Рэкетир. Рассказ

       (Иронический рассказ)

Саньку Смурого провожали в город на ПМЖ (постоянное место
жительства). Плохого в таком решении ничего не было, будто бы.
Но основные, глубинные его причины далеко не радовали: колхоз
развалился, зачатое на его обломках товарищество сельских
производителей так и не вышло из бумажного состояния, а
фермерство не светило, даже тускло, ввиду отсутствия средств,
финансовых, технических и, главное, предмета труда – земли. По
телевизору и в других СМО (средствах массового одурачивания)
государство постоянно  кого-то поддерживало, кому-то выделяло,
иногда снабжало, но деревню с интригующим названием Закусово
эти благородные порывы стойко обходили стороной.
Выручало, разумеется, личное подворье с огородиком,
курами и поросёнком, иногда костлявой коровкой. Посему, когда
случалось употребить горячительный напиток, то закусяне имели,
чем закусить и даже приветить гостя. Однако для молодёжи,
особенно активной, наполненной крестьянской энергией и
силушкой, простору было маловато.
Указанное выше событие – проводы - происходило в начале
лета. Дожди, похоже, позабыли эти края, отчего трава раньше
времени пожухла, а вишни, яблони и другие “плодоносящие” уныло
поникли  ветвями. Лишь при внимательном осмотре на них можно
было заметить сморщенную вишенку или яблочко чуть большего
размера, или высохшую сливу.
Расположились за грубо сколоченным столом в старом саду,
под раскидистой яблоней, которая хоть как-то укрывала от
солнечных, разящих лучей. Помогал пережить жару случайный
ветерок-сквознячок, снующий между деревьями в вечных поисках
чего-то, человеческому уму недоступного.

      На проводы собралась вся родня: дед с бабой, отец с
матерью, дяди, тёти, племянники. Заглянул и сосед, дед Мотя.
Саньку, как жениха, посадили в центре стола и наставляли по
ходу застолья, каждый по-своему и кто как умел.
- Нас в город пущали токмо за особые заслуги! – моргая
выцветшими глазами и пытаясь повыше поднять дрожащую руку,
вспоминал дед, бывший моряк-североморец. – Бывало, выдраишь
палубу до блеска и получишь поощрение-благодарность от боцмана
перед всей командой на вечернем построении. И это ещё не
всё... – собрался сесть на своего конька старик, но был
остановлен женой:
- Про твои подвиги мы знаем! Ты бы внуку что путёвое
присоветовал и шибко рюмку не сдавливал, а то раздавишь
ненароком.
- Ты ж не даёшь разъяснить диспозицию и влезаешь не
вовремя в ход мысли, - загорячился дед.
Сосед, дед Мотя, досконально зная эту супружескую
парочку, успел перехватить инициативу:
- Нынешний город не то что при большевиках! Тогда порядок
был, а сейчас... Послушаешь радио, посмотришь телевизор, когда
ветер из Загуляево дунет и антенну поправит, так и за голову
схватишься! Кругом ворьё, киллеры какие-то, бандюги в очках с
автоматами, гулящие девки без энтого... самого... юбок. Раньше
про таких и не слышали, и не видели.
- Не пугайте парня! – вступился порозовевший отец, тепло
глянув на сына. – Его так просто не возьмёшь – вишь, какой
вымахал!
      После этой реплики выпили по второй и отдельные
наставления плавно перешли в горячую дискуссию о самых
разнообразных сторонах современной жизни, причудливо
преломленных практичной крестьянской логикой.
Потом наступил второй этап проводов, в котором собственно
про Санькин отъезд уже не вспоминали, а только пили, иногда
закусывали, пели старинные песни и даже танцевали барыню с
цыганочкой.
Санька высился над своими предками молодым тополем и
слегка покачивал мощными плечами. Его лицо, как зеркало,
отражало весь ход застолья. Оно, румяное от волнения и
выпитого, то хмурилось, кривилось, то сияло довольством и
благодушием, то укрывалось грустью. В голове мысли
отсутствовали, угнетённые нахлынувшими чувствами. До вечера
ещё оставалось время, но он уже маялся ощущениями предстоящей
встречи со своей подружкой Меланьей. И хотя серьёзного у них
ничего не случилось... как будто, но грусть от предстоящей
разлуки усиливалась. Не помогали и подспудные грешные
мечтанья, которые перед отъездом всё настойчивее лезли в
голову, о красивых городских девчатах.
Наконец солнце спряталось, и, чтобы не прерывать
торжества, отец зажёг большой фонарь, в своё время
“конфискованный” с крыши молочной фермы. Улучив момент, когда
дед Мотя с тётей Александрой лихо выплясывали под удалую
“Коробушку”, а им помогал криком (песней это трудно было
назвать), держась за плечо отца, дядя Анисим, Санька вылез из-
за стола и через огород направился к дому Меланьи.
Они встречались возле куста ракиты, который наклонился
веточками к позеленевшей воде деревенского ставка и словно
пытался помыть запылённые листики и заодно утолить жажду.
Такие  ощущения всегда возникало У Саньки в этом месте и ему
было жаль, что вода, высыхая, удалялась от несчастного куста и
словно дразнила его.
Фигурку Меланьи увидел издалека, хотя сумерки загустели,
а луна подмигивала косым глазом где-то на краю небосвода.
Девушка серой тенью выделялась на поваленном стволе ольхи и,
вскинув голову, смотрела на звёзды. Небесный свет отражался в
её глазах колдовскими искорками и казался неземным.
Как всегда, парень незаметно подкрался сзади и осторожно,
чтобы не напугать, обнял девушку. Его руки и дыхание она
узнала бы из сотен, поэтому не стушевалась, а только для
приличия вскрикнула. Потом были поцелуи, разговоры шёпотом,
неумелые ласки, клятвы и обещания... Всё было как всегда, но
Санька чувствовал, что он уже не здесь, а там, в новой
городской жизни. Иногда даже казалось, что он ласкает не
Меланью, а какую-то другую, чужую девушку. Такие же чувства
одолевали и подружку, когда Санька уж очень грубо впивался в
её губы, до боли сжимал груди и беззастенчиво ощупывал всё
тело. И она не устояла...
- Ты... того... не кручинься шибко. Я... одну не
оставлю... ежели чего... – виновато пряча помутневшие глаза,
обнадёживал Санька притихшую Меланью, в глубине души надеясь,
что происшедшее останется без последствий.
Отряхнув брюки, поправив рубашку, он вдруг почувствовал,
что лирическое, нежное настроение улетучилось и вновь
захотелось к столу. Расстались натянуто, не как обычно.
Прощальный поцелуй был скорее данью привычке, чем
необходимостью. Но девушка, блестя невольной слезой, пыталась
верить другу, а тот уже был далеко...

*   *   *
К своим двадцати годам Санька, конечно, бывал в городе, и
не раз. Поэтому высотные дома, масса снующих людей,
автомобилей; бьющий в уши шум, гам; разъедающая глаза пыль и
гарь его особенно не смутили.
Поселился у дальней родственницы тёти Клавы, которая жила
на окраине в частном доме с мужем, дядей Геной. Детей они не
имели. Тётя работала кондуктором трамвая, а дядя – таксистом.
Смурому выделили отдельную комнату, проинструктировали о
порядках в доме, показали, где кухня, ванная и туалет.
Разъяснили, как пользоваться благами цивилизации, а также
ключами и замками. С тех пор Санька своих благодетелей почти
не видел бодрствующими, так как семейная пара всегда
отсыпалась. Оставалось только догадываться, когда тётя
успевала готовить завтраки и ужины (понятие “обед”
отсутствовало в принципе), а дядя находил время всё это
потреблять.
Представленный самому себе, Санька занялся поисками
работы, как главного, ради чего оставил родимое гнездо. В этот
важный момент страна переживала пик массового психоза,
вызванного нахлынувшей свободой, экономической, политической,
сексуальной и другой! Почему-то многим до коликов в некоторых
местах организма захотелось торговать. Впрочем, дело было не в
коликах, а в наступившем развале неэкономной экономики. Рынки,
маленькие и большие, стихийные и организованные, заполонили
все перекрёстки, скверы, площади, остановки общественного
транспорта и иные людные места вместе с неистребимой
амброзией, которая, поддавшись людскому сумасшествию,
неимоверно разрослась, сделав аллергию популярной болезнью.
Хотя, ради справедливости, нужно отметить, что аллергеном было
не только въедливое растение, но и многие деяния нового
государства.
Уже при первом вояже по городу, Саньке бросилась в глаза
типичная рыночная сценка: два небритых “молодца” – как
правило, один долговязый и полностью лысый, другой щуплый,
наполовину лысый – неспешно обходили ряды и собирали с
торговцев... деньги. Поначалу Сашка подумал, что это работники
рынка выполняют свои профессиональные обязанности.
Но не успели небритые парни закончить свой обход, как
появилась разукрашенная пышная блондинка в белом халате и
повторила ту же процедуру с небольшой разницей: в обмен на
деньги выдавала какую-то затёртую бумажку. Причём делала это
строго, небрежно и с таким важным видом, что у торгующих людей
вопросов не возникало. Нет, попытался один дородный селянин в
чём-то усомниться, но блондинка так на него посмотрела, что
мужик замолчал и потом долго не мог прийти в себя.
      Почесав затылок, передёрнув плечами, Санька вспомнил
разговоры про рэкет. Действо, связанное с этим мудрёным
заокеанским словом, в деревне казались чем-то нереальным,
далёким, выдуманным в полупьяной беседе. И вот те на! Всё
очень реально! “Зарабатывают на пустом месте не горбатясь! –
то ли восхищённо, то ли со злостью подумал Смурый. – Это тебе
не земельку пахать и скородить. Ну и ухари...”
      Деталей рэкетирского “бизнеса” Санька, ввиду своей
крестьянской безграмотности в вопросах криминала, не знал.
Мысль про непыльный заработок повертелась в лобной части и на
время улетучилась. А тут и работа подвернулась – грузчиком в
ларьке, расположенном недалеко от рынка. Таскать тяжести для
Саньки было делом привычным, поэтому он легко влился в
реденький коллектив малого торгового предприятия.

Очевидно, есть на свете бесовская сила! Только так можно
объяснить неожиданный, даже для самого Саньки, поступок.
Сухощавого старика с весёлым взглядом, бойко торгующего
плодами садов и огородов, Смурый приметил давно. Дед сидел на
стульчике, обставленном корзинами, накрытыми расшитыми
полотенцами, недалеко от входа и постоянно собирал вокруг себя
очередь. Соседи по рынку хмурились, глухо роптали, но дедок им
виновато улыбался и только разводил руками: мол, что я могу
сделать, ежели людям нравится мой продукт.
Об этого торгаша Санька всегда спотыкался, заходя на
рынок  полюбопытствовать. Чертыхнувшись, он мысленно ругался:
“Чёртов сучок! Умостился прямо на входе, будто лучше других.
Деньгу лопатой загребает, куда ему, старому, столько, и
рэкетиров не боится... Или они ещё не добрались сюда?...”
Последняя мысль оказалась решающей. Смурый чаще стал
заглядывать на рынок с утра и высматривать небритых рыцарей
удачи. Но они не появлялись. Дородная молодица в белом, без
единого пятнышка, халате строго в девять часов делала свой
традиционный обход, а “тех” не наблюдалось.
“Знать ещё не охватили! – радостно подумал Санька,
почувствовав незнакомый доселе азарт и слабую дрожь в левой
коленке (ею в детстве стукнулся о жердину забора, когда с
деревенскими дружками давали дёру после “чистки” колхозного
сада). – А свято место пусто не должно быть, потому как
разводятся всякие... – тут он нехорошим словом помянул деда-
торгаша.
Откладывать в долгий ящик не стал и, отпросившись с
работы, с утра прибыл на “свой” рынок! Для маскировки одел
тёмные очки, затёртые джинсы и такую же куртку. Чтобы не
отставать от рэкетирской моды, бриться не стал. В общем, вид у
бывшего селянина получился грозный, учитывая габариты детины
ростом под метр девяносто.
День обещался быть ясным: по небу плыли редкие пятнышки
облаков, небесная голубизна приятно ласкала взор, а ветерок
лишь слегка трепал листья деревьев и волосы парня. Санька
глубоко вздохнул, поправил завивающийся чуб и смело вошёл в
рынок...
Большинство торговцев уже приготовились к работе, в их
числе и дедок. Он с приветливым видом сидел на стульчике рядом
с огромными корзинами, из которых заманчиво выглядывали яблоки
сорта  “Белого налива” и мичуринские груши внушительных
размеров. Несмотря на ранний час, торговля шла бойко. Улучив
момент, когда старичок, отоварив женщину с ребёнком, положил
денежки в затёртый кошелёк и весело оглянулся, Смурый твёрдой
походкой подошёл к выбранному объекту своего нового дела.
- Славно торгуете, дедуля! – как можно развязнее начал
Санька, резво наклонился, взял яблоко побольше и
демонстративно нахально впился в него белоснежными зубами
(парень никогда не курил).
Старик слегка передёрнулся, потускнел, но тут же
приободрился, привычно заулыбался и весело сказал:
- Продукт свежий, вкусный, только что с веточки!
Приобретайте, пожалуйста!
Дальше Санька повёл себя так, что никто бы в деревне не
поверил, что это тот увалень, который кошек защищал и,
несмотря на силу, кабанчика или там козочку, даже курочку, не
мог подрезать. А причина такого перевоплощения заключалось в
генах. Если покопаться в предках Смурого, то можно найти, как
в конце девятнадцатого века, когда рухнуло крепостное право,
прапрадед Мефодий занимался лихим промыслом, а именно: днём
побирался возле церкви, а ночью разбойничал!
Земляки-селяне и не подозревали о таком перевоплощении
внешне спокойного здоровяка. Началось с того, что Мефодий
неожиданно отделился от отца, выстроил скромный домик на
окраине  и основательно занялся хозяйством... один. Жениться
не спешил.
      Вскоре на паперти уездной церкви появился лохматый, с
огромной бородой, в равном солдатском мундире, безрукий,
одноглазый калека. Он замыкал разнородный строй убогих людей и
отличался тем, что, опустив голову перед потёртой фуражкой,
неистово, не прерываясь ни на секунду, молился, отбивая
глубокие поклоны. В то время как другие, обиженные богом, при
появлении прихожан гнусавили на разные лады, соревнуясь в
жалостливости: - Подайте Христа ради несчастному калеке! -
изувеченный солдат таинственным шёпотом воздавал хвалу
Господу. На верующих людей вид преданного Богу несчастного
вояки действовал покрепче плаксивых причитаний, и они не
скупились. Конкуренты-страдальцы косо поглядывали на солдата,
на его доверху набитую денежными знаками, бумажными и
металлическими, фуражку и пылали ненавистью. Пытались как-то
его побить, но только себе в убыток. Однорукий оказался с
“протезной” второй рукой и лихо расправился с обидчиками.
Затаив злобу, они притихли...
      В то же время на дороге, проходящей через лес и
соединяющей два уездных городка с губернским центром, в
вечернее время и лихую непогоду стали шалить разбойники. Позже
выяснилось, что лиходеев было двое, причём, один из них
малолетний. Почтовые тройки, купеческие обозы, даже государевы
чиновники разного ранга и звания обирались до нитки.
Разбойники действовали умело, не повторяясь и постоянно меняя
места нападений на длинной лесной дороге. Злодеи так
обнаглели, так озаботили власть, что на их поимку в помощь
местному уряднику выделили роту солдат.
      Пока происходили эти события, Мефодий женился на
безродной сироте Нюрке и стал богатеть: построил новый, из
столетнего дуба, дом, приобрёл скотину, прикупил землицы...
Собирался построить кабак в уезде, но неожиданно приболел...
      Болезнь пришлась на момент, когда солдаты с урядником
выследили разбойников и должны были их повязать. Однако злодеи
ускользнули. С тех пор разбои прекратились. Ходили слухи, что
главаря подстрелили. Исчез и калека-солдат, вызвав вздох
облегчения у нищих на паперти.
      А Мефодий быстро оправился и стал крепким хозяином в
уезде, положив начало новой ветви рода Смуровых.
      
- У вас не только товар хороший, но и место
соответствует...
- Ну, рано встаю и прихожу первым! – забегал дед глазами
и тут же заторопился: - Так Вам чего и сколько отвесить. Беру
не дорого...
Пока Санька лихорадочно соображал, как доходчивее
объяснить старику, что надобно делится своими доходами,
получил толчок в бок:
- Молодой человек! Вы или отоваривайтесь, или отходите,
не создавайте очередь!
Смурый возмущённо обернулся – за ним уже стояли три
человека во главе с маленькой, толстенькой бабёнкой, явно
скандального типа поведения. Заметив нерешительность в глазах
парня, скандалистка вознамерилась его оттиснуть. Это движение
подтолкнуло Саньку к решительным действиям. Он наклонился под
прямым углом к уху женщины и со зверским выражением что-то ей
прошептал. У скандалистки отвисла челюсть, она испуганно
оглянулась и проворно исчезла, а за ней и остальные: они
успели разглядеть “боевой” наряд Саньки и сообразить, что к
чему.
Воодушевлённый маленькой победой, Смурый приободрился,
близко придвинул лицо к носу деда и прошипел:
- Ты мне дурочку не горбать, а выкладывай мани, если
хочешь...
- Так бы и сказали! – не дал закончить фразу дед. – У
меня, извиняюсь, по старости глаза плохие... не всегда и
знакомых угадываю... не то что...
Старик произносил эти слова, не поднимая глаз, будто
стыдился чего-то, и торопливо отсчитывал деньги. Не глядя на
новоиспечённого рэкетира, протянул бумажки и снова принял 
деловой вид.
Естественно, соседи по торговле наблюдали за этим наглым,
но привычным разбоем среди бела дня, и уже готовили свои
кровные. Так что дальнейший сбор дани пошёл гладко и
закончился быстро. К концу Санька чувствовал себя настолько
уверенно, что выходил с базара гордой, твёрдой походкой. Народ
провожал его взглядами, которые в античных мифах описывались
как сверкающие молнии, испепеляющие врагов дотла!
По дороге в кафе, которое он давно приметил и назначил
для обмывания удачи, мысленно подсчитывал выручку – получилось
не дурно. Более того – превосходно! Столько ему не заработать
грузчиком и за неделю. Настроение у парня настолько поднялось,
что он решил повременить с кафе, а зашёл в киоск объявить, что
увольняется по собственному желанию. Хозяин, худой чёрный
армянин, осмотрев Смурого с ног до головы, только недовольно
хмыкнул и ничего не сказал. Лишь продавщица Аня выразила
озабоченность: до появления нового грузчика ей придётся самой
таскать товар.
Вечер выдался всем необычный: было в меру тепло, щебетали
птички, весело светили вечерние фонари, играла музыка, и народ
выглядел благожелательным и праздничным. Так, во всяком
случае, казалось Саньке в компании разбитных девиц, с которыми
он решил отметить свой успех. Где-то в глубине души он
чувствовал: не всё тут ладно. Например, не мешало бы завести
напарника или напарников, да и с дирекцией рынка надо бы
согласовать... И вообще, дедок-то тоже деревенский... Но
лёгкость, с которой собрал деньги, ощущение собственной силы и
перспектив на будущее брали своё и отбрасывали всякие
сомнения.
Веселье с пивом и водкой лились рекой. Смурый бравировал:
не стесняясь целовался с подружками, брался за любые части их
тел и иногда отмечал, что слишком доступное, всё же не такое
приятное, как запретное. Воспоминанья о Мелание проскочили на
мгновенье и улетучились. Голова туманилась, язык заплетался,
руки и ноги действовали всё неувереннее...
Очнулся на траве среди деревьев. Косые лучи утреннего
солнца и лёгкая роса на траве не обрадовали. Голова казалось
надутым шаром, от чего болела и грозилась лопнуть. В рот
словно налили столярного клея, поэтому губы размыкались с
трудом, а шершавый язык не ворочался. Мучила жажда. Кое-как
усевшись, рассмотрел себя и местность, в которой очутился. На
заднице обнаружил полуспущенные трусы. Джинсы с вывернутыми
карманами валялись рядом. Вокруг шумели деревья, сквозь них
вдалеке просматривалось шоссе, по которому сновали автомобили.
“Отметил...”, – стискивая ладонями пульсирующие виски,
горестно подумал Санька. Недомогание физическое постепенно
стало переходить в душевное раскаяние. “Правильно говорил дядя
Анисим:  как деньги достаются, так и улетучиваются!” –
кольнуло в лобной части. Долго ещё сидел Смурый на траве,
облизывая высохшие губы и укоризненно обдумывая происшедшее.
Уже и солнце поднялось, и ветерок поутих. Наконец парень
поднялся, надел джинсы, потряс головой и с видом человека,
принявшего важное решение, направился к шоссе.
Посадка, в которой очутился, находилась в черте города,
поэтому добрался к рынку скоро, проехав “зайцем” на трамвае.
Однако пошёл не на рынок, а в ларёк. Продавщица Аня готовилась
к рабочему дню и ждала машину с товаром. Появление Саньки, его
желание вернуться на работу восприняла с энтузиазмом. Вскоре
появился и хозяин, косо с ухмылкой осмотрел работничка и молча
кивнул головой в сторону приехавшей машины. Смурый попросил
воды, с жадностью выпил полную бутылку и энергично принялся за
разгрузку. Очень скоро забыл про больную голову и работал так,
будто делал любимое дело или “пахал” на собственном поле.
Прошла неделя...
Утро в тот день выдалось пасмурным. Чёрные клочки туч
обгоняли более высокие белые облака, увеличивались
количественно и предвещали дождь. Ветер злился и резкими
порывами бросался на людей пылью и мусором. Однако рынок жил
своей обычной жизнью, не обращая никакого внимания на
изменения в погоде.
Смурый проворно проскочил входные ворота и уткнулся в
людей, окруживших неутомимого деда-торгаша. Соседи старика
сразу приметили новоявленного рэкетира и насторожились. Вскоре
и дед, обслуживая покупателей, краем глаза увидел Саньку. Виду
не подал. Только в глазах проскочила искорка, скорее
злорадная. Сам же парень излучал решимость и одухотворённость,
которая бывает у людей, задумавших благое дело. “Раздам деньги
и сниму с себя эту тяготу!” – возвышенно думал Смурый,
поглаживая карман, набитый заработанными за неделю деньгами.
Толчок в спину оторвал его от радушных размышлений:
- Отойдём-ка, кореш, в сторонку: базар есть!
Санька оглянулся и собрался возмутиться, но оторопел –
его толкал дедина метра два ростом, а рядом стоял тип чуть
пониже, но с лицом и комплекцией очеловеченной горной
африканской гориллы. Как загипнотизированный, Санька оставил
очередь и пошёл, сопровождаемый гориллоподобными. В голове
завертелись мысли о бандитской конкуренции, о том, что кто-то
положил лапу на “его” рынок и теперь будет выяснять отношения.
“Да пусть забирают! – успокаиваясь, думал Санька. – Такое
безобразие не по мне. Вернуться бы к земле...”
Они зашли в тупик, который образовывал с одной стороны
высокий забор, а с другой - торцевая глухая стена жилого дома.
Впереди высилась куча строительного мусора далеко не первой
свежести. В нос Смурого ударил смрад, а сверху упала случайная
капля дождя. Он шмыгнул носом, развернулся и собрался первым
начать разговор, но его опередил хриплый бас:
- Так ты залётный или беспредельщик, или наглый лох?
Порядков не знаешь, чё ли?
Из сказанного Санька понял только последнее. Он собрался
даже извиниться, сослаться на неопытность и предложить
спокойное обсуждение спорного вопроса, но не успел – удар в
пах, а потом по голове, уложил неслабого селянина на землю.
Пока он, согнувшись дугой, хватал воздух и прояснял взгляд и
мысли, горилла продолжал наставлять:
- Завтра, на этом же месте, с тебя штука баксов! Если
замылишься – из-под земли достанем и ноги повыдёргиваем!
Принесёшь бабки, тогда поговорим предметнее... – в этом месте
горилла, поддержанный напарником, хохотнул и продолжил
миролюбивее: - Может, и на работу возьмём.
Ткнув поочерёдно в бок Смурого ногами, смачно сплюнув,
умеренно ругнувшись, “животные” удалились.
Совсем потемнело, и пошёл мелкий дождь. Санька кряхтя
поднялся и посмотрел на пасмурное небо. Струйки дождя стекали
по щекам и почему-то успокаивали. “Ну и отлично! – думал он
кривясь. – Теперь уж точно всё решилось. Баксов вам?... Дулю с
маком!” Санька злорадно ухмыльнулся, отряхнул воду с волос,
ощупал карман с деньгами и энергично направился в сторону
рынка.

Такого торгующий народ не видел до этого, и не надеялся
увидеть в будущем! Санька решительно влез вне очереди,
которая, игнорируя дождь, настойчиво тянулась к деду. Молодая
женщина с цветастым зонтиком, как раз подставила сумку для
яблок. Она удивлённо глянула на нахала, но ничего не сказала,
только твёрже сжала губы и приготовилась терпеливо ждать. Дед,
увидев знакомое, неприятное  лицо, спрятал радушие, нахмурился
и хотел что-то сказать, но Санька его опередил, ткнув в руки
старика деньги:
- Возьми, батя, должок! И не серчай... Так получилось...
Дед от такой благотворительности округлил глаза, открыл
рот и так и остался в недоумении. Санька же глубоко вздохнул,
как после тяжёлой работы, и стремительно пошёл далее. Женщина
с зонтиком пожала плечами, глядя вслед парню и тихо, про себя
произнесла:
- Так и сказал бы, что деньги нужно отдать...
Тем временем Смурый обходил ряды базара. То там, то тут
слышалось почти одинаковое:
- Должок, мамаша! Вы уж не серчайте...
- Брал у вас давеча в займы, девушка...
Закончив возврат долгов, Санька поспешно, пряча глаза,
покинул рынок. Торгаши не сразу осознали, что случилось, а
когда дошло, то стали подходить друг к другу и горячо
обсуждать невероятное событие.
- Неужели, совесть у парня проснулась?
- Какая там совесть! Испугался, что в тюрягу загремит.
Говорят, этих бандюг менты прижимают!
- А, по-моему, конкуренты насели. Чтобы не отдавать
больше, решил вернуть меньшее...
Ещё долго шли разговоры и пересуды, причём, в целом,
настроение у всех было приподнятое.

      Возвращение Смурого отмечали не мене основательно, чем
проводы. За столом, в том же саду под яблонькой, с листочками,
блестящими капельками от прошедшего дождя, собрались в прежнем
составе: родители, деды, дядья с тётями и племянниками.
Добавилась Меланья! Она скромно сидела с дедом Мотей (он её и
прихватил по просьбе Саньки) и сияла большими ясными глазами.
Еда и выпивка стояли перед нею нетронутыми. Санька женихом
сидел во главе стола, глупо улыбался и с трудом отрывал взгляд
от девушки.
      День был пасмурным, но без дождя. Где-то мычал бычок,
кудахтали куры и не ко времени настырно кукарекал петух.
Саньке казалось, что город и то, что с ним там произошло,
остался сном, нехорошим и тягостным. А эти знакомые сельские
звуки, деревянные дома, сараи, даже кучи навоза, оставались с
ним всегда.
      В паузу, пока разливали спиртное и подкладывали закуску,
дед не преминул воспользоваться моментом и взялся за своё:
- Увольнение на берег для настоящего моряка вещь
сурьёзная! – дед тянул вверх дрожащий палец. – Ежели не
выутюжишь брюки до бритвенной остроты, не выдраишь до золотого
блеска бляху, можешь и схлопотать от патрульного офицера. А то
и на гауптвахту загреметь!... Был как-то случай...
- Ты на внука гляди, а не болтай про старое, да рюмку
легче дави! – привычно напустилась баба на своего памятливого
мужа.
- Вот отсталая женщина, не даёт разумное слово высказать,
- опустил руку дед и, не дожидаясь приглашения, лихо опустошил
рюмку. Потом смачно крякнул, ухватил куриную ножку и крепко
впился в неё зубами, которых у деда был ещё полон рот.
- Недавно показывали по телевизору, в Америке народ в
городах стал болеть ожирением! Вскорости и до нас дойдёт сия
напасть, - вставил своё умное слово сосед, дед Мотя. – Так что
верно ты, Санёк, поступил: в нынешних городах жизни никакой...
Больше всех возвращению сына радовались отец и мать: у
них появились планы относительно земли, расширения и
обустройства хозяйства. Такому повороту в судьбе крестьян
способствовало то, что в парламенте приняли, наконец, новый
закон о земле, и появились перспективы, особенно в части
банковских кредитов, для селян, желающих работать.
Отец восторженно трепал сына за руку и приговаривал:
- Хорошо, что ты вернулся! Мы тут такое фермерство
развернём!...
Санька смотрел на это родное привычное, на свою первую
любовь, Меланью, покачивал мощными плечами и с трудом
сдерживал предательские слёзы...

01.08.07 года.