Похищение Европы. Продолжение четвертое

 В поход

Весной  83 года мы начали готовиться к походу на Ладогу. План был таков. Мы гоним яхту до Питера,  а второй экипаж идет на ней обратно.
Кроме обычного косметического ежегодного ремонта возникла необходимость заменить двигатель. Серега Томин, который работал в НАТИ,  был большим «докой» по всяким моторам и понимал в них толк, предложил переделать пожарную помпу в  бензиновый двигатель. Помпа имела два цилиндра, в которых перемещались поршни, толкавшие воду. Эта идея, которая мне показалась весьма абсурдной, была воплощена в жизнь. Двухцилиндровый блок насоса снабдили свечами, приварили картер для масла, снабдили всем, что нужно двигателю. И  получился ДВС двигатель внутреннего сгорания.  Честно говоря, я проникся большим уважением к Сереге, а  уважение к Пашке после этого еще больше возросло.
Интересно, что  блок двигателя не имел разъёма по оси коленвала. Коленвал состоял из двух частей. Эти  части с напрессованными на них подшипниками шатунов и с поршнями вставлялись сверху, а затем соединялись муфтой, и она стягивалась болтом. Я  рассказываю об этих подробностях только потому, что нам  с этой экспериментальной конструкцией пришлось помучиться.
Молодой разработал и изготовил электронный блок зажигания. Блок этот долго не хотел работать. Вплоть до последнего дня.
Но вот, ура! Блок заработал, двигатель затарахтел. Яхта сделала пробный круг по акватории. Все было готово к выходу.
Серега Томин снабдил нас письмом на бланке НАТИ такого содержания:
«На яхте «Европа» установлен экспериментальный двигатель. Просим заправочные станции оказать содействие в заправке двигателя бензином. Оплата (расчет)  государственными талонами».
- Наливай, - скомандовал Паша, стоявший за штурвалом в неизменной условно розовой кепочке, с которой он не расставался. Теперь такие кепочки называют бейсболками.
Причина налить была более чем уважительная: наконец мы вышли из клуба, подняли паруса и хорошим ходом (дул бакштаг) двинулись по Клязьменскому водохранилищу  к входу в канал. Все шло по плану. Вышли в назначенный день. На борту был запас продуктов. Было что выпить. И с нами были  женщины, которые разделяли наш восторг по поводу парусов и  водных просторов. И смотрели на нас с обожанием во взоре. А от этого мы еще больше расправляли перья, становились прямо такими деловыми и опытными морскими волками.
Здесь я должен сообщить, что кроме названных мной двух пар (Паша с Аленой и я с Мариночкой), в поход с нами пошел  Вовка, которого продолжали звать Молодой. А с ним его семилетний племянник Витя. Пашка назвал его Цурипопиком.
- Такого слова почти что нет, - обиделся Витя.
- Пожалуй нет, но все равно, пусть пока оно побудет, - решили мы.
В первый день мы благополучно прошли каналы, соединяющие Клязьминское водохранилище с Пироговским и Икшинским. Двигатель исправно тарахтел. Мы сияли. Целовали наших подруг и вспоминали разные эпизоды из нашей морской практики.
Заночевали мы, бросив якорь перед шестым шлюзом. Вернее  перед шлюзом  номер шесть. Для нас это был первый.

Процесс шлюзования весьма интересен.  Заходить в шлюз  на яхте можно только после того, как туда войдет теплоход. Заходить надо быстро. Диспетчер шлюза торопит по громкой связи. Как правило, только мы  входим внутрь камеры, ворота начинают закрываться, едва не цепляя нашу яхту.   Мы должны быстро зачалиться за торчащий в стене крюк или зацепиться  за крюк, расположенный на поплавке, который поднимается или опускается по мере изменения уровня воды. Подходя к стенке надо  не оцарапать борт яхты о бетонную поверхность, рассчитать скорость, чтобы  остановиться у крюка. В это время  начинается наполнение шлюза. Вода   устремляется в камеру, бурлит и пенится.
- «Требуйте долива шлюза после отстоя пены!» - такая фраза родилась у меня в первом же шлюзе. И пользовалась неизменным успехом у экипажей других яхт, с которыми нам приходилось одновременно шлюзоваться.
Но вот  шлюз наполнился, уровень воды  сравнялся с уровнем, куда надо выходить. И теперь надо быстро освобождать камеру. Потому что навстречу уже готов идти теплоход или баржа. Тут уж двигатель должен  заводиться безотказно.

Не могу сказать, что я отпадно играл на гитаре, но  иногда в компании мне удавалось стать центром   и сфокусировать внимание на себе.  В основном был репертуар «парусных» песен, с такими, например, словами «Я пью за штаги, ванты, за блоки, топененты, за весь набор  немудреных снастей, за   тали и брезенты, за паруса за тенты, где руки измозолил до костей…». И еще  в этой  просоленной  морем песне были озорные слова « про прелесть толстой Машки, которая манит, а не дает…»
Гитару я взял в плавание, и иногда услаждал слух наших подруг каким-нибудь романсом.
Перед выходом в плавание мы скинулись (в смысле  денег), и поручили Алене вести наше денежное хозяйство. Деньги она положила в  нагрудный карман своей  куртки. Карман имел странную особенность – он был прозрачный. Поэтому  отлично было видно купюры.
В этой куртке она ходила по магазинам и по рынкам в тех населенных пунктах, где мы останавливались.
- Как же ты, Алена, будешь торговаться на рынке, если продавец видит, что у тебя в кармане лежит сторублевая бумажка,  да и не одна?  Хрен он тебе уступит!
- А я никогда не торгуюсь.
- Ну, правильно.  Продавец просто назовет тебе заведомо большую цену. Они же там на рынке все психологи.
Но этот разговор ничему  ее не научил. Поэтому и деньги у нас очень быстро кончились.
Кажется, в Череповце Паша с Аленой пошли за продуктами в город.
Вернулись они на яхту важные и гордые. На Паше висела гирлянда туалетной бумаги, а в руках он нес  авоську с  бутылками кефира.
-Вы чё?-  насморочным голосом возмутился Молодой. – Куда мы потом денем бутылки?
- Бутылками, Вова, будем  мерить скорость. Забыл, как мы на Балтике это делали? А кефир, Вова, очень полезен, - наставительно, и как бы извиняясь за абсурдность покупки, произнес Паша. –  И туалетная бумага – это признак аристократического воспитания. К тому же, это дефицит.  А ты кроме газеты «Советский спорт» ничего не знаешь,  и ничем не пользуешься.
-  Зато я вспомнил анекдот,- парировал Вова.-  «Один другого спрашивает: ты какую газету выписываешь? А тот отвечает: зачем мне газета, у меня радио есть. – Что же ты в туалет с антеной что ли ходишь?»
 - Хи-хи, - сказала Алена, – анекдот с бородой.- Будем считать, что ты обделался жидким юмором.
- Каждому члену экипажа персональный рулон. – Распорядился капитан.
- Я свой надпишу, - это опять Молодой решил.
- Только напиши по всей длине, - Алене понравилась эта идея.

А бутылками пустыми мы мерили скорость яхты во время гонок. Бутылку с  носа яхты бросали далеко вперед, а когда она  оказывалась на траверсе  носовой утки, включали секундомер, и выключали его при достижении бутылкой  кормовой утки. Между ними  было как раз 10 метров. Подсчитать скорость «в узлах»  для  людей с высшим образованием было не сложно. «Узел» это скорость - одна миля в час. А миля равна 1852 метрам. Бутылок пустых у нас было достаточно.


Проблемы с двигателем

Уже при движении по каналу у нас начались неприятности с двигателем.  Не работал генератор. Поэтому  аккумулятор разряжался и довольно быстро, электронное зажигание стало давать сбои. В результате, как мы сообразили,  две половинки  коленвала стали получать разнонаправленные команды, и муфта, соединяющая их, разболталась. Кроме того выяснилось, что   вращение двигателя происходит  в другую сторону. В другую, в том смысле, что  косозубая шестерня сцепления  все время стремиться выйти из зацепления, и приходится все время принудительно  удерживать ее в зацеплении.
Тем не менее, нам удалось пройти все шесть шлюзов и выйти к Большой Волге. Дальше мы шли под парусами до самого Углича.

В Угличе  нам пришлось  заняться ремонтом двигателя.  Для этого мы вынуждены были извлечь его, разобрать, заново стянуть муфтой коленвал.
Впрочем, мы не унывали. Погода стояла отличная. Пока мы возились с двигателем, наши дамы посетили все достопримечательности города, приготовили  отличный ужин.
-А ведь сегодня Петр-Павел час убавил, - вспомнил я. - С тебя, Паша, причитается. За то, что час убавил.
-Павел только полчаса убавил, а  другие полчаса – Петр.
-Тогда с тебя поллитра.
- Ох, и оторвемся мы по полной! – воскликнул Молодой.
Конечно, поужинали  с водочкой, но не оторвались.
Потом я взял гитару и исполнил ко всеобщему удовольствию несколько песен.
- Песня исполняется на испанском языке, - объявил я. И запел:

«Красавица донна Лаура
Спросила у дона Хуана:
Что вы глядите так хмуро,
Что вы глядите так пьяно?»

«Она была официанто
И делала маникюрино,
Все брови себе выщипанто,
 Ходила на танцплощадино».

И еще одна песня пришлась по душе экипажу:

«Ревут ошалев океаны,
Приказ отстояться не дан,
Не правы всегда капитаны,
Во всем виноват капитан».

Команда успела напиться,
У боцмана с коком роман,
На зыби Бискайской не спится,
Во всем виноват капитан».

 А когда стемнело, мы  вышли на яхте  на середину  водохранилища и устроили купание.
Наши девушки купались голышом. А мы по очереди (каждый свою) принимали их, вылезающих по трапику, встречали с полотенцем в руках и бережно вытирали. Занятие  восхитительное.
- Сегодня вы будете спать с  чистыми женщинами, - подал свой голос из гробика Молодой.
- А ты посуду вымыл? - строго спросил капитан.

Ремонт в канале


Серьезные неприятности с двигателем возникли у нас при переходе из озера Белое в Вытегру. Надо сказать, что  на этом участке канал представляет собой довольно сложную артерию, по которой непрерывно идут теплоходы, сухогрузы. Торфяные берега канала все время подмываются волной, разгоняемой проходящими судами. Поэтому  постоянно работают земснаряды, углубляющие  дно. Часто можно видеть плывущие навстречу бревна, коряги. А как-то раз, ночью (а мы почему-то проходили по каналу ночью) навстречу нам плыл целый остров, оторвавшийся кусок берега с небольшой березкой. Вообще, этот ночной переход по каналу в темноте, усугубляемой  окружающими канал деревьями, нагнетал какую-то  таинственную жуть.
Представьте, ночь, темная вода канала, смутно различимые берега. Если присмотреться, то впереди по ходу яхты можно видеть метров на 10 вперед. Плывут какие-то щепки,  оторвавшиеся водоросли. Впереди далеко-далеко где-то горит зеленый огонек  берегового створа. Створ этот установлен на  маленьком островке, и даже  находясь рядом,  его свет кажется каким-то тусклым. Но видно его издалека. Светит он таинственно, как заговорщик.
Сидим все на палубе. Курим. Изредка пробавляемся кофе.
 Ко всему прочему у нас прогорел глушитель, и выхлопные газы устремились в каюту. Мы все взрослые вылезли на палубу, а «цурипопик» спал в носовом отсеке, проход в который завесили одеялом. И открыли над ним люк. Остановиться мы не могли – просто негде стоять в канале.
К утру у нас перестал работать двигатель. Совсем разболтался коленвал.
На наше счастье впереди метрах в 500 стоял земснаряд. Кое-как веслами мы догребли до него и пришвартовались.
Нас встретили весьма благосклонно. Разрешили воспользоваться токарным станком, который был на земснаряде. На этом станке мы проточили шейки коленвала и запрессовали на них втулку.  Кроме того  проточили посадочное место для  обычного кулачкового трамблера, а с электронным зажиганием расстались.
Здесь же мне пришлось  сваривать прогоревший глушитель. Источник  сварочного тока не регулировался, защитной маски не было. К тому же нужно было приварить  одну трубу из нержавейки к другой из обычной стали. К чести своей с задачей я справился.
Пока мы три дня ремонтировались, наши женщины тосковали. Купаться было негде. Вода цвета кофе с молоком в канале не вызывала желания  погрузиться в нее.
Зато можно было принять душ на земснаряде, чем мы не преминули воспользоваться.
Когда Пашка разделся и снял свои кроссовки, меня  поразили ногти на его ногах. По-видимому он никогда их не стриг, и они загибались вниз сантиметра на два. Аккуратно так загибались.

В Петрозаводске

Теперь я перехожу к  грустным событиям. Это было время отчаяния, надежд, праведного негодования, разочарования.

Из Вытегры мы хорошим ходом под парусами за день дошли до Петрозаводска. Через два дня здесь начинались гонки «Онежская регата». Поэтому здесь собралось много яхт из разных городов. Пока мы три дня стояли в канале и ремонтировались, мимо нас прошло много яхт. Все шли на регату.
Из «Трудовых резервов» пришел Овражин на своей «тешке».  Гоняться он не собирался, а потусоваться хотелось. И просто походить по Онеге. Как и нам.
Он-то и сообщил нам тревожную новость, когда на следующее утро запрыгнул к нам на яхту.
- Директор продает  «Европу». Из Риги приезжал человек. И уже вроде как Рига перевела деньги за несколько яхт. В том числе и за «Европу».
Пашка занервничал. – Какое он  имеет право распоряжаться «Европой»?
-А вот такое! Яхта на балансе клуба. Значит - принадлежит клубу. А он директор.
-И за сколько ее продают?
- Ее передают с баланса на баланс. Это мне Вера бухгалтер сказала.
- Он что? Не понимает что ли, что ее балансовая стоимость 8 тысяч. Это стоимость досок. А труд? А все оборудование? Которое досталось нам за наши денежки?
- Это я не знаю. Вообще продавать яхту нельзя. Она что, не нужна тебе? – Аркадий  уперся в Пашку своими прозрачными глазами.
- Ты же сам хотел…-начала было Алена, чистившая на корме картошку.
- Женщина! – зыркнул на нее Пашка. – Помолчи! Когда старшие говорят!
Алена обиделась, бросила нож и ушла в каюту.
-Что ты так на нее? – удивился я.
- Много на себя берет. Бабы эти! – В сердцах воскликнул Паша. – Лезут, куда не надо! Нет, сам посуди, продать такую яхту! Алена, мать твою! Выдай мне денег. Я пойду на телеграф. Надо дать телеграмму, что мы против. Как это не нужна? Да это…да это…-захлебывался Пашка, - это флагман парусного флота Москвы, Это самая крупная яхта в Москве.
- Надо протестовать, - встрял я. Хоть я и не строил яхту, не вложил столько труда, мне стало обидно.
- Напишу так:  Экипаж яхты  «Европа» категорически возражает против продажи…
-Только лучше не экипаж, а напиши «коллектив яхтсменов», - внес свою лепту я. – И добавь про  флагмана, про гордость клуба, коллектива, построившего яхту своими силами. Не жалей денег на слова.
Телеграмму срочную  послали.
Но кошки на душе скребли.
-А знаете из-за чего все началось? – начал  Пашка. – Из-за Антона. Ему отказало бюро секции дальних плаваний. Не назначили его на яхту «Атлантика». Он на ней уже три года, но ни разу не сдавал крейсерскую книжку.
- Почему? - спросил Андрюха.
 - А никуда не ходил. В дальние плавания. А все здесь. Яхта у него, а ты был на ней? Загляни. Каюта широкая, сама яхта вон какая пузатая. В такой каюте «квасить» очень даже приятно. С девочками. И директор туда похаживает. А Овражин всю жизнь на старой «тешке» ходит. Председатель секции. Вот и отказало бюро Антону. Тут директор и встал на тропу войны.
- А при чем здесь «Европа»?
- А при том. Когда идет война, то  есть  «Наши» и  «враги». И если они «Наши», то мы  стало быть «враги».

Поход. Онежское озеро.

Не  стану утомлять вас своими воспоминаниями о том,  как  мы пришли на Кижи и восхищались  деревянными постройками. Это надо просто видеть самому.   И как  в шхерах или фьордах Ладожского озера собирали чернику. И как пришли на Валаам и увидели  несчастных инвалидов, которых свезли на этот удивительный остров   …
Все было прикольно, пока не кончились продукты, а затем и деньги из прозрачного кармана Алены.
 Достаточно много денег ушло на бензин, потому что письмо, которое  у нас было к  руководителям заправочных станций о том, что экспериментальный двигатель  просим заправлять по талонам, не возымело действия. А бензин нам был необходим. Двигаться по каналу под парусами нельзя – только  под мотором.
А разве может быть не прикольно?  Стояла прекрасная погода. Я просыпался с восходом солнца,  нырял в воду прямо с борта, потом растирался  до горячего жара во всем теле, и с этим жаром нырял в кормовую каюту, где спала моя принцесса. Я срывал поцелуй с бутона еще спящих ее губ, осыпал лицо поцелуями, прежде, чем она открывала глаза.
А Пашка как-то заметно охладел к Алене.
Маленькая трещинка возникла еще в Вытегре. Совсем незаметная. А ощутимый раскол произошел в Петрозаводске. Видимо, как я сейчас думаю, уже там Пашка оставил мечту уехать в Ригу с Аленой. Она ему как-то приелась, если такое слово уместно. Хотя  до разрыва было еще далеко. А ехать  одному? Зачем? Этот план бегства хорош только с любимой. А тут еще слухи о продаже яхты …

Мариночке нужно было позвонить родителям, чтобы сообщить, что  с ней все в порядке, что жива и не потеряла голову. Для этого нужно было  рано утром идти на почту. Разговор с Москвой давали только в утренние часы. Естественно, что я  вызвался проводить ее. Мы встали, когда все еще спали, согрели чай, съели по бутерброду, и отправились звонить. Когда мы вернулись на яхту, нас недружелюбно встретил Паша и устроил выговор. Суть его  состояла в том, что  на яхте все должны питаться вместе, и недопустимо устраивать  индивидуальные завтраки. Произошел  этакий «наезд», причину которого я усмотрел в охладевших отношениях к Алене.
Однако, быстро придумывать ответы на наезды я не умел. Но из-за этого я поскользнулся на мокрой палубе и неудачно  упал, ударившись локтем о рубку. В результате локоть воспалился. Вам надо объяснять, что такое бурсит?  Вам это надо? С этим бурситом уже на острове Кижи я обратился в медицинское учреждение фельдшерско-гинекологический пункт. Другого там не было.  Мой локоть обильно намазали мазью Вишневского. И это несколько испортило  мои контакты с принцессой.  Эта мазь –  не одеколон от Диора.


Мы облазили много мест на Онеге. Дальше наш путь лежал на Ладогу. По реке Свирь.
Продовольственные запасы  наши подходили к концу. Деньги давно уже кончились. Да и если бы они были, купить что-нибудь съестное в  этих северных широтах вряд ли удалось бы. Оставалось немного водки. И когда к нам неожиданно подкатил на «казанке»  рыбак с вопросом, нужна ли нам рыба, мы дружно закричали «Да!».  За довольно  объемную сетку с рыбой он запросил  «стакан».  Граненый стакан мы налили и поставили на корме.  Рыбак подрулил к  борту, не глуша мотора  встал, ухватился за наш борт, взял стакан, опрокинул в себя водку,  бросил нам на палубу рыбу и умчался, довольный  сделкой. Ох, и вкусной оказалась рыба!
В другой раз, уже на Ладоге к нам подошел рыболовецкий сейнер. Рыбаки предложили нам ящик свежей ряпушки. Водки у нас уже не было. И еды тоже не было. За эту рыбу мы отдали последнюю банку тушенки. Рыбаки сочли такой обмен справедливым. Рыбу-то они еще поймают, а вот тушенку добыть – это была проблема.
Ряпушку эту мы поджарили и тут же съели. Но добрая половина ящика еще осталась. Тогда мы стали ее солить в трехлитровых банках.
К вечеру выяснилось, что жрать захотелось снова. И эту рыбу стали извлекать из банок отмывать от соли и снова жарить.
Вот такие мы  любители рыбы!

В Приозерск приехал второй экипаж. Мы поехали в Москву, а  сменившие нас  отправились в обратный путь.

Под штурманским столом «гробик». Это спальное место. Назвали его так не с проста – когда ты лежишь в нем, со всех сторон тебя окружает дерево. И только небольшое отверстие, через которое  можно в него забраться позволяет дышать. А развернуться в гробике невозможно. Залезать в него можно только ногами вперед. И покойников носят тоже только ногами вперед.  Еще и поэтому спальное место это получило такое название. Впрочем, внутри места вполне хватает. В гробике лежать очень прикольно. Расположен он практически на уровне ватерлинии, а когда яхта идет на правом галсе и еще с креном, то вода плещет  от тебя на расстоянии толщины обшивки где-то над  головой.
В последнюю ночь, когда приехал экипаж, который  менял нас в Питере, пришлось потесниться. Всем  нужно было где-то разместиться.
 И мне капитан дал команду спать с Мариночкой в гробике вместе. Нам вполне хватило пространства, чтобы насладиться «вынужденной» близостью. Эту ночь я с каким-то трепетом  вспоминаю и теперь.