1. Чужой ребенок
Не все спицы и плоскости этой паутины были видны в доступных для их приборов диапазонах, и “Иктис”, опасно приблизившись к одной из таких невидимок, попал в поле ее притяжения. Мощности двигателей не хватило, чтобы выйти из ловушки, и корабль, стремительно ускоряясь, начал навиваться вокруг невидимой спицы по сложной спирали, все больше приближаясь к аномальной звезде. Падение в раскаленную фотосферу было бы неминуемым, если бы корабль на полной скорости не воткнулся прямо в плоскость, пересекающую коварную спицу-невидимку. Дикий скрежет, удар, обзорные мониторы корабля погасли, погасло и основное освещение, а аварийное так и не включилось. В наступившей тишине лишь свистел выходящий из пробитого корпуса воздух, но никто этого уже не слышал...
Иллохор очнулась от сильной боли и леденящего холода. Болело все, что только могло болеть. Но руки и ноги шевелились свободно, а значит, серьезных повреждений не было, как не было и ее крови вокруг, видимо, ее просто хорошо побросало о переборки при крушении. Нужно было выяснить, что с мужем и сыном – они трое и были всем экипажем их маленького корабля. Сын, малыш восьми лет, родился уже в экспедиции, на корабле, и никогда не видел родной планеты...
...Страшное зрелище предстало ее глазам, когда ожившие ремонтные роботы расчистили завалы. Половины корабля просто не было – его как бритвой срезало неизвестно чем так, что место среза сверхпрочного корпуса нестерпимо слепило глаза зеркальной своей поверхностью. Мужа не было нигде – он сгинул в безвестности вместе с остальной частью корабля. Сын был мертв – она нашла его замороженное тело в оранжерее. Но страшный холод сделал свое дело – сознание ребенка можно было сохранить - если бы удалось добраться до базы, ему бы сделали новое тело. Сил плакать не было совсем, такое ужасное опустошение горем охватило ее. Но нужно было что-то делать, как-то выбираться, и после короткого искусственного медикаментозного сна, придавшего ей необходимые силы, Иллохор принялась за дело.
Первое, что она сделала, это с помощью ремроботов восстановила все, какие только можно было, системы внешнего обзора. И тут она обнаружила то, что заставило ее как следует задуматься. Зеленой звезды не было и в помине, остатки корабля болтались на орбите третьей планеты у крохотной желтой звездочки, такой маленькой, каких и не бывало в ее мире. Но самое главное – космос вокруг был черным. Черным и холодным. Это было невероятно, но по крайней мере объясняло, почему в корабле так холодно, и почему все системы его так быстро теряют энергию - как воду, уходящую сквозь сито. Ее мир был горячее самое меньшее градусов на четыреста, и чернота в нем встречалась так же редко, как зеленые звезды. Обычно он был ярко-фиолетовым, местами – голубым и даже белым, излучающим собственный свет. И это был свет самого вакуума, а не газа или пыли, рассеянных в нем. Вывод был только один – крушение забросило их куда-то в другой мир, в какую-то иную вселенную, возможно, более старую, чем ее собственная, с более высоким уровнем энтропии – меры распада упорядоченных структур космической материи. Но ресурсы корабля были на исходе, и думать о загадках чужого космоса было совершенно некогда...
И все же ей повезло, хотя и ненадолго, в одном – бело-голубая планета внизу была обитаема, и населяющие ее существа были, в общем, очень похожи на ваалти. Вот только примитивная организация общества и убогая технология не давали особо больших надежд. Рассчитывать приходилось только на свои силы. Значит, придется скрываться. А это будет непросто – на планете были государства и войны – бессмысленные и жестокие. Агрессия была состоянием аборигенов-людей “по умолчанию”, они скатывались в нее, даже когда их ничто к этому не принуждало. Но интеллект их был довольно высоким, и это давало какую-то надежду на будущее их миру. Но посадить корабль будет непросто. Иллохор решила садиться в спасательной капсуле, взяв с собой только всех исправных роботов, медоборудование, оружие, библиотеку и тело сына...
...Но особенности чужого мира снова сыграли с ней свою злую шутку. Даже скорость света здесь была примерно на треть меньше, чем дома, о чем Иллохор даже не могла предположить. Посадочные поля капсулы сработали неправильно, и все пошло не так – она свалилась на опасную, слишком быструю баллистическую траекторию спуска и упала на Терру совсем не там, где планировалось, довольно ощутимо ударившись о поверхность. Иллохор спасло только то, что сила тяжести здесь была вдвое меньше, чем на родной планете, да еще густая шапка хвойных деревьев смягчила удар. И все же у нее было сломано несколько ребер и два позвонка, а главное – заражение, компенсаторный костюм повредило, и чужие вирусы проникли в тело. Беда не приходит одна. Но часть медицинского оборудования была цела, и оставался только один шанс спасти мальчика – пересадка матрицы. Для нее самой это выходом не было – мозг человека не справился бы с матрицей взрослого ваалти, коллапс психики и смерть ждали бы ее, попытайся она это сделать. Но ребенка можно было спасти, хотя это и считалось предосудительным и допускалось крайне редко. Но комиссия по этике была очень далеко – вообще неизвестно где, и Иллохор даже не мучилась совестью, приняв такое решение. Она знала, что через несколько часов умрет, и что сын – это все, что осталось от их семьи...
Нина Ашфирова была очень хорошенькой и умной женщиной. Ей было тридцать четыре года, но выглядела она лет на восемь младше, любила Александра Грина, Проспера Мериме, много читала, выписывала журналы “Пионер” и “Вожатый” и всячески старалась соответствовать тому делу, которым она временно занялась. А была она воспитательницей в младших и средних отрядах пионерлагеря “Аллакуль”, и дети ее очень любили, особенно девочки, потому что она ко всему прочему была еще и очень доброй и знала великое множество сказок и историй. Каждое лето она приезжала сюда на весь сезон от завода, где она работала, и в немалой степени потому, что тогда она получала без обычных в то время волокиты и очередей льготные путевки и для своих детей, которых она любила больше жизни. Любовь ее и забота были так сильны, что она ужасно боялась за них, и оттого сделала их жизнь совсем не простой, в материнском страхе своем не понимая, что творит. Ей все время казалось, что они могут заболеть серьезно и она потеряет внезапно и трагично свое материнское счастье, страх холонил ее сердце до того, что она теряла всякое чувство меры и начинала сама придумывать для них несуществующие болезни и слабости, не позволяя им делать почти ничего, что делают все нормальные дети. Они всегда были одеты тепло не по погоде, им запрещалось иметь велосипеды, учиться плавать и прочее, и прочее. Постепенно приятели их запомнили, что лучше не приглашать их на обычные игры и проказы, и дети чувствовали себя ущербными и несчастными, не умея всего того, что умели их сверстники. Но зато им не возбранялось много читать, мастерить, играть в настольные игры, покупаемые в великом множестве, выводить дома бабочек из гусениц, выращивать редкие домашние растения и еще много такого, что нормальным детям даже в голову не придет делать. Податливый организм чутко откликался на необычные жизненные условия, и умственно дети Нины развивались не в пример быстрее прочих, чем она очень гордилась.
Вот только это вовсе не отменяло у них страстного желания получить то, чего им не хватало, и что просто так им не позволяли. Хотя бы и тайком.
Лето было очень жарким, все отряды по очереди пускали вместе с вожатыми и инструкторами купаться в огороженные мелководные “лягушатники” в озере Аллакуль, по которому и был назван пионерлагерь. Как всегда, шестилетний сын Нины Наиль Ашфиров не был допущен в воду из-за какой-то мнимой болячки. Чуть было не разревевшись, как это бывало, когда он был младше, Наилька, однако, в этот раз реветь передумал, так как ему пришло в голову, что он все равно может добиться своего - не мытьем, так катаньем. Часто оставаясь не в компании, он в своих одиноких романтических странствиях изучил лагерь как никто другой, знал все тайные его закутки, и давно сообразил, где можно покинуть огороженную территорию, да, кстати говоря, часто ее и покидал, постепенно расширяя границы своих “тайных владений”. Дождавшись, пока мать не уйдет выгуливать в “лягушатниках” чужих детей, он ускользнул в ту часть, где в пределах лагеря нарочно были оставлены невырубленными несколько десятков сосен и неисчислимые заросли колючего кустарника. Отогнув мягкий железный прут забора, когда-то не приваренный с одного конца неведомыми строителями, он юркнул в лес за лагерем и, обдирая колени и локти, пробрался через колючки к берегу озера и пошел вдоль него все дальше, чтобы зайти за излучину берега, за которой его нельзя будет увидеть с общего пляжа.
Утонуть с восточного берега Аллакуля, вообще-то говоря, было почти невозможно, так как мель здесь продолжалась метров на двадцать от берега, можно было все идти и идти, а глубина нарастала очень медленно. Вода из-за этого прогревалась градусов до тридцати и войти в нее было очень приятно. Вместе с Наилькой в воде бултыхались стайки маленьких и больших ужей, противно скользивших по ногам. Но время уже поджимало, пора было возвращаться, чтобы никто ничего не узнал. Он вздохнул и медленно побрел к берегу, раздвигая упругую плотную воду. Что-то кольнуло под коленкой. Наиль ойкнул и схватился за ногу левой рукой. Резкая боль кольнула и руку. “Судорога” - подумал он, но вспомнив, что неглубоко, и что он даже не плывет, а просто идет по дну, Наиль совсем не испугался и только немного ускорил шаг. Он не видел, что за его спиной, извиваясь, отплывает все дальше гибкое змеиное тело с серой шкуркой, вот только не однотонной, а с рисунком – длинной зигзагообразной полосой... В глазах вдруг потемнело, дышать стало нечем, зеленые и оранжевые пятна замелькали перед глазами... - через минуту тело мертвого мальчика всплыло лицом вниз, больше уже не в силах зацепиться ногами за мягкое песчаное дно...
Прошло около получаса... Ветки кустов раздвинулись – ненормально высокая – выше двух метров, - чернокожая женщина вышла на берег, с трудом передвигая ноги. Помимо странной одежды, белый пластиковый корсет затягивал ее тело, не давая спине свободно сгибаться. Она зачерпнула воду большим прозрачным контейнером, неловко присев, из-за чего взгляд ее продолжал скользить вдоль поверхности воды и вдруг уперся в плавающее тело мальчика. Иллохор аккуратно поставила контейнер на землю и, войдя в воду, которая едва доходила ей до колен, подошла к телу. Сняв с руки специальный браслет, она приложила его к груди ребенка – несколько цветных шкал, видимо, что-то сказали ей. Она задумалась, потом черты лица ее разгладились, видно было, что она приняла какое-то решение. Через пять минут она уже медленно поднималась в горы, легко держа тело ребенка в одной руке, такое маленькое, что рядом с ней он казался мокрым котенком, и контейнер с водой – в другой...
...Вначале мальчика пришлось восстановить, на что ушла половина медикаментов, но зато теперь он уже дышал – медленно и спокойно, лежа на носилках, и жизни его ничто не угрожало. Часть сознания была повреждена, но незначительно, это грозило лишь потерей памяти о нескольких последних часах, что было только на руку. Белая сфера обнимала его голову – Иллохор записывала в его подсознательную память все, что только можно было, из бортовой библиотеки, но очень осторожно, чтобы объем знаний не убил бы его и не повредил ему психику. Через много лет он вспомнит все, что сможет, и эти знания очень пригодятся ему – одному такому на целой планете. Такая же сфера была и на теле ее сына – вот только все было намного хуже, чем она надеялась. Чужой ребенок был здоров, а вот матрица ее собственного сына – местные называли ее “душой”, как успела она узнать из сознаний взрослых “людей”, живущих в “пионерлагере”, - была почти разрушена. Это означало, что ядро личности ее сына никогда не сможет стать самостоятельным и самодостаточным, да и рано или поздно оно растворится в сознании чужого, но много лет они будут воевать за власть над единственным на двоих телом, и может быть чужой ребенок сойдет с ума, не выдержав этого столкновения. Два сознания жить в такой борьбе не смогут. А вот если бы матрица сына не пострадала, она смогла бы просто “закуклиться” и не вступать в конфликты, дожидаясь того момента, когда люди научатся делать искусственные тела, чтобы освободиться самой и освободить от своего присутствия носителя. Отчаяние разрывало ее умирающее сердце, но именно это отчаяние дало ей силы совершить невероятный для нее шаг. Она слышала мысли взрослых людей в лагере, слышала, как мальчика уже ищут дома, как мать его отчаянно бегает по берегу вся в слезах и зовет ребенка.
У него тоже была мать. Иллохор медленно и тяжело поднялась, сняла с сына шлем, служивший для переноса информации из базы данных спасательной капсулы, и одела его на себя. “Проснись. Тебе пора домой. Ты не тонул, ты заблудился в лесу. Ты не помнишь ничего, ты вспомнишь потом, через много лет. Вставай, иди же, иди скорее!” Она сняла сферы с себя и с чужого ребенка. Малыш открыл глаза, медленно поднялся и пошел вниз по склону заросшей дикой черешней горы, как лунатик, ничего не понимая и не оглядываясь. Иллохор смотрела ему вслед и молча плакала. “Живи, чужой, живи за обоих – за сына и за себя, живи за меня и за моего мужа, живи за нас всех...” И она выключила поддерживающие жизнь приборы, убив своего сына... Через двое суток остатки спасательной капсулы и тело Иллохор нашла экспедиция спецслужб Руссии, засекших аварийную посадку, и увезла все в неизвестном направлении...
Прошло много лет. Наиль Ашфиров вырос. Он хорошо учился в школе и ничем не болел, вот только одно всегда удивляло его – сны. Он много раз слышал, как другие люди рассказывают друг другу, что им привиделось ночью. Это были обычные сны, в которых легко было угадать отражение их дневной жизни. Но самому ему никогда в жизни не снилось ни одного обычного сна. Все его видения были систематичными, длинными и интересными, как художественные фильмы – широкоэкранные и цветные. Сверстники его буквально охотились за фантастикой, которая была в большом дефиците в Советской Руссии, и часто шли на немалые жертвы за возможность одолжить на пару дней заветный потрепанный томик. Наиль видел фантастику каждую ночь – и какую! Сюжеты его снов были так замысловаты, что ни в одном романе ему не удавалось найти ничего подобного. Но все чаще он ловил себя на том, что на уроках физики и математики он на лету не то что бы даже запоминает, а вспоминает то, что уже давно ему известно. Часто он видел нужную тему урока во сне, и видел больше, чем знали его учителя. Он нередко участвовал в олимпиадах по физике – городских и областных, пока ему это не надоело. Он понял, что соревновательные игры не имеют отношения к настоящему познанию мира, а именно этим ему хотелось заняться. Он бросил все эти забавы для детей и стал всерьез готовиться к институту. Сны не оставляли его, и помогали ему даже в этом, и то ли в шутку, то ли на самом деле, Наиль начал задумываться – а что же с ним происходит. Решение напрашивалось только одно, и оно смущало его – считать ли себя ненормальным, или и в самом деле – пришельцем со звезд, но по другому ничего объяснить не получалось ну никак.
19 сентября 1986 года Золотая Комета вошла в созвездие Скорпиона. Дальняя граница газового хвоста кометы коснулась атмосферы Терры. Темноволосый мальчик в городском автобусе покачнулся и упал в обморок. Скорая помощь определила гипертонический криз. Пожилая женщина – врач сделала ему укол, и отвезла домой, успокоив родителей. “Это просто юношеская гипертония. Нормальное явление в таком возрасте – смотрите как он развит физически, почти взрослый человек, а сосуды и сердце всегда отстают в росте от остального организма, их не так-то легко накачать, труднее, чем мышцы. Пусть меньше таскает гантели, через год все пройдет”. Все и правда прошло так, как она сказала. И только сомнения насчет своих снов больше уже не мучили Наиля – он все вспомнил, и еще много лет плачущая чернокожая великанша стояла перед его глазами, как живая...
Экзамены были позади, ничего сложного они из себя не представляли, да и физика уже не была столь популярной в Руссии – старая советская империя рухнула год назад и развалившаяся военная машина больше не нуждалась в таком количестве квалифицированных исследователей. Но обратно в родной Уштум ехать совсем не хотелось. Отношения с родителями не ладились, он не любил копаться в огороде, на котором они были зациклены, да и бездумное шатание по дискотекам или вечные молодежные пьянки и мордобитие как-то не развлекали его. А здесь был большой город – старинный и красивый Староуральск завладел его сердцем, впечатавшись в него своей неповторимой красотой. Устроиться на практику в городе особого труда не представляло, общежития тоже стояли пустыми, так что легко получив нужные бумаги, Наиль отметился в лаборатории у скучающего без отпуска МНСа, и отправился поселяться. Но в общагах уже начали ремонт, комендантша молча стукнула штампом по бумажке и сказала.
– Комнат пустых совсем не занятых мало, или на ремонте, или уже кто-то есть. Ты стучись просто, где свет увидишь, и просись на любую коечку свободную. Только смотри, не шали там у меня – там почти одни девчонки остались, так что пока все вперемешку, потом что-нибудь придумаем.
Наиль так и сделал. На четвертом этаже он прошелся по всему коридору. Кое-где свет был, но все места были заняты. Наконец он постучал в 404 номер, не особо уже надеясь на успех. Стройная брюнетка весело ответила на его вопрос необычно низким для девушки голосом.
– Да ради Бога, вон две стоят свободные. Только матрасов нет, одни сетки железные, но я вам свое одеяло дам, все равно жарко.
В этот самый момент, 21 июля 1988 года Золотая Комета приблизилась к Терре на 16 миллионов километров, войдя в созвездие Стрельца, и все, кому было это суждено, полной грудью вдохнули волшебный золотой газ, отравившись им навсегда...
Свидетельство о публикации №209040400436