Я щит твой

Дисклэймер: Все права на Аллена и мир ДГМ принадлежат Хошино Катсуре. Остальное - моё.

***

Я стояла у окна и смотрела на начинающийся дождь, отрешенно, словно ничто в мире меня сейчас не волновало. Предполагалось, что до вечера он не вернется, и одиночество наводило на меня тоску.
- Аллен? - я внезапно повернула голову навстречу приближающимся шагам.
Он не ответил сразу. Или мне показалось.
Я медленно подошла к нему. Медленно, потому что мне приходилось сдерживать уже зарождающийся внутри вулкан. Пока еще маленький, он с каждым ударом сердца набирал силу, и теперь эти гулкие удары внутри тела напоминали толчки лавы внутри вулканического жерла. Я знала, что будет дальше. Точнее, я знала, что должно было быть. Но не будет. Ни за что не будет. Потому что... Я поймала себя на том, что начинаю бредить. Еще шаг. Еще. Вот оно. Наши взгляды только сейчас встретились. «Сrown Clown, - прошептала я, - Джокер Бога... Генерал Уолкер». Аллен как-то невесело усмехнулся: «Только сейчас, да?» Я кивнула. Всё-то он понимает... Что ж, значит, в случае чего меч экзорцизма остановит пробуждающегося зверя. Толчки лавы внутри становились всё яростнее. Я судорожно глотнула ртом воздух, дыхание безнадежно сбилось, и казалось, проще уже не дышать, чем пытаться вдохнуть и выдохнуть под этим невозможным взглядом черно-белого короля. Мне пришлось повторить свою просьбу, так как Аллен все еще словно чего-то ждал: «Сrown Сlown» - выговорила я непослушным языком, едва разомкнув пересохшие, ставшие вдруг очень горячими, губы. Может быть, он не считал, что есть опасность, и даже если она есть, он был, вероятно, уверен, что успеет активировать свою Чистую Силу прежде, чем зверь выйдет из-под контроля. Но я не могла так рисковать, я должна была быть уверена. Аллен коротко кивнул и одним движением вызвал Коронованного Клоуна. Я вздохнула с облегчением. А теперь... теперь можно, да? Я уже не чувствовала пола, и не чувствовала ног, но все еще могла задавать себе этот вопрос, хотя... от ответа уже ничего не зависело. Давно, уже, пожалуй, минут 10, если быть точной. Вокруг меня наэлектризованный воздух, как туго натянутое полотно, в вытянутую руку длиной, которое треснуло и разорвалось, едва Аллен наклонился вперед, словно собираясь что-то спросить. Я отступила на шаг назад. Потом еще на шаг. Хотелось делать эти шаги, наслаждаясь каждым из них, отступать сейчас, и даже не потому, что страшно, и даже не потому, что безумие грозит поглотить целиком, не оставив ни единой клеточки, о нет — потому только, что потом столько же шагов нужно будет сделать навстречу, уже ничего вокруг не видя, не понимая, уже ни о чем не думая, уже потерявшись в беспощадной жадной тьме, выматывающей душу, выпытывающей самое сокровенное, заставляющей трястись от животного страха и диким зверем реветь от животной жажды. Несколько шагов назад, - лава внутри уже достигла горла и грозит вот-вот вырваться наружу, значит, времени уже нет, точней, его не более нескольких минут, - и я мерю шаги для разгона, и уже не чувствую под собой земли, и уже в ушах разрастается странный звон... «Аллен... пожалуйста, - слова даются с большим трудом, захлебываюсь воздухом, которого мне все равно опять не хватает, - Останови меня!» Аллен смотрит молча и только спокойно качает головой. Ему не страшно. «Пожалуйста! Я не могу больше... останови...» Но он не собирается останавливать. Он подходит и, медленно поднеся левую руку с изумрудным крестом Чистой силы к моему лицу, проводит кончиками пальцев по щеке сверху вниз, до подбородка, где рука на несколько мгновений замирает. Я смотрю на него в упор. Я задыхаюсь, прикусываю губу, и лава бурным потоком наконец прорывается наружу. В глазах темнеет, тело больше не слушается, и я падаю на колени, одной рукой опираясь на стену. «Почему это не всегда происходит одновременно?» - произносит Аллен в пустоту, словно разговаривая сам с собой. Из моей гортани вырывается хрип, и хищная улыбка кривит бледные губы. Я поднимаю голову и смотрю на Генерала Уолкера. На МОЕГО Аллена. Сердце, вынутое из груди. Лава толчками выходит наружу - из носа ручьями течет алая артериальная кровь. Вот теперь бы встать, отдышаться, отойти на пару шагов, мотнуть головой, разгоняя тяжелое наваждение, и снова, подняв глаза, встретиться с этим невозможным взглядом. И никогда, никогда не сделать этих последних шагов навстречу. Потому что — не просто страшно — это невыносимо больно. Но уже слишком поздно. Я уже не могу. Я уже не встала бы даже адским усилием воли. И я дышу, как затравленный зверь, в бессильной ярости сжимая пальцы, и жду, что он отойдет наконец, и тогда можно будет просто рухнуть на пол и дать процессу трансформации завершиться, обессилено растянувшись на холодных каменных плитах, чтобы потом забыться глубоким сном без сновидений. Но Аллен так не хочет. Он останавливает трансформацию, запустив обе руки в мои распущенные волосы и шепча: «Чего же ты ждешь? Возьми». Мои ногти царапают каменный пол. Еще мгновение, и время замирает в расширенных зрачках. «Аллен, - я шепчу, путаюсь в его одежде, - генеральском плаще, - и серебристых волосах, пытаюсь расстегнуть свою экзорцистскую куртку, но это бесполезно, руки так дрожат, что сжать их оказывается физически невозможно, и снова шепчу, - Аллен... не надо... только... Ал...» И этот сумбурный горячечный шепот, и капающая на пол ярко алая кровь, и спутанные волосы в его руках, и жар дыхания уже у самого лица — все это говорит ему, что страдания зверя теперь почти невыносимы, и нужно что-то делать.

Нет, не надо. Не так! Как-нибудь иначе, давай попробуем как-нибудь иначе, попробуем еще раз.

Аллен делает шаг вперед. Всё, что я могу теперь — дышать. Отчаянно задыхаться и уже не пытаться выровнять дыхание. Яростно, хрипло, рваными толчками выбрасывая воздух, который с таким трудом удалось вдохнуть и еще труднее оказалось — выдохнуть. И думать о том, как было бы ужасно сейчас думать о чем-то, и чувствовать, как в груди, на месте сердца, медленно образуется огромная черная дыра...

Не так. Не так. Только не так!

Мне плевать, как всё это выглядит, мне плевать, кто может сейчас неожиданно войти в эту комнату, пусть даже весь Темный Орден припрется в полном составе, теперь хоть трава не расти. Мне. Просто. На всё. Плевать. Ты сидишь на кровати и смотришь на меня. На тебе синяя облегающая майка, облегающие джинсы и узкие ботфорты по колено. Ты просто сидишь и смотришь. Ты уже знаешь, но тебе не страшно. Я подхожу к кровати и, встав на одно колено, беру твою правую руку, бережно касаюсь губами кисти и поднимаю взгляд. Ты сдержанно улыбаешься — одной из немногих искренних улыбок в твоем арсенале. Я произношу уже ставшую ритуальной фразу: «Я щит твой, мой Генерал». Беру твою руку обеими своими, глажу, нежно, медленно, почти не дыша, подношу ее к губам и целую. Так ласково, как почти невозможно. А потом... этой страсти слишком тесно там, куда я ее заточила, где я пытаюсь ее удержать, и она... после я почти ничего не помню. Я целую твои руки, бесконечно долго, замирая с этим ощущением теплой кожи на губах, такой гладкой, атласной, совсем еще детской, вдыхая твой неповторимый запах, по которому я отличу тебя от миллионов других и как хищник, всегда найду по этому запаху. А потом я просто смотрю в твои глаза, яростно, или отчаянно, или безумно, и трансформация начинается вновь, и ты вызываешь Коронованного Клоуна... или не вызываешь? Я хочу вспомнить. Не было трансформации. Я стояла на коленях на каменном полу, уткнувшись лицом тебе в живот, чувствуя губами ткань твоей футболки вместо человеческого тела, но не сделала попытки поднять ее. Это ни к чему. И я просто... вымоталась. Когда ты приблизился ко мне вплотную, это и стало той чертой, за которой меня уже не было. Для меня этого оказалось слишком. Тебя. Лавы, клокочущей внутри и грозящей вот-вот вырваться наружу. Боли, разрывающей мозг и взрывающейся внутри тонной тротила, что ты — ТОТ, тот самый. «Сердце Чистой Силы, Генерал, я всегда буду защищать Вас — нельзя допустить, чтобы Сердце было уничтожено», но мы оба знали, что не в этом причина. «Тебе было бы легче умереть за меня, чем жить?» - спросил ты, настороженно вглядываясь в мое лицо. Я молча кивнула. «Прекрати. Никто из нас не должен погибнуть. Быть щитом - еще не значит принести себя в жертву, понимаешь?» - ты был убедителен. Впрочем, как всегда. Как же тяжело дышать. Я хрипела сквозь сжатые зубы, и моя кровь капала на твою синюю майку, на твои новые джинсы, на твои черные блестящие ботфорты, такая яркая, и на синей ткани распускались рубиновые цветы, и ты сдержанно улыбался, не пытаясь меня остановить, не пытаясь помешать трансформации, не препятствуя боли свободно хлестать через край, доверяя зверю также, как ты доверял человеку, и поэтому я не сомневалась: ты — ТОТ САМЫЙ.

Нет, все равно не так! Неужели нельзя без трансформации, неужели ничто человеческое между нами уже невозможно? Это «Уже» вызвало у меня ироническую ухмылку - на самом деле это «Всегда».

Когда я открываю дверь, он сидит на кровати, свесив одну ногу и подобрав под себя другую, и задумчиво смотрит в окно, где на сером размытом фоне осеннего ливня отражается тень Четырнадцатого. Я киваю тени в знак приветствия. Аллен поворачивается ко мне и долго молча смотрит мне в глаза. С недавних пор он стал удивительно молчаливым. А я... Война почти закончилась, но впереди еще решающая битва, и я безупречно исполняю свои обязанности по защите Сердца Чистой Силы, я просто исполняю свой долг, вот и всё...

Дверь за моей спиной с легким скрипом закрывается. Наверное, сквозняк. Я стою на пороге и чувствую спиной холодок, сочащийся сквозь дверные щели. Это рубеж, который мне не перейти. Если бы... если бы он не повернулся ко мне, если бы он продолжал разглядывать причудливые узоры, создаваемые потоками воды на оконном стекле, я бы прошла к своей кровати и растянулась на ней, закинув руки за голову и закрыв глаза. Именно это я и собиралась сделать. Но он поворачивает голову и окидывает меня таким взглядом, от которого меня бросает в дрожь. Все звуки постепенно отступают, и внезапно мы оказываемся в оглушительной тишине. Кровь отливает от головы, и воздух, касающийся лица, начинает казаться горячим. Это рубеж, и я как никогда далека от намерения его преодолеть. Я оглядываюсь на дверь, чтобы убедиться, что она закрыта. Хотя, думаю, этого недостаточно — я протягиваю руку и поворачиваю ручку замка. Вот теперь всё. Отступая на шаг, облокачиваюсь спиной о гладкую отполированную поверхность двери и тяжело дышу. Дальше отступать уже некуда. Стоять так. Стоять вечность. Аллен сидит на кровати и ждет. Генеральский плащ небрежно перекинут через узорную витую спинку, ботфорты валяются у двери, и это единственное, что здесь напоминает о войне. С усилием разлепив пересохшие губы, выталкиваю из гортани царапающие нёбо звуки: «Аллен...», а руки скользят по гладкой прохладной поверхности двери, оглаживая лакированное дерево. Уолкер с готовностью поднимается мне навстречу и улыбается: «Иди сюда». Гигантская пружина, сжавшаяся внутри, готова вот-вот разжаться. Кажется, еще секунда — и всё. Я закрываю глаза от внезапного головокружения и тут же открываю их снова. Аллен уже стоит напротив меня, почти вплотную, прижимая меня спиной к двери и проводя руками по волосам, словно играя с ними. Я несколько секунд смотрю на него, прежде чем сползти на пол, слизывая с губ солоноватую теплую жидкость с металлическим привкусом, вытекающую изо рта тонкой струйкой. Гигантская пружина внутри разжимается, и зверь с глухим стоном бьется о прутья сдерживающей его клетки... «Сrown Clown» - слышу я словно сквозь толщу ваты.

Нет, я хочу как-нибудь иначе. Давай попробуем по-человечески!

В столовой мы сидим за одним столом, и я смотрю, как он ест. Эта гора пустых тарелок, занимающая почти весь наш стол, до сих пор впечатляет остальных обитателей Темного Ордена, «…хотя могли бы уже и привыкнуть» - раздраженно думаю я, ловя то ошарашенные, то восхищенные взгляды некоторых искателей и научников. «Уолкеры, привет!» - едва войдя в столовую, радостно орет через весь зал рыжее лохматое чудо с банданой на голове. Когда мы появляемся вдвоем, Лави зовет нас не иначе как «Уолкеры», а не каждого по имени, что меня вначале раздражало, но потом я смирилась — Лави все равно не переделать, и чем больше раздражения я выказываю по этому поводу, тем чаще он будет нас так называть — в точности как с Кандой, который до сих пор делает вид, что его бесит это «Юу». Что же касается Аллена, то ему совершенно все равно — ведь мы на самом деле теперь оба Уолкеры. Конечно, если бы я сказала, что не горжусь этим — я бы солгала (здесь многозначительная улыбка). Сделав заказ и получив поднос, Лави устремляется к нам. «Сейчас будет весело» - вздыхаю я, возводя глаза к потолку — так хотелось сегодня пообедать только вдвоем и просто помолчать, глядя, как Аллен расправляется с шашлыком, отбивными, салатом, картошкой фри и уписывает уже четвертый пудинг, так заботливо приготовленный Джимми. Но младший Историк уже стоит у нашего стола и радостно что-то вещает, водрузив поднос рядом с моим и усаживаясь напротив. Я окидываю его оценивающим взглядом. Он нам всегда нравился, вот только лучше бы он так нравился Юу — хоть Лави и держит себя в руках, виртуозно скрывая свои чувства, нам ли не знать, что значит для него притворное равнодушие и напускная холодность самурая - человека упрямее Канды, пожалуй, на всем белом свете не сыскать. Чего стоит Канде держать эту маску невозмутимости и равнодушия, можно только догадываться. Но, в конце концов, это их отношения, пусть сами разбираются, а мне сейчас не до этого. Я смотрю, как юный светловолосый экзорцист со шрамом на лице доедает черничный пирог, и едва заметно облизываюсь. Лави ловит мой взгляд и многозначительно подмигивает. Так, теперь точно не увяжется за нами после обеда — младший Историк всегда отличался сообразительностью, и в этот раз, надеюсь, она его не подведет.

Как я и предполагала, после обеда нам дали спокойно удалиться в свою комнату, и никто за нами не увязался. Все-таки Лави молодец, дважды намекать ему не приходится. Кстати, о Лави. Некие мысли в последнее время стали беспокоить меня куда меньше, чем раньше, благодаря Канде, но я все еще опасалась рецидивов, случающихся периодически раз в сезон.

Так, теперь вернемся к Аллену. Наконец-то мы останемся одни...

Дверь с громким стуком захлопнулась у меня за спиной. Аллен запустил сапогом в стену рядом с дверью, - второй сапог уже валялся тут же, - и растянулся на кровати, сладко потягиваясь. Небрежно брошенный на спинку стула плащ почти сполз на пол, и я наклонилась, чтоб его поправить. В движениях появилась какая-то скованность. Взгляд, брошенный на кровать, и по спине пробежала волна мурашек. Звук голоса, спросившего «Ну где ты там?» отозвался сладкой дрожью в позвоночнике — дрожью, зарождающейся глубоко внутри, где-то в самом сокровенном, и медленно-медленно распространяющейся сверху вниз, пронизывающей насквозь, едва ощутимой, похожей на экстатический озноб. Что-то как будто сдавило горло, и было уже не вытолкнуть и не сглотнуть образовавшийся колючий горький комок со странным привкусом, и хотелось схватиться за горло, и пока еще руки слушались, я поднесла правую к шее и дотронулась до нее, словно желая почувствовать этот комок рукой. Аллен открыл глаза, повернулся ко мне и, убрав с лица спадающую на него челку, спросил: «Да что ты там делаешь?» Не представляю, как бы прозвучал сейчас мой голос, и говорить совсем не хотелось. Я подошла к кровати, взялась рукой за витую спинку и медленно опустилась на корточки рядом с ним. Удар изнутри. Я едва сдержалась, чтобы не пошатнуться. Огромный кузнечный молот заработал в висках, в груди, разгоняя кровь с неистовой силой по натянутым канатам вен. Мои колени встретились с каменным полом, и шероховатость плит неприятно царапнула обнаженную кожу. Я сильно наклонила голову вперед, пытаясь протолкнуть проклятый комок, застрявший в горле, и, встретившись со спокойным взглядом больших серых глаз, уже не сдерживаясь, тяжело и хрипло дыша, подалась к кровати. Каменные плиты царапали колени, но я этого не замечала. Еще немного... каких-то 5 - 10 сантиметров... еще... Аллен... еще... удушье тяжелой волной накрыло меня, помешав заговорить. Пальцы сомкнулись на белой ткани простыни рядом с его лицом. Словно колючая проволока ворочалась в груди и железные обручи сжимали ее снаружи. Я ткнулась горячим лбом в холодное запястье, прижалась и замерла так, словно собираясь с силами, пытаясь отдышаться, потом подняла голову. Внизу живота распускался огромный цветок, такой огромный и тяжелый, медленно, лепесток за лепестком он расправлялся, словно навстречу чему-то, выпрямляясь и охватывая все больше живого пространства, и мне страшно было даже подумать, что же будет, когда последние его лепестки расправятся... Аллен, словно читая на моем лице, успокаивающе положил руку мне на плечо и улыбнулся: «Просто расслабься». Этого... ччерт!!! Колени изо всей силы уперлись в каменную плиту, и осталось только это ощущение — что-то жесткое и холодное под ногами, и разноцветная карусель красок перед глазами, и его ровное дыхание так близко, что касается волос, падающих на висок. Я разжала ладонь, сжимавшую белую льняную ткань, и дотянулась до его щеки. Дрожащие, влажные от волнения пальцы легли на витиеватый шрам и принялись прочерчивать его контур. Аллен перехватил мою руку и притянул меня к себе. «Опять, да?» - спросил он, заглядывая в глаза. Я прикусила губу и глубоко вздохнула: «Кажется». Звук его голоса словно входил в мое тело и замирал в нем, пульсируя внутри живым нераскрывшимся бутоном. И уже почти в беспамятстве, беспорядочно тычась лицом в простыни, седые волосы, обтянутое темно-синей тканью плечо, тонкую, такую хрупкую шею, чувствуя его руку на своем затылке, то и дело безуспешно пытаясь убрать лезущие в рот запутанные пряди собственных распущенных волос и уже, отводя их рукой, заметить, что они слипаются, пропитанные чем-то темно-красным, но по-прежнему не отдавать себе отчета, что происходит, и продолжать тереться лицом об эластичную ткань, проводящую человеческое тепло, такое близкое и желанное, и не сметь даже думать, что можно туда, за ее пределы, что одним движением руки можно смести этот барьер и освободиться, наконец. Какое безумие. Глаза застилает темно-багровая пелена, я судорожно сглатываю привычную уже солоноватую жидкость со знакомым отвратительным привкусом и всхлипываю.