FADE TO GREY

Матиуш,  юный король Северной Галилеи быстро шел, почти бежал через бесконечные анфилады комнат. Кончик золоченой рапиры задевал за стыки полированных плиток пола и тихонько звенел.   
Молодой король был в гневе. Бестрастные слуги в серых  камзолах торопливо открывали двери, не забывая низко поклониться.

Матиуш торопливо проходил мимо, даже не удостоив взглядом слуг. В данный  момент его интересовал только один человек - канцлер. Канцлер, а еще его  новый указ, подписанный от имени его, Матиуша. 
Впрочем, невысокий, невзрачный человек сам вышел ему навстречу и слегка склонил голову в приветствии. Он молчал, и его бестцветные, ничего не выражающие  глаза уперлись куда то в переносицу Матиуша.  Он молча ждал, когда молодой король первым задаст вопрос. Так требовал этикет. 

Матиуш поправил перевязь с рапирой. Почему то в присутвии этого человека он начинал чувствовать себя не в своей тарелке.
Он еще раз дернул рапиру за эфес, как буд то хотел вызвать канцлера на дуэль и,  стараясь, что бы голос не так дрожал от гнева, сказал:

- Вы издали новый указ, не потрудившись поставить в известность меня.

Канцлер как буд то ждал этого вопроса.
- Этот, ваше величество? -  В его руках появился свиток. Он протянул его Матиушу и взглянул ему прямо в глаза. - Но он касается только государственных преступников и добропорядочные граждане от него не пострадают. Уверяю вас.

Взгляд канцлера, казалось проникал в душу, копался там, брезгливо отбрасывая в сторону все хорошее.

- Но согласно ему, в темницу угодили трое детей и один вполне добропорядочный доктор, - спокойно сказал Матиуш, едва сдерживаясь, не в силах больше выдерживать взгляд канцлера, который давил, пригвождал, нанизывал на булавку, подобно
энтомологу, поймавшему сачком редкую бабочку.

- Не такие уж они и дети, ваше величество, - заметил канцлер, - им уже исполнилось тринадцать. И они помогли вражескому раненому солдату избежать справедливого суда.

- Раненых солдат убивать нельзя, - твердо сказал Матиуш, - или вы отменили и этот закон, принятый еще пять поколений назад?

- Отменил, - подтвердил канцлер, - но только ради всеобщего блага. Как только закончится война...

- Война никогда не закончится, - прервал его Матиуш, - если  мы нарушим этот закон.

- Не буду спорить, ваше величество, - сказал канцлер, - думать так ваше право, но через полчаса начнется суд над преступниками.

- Это значит, что приговор...

- Ну разумеется, ваше величество, в условиях военного времени приговор всегда один - растрел. Впрочем, вы, ваше величество можете своей милостью  заменить его на пожизненное заключение в угольных копях. Или же отменить его вовсе и оправдать этих преступников.
Что категорически не советую вам делать. Ваши подданые верят вам... пока верят. И пока уважают.   
А уважают всегда только тех, кого боятся. К сожалению.

- Тем не менее я буду там присутствовать. - Матиуш повернулся, собираясь уйти, но вдруг резко повернулся и взглянул канцлеру в его пустые глаза, - а уважают все таки тех, кого любят. К счастью.
 
- Ваше право, - бестрастно сказал канцлер, - но это делается только для всеобщего блага... и вашего тоже.       
               


- Это все только ради всеобщего блага,  -  невысокий доктор Ирм Фрид Эберль в серой форме офицера полковника, с серебрянными змеями на петлицах,  глядел бесцветными, ничего не выражающими глазами  в окно своего кабинета
В конце концов, - подумал он, -  как сказал давным давно один мудрый человек: "каждому свое"

Моя смерть для всеобщего блага, - сказал тихо Христос толпе, - каждый получит свое.

Ваша смерть, - вслух сказал Эберль, очищая от кожуры темно-красное яблоко, - ваше благо.  И вы получили свое.      
Он без замаха метнул узкий стилет.  Серебристой молнией бестрастная сталь попала точно в центр рисунка - шестиконечной звезды Давида.   

- Рано или поздно каждый получит свое и вы тоже, канцлер, - король Матиуш повернулся и стал спускаться по винтовой лестнице вниз, на улицу, где на площади уже начали собираться его подданые.

- Все может быть, - тихо и бестрастно заметил канцлер, -  и ваша смерть будет вашим же благом, - в его руке появился метательный стилет.  Серебристой рыбкой сверкнуло узкое лезвие и исчезло вновь до поры до времени.