему безразлично происходящее с его хозяйкой, хотя в душе кипело, колотилось и грозило взорваться.
Такое незримое психологическое состязание мучило парня, и он обдумывал, как исполнить то, на что указал старик в последнем видении. Кое-что он уже делал: усиленно занимался в тренажёрном зале, бегал по утрам. Да – именно бегал!
После памятного приезда Демоны, когда Чудик напомнил Серафиму о его физических  недостатках, он внимательно рассмотрел себя оголённого перед зеркалом и пришёл к неожиданному выводу – всё не так плохо! Нога была короче, потому что не полностью выпрямлялась. Отсюда и сутулость. Окрылённый пришёл в тренажёрный зал. Примерился к снарядам, покачался на турнике и составил свою систему физических упражнений и нагрузок, с целью вытянуть левую ногу и распрямить спину. В основу положил турник, тяжести и упражнения на растяжения. Он так увлёкся воплощением своей системы, что первые успехи даже не отметил. Согнутая нога уже через несколько недель почти полностью выпрямилась, а изгиб позвоночника стал заметен слегка и уже не был похож на горб. Тогда же Серафим начал бегать, небыстро, как бы примеряясь, но постоянно увеличивая как расстояние, так и скорость.
Его не покидала мысль о наставлении старика из видения о необходимости действовать! Что имелось в виду, он скорее чувствовал, чем конкретно осознавал. Влияние Демоны и её “Магии” нарастало! Телевидение и пресса страны чуть ли не ежедневно сообщали о росте алкоголизма, наркомании, числа заболевших СПИДом и другими болезнями, в основе которых лежала деградация личности и человека как такового. Росло число самоубийств, причём массовых. Заметной становилась количество людей апатичных, безразличных к любому виду деятельности, к проблемам земным и даже обыденным. Они требовали, как в древнем Риме, зрелищ, наслаждений и разнообразных удовольствий. Проституция всех видов просто захлёстывала страну. И, самое удивительное, правительство и власть вели себя инертно, пассивно по отношению к этой вакханалии, ведущей к уничтожению собственно государства. Будто кто-то заинтересованный удерживал их от адекватных действий.
Возможно, не одна бурная деятельность Демоны была тут причиной, но Серафиму казалось, что всё из-за неё. В душе его зрела ненависть и протест. Что он мог сделать один?... Ему показалось, что может. Достаточно выйти к этим оболваненным массам и убедить, что душа и разум важнее всяческих плотских удовольствий. Человечеству дана великая миссия – познать Вселенную и покорить её! А кто-то хочет отвлечь от этой спасительной миссии. И не только отвлечь, но и сгубить род человеческий, окунув его в пучину “низменных страстей”!
И вот он стоит на импровизированной сцене и пытается довести до наэлектризованной толпы свою правоту, своё видение, и разоблачить то пагубное, что несёт развратная, извращённая “Магия тела”.

Появление Серафима было настолько неожиданным для Демоны, что она некоторое время просто оторопело смотрела на парня и даже пыталась вникнуть в его речь. В голове у неё проскочила мысль о предупреждении Отродья сатанинского о некоем опасном противнике. “Неужели это он? – вслушивалась красавица и внимательно вглядывалась в наглеца. – Однако, он изменился! Даже неплохо смотрится на сцене со своими длинными волосами, разрумянившимся лицом и страстным взглядом... Но какой нахал! Занимался бы домом и прислугой...”
Пока Демона предавалась своим мыслям, к ней подошёл, сверкая стёклами очков, главный её теоретик и идеолог, по имени Исаак (тот самый “философ”, которого слушал Тополев на собрании “Магии” в клубе строителей). Наклонившись, теоретик зашептал:
- Демона Филатовна! Вы что-нибудь можете сказать по поводу этого оратора? Мне кажется, он несёт не туда, не по нашей спирали, и может провалить с таким трудом организованное мероприятие. Трибуны уже ропщут...
- Сейчас... – махнула головой Миссия и оглянулась на своё сопровождение.
Кроме Джона, который восторженно, по-детски глупо улыбался, не понимая происходящего, и красавцев Марио и Вано, здесь находился целый ансамбль девушек, разодетых в стиле танцовщиц французских кабаре. Были и знаменитые рок-группы, певцы и певицы – всё, что должно быть существенным и логичным довеском выступлению “богини”. “Пора кончать с этим безобразием!” – вышла из оцепенения Демона и сделала шаг к Серафиму - он произносил речь в нескольких шагах от неё. Она одарила трибуны своей, ставшей уже знаменитой, полуулыбкой и положила руку на плечо оратора. Хотела что-то сказать, но так и не смогла. Сейчас, на этой сцене, под многоголосый гам людей, она вдруг взглянула в устремлённые к трибунам глаза Серафима, увидела вблизи его лицо... И что-то поразило её, пронзило, впилось в грудь, запекло и ослепило! Она пошатнулась и прикрыла глаза рукой...
А Серафим, не обращая внимание на движения своих оппонентов, продолжал говорить. Он не видел, как к Демоне подскочил Джон с красавцами атлетами, как девушки из ансамбля замерли на месте (до этого они подтанцовывали), и появился Чудик.
Из всех он оказался самым находчивым.
- Музыку! – крикнул он кому-то и грянул такой ритм барабанов, что Серафим наконец остановился.
Тут же появились крепкие парни и настойчиво-вежливо увели его со сцены. Концовка выступления прошла так стремительно, что через несколько секунд толпа уже неистовствовала, созерцая “Ламбаду” в исполнении популярного танцевального ансамбля. Только танцоры были одеты слишком вольно, даже для французского кабаре...

*  *  *
За окном было уже темно, выглядывали звёзды, а Серафим взволновано ходил по коридору особняка. Он ждал Демону! То, что она  должна приехать, сомнений не вызывало. Он продолжал переживать, перемалывать в мозгах и душе свой отчаянный поступок: ведь до сих пор некогда не приходилось выступать перед такой разнородной и огромной массой. Насколько удалось убедить, изменить хоть кого-то из одурманенных людей и увлечь своей мыслью, как ему казалось, абсолютно верной? Этого пока не знал... Покажет время... Иногда он впадал в отчаяние от осознания: как он наивен в своих устремлениях! Ведь нельзя не согласиться, что дух и материя, то есть разум и плоть, - едины! Чтение философских книг прошло не даром. Да и что может изменить он один, его единственное выступление?... И тут же гнетущее настроение изменялось на восторг от собственной смелости... Потом опять опускались руки...
И она приехала... одна... с Ильёй, который остался во дворе побеседовать с охранником. Вошла в дом стремительно, как гроза, как калифорнийский торнадо! В глазах сверкали молнии, губы с трудом сдерживали рвущиеся гневные слова, а ноздри тонкого носа пульсировали, раздуваясь и сокращаясь в такт прерывистому дыханию. Даже лакированная высокая причёска раскачивалась грозно и недвусмысленно...
- Как... ты... посмел мне испортить такое важное мероприятие? – шевеля только губами, почти не разжимая зубы, бросила она гневные слова Серафиму. – Твоё дело служить мне, моим прихотям. Быть слугой! А ты вознамерился!...
Серафим слушал Демону и не понимал, что с ним происходит... Такой красивой он ещё не видел эту ненавистную, похотливую развратницу; безжалостную, жестокую повелительницу мужчин. Её пылающие негодованием глаза излучали неистовый свет, который тонко оттенял правильные черты лица, изгибы носа, рта, подбородка... Во всём этом мелькало, выуживалось из глубин подсознания что-то знакомое, близкое! Последнее особенно поразило парня.
Демона, наконец, обратила внимание, как менялось выражение лица Серафима – от упрямого, презрительного, вызывающего, до расслабленного, удивлённого и неожиданно... доброго! Она убавила тон и даже присмирела...
- Ты... ведь управляющий... в моём доме...
И парень вдруг смущённо улыбнулся:
- Одну секунду!
- Что ещё?... – успела прошептать угомонившаяся фурия, как Серафим поспешно вышел и тут же вернулся - с букетом степных цветов!
- Это простые цветы... Но они прекрасно пахнут... – продолжая смущаться, он протянул ей букет.
Пока она брала цветы, машинально вдыхала их ароматы, Серафим продолжил её удивлять:
- Ты проголодалась, а у нас сегодня на ужин жареный карп!
- Карп?... будто не веря сказанному, совсем утихомирилась разбушевавшаяся волна, превратившись в неслышимый, лёгкий всплеск...
- Знаешь, Демона, мне хочется поужинать с тобой вдвоём. Я не могу объяснить это нескромное желание слуги, но... хочется... – и он опустил глаза.
Девушка моргала глазами, глубоко, взволновано дышала и с повышенным вниманием рассматривала парня. То, что она увидела в нём тогда, на сцене, вновь ожило и усилилось. “Почему я раньше не замечала, какое у него правильное, истинно мужское лицо, от которого веет силой, внутренней, неумолимой...” – думала Демона, ощущая, как уходит злость и раздражение, а душу, всё её существо наполняет что-то новое, звенящее, растворяющее теплом и спокойствием...
Сначала робко, а затем смелее, она улыбнулась и расслаблено опустила плечи:
- Пожалуй ты прав: день был тяжёлым и надо подкрепиться.
- Прошу, госпожа!
Такой галантности и учтивости Серафим в себе пока не замечал: он мягко взял Демону под руку и лишь слегка прихрамывая повёл её наверх, в столовую. Будто сговорившись, они не вспоминали о предшествовавших неприятных минутах, а говорили о... еде!
Кухарка, быстро сориентировалась, и, пока недавние оппоненты увлечённо, будто не виделись много лет, беседовали, подала холодные закуски с белым вином, и споро занялась карпом.
- У нас в детском доме еда была на первом месте! – не сводя блестящих глаз с Демоны, азартно, с ясной улыбкой, рассказывал Серафим.
Девушка сложила руки на груди, выпрямилась и внимательно, с неподдельной заинтересованностью, слушала. В этот момент её слабая улыбка и выражение глаз излучали таинственность и загадочность знаменитой Джоконды кисти великого Леонардо.
- Доходило до смешного, - совсем разгорячился парень. - Вечером, перед тем как лечь спать, у всех просыпался аппетит. Пошарив по тумбочкам и не найдя ничего съедобного, мы организовывали войсковую операцию под кодовым названием “Голод не тётка”! Её цель - тайное проникновение в столовую! Отбирали самых смелых и отчаянных и засылали их добыть что-нибудь вкусненькое - часто, просто хлеба с луком – у поваров ночной смены.
- И это было связано с риском? – улыбалась глазами Демона.
- А то как же! Нужно было незаметно пройти посты дежурного воспитателя и сторожа школы. В случае неудачи, “разведчиков-добытчиков” ждал на следующий день нагоняй от директора... Так что поздний ужин доставался непросто... Но зато потом, при удачном исходе, каким казался вкусным кусок чёрствого хлеба и затасканная, замусоленная, с прилипшими крошками, головка лука!...
Отпив глоток вина, девушка зарумянилась, вдруг посерьёзнела и с грустью произнесла:
- Бедненький... У тебя погибли родители... – глаза у неё потускнели. – Это неродные, а куда девались родные?
От этих участливых слов Демоны, её затянувшихся поволокой глаз, у Серафима вдруг перехватило горло, весёлое настроение улетучилось и сердце забилось так учащённо, что казалось его звук эхом отдавался в голове и гулко разносился по столовой.
- О своих, как говорят, биологических родителях, я узнать не успел... Мои, новые, все сгорели, когда я был маленьким...
- А я ведь тоже безродная... – прояснив взор, задумчиво произнесла Демона. – Знаю только, что меня удочерили в младенческом возрасте...
Серафим вскинул глаза и пристально посмотрел на девушку. Ему привиделось в этот миг что-то близкое, до боли знакомое! Будто сидела перед ним... Ева... Он мотнул головой, словно освобождаясь от наваждения. Вихрь мыслей и воспоминаний стремительно пронёсся и улетел...
- Мне пора... Так всё неожиданно... – она засуетилась, торопливо допила вино и встала.
- Да-да! – поднялся и Серафим. – Я благодарен тебе за этот вечер. Всё действительно произошло неожиданно. Ты оказалась такой... – он запнулся.
Демона встряхнула головой, поправила причёску и попыталась принять прежний, надменно-высокомерный, вид. Но получилось у неё плохо. В глазах вновь мелькнула искорка, когда она взглянула на Серафима, и её лицо посветлело. Девушка сделала шаг к нему, порывисто поцеловала в щёку и стремительно вышла. Парень остался на месте в глубоком недоумении и сильном волнении. Медленно, невероятно трепетно, дотронулся до того места, где ещё осталась влага и тепло её губ, и, глубоко вздохнув, улыбнулся...

*   *   *
Море бурлило, но как-то весело, игриво. Оно без устали забавлялось водорослями, ракушками и мелкими рачками. Выбрасывало их на берег, накрывало пеной и опять смывало в тёмно-зелёную глубь. Солнце было таким слепящим, что, казалось, полыхало небо, застывшие серебристые облака, парящие белые чайки и сама, волнующаяся водная стихия!
Серафим шёл по берегу, вдыхал полной грудью влажный, солёный воздух и не отрываясь любовался морским пейзажем, будто сошедшим с картин Айвазовского. Время от времени он поглядывал на сушу, ожидая появления роковой красавицы-повелительницы. Он шёл уже долго: очень хотел её увидеть...
И вот вдали послышались, нарастая, звуки литавр, показались острия копий, а затем знакомая, но обновлённая процессия: воины, музыканты, шут и темнокожие мужчины с носилками на руках. Только носилки теперь были другими. На них был установлен шатёр. Кто в нём находился, пока не было видно.
Процессия остановилась... Воины выстроились в ряд, перед ними расположились музыканты и прыгающий с бубенцами шут. Темнокожие слуги осторожно опустили ношу и почтительно, со смиренными, торжественными лицами отошли в сторону. Раскрылся шатёр и из него вышла знакомая красавица во всём белом и парень, одетый в чёрный костюм и белоснежную рубашку. Длинные, светлые волосы спадали на плечи молодого человека, а лицо его излучало радость! Он придерживал девушка за руку и не сводил с неё глаз. Только парочка ступила на песок, как грянула музыка.
“Так это же свадьба!” – остановился Серафим, различив знакомые звуки марша Мендельсона. От волнения у него задрожало внутри и перехватило дыхание: “Что в этот раз выкинет эта изобретательная в своей жестокости повелительница?” Он уже не слышал моря и полностью был поглощён разворачивающимся действием. В висках пульсировало, и кровь горячими толчками выбрасывалась из сердца, разносилась стремительным потоком, грозясь порвать жилы и вены...
Тем временем слуги расступились в два ряда, стали хлопать в ладоши и издавать гортанные крики, а молодожёны рука об руку под эти разнородные звуки пошли к морю. За ними увязался шут: он стучал в бубен, возносил здравицы, кувыркался, в общем проделывал клоунские штучки.
Перед самыми волнами парочка остановилась и повернулась. Только сейчас подрагивающий Серафим рассмотрел роковую красавицу! Освещённая со спины солнцем, как ореолом, она счастливо улыбалась, царственно держала голову и плечи. Белая фата развевалась на ветру и изредка касалась её лица... “Это же не Демона! Не Демона!...” – рванулся из горла беззвучный крик, неистово заколотилось в груди, а глаза укрылись влагой. Серафим с блаженной улыбкой юродивого без сил опустился на песок. Он смотрел на эту церемонию и испытывал до бессознательности расслабляющее чувство облегчения...
- Горько! – закружился шут вокруг молодых. – Горько! - подхватили воины, музыканты, слуги и... море, отозвавшись неожиданным эхом!

...За окном мерцал лунный свет, мерно поскрипывал сверчок и умиротворённо тикали часы. Серафим лежал с открытыми глазами. Его грудь равномерно, но интенсивно, поднималась и опускалась. В глазах стояли слёзы: он продолжал переживать прошедшее видение. “На кого же был похож жених? По-моему, я его где-то видел...” – улетала в облака затуманенного сознания обрывочная мысль.

Глава 6. Перемены?

Погода стояла летняя, тихая, сверкающая разнообразием красок. В противовес ей Грабовский приехал к Серафиму хмурый, расстроенный. Осунувшееся, похудевшее лицо чернело суточной небритостью, а в глазах стояла тоска, столь нехарактерная для успешного бизнесмена, депутата и миллионера.
Управляющий встречал бывшего хозяина во дворе и был не очень поражён его неприкаянным видом, во всяком случае, сочувствия не испытывал. Подсознательно он уже ревновал Демону ко всем мужчинам и подспудно жаждал, чтобы они все исчезли. До исступления хотелось, чтобы Демона осталась такой, с которой он расстался накануне...
- Пойдём выпьем! – криво дёрнул губами Эммануил, демонстрируя бутылку коньяка.
- Вы же не пьёте за рулём! – начал было возражать управляющий. – И, как я заметил, приехали без водителя и охраны...
- А, ну их... Надоело всё...
Серафим вопросительно пожал плечами, и они отправились в столовую. Не дожидаясь, пока кухарка подаст на стол, Эммануил раскупорил бутылку и прямо из горлышка судорожно отпил несколько глотков горячительной влаги. Вытер губы рукой, выдохнул и опустил голову. Таким своего покровителя Серафим ещё не видел. Во всей фигуре, в движениях мужика чувствовался надлом, обречённость и безысходность...
- Погано мне, Серафим... Вчера так хотелось встретиться с Демоной... А она исчезла куда-то... Даже её американец Джон засуетился... сволочь заморская! – и Эммануил смачно сплюнул. – Развелось этой мрази вокруг неё, как тины в болоте – не подступишься, того и гляди затянут в топь. А я люблю её! – поднял он горящие как угли глаза и тут же опустил книзу. – Но в последнее время мои надежды тают, как снег весной на солнце... Ты любишь весну?... Давай выпьем!
И хотя Серафим был не склонен, во всяком случае сегодня, пить крепкие напитки – от вина не отказался бы – пришлось пригубить рюмку. К тому времени на столе появилась закуска, и Грабовский даже повеселел. Он вдруг переключился на воспоминания детства, школьных лет, первых шагов в бизнесе. Его охватило лирическое, ностальгическое настроение. Серафим слушал, поддакивал и у него нарастало ощущение, что Грабовский исповедуется перед ним, как перед священником в церкви.
Эммануил пьяно посмотрел на Серафима и неожиданно помрачнел:
- Иногда мне кажется, что Демону мне послал Бог как кару за мои грехи. Грешен я... – оглянувшись, перешёл на шёпот Грабовский. – Я знаю, тебе можно всё говорить, ты надёжный друг. Ты же мне друг?
Серафим видел, что мужик опьянел. И действительно, дальше он понёс такое, что можно было принять за пьяный трёп.
- Моё богатство замешано на крови, дорогой друг... – печально, со слезами на глазах, говорил Эммануил. – Я ведь не одну душу сгубил вот этими руками! – дышал он прямо в лицо Серафиму спиртовым перегаром, размахивая красными ладонями. – И Демона послана мне как наказание за всё...
Серафим устал поддакивать и давно и настойчиво предлагал Эммануилу отдохнуть, но тот словно ничего не слышал. Наконец, бутылка опустела, что и остановило душевные излияния. Хозяин повертел посудину в руках и сказал протрезвевшим голосом:
- Извини, брат... Разоткровенничался я... Поеду...
Серафим пытался его остановить, но тот остался неумолим.
- Не боись, я за рулём езжу лучше, чем хожу...
На этом и расстались...
Выпроводив нежданного гостя, Серафим испытал странные чувства. В них преобладали горечь и досада за некогда успешного человека. Он был уверен, что Грабовский приезжал не зря: для Демоны он потерял всякое значение. Но это почему-то уже не радовало...
Направляясь в дом, поднял глаза к небу: ясная лазурная голубизна снова приятно порадовала, отвлекла. Тягостное, напряжённое состояние смягчилось, и он снова погрузился в свои мысли.

*  *  *
Расположились в уже привычном зале ресторана ночного клуба “Сапфир”. Вся ближайшая свита Демоны была в сборе. Столы ломились  от изысканных закусок, дорогих увеселительных напитков. Играла минорная, с налётом грусти музыка...
Девушка была в приподнятом настроении: тогда, после разговора с Серафимом, она приехала на свою новую комфортабельную квартиру, что в центре столицы, и наконец-то выспалась. На удивление, спала спокойно, без сновидений. Даже Отродье сатанинское куда-то запропастился. С самого утра в глубине души царило что-то новое, греющее особым, внутренним теплом, которое она ещё никогда не испытывала. По мере того как разгоралось ресторанное веселье, это новое уходило вглубь, уменьшалось, но не покидало окончательно.
Рядом сидел Джон и оказывал своей пассии всяческие признаки внимания. По-русски он говорил плохо, но те слова, которые позволяли выразить его чувства, уже запомнил. Впрочем, у него был и переводчик, очкастый философ-теоретик Исаак, который сидел тут же.
Демона слушала излияния “звёздного” артиста, привычно таинственно улыбалась и потешалась его ломанным русским, который постоянно уточнял Исаак. В их разговор назойливо пытались влезть друзья Марио и Вано, но Джон их нервно одёргивал. Он недолюбливал этих самоуверенных атлетов и, по мере возможности, старался освобождать Демону от их присутствия. Вот и сейчас, он с разгорячённым видом пытался  объяснить им не выходить за рамки своих обязанностей как телохранителей. Перепалка мужиков дополнительно веселила Демону.
За соседним столом со спокойным, сосредоточенным видом сидел Илья и не спеша поглощал свой скромный ужин: помногу есть не привык. А Чудик основательно подкреплялся и ждал своей минуты, с ухмылкой наблюдая за  ухаживаниями американца.
Всё шло своим устоявшимся для компании чередом...
Во время очередного танца, уже давно трепещущий, Джон страстно прижал к себе Демону и зашептал ей на ухо:
- Тут ест такой комнат... Я так любить тебя... Давай станем одни... на часок!
Слегка захмелевшая Демона, которую не покидало вчерашнее звенящее чувство, игриво подзадорила своего заморского любовника:
- У нас по-русски час – это много! Хватит ли сил у тебя?
- Сил ест, ест! – расплывшись в довольной улыбке, уже громко воскликнул вспыхнувший как роза мужик.
Он чмокнул девушку в ушко, обнял за талию и несильно, но настойчиво стал увлекать за собой, направляясь к выходной двери. Демону страстное желание поклонника развеселило, она попыталась его урезонить:
- Но мы же не одни... – в перерывах между смехом шептала она. – Как нам бросить своих друзей?
- О! Ноу-ноу! – мотал головой Джон, и настойчиво вёл Демону к двери.
- Ну ладно! – сдалась девушка, махнула рукой поднявшемуся Илье, и послала воздушный поцелуй остальной компании. Сегодня у неё было особенное настроение...
В “Сапфире” Демона вела себя как дома, поэтому уверенно вошла с Джоном в одну из тех комнат, которые предназначены для интимного отдыха избранных клиентов. Предложение Джона было продолжением того, вчерашнего, приподнятого настроения. Она ведь любила покорять, доводить до исступления своих любовников. Такие моменты возвышали её, окрыляли, делали истинной царицей над сильной половиной человечества!
Захлопнув дверь, не дойдя до кровати, Джон стал неистово целовать такую притягательную, до сумасшествия красивую и сексуальную любовницу. Лихорадочно стал расстёгивать её блузку. Выпавшая округлая, как матовый мячик, грудь, привела его в безумие. Дальше он не раздевал Демону, а порывисто срывал с неё  одежду.
Вначале Демона поддалась страсти поклонника. Она томно извивалась в его умелых объятьях и привычно постанывала, отвечая на ласки. Когда они уже вертелись на кровати в немыслимых позах, вдруг перед её глазами появилось пылающее лицо Серафима!... И она будто очнулась - откинула голову назад, издала рык уязвлённой пантеры и с силой оттолкнула разгорячённое тело от себя. Джон не ожидал такого движения и резко, со стуком, сел на пол. Он в недоумении захлопал глазами и залепетал:
- Я делать плох! Экскьюзьми, май дэа!
Продолжая говорить что-то извинительное на английском, Джон потянулся к её ступням, хотел поцеловать пальцы ног, но Демона уже отвернулась, встала, подняла одежду и стала поспешно одеваться...
Первым на появление парочки среагировал Чудик. По пульсирующим ноздрям своей богини, её сжатым губам и потерянному виду актёра, он определил, что у них что-то не сложилось. Клоун просиял – похоже, пришло его время! Он поднял бокал с вином и провозгласил:
- Господа! Предлагаю возвращение нашей королевы отметить массовой попойкой, а для начала, давайте выпьем за её неповторимый, неукротимый нрав сексуальной львицы, которую не так то просто поймать, приручить и возыметь!
Естественно, не только клоун увидел неладное в настроении американца. Злорадством засветились лица телохранителей-качков, и лёгкая усмешка проскользнула по губам Ильи Мурова. А ясновидящая Меланья хихикнула в ладошку и раньше времени осушила рюмку водки. Остался серьёзным и не подал виду только философ Исаак.
В чей огород Чудик бросил камень было понятно и, когда парочка уселась за стол, поднялся шум: заговорили все, зачокались рюмками и выпили вразнобой. Но Чудик, перекрывая шум, продолжал “юморить”: он явно повеселел не только от вина.
- У меня был друг-клоун, по кличке Шуруп, который, перед тем как выйти на сцену, любил позаниматься сексом прямо в своей гримёрке. Подружкой у него была уборщица Клава-толстозадая, так мы её величали...
Слово секс оказалось магическим и все, в том числе и Демона, принявшая свой прежний, раскованный вид, умолкли и, посмеиваясь, уставились на комика.
- Но... скажите вы, братья мои по бренному бытию, - потешно морща нос, и облизывая толстые губы, невозмутимо продолжал Чудик, - после энтого дела обычно наступает расслабуха, и хочется поспать возле тёплого, мягкого женского плечика, а не выскакивать на холодный манеж, корчить рожи, ходить на голове и нести всякую чушь, веселя глупую публику.
- Вот именно! – хохотнул Вано и расплылся в похотливой ухмылке. Его хлопками поддержали пришедший в себя Джон и Марио, который уже подвыпил, наелся и иногда откровенно икал.
- Посему!... Он никогда это тонкое дело не доводил до логического, в смысле полового, конца, то есть оргазма. Бедная Клавка оставалась неудовлетворённой и покорно ждала возвращения извращенца, который разъярённый, как застоявшийся бычок, выскакивал в клоунских трусах на всеобщее зрительское обозрение и выделывал трюки с таким подъёмом и воодушевлением, что дирекция регулярно представляла оригинала к почётным грамотам!
Последние слова шута потонули в громовом хохоте. Улыбалась и Демона.
- А что же толстозадая? – крикнул кто-то.
- О!... Она частенько не дожидалась своего кавалера и от тоски уходила в коморку циркового сторожа, чтобы утолить жажду перекисшей брагой! Впрочем, Клавка была бабой настолько скромной – в кавычках, разумеется - что была доступна не только Шурупу...
- О йес! – неожиданно оживился Джон, когда Исаак закончил перевод. – Настоящий гёл!
Американец откровенно глянул на Демону и взгляд его сверкнул разочарованием и скрытой тоской. После байки Чудика кампания воодушевилась и веселье разгорелось с новой силой. Только Джон сидел потерянный, поникший, как нашкодивший кот, которого в наказание отходили палкой. А Демону уже пригласил на танец Вано. Он прижимался к партнёрше настолько жарко, что Джон заскрипел зубами и залпом выпил полную рюмку водки.
Демона между тем захмелела... Танцуя с неровно дышащим Вано, она почувствовала сильное головокружение. Перед глазами поплыло...
В тающем тумане показалась уродливая морда Отродья сатанинского! Задёргалась в негодовании козлиная борода, губы искривились, а из глазных ямок метнулись жёлтые стрелы:
- Ты чё творишь, окаянная твоя душонка! – завопил Отродье. – Хороших людей обижаешь, а врагам потворствуешь! Вот возьму и доложу самому Сатане – он тебе задаст по первое число, мало не покажется!... Гляди у меня! – однорогий поднял свой костлявый, волосатый палец и округлил свои зенки так, что они стали похожи на два ржавых металлических диска.
...Демону передёрнуло так, что Вано испуганно отшатнулся, но, увидев проясняющийся взгляд богини, уткнулся носом в её волосы и сладостно захрюкал.
- Подожди-ка... – мягко отстранила страдальца девушка. – Почему бы нам не развлечься по полной? – её губы покривились в пьяной, развязной улыбке, которой обычно одаривают своих клиентов матёрые проститутки. – А ну-ка... Джон... Марио... топайте за мной!
Марио сразу сообразил, что его зовут, а Джон сначала замешкался, но подталкиваемый Исааком поднялся к Демоне. Чудик выпятил губы, демонстрируя лёгкое замешательство и недоумение: он шестым чувством бывалого гуляки понял, что для некоторых ребят назревает нечто неординарное...
Слегка пошатываясь, не оборачиваясь к своим избранникам, Демона пошла к выходу. Переглянувшись, мужчины последовали за ней. Они, естественно, не представляли, с какой целью предмет их чувственного поклонения собрал всех вместе. Когда же зашли в знакомую комнату, Джон ощутил ту дрожь, которую уже испытывал сегодня.
В помещении был лёгкий полумрак, приятно пахло, а широкая кровать просто звала к себе! Демона обернулась и с кошачьим блеском в зрачках, прикрытых тонкой паволокой, прошептала:
- Я хочу вас всех троих и сразу! Только не спешите... успеете... – богиня опустила голову и медленно стала расстёгивать блузку...
У Джона оборвалось внутри и остро заныло внизу, потом он хищно усмехнулся и также медленно стал раздеваться. Атлеты-красавцы пребывали в лёгком шоке не долго и, повертев глазами, лихорадочно стали сбрасывать одежды.
Откуда-то зазвучала тягучая, с медленным, но настойчивым ритмом музыка, свет стал ещё глуше и Демона почувствовала, что растворяется в неге, превращается в одни инстинкты и рефлексы, пробуждающиеся во всём живом в момент, направленный на продолжение рода своего.
Мужчины оправдали её ожидания и особо не конкурировали в обладании своей повелительницей. Для каждого нашёлся свой кусочек её сладкого тела. Сыграло роль и опасение в непредсказуемости “Мессии”: каждый боялся сделать ей что-нибудь неприятное и старался быть как можно нежней и предупредительней.
И Демона утопала в ласках, нежилась как кошка в солнечных лучах после холодной ночи. Насытившись, она сама перешла к активным действиям. Первым не выдержал Джон! Происходящее превзошло все его самые потаённые мечты, связанные с Демоной. Испытав несколько оргазмов, он уже давно был на последних ролях в этом вертепе плотских наслаждений, ощущений и чувств, уступив первенство более выносливым и горячим напарникам.
Актёр с идиотской улыбкой обессилено лежал рядом с раскованной красавицей, когда она обернулась к нему! Атлеты на время оставили её... Демона провела пальцами по груди похотливой звезды, его подрагивающему мускулистому прессу, опустилась вниз и основательно занялась давно поникшим мужским достоинством. Джон невольно вскрикнул и закрутился удавом под её руками и губами. Она, однако, действовала умело и не выпускала свою добычу. Вот уже Джон по-звериному зарычал и откинулся в беспамятстве, вытянувшись во весь свой рост... Его партнёры замерли в восхищении! Демона тигрицей повернулась к ним и протянула руки к Марио... Вано почтительно отодвинулся...
Музыка играла громче и ритмичнее, а свет почти совсем погас, когда Демона выходила из комнаты. Вслед ей неслись терпкие запахи прошедших любовных утех и нарастающие ритмы тяжёлого рока. На кровати, прижавшись телами друг к другу, лежали трое красавцев-парней. Казалось, они... спали...

- Неужели уходокала всех троих? – с неуверенной ухмылкой на розовой физиономии поднялся навстречу Чудик, отметив, что богиня вернулась в гордом одиночестве.
Остальные с нескрываемым любопытством взглянули на Демону. Она устало отмахнулась и села на своё место. Молча налила рюмку английского бренди и залпом выпила. С затуманенным взором повернулась к Илье и холодно произнесла:
- Едем домой... Я устала...

Глава 7. Новый друг.

Она не приезжала целую вечность, и Серафим метался по дому, как голубь в клетке, у которого отобрали подругу-голубку. Ему казалось, что в последний раз он провожал Демону другой, не той, которая сеет по свету приземлённое, плотское. Значит, что-то должно измениться... Хотелось снова увидеть её, чтобы возникшее робкое чувство близости не угасло...
Занятый тревожными мыслями, он даже трагедию Грабовского, которая хотя и потрясла, отодвинул в сторону. Роль роковой красавицы проглядывалась здесь более чем очевидно. Однако считал, что больше виновен сам миллионер, не сумевший справиться с  собой. Да, в тот день, уезжая из особняка изрядно выпившим, он разбился на автостраде насмерть... Об этой неординарной аварии СМИ упомянули почему-то вскользь! Если бы не звонок Жанны!... Похороны прошли скромно... Здесь Серафим узнал, что миллионер ушёл из жизни нищим...

С утра природа дышала прерывисто, нервно. На белесом небе тускло мерцал диск солнца, навевая уныние и предвещая бурю или грозу. Серафим то и дело выглядывал в окно, ожидая приезда Демоны. Даже колокольный звон не радовал (было тайное желание – сходить с девушкой в церковь). В перерывах между домашними делами, он включал телевизор и смотрел новости, пытаясь услышать, уловить то, что может быть связано с деятельностью “Магии”. И улавливал: новая религия продолжала своё шествие! “Неужели я ошибся в ней?” – с горестным чувством Серафим нервно выключал ставший ненавистным чёрный ящик и спешил к себе, к своим книгам. Здесь он немного отвлекался, окунаясь в чужие страдания и радости, находки и потери, впитывая и осмысливая новые знания. Он не заботился даже о том, что со смертью Грабовского его положение в особняке может измениться. Почему-то был уверен - его Демона не прогонит...
Колокольчик на входе звякнул так неожиданно, что Серафим вздрогнул, выронил книгу и опрометью, опережая горничную, почти не хромая, кинулся к двери. Это наверняка была не Демона – она не так извещала о своём прибытии – но надежда подтолкнула парня.
Во дворе его встретил охранник и доложил, что Серафима хочет видеть незнакомый мужчина. Парень хотя и ожидал услышать подобное, но всё же нахмурился:
- Пропускай... – устало махнул он  рукой.
Довольно скоро во дворе появился интеллигентного вида молодой мужчина среднего роста. У него было осунувшееся, с бледными пятнами лицо. Скромная, аккуратная одежда, тусклый, но пытливый взгляд и наметившаяся морщина между бровями позволяли отнести его к работникам умственного труда. Растрёпанные волосы дополняли эти ощущения.
- Дико извиняюсь... – с виноватой улыбкой протянул руку гость. – Антон Тополев... корреспондент “Курьера новостей”... Впрочем, уже бывший...
- Серафим Алтарёв, управляющий в этом доме, надеюсь, пока не бывший... – в ответ улыбнулся Серафим, пожимая протянутую руку. Этот парень располагал к себе, отчего подспудная досада смягчилась.
- Мне посчастливилось присутствовать на Вашем выступлении - полагаю, незапланированном - на стадионе, где проводила своё сборище “Магия тела вселенского”... – сразу же начал пояснять причину своего появления Антон. – Это выступление меня очень впечатлило, прежде всего своей смелостью, основательностью доводов. Захотелось с Вами познакомиться поближе... Найти было не просто, но навыки корреспондента помогли...
“Неужели родственная душа? – с надеждой подумал Серафим. – Это будет неплохо...”
- Тогда приглашаю на чай! – радушно раскланялся он и показал рукой на дом. – Кстати, предлагаю перейти на “ты” - не люблю официоза!
За столом разговор пошёл предметнее. Антон подробнее рассказал о себе, своей журналистской работе. Постепенно подобрался и к последним событиям. Серафим внимательно слушал, не спеша попивая чай, но при упоминании знакомого имени вздрогнул и заметно разволновался. Мнение Антона о Демоне было для него чрезвычайно интересным. Первая встреча Тополева с новоявленной Мессией, когда погиб Денис – потрясла Серафима!
- И ты считаешь, что она торжествовала, видя, как мужики убивают друг друга? – с дрожью в голосе переспросил Серафим.
- Однозначно! – уверенно подтвердил Антон. – Она и удалилась из ресторана, когда всё закончилось, с видом победителя.
- Продолжай, пожалуйста... – поникшим голосом попросил Серафим.
Дальше он слушал рассеянно, мучительно, в душе столкнулись противоречивые чувства: то нежное, что появилось к Демоне, стало вытесняться гнусными фактами, которые во множестве приводил корреспондент. Антон упомянул ещё об одном пагубном влиянии идей “Мессии”. Они уже выплеснулись за пределы страны и начали своё сокрушающее шествие по всему миру. Об этом не раз слышал и Серафим в телевизионных передачах. Но, что бы это связано с Демоной?...
Начало подобным сенсациям, как водится, было положено на американском континенте. В некоем государстве образовалось безобидное общество любителей животных. Нового в этом ничего не было: аналогичные общества существуют уже давно во многих странах. Однако, члены общества стали требовать от властей узаконить браки с – животными! Однополые браки в этой стране стали нормой закона раньше всех, поскольку страна считалась идущей в авангарде современной демократии. Ушлые корреспонденты подхватили сенсацию и раздули её так, что общество забурлило!
- Тут-то и появились посланцы нашей “Магии тела”, - рассказывал неизвестные для Серафима факты Антон. – Начались демонстрации, сборища, пикеты у парламента. Напирали на свободу выбора, права личности и, естественно, проталкивали культ и примат тела как такового!
- На это же абсурд! Такого не может быть в принципе! Даже в голове сумасшедшего человека не мелькнёт такая мысль.
- В том-то и дело, что у свихнутых всё возможно... – с горечью продолжил Антон. – Так вот, пока кипели страсти, нашлась дамочка, которая вознамерилась выйти замуж за своего домашнего любимчика, кобеля-дога! Очевидно, она с ним уже давно спала.
- Как спала? – пошатнулся на стуле Серафим.
По своей молодости и причине замкнутого образа жизни, он не слышал о таких фактах, что и ошарашило. Такая наивность и неосведомлённость вызвала даже у Антона приятное удивление.
- Я рад, что за свою короткую жизнь ты не слышал о подобном, но, к сожалению, это не новость в долгой истории человечества. Так вот, дамочка, вместе с этими защитниками братьев наших меньших, устроила пышную свадьбу, не дожидаясь решения местного парламента по вопросу скотиньей женитьбы. Члены нашей “Магии” в этом безобразии приняли самое активное участие. Есть сведения, что и финансовая сторона свадьбы – а на ней собралось несколько тысяч человек, включая сотни корреспондентов жёлтой прессы – была за нашими апологетами тела! На данный момент мода на скотские браки расползается по земле и принимает характер эпидемии! – Антон так возбуждённо и эмоционально рассказывал, что даже пот на лбу выступил, а глаза загорелись нездоровым блеском.
Чай остывал, а разгорячённый гость всё повествовал. Антона возмущало, что широкая пресса относится к подобным тенденциям и организациям их подталкивающим как к очередной сенсации, а не к опасности, грозящей человечеству вырождением.
Тополев и в редакции “Курьера” не нашёл должной поддержки. Более того, его перекинули на другую тематику из-за расхождений в оценке деятельности “Магии вселенского тела”. В конце концов он рассорился со всеми и был вынужден оставить газету. Сейчас перебивается подработкой в различных бульварных изданиях и рекламном бизнесе.
- Как я мог спокойно слушать, - пояснял он разногласия с главным редактором “Курьера”, - когда мне доказывали, что ничего плохого в том нет, если люди будут поклоняться красоте тела, больше заниматься сексом и любовью. Соответственно, будут больше плодиться! А разврат, браки с тварями – это всё относительно, временно и преходяще! Это же надо! – так думают люди, в чьих руках средства воздействия на умы и души других людей. Куда мы катимся? – нервно глотал чай Антон и уже смотрел на Серафима так, будто и он из той же компании потакающих разложению христианской, сформированной тысячелетиями, морали.
- Поэтому... Серафим, на том шабаше я в тебе увидел своего товарища по духу и предлагаю сотрудничество. Нужно поднимать народ и начинать что-то делать. Иначе... Иначе надвигается то, что мне пришлось пережить на одном застольном мероприятии, на котором присутствовали люди... умные по штатам и должностям, двигающие научный и технический прогресс!... – глаза у Антона забегали, как будто он чего-то испугался. – Представляешь, я попал в больницу. И у меня  до сих пор не проходит ощущение, что я летал по злачным местам с нашим злым гением – Демоной! Будучи одурманен наркотиками, конечно.
- Наркотиками? Летал с Демоной?... – переспросил поникшим голосам Серафим.
- К сожалению всё помню смутно... – снова забегал глазами Антон, будто сомневаясь в сказанном. – Очнулся в больничной палате... Слава богу, гипса не было...
Последние слова Тополева сначала вызвали ироничную усмешку, а затем добавили большей горечи к неприятному осадку, который рос в душе Серафима как снежный ком в горской лавине. Он допил свой чай и тягостно задумался... Рой противоречивых ощущений постепенно отступал и появлялось некое равновесие и отрезвляющее спокойствие. Так часто бывает, когда хорошее вдруг начинает перевоплощаться в плохое. Видения Серафима (за исключением последнего), смерть Грабовского, рассказ Антона соединились в одно мрачное целое... Но как же Демона?... В сердце кольнуло и заныло. Не хотелось верить, что она осталась прежней, во главе этой вакханалии извращённых понятий и чувств.
- Кстати, я так увлёкся, что не расспросил тебя о твоём нынешнем положении, - вывел из задумчивости голос Антона. – Насколько я установил, сей особнячок прикупил новый богач, известный в определённых кругах бизнесмен и недавно трагически погибший господин Грабовский?
- Он самый... Только особняк подарен нашей возмутительнице спокойствия, любовнице Грабовского... Демоне!
Бледные пятна на лице Антона порозовели, и он ахнул. Никак не ожидал такого поворота.
- А я управляющий в этом дворце при нашей Мессии!
Антон заморгал глазами, приходя в себя от сногсшибательной новости, и даже губы облизнул.
- Можно ещё чайку, - обратился он к заглянувшей вовремя кухарке.
Пока готовился чай, беседа тем не менее пошла на убыль: в голове Тополева возникла идея, которая требовала спокойного и трезвого осмысления. Да и Серафим нуждался в одиночестве, чтобы переварить услышанное, собрать вместе раздробленные куски и определиться с собой. Делиться своим видением затронутого он пока не спешил: всё-таки Антон человек новый, незнакомый... Так и недопив свежий чай, они обменялись телефонами, договорились вскоре встретиться и расстались, в целом, удовлетворённые знакомством. Однако, у каждого наметились свои планы...


Глава 8. Встреча.

Звуки неслись торжественно и величаво, в них слышалось что-то возвышающее, поднимающее над земным, суетным, и вселяющее пусть неясные, но всё же надежды... Такие чувства переполняли Серафима, когда он на следующий день после знакомства с Тополевым стоял у окна, внимал колокольному звону и вновь переживал посетившее накануне видение.

...Унылая каменистая пустыня, вдали выступающие в дамке вершины невысоких гор и в белой накидке знакомый старик на камне. Серафим стоит перед ним как изваяние и трепетно слушает...
- Трудно тебе самому, некому помочь и наставить... – лился завораживающий, бархатный голос. – И я могу только рассуждать, делиться, наталкивать... Решения же ты должен принимать сам, потому как только твоя душа, сердце, ум, которые уникальны и неповторимы, могут подсказать правильный путь, найти нужное, единственное решение... Помни только, что любовь она всесильна. Ей покоряются любые горы, преграды и... пропасти. Она возвышает, поднимает после падений, утоляет любую жажду, сдвигает препятствия с пути, делает человека бессмертным! Помни об этом... и действуй!

“Помни об этом...”, - мысленно повторил Серафим и вздрогнул – со двора послышался шум открывающихся ворот и мягкое урчание двигателя. “Она!” – отозвалось эхом в голове, и он с разгорающимся жаром в груди поспешил навстречу.
И в этот раз Демона, с трудом отбившись от неугомонных корреспондентов, приехала без своей “свиты”. Илья как охранник и водитель галантно помог хозяйке выйти из автомобиля и остался во дворе. Лицо его накрывала тень лёгкой озабоченности...
Серафим стоял на крыльце и с нескрываемым волнением встречал девушку. Пока она с виноватой, усталой улыбкой шла к нему, он впитывал в себя её образ, её движения и пытался прочувствовать, что в ней изменилось и в какую сторону.
Поднявшись по ступенькам, Демона молча остановилась перед Серафимом. С твёрдой решимостью посмотрела в глаза и, обняв за плечи, уткнулась головой в его грудь. Он, ощущая, как внутри всё растворяется от её близости, нежно погладил рассыпавшиеся девичьи волосы. Так они и простояли некоторое время... Затем Демона подняла голову и с затуманенным взором прошептала:
- Помоги мне... Ты остался последний... кто ещё может меня понять...
- Я знал... Я ждал тебя... – выдохнул Серафим, потом встрепенулся, засветился и торжественно провозгласил:
- Идём, я угощу тебя... Я вычитал новый рецепт чая! Я... не знаю... Нам нужно столько обговорить... Но у меня действительно новый, невероятный рецепт!
Демона облегчённо улыбнулась, глаза её засверкали привычным шаловливым блеском:
- Ты как всегда гостеприимен!
Взявшись за руки, продолжая возбуждённо говорить, они отправились в столовую. Кухарка с неуловимой, но понятливой улыбкой проворно организовала чаепитие, и они разговорились как старые друзья, которые не виделись много лет.
Демона слушала воспоминания Серафима о школьных годах, о его первых мытарствах и невольно сравнивала наплывающие ощущения с теми, что ждали её за забором этого уютного, гостеприимного дома. Те изменения в её сознании, которые наметились после последней встречи, продолжили своё поступательное шествие. Она вообще не осознавала, что с ней происходит. Только чувствовала, что с Серафимом ей по-домашнему спокойно, просто и легко... А там... Что “там”? - ещё не определилась, но “туда” уже не тянуло как прежде. Настоящее надломилось в ней и полетело в темень бездонной пропасти прошлого. А ввысь неумолимо рвались, распускались весенние ростки новых чувств, более острых и трепетных, чем голые плотские. Что же случилось с ней?... Может она насытилась прямолинейной страстью, которую ей дарили похожие друг на друга красавцы-поклонники? Мажет, устала от славы секс-символа, славы иссушающей, вытягивающей жизненные соки, как вытягивает влагу раскалённая пустыня у одинокого путника. Может, устала от однообразной, одномерной услады?... Этого Демона не могла и сама определить сейчас. Но ей захотелось умыться, очиститься. Глотнуть воды из прозрачного в своей чистоте родника, вдохнуть побольше свежего воздуха и окунуться в то вечное, непреходящее, что связывает мужчину и женщину прочнее власти, денег, золота!
Рассказывая, Серафим украдкой наблюдал за Демоной, видел её смятение, внутренние колебания и волнения. Как она была красива в этот момент! Как можно было ею не любоваться?... Но ведь не он одни такой? Серафим нахмурился, отвлекаясь от мыслей, и вдруг сказал:
- Кто-то определил тебе ношу в этой жизни, ношу неблагодарную, страшную... И мне почему-то кажется, что тот, определивший твою судьбу, - ошибся! Не на ту сделал ставку, потому как ты другая...
Девушка вздрогнула как от удара, провела рукой по лбу, будто снимая невидимое нечто, и потупила взор. А Серафим горячо продолжал:
- Если бы та знала, как я не хочу, чтобы ты продолжала своё роковое шествие! Я не могу объяснить почему – но нас что-то связывает. Иногда мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь. Об этом мне напоминают твои волосы, прекрасные глаза, точёный нос, алые губы... и голос...
Демона всё ниже опускала голову, словно винясь и каясь. Слова Серафима доносились глуше и глуше...

...Туман рассеялся, и возникло искривлённое разнородными чувствами лицо Отродья сатанинского. Он ёрзал на своём неудобном кресле, сопел в глубоком возмущении, и закатывал вверх кружки-глаза. Лоб у него посерел, покрылся волосатыми морщинами, а щёки совсем запали в беззубой пасти и темнели ямками. Костлявые пальцы мелко дрожали.
Демона, одетая в свой “коронный” кожаный костюм с мини-юбкой, сидела на обычном месте и открыто, с вызовом, смотрела на беснующегося куратора. На декорации дьявольского зала она уже не обращала внимание.
- Т-ты позабыла, видать, мои последние наказы, девка ты недалёкая и непутёвая! Этот парень твой главный враг! Изводить его надо, а не шашни заводить и разговоры завлекательные слушать. Может это и не он... – вдруг замялся Отродье, - но из компании наших супротивников точно! Их, святых, поубавилось за тысячелетия, да, похоже, не вывелись до конца... Сгнои его, отрави, разорви на куски, но сгуби! – опять зашёлся однорогий. – А то к самому!... Сатане, вскорости, с докладом идти. А что я скажу? В жмурки вознамерилась играть, вертихвостка окаянная!
Демона презрительно усмехнулась, хищно округлила большие глаза и неожиданно даже для себя перебила козлобородого  наставника, цедя слова сквозь зубы:
- Надоел ты мне... козлина безобразная! Всё учишь, учишь... А я хочу по своему, как мне моя душа велит, а не твой Сатана желает!
- Душа?... Это что – бунт? – осипшим, надтреснутым голоском пискнул Отродье и вдруг обмяк...
Он задёргал плечами, морда плаксиво перекосилась, нижняя губа задрожала и из моргающих впадин покатились градом слёзы. Демона опешила! А сатанинский помощник плакал, как отчаявшийся школьник, который не смог решить домашнее задание.
- Думал на старости спокойно пожить... – раскачивал он горестно головой. – Внуками позабавиться – кстати, твоими, красавица. Ан нет, изведут до срока непутёвые людишки... Сатана теперь из-за твоего непослушания в котёл к грешникам турнёт, и все награды и заслуги к Черту под хвост лягут!
Он так горько сокрушался и рыдал, что Демоне стало жаль дьявольского служаку. Она хотела подняться и пожалеть страдальца, погладить по уцелевшему рогу, но он вдруг встрепенулся, высморкался в кулак и обдул с бороды мокроту. Ошалело глянул на свою подопечную, гмыкнул и растворился в воздухе, как будто его и не было...

...Девушка подняла голову: Серафим приветливо улыбнулся и предложил:
- У меня недавно – буквально вчера – появилось желание – сходить с тобой в церковь... Если ты не возражаешь...
Она потешно нахмурила лоб, обдумывая предложение... Их беседу перебила заглянувшая кухарка:
- Простите, что помешала: Вас к телефону, Серафим Григорьевич...
- Я на минутку, - виновато повёл бровями парень, поднялся и довольно ровно, почти не хромая и не сутулясь, направился к двери столовой – телефон находился в коридоре.
Пока шёл, испытывал душевный подъём, вызванный минутами, проведенными с Демоной. Ему казалось, что теперь уж точно многое поменяется и в его жизни, и в её...
Звонил Тополев:
- Серафим! Нужно срочно встретиться! У меня есть важное предложение!
- Срочно – это когда?
- Я в пяти минутах езды от тебя...
- Но... – замялся Серафим. – Может... вечером?
- Только сейчас! Иначе я передумаю или испугаюсь.
- Ну... хорошо... Жду...
Серафим положил трубку и собрался идти в столовую, но Демона уже вышла навстречу.
- Мне тоже позвонили по мобильному телефону... Не дают отдохнуть... Я отлучусь, но скоро приеду, и мы продолжим...
- Ты опять туда?... – вспыхнуло неподдельным страхом лицо парня. – А я подумал...
- Ты правильно подумал... Я ощутила иное... Предыдущее было сном, бредовым сном! Мы ещё не закончили и в церковь обязательно  сходим... Так что - до завтра.
Демона подошла к Серафиму так близко, что он растворился в глубине её тёмных глаз. Появилось ощущение невесомости и показалось, ещё чуть-чуть и не устоит на ногах. Она медленно приблизилась и лишь притронулась губами к его щеке.
- До завтра... – прошептала она, пахнув тёплым, волнующим дыханием.
Девушка решительно развернулась и стремительно пошла к выходу, а он смотрел ей вслед с блаженной, детской улыбкой и не мог сдвинуться с места.
Не успела дверь захлопнуться, как тут же открылась и к замешкавшемуся Серафиму быстрой, упругой походкой подошёл телохранитель Илья. Вид у него был озабоченный.
- Мы, с хозяйкой спешим... мне бы надо обстоятельнее переговорить с тобой, Серафим... В общем так, я уже поставил в известность охрану и тебе докладываю: по моим сведениям, вокруг особняка стали вертеться подозрительные личности. Прошу быть осторожнее. Подробнее поговорим завтра.
Илья козырнул по старой армейской привычке и также стремительно удалился, оставив Серафима в полном недоумении. Парень пожал плечами и заспешил во двор встречать Антона.
Тот не заставил себя долго ждать. Ещё не улеглась пыль на дороге от “Шевроле” Демоны, как показался старенький "жигулёнок” Тополева. Волосы у корреспондента были взлохмачены, лицо пылало нездоровым румянцем. Глаза источали ту решительность, с которой бросаются на амбразуру дота, или идут в смертельную атаку. Он поспешно вышел из автомобиля и, не закрыв дверцу, схватил Серафима за руку и буквально силком потащил в дом, приговаривая:
- Поговорить надо без лишних ушей, у меня серьёзнейшее дело!
- Тут все свои... – пытался утихомирить нового друга Серафим, но тот тяжело дышал и был крайне возбуждён.
Расположились в кабинете на первом этаже. Немного успокоившись, Антон начал полушёпотом:
- У меня есть сведения, что на Демону готовится покушение!... Что, в принципе, верно. Во всяком случае я - за! Белее того, появилась возможность – я уже завтра выйду на этих людей – и мне поучаствовать в этом благородном мероприятии. Но, самое главное, ты должен помочь осуществить возмездие - уничтожить эту раковую опухоль разнузданных нравов, поскольку  всё нужно сделать без лишнего шума, тонко. Если сделать грубо, то Демона умрёт мученицей и количество её последователей только умножится. У нас ведь в народе почитают мучеников. Ты как смотришь?
Немигающим взором Антон уставился на Серафима. У того же появилось ощущение, что он сходит с ума... Антон казался не адекватным с самого приезда. Убить Демону?... Предлагают ему в этом поучаствовать?... Тошнота подступила к горлу и перед глазами поплыли красные круги. Неестественно громко ударил главный церковный колокол. Его  звуки подхватили колокола помельче и похоронный звон, тревожно переливаясь, набатом понёсся над домами, деревьями, дорогами...

Конец третьей части.

Часть 4. Они уходят...

Глава 1. Тучи сгущаются.

Свита Демоны привычно собралась в знакомом зале ночного клуба “Сапфир”. Полумрак, лёгкая музыка, обильно уставленные разносолами и напитками столы. Всё, как всегда, но кое-что поменялось и существенно...
После того памятного “сексуального помешательства” Джон стал другим и внутренне и внешне. Лицо неестественно постарело и потеряло былую привлекательность и свежесть, тело обмякло. В глазах мелькал болезненный блеск и неуверенность: он будто чего-то боялся, постоянно оглядывался кругом и нервно подёргивал левой бровью. За столом сидел с растерянным видом, казалось, слабо соображал, как здесь очутился. Более того, забыл и те немногие русские слова, которые знал, и теперь больше молчал. Создавалось впечатление, что за столом сидит не голливудская звезда, красавец Джон Кейн, а его плохая, постаревшая копия. На Демону Джон избегал поглядывать. За чем сюда пришёл, представлял туманно...
Заметно изменились и “качки”, Марио и Вано. Они не выглядели такими статными и сидели с потерянными лицами, уткнувшись в тарелки. Остальная компания, в особенности Чудик, отметили эти изменения, и реагировали каждый по-своему.
Ясновидящая Меланья лукаво косила взгляд и периодически многозначительно хихикала в цветастый, пахнущий дешёвыми духами, платочек. Философ Исаак морщил лоб, двигал бровями над дужкой очков и пытался осмыслить, что же произошло с красавцами-мужчинами. Телохранитель Илья за соседним столиком невозмутимо потреблял свою долю еды, а Чудик с явным удовольствием, используя паузу, пытался развлекать почтенную компанию байками-воспоминаниями:
- Господа! В далёком детстве у меня однажды вечером проснулось сексуальное любопытство... Прям болезнь какая-то чесоточная! Захотелось до немочи посмотреть, что делают влюблённые парочки, когда уединяются от глаз людских. Моей болести поспособствовала соседка со своим ухажёром, толстым, наподобие меня, коротышкой. Я никак не мог понять – за что смазливая краля любит такого невзрачного болвана. Да-да! У него и морда была противнее моей! – на сдержанные смешки слушателей невозмутимо подтвердил шут. – Встречались они в диком саду, который рос за нашими усадьбами. Баловались, как я справедливо предположил, на плохонькой скамейке. За ней росли кусты, где я и выбрал свой наблюдательный пункт... Первым появился толстый. Он как гончая оббегал сад – как ещё меня не засёк – и коротко свистнул! Появилась соседка... Но с другим парнем, известным хулиганом, половым разбойником, жившем в начале нашей улицы. Толстун остался на стрёме, а парочка уселась на лавку и, не затягивая, стала жарко целоваться. Когда хулиган залез девке под юбку и стал сдирать с неё трусики, я так заинтриговался, что решил подойти ближе и... провалился в яму! Зараза оказалась такая глубокая – бывший прогреб, что просидел в ней всю ночь – не выдавать же своё присутствие криками о помощи. Только к вечеру следующего дня меня нашли с милицейской собакой и вытащили верёвкой. На радостях, отец меня хорошо выпорол солдатским ремнём, и с тех пор моё сексуальное любопытство притупилось настолько, что я до сих пор маюсь неженатым...
На удивление, рассмеялся только Илья. Демона слегка усмехнулась, а пострадавшие атлеты изобразили подобие улыбки. Джон ничего не понял и продолжил жевать, философ же Исаак вполне серьёзно подытожил:
- Не подтверждённое материально, логически плохо обоснованное, со слабой теоретической проработкой любопытство, как правило, даёт отрицательный результат. Что наглядно проявилось на данном примитивном примере...
Чудик хотел вступить с философом в дискуссию о примитивизме его байки, но заговорила Демона. Глаза её наполнились особенным блеском, в котором была и решимость, и упрямство, и воодушевление одновременно. В её голосе не было привычной надменности и царственности, а больше грусти, даже некоторого смущения...
- Я не буду долго распространяться, поскольку и сама не до конца осознаю причину своего решения, а скажу коротко: я превратно поняла своё предназначение – внушать людям поклонение перед всем телесным – и ухожу...
- Как уходишь! – почти в унисон ахнули компаньоны, а Исаак побледнел и попытался уточнить.
- В смысле, тебе, Мессия, надобно отдохнуть? Я правильно понял? Ну, это...
- Нет... дело не только в отдыхе, хотя я действительно устала, больше морально... Я оставляю свою деятельность в “Магии вселенского тела”. Чему посвящу себя в дальнейшем, пока не определилась...
- Но... это невозможно! – вскипятился Исаак. – Тысячи... уже миллионы! поверили тебе, пошли за тобой, они молятся на тебя! Как можно всем этим пренебречь! На тебя кто-то дурно повлиял, но ты не должна поддаваться. Дорогая Демона! – уже взмолился философ. – Поезжай на юг, покупайся и позагорай на тропических пляжах. Ты наслушалась дурных советов и впала в хандру. Это бывает и быстро проходит. Только не делай поспешных выводов! Будь философом: эта наука учит мыслить трезво, взвешенно и продуманно. Твоя невероятная красота – залог успеха нашего дела! – Философ чуть не плакал, а Демона только отрицательно мотала головой.
Всполошилась и Меланья. Она неплохо пристроилась при красавице и дополнительно зарабатывала на своём ясновидении, вклинив идеи “Магии”. От слов Демоны ясновидящей стало дурно. Она усиленно пила минеральную воду и только трясла головой, поддакивая философу.
Опьяневший Джон сообразил, что возникли какие-то разногласия и дополнительно выпил рюмку водки. Глаза его совсем помутнели. Он зачмокал губами и с опаской уставился на Демону. Марио и Вано совсем растерялись и ошалело переглядывались между собой. И тут, прервав Исаака, заговорил Чудик:
- Господа! Дозвольте слово молвить?
Он выждал, пока стих шум и все несколько успокоились. Затем провозгласил:
- Пугаться слов нашей богини нечего! Она толкнула этот вагон телесных страстей, и он теперь покатится самостоятельно... пока не слетит с рельс, конечно. Это к слову... И  боги уходили в небо, дабы перевести дух от дел тяжких. А нашей красоте тем более необходимо дыхалку восстановить. И я уверен - это ненадолго! Так что выпьем за неё – королеву красоты и сексуальности! И проводим достойно на... летние каникулы. Ура, товарищи!
Попытка шута ослабить, приглушить возникший переполох удалась. К тому же Демона не имела никакого желания вступать в долгие объяснения. Ей даже стало в чём-то жаль своих бывших поклонников и соратников. И она подумала, может действительно  это только временное настроение, вызванное встречей с Серафимом, а завтра всё уляжется  и вернётся на круги своя... Однако себя  уже воспринимала другой. Это другое жило в ней, направляло её мысли и устремления.
Оживились все, даже помятый, вконец опьяневший Джон. С энтузиазмом налили рюмки и дружно выпили. Демона, правда, только пригубила. Пока закусывали, Илье позвонили по мобильному телефону, он поднялся и вышел в коридор. Вернулся встревоженный, подошёл к хозяйке и что-то шепнул ей на ухо. По лицу девушки пробежала тень. Она повернулась к повеселевшей компании, которая дружно заедала тост, и сообщила, что ей нужно срочно удалиться.
- Меня-то возьми с собой! – всполошился Чудик. – Я приношу удачу, а тебе она сейчас нужна! – словно предчувствуя что-то нехорошее, лепетал клоун.
Демона усмехнулась, вопросительно глянула на Илью. Тот пожал плечами. И красавица махнула шуту рукой. Чудик радостно искривился, поморщил мясистый нос и проворно вылез из-за стола. Остальные остались в полном замешательстве.
- Продолжайте! – сказала им Демона. – За всё уплачено. Надеюсь, мы вскоре встретимся...
Одарив на прощание свою бывшую свиту “фирменной” полуулыбкой, она удалилась в сопровождении Ильи и Чудика.
Когда уселись в джип, Илья повернулся к Демоне:
- Едем к Серафиму. У него проясним детали и определимся, как быть дальше. У меня такое ощущение, что кто-то всерьёз озаботился  вашей, хозяйка, душой, вернее её земным существованием.
Глаза у Демоны ещё больше потемнели, а лицо побледнело. Она ничего не сказала. Её шут вскинул лохматые брови, поводил носом и многозначительно засопел...

*  *  *
Уволившись из редакции, перебиваясь случайными заработками, Антон не оставлял свою маниакальную идею – разоблачать деятельность “Магии вселенского тела”. Он упрямо и последовательно собирал компрометирующие материалы, намереваясь издать их отдельной книгой. Всё свободное время уделял работе с публикациями в периодической печати. Регулярно посещал заведения и собрания “Магии”. Там наблюдал, записывал, по возможности, фотографировал. Его голова, душа, все помыслы были настольно переполнены жаждой борьбы с новой “плотской религией”, что внешне он стал похож на не совсем, мягко говоря, адекватного человека: взгляд устремлённый вдаль, лицо отрешённое, а губы в постоянном движении.
Как-то на выходе из очередного борделя его взял под локоть, появившийся словно из-под земли, невысокий, но крепкого сложения молодой человек в тёмных массивных очках:
- Прошу прощения! Антон Тополев?
- С утра являл собой...
- К Вам есть деловой разговор. Если можно, присядем в автомобиль...
Парень мягко, но настойчиво увлёк растерявшегося журналиста к стоявшему недалеко японскому джипу. При этом с лица молодого человека не сходила учтивость и приветливость, что и расслабило Антона.
В салоне автомобиля, на заднем сиденье, с располагающей улыбкой его встретил другой крепыш в таких же очках. Он тоже извинился, представился Борисом и после дежурных фраз о времени и занятости Тополева, объяснил причину внимания к его персоне.
- Вы нам нужны, как знаток в делах... Демоны Фатум! Есть у нас такие сведения о Вас... – пояснил Борис, предваряя естественный вопрос Тополева.
Дальнейший разговор показал, что у парней серьёзные намерения: им нужно знать о деятельной красавице всё, главное, места её пребывания. За информацию будет уплачено. Вначале Антон подумал, что парни хотят от Мессии того же, что и все озабоченные сексуальными проблемами мужчины.
- Вы хотите поближе познакомится с этим исчадием разврата? – гневно блеснул глазами Антон. – Не советую... Некоторые из таких, жаждущих, уже догнивают в своих могилах... Другие – готовятся туда же!
- Так серьёзно! – озаботился было Борис и переглянулся с товарищем. – Тогда тем более нужны Ваш опыт и знания в общении с этой... чертовкой!
- Ну, смотрите... За деньги можно и помочь... – замялся Антон, обдумывая практичную сторону вопроса.
- Чтобы не тратить времени, пожалуйста, всё, что знаете, изложите на бумаге. Завтра мы встретимся в удобном для Вас месте. Отстегнём оговоренную сумму и, возможно, продолжим дальнейшее сотрудничество, так как помощь Ваша будет не лишней.
На этом первая встреча с таинственными парнями закончилась. Придя домой возбуждённым и воодушевлённым оттого, что кому-то, наконец, понадобилась Демона не как сексуальная утеха, Антон уселся за писанину. К утру получилась обширная статья, изобличающая Демону с её “Магией”, с подробным перечнем всех “достижений” развратницы. Не забыл указать и те места, где она часто бывает.
Следующая встреча проходила возле парка. Антон любил это место. Парк был старинный и запущенный: как всегда у городских властей не хватало денег на обустройство. Но именно эта неустроенность создавала неповторимую патриархальность, особую грусть. Здесь время как бы застыло на мгновение, задумалось об ушедшем... Старинные деревья, дорожки, усыпанные прошлогодними листьями; ветки, камешки и заросший камышом пруд как нельзя кстати отвечали настроению журналиста, который жаждал особого подъёма и уединения со своими грандиозными планами. Но... услышанное от Бориса поразило его!
Сидели в том же джипе на площадке в центре парка. Стояла тишина, лишь слабый ветерок колыхал верхушки деревьев да пушил траву там, что можно с большой натяжкой назвать газонами. Борис внимательно просмотрел своеобразный отчёт журналиста и задумался...
- Да ты – он непроизвольно перешёл на “ты”, - кореш, эту распутную бабу ненавидишь всеми жабрами своей души, как говорится! Поболе чем некоторые!
- Фибрами... – поправил его напарник, которого звали своеобразно – Гномиком (парень увлекался сказками про эти выдуманные существа).
Антон загорелся и страстно стал обосновывать, сколько вреда может принести человечеству то, что проповедует Демона со своей “Магией”. Борис криво усмехнулся и прервал увлёкшегося человека:
- Дык, может ликвидировать её? Нет человека – нет проблемы! А?
- В смысле... убить?
- Грохнуть! – довольно грубо хохотнул Борис.
- Так вы... – начало доходить до Тополева, - собираетесь её того...
- Собираемся. И ты, газетный писака, насколько я понял, к этому созрел  и в этом нам поможешь. Кстати, не безвозмездно... Замётано? Или есть сомнения?...
И тут Антона словно пробило: “Так это же выход! Как ещё можно бороться с этой заразой. Гуманными методами не одолеть!” – заметалось в воспалённом воображении. Он только сейчас осознал, что такой вариант борьбы у него  подспудно вызревал давно. Даже Раскольников из “Преступления” Достоевского почему-то вспоминался не раз. Эти непонятные пока ребята подоспели вовремя.
- Замётано! – подал он руку. – У меня есть товарищ, который тоже будет не в тягость. Надобно с ним посоветоваться.
- Давай! Не откладывай, но много не базарь, в особенности про нас. И тебе будет спокойнее, и нам безопаснее... О результатах сегодня вечером звякнешь, - уже по-деловому говорил Борис. – Тогда и договоримся, как действовать дальше. А сейчас получи аванс... Деньги – они связывают надёжнее любых клятв и обещаний, так ведь?
И Борис достал из внутреннего кармана пачку зелёных бумажек. Антон не успел и опомниться, как она перекочевала в его карман, а сам он вышел из автомобиля. Проводив взглядом стремительно удаляющийся джип, он достал свой мобильный телефон...

  *  *  *
И всё же колокольный звон успокоил, позволил сосредоточиться. Антон всё говорил, а Серафим обдумывал, как поступить дальше. Возникшее первоначально чувство - возмутиться и выгнать вон невменяемого друга - сменилось трезвым расчётом. “Его-то пристыдить и прогнать несложно, но те люди, которые за ним стоят... Кто они?” И он решил не горячиться, предварительно поговорить с Ильёй. Телохранитель вызывал в нём доверие. К тому же ему по штату положено лучше разбираться в таких вопросах, как возможное покушение.
Серафим поднял глаза, стараясь оставаться невозмутимым, и прервал Антона:
- Кто те люди?
Тополев замялся, машинально взлохматил волосы.
- Э-э, толком я ещё и сам не знаю...
- Вот видишь, тебе предлагают стать соучастником в убийстве, а ты даже не знаешь, кто они. Может, тебя хотят подставить, засадить в тюрьму! Недоброжелателей у тебя хватает ещё по прежней работе в “Курьере”, так ведь?
Опустив голову, Антон словно пробудился и неуверенно протянул:
- Где-то ты... похоже прав... Но идея-то хороша, и деньги... – тут он совсем потерялся.
- В общем, ты не торопись. Разузнай подробнее: за что хотят убрать Демону, какая у них цель и средства к этому. А я, в принципе, готов посодействовать...
Журналист приободрился после слов товарища по идее и засобирался уезжать. Он торопился созвониться с Борисом и выяснить то, на что натолкнул Серафим. В глазах у Антона вновь засверкал лихорадочный блеск.

Серафим, дожидаясь Демону, прилёг на кровать и попытался перейти в другую реальность, встретиться с умным стариком, посоветоваться с ним. Однако, ничего не получалось, несмотря на то, что на душе было тревожно. Обычно такое состояние способствовало переходу. Перед этим посмотрел телевизионные новости – “Магия” продолжала своё разлагающее шествие! Прямо о ней не говорили, но косвенных подтверждений было более чем достаточно. Росло числа стран, где разрешили браки с животными, узаконили проституцию в любых проявлениях; формировались новые мировые центры, где свободно продавали наркотики на все вкусы и пристрастия. Человеческое тело, пользующееся спросом, становилось официально разрешённым товаром! Его можно было использовать в любых целях: сексуальных, медицинских, научных... Запреты снимались все. Лишь бы стороны были согласны, что отражалось в официальных бумагах, и деньги уплачены! Вековую мораль топтали и загоняли в забвение. Христианство отвергалось на всех уровнях. Более того, наиболее ретивые стали закрывать и разрушать храмы! Тех, кто сопротивлялся, клеймили как ретроградов, замалчивали в прессе, кое-где уже запрещали их деятельность и устраивали показательные судилища...
“Неужели это всё Демона? – с горечью думал Серафим. – Она ведь на самом деле другая... Может это мировое помешательство вызвано совсем другими причинами и факторами? А если, действительно, она?...”
И тут он почувствовал знакомое ощущение полёта! В голове затуманилось...

Пустыня... Насколько хватало взгляда - тянулись золотистые барханы! Порывистый ветер их облизывал шершавым песочным языком и, закручивая мелкими крупинками, сыпал в лицо, вызывая хруст на зубах.
Прикрыв рот ладонью, Серафим с тревогой оглянулся: в таком месте ему ещё не приходилось бывать. Он обернулся, вздрогнул и  выдохнул с облегчением – он здесь не один! Перед ним на куче песка, как в кресле, сидел человек, укрытый белой, с прорезями, накидкой. Что это человек, предположил по контурам головы и туловища.
- Не пугайся, человече... – как песок на зубах проскрипел голос. – Тебе не дано здесь сгинуть, потому как долго не задержишься. Это я обещаю.
- Кто Вы? – облизнув губы, прошептал Серафим.
- Не столь важно... Считай, что доброжелатель. В сомнениях стоишь ты на распутье дум своих! А надо быть смелее и решительней. Та, которая смущает душу твою – тебя же и погубит. Опутает бабскими чарами и кинет, - проблеяла ехидно накидка. – Помоги сгубить её: может и дело её зачахнет? И ты свободен будешь от шатаний души своей. А, главное, тело будет целее. От таких распутных можно набраться такой гадости... ввек не отмоешься! – похабно скрипнул голос.
- Но... ведь убивать человека – грех! Есть и другие...
- Нету! – злобно перебил доброжелатель. – Мягкотелость навредит тебе и всем. Так что слушай и вникай, что говорю. А то, ведь, накличешь на себя беду! Порешить её надобно так, чтобы народ принял её как пострадавшую за идею. Тогда и тебе спокойней на душе будет, правильно? Ха-ха! – затарахтел голос, поднялся ветер, и странный человек растворился в песочном вихре. Лишь эхо донесло: “...за идею! Ха-ха!”...

Когда Серафим пришёл в себя, даже голова разболелась. В этот раз он разговаривал не с тем добрым седым стариком с бархатным голосом, а с другим, неприятным существом. Фактически, этот, со скрипучим голосом, предлагал то же, что и Антон. “Может, они правы? – как северным ветром пахнуло в голову. – На Земле уже такое творится!... Но Демона...” Колокольчик входного звонка оторвал Серафима от сумбурных, тягостных раздумий: приехала Демона...
Она стремительно вошла в дом, и тень озабоченности на её лице сменилась смущённой улыбкой, когда увидела Серафима. Боковой свет от окна подчёркивал правильность и утончённость её черт, тёмную бездонность глаз, отчего девушка выглядела ещё прекраснее! Парень невольно залюбовался этой брызжущей красотой. Все сомнения стали растворяться и улетучиваться, как надуманные. Последнее видение показалось дурным сном, и всё его существо наполнилось желанием отвести от неё надвигающуюся угрозу.
Демона подошла, взяла Серафима за руки и внимательно заглянула в глаза. За ней показался Чудик и Илья. Серафим кивнул им головой в знак приветствия.
- Неужели это правда, что мне угрожает опасность? Илья сказал, что вокруг дома вертятся подозрительные личности!...
- К сожалению, это так... – не отрывая взгляда от девушки, грустно отозвался Серафим. – Нам нужно всем вместе обсудить ситуацию и принять правильное решение! Пойдёмте в столовую...
В это время раздался звонок внутреннего телефона, что стоял на тумбочке в коридоре. Серафим первым поднял трубку: звонил охранник. Он доложил, что к воротам подъехало несколько иномарок во главе с джипом. Часть приехавших - парни в камуфляжной форме и масках - направилась в обход дома, другие расположились перед воротами. Оружие в руках не просматривается, но пиджаки характерно оттопыриваются. Командует всеми грузный мужчина в тёмных очках. Вместе с ним человек, который был недавно и представлялся как журналист Антон Тополев. Они просят доложить управляющему и впустить их на территорию.
- Какие будут указания? Лично мне эта компания кажется очень подозрительной, - закончил охранник.
Голос в трубке звучал так громко, что все услышали сказанное. Серафим побледнел, Чудик вытянул губы дудочкой и завертел носом. Демона широко раскрыла глазами в тревоге, а Илья напрягся и сосредоточенно нахмурил лоб. У всех проскочила одна и та же мысль: никто ни ожидал, что иллюзорная опасность так быстро воплотится в жестокую реальность.


Глава 2. Амодей выходит из забвения.

После того как Роман Витальевич потерял своих клонов, он так и не смог далее плодотворно заниматься своим детищем - “Воскрешением”. Предостережение старца Ионы висело над ним как Дамоклов меч, грозя свести в могилу от осознания роковой ошибки. Дела передал более молодому преемнику, остаток денег, как основу для будущей борьбы, положил в банк и залёг в своей “лесной берлоге”. Пытался быть в курсе текущих событий: телевизор показывал первый канал, а за прессой регулярно ездил в город. С тревогой вслушивался в теленовости, вчитывался в газеты и ждал того момента, когда проявятся признаки воскресшего и подросшего сатаны.
Однако, время шло... Бывший отец Юлиан старел, и всё чаще думал, прочтя очередной номер центральной газеты, что может зря он поверил старцу Ионе! В мире и стране ничего нового и чрезвычайного в области сатанинских козней не появилось. Что-то набирало силу, кое-что исчезало совсем; войны размахом не отличались, а с пагубными привычками: курением, наркотиками, алкоголем – даже на международном уровне стали бороться. Заметно крепла христианская религия. И, хотя с моралью обращались вольно, упирая на свободы и права человека, но за привычные рамки не выходили... “Однако, и рано ещё: растёт ведь только...”, - не расслаблялся Роман Витальевич.
Обходя свои лесные владения, вслушиваясь в знакомую,  успокаивающую гамму звуков родного леса, Амодей  мысленно проигрывал те далёкие события. Вспоминал всё до мелочей, пытаясь понять свой промах, осмыслить причину происшедшего. Если бы можно было разумно объяснить загадочную смерть людей, связанных с клонами, он может и не поверил предсказателю Ионе, а так... Иногда проскакивали мысли, что дети могли погибнуть. Впрочем, что их было двое, оставалось тоже под сомнением, хотя Иона и говорил о двуликом сатане.
Так и шло время...
Этот день ничем особенным не отличался. Роман Витальевич разве что больше обычного потрудился на своём небольшом огородике, да слегка повздорил с кухаркой Мартой за пересоленный суп. И погода радовала: небо очистилось от утренних туч и брызнуло водопадом солнечных лучей, окропившим золотом верхушки сосен. Лес запел, зазвенел, загудел как улей после зимней спячки.
После любимых свиных котлет и ароматного мятного чая, конфликт с Мартой уладился сам собой. Хозяин приободрился и отправился отдохнуть. Привычно включил телевизор и слегка придремал... Разбудил голос! Что в нём было необычного Роман Витальевич сразу не сообразил. Резко оторвал голову от подушки и стал всматриваться и вслушиваться в то, что неслось с экрана.
- Мы должны разбить вековые оковы христианских препон, которые закрепощают человека, угнетают в нём естественные порывы тела! – вещал необычно звонкий, с особенным тембром голос девушки.
Этот голос завораживал, интриговал, притягивал к себе. Асмодей надел очки... Похоже, вели трансляцию с какого-то митинга или собрания. Во всяком случае оператор выхватывал волнующуюся массу голов и лиц перед импровизированной сценой. Действие происходило на открытой площадке. Камера прошлась по людям и стала приближать ту, которая так самозабвенно агитировала за красоту тела и отвергала привычные моральные устои.
- Человек рождается свободным и должен оставаться таковым всегда! – страстно говорила необычайно красивая девушка.
Её одежда была достаточно вольной и модной, чтобы сполна подчеркнуть прелести безупречного телосложения.
“Ну и что? – подумал Роман Витальевич. – Разговоры о свободе ведут все кому не лень. Но что-то в ней есть!... Красота? Очень статное тело, которое так и рвётся наружу из тесной  одежды? Или голос?... Но что же она такое говорит? Да ничего особенно нового...” – даже успокоился Асмодей. В этот момент диктор напомнил, что демонстрировались эпизоды собрания новой молодёжной организации “Магии вселенского тела”.
- ...Новое молодёжное движение проповедует культ тела, - пояснял диктор, - как первооснову всего сущего! Во главе стоит неординарный человек – девушка с завораживающим именем, Демона Фатум! Настолько красивая, что мужчины, да и многие женщины, приходят уже для того, чтобы только посмотреть на неё. Этого оказывается достаточным, чтобы поддержать её идеи! – захлёбывался от восторга молодой диктор. – Это не просто движение – это уже религия!... Эротика, секс, другие телесные, заложенные в человеке природой матушкой, инстинкты – поднимаются на подобающую им высоту!...
“Эротика, секс, Демона... – повторял, раздражаясь на себя, Роман. – Мне, в мои годы, не хватало слушать об эротике”. Он поднялся и выключил телевизор, решив, что эта передача не заслуживает его внимания. Но, когда на следующий день уже в новостях сообщили об этой “Магии” и её лидере, Асмодей всполошился! Он проворно засобирался и срочно поехал в город за свежей прессой. И поразился тому, как во многих, даже центральных, газетах красовались портреты новой Мессии – так уже её величали в статьях – и подробно описывались её взгляды. Но если бы только это... У киоска случайно подслушал разговор двух молодых мужчин. Один из них делился впечатлениями от нового ночного клуба, в котором предлагали такие интимные услуги, что... Парень горел восторгом.
- ...и наркотики свободно, и пойло любое, а трахайся как хочешь и с кем хочешь... – не стесняясь быть услышанным, говорил один из них. – Были б бабки, а народу!... Не пробьёшься. Короче, класс! – причмокнул он губами и щёлкнул двумя пальцами. - А заправляет всем “Магия”, представляешь!...
Последние слова сексуально озабоченного парня оказались для Романа Витальевича решающими. С этого дня он стал внимательно следить за всеми сообщениями о новом движении и - Демоне Фатум.

“Неужели это она? – впилась иглой тревожная мысль. – Но, почему одна? Где второй лик сатаны? Придётся кое-что проверить... Сейчас этих молодёжных кумиров развелось столько, что нормального человека можно принять за сатану”, - с раздражением размышлял Асмодей.
Так пришлось старому человеку ехать в столицу. Не был он, конечно, уверен в своих догадках. Однако, на то они и догадки, чтобы их либо развенчивать, либо подтверждать. Да и груз страшной вины подталкивал к активности, не давал успокоиться.
Поселился в дешёвой гостинице и в тот же день начал наводить справки о Демоне Фатум. В тупик зашёл сразу: ни одно государственное учреждение, связанное с регистрацией людей, как-то: справочные отделы, ЗАГСы, паспортные столы и так далее – о девушке с таким именем не имели никакой информации. Однако, в средствах массовой информации проскакивали сведения, что Демона коренная столичная жительница: здесь родилась, училась и начала свою деятельность. “Неужели она не здешняя? – стала проскакивать тоскливая мысль. – Тогда это гиблое дело. Надо подойти с другой стороны: побывать на её собраниях-сборищах (что надо было сделать сразу) и пообщаться с людьми!”
Уже на первом мероприятии “Магии”, где удалось присутствовать Асмодею, он даже задрожал от осознания, что не ошибся – это Она, вернее он, клонированный Сатана! “Такая может сделать не только с мужиками что угодно, но поднимет на Земле такое, что человечество покатится в преисподнюю! По дороге разложится на примитивные атомы и исчезнет в просторах Вселенной!”
Здесь же, на собрании, попытался разузнать, кто родители Демоны. По окончании, когда возбуждённые участники расходились, Асмодей подошёл к кучке парней и девушек и спросил, пытаясь показать своё восхищение:
- У такой невероятно красивой, сексуальной и обаятельной девушки, которую мы прослушали, должны быть замечательные родители! Вы не знаете, ребята, кто они? Кто эти Фатум?
Молодые люди переглянулись в недоумении. Но одна девчушка сказала любопытному старику с усмешкой:
- Это у неё кликуха такая, Демона Фатум, дедушка. Кто из звёзд, а она уже звезда, ходит под своим именем? А предков у неё, поговаривают, нет. Сама выбилась в люди. Так-то, дедуля!
Её друзья презрительно посмотрели на опешившего старика, отпустили в его адрес пошлую реплику и дружно расхохотались. Асмодей не обиделся. В голове застучало: “Она это, она!” Однако, своё расследование продолжил и вышел в конце концов на школу, где  училась новая Мессия. Там и прояснилось главное: под именем Демоны, которым её в шутку звали в детстве, была Диана, дочь знаменитого певца Филата Снегирёва! Услышав такое, Асмодей испытал лёгкий шок и было облегчённо вздохнул: “не клон это...”. Но соседка Снегирёвых, которая пристально следила за “успехами” Демоны, убедила – девочка не родная, а приёмная, более того – купленная за деньги! Женщина смогла предоставить убедительные доказательства. Она, подруга Владлены Снегирёвой, тайная её завистница, обрадовалась, что её информация кому-то понадобилась. 
- Я ведь помогала Владлене оформить девочку! – делилась соседка. – Конечно, пока Влада была жива, всё хранилось в строжайшей тайне. Но сейчас, когда этот бесенёнок, - сверкала очами женщина, - вырос и творит чёрт знает что!... Я не могу молчать! И я рада, что вас интересует эта распущенная девчонка. Она с детства... отличалась... – округлила многозначительно глаза бывшая подруга знаменитости. – А сейчас! Про неё ходят такие слухи...
В общем, Роман Витальевич получил исчерпывающие сведения о детских годах Демоны. Вот только узнать или хотя бы получить описание того, кто продал девочку певцу, не удалось. Но сомнений у него практически не осталось. Тем более, он столько лет ждал, когда проявит себя клоны, и был настроен именно на такие проявления сатанинских козней. Надежда, что клоны-дети погибли, теплилась где-то в глубине души, но теперь развеялась. Единственное, что смущало, - где второй клон. Решил, что он должен входить в окружение Демоны и пока находится в её тени.
Выполнив первую часть задуманного, Асмодей приступил ко второй. Вначале хотел привлечь государственные силовые структуры, чтобы остановить шествие клонированного Сатаны. Даже подумывал обратиться к президенту, к властной элите страны. Однако, поразмыслив, учтя бездействие властей не только в этой стране и  тон средств массовой информации, понял, что этот путь безнадёжный. “В лучшем случае заведут дело о незаконной научной деятельности (клонирование ещё было в запрете), в худшем - примут за сумасшедшего и упекут в психушку”, - решил он.
От мыслей раскалывалась голова, когда Роман Витальевич отдыхал вечером в своём гостиничном номере. Он тупо смотрел в экран телевизора, пытаясь придумать, как устранить Демону. Он даже не испытывал угрызений совести, что придётся убивать человека, поскольку уже уверенно полагал - не человек она, а клонированный Сатана! Что можно ошибиться, он не думал, убедив себя: кто ещё может устроить сначала в городе, потом в стране, а затем и в мировом масштабе такую вакханалию животного, плотского, низменного начала в человеке!
Все новости давно прошли и этот факт злил старика: он уже привык отслеживать информацию, но сегодня опоздал.
-...Вот тебе задаток, остальное получишь после ликвидации клиента, - говорил с экрана грузный субъект в солидной шляпе и характерных защитных очках. – А это номер твоего счёта, куда и будет перечислена оговоренная сумма.
- Гарантии, что не кинете? – профессионально невозмутимым тоном переспросил другой “крутой” в тёмной кожаной куртке.
Асмодей встрепенулся и стал внимательно вслушиваться и всматриваться, а потом даже крякнул удовлетворённо: “Эврика! Как это ни противно, но надо опуститься на грешную землю... В борьбе с дьяволом все средства хороши! Срочно нужно связаться с уголовниками. Проще говоря, - найти киллеров! Так будет надёжно – благо, деньги есть! – и наверняка. Эти ребятки за солидную порцию зелёных убьют и родную мать, не то что знаменитость какую-то. Ещё и довольны будут...” Вот так, бывший отец Юлиан, ревнитель истинной христианской морали, решил спасать человечество руками бандитов, живущих по законам того самого сатаны, с которым он решил самостоятельно расправиться! Есть в этом стечении обстоятельств и своя философия. Например, так бывает, когда ядом лечат болезни или клин выбивают клином...
Роман Витальевич откинулся на подушку и прикрыл глаза, уже обдумывая, с чего начать поиски исполнителей. Звук телевизора приглушился, и старик стал погружаться в сон... Вдруг через дремоту, он сначала услышал скрипучие звуки, а потом, поморгав, разглядел на стуле странное существо! Он-то не мог знать, что к нему в гости пожаловал Отродье сатанинское. Козлобородый хмурил лобик, принюхивался, и внимательно разглядывал своими жёлтыми глазками Асмодея.
- Давненько собирался с тобой свидеться! – проскрипел как несмазанное колесо голос. – Да ты не пужайся! Я оттуда... – и Отродье показал волосатым пальцем вверх. – Туда и возвернусь, как тебя наставлю. Человек ты наш, только маленько свихнутый не в ту сторону. Но... дело ты зачинал нужное, вот до конца не довёл: слаба баба оказалась, на любовь падкая! Теперя правильно мыслишь и действуешь: пора ослушницу остудить, коли умными речами брезгует. Заодно прихватишь и горбатенького при ней. Они, клоны твои, сошлись уже вместе. Тут их и... А в помощь возьми вот этот перстенёк. Он поможет тебе их отыскивать, когда окаянная девка и сотоварищи убегать зачнут!
Асмодей слабо воспринимал происходящее, списывая видение на сон или, на худой конец, галлюцинацию, вызванную нервным перенапряжением. Однако руку протянул. Существо гмыкнуло и ловко надело на мизинец сверкнувший гранёным камешком перстень. На морде привидения проскользнуло подобие удовлетворённой ухмылки, и оно плавно растворилось в воздухе, оставив Романа Витальевича в полуобморочном состоянии. Всё же он попытался прийти в себя. Встал, пошатываясь подошёл к столу, налил в стакан воды и залпом выпил. Потом вытянул левую ладонь и вновь почувствовал помутнение в мозгах: на мизинце в сумеречном свете уличных огней поблёскивал бриллиантовым камешком узкий перстенёк...

Глава 3. Бегство.

Первым опомнился Илья:
- Положение серьёзное. Времени у нас фактически нет. Для тренированных людей проникнуть через каменный забор, даже такой высокий, дело нескольких минут. Я думаю, что они уже сосредотачиваются вокруг дома. Разговор с охранником – это отвлекающий маневр: никто и не собирался легально проникать через входные ворота. Поэтому опускаемся в подвал: там есть ход к потайному запасному выходу. Я, по роду своих обязанностей, предвидел подобную ситуацию и кое-что продумал...
С этой минуты Илья полностью взял инициативу в свои руки, чему никто, включая Демону, не противился. Они дружно спустились по лестнице в подвал. Илья закрыл на замок входную дверь и повёл их к месту, где под грудой хлама находилась крышка. Из кармана достал небольшой фонарик и, освещая замок, открыл его. Когда поднял крышку, на беглецов пахнуло сыростью и гнилью. Первым в темный провал опустился Чудик. Он как никогда был серьёзен и, на удивление, подвижен для своей комплекции – сказывалась, очевидно работа не только в театре, но и цирке. Серафим и Демона спускались по очереди, держась за руки. Они расположились цепочкой в узком сыроватом коридорчике и подождали, пока Илья закроет крышку. Затем телохранитель протиснулся вперёд и, освещая фонариком дорогу, уверенно пошёл вперёд.
Коридор был достаточно высок, поэтому шли почти не пригибаясь. Время стучало в унисон с сердцами, а дорога казалась бесконечной. Демона даже почувствовала усталость, к тому же воздуха здесь было явно маловато. Когда она уже хотела предложить передохнуть, Илья сказал вполголоса:
- Кажется, пришли...
Перед ними в свете фонарика проглядывались контуры земляных ступенек. Муров легко взбежал по ним и достал ещё один ключ. Вскоре они вдыхали свежий воздух посреди какой-то посадки. Демона с облегчённой улыбкой оперлась на плечо Серафима:
- Не думала, что попаду в такую передрягу. Если б знала, приготовилась заранее: финансов и связей предостаточно. Вот сейчас выберемся, позвоню по своим каналам, и эти негодяи, которые вознамерились меня преследовать, будут сполна наказаны!
- Дай бог! – отозвался Серафим.
Несмотря на опасность, он уже чувствовал себя увереннее. Близость Демоны придавала силы, сводила не нет ощущение угрозы. Оживился и Чудик:
- Вообще-то с Вами, наша богиня, мы никогда не должны пропасть в принципе! В далёком, очень глупом моём детстве я со своей соседкой Дашей поехал есть мороженое, и мы затерялись в центре города. Так вот, благодаря Дашеньке...
- Погоди-ка... – прислушиваясь, остановил шута Илья.
В наступившей тишине стали прослушиваться нарастающие звуки мотора. Дороги поблизости не просматривалось. Тем не менее все напряглись в тревожном внимании. Чудик всё же прошептал:
- Не должны они нас унюхать... Ежели, конечно, не знают про подземный лаз...
- Если не  знают! – повторил Илья. – Но предосторожность не помешает. Надо быстрее уходить отсюда! Двинемся туда... – указал он на реденький лесок в стороне, противоположной от звука мотора.    
Наступал вечер, и небо посерело. Потянул робкий ветерок, зашелестел листьями берёзок и обдал разгорячённых беглецов прохладой. Только отошли несколько метров, как прозвучал зычный голос, от которого все вздрогнули и замерли.
- Стоять! Мужики наземь и побыстрее!
Команды звучали отрывисто, злобно, будто лай сторожевого пса.
- Не успели... – прошептал Илья, ложась навзничь на землю, за ним последовали остальные. Демона обернулась...
За их спинами возле кустов стояли полукругом три человека в камуфляже и с пистолетами в руках. Командовал невысокий крепыш с комплекцией борца. Не поворачиваясь к своим, он продолжил:
- Хохмач, обыщи мужиков, а я взгляну на бабу.
Долговязый парень без слов засеменил к лежащим, нагнулся и стал торопливо обыскивать Чудика (он оказался ближе всех). Шут, естественно, не смог остаться равнодушным к таким поползновениям:
- Может помочь? У меня чёртова дюжина карманов! В этом, положении мне...
- Замолкни! – ткнул пистолетом в бок Хохмач. – А то ещё одну дырку в заднице нарисую!
- Уже осознал - молчу! – по-щенячьи проскулил Чудик.
Пока шёл этот диалог, крепыш подошёл к Демоне и, демонстративно разглядывая девушку, злорадно осклабился:
- Гномик! Это она! Такую красотку ни с кем не спутаешь. Нам повезло: первыми надыбали дичь! Звони шефу – птичка в клетке и в момент будет доставлена в его мозолистые руки! – Мужик гоготнул и протянул руку к лицу Демоны тем развязным жестом, которым, наверное, опьяневшие клиенты  “ласкают” проституток в кабаках. Но пальцы остановились в сантиметрах от её щеки и застыли на месте, словно уткнулись в нечто невидимое, но осязаемое. Демона спокойно посмотрела на наглеца и презрительно усмехнулась. Мужик на миг оторопел и замялся, соображая, что бы это значило и как поступать дальше.
Тем временем Гномик, вытащив телефон, докладывал невидимому шефу об успешной охоте. Дальше всё произошло быстро и совершенно неожиданно для “охотников”. Илья, прошедший в своё время кое-какую школу в спецназе и в боях с моджахедами, воспользовался моментом, пока преследователи расслабились.
Короткое “Ох!”, одновременно прозвучавший щелчок выстрела и испуганный визг Гномика, заставили крепыша вздрогнуть как от удара и задёргаться с пистолетом, но голос Ильи не оставил ему надежд:
- Не двигаться!... Пистолет на землю, руки вверх и два шага назад! Трепыхнёшься – застрелю!
Ошалелый мужик медленно, словно в раздумье, выполнил прозвучавшие команды  и опасливо оглянулся. Перед ногами Гномика лежала разбитая пулей трубка телефона, сам он поднял руки и с обиженным лицом кривился, как от зубной боли. Хохмач ещё корчился возле Чудика, беззвучно открывая и закрывая рот. Возле него с пистолетом стоял Илья. Его лицо светилось отчаянной, беспощадной решимостью. Демона оглянулась к Илье: в её взгляде проскочило удивление и благодарность одновременно. Серафим поднялся первым, за ним Чудик.
- Демона? С тобой всё в порядке? – отряхиваясь озабоченно спросил Серафим.
- Попробовал бы он... –  с угрозой, но уже расслабленно, ответила Демона, презрительно осматривая опешивших, растерянных мужчин.
Илья на правах негласного командира не позволил долго наслаждаться маленькой, промежуточной победой. Не опуская пистолет, он проинструктировал Серафима и Чудика, как крепче связать преследователей их же собственными ремнями. После чего их обыскали, забрали оружие, документы и ключи от замка зажигания, уложили навзничь и отправились искать автомобиль.
На землю уже опустились вечерние сумерки. Обломок луны излучал слабый свет, создавая причудливые, еле заметные тени и навевая романтическую таинственность. Воодушевлённые удачной развязкой, беглецы, во главе с Ильёй, без труда нашли японский джип. Он, закрытый кустами, тёмным силуэтом громоздился на просёлочной дороге.
Когда все  уселись (Илья за рулём) Демона, которая уже освоилась в новой обстановке, предложила ехать в город. Там она надеялась быстро разобраться с неожиданно возникшей опасностью. В ней подспудно поднималась злость на этих проходимцев, вздумавших её преследовать. Слава богу у неё достаточно денег и влияния, чтобы защитить себя и своих друзей. Однако, не успели они тронуться, как вдали, словно глаза чудовища, замелькала пара фар, потом другая...
- Похоже нашим планам не суждено сбыться! – тревожно выдохнул Илья и стал резко разворачиваться.
- Может это не они? – попытался разрядить обстановку Чудик, но Серафим, который сидел рядом с Демоной, сжал её ладонь и горячо прошептал:
- Они это... Я чувствую... Да и рисковать нельзя...
Муров тем временем уже гнал машину в обратном направлении. Фары сзади сначала отстали, даже на время исчезли, но потом неумолимо, как ночные призраки, то приближались, то отдалялись...
Ехали по грунтовке. Пыль в опустившейся ночной темноте дополнительно скрадывала преследователей. Но Илья и так выдавливал из машины всё возможное, что позволило, наконец, оторваться. Впереди замелькали огоньки селения, очевидно деревни. С левой стороны при свете луны и фар блеснула чуть подёрнутая зыбью гладь ставка.
И тут Илья принял неожиданное решение. Пока проезжали водоём, он разъяснил свой план, не вдаваясь в детали:
- Сейчас я заторможу, вы быстренько выйдете и подождёте меня под вербами. Вопросов не задавайте, потом расскажу...
 Нырнув вниз, джип визгнул тормозами и остановился. Троица проворно покинула салон. Муров резко сдал на зад, выпрямил автомобиль и, разгоняясь, поехал к ставку. Где-то посредине остановился, вывернул колёса и дал полный газ вперёд. Открылась дверца, мелькнула тень и автомобиль, кувыркнувшись, полетел в воду. Раздался мощный шлепок, фонтан брызг и характерное бульканье. Ещё торчали над водой колёса и расходились круги, когда показались машины. Очевидно, они видели концовку этого то ли трюка, то ли аварии, потому как дружно остановились.
Тем временем беглецы бежали по деревенской улице. Стояла темень, так как уличные фонари отсутствовали, а свет горел не во всех окнах. По плану Ильи нужно было напроситься в дом, где-нибудь в центре деревни, и там отсидеться.
- Пока они будут разбираться с утопшим джипом – то ли мы уже на дне, то ли просто дурачим их - у нас есть время. Да и в любом случае, всю деревню они не насмелятся обыскивать. Тем более ночью. Народ подымет такой гам, что чертям тошно покажется. А мы осмотримся и в темпе уйдём. Может, где машину прихватим... – на ходу пояснял Илья. – Нам главное оторваться, сбить их со следа...
В течение всей этой пробежки Серафим почти не хромал – сказалась тренировка – да и чувствовал особый подъём, вызванный не столько своеобразной романтикой бегства, сколько присутствием Демоны. Она вселяла в него уверенность - всё скоро закончится. Будоражила, радовала мысль, что Демона стала другой! Сомнений быть не могло! То, что на неё охотятся и преследуют, косвенное тому подтверждение.
Возле дома, где особо рьяно и злобно лаяла собака, тарахтя цепью на всю деревню, Серафим остановился. Остальные замедлили движение и вопросительно глянули на него. Он же подошёл к сравнительно высокому забору, схватился за край руками и неожиданно легко подтянулся. Ещё усилие – и он перемахнул на ту сторону! Демона только ойкнула, а Илья воскликнул с тревогой:
- Ты куда?! – он с трудом понимал Серафима.
Однако, через несколько секунд лай во дворе прекратился. Его заменил умиротворённый скулёж. Затем звякнула щеколда, и со скрипом открылась калитка. Выглянула со смущённой улыбкой голова Серафима и прошептала:
- Прошу, господа...
Переглянувшись, троица двинулась во двор.
- У меня с собаками особые отношения, - пояснял он на ходу. – А в этот двор заглянут не сразу, как вы понимаете...
Огромная немецкая овчарка добродушно выглядывала из будки и прерывисто дышала, открыв пасть с высунутым языком. Однако Чудик поспешил - первым заскочил на крыльцо и успел подать руку Демоне, которая тоже торопилась.
- Если так, то ты, наверное, прав... – опасливо поглядывая на собаку, высказался Илья, идя перед Серафимом.
Муров снова взял лидерство в свои руки и первым уверенно постучал в дверь дома. Очень скоро послышались шаркающие шаги, и мужской голос прохрипел:
- К-кто там?... – и замолк в гнетущем ожидании.
Илья замялся: он сходу не придумал убедительного довода для хозяина, чтобы тот спокойно открыл дверь. Нашёлся Серафим:
- Мы сбились с дороги! Будем очень благодарны, если Вы впустите нас отдохнуть до утра. Много беспокойств мы не доставим, с нами девушка...
Доброжелательный тон Серафима очевидно сказался и после секундного замешательства дверь открылась. Перед беглецами предстал в калошах на босую ногу, в шароварах и  рубахе на выпуск, бородатый мужик. Напряжённость в его глазах сменилась любопытством. Он охотно посторонился и пригласил входить.
Из тёмного коридора прошли в комнату, которая, благодаря газовой печке, напоминала кухню, но была непривычно большой и обильно уставленной мебелью. Под потолком одиноко светилась тусклая лампочка...
Гости расселись, мужик молча запалил конфорку и поставил чайник. Демона выглядела уставшей и мечтала отдохнуть. Попав в эти непривычные условия, она сохраняла спокойствие только благодаря своим мужчинам. Машинально отмечала изменения в Серафиме: его сутулость скрадывалась, а ноги казались одинаковыми. Длинные волосы подчёркивали мужественность и своеобразную красоту парня. Незаметно для посторонних она мельком изучала его...
- Мы из столицы... У нас сломался автомобиль... Пришлось его оставить на околице... – первым вступил в разговор Серафим.
Затем он представил себя и своих спутников, поинтересовался именем хозяина.
- Аспид я!
- ???
- Кличка это... деревенская, - скривился в усмешке мужик, поведя бородой. – Так и зовите...
Гости переглянулись, а Серафим учтиво продолжил выяснять:
- Не подскажите, где мы очутились?
Мужик посмотрел на парня угрюмо, не спеша уселся на стуле и прохрипел, подведя глаза к потолку:
- А кто ж его знает?... Я сам живу здесь недавно... Приехал к тётке в гости, а она померла... Вот и задержался...
- Ну, мил человек! – с иронией вступил давно ёрзающий в нетерпении Чудик. – Уж ежли Вы забыли, то чего не знали, то как быть нам? Лично у меня память ещё не вернулась из пяток в черепную коробку! Как же быть?
Мужик хитро ощерился, погладил бороду и довольно звонко произнёс:
- Меньше знаешь крепче спишь! Хе-хе! Но кой мне эта деревня сдалась...
Зашипел чайник и прервал этот странный диалог. У Серафима, да и у остальных, появилось гнетущее чувство тревоги от вида и слов человека с такой, наталкивающей на нехорошие ассоциации, кличкой. Однако, беглецы проголодались и с удовольствием попили чай с подсохшим хлебом. Другого угощения хозяин не предложил...
Ещё когда утоляли голод, мимо дома прогудел автомобиль, вызвав бурную реакцию чуткой собаки: она залилась в негодующем лае и подняла неимоверный лязг цепью. Беглецы разом напряглись... Машина проехала мимо...
- А телефон у вас найдётся? – спросила Демона (мобильные телефоны у всех не работали из-за разряда аккумуляторов).
- Смеётесь, девушка... – укоризненно округлил глаза Аспид, хмыкнул и предложил лечь переночевать в соседней комнате.
Она оказалась пустой! Что вызвало всеобщее удивление. Всё же Аспид смягчил положение гостей, выдав каждому по своеобразной подстилке. Демоне достался старый кожух, Серафиму латаная фуфайка. Клоун довольствовался затёртым ковриком, а Илья улёгся на замусоленный, с жирными пятнами, пиджак.
Пришлось довольствоваться и этим. Надеялись, что утро принесёт хорошие новости и преследователи их оставят, да и  заметно устали. Хотелось отдыха... Демона расположилась возле Серафима, укрылась полой кожуха, свернулась калачиком, устало улыбнулась и забылась в тревожном сне. Илья проверил в карманах оружие, один пистолет положил под пиджак и прикрыл глаза. Чудик уже сопел, а Серафим смотрел в окно...

...Лёгкие волны ласково гладили прибрежный песок, над водной гладью торжественно парили, перекликаясь, чайки и ярко светило солнце!
Серафим шёл по берегу и озабоченно оглядывался: он искал Демону. Казалось, она где-то рядом, вот-вот покажется и как всегда одарит своей таинственной улыбкой, светом очаровательных глаз. Тогда на душе станет спокойнее, умиротворённее... Он уже стал привыкать к её постоянному присутствию. Но что это?... У парня даже оборвалось внутри – на знакомом камне сидел тот самый  старик в белой накидке. С одухотворённым лицом он смотрел на море и слегка улыбался. Серафим заспешил к нему: давно хотелось услышать ободряющие, напутственные слова. Однако, чем быстрее шёл Серафим, тем старик дальше отодвигался! Парень понял тщетность своих усилий и остановился с учащённым дыханием. Сердце колотилось.
Вдруг солнце зашло за тучку, набежал ветер и море заволновалось. Сначала послышался блеющий грозный рык, а затем из-за песчаного бархана выскочил чудище, больше напоминающее однорогого козла! Свирепо наклонив голову, выкатив на лоб жёлтые глазёнки, выставив единственный рог вперёд, оно вихрем неслось на старика! Тот оставался на месте. Только лицо потемнело и напряглось.
“Ну, что ты, старик? – заклокотало в груди у Серафима. – Оно же заколет!...” Парень – откуда взялись силы - рванулся и побежал! И успел вовремя: козёл уже набрал скорость для решающего прыжка, когда перед ним появился Серафим. От неожиданности чудище рвануло в бок и, поскользнувшись на песке, завалилось на спину кверху ногами. Из его пасти вырвался негодующий, со скрипом, возглас:
- Пропорол бы я тебе брюхо, дурень, да нужен ещё! Однако, не попадайся на моём пути – в следующий раз пощады не жди! А ангела-покровителя твоего, всё равно порву на куски – надоел он мне...
Последние слова козлообразное существо тарахтело уже на ногах. Оно шустро развернулось и в таком же темпе припустило в обратную сторону. А Серафим пытался вспомнить, где уже слышал этот блеющий, скрипучий голос.
- Сатанинский помощник это, - заставил обернуться голос невозмутимого старца. – Пакостей он делает много, но ты его не бойся. Всякая грязь прилипнуть может к человеку, но, пока нутром крепок, она, нечистая, высохши, сама и осыплется... Что не побоялся и встал перед однорогим пакостником – поклон тебе низкий, хотя я и сам бы справился. Тебе наказ: всё, что расцветает, холи и лелей. Больше слушай сердце своё – оно не обманет...
И старик исчез, а Серафим почувствовал, как из-за того бархана, куда сбежало чудище, наплывает волнами нечто с резким удушливым запахом. Он почувствовал, как резануло в носу и глазах. Хотел побежать к морю, чтобы вдохнуть свежести, но... открыл глаза!
В нос бил въедливый запах газа! Глаза щемило и резало. Чудик и Демона корчились и кашляли. Илья пытался встать, но кашель, обильные слёзы и, главное, слабость во всём теле тянули к полу.
Закрыв рот, с красными кругами в глазах, Серафим весь напрягся и вскочил на ноги. Окно еле просматривалось через серую пелену. Скорее наугад, он кинулся вперёд и кулаком ударил по стеклу – с осколками в комнату ворвался холодный ночной воздух...
Как выбрались из дома (дверь комнаты оказалась заперта) и очутились за деревней, Серафим помнил смутно. Для него главное, что все остались живы. Демона уже не кашляла, порозовела и даже улыбалась. Только дрожь в теле выдавала последствия перенесённого стресса, да беспокоила поцарапанная рука у Серафима.
Шли молча. Спешили оставить опасное место. Обсуждение происшедшего оставили на потом...
Чёрный силуэт автомобиля, примостившегося на обочине под раскидистой вербой, первым заметил Илья. Он подал знак остановиться, сунул в руки Серафиму и Чудику по пистолету и прошептал:
- Спрячьтесь в кустах, а я разведаю...
У Серафима внутри напряглось от предчувствия опасности. Он машинально взял Демону за руку и сжал её. Девушка в ответ ободряюще улыбнулась, а Чудик помял свой мясистый нос и недовольно засопел: ему уже давно хотелось выговориться, но передряга, в которую попали, диктовала свои условия. Шут это хорошо понимал и сдерживал свои порывы.
В кустах они просидели недолго. Вынырнувший из  темноты Илья сообщил шёпотом:
- Это за нами... Их двое. Поджидают гады... Очевидно, они расположились на въездах в село и слегка расслабились до утра: спят как сурки... Хозяйка пусть останется в сторонке, а мы освободим машину. Пока их дружки очухаются, у нас будет шанс убраться подальше. Так что двинулись тихо, на одних цыпочках...
С водителем справился сам Илья, что-то сдавив на шее, а вторым, похрапывающим на сиденье, занялись Серафим с Чудиком. Роли они заранее обговорили по дороге под руководством опытного Ильи. Шут накинул на рот парню, одетому в защитную армейскую форму, свой носовой платок, а Серафим ткнул жертве в бок пистолет и грозно прошипел, когда тот ошалело выпучил глаза, замычал и попытался вывернуться:
- Не дёргайся, а то пристрелю!
Своей неожиданной решимости и смелости, Серафим не успел и подивиться. Где-то в подсознании он понимал, что по-другому здесь нельзя. Думать о высоком, когда тебя могут растоптать, уничтожить, не приходилось. Обездвижив и связав парней, поспешили уехать.
В этот раз Демона села рядом с Ильёй, что смутило Серафима, но разбираться в своих ревностных ощущениях было некогда. Машина легко завелась и резво рванула с места. Шум мотора и визг колёс раскололи сельскую тишину и показались неестественными. Где-то залаяла собака, что-то стукнуло и лязгнуло...
На востоке начинало светлеть, когда выехали на узкую асфальтированную дорогу. Илья хотел остановиться, чтобы хоть немного сориентироваться – куда дальше ехать, как вдали послышался нарастающий шум, и показался японский “Судзуки”. Илья сразу же определил, что это их преследователи. За джипом мелькали ещё иномарки.
“Как они нас находят?” – успел подумать Муров и до отказа выжал педаль газа. Взвизгнули колёса и машина понеслась влево. Беглецам удалось выиграть время, и некоторое время они ехали одни.
- Не уйти нам... – высказал общее мнение Серафим. – Нужно опять прятаться...
- Зря мы их жалеем: вяжем аккуратненько, нежненько! – искривился возмущённо Чудик. – Ежели б кончали, то уже на половину меньше было бы. Залегли бы на обочине и перестреляли остальных как куропаток на водопое!
- Ты хорошо стреляешь? – удивилась, молчавшая до сих пор, Демона.
- Нужда научит богу молиться... – философски высказался шут.
- Кровь – это крайняя мера, - грустно отозвался Серафим.
- Это точно... – поддержал Илья, вглядываясь в зеркало заднего вида. – Пока не видно... Похоже, мы куда-то подъезжаем! Неужели воинская часть? Аэродром?... – возбуждённо воскликнул Муров.
Впереди показались ворота, выкрашенные в ярко-зелёный цвет, по бокам тянулся трёхрядный забор из колючей проволоки, за ним вдалеке выглядывали лопасти вертолётных винтов и серые корпуса зданий. Из будочки навстречу спешил пожилой мужчина в военной форме.
Илья резко затормозил и выскочил из машины.
- Друг! Выручай! За нами гонятся бандиты... Впусти на территорию! Потом отблагодарим... Тебя они не тронут...
- Во-первых, здороваться надо! – важно надулся мужчина. – А во-вторых, думайте, что говорите: это охраняемый объект – вертолётно-ремонтный завод! Через час сюда приедет начальство, а потом автобусы с рабочими. Производство это – понимаете! Какие ещё бандиты? Уезжайте отсюда!
- Жаль... – неожиданно смирился Илья. – Говорите, ремонтируете вертолёты... И есть такие, что летают?
В это время из будки вышел другой сторож, помоложе, с винтовкой за плечами. Тон Ильи успокоил мужика, он расплылся в довольной усмешке:
- А то как же! Зря, что ль, хлеб жуём. Вишь, стоит! – указал он на виднеющийся вертолёт. – Уже готов... А это кто? Бандиты? – испуганно округлил глаза мужик, переведя взгляд на дорогу – там, на горизонте, показалась блестящая иномарка, за ней выглядывала другая...
- Ну, прости, друг! – на ходу соображал Илья.
Он резко ударил мужика в пах и одновременно выхватил из своего кармана пистолет. Направил на опешившего второго сторожа  и скомандовал:
- Кидай ружьё и отворяй ворота! Быстро!...
Потом обернулся в сторону мелькающих вдалеке машин, оценивая расстояние и время, и вспрыгнул на сиденье. Его спутники как зачарованные наблюдали за разворачивающимися событиями. Серафим уже готовился прийти на помощь телохранителю. Но всё произошло так быстро, что его участие не понадобилось.
Молодой охранник оказался проворным. Он понял, что назревает нечто нехорошее и одному ему в такой обстановке не справиться. Поэтому почёл за лучшее впустить нежданных гостей: они внушали больше доверия, чем те, что остановились вдалеке. Там из машин уже выскакивали люди в форме защитного цвета и цепью бежали к воротам. Прозвучали первые выстрелы...
Охранник успел закрыть ворота, прежде чем преследователи подбежали вплотную. Они начали стучать и попытались перебраться внутрь. Но сделать это было не просто, так как и верх ворот обрамлялся колючей проволокой.
Тем временем беглецы во главе с Ильёй подбежали к вертолёту. Бывший спецназовец, оказывается, умел управлять не только автомобилями любых марок, но и летать. Благо двери в вертолёт были не заперты: результат обычной беспечности наших работников.
Сторож куда-то исчез (очевидно, побежал звонить во все службы и инстанции), и беглецы без помех, помогая друг другу, влезли в грузовой отсек. Илья прошёл в кабину, потратил некоторое время, пока соединял проводки зажигания. Но всё удалось, и мотор завёлся! От ворот уже бежали, когда машина взревела. Вихрь от винта разметал пыль и мусор, валявшийся кругом, наклонил тоненькую берёзку, умостившуюся на краю лётного поля, и стал ускоряться в своём вращении. Снизу послышались выстрелы, крики. Вертолёт резко загудел и взмыл ввысь...

Глава 4. Отшельники.

Вверху, совсем рядом так, что, казалось, дотянешься рукой,  висели белые глыбы облаков, а внизу проплывали серые полоски дорог, прямоугольники домов, рваные линии посадок и тёмно-голубые пятна водоёмов. Двигатель гудел равномерно и добродушно,  умиротворяя и убаюкивая после пережитой опасности. Демона доверчиво положила голову на плечо Серафима и словно дремала. Парень выглядывал в окно и под маской любопытства пытался скрыть свои чувства от близости девушки. Он уже успокоился и совершенно не думал, куда они летят и когда же, наконец, кончится это бегство.
Чудик выглядел утомлённым, но пытался светиться свойственным ему оптимизмом. То что его богиня оказывала внимание всем, кроме него самого, шута огорчало лишь слегка. Для его безнадёжной любви достаточно присутствия королевы. Он и развеял молчание, повисшее сумеречным облаком под монотонный гул винтов.
- Вообще-то, бегать я любил всегда... Но без препятствий. Тем паче без угроз продырявить задницу, удушить газом или, как сейчас, отправить в небеса! После таких невинных развлечений, обычно моя маман угощала изголодавшегося дитя чем-нибудь вкусненьким... О чём в этом грохочущем ящике можно только мечтать... Но... лететь в облаках, пусть и с голодным желудком, всё-таки приятнее, чем кормить червивую тварь в земле, не правда ли, господа?
Демона пошевелилась, не поднимая головы, взглянула на клоуна и серьёзно сказала:
- Никак не пойму, зачем этому Аспиду понадобилось нас травить?
- Потому что аспид! – живо среагировал Чудик. – Оно ж, ползучее, нацелено подленько гадить.
- Главное, что мы оторвались, – задумчиво высказался Серафим. – Странностей в нашем марафоне много... Будто специально подстроено. Можно только догадываться – кем?
Демона сморщила свой лобик и подумала: “Неужто Отродье старается?... Вполне возможно...” Она вытянула руку и взглянула на блеснувший камешком перстенёк. Заметила это украшение недавно и никак не могла вспомнить: кто его подарил? Иногда казалось, что жёлтенький обруч жжёт и давит, а иногда - будто наливается успокаивающим теплом. Странно...
Картина за бортом стала меняться, отчего все насторожились. Заметно потемнело. Серафим ближе наклонился к иллюминатору и увидел, что внизу стелется сплошная пелена тёмных, тяжёлых туч. “Неужели надвигается гроза! – занозой впилась тоскливая мысль. - Надо бы узнать, что собирается делать Илья дальше”.
Демона уже выпрямилась и с тревогой посматривала в окно.
- Пойду с Ильёй поговорю, - объяснил Серафим поднимаясь.
- Да... Покой нам только снится! – засопел Чудик, морща нос. – Если громовержец приласкает наш тарантас своими стрелами, то будет не скучно! Помнится, вдарило как-то в наш цирковой купол молнией так, что он аж задрожал своими железяками, и высотный гимнаст Петька не удержался - с каната бахнулся на пышную бабёнку, что сидела в первом ряду. Женщина так обрадовалась – видать последний раз её обнимали мужики в далёкой юности – что долго не отпускала замлевшего Петьку. Пришлось на подмогу звать гиревиков...
Окончание байки Серафим не дослушал и вошёл в кабину лётчика. И вовремя. Илья с видом смертника смотрел на приборную панель и нервно покусывал губы.
- Проблемы? – тревожно спросил Серафим.
- Более чем... Навигационное оборудование тут не работало отродясь. Из-за туч не видно, куда летим, а снизиться не получается. Такое впечатление что всё управление заклинило... Но, самое неприятное, топливо на нуле... Уже давно... Но, почему-то, летим... и не падаем...
- На нуле? Не падаем?... – ахнул Серафим. – Старается, гад рогатый!
- Ты о ком? - удивлённо раскрыл глаза Илья.
- Да так, есть догадки... на грани немыслимого...
- Догадки нам не помогут... Будем уповать на удачу и господа Бога! Поскольку летим, только куда?...
Помолчали... Ноющее чувство опасности у Серафима притупилось и заметно ослабело, когда вошёл в отсек и увидел Демону. Она потешно водила глазами в изумлении и увлечённо слушала побасёнки своего шута. Было в её облике что-то домашнее, обыкновенное, совсем не то, какое красовалось на экранах телевизоров и страницах газет. Переделка, в которую попали, стала казаться забавным приключением, подходящим к счастливому концу. О разговоре с Ильёй умолчал...
Однако летели долго. Пелена низких облаков не кончалась. В отсеке вертолёта царило напряжение, которое пытался снимать только Чудик. Но, чем дальше летели, тем хуже воспринимались бесчисленные басни шута из его безалаберной жизни артиста-скомороха.
Серафим с Демоной иногда обменивались взглядами, в которых сквозило желание поделиться своими предположениями о происходящем, но обстановка не соответствовала предметному разговору. Даже чувство голода притихло. Ждали развязки...
И, вот, за окном полыхнул яркий свет! Все как по команде вскочили и уткнулись лицами в стекло – под ними простиралась бескрайняя гладь моря! Небо стало чистым, солнце  уже клонилось к закату, а его косые лучи, отражаясь от воды, создавали впечатление бездонной водно-воздушной пропасти.
- Какая красота! – прошептала Демона голосом, в котором смешались и восторг, и страх.
- Вот это и обнадёживает, - отозвался и Серафим. – Там, где красота, не может быть гнусного и ужасного.
- Согласен, господа, - искривился в шутовской гримасе Чудик. – Умереть среди достойных декораций – мечта даже завалявшегося среди кулис артиста. Однако, общение с зубастыми рыбками – перспектива не из лучших: они же не понимают юмора. Сожрут и спасибо не скажут!
В кабине Илья, всматриваясь в  бескрайний морской пейзаж, обречённо ждал самого худшего. Аппарат уже давно летел вопреки всему разумному и объяснимому. Летел самостоятельно,  настойчиво. Будто неведомая, сверхъестественная сила управляла им. Механически взялся за руль высоты и вдруг почувствовал – он реагирует! Сердце бешено заколотилось, и волна жара обдала всё тело. “Неужели спасёмся?” – с дрожью подумал Илья и изумился ещё больше – на горизонте моря показалась жёлтая полоска земли. На лбу выступила испарина, и Муров, собравшись с силами, начал плавное снижение...

*   *   *
Создав маленькую песчаную бурю, вертолёт робко, будто боясь обжечься о раскалённые золотистые крупинки, опустился. Важно качнулся и замер на месте. Винты ещё вертелись, когда путешественники-беглецы начали выходить. Первым выскочил Чудик. Он восхищённо окинул взглядом морской пейзаж, скинул свои растоптанные туфли и, щуря глаза, шмыгая носом, громко провозгласил, направляясь к морю:
- Моя богиня! Господа! Игнат Жмакин всю свою неустроенную жизнь купался только в корыте и в исцарапанной ванне общественной бани. Попасть на берег моря не то что мечтать, заикаться не мог. Деньжат хватало на скромную выпивку со ржавой селёдкой... Но теперь! - накупаюсь, загорю негром и отбуду в столицу на гастроли. То-то наши будут в трансе! Смелее, богиня! – И, переваливаясь как гусь, Чудик заспешил к набегающим волнам.
Серафим спрыгнул на песок, взял нагнувшуюся девушку за талию и аккуратно ссадил её. Напряжение последних часов сменилось острым ощущением жизни, которая, казалось, висела на волоске. Что их ждёт на этом берегу, не знал, но твёрдая почва под ногами, близость Демоны, отодвигали нехорошие предчувствия. Театральное выступление клоуна было как нельзя кстати. Морские запахи: рыбный, солёный, водорослей, нагретого песка – вдыхались с особой жадностью и наслаждением.
Илья вылез не сразу. Он ещё посидел несколько минут обессилено, не веря, что уже на земле. Его крепкое, тренированное тело охватила всепоглощающая усталость, а сердце почти не билось. Однако встрепенулся, повёл плечами и открыл дверцу. Тирада Чудика доносилась к нему, как во сне.
Но, шуту не удалось даже как следует пополоскать ноги в тёплой, ласковой воде.
- Смотрите! – первой воскликнула Демона, указывая на песчаный бархан, из-за которого выходили темнокожие люди. – По-моему, мы попали в Африку!
Ощущение чего-то знакомого неприятно кольнуло мозг Серафима. Берег моря, песчаные барханы, виднеющаяся вдали скала и темнокожие мужчины – всё это уже видел и такое когда-то было. От  подсознательных воспоминаний он вздрогнул.
Ещё издалека, люди приветливо замахали руками и заулыбались белозубыми ртами. Их было немного, пять человек: трое мужчин и женщина с девочкой лет шести.
Одеяния туземцев соответствовали устоявшимся представлениям о подобных краях: лёгкие, набедренные повязки на мужчинах и чуть подлиннее на женщинах. Они говорили на непонятном языке, но знакомство состоялось. Жесты, мимика помогли установить контакт. Во всяком случае беглецы без труда сообразили, что их приглашают в гости. Обойдя бархан, поднявшись по крутому спуску, двинулись вглубь. Песок вскоре кончился, и они вышли к подножью невысоких пологих гор. Здесь росли деревья и разнообразная растительность, среди которых утопали в зелени хижины маленького посёлка. Сами горы были покрыты густым лесом, отчего напоминали кудрявые зелёные холмы. Слышалась перекличка птиц и крики зверей, звуки водопада и шелест листьев. Смесь острых запахов, среди которых выделялись морские, дурманила и пьянила. Солнце ещё не спряталось и его падающие лучи создавали длинные тени и подчёркивали рельефность лесистого горного пейзажа.
Уже вначале знакомства туземцы уделили Демоне повышенное внимание. Они смотрели на неё с восторгом и откровенной почтительностью. А мужчины даже кланялись ей, на что Чудик не преминул высказаться:
- Я всегда говорил: с нашей богиней мы нигде не пропадём. Даже здесь, на краю земли, мужики воспринимают красоту женщины должным образом. Главное, чтобы в женихи не набивались и воспринимали юмор, желательно светлый...
Серафим настороженно улыбался, пожимая руку каждому, а Илья осваивался в новой обстановке. Он внимательно осматривал людей и окрестности: чувство опасности ещё не покинуло его. По-прежнему волновала мысль: почему преследователи так легко их отслеживали и находили? И здесь, в этом экзотическом месте, он не чувствовал  полную безопасность для своей хозяйки, во всяком случае – пока...
Кое-как перезнакомились. Старшего туземца звали Кокомба. Выглядел он моложаво. Только усталые глаза да многочисленные морщинки говорили о прожитых годах. Мускулистое же тело по своей стройности ничуть не уступало более молодым соплеменникам.
Хижин оказалось совсем немного: Серафим машинально насчитал чуть больше десятка. Они жались впритык друг к другу и были собраны из грубо обработанных брёвен, как опор, ветвей и огромных листьев. Перед этой своеобразной улицей располагалась вытоптанная площадка с высоким отполированным столбом посредине. На вершине его чернела грубо вырезанная деревянная голова, очевидно местного божка. Тут же горел костёр, над которым висел на треноге огромный чёрный котёл. В нём что-то булькало, распространяя аппетитные рыбьи запахи. Чуть поодаль лежала перевёрнутая лодка. Рядом с ней - толстой бревно, которое уже начали выдалбливать и обтёсывать, очевидно готовя остов новой лодки. Ясно, что жители занимались рыболовством. Вот только снастей не было видно.
На площадке их встречали все обитатели поселения, от мала до велика. Когда ближе подошла Демона из толпы послышались возгласы удивления и восхищения. Взрослые стали ей откровенно кланяться, а дети возбуждённо загалдели, как воробьиная стайка. По всему было видно, что Демона чем-то привлекала их, а гостям готовился радушный приём.
Чудик, увидев костёр с котлом, потянув мясистым носом и расплылся в довольной улыбке. Он, как и остальные, давно уже чувствовал голод и готов был есть любую похлёбку.
Впрочем к запахам, несущимся от котла, невольно принюхивались и остальные гости. Хозяева понятливо закивали головами, возбуждённо затараторили на своём языке и принялись накрывать ужин. К тому времени резко опустились густые сумерки и стало свежо от ветра, подувшего со стороны гор. Небо украсилось причудливым звёздным орнаментом, который ярко светился, давая дополнительное освещение к костру.
Ели сидя на земле. Уха досталась не всем жителям, поскольку на гостей, естественно, не рассчитывали. Её подали в чашках, напоминающих скорлупу, возможно кокосовых орехов. Ложек не было, поэтому варево просто пили, а куски рыбы доставали руками. Впрочем, рыба здесь была самых разных видов: поджаренная на раскалённых углях, вяленая, сушёная и даже копчёная. Заедали диковинными плодами, напоминающими ананасы, персики и тому подобное.
По ходу ужина Кокомба что-то объяснял соотечественникам, указывая то на небо, то на пришельцев. Его внимательно слушали, кивая головами. Только дети норовили устраивать игры. Присутствие чужих людей вызывало у них дополнительное возбуждение и интерес. В целом, обстановка царила доброжелательная, а люди здесь были как люди в любой стороне света. Одни грустные, другие весёлые, а кто-то и с настороженностью в глазах.
Демона оставалась в центре внимания. Ей постоянно подкладывали еду и смиренно склоняли головы, прикладывая руку к сердцу. Девушка благодарно улыбалась в ответ и также кланялась. В её душе ещё не улеглась сумятица чувств, вызванных прибытием в это южный морской край. Хотелось утолить голод, обсудить со своими, прежде всего с Серафимом, последние события, а потом просто отдохнуть.
Первым насытился Чудик, о чём известил короткой байкой:
- Желудок, господа и друзья туземцы, есть серьёзный внутренний орган! Скажем, можно пересилить себя в любовных утехах, отказать в удовольствии съязвить лишний раз, воздержаться от заковыристого мата в несколько этажей и так далее и в том духе. Но!... Это, сидящее внутри, ежели заноет, забурлит, зашевелится, то, скажу я вам, ничего не захочется: ни секса, ни прибаутки, разве что от злости смачно матюкнуться. Бывает помогает...
Даже Илья заулыбался, а Демона поддержала шута:
- И не мучает вас, наш надомный клоун, что вы, не стесняясь объели этих добрых, гостеприимных людей?
- Ничуть! – шмыгнул Чудик. – Наоборот. Здоровее будут, поскольку воздержание полезно во всём, а в еде – особенно! Но, это умное изречение ко мне, естественно, не относится!
Тут уже рассмеялись все. Даже туземцы заулыбались, хотя и  не понимая о чём переговариваются их гости. Ужимки и вид Чудика могли сами по себе рассмешить кого угодно без всяческих слов с его стороны. Активность шута имела неожиданное продолжение. Кокомба что-то сказал курчавому, с быстрыми глазёнками, мальчику и тот опрометью кинулся в одну из хижин. Вернулся с бубном в руках. У Серафима даже застучало в затылке. Опять проскользнуло ощущение, что где-то видел этот музыкальный инструмент.
Кокомба взял бубен в руки и мастерски начал выбивать ритм. Несколько туземцев поднялись с мест и стали в такт подтанцовывать. Но неожиданно вмешался Чудик! Он явно подкрепился и решил размяться.
- Не хлопцы! Раз уж мы ваши гости, то дайте нам хоть чем-то отблагодарить вас за хлеб-соль. Да и пора мне размять свои старые кости и вспомнить былое...
С этими словами он подошёл к Кокомбе и жестами показал, чтобы ему дали этот своеобразный тамтам. Тот понятливо закивал, часто-часто что-то залепетал и протянул инструмент Чудику. Окружение одобрительно захлопало, и клоун устроил маленькое театрально-цирковое представление, в котором участвовали и  жители посёлка.
Чудик под бубен танцевал румбу, пел частушки, корчил такие рожи, что некоторые хохотали до слёз. Ходил на  руках, стоял на голове и выделывал другие чисто клоунские штучки. Оставалось удивляться, как при своей тучности ему всё это легко удавалось.
Когда спектакль закончился, он был уже раздет до пояса и истекал потом. Его окружили дети и смело таскали за руки, брюки, зазывая продолжить веселье. Но шут устало улыбался, гладил их тёмные головы и привычно отшучивался:
- Не переживай ребятня! Эт только присказка, сказка – впереди! Хоть и староват для трюков, но ещё могу!... Надеюсь, мы ещё не расстаёмся?
Дети оживлённо щебетали на своём языке и продолжали кружить вокруг клоуна. Демона весело переглядывалась  с Серафимом и, как все, самозабвенно хлопала. Даже про усталость забыла. У парня же нарастало ощущение тревоги. Чёрные мужчины, шут с бубном, море навевали то, знакомое, виденное... “Неужели может повториться моё видение на этом берегу моря? – спрашивал он себя. – Но ведь мужчины не те, и шут другой, а, главное, Демона не похожа на ту... жестокую... С какой целью забросило нас провидение сюда? Что-то повторить, или проиграть по-другому?”
Костёр стал угасать, и своеобразный приём в честь “упавших с небес” белых пришельцев вскоре закончился. Ветер по-прежнему дул с гор, принося гамму смешанных приятных запахов. Вскоре гостям выделили хижину для ночёвки. Улёгшись на циновке рядом с Демоной, ощутив её близость, Серафим несколько успокоился и погрузился в глубокий сон...

*  *  *
Прошло несколько дней...
Выяснилось, что они очутились на небольшом острове. Что за море или океан омывали этот затерянный мир, можно было только догадываться. Склонялись к Средиземному морю в районе севера Африки. За эти дни никаких кораблей на горизонте не заметили. Вождь племени Кокомба, с которым сдружились и чаще общались, пытался им объяснить, что за остров и как здесь появились люди. Но понять африканца было сложно. Без слов уяснили одно: люди здесь питаются дарами моря и леса. Но, главное, что поразило (об этом долго растолковывал Кокомба), - уникальная особенность этого кусочка тверди земной: время от времени остров погружался в море и затоплялся. Над водой оставались только пологие вершины гор. На них маленькое племя и пережидало ненастье. Момент наступления этого катаклизма предвещал божок, который высился на столбе. Как он это делал, пока тоже было не ясно.
Иногда на остров заглядывали лодки с людьми, но они долго не задерживались: очевидно, опасались непредсказуемой природной аномалии, о которой местные мореходы наверняка знали. Когда попытались разузнать, далеко ли до ближайшей земли, вождь замотал головой из стороны в сторону, поднял руки кверху и издал ойкающий, тоскливый звук. Что образно прокомментировал Чудик:
- Похоже не близко, иначе здесь уже давно бы туристы всё испохабили, вытоптали, отстреляли и съели. Причём ещё до того, как энтая земелька ушла бы в царство Нептуна!
Полученная информация в уныние не ввергла, наоборот, ободрила, особенно Илью. У него появилась уверенность, что им здесь ничего не угрожает. И Чудик не собирался скучать: он стал  другом немногочисленных ребятишек. По вечерам у костра устраивал представления. Было видно, что артист “свободного юмористического жанра” соскучился по театру и цирку и отдавался полностью своим забавам с детьми и взрослыми. Он даже помолодел, немного сдал в весе и ходил в длинных клоунских трусах, хотя на острове была умеренная для юга температура: ни жарко ни холодно. Всему виной был свежий горный ветер.
- Будем ждать лодок, - подытожил общее мнение Серафим. -
Приняли нас хорошо, особенно, Демону...
Причина повышенного внимания жителей к белой красавице выяснилась в первый же вечер. По окончании своих нехитрых хозяйственных хлопот, жители зажгли факелы из диковинных палок и повели гостей к одной из скал. Там при свете звёзд изумлённые пришельцы разглядели на каменной стене большой рисунок, выполненный красками довольно умело. С загадочным прищуром Монны Лизы, на мир смотрела красавица, очень напоминающая Демону! Своё мнение выразил Чудик:
- Ещё бы! Моя богиня известна по всему свету. Чему тут удивляться? Я даже не буду сражён наповал, если мы встретим её образ, скажем, в раю... Правда, что-то не тянет туда...
Кокомба пытался пояснить, что это за рисунок, какое значение имеет для племени, но никто ничего не понял. Сама Демона была поражена рисунком. Однако, в хорошем или плохом смысле не осознала и сама.
У Серафима все эти совпадения, создали стойкое мнение, что занесло их на остров неспроста. Ночью, прислушиваясь к мерному дыханию Демоны (она неизменно спала рядом), он пытался перейти, встретить снова своего ангела-покровителя и поговорить с ним обстоятельно, но... не получалось. Однажды что-то подобное произошло, но это был сон, от которого осталось тягостное ощущение. Снился хаотичный кошмар, в центре которого была расправа римских легионеров над жителями острова. Особенно запомнилось убийство Кокомбы...
Тем временем и у Демоны, хотя она не подавала вида, происходила своя внутренняя борьба. Она считала, что попытка покушения на неё, загадочный перелёт на затерянный, странный остров – всё это козни Отродья сатанинского. Иногда её посещали сомнения: не напрасно ли оставила тот мир, в котором она блистала и повелевала мужчинами как настоящая царица? Не напрасно ли отказалась от такого покровителя как Отродье? Он охранял и направлял её... Но воспоминания, особенно последние, связанные с её красавцами-поклонниками и клубом “Сапфир”, вызывали ощущения брезгливости и омерзения. Нечто подобное она испытала дотронувшись как-то в зоопарке к липкому туловищу огромной пупырчатой жабы. Прошлое всё больше казалось не тем, что ей нужно, не ёё выбором. А что её?... Роди чего стоит жить?...
Единственное, что поддерживало в её шатаниях и сомнениях – это присутствие Серафима. К нему она испытывала неосознанные, в некотором смысле даже странные чувства. Что это было – просто симпатия, влечение к антиподу тем мужчинам, которые раньше нравились, или влюблённость в доброго, романтичного, по-своему красивого, парня? Она не знала...

Глава 5. Вместе.

Морской пейзаж был до боли знаком. С этим Серафим уже смирился. Уже второй день как они в Демоной взяли за правило прогуливаться по берегу моря и беседовать. Благо время теперь было предостаточно. Никто им не мешал.
Чудик быстрее всех адаптировался в новых условиях. Кроме детей, обзавёлся друзьями среди взрослых островитян и вызвался на рыбалку. Ему не отказали, и сейчас он в поте лица трудился где-то в море на утлой лодочке. А Илья заинтересовался охотой с копьями времён каменного века: их наконечники изготовлялись из рыбьей кости. С утра он и группа молодёжи отправились в лес. Какая намечалась добыча не разобрался, но это было не важно. Перед этим телохранитель целый день упорно осваивал новое для себя оружие и добился заметных успехов. Во всяком случае в мишень с приемлемого для охоты расстояния он наловчился попадать уже к вечеру, чем вызвал одобрение даже Кокомбы.
Весь световой день племя кропотливо трудилось, дети в том числе. У каждого имелись свои обязанности. Белые же гости были предоставлены сами себе, выбирали занятие по вкусу.
Рисунок на скале, естественно, заинтриговал. Захотелось узнать историю его появления и услышать хоть что-нибудь об изображённой девушке. Кокомба долго чертил на песке фигуры и рисунки, дополнял жестами и словами свой рассказ, пытаясь передать и донести его до Демоны и Серафима. И кое-что прояснилось.
Девушку звали Клео. Одно время она была повелительницей не только этого острова, но и других земель! На огромной разукрашенной лодке, сопровождаемая воинами, она посещала этот кусочек земли, чтобы помогать его жителям, а взамен получать дары за своё покровительство. Её любили и поклонялись. Она приносила удачу, так как знала язык моря и его норов! Только Клео умела так принести жертвы богу воды и земли Замбо – Кокомба указывал в сторону божка, сурово взирающего с вершины столба – что разгневанное море повиновалось ей, успокаивалось и приносило много рыбы...
- Эти жертвы - люди? – заволновался Серафим, когда до него дошёл смысл рисунка, на котором символический человечек бросал в море овальные предметы.
Он ткнул пальцем в вождя, в себя и указал жестом на море, пытаясь пояснить свой вопрос. Кокомба отрицательно мотал головой и упрямо рисовал свой рисунок. Так Серафим от него ничего вразумительного не добился. Однако, образный рассказ оставил в душе парня неприятное жжение и бурю чувств. Ему так не хотелось, чтобы этот остров был связан с его былыми видениями о роковой красавице-царице...

Дни стояли тихие, светлые. С моря дул ласковый бриз. Чайки и множество других птиц, которых Серафим даже не знал, исполняли над водной гладью свои замысловатые танцы, назначение которых -  добыча пищи. Настроение у парня было сложное. И только Демона смягчала переживания. Она рассказывала о своем детстве, вспоминала мать...
- А кто твой отец?
- Знаменитый певец... Умер до моего появления...
- Рождения?...
- В том то и дело, что появления. Соседка – неприятная надо сказать особа – подсказала мне однажды, что я не родная дочь... Кстати, моё настоящее имя Диана, а Демоной шутя звала приёмная мать. Уж очень в детстве шаловливая была...
- Диана... – задумчиво протянул Серафим. - Какое прекрасное имя... Можно, я буду называть тебя Дианой.
- Конечно! Так, наверное, будет даже лучше... От прошлого ничего не должно остаться... – грустно согласилась девушка.
- Значит мы с тобой в некотором смысле одного поля ягоды – безродные дети... – печально подытожил парень.
После такой откровенности, между ними будто что-то разрушилось окончательно. Серафим сверкнул глазами и озорно предложил:
- Почему бы нам не искупаться? Посмотри какое ласковое море! Как резвятся вдали дельфины и рыбы! Какой простор!
- У меня же нет купальника... – шутливо озаботилась Диана.
- А я не буду на тебя смотреть! Хотя сделать это будет очень трудно! – уже раздеваясь, направляясь к воде, игриво кричал Серафим.
Настроение парня передалось и девушке. Она проворно сбросила блузку и юбку, которые уже давно стесняли её, и в нижнем белье побежала к набегающим игривым волнам.
Только очутившись в воде, Серафим невольно, незаметно от Дианы, разглядел своё тело. “Труды в тренажёрном зале пропали не даром!” - с удовлетворением отметил он. Даже ущербная левая нога выглядела лишь слегка тоньше и короче правой, а спина распрямлялась без особых усилий! Крепкие руки, подтянутый живот и выступающая грудь приятно поразили. События последних дней проходили так скоро, что о своих физических достижениях он и не вспоминал. Серафим поискал глазами Диану, набрал побольше воздуха, нырнул и поплыл к ней...

*  *  *
Теперь дни были насыщены радостным общением. Они как будто долго ждали этого момента, чтобы выговориться. Связывающая их ниточка прочнела, утолщалась и становилась короче. Серафим менялся на глазах: загорел, посвежел, выпрямился. Длинные волосы, короткая чёрная бородка и проникновенный взгляд выгодно подчёркивали в нём ту неброскую мужскую красоту, которую можно встретить в монастырях в обличьях молодых монахов, или в ликах святых на иконах. Душа, всё существо парня неуклонно наполнялись тем восторгом, который появляется от близости небезразличной девушки.
Как Серафим ни старался, но видения больше не приходили. И ему стало казаться, что провидение забросило их с Дианой на этот остров, с целью круто изменить жизнь обоих. Вернутся ли они домой?... Старался не думать.
Купались в море каждый день по несколько раз. С Чудиком и Ильёй встречались по вечерам. Оба мужика так увлеклись своими занятиями, настолько влились в коллектив охотников-рыболовов, что позабыли обо всём!
В тот день море заволновалось с утра. Барашки волн приносили на берег водоросли, каких-то мелких ракообразных; разбрасывали гальку и важно откатывались вглубь. Чайки кричали громче, а дельфины устроили показательные гонки. Искупавшись, молодая парочка уселась на песок. Диана с упоением делилась впечатлением от встречи с дельфинами. Серафим смотрел на неё с боку и восторженно улыбался. На душе у него было легко и спокойно. Она, душа, наполнялась тихой, всепоглощающей радостью. Такой красивой он ещё не видел Диану! Капельки воды блестели изумрудами на её лице. Мокрые волосы пушил лёгкий ветерок. Шоколадный загар равномерно укрывал её безупречное тело, а посветлевшие глаза излучали тот детский восторг, ту непосредственность, что украшают  женщину в любом возрасте.
Неосознанно он дотронулся до её плеча... Диана вздрогнула, повернула голову, продолжая говорить. И ей на фоне волнующегося моря, золотого песка и небесной лазури Серафим показался  пришедшим из детской сказки. Такое ощущение усиливала полоска из большого листа, которую ему повязала на голове одна островитянка, чтобы волосы не спадали на глаза. С нею парень не расставался и действительно походил на древнего воина-русича.
Диана замолчала... Они смотрели друг другу в глаза и искорка, которая то разгоралась, то гасла в суматохе последних дней, вновь запылала в их душах, вспыхнула пламенем зарождающегося чувства. Казалось, весь предыдущий долгий путь, все сомнения, колебания и разочарования были лишь прелюдией к этому волшебному мгновению.
Она облегчённо, будто сбросив тяжёлый груз, вздохнула, расслабленно улыбнулась и с трогательной нежностью обняла Серафима. Он уткнулся в её волосы и улетел куда-то далеко-далеко. Такого волнующего, пьянящего родного запаха он ещё не вдыхал в своей жизни. Глаза укрыла мокрая пелена...
Резкий порыв ветра заставил их вздрогнуть, а долетевшая волна обдала холодом брызг и прервала сказку. Закрутился песочный вихрь, и солнце укрылось хищной лиловой тучей. По всему стало видно, что надвигался шторм.
Взявшись за руки, они с наигранной опаской посмотрели на набегающую стихию, рассмеялись, прихватили одежду и побежали от берега к посёлку. Серафим практически не хромал...

Если бы они вернулись, то увидели за песочным барханом примечательную сценку. Седой старик с одухотворённым, благостным лицом, придерживая от ветра белую накидку, стоял и смотрел на рассерженное море и лохматую чёрную тучу. В глазах его переливался красками моря калейдоскоп чувств. Он радовался, гневался и горевал одновременно. Недалеко от него на корточках в озлоблении сипел-блеял Отродье сатанинское!
- Ты чё творишь? Ангел бескрылый и доброжелатель долбанный! Мы так не договаривались... Я девку бросил не для того, чтобы ты её охмурял с этим... выродком горбатым, коротконогим! Окстись! Уймись, пока сам Сатана за тебя не взялся.
Старик, сохраняя невозмутимое достоинство, презрительно улыбнулся и твёрдо ответил, не поворачивая головы:
- Не суетись напрасно, Отродье козлиное, дьявольское. Не понять тебе рогатому, узколобому, с куцей душонкой, что хоть ты со своим Сатаной, хоть я с благими намерениями, - все мы бессильны перед силой притяжения любви людской! Перед мощью, пусть беспокойной, ищущей, противоречивой, но человеческой души и разума! Они всегда возьмут свой верх, хоть ты тут слюной изойди и от злобы скисни.
Отродье взвизгнул в негодовании, наклонил однорогую голову вперёд, засучил задними ногами, так что песок сзади взвился вихрем, и забегал кругами вокруг своего противника, громыхая:
- Какая там любовь? Где душа и разум? Совокупляются аки скоты, растлеваются аки гнильё, ищут удовольствий в вине, героиновом угаре и плотском разврате. А ты – любовь! Порешат скоро друг дружку в алчной злобе – вот и весь разум! Гляди – Землю взорвут!... Ты же, старикашка трухлявая, только растягиваешь, отодвигаешь кончину, что только хуже для них, людишек: больше мучаться будут! Сатана уже гневается! Вскорости соберётся на землю грешную.
- Опаздывает он... Да и не получилось у него подготовить людей к встрече со своей пакостной персоной. Вишь, как обернулось: потянулись они друг к дружке, а это неспроста! Трепещи, рожа твоя козлиная!
Старик вдруг громко и торжествующе рассмеялся.
- Не успеваете вы, помазанники тьмы!
Отродье резко затормозил перед хохочущим доброжелателем-ангелом, выпучил на него свои жёлтые кружки-глаза и открыл рот так, что слюна закапала с единственного кривого зуба. Налетевшая волна окатила его с головы до ног и наполнила рот пеной. Козлобородый судорожно сглотнул, облизнулся, откашлялся и задрожал нижней губой. Он пытался ответить, оскорбить своего оппонента, но тот безнадёжно махнул рукой и мягко растворился в воздухе.
Отродье чихнул, потом отряхнулся и проскрипел воинственно:
- Ну, это мы ещё посмотрим... – натужно сплюнул под ноги, искривился и тут же улетучился...

*  *  *
С утра, после скромного завтрака, Серафим предложил Диане наконец-то сходить в лес. Говорили об этом ещё с вечера. Девушка с радостью приняла приглашение.
Она внутренне светилась и не отходила от Серафима ни на шаг. Новое чувство захватило её. Если раньше ей доставляло удовольствие повелевать мужчинами, упиваться тем, как они сохнут, гибнут от желания обладать ею. Теперь же ей захотелось самой преклоняться, ухаживать, страдать наконец. Чувствовать себя зависимой от предмета своей симпатии. В Серафиме она увидела мужчину другого, совсем не такого, с какими сталкивалась до сих пор. Кроме тонкого мироощущения, особого обаяния, доброты и нежности, в нём она видела сильного мужчину, способного постоять не только за себя. Главное, он относился к ней как личности, женщине, а не как к предмету телесной услады.
Кокомба понял намерение молодых белых и, мотая отрицательно  головой, делая энергичные жесты руками, попытался их отговорить. В последнее время он украдкой, с плохо скрываемым любопытством, слишком часто заглядывался на Диану. В глазах у вождя проскакивал еле уловимый странный блеск. Серафим заметил эти изменения в поведении их темнокожего покровителя. Парень ощутил неприятный холодок возле сердца. Всё же решил, что ему показалось. Кроме того его стало посещать подзабытое чувство ревности. Вот и в лес захотелось сходить с Дианой, чтобы не видеть, как чёрные мужики на неё пялятся. На то, что и женщины её всегда приветствуют, Серафим внимания не обращал.
Поход в лес задержал Чудик. Его уже давно подмывало поболтать со своей богиней. В данный момент он пытался из тонких прутьев смастерить нечто вроде сачка для ловли рыбы. Работа хоть и захватила его, но поделиться своими рыбацкими успехами он считал неотъемлемой обязанностью не только перед Дианой.
- Ребятки! – окликнул он молодых, когда те уже направились в лес. -  Не торопитесь в это вместилище птиц и зверюшек, хвои и лиан, опасностей и сомнительных удовольствий - успеете... Послушайте лучше, пока не забыл, о моих приключениях морских. Я быстро. Вы ведь знаете, если я не выскажусь, могу взбеситься от неудовлетворённой страсти.
Шут яростно зарычал и неистово замотал головой, демонстрируя, как он будет беситься. При этом движении особенно яростно заколыхался его мясистый нос. Влюблённые смешливо переглянулись, пожали плечами и подошли к отставному артисту. Хотя их мысли были уже далеко, но отказать себе в удовольствии послушать рыбацкую байку не могли.
- Вчерась выбрались мы в море ловить рыбёшку, схожую на нашего карпа, когда ему повезёт и он выживет хотя бы год. Ловят её на хитрый костяной крючок или поддевают копьём. Иногда попадаются приличные, я вам скажу, экземплярчики! Эдак, кг на пять потянут. Так вот, прибыли мы на место, расположились редкой цепью, закинули крючки, приготовили копья и ждём... В лодке я был с моим новым другом Рабукой, серьёзным мужиком, из которого слабый смешок не вытянешь, не то что полноценный смех.
- Так Вас на рыбалку берут помогать в работе или рыбу веселить, чтобы лучше ловилась? – не удержался уточнить Серафим, сверкая искорками в глазах и переглядываясь с Дианой.
- Вот тут ты узрел в самый корень! – искренне обрадовался шут. – Рыбак, как вы понимаете, из меня мягко говоря грубо выражаясь – хреновый! А вот развеять скуку, поднять жизненный и рабочий тонус трудящихся я могу. И хотя по-русски они, бедолаги, ни гу-гу, я беру гримасами, умеренно приличными жестами, трюками, голосовыми выкрутасами и в этом роде. Особенно меня задевал этот Рабука: никак не мог его рассмешить. Бывало и трусы снимал... не до конца, на голове стоял, рожи строил, нос за ухо заворачивал, лаял по-собачьи! И ни в какую! И тут меня осенило... Надобно сморозить что-нибудь из ихней жизни. Так понятнее и веселее будет. Оно и вышло! Встал я на карачки в этой узкой лодочке, будь она не ладна, и завертел задом, как орангутанг перед случкой. Трусы, правда, лишь слегка опустил... Естественно, сопровождал трюк скороговоркой и зазывным, недвусмысленным подвыванием...
В предчувствии назревающей кульминации в рассказе Чудика, его слушатели еле сдерживали смех. Но, чем всё закончилось, они и предположить не могли...
- И тут, ребята, я промашку дал: не учёл, что у туземца слабовато с юмором. Не даром же он даже не улыбнулся, чертяка. Так вот, только я стал подвывать и вертеть задом, как этот непробиваемый истукан, снял свой набедренный листок и срамным окаянным отростком вознамерился ко мне пристроится! Я...
Диана так прыснула, что от смеха слёзы покатились по щекам, а Серафим просто расхохотался.
- Вам смешно... – обиженно искривился шут, - а я мог потерять невинность и опозориться на старости лет! Слава богу помогла моя реакция и цирковая тренированность. Не успел окаянный распутник в меня ткнуться, как я извернулся и... полетел в воду к рыбам. Как меня вытаскивали, учитывая что плавать я не умел с детства, а воды боюсь с пеленок... – это отдельное повествование. Так что соблюдайте технику безопасности везде, даже когда юморите! – закончил с довольной усмешкой шут и добавил. – А с Рабукой мы не поссорились и даже поймали двух рыбёшек во-о-т такой длины!
Как и положено настоящему рыбаку, шут пошире вытянул руки, демонстрируя длину пойманного экземпляра. Молодые подивились, поблагодарили Чудика за рассказ, ещё посмеялись и оживлённо переговариваясь направились в  лес...

Это был удивительный лес! Казалось, природа собрала здесь многое из разных частей света. У самого подножья гор зеленела причудливая, непролазная, переплетённая лианами, тропическая чащоба. Подальше, вначале склона, проглядывались южные кипарисы, чинары, другие экзотические деревья. А вверх по склону колыхались на ветру знакомые листья дубов, грабов, даже клёнов. Сама вершина густо пестрела елями, соснами вперемешку с лиственными деревьями и высоким кустарником. Крупных зверей тут не водилось. Бегали по верхушкам какие-то длиннохвостые маленькие обезьянки, пролетали стайки радужных птичек, да мелькали испуганные глазки мелких грызунов, напоминающих то ли больших мышей, то ли маленьких крыс. Охотники добывали здесь в основном пернатых, наподобие диких индюков. Попадались и тетерева или что-то в этом роде.
В тропической части леса обитало много мелких надоедливых насекомых, поэтому Серафим с Дианой здесь не задержались и отправились вверх по склону. Шли протоптанной широкой тропой. Ещё в посёлке им пояснили: когда остров “тонет”, жители этим путём уходят на вершину. Эту своеобразную дорогу жизни они всегда поддерживали в порядке.
Когда поднялись достаточно высоко, остановились на небольшой полянке и залюбовались открывшимся видом. Отсюда хорошо просматривалось блестевшее на солнце море и неутомимые чайки. Их крики будоражили, звали к горячему песку, ласковой волне... Влюблённые стояли, обнявшись и склонив головы друг к другу. Серафим так блаженствовал, что даже неприятное ощущение скрытой опасности, нахлынувшее, как только вошли в лес, улетучилось. Парень вдыхал причудливый букет ароматов, исходящих от девушки, и не мог надышаться. Неосознанно он коснулся губами её шеи. Она отозвалась трепетной дрожью. Диана  слегка отклонилась, таинственно улыбнулась и прошептала:
- Та заметил, какая у нас под ногами трава?
- Просто ковёр какой-то! – поднял блестящие глаза Серафим.
- Я немного устала. Давай-ка отдохнём вон там...
Она указала на зелёный коврик, обрамлённый редким кустарником и усыпанный голубыми маленькими цветочками, напоминающими пролески.
- Будто кто-то специально постелил для нас...
- Минуточку! – блеснул взглядом Серафим и направился к поляне сам.
Он наклонился и аккуратно стал собирать букет. Понюхал его, остался доволен и заспешил к Диане. Девушка следила за действиями парня с восторженной улыбкой.
- Прошу принять этот скромный подарок как знак нашей нежной дружбы! – подчёркнуто торжественно произнёс Серафим.
- Как Вы милы! – в тон ответила девушка.
Взяла букет, уткнулась в него всем лицом и с восторгом прошептала:
- Божественные ароматы! Вы, мой друг, достойны награды!
И она чуть прикоснулась губами к его щеке, обдав теплом дыхания и вызвав у Серафима внутренний трепет. Затем они, взявшись за руки, уселись на мягкую траву, которая вырастала из обычного лесного мха, что создавало ощущение естественного ковра. Где-то перекликались птички, что-то равномерно ухало и ахало. Серафим повернулся к Диане и утонул в её искрящихся глазах.
- Как ты прекрасна!
Она легла на спину. С томной паволокой в глазах и игривой полуулыбкой протянула руки навстречу. Серафим склонился и бережно дотронулся пальцами до её коричневой от лёгкого загара щеки. Он проникновенно, с нарастающим восхищением любовался чертами лица Дианы, ощущая на своих плечах притяжение её рук, и нежно водил по изгибам маленького подбородка... И вдруг его пронзила бьющая наотмашь, хлёсткая как плеть мысль – такой же прекрасной она была и с другими мужчинами в “той” жизни! По лицу парня пробежала тень, и он резко отстранился. Сел, повернулся спиной и, обхватив колени руками, в отчаянии опустил голову.
- Что с тобой? – вскрикнула Диана, поднялась и попыталась обнять Серафима.
От его тела веяло холодом...
- Что ты молчишь? – упавшим голосом прошептала она.
Диана не знала, что и подумать от такой резкой перемены в настроении своего друга. Серафим ещё ниже наклонил голову, собираясь с силами, и горестно выдавил из себя:
- У тебя столько было мужчин... Ты их всех любила? – с пылающим лицом обернулся он. – Целовала, ласкала!...
Диана сначала вздрогнула, как от удара, а потом облегчённо,  печально улыбнулась:
- Та меня ревнуешь? Такой положительный, рассудительный и умный? Серафим...
Девушка вдруг поникла, закрыла глаза ладонями и грустно проговорила:
- Это моё прошлое... Я не хочу о нём вспоминать... Когда-нибудь, если судьба оставит нас вместе, я расскажу о себе подробнее. А сейчас... Здесь, в этом райском месте, я не хочу, чтобы мы бередили то, что ушло... Неужели ты не заметил, как я изменилась. Да и имя у меня уже другое...
Она говорила, а маленькие слезинки, вызванные воспоминаниями, предательски выкатывались из-под пальцев, собирались в струйки и капали на грудь. Прежнюю свою жизнь она давно пыталась не теребить, хотя былое нет-нет да и проскакивало в снах и навязчивых воспоминаниях... Они, воспоминания, резанули сейчас по сердцу и будто вылились липкой грязью на то светлое, трепетное, которое она испытывала минуту назад...
“Ну и болван же я!” – вспыхнуло в голове у Серафима, когда до него стал доходить смысл слов Дианы, их горькая правда. Он развернулся,  обхватил её лицо руками и стал жадно целовать лоб, мокрые глаза, нос, губы...
- Прости меня, я просто дурак безмозглый... Ревность в голову ударила... Прости...
Жарко, неистово целуясь, они опустились на траву. Сквозь тонкую блузку, Серафим ощущал притягивающее тепло её тела, чувствовал его упругость и томную отзывчивость. Он падал в пропасть новых ощущений, отчего захватывало дыхание, в голове пекло, в глазах темнело. Сердце металось в груди, как маятник, да так интенсивно, так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит наружу!
В Диане её прежняя страстность и сексуальность окрасились и наполнились новыми ощущениями и полетели туда же... в пропасть любви... Они, как путники после долгого пути и длительной жажды, добрались наконец до воды и с исступлением насыщались живительной влагой неги и ласки. Старались угадать каждое желание друг друга, каждое движение... Одежда уже давно лежала в стороне, а перстень на пальце Дианы таинственно мерцал.
И когда порыв любви подошёл к своей высшей точке, когда Серафима уже переполняло предчувствие того неповторимого восторга, о котором мог только мечтать, а Демона уже издавала звуки, от которых мужчины сходят с ума, - раздался громовой крик!
Будто удар дубинкой по голове и последующий ушат ледяной воды одновременно опустились и вылились на Серафима. Он резко развернулся, инстинктивно прикрыв Диану левой рукой, и гневно, забыв про страх, глянул на то, что оборвало и помешало счастливому мгновенью!... Перед ними с безумно выпученными глазами, с поднятым копьём в правой руке покачивался Кокомба!
Вождь не стесняясь смотрел на обнажённых молодых людей и издавал гортанные, угрожающие звуки. В лице его проскакивала звериная свирепость и решительная неумолимость. Движения копьём подкрепляли его намерения. Он тыкал им в сторону Серафима, рокотал на своём языке и отчётливо показывал, чтобы парень убирался вон. Иначе...
Невероятный, всепоглощающий гнев охватил Серафима - этот прохвост, негодяй! хочет отобрать у него любимую девушку, надругаться над ней, чтобы утолить свою скотскую прихоть!... Издав нечеловечески рык, который он и сам не ожидал в себе, Серафим мгновенно вскочил на ноги и опрометью кинулся на врага.
Вождь, естественно, успел метнуть копьё, но Серафимом уже владели звериные инстинкты. Предугадав движение противника, он ловко увернулся. Копьё впилось в землю и его древко задрожало как струна. А парень уже наносил удар в пах. Кокомба не ожидал такой прыти от белого, прихрамывающего человека, и вовремя не среагировал. От удара он издал глухой стон и согнулся пополам. По инерции, Серафим изо всей силы стукнул его кулаком по открывшемуся затылку. Утробно квакнув, вождь безжизненным бревном повалился под ноги парню. Всё произошло за секунды...
Тяжело дыша, Серафим подошёл к копью, выдернул его и вдруг почувствовал усталость, как после тяжёлой работы. Он поднял глаза на Диану. Она прикрылась юбкой и с противоречивой гаммой чувств, отражающихся в глазах и мимике, смотрела на возлюбленного. Испуг, восторг, изумление менялись своеобразным калейдоскопом.
- Какой ты молодец... А что он хотел? Меня... что ли... – неуверенно, со скрытым возмущением прошептала она.
Серафим обернулся к начавшему шевелиться Кокомбе:
- В том то и дело. И этому захотелось твоего... тела.
В его голосе опять проскочила ревность и злость: как будто не было тех минут глубокого чувства, и вновь вернулись мысли о прошлом. Однако, он подошёл к девушке, опустился рядом с ней и задумчиво остановил взгляд на приходящем в себя вожде. Диана почувствовала настроение Серафима и грустно сказала:
- Да, похоже, моя красота – это пожизненный крест, до старости... Неужели я в этом виновата?...
И опять Серафим понял, что напрасно обижает её. Красота – это харизма! Данная Богом. Другое дело, как ей распорядиться?... Но, ведь, Диана изменилась, а этот туземец... Серафим улыбнулся примирительно, обнял её и привлёк к себе.
- Прости в который раз... Давай лучше оденемся и подумаем, что будем делать дальше. Боюсь, как говорят американцы, нас ждут серьёзные проблемы на этом острове.
- Смотри! Он встаёт! – вскрикнула Диана, поднялась и стала лихорадочно приводить себя в порядок.
Серафим последовал её примеру, потом взял копьё и подошёл к вождю. Тот помотал головой, освобождаясь от темени в глазах, сел, оглянулся и вдруг встал на колени перед Серафимом. Из глаз его потоком потекли слёзы, он наклонился и стал что-то горячо говорить жестикулируя руками.
Несколько раз Кокомба указывал поочерёдно на Диану потом на Серафима и складывал крестом руки. После чего указывал на небо и поминал своего божка Замбо. Махая руками в разные стороны, постепенно прояснил свою мысль. Не хотел он убивать Серафима и забирать Диану, а лишь попугать копьём и предупредить о страшной трагедии, которая разыграется, если они соединятся вместе.
- Бама-бама! – мотал вождь головой и в страхе вращал глазами. Он акцентировано указывал на себя, молодых людей, в сторону посёлка и резко поднимал руки кверху, как бы говоря: уйдём туда!
- Ты поняла, что он хочет сказать? – повернулся Серафим к девушке, которая внимательно наблюдала за действиями Кокомбы.
- Одно ясно: никого убивать он не хотел!
- Да. И если бы мы... То все бы погибли... Все, и остров в том числе. Думаю, они как-то привязывают тебя к царице Клео. А она у них святая, неприкосновенная. Значит, и тебя нельзя трогать. Вот так-то! – Серафим даже улыбнулся от своих выводов и догадок.
- Ты думаешь? – посветлела и расслабилась Диана. – Тогда не всё так плохо. Пусть будет по-ихнему... Мы подождём.... Не так ли?
Парень по-доброму, с блеском в глазах, ответил:
- Я всегда верил в лучшее. Часто оно наступает как результат долгого, терпеливого ожидания...
Затем он снова обратился к притихшему вождю, который уже догадался, что его правильно поняли, и вымученно улыбался. Серафим протянул ему копьё:
- Получи своё оружие. Пусть оно помогает вам добывать еду и никогда не убивать человека!
Миролюбивый, благожелательный тон подсказал Кокомбе, что с ним помирились и он, взяв копьё, приложил руку к сердцу и на русский манер низко поклонился. На его глазах блеснули слёзы...
Обратно шли вместе, впереди вождь. Лес шумел монотонно, миролюбиво, навевая мысли о далёких родных местах.

Глава 6. Их не ждали...

Вечер был знаковым по многим причинам. Рыбаки прибыли с богатым уловом, а Илья впервые мог похвастаться собственной добычей: крупной белой птицей, которую он продемонстрировал, держа за её длинные ноги. Телохранитель выглядел очень важным и чрезвычайно довольным.
У возлюбленных, после шокового приключения в лесу и его благополучного разрешения, наблюдалось повышенное возбуждение. Они с интересом воспринимали всё вокруг происходящее, с удовольствием поглощали и варёную рыбью требуху, и поджаренное птичье мясо. Переглядывались между собой теми многозначительными, мимолётными взглядами, которые понятны и свойственными только влюблённым. Кокомба выглядел несколько подавленным, но о происшедшем в лесу со своими не делился. Во всяком случае так показалось Серафиму. Диана словно обо всём забыла и с удовольствием слушала очередную побасёнку Чудика. Небо очистилось и традиционно мерцало звёздной иллюминацией, на фоне которой красовался голубоватый лик луны.
- Я хоть и староватый... – лукаво осмотрел сидящих по кругу и аппетитно жующих слушателей Чудик, успев подмигнуть своим, - но до женского полу, как вы уже убедились, не безразличен. Пусть моя богиня простит меня грешного и не ревнует... очень. Я же всё-таки мужик! – шут выпятил грудь и сжал кулаки, демонстрируя ощутимые бицепсы. – Так вот, по правую руку, третья от меня, доедает рыбью голову некая Секеша, если я правильно произношу её имя...
Чёрная девушка, с маленькими, тёмными глазками и грушевидной грудью, худая как большинство на этом острове, насторожилась и с любопытством глянула на шута. Увидев его искрящиеся лукавством глаза, слабо улыбнулась и продолжила ужин.
- ...уж очень мне приглянулась! Ну, прямо таки закололо в интересном месте и занеможилось во всём теле. Дай, думаю, приударю за туземкой с такими манящими, оригинальными титьками. – Шут бросил взгляд на Секешу и облизнулся. - По идее, здешние бабёнки должны быть горячими как ихний песок в полдень на пляже. А по ночам тут всё-таки прохладно. Закидывать удочку начал с вчерашнего утра, пока готовили лодки и снасти, чтоб к вечеру, кумекаю, успеть довести бабёнку до нужной кондиции. Возбудить как взаимный интерес, так и всё остальное...
Шут видел, что его байка уже веселит даже молчаливого, сосредоточенно разделывающего рыбью голову, Илью, а не только молодых, и испытывал знакомое воодушевление артиста, который своим выступлением начинает заводить публику.
- С утра всё пошло по плану... Секеша занялась чистить какие-то плоды, чтобы придать им съедобный вид, а я подсуетился ей помогать. Носил воду и подавал продукт. Баба, было, запротестовала – не принято у них, чтобы мужик такой мелочью занимался, - но потом успокоилась. Нам, белым, простительно, решила она. По ходу дела, я старался выпендриваться, строить глазки, ненароком дотрагиваться до какой-нибудь части её тела, гладить по головке и ручке. Смотрю.... девка ведётся: глазами моргает, укрывается потом и даже в дрожь её пробивает... Так что, когда отправлялся в море, дело, ребята дорогие, было уже на мази. В тот день подвалил богатый улов, и я, несмотря на свою физическую закалку, отточенную на разных подмостках и аренах, подустал... Только вылезли из лодки, вытащили добычу, как с похотливой мордой подваливает ко мне Секеша! Берёт за белы ручки, гладит по головке, даже за шнобель дёргает и недвусмысленно тянет... за собой! А я чувствую, что улетучился мой любовный пыл. Пожрать бы, да поспать в тенёчке, эдак пару часов... Но, раз уж завёл бабу, то не гоже мне, знаменитому в своё время ловеласу, отлынивать от затеянного. Пришлось идти. Секеша затащила меня в свою хижину, дала выпить чего-то приторного и... Проснулся я от того, что какая-то зараза пристроилась из моего носа кровь смоктать! Слава богу, оказалось не муха Цэцэ, а здоровенный комар. Его, гада, я естественно прибил, а вот что же у нас было с Секешей... хоть убейте – не помню! Самое интересное – и она тоже не помнит!
Шут озорно, словно требуя подтверждения своим словам, подмигнул девушке, которая застенчиво улыбнулась.
Первым захохотал Серафим, за ним Илья, потом подхватили и хозяева. Они уже знали, что если клоун что-то рассказывает, то надо смеяться. Диана смущенно опустила глаза и сделала замечание шутнику:
- Боюсь, как бы не пришлось устраивать свадьбу в этом заморском рае вам, наш половой разбойник! Так ведь могут и черно-белые дети появиться! А безотцовщина – это будет очень аморально с вашей стороны!
- Моя богиня... Честно говоря, я и сам побаиваюсь последствий... – понурил голову шут, потом выпрямился и торжественно провозгласил: – Ежели и будем играть свадьбу, то на родной земле, когда выберемся отсюда. А Секешу я заберу с собой. Хозяйка из неё выйдет мировая!
Потешались над Чудиком ещё долго. Не заметили, как сгустились сумерки, спряталась за невесть откуда взявшуюся тучку луна, догорел костёр и темнота поглотила остров целиком.

*  *  *
Пролетело ещё несколько дней...
Жизнь на острове с появлением белых пришельцев особо не изменилась и давно протекала своим устоявшимся чередом. Только Кокомба продолжал тревожно поглядывать на влюблённых. Они ловили эти взгляды. Серафим понятливо кивал головой, а Вождь в ответ прикладывал руку к сердцу, слегка склонялся и как будто успокаивался.
Диана с Серафимом не захотели сидеть без дела и, чем могли, помогали хозяевам. Ходили в лес за плодами, которые заменяли хлеб, в горах собирали какие-то травы с жёлтыми цветочками. Серафим носил для женщин воду, Диана помогала готовить еду. Такая простая, с налётом времён каменного века, работа доставляла им неприкрытое удовольствие. Илья же с Чудиком полностью окунулись в свои охотно-рыбные занятия.
В свободное время ходили к морю. Купались, загорали и, спрятавшись за песчаными барханами, подолгу ласкались и целовались, сполна наслаждаясь переполняющими чувствами. Более близких отношений остерегались, чувствуя незримое присутствие Кокомбы, да и не хотелось хоть чем-то омрачать то трепетное, нежное, что переполняло обоих.
Как-то в посёлке Кокомба отозвал их в сторону и, указывая на божка Замбу, с тревогой в чёрных глазах попытался объяснить, что надвигается тот самый - потоп! Божок потемнел, его взгляд стал суровее, что выглядело очень убедительным подтверждением опасений вождя. Он просил их быть осторожными в своих прогулках и быть готовыми к худшему. Серафим дал понять заботливому Кокомбе, что пожелания его приняты и буду выполняться.
- Неужели придётся оставить наши морские походы и развлечения? – взгрустнула Диана. – Если начнётся потоп, надо  вовремя взбежать на гору, я так понимаю.
- В том-то и дело, - соглашался Серафим, - а нам надо ещё и посматривать на море: должен же появиться кто-то, хотя бы на лодке! Должен...
Диана кивнула и машинально взглянула на перстенёк. В последнее время она испытывала исходящее от него повышенное тепло, что списывала на жаркую погоду. Взглянула на Серафима и забыла о странных ощущениях...
В посёлке тем временем начались скорые приготовления к возможному бегству. Складывали нехитрый скарб, собирали пищу, а, главное, запасались водой.
В тот день влюблённые, взявшись за руки, стояли на берегу и наблюдали, как чайки ловят рыбу. Солнце только перевалило за зенит и ощутимо припекало. Молодые уже давно ходили, как и жители острова, с повязками на бёдрах. Так было удобно и практично, учитывая усилившуюся в последние дни жару. Диана вообще выглядела эффектно в этом первобытном одеянии. Да и Серафим, загорелый, мускулистый, не особо отставал.
Вдруг на горизонте, как призрак в дымчатом тумане, появился катер!  Он двигался, разрезая волны, прямо к берегу. У обоих заколотились сердца и на время перехватило дыхание! Одна и та же мысль заставила вздрогнуть и теснее прижаться друг к другу. У Серафима внезапно высохли губы и лёгкая пелена накрыла глаза – неужели их заточение подходит к концу? В голове проскочила вереница планов и надежд, связанных с возращением...
А катер остановился недалеко от берега, и двигатель заглох. Слабая волна мерно покачивала маленькое судно. Заскрипела цепь, в воду опустился якорь. На палубе показались пятеро человек. Четверо были одеты в полувоённую форму. На солнце  у них поблескивали очки, а за спинами болтались автоматы Калашникова! Серафим пригляделся и заметил, что один был явно в возрасте: на ветру развевались седые волосы, а лицо обрамляла серая густая борода. Одежда на нём была обычная, гражданская. Двигался мужик замедленно и откровенно сутулился. Он что-то коротко говорил остальным, и те его слушались. Тем временем, двое парней споро опустили на воду надувную лодку, придерживаемую верёвкой. Перекинули через борт гибкую лестницу и стали спускаться. Последним оставил катер старый. Он уселся на носу, двое на корме, а широкоплечий парень посредине налёг на вёсла и энергично стал грести. На катере остался последний. Он убрал лестницу и, опершись о борт, стал наблюдать за своими товарищами.
Тревога в душе влюблённых нарастала! Сначала Серафим подумал, что это пограничники: должен же этот остров принадлежать какому-нибудь государству... Но что-то в их облике и движениях не напоминало военных. Более того – было знакомым! И этот гражданский?... В то, что это их преследователи, верилось с трудом и казалось невероятным!
- Неужели это они? – невольно вырвалось у Серафима. – Но это невозможно! – обернулся он к встревоженной Диане.
Девушка пристально глянула на перстень и неуверенно протянула:
- Начинаю вспоминать, откуда этот подарок... Неужели Отродье пакостит? Тогда всё возможно!
- Ты о чём?
- Потом объясню. Бежим в посёлок – нужно что-то предпринять. Я почти уверена - нас нашли!
- А наши на охоте и в море... – с сожалением говорил Серафим, следуя за Дианой: взявшись за руки, они уже бежали к посёлку.
Естественно, с лодки их давно заметили. Бородатый даже пытался что-то кричать и махать рукой. Но парочка исчезла за барханами...

Посёлок оказался полупустым. Даже Секеша куда-то запропастилась. Обычно она сидела возле пёстрой кучи плодов, травы, других даров леса, чистила и перебирала их. Возле столба с божком стайка малолетних детей играла в догонялки, а две древние старухи тихо сидели в тени пальмы. Молодые понимали, что времени в обрез. Найти этот посёлок для нежданных гостей не составит труда: проторенная дорожка была лучшим указателем.
Серафим заскочил в хижину, где поселили Илью, и порылся в его вещах, надеясь найти пистолеты. На месте их не оказалось, очевидно телохранитель куда-то припрятал оружие от посторонних глаз. Напряжение нарастало!...
- Может мы зря суетимся? – робко, с заметной дрожью в голосе предположила Диана.
- Может... Но подготовиться к встрече не помешает! Давай-ка спрячемся в том перелеске, - нашёлся побледневший Серафим, указывая на маленькую рощицу из молодых кипарисов с кустарниками, уткнувшуюся в посёлок слева, - и понаблюдаем. И своих предупредить оттуда будет легче.
Девушка согласно кивнула головой, и они устремились к месту укрытия. Только расположились, как на дорожке показалась цепочка уже знакомых людей. Впереди довольно скоро шёл бородатый. Было видно, что ему нелегко даётся быстрый темп ходьбы – капли пота густо усеяли его лицо - но он старался. За ним пружинящей, лёгкой походкой, с автоматами наизготовку, следовали остальные трое. Когда они подошли к столбу, можно было всех легко разглядеть и сомнения исчезли окончательно – каким-то чудом преследователи разыскали своих беглецов. По спине у Серафима заструился холодный ручеек...

- Я же говорил, что это были они, шеф! – оглядываясь вокруг и угрожающе водя дулом автомата, процедил сквозь зубы крепыш. – Засекли нас и умотались... Тут только дети и старухи. Хотя можно и пошманать хибары! Но... бесполезно это... – он перевёл взгляд на горы, лес. – Ушли в джунгли, сволочи! Что там твой маяк нам указывает?
Седовласый Асмодей задумчиво осмотрел посёлок, перевёл взгляд на палец с перстнем: камешек отсвечивал жёлтыми бликами.
- Рядом она где-то...
Он поводил рукой из стороны в сторону. При этом цвет камешка менялся. В направлении леса сверкнул красноватым оттенком.
- Ты прав, Борис, - они ушли в ту сторону. – Роман Витальевич указал на перелесок. – И найти их там, наверное, будет не просто...
- Могут и по мозгам надавать! Где-то должен быть и её мордоворот-охранник. При последней встрече он показал, что кулаками махать и пистолетом пулять умеет, - злобно сплюнул Борис. – Не повезло нам: кто ж его думал, что сразу натолкнёмся на дичь!
Среди прибывших наступила напряжённая пауза. Дети уже давно прекратили свои игры и попрятались. Только старухи продолжали безучастно перебирать камешки и ракушки, собирая примитивные ожерелья. Очевидно, они были так стары, что уже и не слышали, и не замечали ничего вокруг.
Наняв по рекомендации старого, опытного рецидивиста-уголовника, этих бандитов во главе с неким Борисом, по кличке Хват, Асмодей не стал с ними делиться, что охотиться будут за клонированным сатаной. Ещё и двуликим! Тягаться с самим дьяволом не каждый захочет, даже за большие деньги. Бандиты уже получили солидную половину. Со второй, как и водится в таких случаях, договорились расплатиться после успешного завершения дела.
Амодей предполагал, что будут шероховатости, непредсказуемые осложнения с Демоной: не знал он полностью её способностей, мог только догадываться. Но что так всё усложнится, растянется во времени, потребует дополнительных расходов – не рассчитывал... Казалось тогда, в столице, спланировали и подготовились настолько основательно, что исключались всякие неожиданности. Но... Демона со своим мужским двойником (как полагал Асмодей) Серафимом сумела увернуться и уйти. Да ещё и улететь на этот затерянный в Средиземном море остров! Выручило колечко Отродья сатанинского...
И, вот, они снова нашли Демону с Серафимом, и... опять неувязка! Асмодей скрипнул зубами...
Со стороны моря послышался шум. Бандиты напряглись, как по команде развернулись и схватились за автоматы. Асмодей скомандовал:
- Спрячемся в кустах. Вероятно кто-то возвращается в посёлок. Возможно, рыбаки или охотники. Рыба, зверь – здесь основная еда... наверняка... Потом будет видно...

Тем временем шум нарастал, и вскоре в посёлок вошли, громко и возбуждённо переговариваясь, рыбаки. Они несли попарно кошёлки, в которых мелькали извивающиеся и подпрыгивающие рыбины. Глаза у них блестели усталостью и удовлетворением: лов был удачным. Замыкали группу Чудик и Секеша. Шут нёс в руках рыбацкие снасти –  сетки, сделанные из высушенных стеблей особых трав – и пытался веселить свою пассию. Та шла сбоку, заглядывала в глаза клоуну и смущённо, растерянно улыбалась.
- Жаль, что ты ещё не соображаешь по-нашему! – хмурил лоб и потешно водил носом Чудик. – Я бы тебе поведал и показал, что такое любовь старого артиста... Ну, да ладно...
И он замолчал – перед ним, словно из-под земли, вырос Борис с автоматом. Чудик узнал наглого крепыша и на миг потерял дар речи... В голове вихрем пронеслось - их и на этом затерянном острове отыскали! Как такое могло случиться?... Шут замотал головой, словно пытаясь освободиться от миража, или иллюзии. “Перегрелся что ли?” – мелькнуло у него, когда знакомый голос прогудел издевательски:
- Замлел что ли, кореш? Дуба давать не надо – твоя клоунская морда нам ещё пригодится! Шеф! – обернулся бандит к кустам. – Это мурло из её свиты. Счас мы из него вытянем кое-что полезное. Да и как наживка не помешает, кумекаю я...
Чудик с трудом приходил в себя. Секеша растерянно осталась в стороне. Её место заняли бандиты. Подошёл и Асмодей.
- Не пугайся... – миролюбиво сказал он. – Мы  никого не тронем. Он шутит... Нам нужна Демона Фатум и её друг Серафим. У меня к ним важное дело... – решил схитрить Роман Витальевич. – Не совсем понятно, зачем они убегают от меня и моих парней? Мне они нужны по чрезвычайно серьёзному вопросу! Он касается жизни или смерти небезразличных для них людей! Вы должны нам помочь с ними встретиться. Объясните наши дружелюбные, благие намерения...
Подбирая нужные, убедительные слова, Роман Витальевич спонтанно набрасывал план, как использовать этого смешного человечка в своих целях. В подсознании мелькало, что нехорошо обманывать, не по-христиански это, но общение с бандитами и давление маниакальной идеи, похоже, сказывались...
Чудик уже оклемался. Мирный, рассудительный тон солидного человека с бородой успокоил. Шут забегал глазками, шмыгнул носом, оглянулся на встревоженную Секешу и сказал:
- Дык, господа дорогие, вы бы сразу дали знать... а то мы чой-то не того... недопетрили... А я завсегда готов!
Борис, который молча, настороженно, слушал этот диалог, прервал шефа:
- Хозяин! Давай-ка отойдём в сторонку. Базар есть...
Асмодей прислушивался к советам Бориса, хотя его воровская лексика коробила. Они отошли к кустам.
- Я понял твой план, - зашептал бандит, - но, боюсь, не сложится он. Не поверит нам эта... Демона. При последней встрече крутовато поговорили! Теперь расколет нас как цуциков...
- Ну, почему, - не  согласился Асмодей, - сделаем вид, что тогда вышла накладка, нестыковка... Мы просто не поняли друг друга... Теперь можно спокойно всё обсудить...
- С автоматами за плечами... – ехидно скривился бандит.
- Объясним, что оружие не по их душу, а на всякий непредвиденный случай. Всё-таки мы прибыли на дикий остров: а тут может произойти разное...
- А этот ненормальный корреспондент Антоша! Он же хотел (да и мы подбивали) охмурить этого... Серафима на убийство Демоны? Не... шеф, не сложится твой план. Чует моя душа! Они уже давно вычислили нас, и поменять условия игры не получится. Я предлагаю по-другому: взять этого ханурика в заложники, заодно прихватить пару детей, эту, вон, бабёнку, что возле клоуна моргает. Оставим бумагу с нашими условиями и... на катер! Там и подождём. Посмотришь, прибудут как миленькие. Они же жалостливые...
Амодей нахмурился и задумался... Во многом Борис, к сожалению, был прав: предыдущее преследование было слишком явным и жёстким. Переубедить клонов сатаны будет сложно. Хитрость и коварство заложено в их природе. Недаром так ловко уходили до сих пор. Хотя о Серафиме знал мало и плохо его представлял, но посчитал, что достаточно знать о Демоне... Однако и бандитские замашки с заложниками, тем более с участием детей, христолюбивого Романа Витальевича не прельщали, да и результат не гарантировался. Сомнительно, что дьявольские души склонны к сантиментам и жалости. Но как же быть?...
- Видишь ли... – нахмурился Асмодей. – Можешь мне поверить на слово, потому как долго объяснять, но Демона по идее не должна страдать благородством. Ей глубоко плевать и на этого замухрышку, и на чужих детей, и тем более на женщин. Так что заложники не помогут...
- Ты чё, шеф, не договариваешь? Она чё - не человек? Быть такого не может! Вроде девка как девка...
- Всё может быть, всё! – поспешно ответил Асмодей, облизывая высохшие губы.
- Ну если так... – обмяк бандит, усиленно о чём-то соображая. – Тогда я пас... Хотя предупреждать надо заранее, так ведь и влипнуть можно зазря!
Роман Витальевич понял, что сболтнул лишнее и пошёл на попятную.
- Давай наши идеи объединим вместе. И не пугайся: люди они, люди, как все мы. Едят, пьют, страдают, умирают...
Борис недоверчиво поводил глазами, пожал плечами, после чего они уже предметнее обсудили свои действия...

Вдвоём подошли к Чудику, который давно уже жестами показал своим товарищам-рыбакам, что у него всё в порядке. Бояться вновь прибывших белых людей не стоит, и он сейчас подойдёт. Только Секеша оставалась с встревоженным лицом и не уходила.
- В общем будем считать, что мы договорились, - подошёл к шуту Асмодей и положил ему на плечо руку, стараясь казаться как можно миролюбивей. – Ты отыскиваешь своих приятелей, объясняешь им, что цели у нас самые благие, и приводишь к нам. Но на всякий случай, пойми, пожалуйста, меня правильно, только на всякий случай... – Асмодей слегка замялся и за него продолжил Борис-Хват:
- Вот эта девка! – он указал на Секешу, - И вон те детки, что торчат возле крайней хибары, останутся как залог твоей порядочности. Ты нас, кореш, не кинешь и мы их не тронем! Но...
Бандита горячо перебил Роман Витальевич:
- К сожалению, таковы правила игры в нашем неспокойном мире, так что ты...
- Всё понял! – манерно округлил глаза и шмыгнул носом Чудик. – Страховка она и в Африке – страховка, тем более под куполом. Номер отработаю в лучшем стиле артиста свободного циркового жанра!
Чудик вёл себя раскованно, только в глубине глаз проскакивала напряжённая мысль...  Далее они обговорили детали. Шуту подсказали направление, в котором скрылась молодая парочка. Договорились ждать здесь, возле посёлка.
Шут вразвалку, но споро, отнёс снасти, жестами переговорил с туземцами и отправился в сторону леса. Бандиты же загнали в одну из хижин детей и Секешу. Двоим, Хохмачу и Гномику, поручили их охранять, а Борис с шефом укрылись в кустах, что обрамляли тропинку в лес. Рыбаки с недоумением поглядывали на действия новых белых гостей, тревожно переговаривались. Но бандиты будто не замечали их. На душе у Асмодея было скверно, камешек на перстне мигал жёлтым с красноватым оттенком...


*  *  *
Диана с Серафимом прятались за низкорослым, молодым кипарисом и, как могли, наблюдали за происходящим в посёлке. В нос бил какой-то острый запах, было парко и очень хотелось пить. Оба чувствовали себя неуютно, тревожно. Часто оглядывались на лес и горы, прислушивались: в любой момент могли появиться охотники с Ильёй...
Они видели встречу преследователей с Чудиком, но разговор, естественно, не могли слышать: доносились только отдельные, неразборчивые обрывки фраз. Однако, по выражению лиц и характеру жестов, догадались, что они о чём-то договорились.
- Они его отпустили... – прошептал Серафим, сжимая руку Дианы. – К чему бы это?
- Сейчас узнаем... – тревожно протянула Диана, тут же переменилась в лице и ласково взглянула на парня. – Но с тобой я не боюсь. Не знаю, чем я конкретно этим насолила, но враги у меня были, и не мало... К сожалению... Но, что бы ни случилось, я счастлива, что встретила тебя. И ты об этом должен знать...
Серафим почувствовал как тёплая волна прокатилась по всему телу, подступила  к сердцу. Он привлёк девушку к себе и прошептал:
- Если бы ты знала, как счастлив я, что вижу и слушаю тебя, такой неповторимой и прекрасной... Я бы...
Он не договорил, так как на тропинке показался Чудик.
Шут шёл вразвалочку и что-то бурчал себе под нос. Лицо у него было необычно серьёзное. Время от времени он оборачивался, убеждаясь, что за ним никто не следует. Когда уже прошёл перелесок и стал углубляться в лес, Серафим негромко окликнул его. Чудик замедлился, оглянулся и проворно нырнул в кусты. Вскоре он уже стоял перед Дианой.
- Ребята! Какой-то рок преследует нас. Откуда эти подонки появились и как они смогли нас вычислить? Представьте, они решили что я ещё тот придурок, который поверит в их сказки. Подставить мою богиню?... Но, Секешу жаль... К ней у меня особые чувства...
Чудик скривился в плаксивой гримасе, а Серафим, выслушав спонтанные излияния товарища, попросил начать с начала и  по порядку. Клоун высморкался, сделал серьёзную мину и изложил, что от него хотели бандиты – по-другому он их уже не называл.
- Старикашка у них за главного и играет под порядочного. Но я то вижу их морды и слышу речи! Меня, сыгравшего немало подонков на сцене, в жизни не проведёшь, - горячился Чудик. – Надо дождаться Илью с охотникам и всыпать этим наглым безбилетникам по самое некуда!
- Так-то оно так... – нахмурил лоб Серафим.
“Вот для чего забросило нас сюда провидение! – подумал он горестно. – Вот оно – испытание: обрести любовь, чтобы тут же потерять. Причём так жестоко и безжалостно. Может, попытаться убедить этого бородатого, что Диана не Демона Фатум. Нет той развратной, роковой красавицы, которая толкала людей к гибельную пропасть нравственной и духовной деградации. Всё изменилось!... А вдруг у них другая причина, не та, которую имел в виду Антон? Тогда никакие доводы не помогут...”
Паузу прервала Диана. Лицо у неё покрылось румянцем, а в глазах появились твёрдость и упрямство.
- Я всегда верила в свою звезду... Не могу согласиться со смертью. Ведь жизнь – она бесконечна. Наша душа не умирает...
- Та о чём, Диана? – встревожился Серафим.
В голосе девушки звучало что-то отрешённое и незнакомое. Она смотрела вдаль, и глаза её укрывала лёгкая плёнка. Она говорила будто с собой, словно размышляла и убеждала себя.
- Люди бессмертны, и я в том числе...
Округлил глаза и Чудик.
- Волшебница! Дураку понятно, а не  только мне, что ты вечна, как вечна красота и любовь! Иначе все передохнем как бешеные кошки в марте. Но... зазря рисковать ни к чему... Я так мыслю... Да и скоро ребята подоспеют с Ильёй...
- Диана! Ты хочешь пойти к ним?! – пылко вскрикнул Серафим. – Но ведь Антон и они замышляли тебя...
- Дорогой мой человек! – заблестели глаза девушки.
Она обняла Серафима и припала к его груди.
- Я так долго делала не то, так много купалась в грязи, что мне нужна чистота. Я не могу позволить, чтобы из-за меня страдали, гибли невинные люди! Илья придёт, но где гарантия, что бандиты не исполнят свою угрозу?
Девушка решительно тряхнула головой, глубоко вздохнула и стала вновь той, независимой, царственной повелительницей, которой была прежде. Она уже твёрдо, с потемневшим взглядом сказала, отстраняясь от Серафима:
- Я иду – это моё окончательное слово!
- Тогда и я с тобой! – порывисто схватил её за руку Серафим.
- Значит идём вместе... – потерянным тоном подвёл итог своеобразной дискуссии Чудик. – Помирать так с шуткой, а жить так не тужить!
Взбудораженные принятым опасным решением, они дружно вышли из лесного укрытия. Всё так же светило солнце, пели птички и перекликались где-то обезьяны. С юга доносился шум морского прибоя и крики чаек. Ветер утих...

Глава 7. Катастрофа.

Больше всех поразился приходу троицы Асмодей. То, что клоны так запросто согласились на его условия, поставило перед ним непростые, тревожные вопросы. Клоны сатаны не могли так поступить в принципе! Рисковать собой? Вряд ли... Поддались на хитрость?... Может быть... А если это подвох и его ждёт нечто непредвиденное, наверняка опасное?...
Хват же расплылся в кривой ухмылке и еле сдержался, чтобы не потереть руки от удовлетворения. Ему порядком поднадоела эта охота. Если бы не большие деньги, давно бы бросил это хлопотное занятие.
- Вишь, шеф, я оказался прав. Готовь капусту! В смысле чек.
Бандит недвусмысленно повёл оружием в сторону подошедших.
- Хорошо, если так... – озадаченно ответил Асмодей, всматриваясь в Демону-Диану и Серафима.
На него внезапно нахлынуло волнение, даже стало трудно дышать: неужели это те самые клоны, на которых он так много потратил сил, времени, денег и так трагично ошибся в своих расчётах и надеждах. Всему виной Антоний, это он проявил самостоятельность, не захотел рассказать правду, что произошло в соборе, тогда... Подсказал старец Иона и та гнусность и растленность, что захлестнула страну и весь Мир! Только сатанинские пришельцы могли сотворить такое. И как ловко маскируются – никогда не подумаешь, что эта с открытым, бесхитростным взглядом, невероятно красивая девушка несёт на Землю погибель. А этот, прихрамывающий парень, с длинными волосами, короткой бородкой и добрыми, проникновенными глазами – всего лишь мужская копия сатанинского посланца. Ещё и под святого рядится своим видом! Такими мыслями пытался настроить себя Асмодей, выискивая оправдание и обоснование того ужасного, что он замыслил. По-прежнему непреклонно считал – уничтожение клонов снимет с него грех и поможет людям стать лучше!... Но на душе было неспокойно...
По знаку Бориса бандиты оставили хижину с заложниками и окружили пришедшую троицу.
- А перстенёк твой, шеф, аж заливается красным! Знать наши это зверюшки! – продолжал злорадствовать Хват. – Чек когда выдашь: до того или после? – нетерпеливо повёл дулом автомата бандит.
Его подельники одобрительно ухмыльнулись.
Машинально Диана глянула на свой палец с перстнем и только сейчас ощутила сильное жжение. В её глазах проскочило недоумение, а потом возмущение. Как это она не догадалась, что этот перстень, подаренный Отродьем, и наводил преследователей на её след! А ведь мелькало подозрение... Диана лихорадочно стянула перстень с пальца и с отвращением выкинула  вон, подальше! “Жаль, что поздно...”, - успела подумать.
- Не спеши... – неожиданно охрипшим голосом ответил Борису Асмодей. – У меня есть вопросы...
- Только быстрей, хозяин! Не забывай, что где-то шастает охрана. Как бы прокол не случился! Такие дела надо делать быстро и сматываться шустро от возможных проблем. Предлагаю забрать их на катер: там и побазаришь, там и закончим. Кстати, с бабёнкой спешить точно не стоит... – бандит демонстративно облизнулся, как похотливое животное.
- На катер... Может ты и прав...
- Никуда мы не пойдём! – неожиданно выступил вперёд Серафим.
Он уже освоился в опасной обстановке и собрался защищать Диану до конца. Интуитивно уловил, что старик не из этой банды и в чём-то сомневается. Значит, с ним можно и нужно прояснить ситуацию. Тогда есть шанс уладить возможное недоразумение. Этот бородач ведь не знает, что Диана уже не Демона, а, может, ею никогда и не была...
- Вершить суд легко, если есть доказательства, если уверен на все сто в своей правоте. Но ведь у вас, отец... не знаю, как по имени...
- Роман...
- ...отец Роман, таких доказательств и уверенности нет! Не так ли?...
- Может... Но... как знать!
Волна сомнений, разрастаясь, действительно захватывала Асмодея. Не так он себе представлял клонов сатанинских, глаза не такими. То, что хитрыми, злобными и коварными должны быть по сути, не сомневался, но глаза... Не могут у этих выродков быть такие живые, с переливами противоречивых чувств, человеческие глаза! Асмодей был в тупике... Неужели он и Иона-прорицатель ошиблись? Но ведь Антон! Он-то собрал достаточно материала на Демону Фатум! Он не мог ошибиться!... А перстень на руке девушки, как и предрекал сатанинский помощник?...
- Значит, есть предмет для переговоров! – воодушевился Серафим, прерывая заминку.
- Тогда давайте уточним, - согласился Асмодей, вызвав явное недовольство Хвата. – Вас, девушка, зовут Демона Фатум. Это вымышленное, а настоящее имя Диана, приёмная дочь певца Снегирёва? Так!
Диана утвердительно кивнула головой. Хотела что-то добавить, но Роман Витальевич не останавливался:
- Ты - Серафим Алтарёв, приёмный сын Григория Алтарёва, учился в детдоме?...
Серафим с удивлённым видом качнул головой: осведомлённость этого старика его озадачила.
- Вот видите, всё сходится... Не ваша вина, что много лет назад, я попытался клонировать из мощей святого, живого человека. Хотелось возродить, вернуть в его лице и душе то истинно христианское, что потеряли за тысячелетия... Собирался возродить учение, утерянное, искажённое проходимцами и просто врагами Христа... Но подвёл исполнитель: провидение подкинуло ему сатанинские кусочки кожи, а не  святые! Когда вы родились, то оно, сатанинское, похитило вас, дабы направить нам путь дьявола на Земле, исполнять его волю. Я долго ждал... Моя цель – уничтожить вас, как посланников сатаны, и прекратить вакханалию духовного обнищания и самоуничтожения!
Даже бандиты оторопели от мистических откровений и горячей речи заказчика. Диана слушала с бьющимся сердцем: неужели – она и Серафим клоны? Кое-что совпадало с тем, как она провела детство и потом встала на путь “Мессии”. Что-то становилось понятным в потустороннем общении с Отродьем сатанинским. Но почему теперь стала другой? Какая она посланница сатаны, дьявола?... Ну, было... похожее. Однако, теперь она изменилась... Девушка невольно обернулась в сторону Серафима. Тот стоял белый, с  твёрдо сжатыми губами. В голове проносился вихрь мыслей.
- Не всё сходится в вашем рассказе... – выдавил он с усилием. – Сатане чуждо всё человеческое и прежде всего... любовь... Мы же любим с Дианой друг друга. Кроме того, именно она предложила выйти к вам, чтобы не подвергать опасности чужих ей, но... людей! На такое сатанинские пособники не способны! – голос парня крепчал. – Вы в чём-то ошиблись, отец Роман, подумайте... В уверены, что мы те самые клоны, о которых Вы упомянули!...
***Оживился и Чудик. Он хотел добавить своё, но снова вмешался Хват:
- Хозяин! Ты что-то слишком сложное наплёл, да и не наше это дело: кто тут кого родил и кого любит. Может ты выдашь нам чек на вторую половину за проделанную работу и разбирайся дальше сам. А мы пойдём отдыхать: и так цельный день на ногах, а? Хошь убивай, хошь милуй, мы свою работу сделали - обоих нашли!
Амодей непонимающе посмотрел на бандита, потом будто очнулся. Достал из заднего кармана брюк чековую книжку и маленькую шариковую ручку. Лихорадочно нашёл нужный листок, что-то вписал туда и размашисто расписался. Оторвал листок и протянул его Хвату. Тот внимательно изучил бумажку, удовлетворённо хмыкнул и положил в нагрудный карман куртки.
Пока длилась эта пауза, Роман Витальевич обдумывал сказанное Серафимом... Неужели человеческая сущность, вечное, неистребимое стремление к любви способны даже сатану одолеть? Получается, чтобы в этом убедиться, он невольно провёл этот невероятный эксперимент! Может, всё получилось удачнее, чем изначально задумывалось в идее клонирования святого? Вот он пример - что делает любовь! Не христианское ли это начало начал! Не самая ли суть учения великого подвижника и мученика?
Амодей от волнения почувствовал слабость в теле и жар в висках. Хотел продолжить разговор с Серафимом, но... раздались выстрелы! Резкая боль пронзила грудь и сердце! Перед глазами пошли красные круги... Падая, он через розовую пелену увидел искажённое злобой лицо Хвата, дёргающийся в его руках автомат, и услышал несущийся уже издалека  неистовый крик:
- Забодал ты, дедуля, своим благородством! Пора и на покой!
Такой резкий, кровавый поворот даже напарников бандита застал врасплох. Они ошалело смотрели на своего главаря и не знали, что им делать. Спонтанно задёргались, засуетились, боясь попасть под пули.
- Что уставились? – заорал он на них, когда Асмодей уже распластался в луже крови. – Бабу оставим на потеху, а этих в расход! Впрочем, слиняейте в сторону, я сам порезвлюсь!
Подельники поспешно отбежали, освобождая простор Хвату. Серафим не раздумывая встал перед Дианой и закричал Чудику:
- Беги! Тебя это животное не должно тронуть. А мы...
- Гном, Хохмач! – перекричал его Хват. – Оттяните этого чокнутого от девки. Счас я его пощекочу!
Бандиты кинулись к Серафиму, схватили за руки и повалили. Затем протащили по земле и отскочили в сторону. Хват передёрнул затвор автомата. Но, прежде чем он нажал на спуск, Чудик кинулся перед Серафимом, прикрывая его. В это раз бандит не стал мешкать. Короткая очередь прошлась по шуту, оставив на его голом теле полосу рваных, кровавых пятен. Чудик вздрогнул, изогнулся назад, словно пытаясь вдохнуть, и упал на спину. Хват оскалился по-звериному и навёл дуло на встающего с земли Серафима...
Одиночный выстрел прозвучал естественно для разыгрывающейся драмы, хотя и не был похож на автоматный. Голова Хвата резко покачнулась, как от удара, и украсилась красным пятном на виске. Он  широко раскрыл глаза, в которых успело проскочить удивление, плетьми опустил руки с оружием и раскорячился на землю в неестественной позе. Гномик в ужасе развернулся, пытаясь выстрелить наугад, но в его спине уже торчало копьё. Он охнул, лицо исказилось, и бандит плавно, будто нехотя, завалился на бок. Он уже не видел, как рядом с хрипами, пуская кровавую пену, корчился в предсмертных судорогах Хохмач. Из-за хижин выбегали Илья с охотниками. В руке у телохранителя матово отсвечивал сталью пистолет, а туземцы воинственно размахивали копьями.
Кровавая развязка свершилась...
Диана с раскрытыми от ужаса глазами всё это время стояла, как завороженная, онемевшая и потерявшая чувство реальности. Ей казалось, что она видит дурной сон, который затянулся и никак не кончается. Девушка не могла ни двигаться, ни кричать, ни  рыдать – всё в ней окаменело...
В чувство привёл голос Серафима. Он бледный, разгорячённый подбежал к ней и пылко обнял:
- Тебя не задело?...
- Ты как? – выдохнула она и вдруг расплакалась, уткнувшись лицом в его грудь.
Серафим погладил её голову:
- Похоже кончилось... и теперь нам ничто не угрожает... Мы всегда будем вместе...
Он ещё говорил ей утешительные и ласковые слова, когда за плечо тронул Илья.
- Нам надо торопиться... Чудика схоронить бы...

Они угрюмо, кто с тоской, кто со слезами, стояли вокруг тела клоуна. Только Секеша опустилась на колени, положила голову на его грудь и вздрагивала в тихом плаче, что-то своё приговаривая. Шут уже вытянулся, лицо разгладилось и еле заметно... улыбалось. Нос его казался длиннее и тоньше, чем при жизни, а уши ещё лопушистее. У Дианы  появилось ощущение, что он не умер, а только играет. Вот сейчас поднимется, сделает комическую гримасу и расскажет очередную байку из своей непутёвой жизни. Но... время шло, а артист  оставался неподвижен...
- Надвигается потоп... – нагнулся к Серафиму Илья. – Кокомба наказал поторопиться...
- Потоп? – услышала и подняла заплаканные глаза Диана. – Всё к одному...
Сам вождь скромно стоял за спинами островитян и тревожно хмурился, иногда делая знаки телохранителю. Друг друга они уже понимали хорошо. И как по команде все зашевелились.
Только сейчас, приходя в себя, возвращаясь к действительности, Серафим стал различать нарастающий шум со стороны моря. Да и небо уже давно потемнело, укрывшись серой дымкой, через которую кровавым, расплывчатым пятном просматривался диск солнца. Серафим инстинктивно обернулся к столбу и взглянул на божка. Показалось, что в его потемневшем облике добавилось суровости,  появились новые борозды на лбу, а губы сжались в тревоге...
Тела Асмодея и бандитов оттащили за посёлок в мусорную яму, а Чудика Кокомба предложил взять с собой и схоронить на вершине горы. Его предложение приняли с пониманием: время поджимало. Секеша с признательностью, проникновенно потрясла руку вождя и в меру сил помогла соорудить носилки, а потом положить  тело своего белого поклонника...
Спешили не напрасно. Когда уже выстроились в колонну и тронулись в путь - показалась вода! Она неумолимо прибывала, заполняя все ямочки, впадины и углубления; охватывая деревья, кусты, хижины. Как мифическое живое существо, стихия набрасывалась на всё, встреченное на пути, и безжалостно заглатывала свои жертвы. Люди со страхом озирались и уже почти бежали, неся детей и скромный скарб. А рокот за ними нарастал, грозя догнать и поглотить! Лес давно ошалело гудел, кричал и стонал. Небо совсем потемнело. Лишь на столбе, вокруг которого уже бурлила вода, божок будто посветлел и слегка кивнул вслед уходящим...

Шли долго, казалось бесконечно, но усталости никто не показывал. Подстёгивало, придавало дополнительные силы чувство надвигающейся опасности.
Вершина появилась неожиданно – подъём закончился, лес поредел, и перед путниками предстала прогалина, усыпанная камешками и ракушником. Кое-где пестрели островки реденькой травы. Деревья стали мельче, некоторые вообще казались карликами. Заметно похолодало. Задул влажный ветер.
Отсюда с высоты хорошо было видно, как остров заполнялся водой. И было неясно: то ли его заливает гигантская волна, то ли он опускается вниз. Какой-то гул был слышен, но земля под ногами не двигалась, во всяком случае это не ощущалось.
Хоронили Чудика по местному обряду. Вместо гроба использовали носилки, которые дополнительно украсили листьями, травой и цветами. Голову шута укрыли серым узким листом, а руки положили вдоль тела. Распалили костёр и с горящими палками устроили прощальный танец вокруг усопшего. Секеша уже не плакала, а с отрешённым лицом покорно участвовала в укороченной траурной церемонии.
Белые люди расположились в стороне и наблюдали. Диана уже пришла в себя. Только горестные складки на переносице и морщинки у краешка губ отражали её состояние. По обычаю островитян, мёртвых не хоронили в могиле, а сжигали. Пепел развеивали над морем. Но, Диана настояла, чтобы тело упокоилось в земле. Туземный обычай ей показался варварским. Серафим с Ильёй торопливо вырыли неглубокую яму, где и нашёл свой покой неугомонный артист “свободного жанра”...
Уже во время своеобразных поминок усилился гул. Он надвигался со всех сторон и из-под земли тоже. Стала мелко подрагивать почва под ногами. Туземцы забеспокоились, поспешно закончили с едой. Дружно встали на колени, повернулись к востоку и начали молиться.
А шум усиливался! Серафим с Дианой нашли самое высокое место – голый каменистый холмик, чтобы лучше видеть пространство вокруг горы, - и с ужасом обнаружили, что вода уже подступает к самой вершине! Илья ещё раньше понял, что надвигается катастрофа. Он подыскивал подходящие палки и ветки, с целью изготовить плот. Молодые же восприняли надвигающуюся опасность по-своему.
На холмике они встали друг против друга, взялись за руки и повели свой прощальный разговор. Уже знали точно, что им не выжить. Дьявольское провидение неумолимо осуществляло свой смертельный замысел – в этом они были единодушны. Оба спешили сказать друг другу самое главное, важное, недосказанное в горячке и волнении последних дней.
Растворяясь в печальных глазах Дианы, Серафим ощущал, как чувство опасности, неизбежности смерти слабеет и тускнеет, отодвигается в сторону... Для него не это стало главным!
- Со школьных лет я чувствовал в себе необычные способности! – страстно заговорил он, не сводя глаз с девушки. – Думал, как мне их использовать? А оказалось, что мне нужна была ты! В тебе моё призвание, в любви... Она вдохновляет меня... Вселяет чувство бессмертия... И уйдём мы вместе... на небо. Там и останемся в вечности...
- Да, Серафим. Если бы мы не встретились, моя жизнь была бы иной, совсем иной... Там доставало всего, что желает женщина: масса поклонников, слава, богатство, буйство страстей! Но это оказалось не по мне. Быстро приелось, притёрлось. Захотелось уйти, улететь, забыться...  Соприкоснуться с настоящим... И только ты...
Они разговаривали, как, наверное, воркуют влюблённые голуби, и не замечали, что вода уже подошла к холму, что Илья стоит по пояс в воде и с отчаянием держит в руках так и неиспользованные деревяшки. Туземцы собрались в круг с плачущими детьми на плечах и уже не молились, а скорбно молчали, готовясь достойно принять неизбежное...
Потом пошли крики, вопли ужаса, плач детей...
- Я люблю тебя... – шёпотом сказал Серафим, ощущая как вода уже холодит колени.
Диана согласно покачала головой, не сводя глаз с возлюбленного. Она всеми силами пыталась сосредоточиться на этом последнем мгновении...
Они обнялись и ласково прижались. Серафим чувствовал как всё его существо наполняется всепоглощающей нежностью. Он ещё крепче обнял девушку, сливаясь с трепетом её отзывчивого тела. Вода поднялась до плеч... Влюблённые слегка отстранились, потом приблизившись и застыли в долгом, прощальном поцелуе...
И тут!...
Резко потемнело, а потом сверкнуло. Раздался громовой раскат! Вода заколыхалась и пошла волнами, а потом начала резко спадать. Небо ещё больше потемнело, и опять с треском вспыхнула молния, яркими зигзагами пронзив темноту.
Стало светлеть!...
Послышались радостные крики, рыдания, кто-то снова стал молиться. Илья, оглянувшись, обессилено опустил руки, бросил последнюю ветку и устало присел на корточки. Лужа под его ноками стремительно уменьшалась...
Вода уходила так быстро, что на земле, в траве, кустах остались барахтающиеся рыбёшки, медузы... Дети, позабыв про недавний ужас, с восторженными воплями бросились собирать нежданные дары моря, а взрослые бурно продолжали выражать свои эмоции.
И вдруг туземцы  смолкли и повернулись туда, где стояли влюблённые... На их месте сверкало и переливалось всеми цветами радуги пёстрое сияние. Потом оно потускнело и превратилось в два белых облачка, которые медленно, не отрываясь друг от друга, стали подниматься ввысь...
Люди упали на колени и вновь стали страстно молиться. Дети замерли... Только Кокомба остался на ногах. Он горестно качал головой, словно говоря: “предупреждал же...”, и блестел глазами полными слёз. Илья с трудом воспринимал происшедшее и растерянно, в недоумении пожимал плечами. В голове у него гудело, а на тело навалилась невероятная усталость...
Когда облака растворились в небесной синеве, вспыхнуло солнце! Лес, горы, море воспрянули и заиграли неповторимыми красками жизни...

Эпилог.

Осень выдалась пышная и тихая... Это была пора, когда холода и дожди только надвигались, и у природы оставалось время сменить свой летний наряд не торопясь. Изобилие красок радовало глаз и сердце даже самого угрюмого человека. Но, похоже, не этого с обличьем, напоминающим жёлтоглазого козла-перестарка с редкой седой бородкой и помятой шляпой на узкой голове.
Старик одиноко сидел в маленьком ресторанчике, какие обычно ютятся на окраинах больших городов. Час пик ещё не наступил и в зале было пусто. На столе перед странным посетителем стоял заполненный до половины графин, в котором обычно подают водку, и гранёный стакан, какой уже не встретишь нигде, разве что в музеях эпохи сталинизма. Закуска отсутствовала. Старик только что опустошил стакан, после чего долго кривился и моргал редкими белесыми веками. Придя в себя, мутным взором уставился в одну точку противоположной стены и беззвучно зашевелил ртом, будто заговорил с кем-то невидимым. Периодически на его синих, сморщенных губах играла злорадная ухмылка...
Двое официантов - один совсем молоденький, худенький; другой постарше, упитанный, с наметившейся плешиной – стояли возле стойки бара, поглядывали на оригинального старца и тихо переговаривались.
- Сидит с утра, пришёл со своим стаканом, регулярно опрокидывает его не глядя – и хоть бы хны! – поражался плешивый.
- Так и закуски же нет! Даже не занюхивает! – водил глазами молодой.
- Заметь... – совсем перешёл на шёпот первый, - я как принёс ему половину стекляшки, так она целёхонькая и стоит. Доливает незаметно, вражина... Я специально наблюдал полчаса: натурально наливает полный стаканяку и вламывает в один присест! Гляжу – а графин опять с водкой! Когда, гад, доливает, никак не могу засечь! Чудеса с этим козлом...
- Быть такого не может! – изумился молодой. – Может он и не пьёт вовсе?...
- А ты понаблюдай... Можешь сходить попробовать, чего он там потребляет... – ехидно хихикнул плешивый. – Может, воду!
- А что – это мысль! – взбодрился молодой, поправил фартук и направился к старику.
Тот как раз налил очередной стакан, почмокал синими губами и залихватски выпил. Пошмыгал носом и снова уставился в стену. Тут и подоспел молодой официант.
- Извините, пожалуйста, не желаете чего ещё? – расплылся в угодливой улыбке паренёк, и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Я вам заменю посуду... извините...
Старик поднял свои жёлтые кружки и свирепо уставился на парня. Тому стало не по себе. Он торопливо схватил графин, который по-прежнему плескался половиной, и поспешил ретироваться. Плешивый уже приготовил другой такой же графин с водкой и поставил его перед козлообразным. После чего обстановка разрядилась и вернулась в своё прежнее русло. Старик, не обращая внимание на суету вокруг своей персоны, опять тупо смотрел в одну точку, а парни незаметно опробовали содержимое графина – там была водка! Оба долго смотрели друг на друга в полном недоумении. Их немой диалог прервал голос хозяина ресторанчика. После чего они на время исчезли...
- Празднуешь? – из воздуха материализовался другой старик, в белой накидке, с аккуратной седой бородкой и проникновенными, добрыми глазами.
Он пододвинул стул, удобно уселся и пристально посмотрел на Отродье сатанинское. Помощник сатаны искривился в подобии улыбки, потом сплюнул и проскрипел:
- А то как же! Удачное дельце не грех и обмыть. Говорил же твоему горбатенькому святоше: окстись, отступись от этой беспутной бабы, сгубит она тебя ни за понюшку табаку... Нет... любовь, вишь ли, заела. Ну, вот, и получи... маленькую неприятность! - Отродье сверкнул единственным зубом и ехидно захихикал. – А мы, с Сатаной, будем делать новый заход, коль не склеилось в энтот раз...
Старик ангел усмехнулся.
- Ничего у вас не получится... Люди на Земле меняются быстрее, чем вам выродкам хочется. Серафима жаль конечно...
- А чего же ты не предупредил хромого, чтобы с Демоной полегче был, а? Ведь они же вместе, как порох и спичка, как атомные половинки в бомбе!
- Не понять тебе... Думал я над этим... Но... по-другому не выходило, к сожалению... Для святой души лучше смерть с любовью, чем жизнь с ненавистью. Впрочем, для них смерть – понятие условное, к счастью. А ты, пакостник, постарел... спиваешься...
Отродье почернел, потом побледнел и злобно заблеял.
- А ты, ангелочек бескрылый, не майся моими заботами! Сатана от своего никогда не отступится, пока силы есть и жажда людишек приструнить. Они, кстати, никуда от нас не денутся и ты это не хуже меня знаешь... – Отродье настырно выпучил свои глазёнки-кружки. – Натура людская требует наших, дьявольских услуг, так как от одних ваших, богоугодных, закиснут людишки и загнуться в благочестии и добре, как в зацветшем болоте!
Старик ангел, укоризненно покачал головой:
- В чём-то ты прав: мы ведь с тобой две крайности, как свет и тьма, которые ходят рядышком. Но  люди на то и люди, чтобы тьму преодолевать, делать иной, даже полезной. И вам, сатанистам, никак не понять, что человечество меняется по сути, а вы всё действуете по старинке, как и тысячи лет назад. Только маски и одежду меняете! Да словесами завлекательными смущаете. А приёмы и методы те же... Вот и проигрываете всегда... Тело захотели поставить впереди души! А ведь душа – это  любовь! Тело же только помогает ей, подыгрывает как в песне лира... И как ни крути - по-другому не будет никогда, пока человек остаётся человеком. Конечно, если  его снова в животное оборотить... тогда может...
Ангел с грустью задумался...
Отродье же поспешно налил стакан и залпом выпил. Глаза у него побелели, потом вообще обесцветились, а затем  стали ядовито желтеть. Облизнувшись, козлобородый поднял вверх свой корявый волосатый палец и проблеял:
- Ага! Попался! – утробно икнув, он возбуждённо заёрзал на стуле: - Признаёшь скотское в человеке! То-то же... Промашку я дал с этой... Демоной. И вправду любовь подвела. Но ничего... На небеси им теперь долго ещё маяться, а проруха бывает и на старуху. Вот выпью свою бочку, оклемаюсь и... за работу!...
Ангел поднялся, поправил накидку и снисходительно взглянул на сатанинского помощника:
- Ну, что ж! Потягаемся ещё разок, а потом ещё... И так вечно и беспрестанно во времени и пространстве, бесконечных как и жизнь, и Вселенная её порождающая...
Отродье насупился, хотел что-то возразить, но в горле захрипело, забулькало, и он натужно закашлялся. Его оппонент безнадёжно махнул рукой и растворился в воздухе...
Когда официанты вернулись в зал, они не застали странного старика. На столе одиноко стоял наполовину заполненный графин. Из-под него выглядывала зелёная купюра. Плешивый осторожно подошёл к столу, аккуратно вытащил стодолларовую бумажку, потёр её пальцами и стал рассматривать на свет. Потом оторопело уставился на молодого. Тот пожал плечами...
А за окном наступал вечер. Шаловливые солнечные лучи играли красками осени, наслаждаясь их бесчисленными оттенками. На юг тёмными, краплёными тучами тянулись стаи птиц. Озабоченные люди, поёживаясь от осенней прохлады, спешили по своим обыденным делам.
Жизнь продолжалась...

20.04.08 года.