Один день из жизни Сатирикона - первая версия

Сцена 1.
На сцене слева стоит вешалка. Чуть поодаль диван. Справа стол и стулья. Задний план за ним – ешщё один столик. На столе книги, листы, карандаши, светильник и печатная машинка. По комнате расхаживает Аверченко, потирая себе подбородок.
Аверченко (приговаривает): Нет, это не то. Это не то. Это тоже не сюда.
Аверченко садится за стол, пододвигает к себе пишущую машинку и начинает что-то быстро набирать. Спустя несколько секунд он останавливается, хватает отпечатанный лист, комкает и бросает его в сторону.
Аверченко (набирает текст, приговаривая): Послышался слабый, протестующий голос жены, лёгкий шум. Всё это покрылось звуком поцелуя. (разминает пальцы) Готово. (опускает голову на руки и ложится на стол)
Раздаётся стук в дверь. Аверченко резко подрывается.
Аверченко: Да, открыто!
Корнфельд: Аркадий Тимофеевич! Уверен, во сне вы видели пишущую машинку!
Входят Корнфельд и Аверченко.
Аверченко: Нет, Михаил Германович, это был рай и тысяча девственниц в нём.
Оба смеются. Аверченко подходит к чайному столику, Корнфельд скидывает плащ, ставит портфель на стул и снимает шляпу.
Аверченко (указывает на стул): Прошу вас! Может чайку? (улыбается)
Корнфельд (подходит к столу с пишущей машинкой): Нет, благодарю.
Аверченко (уходит к столику): А я, с вашего позволения, выпью.
Корнфельд (глазами просматривает отпечатанные листы): Вижу, ночь прошла не зря.
Аверченко (ставит чашку на блюдце): Я же только что сказал про рай. (смеётся).
Корнфельд садится напротив пишущей машинки, Аверченко занимает свой стул.
Аверченко: А что у вас новенького?
Корнфельд (откидывается на спинку стула): Да вот, есть у меня одна, скажем так, история. Григория Распутина убить хотят. Говорят, он плохо влияет на монархию.
Аверченко (смеётся): Плохо влияет на монархию… Экую причину выдумали!
Корнфельд (смотрит первый лист отпечатанного текста): Вы не пришили голову! Ай-яй-яй. (улыбается)
Аверченко (улыбается): Да? Ну, пусть будет «Магнит»…
Корнфельд: Да вы, батенька, хирург! (смеётся он и Аверченко)
Аверченко (делает глоток чая): Несомненно, я даже порой подумываю над тем, чтобы поменять у барахольщика печатную машинку на скальпель и перчатки.
Аверченко берёт ручку и выводит на первом листе над текстом название.
Корнфельд: Вот! Уже лучше! (берёт в руки первую страницу) Когда изволите сдать материалы? (смотрит на Аверченко)
Аверченко (делает глоток чая): Я уже могу вручить вам всё, (откидывается на спинку стула) но, видите ли, есть небольшой нюанс, а вернее два: наш милый друг Саша никак не может подобрать подходящее стихотворение, да и Надежда Александровна что-то медлит.
Корнфельд (потягивается): Мне почему-то кажется, что война назревает…
Аверченко (с удивлением смотрит на Корнфельда): Михаил Германович! Одна ведь уже идёт! Полным ходом! Куда нам ещё? (отрицательно качает головой)
Корнфельд (смеётся): Да. Однако заговоры есть и у нас, и у немцев, и у французов, и у англичан, даже у Италии. И я говорю о внутренней войне, которая сейчас представлена небольшими вылазками революционеров. Вопрос лишь во времени. Я – человек далёкий от политики, однако невозможно не заметить этого безумного вальса! Может не сейчас, может быть позже, возможно после войны, но что-нибудь обязательно произойдёт. (откидывается на спинку стула) Эх! Хорошо жить в Африке: чти законы племени и радуйся, только и всего!
Аверченко (смеётся): Ага! А по прибою или отливу съедай своих сородичей! Нет, уж лучше пытаться насаждать справедливость и порядок здесь, в Палеолите! (смеётся он и Корнфельд)
Корнфельд (наклоняется над столом): Это как шахматы на поле гекс: играть сложнее, ведь слон намного больше, чем просто слон, а конь в центре поля контролирует едва ли не всю доску! Зато есть шесть углов, в которые можно загнать противника и поставить ему мат.
Аверченко (потирает подбородок): Хм. А насчёт поля я ничего не слышал… Впрочем, это моё упущение. Нужно будет исправить.
Корнфельд (поднимается со стула): Обязательно сыграем с вами, Аркадий Тимофеевич. И напоследок скажу следующее: осторожнее со словом, цензоры сейчас беснуются от своего бессилия, но «Адская почта», «Булат», «Вагон», «Пули», уже заколочены дубовыми досками да стальными гвоздями. (берёт со стола несколько отпечатанных листов) Я надеюсь, вы не будете против?
Аверченко (качает головой): Нет, она уже закончена. (протягивает первую страницу) Вы торопитесь куда?
Корнфельд (открывает портфель и кладёт туда бумаги): Да, Аркадий Тимофеевич, хочу погулять морозным утром. Уверен, что вы меня поняли и всё будет perfecto!
Аверченко встаёт и провожает Корнфельда до двери.
Корнфельд (перед выходом): Будьте благоразумны, я не хочу писать вам письма на парижский адрес.
Аверченко: Сейчас мы ходим по острию ножа. Я это прекрасно понимаю, Михаил Германович. (пожимает руку Корнфельду)
Корнфельд (вскидывает палец): Совсем забыл! Вам тут письмецо пришло! Отправитель не указан, но почерк (достаёт письмо) кажется мне каким-то знакомым.
Аверченко (берёт в руки конверт): Интересно. Судя по всему, это от наших читателей. (смеётся) Вскрыть при всех. Хм. (потирает подбородок) Интересно вдвойне.
Свет на несколько секунд гаснет.
[Сцена 2: «Магнит» ]


Сцена 3.
Аверченко сидит за столиком и продолжает пить свой чай. Дверь открывается, входит сонный и уставший Дымов с кипой листов подмышкой.
Аверченко (с усмешкой): Тяжёлая ночка?
Дымов (снимает верхнюю одежду): Да, Аркадий Тимофеевич. Ich mich freue das auf Treffen. (смотрит на Аверченко)
Аверченко (смеётся): Оно и видно. Вы даже забыли, как в немецком простое предложение строится! Но я вас поправлю: ich freue mich auf das Treffen.
Дымов (кивает): Да, это именно то, что я не хотел сказать. (пытается улыбаться и подходит к столу и протягивает Аверченко листы) Но об этом я даже не знаю, что думать. Поэтому жду ваших слов, великой души человек.
Аверченко (читает вслух): Томление духа… (непонимающе) Это что вообще такое? Роман?
Дымов (садится за стол напротив Аверченко): Да, роман… (откидывается на спинку стула). Всю ночь я думал над последней главой и построением этого предложения (улыбается), даже прочитал пару статей из « Будильника»…
Аверченко (вскакивает с места): Что?! «Будильник»?! Да как тебе в голову пришло такое?! Ты бы ещё «Шута» почитал с «Осколками» да в красный угол их поставил!
Дымов (сонно встаёт): Аркадий Тимофеевич, не надо, я…
Аверченко (в ярости): Ты считаешь этот второсортный юмор образцом?! Забыл, для чего создан НАШ журнал?! Так в той дрянной бумаге тебе правды не напишут!
Дымов (сонными шагами идёт к чайному столику): Аркадий Тимофеевич, я всю ночь не спал…
Аверченко: Мы будем хлёстко и безжалостно бичевать все беззакония, ложь и пошлость, которые царят в нашей жизни. Смех, ужасный, ядовитый смех, подобный жалам скорпионов, будет нашим оружием! Вот наш девиз! Вот наш гимн! Вот…
Дымов подходит к столику, берёт графин с холодной водой, наливает себе в стакан и отпивает. В это время Аверченко садится на стул.
Дымов: Вам стало легче?
Аверченко (кивает): Да, похоже. Извини, ночь просто бессонная… Да она и у тебя такая же, просто… А тут ещё Корнфельд меня пристыдил и… про цензуру сказал. И ты про журналы…
Дымов садится за стол.
Дымов: Боюсь спросить, чем он вас?
Аверченко (отрицательно качает головой и спокойно говорит): Это не так уж и важно.
Дымов (достаёт из кармана карты): Я знаю вашу нелюбовь к этому делу, но может разок?
Аверченко (отрицательно качает головой): Нет, Иосиф Исидорыч, я не сошёл с ума. Зато министры просвещения и печати безумствуют самодурством и ложью. Забывают то, что пообещали минуту назад.
Дымов (тасует карты): Согласен с вами. (кладёт карты на стол) Видел вчера Александра Ивановича.
Аверченко (вставляет новый лист в печатную машинку): Куприна?
Дымов (кивает): Пропустили с ним по рюмахе, сыграли несколько партий в «девятку», о жизни поговорили…
Аверченко (улыбается): Вот почему вы сегодня такой полувменяемый. (смеётся)
Дымов (улыбается): Это тоже причина. Но знаете, что сказал мне этот человек? Я цитирую: «В это смутное, неустойчивое, гиблое время «Сатирикон» есть чудесная отдушина, откуда льётся свежий воздух».
Аверченко (глубоко вдыхает): А теперь вспомните, что лежит на столе. И подумайте, Иосиф Исидорыч, как это (указывает пальцем на листы) может быть свежим воздухом?
Дымов (безразлично смотрит на листы): Но вы ведь его даже не читали, Аркадий Тимофеевич. Как вы можете судить о том, чего не знаете?
Аверченко (откидывается на спинку стула): Вам действительно необходимо вздремнуть, успокоиться и прийти в себя. Вы забыли, что в журнале нет таких людей, которые не знали, о чём они говорят.
Дымов (чешет голову): Возможно. (потирает ладонями лицо) А ещё я подумываю о Штатах.
Аверченко: Хотите уехать?
Дымов: Да. Как-то не по себе в этих дебрях! Мещанство, безкультурие!.. Такое чувство, будто живём в Каменном веке.
Аверченко: В Палеолите. (смеётся) Понимаю, однако мы живём в статусе неприкасаемых. А это уже повод для борьбы за жизнь. Главное для нас – выбрать правильное оружие. И, я надеюсь, мы с вами стреляем из одного арбалета. (смотрит на Дымова)
Дымов (кивает): Несомненно из одного. А знаете, о чём я подумал, когда писал этот (указывает пальцем на листы) роман? Я подумал о пьянстве. О том, как наш русский мужик спивается, спивается нещадно и безбожно, спивается до потери памяти и денег кровно заработанных… (с горечью выдыхает) И никак не побороть это… (качает головой) Много веков канут, а русский мужик всё так же спиваться будет.
На две секунды наступает молчание. Затем Аверченко начинает громко хохотать.
Аверченко (хохочет): Вам явно следует отдохнуть. Может, выпьете чаю и расслабитесь?
Дымов секунды две сидит без движения, затем кивает и встаёт. Свет медленно гаснет на всём этом участке.
[Сцена 4: «Потерянная калоша Доббльса» ]

Сцена 5.
Дымов и Аверченко сидят за столом.
Дымов (смотрит на Аверченко): Так вы не посмотрите? (указывает кивком головы на листы)
Аверченко (смотрит в свои листы): Нет. И даже не думал об этом.
Дымов: Ну как знаете. (встаёт и берёт листы)
Аверченко: Так и знаю (встаёт и уходит к чайному столику)
Входит Тэффи с коробкой конфет в руках, останавливается и смотрит на Дымова.
Тэффи: Бонжур, месье!..
Дымов (кладёт листы и встаёт): Здравствуйте, Надежда Александровна! (кланяется и целует ей руку) Искренне рад видеть вас.
Аверченко (смотрит на Тэффи): Вы ведь закончили?
Тэффи издевательски смеётся и подходит к рабочему столу.
Тэффи: И вас с добрым утром, Аркадий Тимофеевич. (в шубе садится на кресло) Вижу, вы решили с утра гнев сместить? (вертит в руках коробку конфет) Не слишком удачно.
Дымов (вдыхает глубоко носом): Какой чудесный запах у вас, Надежда Александровна! (смотрит на Тэффи) Ещё до того, как вы вошли, я почувствовал ваш именной аромат!
Тэффи (улыбается): Спасибо, Осип. Хочешь конфетку? (открывает коробку и протягивает Дымову)
Дымов (в смятении): Тоже именные? (берёт одну конфету и кладёт в рот) Белиссимо!
Тэффи: Да, всё именно так!
Аверченко (подходит к чайному столику): Может быть чай? С лимоном. (улыбается и смотрит на Тэффи)
Тэффи (встаёт и садится за стол): Было бы просто превосходно!
Тэффи и Дымов садятся за стол, чуть сдвигая пишущую машинку. Аверченко наливает чай в кружку.
Дымов (смотрит на Тэффи): Как прошёл ваш вечер?
Тэффи: О, просто замечательно! Николай второй – такая душка! Это ж ведь он подарил мне духи и конфеты! (смеётся) Такой чудной!
Дымов (недобро): Говорит о себе в третьем множественном – ему давно пора в белостолбье!
Тэффи: Да бросьте вы, Осип, он же такой смешной!
Аверченко (приносит Тэффи чай с блюдцем): Да уж, не говоря о том, что его политика – предмет прямой сатиры! (смеётся)
Тэффи: Мы вчера гуляли с ним по дворцу… Ах! Это было так прекрасно, так чудесно!..
Дымов (с усмешкой): Как там свобода царская? Во дворце, небось, у всех она одинаковая: не вздумай перечить государю! Зато как красиво звучит: движение к улучшению. Развитие этой темы вызывает у меня дрожь в районе кишечника. (морщит лицо)
Аверченко (удивлённо): И вот так целое утро, Надежда Александровна. (смотрит на Тэффи) Я не пойму, это Куприн на него так повлиял или же он просто ревнует? (с улыбкой смотрит на Дымова)
Тэффи (делает глоток чая и как бы отрешённо): Да-да, мы будем высмеивать фальшивые заявления о том, что Россия будет двигаться к прогрессу. (смеётся)
Дымов (смотрит на Аверченко): Я предлагаю вам не лезть ко мне в душу, дабы избежать жестокого избиения… Экхм! (переводит взгляд на Тэффи) Что ещё вы нам расскажете?
Тэффи (восхищённо): Ах, как там было чудесно!.. и вдруг пришёл Распутин!
Дымов (удивлённо): Распутин?!
Аверченко (с улыбкой): Разрушитель русской монархии тоже решил погостить? (смеётся) Из тронного зала его пинками вытолкали солдаты!
Тэффи (качает головой): Нет, вовсе нет! Не знаю, что случилось, но на этот раз Григорий вёл себя, как бы это сказать? сдержанно что ли!... (поправляет волосы) А когда мы остались наедине, он начал намекать на… (смеётся) Вы можете себе такое представить?
Аверченко (задумчиво): А ведь господин Корнфельд с самого раннего утра заходил и тоже сказал про Распутина… Надежда Александровна, вы знаете, что его хотят убить? (смотрит на Тэффи)
Тэффи: Да? Почему? Что он такого натворил?
Дымов (со злостью): Перешёл дорогу главному негодяю! Теперь отправится в Скандинавию по частям! (смеётся)
Тэффи: Это плохо. Это неожиданно. Мне придётся переписывать своё размышление о нём.
Дымов (аккуратно пододвигается к Тэффи): А вы о ком ещё пишете свои размышления?..
Аверченко (как бы невзначай): Осторожнее, Иосиф Исидорыч, а то господин Бучинский отправит вас в Америку… по частям.
Дымов смотрит на Аверченко, Тэффи продолжает сидеть как ни в чём не бывало.
Дымов (встаёт): Что-то мне захотелось сигарету. (шарит по своим карманам)
Аверченко (качает головой): Не думаю, что это хорошая идея. Да и потом, какие могут быть сигареты, если у вас – трубка!
Тэффи (улыбается): О, вижу, вы уже в Штаты!
Дымов (продолжает стоять): Нет. (смотрит на Тэффи и улыбается) Но вас я могу взять с собой!
Тэффи: И что же так тянет вас туда? (смотрит на Дымова)
Дымов смотрит сначала на Тэффи, затем на Аверченко.
Дымов (садится на стул): Пожалуй, я приглушу эту тему. (улыбается)
Аверченко: Странный вы, ей-богу, странный. (вставляет листы и начинает что-то набирать)
Тэффи: Нет, Аркадий Тимофеевич, я так не думаю. Из всего нашего авторского состава во все времена лишь Чёрный был немного в стороне, был чужим, много раз говорил, что хочет уйти из нашего «Сатирикона»…
Аверченко: Но так и не ушёл. И это уже хорошо.
Дымов (вздыхает): А я его прекрасно понимаю!.. (замолкает)
Аверченко (потирает лицо и шею): Что-то здесь душновато. (встаёт) Надо бы форточку открыть. (уходит за кулисы)
Дымов (ехидно): Ага! Провентилируй помещение, чтоб форточником сдуло ценности!
Тэффи (улыбается): Можно подумать, на вас сорок пять карат рубина и сапфир «Сердце океана»! (смеётся) Или может ваши карманные часы из чистого золота?
Дымов (вежливо улыбается): Смешно.

[Сцена 6: «Благородная девушка» ]

Сцена 7.
Тэффи, Аверченко и Дымов разговаривают фоном. Дымов забивает трубку, Тэффи кушает конфеты, Аверченко печатает. Врывается Саша Чёрный.
Чёрный (навеселе): О! Всем привет! Какие люди здесь собрались! (подходит к столу и с улыбкой смотрит на сидящих) К’омо эйст’ас?
Аверченко: А…
Чёрный: Можешь не отвечать! Я итак вижу по конфетам и чаю с лимоном, что всё просто замечательно! (его взгляд падает на игральные карты) Ого! Партию? (хватает карты и начинает ходит по комнате и тасовать их) В «девяточку» на стихи? (смотрит на Аверченко) Да не волнуйтесь, мы по мааааааленькой! (пальцами показывает) Впрочем, я знаю, что вам это претит, господин Аверченко!
Тэффи (шокировано): Саша! Э, с тобой всё в порядке? Ты меня пугаешь…
Чёрный (падает на кресло): Я в полном здравии! Мне хорошо и это просто шутка! (улыбка до ушей)
Аверченко (встаёт): Я всё понимаю, (подходит к Чёрному) но вы закончили со своими стихотворениями?
Чёрный (смотрит на Аверченко и смеётся): Да! А что?
Аверченко: Ничего. Надеюсь, вы помните, что нам сегодня нужно сдавать всё это в печать?
Чёрный (смеётся): Конечно! Вы ведь не подумали, что у меня голова на снегу замёрзла?
Возникает секундное замешательство. Чёрный с улыбкой смотрит на Аверченко, Аверченко непонимающе смотрит на Чёрного.
Тэффи (удивлённо): Знаете, Саша, я вас таким раньше никогда не видела! (заботливо) Что с вами?
Чёрный (встаёт и обнимает Аверченко): Всё хорошо! (выходит в центр комнаты) Просто…
Аверченко (смотрит на Чёрного): Что? Саша, вы что-то хотите сказать?
Чёрный отрицательно качает головой и садится в кресло. Аверченко отходит к столу, как вдруг разворачивается.
Аверченко: А где ваше стихотворение?
Чёрный смотрит на Аверченко, Аверченко смотрит на Чёрного.
Тэффи: Вы забыли?
Дымов: Нет, проиграл его мне дня два назад! Хе-хе!
Чёрный: Да, это правда. (огорчённо вздыхает, но затем быстро выскакивает в центр комнаты) Но зато у меня есть другое! Вот послушайте!..
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я – бесценных слов мот и транжир…
Аверченко (сопровождает фразу жестами): Стоп-стоп-стоп! Саша, вы что, совсем меня за осла держите? Это же Маяковский!..
Чёрный (ловит на себе шокированный взгляд Тэффи и Дымова): Ой! Merde! Это ж я выиграл вчера… Впрочем, вот моё… Кажется…
Бессмертие
Бессмертье? Вам, двуногие кроты,
Не стоящие дня земного срока?
Пожалуй, ящерицы, жабы и глисты
Того же захотят, обидевшись глубоко...

Мещане с крылышками! Пряники и рай!
Полвека жрали — и в награду вечность...
Торг не дурен. «Помилуй и подай!»
Подай рабам патент на бесконечность.

Тюремщики своей земной тюрьмы,
Грызущие друг друга в каждой щели,
Украли у пророков их псалмы,
Чтоб бормотать их в храмах раз в неделю...

Нам, зрячим, — бесконечная печаль,
А им, слепым, — бенгальские надежны,
Сусальная сияющая даль,
Гарантированные брачные одежды!..

Не клянчите! Господь и мудр, и строг, —
Земные дни бездарны и убоги,
Не пустит вас Господь и на порог,
Сгниете все, как падаль, у дороги.
Всё это время Аверченко, Тэффи и Дымов неотрываясь смотрят на Чёрного.
Чёрный (обращается ко всем): Вы разбираетесь в психологии? (думает секунды две) «Приказ»…
Проходит секунды две и Тэффи начинает хлопать.
Тэффи (с улыбкой): Браво, Саша, Браво! Вы не перестаёте меня поражать! Сегодня действительно необычный день!
Дымов (сразу же): День сдачи номера в печать. А Чёрный, как всегда, валял дурака и в самый последний момент сходу забомбил нас экспромтом! (улыбается)
Чёрный (показывает пальцем на Дымова и улыбается): Просто я Чёрный и мне везёт, а тебя это бесит! Удачу не отнять!
Дымов (с усмешкой): Как и непомерное количество поражений!.. Ха! Да играй я так же…
Аверченко (смеётся и перекрывает Дымова): Вот уж точно необычный день!.. (подходит к Чёрному и пожимает ему руку) Превосходно! А теперь будьте так добры, не откажите в любезности, запишите это стихотворение на бумагу!
Чёрный быстро подходит к столу, садится на стул, разворачивает пишущую машинку и начинает набирать текст.

[Сцена 8: «Люди четырёх измерений» ]

Сцена 9.
Чёрный, Дымов, Тэффи и Аверченко сидят за столом. Тэффи и Авреченко разговаривают и смотрят, как Дымов с Чёрным играют в карты. Входит Ре-Ми. В руках – свёрнутые в трубку иллюстрации. Он в хорошем настроении, насвистывает какую-то песенку.
Ре-Ми: О, приветствую вас, друзья мои! Сегодня чудесное утро, вы не находите?
Чёрный (бросает карты и встаёт): Действительно! (подходит к Ре-Ми и пожимает ему руку) Рад вас видеть, Алексей Михайлович! (смотрит на иллюстрации) Вижу, вы к нам с подарками?
Ре-Ми: Да! Конечно! Вот!
Ре-Ми подходит к столу, сдвигает с него всё в сторону и разворачивает всё по очереди.
Ре-Ми: Вот это Блок в бешенстве! Полюбуйтесь!
Чёрный (потирает подбородок): На Брюсова больше похож, вам не кажется?
Аверченко смотрит на Чёрного.
Ре-Ми (разворачивает следующую иллюстрацию): А это вся иерархия царевластия! Во всей своей красе! (смеется)
Чёрный (задумчиво): Я бы добавил немного синего…
Аверченко (смотрит на Чёрного): Саша, я не думаю, что вы разбираетесь в этом лучше, чем Ре-Ми!
Ре-Ми (разворачивает следующую иллюстрацию и с улыбкой говорит): Я не против критики! Ха! А вот он! Мой флагман! Будет обложкой к журналу!
Аверченко (кивает): Да, Ре-Ми, вы действительно знаете, что делаете! Я даже подумать о таком не мог!
Чёрный (тихо вставляет): А я думал!..
Тэффи: Я уже говорила вам, Ре-Ми, что вы – гений?
Дымов (смеётся): Надежда Александровна, вообще-то эта фраза была для меня!
Чёрный (хлопает Дымова по плечу): Вы, однако, высоко себя цените, Иосиф Исидорыч! Ссылки от Николая второго не боитесь за гениальность?
Аверченко (смотрит на Дымова): Ему, похоже, и частичный переезд в Штаты не страшен! (улыбается)
Ре-Ми продолжает раскладывать изображения, в это время Аверченко и Дымов секунды три смотрят друг другу в глаза.
Тэффи (восхищённо): Ой! Это Григорий! (берёт иллюстрацию в руки)
Дымов (обращается к Ре-Ми): Вы ещё и на Распутина рисовали что-то?
Ре-Ми (смеётся): Да на кого я только не рисовал! Кстати, вот Леонид Андреев! Нравится? (смеётся)
Раздаётся громкий стук сапогом в дверь. Все внутри замирают и переглядываются. Аверченко встаёт и подходит к двери.
Аверченко подходит к шторе за кулисы.
Аверченко (кричит весёлым голосом): Михаил Германович! (выходит на сцену вместе с Корнфельдом) признаться, вы нас немного напугали!
Корнфельд (с улыбкой): О, вижу все в сборе! Прекрасно, прекрасно!
Дымов (выдыхает): Корнфельд…
Корнфельд (пожимает руки Чёрному, Дымову, Ре-ми): И вы здесь? (целует руку Тэффи)
Тэффи: Я бы угостила вас конфетами, да вот беда, они закончились. (смеётся)
Корнфельд: Спасибо, (разворачивается к Аверченко) но кроме ваших материалов мне ничего не нужно.
Аверченко (подходит к столу): Хорошо. Разберёмся сначала с иллюстрациями! (Ре-Ми) Разворачивай.
Корнфельд: Кстати, вы все в сборе! Самое время (берёт письмо со стола) его зачитать! (достаёт измятый листок) Кто отважится?
Секунды две длится молчание. Затем Чёрный резко выхватывает листок из рук Корнфельда.
Чёрный (с довольной улыбкой): Я им займусь! (разравнивает листок) Приступим-с…
Что так тихо, господа?
Вы забыли про меня?
Не хотели приглашать?
Не понять!
Ради вас писал стихи,
Ваши смаливал грехи,
А вы забыли про меня.
Вот беда!
Что ж, продолжим! Сделал я
Новый стих – про вас, друзья,-
И хочу вам зачитать.
Начинать?
Вот Аверченко, друзья,
Он считает, что нельзя
Подражать всем как змея
И не копировать самих себя.
Тэффи – наше божество,
Но не его лишь одного
Любит мир как полотно.
Есть ещё!
Дымов Осип наш охрип,
На чём свет журнал бранит,
Но зависит он пока
От Аверченко кивка!
А издатель не у дел,
Будто знает, где предел
Не мешать чтоб никому.
Я подмигну!
Саша Чёрный – беглый псих
И не набросился на них
Наверно только потому,
Что нужно славы самому!
А РемИзов, как пингвин,
Не раздражается один.
Но черт его поди-пойми,
Зачем художнику грибы!
Я раскрою карты здесь,
Я свершил святую месть,
До свиданья, господа,
С уваженьем, ваш М.К.!
Воцаряется молчание. Все смотрят друг на друга. Спустя секунды четыре.
Корнфельд (с усмешкой): Странный этот М.К. Вернёмся к делам.

[Сцена 10 «Четверо» ]

Сцена 11.
Аверченко сидит за печатной машинкой, Тэффи сидит рядом в кресле.
Аверченко (произносит вслух): Галлы же и пришедшие с ними дванадесять языков влачат до сих пор жалкое существование под названием немцев, итальянцев, французов и т.д.
Тэффи: Год, в котором французы бежали из России, в честь чудесного избавления от них назван Двенадцатым.
Аверченко (с улыбкой смотрит на Тэффи): Составлено по заслуживающим и не заслуживающим доверия источникам.
Тэффи (кивает): Превосходно! Не забудь, сверху лучше написать мою фамилию. (улыбается)
Аверченко (довольно и облегчённо выдыхает): Ещё один номер ушёл в печать. Самое время отдохнуть!
Тэффи: Верно, Аркадий Тимофеевич. Это была тяжёлая работа. Жаль, конечно, что Дымов в этот номер не попал. А ведь мог бы написать замечательный рассказик или хоть зарисовку!..
Аверченко: Согласен. А знаете, что хочу сказать? Меня удивил Михаил Германович! В этот раз он не докучал постоянным напоминанием о времени, а, я бы сказал, проявлял сдержанность и понимание! Но самое блестящее исполнение у Саши! Что-что, но такого от него я ожидать не мог! Вы, кстати, не знаете, когда это он успел пристраститься к картам?
Тэффи (отрицательно качает головой): Нет. Но главное то, что голова-то у него на месте. А это говорит о том, что будет ещё очень много чудесных и превосходных, таких музыкальных стихотворений!
Аверченко: Да. Ещё одна эпоха завершилась. Есть победители, есть победившие. (улыбается) А этот текст переживёт века. (встаёт) А сейчас я, с вашего позволения, пойду и попробую немного вздремнуть.
Свет гаснет.

ЗАНАВЕС.