Местечковая сага

Когда полыхнула дранка на крыше, занялся сруб, и хата наполнилась густым дымом, она выскочила из проломанного окна горницы и босиком по колючему снегу метнулась задами в густой осиновый подлесок. Немец из патруля углядел ее и кинулся за ней, но наст под ним проваливался, и он, чесанув очередью по осиннику, вернулся к пожарищу. В осинах она таилась до низкой ущербной луны, потом, дрожа от холода и страха, прокралась в дымящиеся уголья, оставшиеся от хаты, и нашла обгорелый труп матери. Сколько-то повыв над ней, разворошила барахло в горелом комоде, накинула на плечи кацавейку, и, хоронясь от луны, добралась до избы тетечки Зануси, с которой хороводился брат перед призывом. Тетечка разместила ее в подполе на пустых мешках. План был через короткое время переправить ее на лесную пасеку, куда немцы соваться опасались. Долго-то Зануся прятать ее у себя не могла, потому как принимала у себя дома хуторского мужика полицая. Этот полицай и нашел ее в подполе. Полез за картошкой, нашел ее там, на мешках, выволок в горницу и опознал. Зануся за нее вступилась и, чтобы откупиться, выставила своему хахалю бутыль самогона. Мужик, встряхнув трехлитровую бутыль, так и быть, согласился не выдавать свою бабу и маленькую жидовку немцам, позвал приятеля, тоже полицая, и они этот самогон тут же выжрали. Однако сильно разомлев, полицаи ее раздели, привязали рушником к лавке и всяко насильничали, пока из нее не пошла большая кровь. Остыв, они хотели пристрелить ее в овраге за хутором, но потом вспомнили, что немцы назначили ликвидацию через повешение двух недавно пойманных партизан, решили для зрелища прибавить к этим партизанам найденную жидовку и кинули ее дожидаться казни в погреб. А дальше случилось так. Утром в день казни в хутор ворвались партизаны и рота регулярных фронтовых частей. Солдаты по слову бабы Зануси сбили замок с погреба, но, увидев, что с ней сделали, сами тронуть ее не решились. Санитарка и врач-очкарик уложили ее на носилки, прикрыли шинелькой и вытащили из погреба, нести в санчасть. На воздухе она чуток оклемалась, пришла в чувство, выпростала голову из-под шинельки и в толпе по краю улицы увидела полицаев-насильников уже без повязок со свастикой, стоявших как все. И тут на нее нахлынуло. Она скатилась с носилок, твердо встала на ноги и вытащила у очкарика из кобуры наган. Врач схватил, было, ее за руку, но почему-то отпустил, и мешать не стал. Нагая, с запекшейся кровью на теле, она крупными шагами надвинулась на своих мучителей и застрелила. Те и не дернулись, только смотрели на нее, выпучив зенки.
Подлечившись в госпитале, она запросилась в снайперы, и ее взяли. Там, на переднем крае, проявился ее пронзительный талант. Не медлила она никогда, дыханье не затаивала, как положено, в момент выстрела, а била всегда точно в сердце хоть с какого расстояния. Не случалось, чтобы добивала подранка. Немцы окопные про нее прознали и называли «Фрау Блиц». Ей везло, разок только осколок раздробил приклад винтовки, и щепка поцарапала ей щеку, а для  чего серьезного была она неприкасаема, как заговоренная. Фашистов она поубивала к концу войны никак не меньше тысячи, и наград боевых у нее было множество. После победы она вернулась в свой родной хутор, где уже верховодил колхозом ее тоже не убитый брат. Он хоть и без ноги ковылял, но народишко местный содержал в строгости, и поборы власти заставлял терпеть. На бабе Занусе он так и не женился, всех пособников выявил и передал скопом в органы, люди его уважали. Сестру он пристроил в правление секретарем-машинисткой и велел ей выпускать стенную газету о достижениях. Достижения кое-какие были. Однажды в райцентре она зашла в тир, но, как ни старалась, ни одной мишени не поразила. Замуж она не вышла, лавку не могла забыть.