двести 17

Константин гонял в голове мысли – тупые создания то и дело норовили пожевать самих себя да заняться каким-нибудь бредом – приходилось прикладывать массу усилий, чтоб собрать мысли в стадо, чтоб заставить их идти в нужном направлении. Именно в силу частичного пребывания на полях раздумий и заблуждений Константин заметил молодую пару своих знакомых – Кирюшку и Настюшку, двух ангелов с цветными крыльями (улыбками) – лишь после того, как четыре удивленных, почти сразу - расстроенных глаза пролетели мимо, лишь после того, как уместно было сказать простое «Здравствуйте!»
Два часа (показалось, что два дня)  Константин был терзаем нескончаемым эхом собственной бестактной невнимательности, бессмысленным сожалением о случившимся, бесполезным желанием вернуть некстати вырвавшуюся на свободу задумчивость, и все это с единой целью – исправить то, что уже давно было высечено на каменной стене времени – бестолковыми граффити, зарисовывающими все подряд, все, что только не вытворит господин Хронос.   
Лишь после того, как мимо прошел Каварин, невесть на что неделю назад обидевшийся, - прошел мимо, не поздоровавшись, демонстративно отворотив взгляд,  Константину стало спокойно и на душе, и среди замерших коров размышлений – вина была искуплена.

- Ты видела, Костик прошел, - Кириллу была неприятна, тяжела тема разговора, который камнями летал меж ним и Настей – надо было сменить, уничтожить предмет их разговора, и в тщетных попытках сделать это Кирилл цеплялся за каждую соломинку, за каждый столб.
- Кир, ты не ответил, - Настя остановилась, будто не желая идти дальше без ответа на самый важный для нее вопрос, будто не желая более видеть, слышать, дышать – ответ, ей нужен был только ответ.
- Насть, я сегодня видел во сне темноту, знаешь, абсолютную, черную такую темноту. Бывает же такое...

- Сон? Какой еще... Здравствуйте, Зинаида  Петровна. Да, и Вам того же...
- А я только что друга вашего видала. Костика. И вы тоже? А знаете что? – бывшая, но все также любимая учительница – Кирилла, Насти и Константина – смотрела снизу вверх на своих учеников: «Какие же они большие!..» - Я ухожу медсестрой на фронт. Да. И Костику об этом тоже сказала. Он меня отговаривал, но...
- И Вы?! И Вы, Зинаида Петровна?! – Настя бы закричала, ежели б не охрипла, простудившись на вчерашних оборонных мероприятиях. – Вы знаете, что Кирилл, он тоже... Туда же...
- Что ты, Настенька, не плачь, - Зинаида Петровна обняла «самую светлую голову 10-го «Б»». – И мой сын Мишенька... Став вдруг совсем взрослым... Мой сын, Михаил Каварин... Знаете, он жутко обиделся на Костика за то, что тот подал заявление в Военкомат без него... Так вот, мой сын тоже... Тоже идет на фронт.

- А не кажется ли вам всем, - Настя все же справилась с шипящим дотоле голосом, стала произносить слова громко, резко. – Всем, от мала до велика, всем, кричащим патриотические лозунги, что это всё... Участие в войне, начавшейся из-за... Из-за бог весть чего... Какие-то обиды, какие-то оскорбительные демарши, неуважительные приемы!..
- Но не мы же начали эту войну, - Зинаида Петровна хоть и была крайне изумлена поведением своей бывшей ученицы, но по старой педагогической привычке сумела совладать с собой и все же вымолвить несколько ясных фраз. – Не мы встали в позу, выкрикивая оскорбления. Не мы, а король нашего нынешнего неприятеля Константин I. Так что... Милая, что ты?..
По щекам Насти катились слезы.