Добро и зло часть первая

                Сергей Авакян


                ДОБРО  И  ЗЛО
                роман



                ЧАСТЬ   ПЕРВАЯ

                ШАРЛЬ  ДЕ  МАРСИЛЬЯК

Глава первая
     Короткая летняя ночь невесомым покрывалом окутала город, и земля, уставшая от дневного зноя, на несколько часов погрузилась в прохладу. Весь небосвод от края до края был усыпан звездами, среди которых в величавом безмолвии плыла бледноликая луна. Все вокруг погрузилось в тишину и покой, тем более упоительный после урагана, который три дня бушевал над городом, когда шквальный ветер валил с ног, с корнем вырывал деревья, а земля содрогалась от страшных ударов грома и зигзаги молний огненными стрелами рассекали пространство, наполненное дождем. Тяжелые свинцовые тучи придавили землю, и, казалось, нет конца этому буйству стихии. Но вот однажды утром жители увидели над собой не пугающий свод черных туч, а голубой купол небосвода. Со всех сторон слышались не  ужасающие раскаты грома, а пение птиц и землю освещали не зигзаги молний, а яркое солнце. Ураган миновал. Горожане мирно спали, набираясь сил для дневных трудов, и только одно окно было освещено мерцающим пламенем свечи. В комнате, которая по своему убранству напоминала кабинет, находились двое. Высокий седовласый старик и юноша лет двадцати. Первый был облачен в просторный пестрый халат и мягкие комнатные туфли, а второй – в элегантный костюм из легкой ткани. Ноги были обуты в туфли с серебряными пряжками, левая рука покоилась на эфесе длинной шпаги, вложенной в богато инкрустированные ножны, а в правой - он держал шляпу с высокой тульей и пышным плюмажем.
     Старик сидел за столом и, низко склонившись, что-то писал. Молодой человек безмолвно стоял у окна, и, наблюдая за стариком, прислушивался к скрипу пера, которое быстро скользило по бумажному листу.
     Старика звали Гийом де Бувиль, а молодой человек был его племянник – Шарль де Марсильяк.
     Спустя минуту старик закончил письмо, перечитал написанное, и, оставшись доволен содержанием, запечатал послание и протянул его племяннику.
     -Вот, Шарль, - сказал он, - здесь все. Только запомни это письмо не должно попасть в чужие руки. Надо передать его лично.   
     Старик сделал ударение на последнем слове.
     -Я понимаю, - ответил Шарль, принимая послание.
     -Я надеюсь на тебя.
     -Не сомневайтесь! – заверил дядю племянник.
     -Когда отправляешься? – спросил де Бувиль.
     -На рассвете.
     -Верхом или в экипаже?
     -Думаю, в карете.
     -Ты едешь один?
     -Нет, хочу взять с собой Мигеля.
     -Этого испанца. Ты ему доверяешь? – спросил де Бувиль, но в вопросе не чувствовалось недоверия, казалось, он размышляет вслух.
     -Да. Он служит у меня не первый год, и за все это время ни разу не подводил.
     -Мне тоже кажется, что он честный человек. Ну, хорошо, а теперь иди, отдыхай.
     Молодой человек направился к дверям, а старик откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Как только Шарль взялся за дверную ручку, снаружи в сторону метнулась тень и спряталась за тяжелой портьерой.
     Это был Мигель. Он служил у де Марсильяка уже около трех лет. Однажды, когда он только покинул родину и переехал во Францию, в пригороде Парижа на него напали грабители, которые хотели отнять у него последние деньги. Испанец отчаянно отбивался, однако, нападавшие стали одолевать, и тут появился молодой дворянин, который разогнал грабителей, а, услышав рассказ иностранца, предложил ему службу в качестве личного слуги. У Мигеля не было особого выбора, и он с благодарностью принял предложение спасителя.  Мигель был коренастый мужчина лет сорока. Густая копна черных волос, с едва заметным на висках инеем седины, покрывала его большую голову. Смуглое лицо с крупными чертами обрамляла аккуратная борода, а над верхней губой красовались пышные усы, которые смешно топорщились, когда он улыбался, обнажая ряд немного крупных, но ровных и белоснежных зубов.
     Когда шаги Шарля затихли в коридоре, из-за портьеры вышел испанец, огляделся по сторонам и, быстро спустившись вниз, зашагал по темным улицам. Он шел широким шагом, не останавливаясь и не оглядываясь по сторонам. Казалось, ему хорошо известен конечный пункт его ночной прогулки и он уже не раз проделывал этот маршрут. Перед большим каменным домом, окна нижнего этажа которого были забраны ажурными решетками, он на мгновение остановился, окидывая взглядом все строение, а потом уверенно шагнул к дверям и постучал. Стук – пауза, два стука подряд – пауза и еще один стук. На этот условный сигнал, который на мгновение нарушил тишину ночи, дверь сразу открылась, человек растаял в темноте проема, и дверь снова захлопнулась. Посетителя провели по темному коридору, и через минуту он вошел в ярко освещенную комнату, где за богато сервированным столом сидели двое. Молодые люди приятной внешности. Один из них, в просторной рубашке, распахнутой на груди, сидел лицом к двери, а другой, в сутане аббата – спиной. На шум шагов аббат обернулся. Вошедший остановился на пороге и низко поклонился.  Окна комнаты были плотно зашторены, и ни один луч не проникал наружу.
     -А, вот, наконец, и ты! – воскликнул тот, кто сидел лицом к двери, и поднялся.  – А я, признаться, думал, что ты уже не придешь, - продолжал он, подходя к гостю.
     -Что вы, господин барон, как можно.
     -Ну, говори! Мы внимательно тебя слушаем.
     -Граф отправляется на рассвете. Едет в карете и письмо при нем.
     -Едет один? – спросил аббат, который до этого хранил молчание.
     -Нет. Скорее всего, мы поедем вместе.
     -Это хорошо, - произнес барон.
     -А он ничего не подозревает? – поинтересовался священник.
     -Нет, падре. Он мне полностью доверяет.
     -Хорошо бы, что б было так, - в задумчивости произнес аббат.
     -Ступай, - отпустил барон доносчика, и тот заспешил обратно.
     Барон был высокий, стройный мужчина лет тридцати. Густые пряди иссиня-черных волос были зачесаны назад, открывая широкий лоб. Над парой глаз, горящих как уголья, красовались сросшиеся на переносице брови. Крепкий нос с изящной горбинкой, слегка полные губы, массивный округлый подбородок, слегка прикрытый курчавой бородкой - таков был портрет барона.
     Человек облаченный в сутану, был молодой священник. На вид ему не было еще  и тридцати. Его лицо с правильными чертами можно было назвать красивым, но некоторая их заостренность отталкивала, а пристальный взгляд синих глаз излучал холодность и недружелюбие. Одет он был с исключительной тщательностью в отличие от барона, который, казалось, не очень заботится об аккуратности своего туалета.
     -Что вы обо всем этом думаете, дорогой кузен? – обратился барон к священнику, когда они снова остались наедине.
     -Я ему не верю! – заявил аббат. – Этот испанец продаст нас, так же, как сейчас продал своего господина.
     -Не драматизируй, Исаак! Когда в нем отпадет необходимость, мы сумеем от него избавиться, а пока он нужен.
     -Я согласен с тобой, Луи, но я все-таки не доверяю испанцам. Где гарантия, что сейчас он не рассказывает своему господину или еще кому-нибудь о нашем разговоре.
    -Исаак, твоя подозрительность маниакальна, - произнес барон с легкой улыбкой, возвращаясь к столу и наливая в бокал вина. – Сегодня утром все встанет на свои места. Нам ведь не нужна жизнь этого глупого де Марсильяка. Его жизнью займется палач, когда на стол королю ляжет то письмо, которое сейчас лежит у него в кармане.
     -А если он его не отдаст?
     -Ты наивен, дорогой. Конечно же, он не пожелает его отдавать, но и отнимать мы не будем. Мигель подменит конверты, а в условленном месте незаметно его выбросит. Нам останется только подобрать послание.
     Барон Луи де Ля Конт и его двоюродный брат просидели за столом до утра. Де Ля Конт почти непрерывно пил, не обращая внимания на призывы аббата к умеренности. Но он пил не для того, чтобы напиться. Так ему отраднее было представить, как будет корчиться на эшафоте тело его заклятого врага, и как он возвысится в глазах короля, раскрыв заговор всемогущего герцога де Бувиль. Барон с удовольствием улыбался в предвкушении того, что он завладеет всеми богатствами, которыми сейчас владеют де Бувиль и его племянник. Де Ля Конт видел себя членом государственного совета, но в это время скрип отворяемых ставень вернул его в реальный мир и он, слегка расстроенный тем, что все это пока только мечты, повернул голову. Сквозь раскрытые окна в комнату вливались трели птиц, приветствовавших новый день и шум просыпающегося города.   
     -Наши люди, должно быть, уже на месте, - продолжал он, встряхнув головой и посмотрев на своего кузена, который уже стал подремывать.
     Аббат не привык к длительным застольям, продолжающимся ночь напролет, и явился в дом брата только потому, что был немало заинтересован в том, что задумал барон. Если им удастся уничтожить де Бувиль, то и дни де Марсильяка тоже будут сочтены, а он сам сможет получить более богатый приход и, накопив достаточное состояние, сбросить сутану, которая была ему ненавистна, но служила надежной защитой.
     Семьи де Ля Конт и де Бувиль враждовали с незапамятных времен. Ни молодой барон, ни старый герцог не могли бы сказать, из-за чего все началось, но каждому из членов той или иной семьи с рождения втолковывалось чувство вражды, и никто уже не старался доискаться до истины. Он просто знал, что перед ним враг и его надо уничтожить.
     Пока барон де Ля Конт наслаждался своими зловещими замыслами, в одной из комнат просторного дома герцога де Бувиль крепко спал граф де Марсильяк. Ему надо было вставать с первыми лучами солнца, но он не боялся проспать. Слуга разбудит его точно в срок.
     Мигель вернулся так же незаметно, как и покинул дом. Бесшумной тенью, скользя по коридорам, он добрался до покоев, в которых спал де Марсильяк, и слегка приоткрыв дверь, окинул взглядом комнату. Короткая летняя ночь заканчивалась, за окном посветлело, комната тонула в полумраке и предметы, составлявшие обстановку, были хорошо различимы.
     Мигель вошел, плотно прикрыв за собой дверь, и направился к кровати, на которой спал де Марсильяк. Рядом с кроватью стоял стул, на котором была развешана одежда графа, и слуга не сомневался, что письмо, которым так интересуется барон, находится в кармане камзола. У него за пазухой лежал конверт, который он должен был положить на место изъятого. Он двигался, осторожно ступая, чтобы не производить шума, иначе граф мог проснуться и тогда слуге будет очень трудно объяснить свое присутствие здесь в такой час. Слуга подошел почти вплотную, когда спящий зашевелился, и Мигель замер, оставшись стоять на одной ноге. Однако граф не проснулся, а только повернулся на другой бок. Испанец смахнул со лба крупные капли пота, и, добравшись до стула, стал ощупывать одежду господина. Его руки бегали по карманам, ощупывали подкладку, но ничего не могли найти. Письма не было. Казалось, послание испарилось. Мигель беспомощно оглядывался, стараясь угадать, куда граф мог спрятать письмо, которое было ему столь необходимо. Он очень любил деньги, и барон обещал ему солидную сумму. Настолько крупную, что он мог бы оставить службу у графа и открыть собственное дело. Живя в Испании, он достаточно хорошо изучил кузнечное и гончарное ремесло и не сомневался, что найдет применение своим способностям, но для этого нужен был первоначальный капитал. Жалованья же, которое он получал на службе графа, не хватало. Может быть, именно это и  толкнуло его на предательство.
     Мигель в нерешительности стоял посреди комнаты, пока, наконец, не подумал, что граф мог перепрятать письмо, и оно наверняка лежит в одном из ящиков бюро в его кабинете. Он хотел сразу туда отправиться, но тут его взгляд упал на циферблат часов и слуга понял, что пора будить господина. Он надеялся, что успеет обыскать кабинет, пока де Марсильяк будет принимать ванну. За последние три года граф ни разу не изменил этой привычке, и слуга был уверен, что и сегодняшний день не станет исключением.
     Мигель разбудил господина в назначенный час, и когда де Марсильяк с наслаждением опустился в ванну, быстро прошел в другую комнату и стал лихорадочно выдвигать многочисленные ящички бюро, быстро просматривая их содержимое и снова водворяя на место. Времени было отпущено мало. Хозяин мог призвать его в любой момент и Мигель торопился. Он просматривал ящичек за ящичком, а заветного письма все не было. Не просмотренных оставалось всего три, когда из спальни донесся голос де Марсильяка:
     -Мигель, халат!
     Слуга обернулся на оклик, но, не желая оставлять дело незаконченным, просмотрел и оставшиеся. Послания не было. Он на мгновение остановился в нерешительности, но в это время раздался нетерпеливый возглас графа:
     -Мигель!
     Испанец поспешил на зов. Он поднес хозяину халат и когда тот завернулся в мягкую ткань, слуга покатил ванну к выходу, но на пороге незаметно обернулся и заметил, как де Марсильяк подошел к постели, и его рука нырнула под подушку. Только тут Мигель понял, почему его поиски не увенчались успехом. Письмо, которое он так тщетно искал, лежало под подушкой де Марсильяка.
     “Как теперь быть, - думал он, подавая господину одеваться, а затем, прислуживая ему за столом, - если мне не удастся завладеть письмом, я не смогу выполнить поручение барона и ничего не получу. Вот если бы граф передал мне письмо на хранение сам. Но, судя по разговору, который происходил ночью в кабинете герцога, он не собирается этого делать. Если бы письмо не имело жизненной важности, он не стал бы класть его под подушку. А может хозяин мне больше не доверяет?”
     Мигель мучительно старался найти выход из создавшейся ситуации, а граф, тем временем, закончил завтрак и засобирался в дорогу.
     -Я еду с вами, господин? – спросил Мигель, когда они спустились вниз к уже ожидавшему экипажу.
     -Нет, ты останешься здесь, и будешь ждать моего возвращения.
     Слуга опешил. Он никак не ожидал, что в самый последний момент де Марсильяк вдруг откажется от его услуг и отправится один.
     -Но, господин…, - выдавил он из себя.
     -Что такое, Мигель? – спросил де Марсильяк, оборачиваясь с подножки кареты.
     -А если вам понадобится помощь?
     -Я справлюсь.
     Граф сел в карету, дверца захлопнулась, кучер взмахнул бичом и экипаж покатил по улице. Через минуту он скрылся за углом, и стук колес растаял в шуме большого города.
     Теперь Мигель не знал, как поступить. Вернуться в дом и терпеливо дожидаться возвращения господина или бежать к барону и сообщить, что граф, изменив свои планы, оставил его в городе. Если бы у него было письмо, он так бы и поступил, но ему нечего было предъявить заказчику и он, опустив голову, скрылся в доме.
     Его одолевали невеселые мысли. Он знал, что не позже сегодняшнего вечера барон все узнает и, посчитав, что слуга снова переметнулся на сторону господина, захочет его наказать, а для этой цели наймет каких-нибудь головорезов. Мигелю не хотелось умирать. И первой его мыслью было пойти к герцогу, во всем покаяться и попросить защиты, но потом он подумал, что старик не простит ему предательства, хотя он и отличался миролюбием. Испанец сидел в своей каморке и, обхватив голову руками, думал.
 
Глава вторая
     Карета быстро катила по дороге среди колосящихся полей. Где-то на горизонте безмолвными исполинами вставали ветряные мельницы, к которым в начале осени нескончаемой вереницей тянулись телеги, доверху груженые зерном. Де Марсильяк, откинувшись на подушки, краем глаза окидывал пейзаж, но сейчас красоты природы не наполняли его душу умиротворенным покоем, как это бывало обычно. У него в кармане лежало письмо, которое могло круто изменить всю его жизнь. Вскоре поля кончились, и карета въехала в лес. Кучер, который, в отличие от Мигеля, был беззаветно предан господину, погонял лошадей, внимательно оглядываясь по сторонам. Лесные дороги были неспокойны и довольно часто путешественники подвергались нападениям. Возница не зря держался настороже. Их карету действительно поджидали. За деревьями притаилось трое.  Самому младшему было лет двадцать пять, а самому старшему – уже за пятьдесят. Они ждали карету с рассвета, и когда послышался перестук колес, заметно оживились.
      -Кажется, едет, - произнес пожилой.
     -Да, похоже, - подтвердил тот, кто был помоложе.
     -Хоть бы все удалось, - сказал самый молодой. – Мне уже надоело здесь торчать. Если бы не приказ господина барона, я бы ни за что не покинул свою маленькую Лулу.
     -Если все получится, Жюльен, - снова послышался голос пожилого, - у тебя будет столько денег, что ты сможешь купить всех шлюх Парижа сразу.
     -Лулу не шлюха, - обиделся молодой.
     -Думай, как знаешь, а по мне все они одинаковы.
     -Перестаньте друзья, - вмешался средний, - карета приближается.
     Все трое насторожились, и когда карета прокатила мимо, проводили ее недоуменным взглядом.
     -Где письмо? – спросил пожилой. – Вы что-нибудь видели?
     -Может, оно упало с другой стороны, - предположил средний.
     Все трое вышли на дорогу, но ничего не увидели. Поиски в придорожной траве тоже не принесли желаемого результата.
     -Что будем делать? – спросил младший.
     -За ним! – скомандовал старший.
    Они устремились в лес, быстро отвязали лошадей, которые были спрятаны неподалеку и, вскочив в седла, пустились в погоню.
     Карета проехала еще немного, когда кучер вдруг оглянулся и увидел трех всадников, которые скакали за каретой, стараясь не упустить ее из виду. Он не заметил у них в руках никакого оружия, но это вовсе не означало, что они вообще безоружны. Кроме того, ему было не понятно, откуда взялись эти попутчики, если еще минуту назад  позади никого не было. Кучер стегнул лошадей. Всадники тоже пришпорили коней, не отставая, но и не приближаясь. Возница натянул поводья, приостанавливая бег лошадей. Всадники тоже перешли на шаг. Такое поведение преследователей показалось ему странным, и он, приоткрыв окошко за своей спиной, произнес, повернувшись на козлах.
     -Нас, кажется, преследуют, сударь.
     Граф резко повернулся на сиденье и, отдернув занавеску, взглянул на дорогу. За его каретой следовали трое всадников. Их лошади шли размеренной рысью, так же, как и упряжка кареты.
     -Попробуй оторваться, - предложил де Марсильяк кучеру.
     -Пробовал, сударь, но они не отстают.
     -Останови! – приказал граф.
     Кучер натянул поводья, и лошади встали. Де Марсильяк вышел из кареты. Всадники подъехали ближе и остановились шагах в десяти от него.
     -Что вам угодно, господа? – спросил он, бросая по сторонам внимательные взгляды, чтобы не быть застигнутым врасплох в случае нападения и успеть вскочить в карету, полагаясь только на резвость скакунов.
     -Сударь, - обратился к де Марсильяку один из всадников с курчавой седой бородой, - отдайте нам письмо, и мы с вами разойдемся, оставшись друзьями.
     -У меня нет никакого письма, - ответил де Марсильяк, и его правая рука непроизвольно потянулась к эфесу шпаги.
     -Нам доподлинно известно, что таковое у вас имеется, и не надо обнажать шпагу, мы не вооружены, - продолжал седобородый, и даже поднял руки, чтобы доказать правдивость своих последних слов.
     -Я повторяю, господа, что у меня нет никакого письма. Вас или ввели в заблуждение, или вы меня с кем-то перепутали.
     -Но вы же граф Шарль де Марсильяк? Не так ли?
     -Должен вас разочаровать, но это не мое имя, - граф понял, что преследователи не знают его в лицо, и решил назваться каким-нибудь вымышленным именем, любым, которое только придет на ум.
     -Как? – в изумлении воскликнул седобородый, и взглянул на своих спутников, лица которых тоже вытянулись от изумления. – Вы не граф де Марсильяк?
     -Уверяю вас, что нет. Мое имя Пасен. Филипп Пасен.
     Это было имя его кучера, и он не нашел ничего лучшего, как назваться именем того, кого хорошо знал.
     -Простите, господин Пасен, мы, видимо, действительно обознались.
     -Ничего страшного, господа, всякое может случиться. Прощайте, - он вскочил в карету, лошади тронулись, и граф, обернувшись назад, увидел, как преследователи развернули коней и поскакали обратно.
     «Интересно, - думал де Марсильяк, мерно покачиваясь в карете, - откуда они знают мое имя, и что они знают про письмо? Кто мог им рассказать? Кроме меня и дяди никого в комнате не было, и под дверью никто не подслушивал. Но если это так, то дядя! Однако не понимаю, зачем ему это. Слава богу, что они не знали меня в лицо, иначе дело могло кончиться совсем по-другому. Хотя этот седобородый и поднял руки, но двое других даже не шелохнулись, а трое всадников спокойно разделаются с одним пехотинцем. Но кто же все-таки рассказал им про письмо? Как только вернусь, расспрошу дядю».
     Рассудив таким образом, он хотел переключиться на размышления о том, где и как разыскать человека, которому было адресовано письмо, не привлекая к себе лишнего внимания, но тут Филипп резко натянул поводья, и лошади остановились.
     Де Марсильяк высунулся из окна, желая выяснить, чем вызвана остановка, и увидел впереди карету, запряженную четверкой великолепных лошадей. На козлах сидел кучер, а рядом стояло шестеро мужчин, которые держали под уздцы лошадей и о чем-то негромко переговаривались.
     Мужчины, заметив незнакомую карету, потянулись к шпагам, готовые дать отпор любому, кто попытается причинить им зло. Де Марсильяк, желая дать понять, что пришел с миром, быстро покинул экипаж и направился к незнакомцам.
     -Доброе утро, господа, - произнес он, подходя.
     -Доброе утро, сударь, - ответил один из них, смерив графа оценивающим взглядом.
     Де Марсильяк тоже успел их рассмотреть, и заметил, что все они похожи на представителей дворянства. Слуг среди них не было, за исключением кучера.
     -Прошу прощения, но если вы не торопитесь, то не могли бы вы пропустить мою карету.
     -С удовольствием, но вряд ли вам удастся проехать.
     Де Марсильяк посмотрел вперед, и только тут заметил, что дорога перегорожена поваленными деревьями. Граф стал оглядываться по сторонам, и его рука легла на эфес. Все заметили этот жест и поняли, что могло насторожить молодого дворянина.
     -Здесь нет разбойников, сударь, - произнес второй, который отличался немалым ростом и был на голову выше остальных.  – Мы торчим здесь со вчерашнего вечера, и до сих пор нас никто не потревожил. Это, скорее всего, ураган.
     -Вы провели на дороге целую ночь? – удивился де Марсильяк.
     -А что нам остается делать? Возвращаться обратно?
     -Можно попытаться освободить дорогу.
     -Мы пытались, но сучья крепко сплелись, и даже лошадям не под силу растащить стволы.
     -А почему бы вам не объехать это место верхом?
     -Видите ли, в чем дело, - сказал тот, кто начал разговор первым, беря графа под руку и уводя его в сторону, - с нами путешествуют дамы, и они не могут передвигаться верхом в мужском седле. Так что мы находимся в очень затруднительном положении.
     -Сейчас что-нибудь придумаем, - приободрил граф собеседника и быстро направился к лесным гигантам, лежащим поперек дороги.
     -Что вы о нем думаете, Арман? – обратились мужчины к своему товарищу, когда тот, объяснив де Марсильяку причину задержки, снова подошел к ним.
     -Не знаю, друзья, но мне почему-то кажется, что этот человек сможет нам помочь.
     Тем временем де Марсильяк ловко взобрался на поваленные стволы и внимательно осмотрел дорогу по другую сторону. Не заметив ничего подозрительного, он вернулся и подозвал Филиппа.
     -Принеси кресало и два плаща, - распорядился он.
     Кучер удалился, а все шестеро устремили на него вопрошающие взгляды.
     -Я собираюсь поджечь эти деревья, а чтобы не случился пожар, мы с кучером попытаемся не дать пламени распространиться. Вам лучше отойти в сторону и отогнать карету, чтобы лошади не испугались огня и не пострадали.
     Карету, которую сопровождали шестеро дворян, быстро откатили в сторону, а Филипп, вернувшись с кресалом, отдал его господину вместе с плащом, а сам с другим, взобрался на засеку и встал с одной ее стороны. Де Марсильяк наломал тонких веток, поднес кресало и одним ударом высек сноп искр. Ветки занялись, а граф быстро занял место напротив кучера. Сухие ветки весело затрещали и огонь, набирая силу, стал быстро распространяться. Вскоре стволы уже потонули в языках пламени. Кучер и де Марсильяк внимательно следили за костром, и если огонь подбирался близко к ним, хлесткими ударами плащей отгоняли его обратно.
     Прошло немало времени, но огонь сделал свое дело, и от лесных долгожителей остались одни обугленные головешки. Их быстро растащили в стороны и присыпали придорожной пылью. Костер уже не мог возобновиться, а путь был свободен. Де Марсильяк направился к своей карете, но вдруг его остановил приятный женский голос:
     -Сударь.
     Граф оглянулся. Из окна кареты выглядывала женщина средних лет, но все еще красивая. Голову покрывала легкая мантилья, удачно оттенявшая белизну ее кожи.
     -Сударыня, - произнес де Марсвильяк, возвращаясь.
     -Позвольте выразить вам свою искреннюю благодарность. Мы провели здесь ужасную ночь, и если бы не вы, не знаю, что бы мы делали.         
     -Не стоит благодарностей, сударыня. В моем поступке нет ничего героического, - ответил де Марсильяк и невольно заглянул в глубину кареты.
     Как только его взгляд проник внутрь, он тут же забыл про свою собеседницу. На него смотрели глаза девушки лет семнадцати. Ее очаровательное лицо с бездонными голубыми глазами обрамляли локоны каштанового цвета. Граф еще никогда не видел более прекрасного создания и невольно залюбовался ею. Девушка, слегка смутившись под его пылающим взглядом, опустила голову и де Марсильяк, потеряв из виду эти голубые озера, вернулся в реальный мир.
     -Если вам доведется быть в Амьене, - продолжала женщина, которая или не заметила взгляда, которым обменялись молодые люди, или не захотела его заметить, - знайте, что двери дома маркиза де Монте всегда для вас открыты. Кстати, позвольте узнать ваше имя?
     -Граф де Марсильяк, - ответил Шарль, считая неправильным в данной ситуации скрывать свое настоящее имя.
     Он уже твердо решил, что, выполнив поручение дяди, обязательно поедет в Амьен. Взгляд голубых глаз выжег на его сердце неизгладимый след и разжег в душе молодого графа такой огонь любви, по сравнению с которым пожар, устроенный де Марсильяком на дороге - жалкий костерок.
      Граф галантно простился с дамой и быстро сев в карету приказал кучеру не жалеть лошадей. Филипп закрутил кнутом и экипаж, промчавшись мимо, исчез за поворотом. 

Глава третья
     Де Марсильяк прибыл в Кале поздним вечером, когда шумный портовый город уже погрузился в тишину и покой. Не было слышно ни криков портовых грузчиков, ни скрипа крепежных снастей, ни брани рыночных торговок. Только равномерный рокот накатывающихся волн нарушал безмолвие ночи. Граф остановился в одной недорогой гостинице и до утра просидел у окна, думая о встрече на лесной дороге. Девушка, увиденная им в карете, не покидала его сознания, и он даже не хотел расставаться с этим прекрасным видением. Покидая Париж, он всецело был занят поручением дяди, и до встречи в лесу ни о чем ином не думал, но теперь все отошло для него на второй план, и казалось каким-то неважным и малоинтересным.
     Еще никогда в жизни ему не приходилось испытывать нечто подобное. Ни одна женщина на свете до сих пор не волновала его. Когда он жил в доме дяди, то герцог довольно часто устраивал всевозможные праздники, на которые съезжалось большое число молодежи. Среди приглашенных были и молодые девушки, каждая из которых была по-своему прелестна, но ни одна из них не трогала сердца юного графа, и он поддерживал с ними чисто дружеские отношения, не позволяя даже легкого флирта. Но вот теперь образ незнакомки разорвал его сердце, и если раньше он боялся впустить в него кого-нибудь, то теперь был счастлив. Сейчас он с ужасом представлял себе, что, отправившись в поездку днем раньше или днем позже, он не встретился бы с ней и никогда в жизни не познал бы счастья, которое сейчас переполняло его сердце. Де Марсильяк был влюблен, и его даже не беспокоило, как к нему относится девушка. В данный момент ему вполне хватало своего чувства.
     Кучер очень удивился, когда утром нашел своего господина в кресле.
     -Вы не ложились, господин граф? – спросил Пасен, бросая взгляд на нетронутую постель.
     -Мне не спалось, - ответил де Марсильяк, не меняя позы.
     -Подать воды для умывания?
     -Да, надо идти. Время дорого.
     Он быстро закончил утренние процедуры, и, оставив кучера в гостинице, отправился в город, который уже пришел в движение и наполнился многоголосьем разноликой толпы. Де Марсильяк очень хорошо знал город, поскольку часто здесь бывал, и поэтому довольно быстро добрался до порта, где и должен был найти человека, которому было адресовано письмо дяди.
     Он не спеша шел мимо пирсов, которые длинными каменными языками вдавались далеко в море, вчитываясь в названия кораблей, стоящих у причалов. Граф искал фелюгу «Дельфин», так как именно капитану этого судна и надо было передать письмо. Де Марсильяк прошел вдоль причалов туда и обратно, но не нашел нужного корабля, а когда стал замечать направленные в его сторону подозрительно-любопытные взгляды, быстро направился к портовой таверне. Кабак был почти пуст. Это с наступлением вечера здесь собирался портовый люд, а в столь ранний час посетителей было немного. Де Марсильяк огляделся, стараясь угадать кто из них мог быть тем, кого он искал, но не найдя никого похожего на морского волка, коим представлял себе капитана, направился к стойке, надеясь, что хозяин заведения сможет ему помочь. За стойкой стоял высокий, тучный мужчина в белой рубахе с засученными по локоть рукавами. Над верхней губой нависали пышные усы, которые он, видимо, носил для того, чтобы как-то сгладить размеры большого мясистого носа. Черные волнистые волосы тяжелыми прядями ниспадали на плечи, и хозяин очень гордился своей роскошной шевелюрой. Он то и дело поводил головой, приводя в движение водопад волос. Он знал в лицо и поименно всех завсегдатаев своего заведения, а к новичкам относился настороженно, но не враждебно. Так же настороженно он посмотрел и на де Марсильяка, поскольку видел его впервые. Граф подошел к стойке и заказал вина. Хозяин наполнил бокал и посетитель, с удовольствием потягивая терпкий напиток, все время поглядывал на входную дверь, всем своим видом выражая явное нетерпение. Граф заметил, как настороженно встретил его хозяин и поэтому не рассчитывал, что расспросы напрямик принесут желаемый результат. Он надеялся, что такое его поведение заставит хозяина заговорить первым и  тогда он без труда узнает все, что хочет. Так оно и произошло. Здоровяк несколько минут наблюдал за молодым дворянином, и когда тот в очередной раз посмотрел на дверь, спросил:
     -Вы кого-то ожидаете, сударь?
     -Да, одного человека, но он что-то запаздывает.
     -Позвольте узнать кого? Я знаю здесь всех и смогу помочь.
     -Я жду капитана «Дельфина», - ответил де Марсильяк, довольный тем, что его расчет оказался верен.
     -О, сударь, боюсь вам придется долго ждать, - со вздохом ответил хозяин.
     -Почему же? Мы договаривались о встрече.
     -Вчера на рассвете он вышел в море.
     -В море? – переспросил де Марсильяк.   
     -Да, сударь. Ему кто-то сказал, что идет большой косяк, и он поднял паруса.
     -А когда он вернется?
     -Кто знает? Может через неделю, а может и через месяц.
     -Месяц? – изумился граф. – Но я не могу столько ждать!
     -Что поделаешь.
     -А где он рыбачит? Мне срочно надо его увидеть.
     -Вы хотите найти его в открытом море? -  с недоверием спросил хозяин.
     -Но есть же у него какое-нибудь излюбленное место?
     -Монгольфье хитрый лис, - донеслось из зала, - и никто никогда не знает, где он рыбачит.
     Граф посмотрел на говорившего. В нескольких шагах от него сидел мужчина средних лет. Волосы скрывала войлочная шапка, а обильно поседевшая борода обрамляла лицо почти бронзового цвета.
     -Значит, никто не может мне помочь? – с сожалением спросил де Марсильяк.
     -Думаю, что нет, - ответил человек в войлочной шапке, залпом осушая бокал. – Но если хотите, можете поговорить с его женой. Она, конечно, уже не молода и стала немного сварлива, но красивая – бестия. Старик ее часто поколачивает, чтобы не заглядывалась на других, да ей никто и не нужен. Она обожает своего мужа и, наверное, единственная в порту, кто не пустил к себе в постель какого-нибудь грузчика, пока муж тянет сети из моря, - он встал, слегка пошатнулся, бросил на стол несколько монет и неуверенной походкой направился к выходу.
     -Кто это? – спросил де Марсильяк, когда человек в войлочной шапке покинул кабак.
     -Журден, - ответил хозяин. – Рыбак. Он когда-то ухаживал за Надин, но потом вдруг появился Монгольфье и увел ее. С тех пор Журден его ненавидит.
     Граф больше не стал ни о чем спрашивать и, допив вино, отправился в гостиницу. Он не мог ничего предпринять и приготовился ждать, но каждый день ожидания был для него мукой. Образ молодой девушки неотступно преследовал его и он, наслаждаясь видением, готов был бежать в Амьен хоть пешком, но поручение дяди невидимыми оковами приковало его к месту, и он порой целыми днями ходил по комнате из угла в угол или неподвижно сидел у окна. В первый момент он подумал, что можно передать письмо жене рыбака и мчаться в Амьен, но предупреждение дяди останавливало его, и он готов был ждать столько, сколько потребуется.   
     Прошло десять дней томительного ожидания, и вдруг по городу разнеслась весть о том, что в порт входит «Дельфин». Это известие сорвало с де Марсильяка уныние, в которое он впал после посещения таверны, и он помчался в порт. Когда он прибыл на место, то без труда отыскал нужный причал. Он узнал его по большому скоплению народа. Подойдя ближе, граф протиснулся сквозь толпу и увидел небольшой корабль под косыми парусами, который уже бросил якорь. На борту шла оживленная работа. Одни спешно убирали паруса, а другие готовились сдать на берег содержимое трюмов. Де Марсильяк стоял рядом и мог рассмотреть лица матросов. Они выглядели счастливыми. Было совершенно ясно, что они довольны походом и вернулись с богатым уловом. Граф обводил взглядом членов команды, пока не заметил на носу человека высокого роста. Он стоял спиной к берегу, широко расставив ноги и, упершись руками в бока, подгонял матросов.
    -Пошевеливайтесь, лентяи! Что вы как неживые, акула вам в бок! Быстрее, лодыри!
    Его громкий голос был слышен тем, кто стоял на берегу, и когда капитан отпускал какое-нибудь крепкое словечко, встречающие дружно смеялись. Наконец, вся работа была закончена и капитан, оставив на корабле вахтенных, сошел на берег. Он направился к таверне, а де Марсильяк быстро догнал его и, поравнявшись, произнес:
     -Простите, сударь, но у меня к вам дело.
     Рыбак остановился и взглянул на графа с высоты своего огромного роста.
     -Какое к чертям дело. У меня в горле пересохло, а тут дело.
     -Я племянник герцога де Бувиль, - представился де Марсильяк.
     Как только он назвал имя герцога, капитан переменился в лице, и, схватив его за руку, потащил в сторону. Де Марсильяк вынужден был повиноваться. Железная ладонь рыбака как тисками сжимала его руку. Они отошли на приличное расстояние и скрылись за какими-то деревянными постройками, от которых исходил сильный запах рыбы. Де Марсильяк едва дышал, а Монгольфье даже не обращал внимания. Он уже давно привык к этому.
     -Что просил передать герцог? – спросил он, понижая голос до шепота и оглядываясь по сторонам.
     Граф, не в силах говорить, молча протянул ему письмо. Рыбак взял послание, лихорадочно сломал печать и, развернув бумагу, заскользил глазами по строчкам, беззвучно шевеля губами. Де Марсильяк, наблюдая за ним, был немало удивлен тем, что какой-то простой рыбак так бегло читает.
     «Может он вовсе и не рыбак, а только скрывается под этой личиной? – подумал граф. – Да и какие общие дела могут быть у дяди с ним?»
     Между тем рыбак закончил чтение и, достав из кармана кресало, сжег письмо.
     -Ответ будет? – спросил де Марсильяк, немного привыкнув к запаху и следя за пылающим листом.
     -Вам знакомо содержимое письма? – в свою очередь спросил Монгольфье.
     -Сударь, - ответил Шарль, самолюбие которого было задето, - я достаточно хорошо воспитан для того, чтобы не читать чужие письма.
     Капитан удовлетворенно кивнул, а граф снова спросил:
     -Так ответ будет?
     -Нет! – коротко ответил рыбак и, заметив удивление на лице молодого человека, добавил. – Если возникнет необходимость, я сам свяжусь с господином герцогом. Прощайте.
     Он развернулся и, засунув руки в карманы штанов, быстро удалился.
     Де Марсильяк еще с минуту постоял на месте. Все это казалось ему странным, и он решил, что будет вполне справедливо попросить дядю посвятить его в тайну этой загадочной переписки. Но разговор с герцогом откладывался до возвращения в столицу, а сейчас, после выполнения поручения, его сознанием снова всецело завладел образ незнакомки и он, вернувшись в гостиницу, стал готовиться к отъезду. На утро карета покинула Кале. Де Марсильяк спешил в Амьен.

Глава четвертая
     Де Марсильяк прибыл в Амьен после полудня и сразу направился на поиски дома маркиза де Монте. Кучер расспросил прохожих, и уже через полчаса карета графа остановилась перед большим двухэтажным домом, окна которого ослепительно блестели под солнечными лучами. Шарль быстро покинул экипаж, и, подойдя к дверям, почувствовал, как заколотилось его сердце. Он приложил левую руку к груди, желая успокоиться, и когда волнение немного улеглось, постучал деревянным молоточком, который висел тут же на цепочке. На стук в дверях приоткрылось маленькое окошечко, и на посетителя взглянуло лицо человека средних лет, но настолько невыразительное, что даже не поддавалось описанию.
     -Доложите, что граф де Марсильяк просит принять его.
     -Обождите, - ответил привратник, и окошечко захлопнулось.
     В течении минуты ожидания де Марсильяк более внимательно огляделся вокруг. Улица, на которой располагался дом маркиза, ни чем особым не отличалась от обычной улицы небольшого города. Но если в Кале или других городах улицы были довольно грязными, то здесь царил идеальный порядок. Ни одной соринки не было ни на мостовой, ни на тротуаре.
     По прошествии некоторого времени вместо окошечка отворилась одна из створок массивных дверей орехового дерева, и граф, сопровождаемый поклонами слуг, прошел в комнату, где был встречен своей лесной собеседницей.
     -О, сударь, - произнесла дама, поднимаясь навстречу гостю, - как я счастлива.
     -Я рад видеть вас в добром здравии, сударыня, - ответил де Марсильяк, подходя и целуя протянутую ему руку. – Надеюсь, после нашей встречи у вас больше не было никаких неприятных остановок.
      -О нет, сударь, дальше все прошло благополучно, и я еще раз хочу вас поблагодарить.
     Граф склонился в знак благодарности за добрые слова, а хозяйка повернулась к дверям и позвала:
     -Диана, дитя мое, иди же сюда, поздоровайся с нашим спасителем.
     Шарль машинально повернул голову, и сердце его снова громко застучало. За дверью послышались шаги, и в комнату вошла юная дочь хозяйки. Граф взглянул на девушку при дневном освещении, и ему показалось, что он попал в рай. Диана была в голубом платье, которое только подчеркивало синеву ее глаз, а аккуратно уложенные локоны каштановых волос красиво обрамляли безукоризненный овал лица с правильными чертами. Она казалась Шарлю ангелом, сошедшим с небес, и он не сводил с девушки восхищенного взгляда.
     -Добрый день, сударь, - произнесла девушка, протягивая де Марсильяку руку, которую тот с благоговением поцеловал. – Очень рада, что вы почтили нас своим присутствием, - продолжала Диана, а Шарлю показалось, что он слышит не человеческий голос, а чарующие звуки лиры.
     Граф продолжал любоваться своей новой знакомой, когда в комнату вошел высокий молодой человек, в котором де Марсильяк без труда узнал одного из тех, кто сопровождал карету.
    -Добрый день, - приветствовал он гостя едва заметным поклоном.
     Если бы не состояние влюбленности, в котором пребывал де Марсильяк, он бы почувствовал, каким холодом повеяло от этого приветствия, и какой недружелюбный взгляд был послан в его адрес.
     -Добрый день, - ответил граф, приветливо улыбаясь и отвешивая учтивый поклон.
     Хозяйку дома звали Мадлен де Монте. Когда граф вошел в комнату он увидел большой портрет, висевший напротив двери. На портрете была изображена красивая женщина в костюме амазонки, в которой Шарль сразу узнал хозяйку. Граф не мог не отметить, что в молодости она была очень красива, да и сейчас ее лицо еще сохранило привлекательность.
     Хозяева и гость устроились в креслах, и Мадлен де Монте повела неторопливую беседу. Граф поддерживал разговор, а сам неотрывно смотрел на молодую девушку, которая, слегка опустив веки, улыбалась ему. Сердце юного графа переполнялось счастьем. Хозяйка, не прерывая разговора, с легкой улыбкой наблюдала за гостем и дочерью, и только высокий молодой человек бросал на де Марсильяка враждебные взгляды, которые тот не замечал.
     Молодого человека звали Габриэль де Лон. Его семья и семья де Монте давно дружили, и Габриэль был вхож в этот дом. Он страстно был влюблен в Диану, которая относилась к нему только как к другу, и поэтому вмешательство молодого графа не могло оставить его безучастным.
     На вид Габриэлю было около тридцати. Высокий и стройный как тополь, с горделивой осанкой и мужественным профилем, который, казалось, был выточен из слоновой кости, он походил на античного бога. Многие матери пожелали бы видеть его в качестве мужа своих дочерей, но для де Лона существовала только одна девушка, которая заставляла трепетать его сердце – Диана де Монте.
     Беседа продолжалась около двух часов, по истечении которых хозяйка пригласила всех к столу и де Марсильяк, предложив ей руку, проследовал в столовую. Он, конечно, предпочел бы, чтобы о его руку опиралась Диана, но правила этикета, которых он, как дворянин, обязан был придерживаться, заставляли поступать вопреки желаниям. Все четверо разместились за богато сервированным столом. Хозяйка восседала во главе, справа она предложила место гостю, слева - дочери, а рядом с Дианой сел Габриэль. Такое проявление внимания к гостю еще более озлобило молодого человека. Теперь он уже ненавидел де Марсильяка. Обычно справа садился он, а теперь его отдаляют, как будто он какой-то бедный родственник. Чувство неприязни к молодому графу, которое возникло в Габриэле с первой минуты появления де Марсильяка в доме и которое превратилось в ненависть, росло с каждой минутой, и к концу обеда он готов был броситься на гостя с кулаками. Он хотел, чтобы тот подавился и умер, чтобы под ним сломался стул и он, ударившись головой о пол, испустил дух, или что-нибудь еще, но только не видеть бы его здесь и не наблюдать, как ему улыбается Диана.
     «Она никогда мне так не улыбалась, - думал он, не спуская с де Марсильяка враждебного взгляда, - она вообще мне не улыбается, а тут улыбка не сходит с ее губ. С какой стати этой старой гусыне взбрело в голову приглашать в гости этого юнца. С какой бы радостью я придушил бы его. Но ничего, я найду случай, чтобы поквитаться с ним. Он ответит мне за каждую улыбку, которую послала ему Диана».
     Габриэль надеялся, что граф сегодня же уедет, но когда после обеда все снова перешли в гостиную, хозяйка предложила де Марсильяку погостить у них несколько дней, и Шарль с благодарностью принял приглашение. Услышав эти слова, де Лон вздрогнул. Ему показалось, что он получил пощечину и это оскорбление можно смыть только кровью. Он резко изменился в лице и произнес:
     -Сударыня!
     -Что случилось, Габриэль? – спросила Мадлен, поворачиваясь к молодому человеку.
     От ее взгляда не ускользнула происшедшая с ним перемена, и она с сочувствием посмотрела на него, но не предложила послать за лекарем, как делала это всякий раз. Габриэль хотел сказать, что неприлично приглашать в дом, где живет молодая девушка, незнакомого мужчину, но сказал совсем другое.
     -Я думаю, что господину графу будет удобнее остановиться у меня.
     -Зачем? – удивилась хозяйка. – У нас довольно просторный дом и ему нет нужды переезжать к тебе.
     Габриэль до боли в пальцах сжал кулаки, и не прошло даже четверти часа как он, сославшись на неотложные дела, покинул особняк и отправился к себе. В роскошный особняк белого камня находящийся от дома де Монте в получасе быстрого шага.
      Хозяйка и двое молодых людей еще долго сидели в гостиной, и только когда над городом стали сгущаться сумерки, де Марсильяк удалился в отведенные ему комнаты и предался одолевавшим его думам. Граф стоял у окна, наблюдая за тем,  как вечер превращается в ночь, и парк, разбитый с тыльной стороны дома, погружается в темноту. Ни один посторонний шорох не нарушал ночного безмолвия, и де Марсильяк еще и еще раз прокручивал в сознании события минувшего дня. Теперь он уже не сомневался в ответном чувстве девушки и мечтал о той минуте, когда, упав к ногам маркизы, попросит у нее руки ее дочери. Он готов был сделать это хоть наутро, но правила этикета не позволяли развиваться событиям столь стремительно. Граф должен был покинуть город и заговорить о своих чувствах только при следующей встрече. Охваченный страстью, он не замечал поведения Габриэля и был совершенно уверен, что у него на пути нет преград. Он не знал, да и не мог знать, что де Лон ходил из угла в угол, изыскивая способы, которые помогут ему избавиться от более удачливого соперника. Сначала он хотел нанять наемных убийц, чтобы они расправились с графом на лесной дороге, но его дворянская честь воспротивилась столь низкому коварству, и он подумал, что лучше всего вызвать де Марсильяка на дуэль и убить его в честном поединке. Де Лон прекрасно владел шпагой и не сомневался, что без труда покончит с юным влюбленным.
     Де Марсильяк уснул глубокой ночью, а Габриэль так и не сомкнул глаз до рассвета. Для дуэли надо было найти подходящий предлог, чтобы все выглядело правдоподобно, а таковой в доме маркизы был маловероятен и он решил дождаться отъезда графа, встретить его на окраине города, нарваться на оскорбление или самому оскорбить его, и тогда дуэль неизбежна. Дворянин не может снести оскорбления молча.
     Габриэль каждый день по несколько раз проезжал или проходил мимо заветного дома, надеясь застать графа за приготовлениями к отъезду и начать действовать, но казалось, де Марсильяк собирается злоупотребить гостеприимством маркизы. Карета стояла во дворе, кони безмятежно жевали овес, а кучер играл в кости с конюхами.
     Шарль прогостил в Амьене неделю и в первых числах августа засобирался в обратный путь. Мадлен де Монте не удерживала гостя, понимая, что очень скоро снова его увидит. Она прекрасно понимала, какие чувства переполняют сердца молодых людей, и не собиралась чинить препятствия на их пути к счастью. Тем более, если учесть, что граф - племянник де Бувиля, а герцог один из самых могущественных и влиятельных людей при дворе.
     Де Лон уже, наверно, в сотый раз проходил мимо дома маркизы, когда заметил, что карета графа стоит у ворот и кучер, восседая на козлах, неторопливо перебирает поводья. Он быстро направился к ожидавшему его экипажу, и приказал кучеру ехать на парижскую дорогу. Как только карета де Лона скрылась за углом, из дома вышел де Марсильяк в сопровождении маркизы и Дианы. Женщины сердечно простились с молодым графом, и Шарль, полный радужных надежд, сел в карету, которая быстро покатилась по улицам города. Де Лон, сгорая от нетерпения, поджидал его на окраине, и чтобы хоть как-то унять охватившую его нервозность, прохаживался возле своего экипажа. Прошло около получаса томительного ожидания, прежде чем он заметил карету де Марсильяка, которая быстро приближалась. Де Лон вышел на дорогу и вытянул вперед руку, призывая кучера остановиться. Пасен, заметив на дороге человека, натянул поводья, и лошади встали. Де Марсильяк, удивленный столь скорой остановкой, выглянул из окна и, увидев Габриэля, который шел к нему, приветливо улыбнулся и покинул карету.
     -Добрый день, - приветствовал он высокого красавца.
     -У меня к вам дело, которое не терпит отлагательств, - произнес де Лон резким тоном, даже не отвечая на приветствие. – Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
     -Пожалуйста, располагайте мной, - с готовностью отозвался де Марсильяк.
     -Пройдемся немного, - предложил Габриэль.
     -С удовольствием, - согласился граф, и последовал за ним.
     Они отошли примерно на тридцать шагов, укрывшись от полуденного зноя под кронами молодых дубов, которые небольшой рощицей росли неподалеку.
     -Я хотел бы поговорить с вами о Диане, - начал де Лон, смерив взглядом фигуру графа и думая о том, куда лучше нанести удар в предстоящей дуэли.
     -А что случилось? - спросил де Марсильяк.
     -Случилось то, что ваше поведение бросает тень на ее репутацию! – резко ответил Габриэль.
     -Но, сударь, в моем поведении нет ничего предосудительного, и я глубоко уважаю Диану, чтобы позволить себе поступок, который мог бы ее оскорбить, - изумился Шарль.
     -Я так не считаю! Вы остаетесь под одной крышей с незамужней девушкой и считаете это нормальным?
     -Я лишь воспользовался приглашением.
     -Вам, как честному человеку, следовало отказаться и переехать ко мне. А теперь я требую, чтобы вы больше никогда не появлялись в доме маркизы де Монте и не искали встречи с Дианой!
     -Но почему? - недоумевал де Марсильяк.
     -Потому что я люблю эту девушку!
     -А она вас любит? – спросил граф, голос которого заметно задрожал.
     -Вне всякого сомнения, и в скором времени состоится наше венчание, - бессовестно солгал де Лон.
     -Но я вам не верю! – воскликнул Шарль. – Это невозможно!
     -Вы обвиняете меня во лжи? – переспросил Габриэль, с удовольствием чувствуя, что развязка близка. – В таком случае, вы бесчестный человек! Вы – подлец!
     -Что? – выдавил из себя де Марсильяк, бледнея от гнева. – Извольте взять свои слова назад или я вколочу вам их обратно в глотку.
     -Попробуйте сделать это, - с усмешкой произнес де Лон и отступил на шаг.
     -Защищайтесь! – выкрикнул де Марсильяк, выхватывая шпагу.
     -Я к вашим услугам! – с этими словами Габриэль тоже обнажил оружие.
     Противники встали в позицию и их шпаги скрестились. Когда до карет донесся звон стали, оба кучера недоуменно переглянулись, но не тронулись с места.
     Де Лон сразу перешел в наступление, и на графа обрушился град ударов, но он устоял против первого мощного натиска, а когда, спустя минуту, атака Габриэля захлебнулась, сделал свой первый выпад, и пролилась первая кровь. Шпага де Марсильяка задела левое плечо противника, и на светлом камзоле молодого красавца проступило небольшое бурое пятнышко.
     -Может быть, прекратим бой? – обратился к раненному де Марсильяк, воинственный пыл которого угас при виде крови.
     -Ни в коем случае! – отрезал де Лон. – Это пустяки. Продолжим.
     Он снова бросился в атаку, еще более яростную, чем первая. Де Марсильяк медленно отступал, яростно отбиваясь от наседавшего на него противника, но вот он сделал шаг, споткнулся о кочку и, потеряв равновесие, упал. Де Лон не мог упустить такой удачи и, рванувшись вперед, нанес сокрушительный удар в грудь. Он хотел пригвоздить графа к земле, но шпага угодила в ребро и, скользнув по кости, разрезала кожу. Однако, рана была глубокой, и костюм де Марсильяка обагрился кровью, а он сам потерял сознание. Габриэль счел своего противника мертвым, быстро сел в карету и отправился в дом маркизы, чтобы еще раз признаться Диане в любви, и попытаться склонить ее к браку, который был ему необходим. Состояние семьи де Лон за последние годы изрядно поистощилось, и он лелеял надежду пополнить его за счет приданного, которое давала за своей дочерью маркиза де Монте.
     Карета де Лона скрылась из вида, а Пасен, видя, что его господин лежит без движения, спрыгнул с козел и поспешил на помощь. Де Марсильяк лежал опрокинувшись навзничь и широко раскинув руки. Падая, он выронил шпагу, и она лежала неподалеку. Вся левая сторона его камзола была залита кровью, а лицо покрыла мертвенная бледность и, казалось, он уже не дышит. Кучер опустился на колени подле господина и слегка приподнял его голову. Де Марсильяк не реагировал, и тогда несчастный слуга закричал во всю силу своих легких:
     -Люди, помогите! Кто-нибудь!
     На его крик никто не отозвался и он, склонившись над телом графа, горько заплакал. Так на  коленях он простоял до вечера, и только когда солнце стало скатываться за крыши домов, до его слуха донесся слабый стон. Кучер отнял руки от лица и посмотрел на графа распухшими от слез глазами. Де Марсильяк издал еще один стон и приоткрыл веки.
     -Вы живы, господин граф! – воскликнул слуга, не помня себя от счастья.
     Шарль медленно перевел взгляд на говорившего и снова потерял сознание. Слуга этому не удивился. Теперь он был уверен, что граф выживет, но ему требовалась срочная медицинская помощь. Он осторожно перенес хозяина в карету и, взобравшись на козлы, взмахнул бичом. До Парижа было довольно далеко, и он поехал к дому, который они покинули несколько часов назад. Кучер помнил, с каким радушием был принят там его хозяин, и надеялся, что обитатели особняка не откажут в помощи.
     Маркиза читала в своей комнате, а Габриэль, стоя подле кресла в ее будуаре, умолял девушку о взаимности и говорил, что только с ним она может быть счастлива. Он умолчал о дуэли с графом, потому что знал, что такое признание навечно похоронит его надежды на брак. Габриэль говорил, что она совсем не знает графа, и он может оказаться совсем не тем человеком, каковым представился, так как первое впечатление, как правило, обманчиво. Он клялся ей в любви и верности, но на все его красноречивые тирады девушка отвечала одно и тоже:
     -Я люблю вас, как брата, и давайте останемся друзьями.
     Маркиза перевернула очередную страницу, а Диана уже, наверное, в десятый раз повторяла о своей братской любви к Габриэлю, когда в дверь дома громко постучали. Все трое вздрогнули от неожиданности, поскольку никого не ожидали, и поспешили вниз. Когда хозяйка, комнаты которой находились ближе остальных, появилась на верхней ступени лестницы, то увидела кучера графа. Он стоял, низко опустив голову и весь какой-то съежившийся.
     -Что случилось? - спросила Мадлен, быстро спускаясь.
     Диана и де Лон только появились на лестничной площадке.
     -О, сударыня, - заговорил слуга, прерывающимся голосом, и из его глаз снова потекли слезы, - большое несчастье. Господин граф умирает. Спасите его, умоляю вас, - произнес слуга и упал к ногам маркизы.
     Услышав слова кучера, хозяйка смертельно побледнела, а Диана лишилась чувств и упала на руки Габриэля, который отнес ее в спальню и, поручив заботам горничных, спешно покинул дом. Он был уверен, что граф мертв, но слова кучера заставили его усомниться, и он не хотел быть свидетелем воскрешения де Марсильяка.
     Через минуту оцепенение, сковавшее маркизу при словах кучера, спало, и она, кликнув слуг, велела внести раненного в дом и послала за лекарем. Де Марсильяка осторожно перенесли в ту комнату, которую он только сегодня покинул. Один из слуг остался внизу, чтобы встретить доктора и без задержек провести его к пациенту. Кучер остался при господине. Теперь он уже не плакал. Теперь Пасен был уверен, что граф выживет. Маркиза позовет самого лучшего доктора, и он вылечит господина графа. Лекарь прибыл довольно быстро и торопливо вошел в комнату. Он бросил по сторонам беглый взгляд и, приблизившись к постели, попросил всех удалиться. Маркиза в нетерпении прохаживалась по коридору, когда к ней подошла Диана. Девушка все еще была бледна от недавнего обморока.
     -Что с ним, матушка? – спросила она слабым голосом.
     -Не знаю, дорогая. Сейчас с ним врач.
     Маркиза не случайно умолчала о том, что весь костюм графа был в крови. Она знала, что дочь не переносит вида крови, и даже при одном упоминании о ней с Дианой делалось дурно.
     Врач вышел через четверть часа с засученными по локоть рукавами и попросил теплой воды и чистых простыней.
     -Он выживет? – спросила хозяйка, отправив слуг выполнять просьбу врача.
     -Да. Рана, слава богу, не опасная, но он потерял много крови.
     -Что нужно для выздоровления?
     -Хорошее питание и полный покой.
     -Можно его повидать? – робко спросила Диана.
     -Только не сегодня. Может быть, завтра. А пока я пришлю сиделку.
     -Не надо, - вмешалась девушка, - я сама посижу с ним. Ведь вы позволите, матушка? – спросила она, поворачиваясь к маркизе.
     -Конечно, дорогая, если ты так хочешь, - ответила Мадлен.
     В это время слуги принесли теплой воды, чистых простыней, и доктор снова скрылся в комнате.
     Мать и дочь ждали доктора в тревожном нетерпении. Хотя врач и сказал, что жизни раненого ничего не угрожает, но им все-таки хотелось побольше узнать о состоянии графа. Лекарь вышел через час и сказал, что он перевязал рану и дал больному успокоительного.
     -Я оставил порошки на тот случай, если начнется жар, - сказал он, прощаясь, - но думаю, все будет хорошо. Завтра я снова заеду, чтобы сделать перевязку.
     -Хорошо. Большое спасибо, - поблагодарила  маркиза.
     Врач уехал, а Диана осторожно вошла в комнату. За окном сгущались сумерки, и в комнате царил полумрак. Она бесшумно подошла к постели, на которой лежал де Марсильяк и, присев на стул, с любовью и нежностью посмотрела на раненого. Он был по-прежнему очень бледен и его лицо почти не выделялось на подушке. Диана со вздохом перевела взгляд на туалетный столик, где лежали порошки, оставленные доктором, и, сложив руки на коленях, приготовилась к ночному дежурству.  Первая половина ночи прошла спокойно. Де Марсиляьк спал и Диану тоже начало клонить в сон, но вдруг в тишине комнаты прозвучало:
     -Диана.
     Девушка встряхнула головой и посмотрела на графа. Он лежал с широко раскрытыми глазами, смотря перед собой невидящим взглядом, и повторял:
     -Диана, Диана.
     -Я здесь, сударь, успокойтесь, - произнесла девушка, приближаясь к постели и беря графа за руку.
     Как только ее пальцы коснулись руки де Марсильяка, она почувствовала, что рука горячая. У больного начался жар. Девушка зажгла ночник и начала готовить снадобье, а граф метался на постели и, облизывая языком пересохшие губы, шептал в горячечном бреду:
     -Я люблю тебя, Диана, и никто не сможет отнять тебя у меня. Диана, я люблю тебя, и нет силы, способной разлучить нас.
     Тем временем Диана всыпала порошок в стакан и поднесла питье раненому. Граф с жадностью осушил бокал и, откинувшись на подушки, вскоре затих.
     -Спи, любимый, - прошептала Диана, убирая со лба де Марсильяка мокрую от пота прядь волос и целуя его. – Спи спокойно. Я всегда буду рядом.
     Она снова опустилась на стул, но не стала гасить ночник и уже до утра не сомкнула глаз, боясь пропустить повторение припадка и умоляя время двигаться быстрее. Диана поминутно смотрела в окно, и когда на улице посветлело, она с облегчением вздохнула, но не тронулась с места.
     Маркиза против обыкновения проснулась рано, но это пробуждение было вполне объяснимо. В ее доме находился раненный, но это был не просто человек, нуждающийся в помощи, а мужчина, влюбленный в ее дочь и, кроме того, он был просто симпатичен хозяйке. Мадлен призвала свою камеристку и, быстро одевшись, поспешила навестить графа и справиться о его самочувствии. В коридоре она заметила кучера, который сидел прямо на полу, облокотившись о стену, но, заметив хозяйку, проворно поднялся.
     -Что ты здесь делаешь? – спросила маркиза.
     -Там мой господин, я не знаю, что с ним.
     -Я уверена, что с ним все будет в порядке, - успокоила его маркиза.
     -Дай бог, но мне хотелось бы взглянуть.
     -Хорошо, - согласилась хозяйка, - подожди. Я тебя позову.
     Она вошла в комнату, а Пасен остался в коридоре. На шум открываемой двери Диана подняла глаза, слегка припухшие от бессонной ночи, и встала навстречу матери.
     -Как он? – спросила маркиза шепотом, чтобы не потревожить раненного.
     -Сейчас хорошо, но ночью был жар.
     -Иди, отдохни, а я подежурю.
     -Но я совсем  не устала, матушка, к тому же доктор скоро придет.
     Маркиза не стала спорить и перевела разговор в другое русло.
     -Здесь его слуга, может, позволим ему войти?
     -Конечно, но не надолго.
     -Хорошо, - сказала маркиза и, приоткрыв дверь, знаком подозвала кучера. – Можешь войти, но не долго.
     Кучер вошел и, поклонившись девушке, на цыпочках приблизился к постели. Граф не шевелился,  и только слабое дыхание, вырывавшееся из чуть приоткрытых губ, свидетельствовало о том, что этот человек не труп. Пасен постоял у постели господина с минуту и отправился на конюшню. Даже ранение господина не освобождало его от обязанностей. Он должен был почистить лошадей и задать им овса. Маркиза тоже не стала задерживаться и спустилась в парк, наказав слугам сразу сообщить ей о приходе доктора. Ей хотелось немного пройтись перед завтраком, но не только ради поднятия аппетита она предприняла эту утреннюю прогулку. Со вчерашнего вечера ей не давал покоя вопрос о ранении де Марсильяка. Кто мог на него напасть и почему кучер не вступился за своего господина? Прикинув время, прошедшее с момента отъезда до возвращения, она решила, что они отъехали недалеко. Но насколько знала маркиза, здешние леса славились спокойствием, и никто никогда не тревожил мирных путешественников. И вдруг ей в голову пришла мысль, которая казалась наиболее правдоподобной.
     «А что, если это не нападение, а дуэль, - подумала маркиза. – Тогда понятно, почему  слуга не стал вмешиваться. Но кто мог вызвать его на поединок и каков был предлог?»
     Мадлен даже не подозревала, что человеком, который едва не убил де Марсильяка, был никто иной, как Габриэль. Когда вчера вечером кучер увидел молодого человека на лестничной площадке, то сразу узнал его, но промолчал, потому что не мог обвинить дворянина. Однако он твердо решил, что если когда-нибудь им придется повстречаться, то он свернет ему шею.
     Сильный организм де Марсильяка активно боролся с болезнью, и граф быстро выздоравливал. Он уже не нуждался в сиделке, но Диана каждый день навещала его, и молодые люди проводили за беседой упоительные часы. Диана присаживалась на край постели, и Шарль, держа ее руку в своих, говорил о чувствах, которые переполняли его сердце. Он ни разу не повторил того, что сказал в бреду, и девушка была ему за это признательна, потому что считала, что по-настоящему любит лишь тот, кто мало об этом говорит. Человек же, поминутно употребляющий слово «любовь», не может испытывать глубоких чувств.
     Две недели, проведенные в обществе Дианы и маркизы, промчались как одно мгновение. Де Марсильяк достаточно окреп для того, чтобы перенести путешествие до Парижа, и однажды, прекрасным июльским утором карета графа покинула гостеприимный дом маркизы де Монте и, оставив Амьен, покатилась по дороге в столицу.

Глава пятая
     Герцог де Бувиль ждал возвращения племянника с нетерпением. Он рассчитывал, что Шарль вернется через три дня, но вот прошло три дня, прошло пять, неделя, десять дней, а графа все не было. Нетерпение герцога сменилось волнением, а затем и тревогой. Он стал думать о том, что Шарль подвергся нападению и мысленно укорял племянника за беспечность. Отправиться в путешествие только в сопровождении одного кучера, когда к его услугам был прекрасный провожатый. Герцогу было непонятно почему Шарль не взял с собой Мигеля, как намеревался это сделать, но поначалу не придал этому значения. Теперь же он сожалел о поступке графа и был полностью уверен, что будь с ним испанец, ничего бы не произошло, и Шарль уже давно был бы дома.
     Но вот, наконец, по истечении месяца де Марсильяк прибыл в Париж.
     -Что случилось Шарль? Почему ты так задержался? – спрашивал герцог, когда граф, приняв ванну, расположился в кресле в кабинете дяди.
     Де Марсильяк еще не вполне оправился от раны, а путешествие в карете сильно его утомило, и поэтому даже теплая ванна не смогла смыть с его лица бледности, которую и заметил герцог.
     -Ты что-то бледен, Шарль, - произнес де Бувиль, внимательно глядя на племянника.
     -Нет, что вы, дядя, вам просто показалось, - попытался возразить молодой человек.
     -Мне редко что кажется, Шарль, - сказал герцог. - Расскажи пожалуйста, что произошло.
     -Кое-какие события.
     -Какие события? – с тревогой спросил герцог. – Ты передал письмо?
     -Конечно.
     -Что тебе ответили? – задал очередной вопрос де Бувиль.
     Казалось, он забыл о бледности племянника и Шарль был рад, что не придется рассказывать дяде о Диане и о дуэли.
     -Он сказал, что сам свяжется с вами, если возникнет необходимость.
     -Спасибо, мой мальчик. Спасибо, - поблагодарил старик и отослал племянника, сославшись на неотложные дела.   
     Герцог заперся в своем кабинете, велев к себе никого не впускать. Он сел за стол, положил перед собою чистый лист бумаги и обмакнул перо в чернильницу. В этот день он много писал, перечитывал написанное, вносил исправления, переписывал исправленное и по обыкновению сжигал черновик. Эта привычка сохранилась у него с молодости. За многие годы он научился никому не доверять и даже с племянником не делился сокровенными тайнами. Герцог понял, что люди злы и завистливы, и успехи других раздражают их, а неудачи – радуют. Он долго думал посвятить ли де Марсильяка в содержимое переписки с капитаном, пока, наконец не решил, что этого лучше не делать. С точки зрения герцога Шарль был еще слишком наивен и привык видеть в людях только хорошее. К нему можно было легко войти в доверие, а доверчивость в той переписке, которую вел герцог, плохое качество. Поэтому он оставил племянника в неведении и не жалел об этом. Герцог не замечал, или не хотел замечать, что де Марсильяк уже не наивный юнец и тоже научился разбираться в людях, хотя еще и не познал все тонкости человеческой натуры как дядя, но к незнакомцам относился с осторожностью и старался больше слушать, чем говорить. Только любовь к Диане ослепила его и он не смог рассмотреть в Габриэле, если не врага, то соперника. Еще, находясь в доме маркизы, он каждый день осматривал свою рану и думал о мести. Де Марсильяк не считал дуэль проигранной. Шарль не сомневался, что когда-нибудь их жизненные пути снова пересекутся и тогда он будет более осмотрителен. При первой встрече ему стало ясно, что он владеет шпагой не хуже де Лона и встреча его не пугала. Хотя он и сказал дяде, что пытается решать разногласия мирным путем, но такое оскорбление не терпело слов. В данном случае единственно возможным языком  мог быть только язык шпаги.
     Дядя и племянник встретились только за ужином. Герцог выглядел сосредоточенным и не интересовался планами племянника на ближайшее время, как делал это обычно. Он опекал де Марсильяка и, может быть, иногда даже сверх меры, хотя и не лишал самостоятельности. Ужин проходил в молчании и граф решил первым начать разговор. Он посмотрел на де Бувиля, который сидел, склонившись над тарелкой, и произнес:
     -Дядя, не могли бы вы уделить мне немного времени. У меня есть кое-какие вопросы, и думаю, вы смогли бы мне помочь.
     -С готовностью, Шарль, - отозвался герцог. – Говори, я тебя слушаю.
     -После ужина, если не возражаете?
     -Хорошо, пойдем, - сказал де Бувиль и поднялся из-за стола.
     Марсильяк не успел доесть, но тоже поднялся вслед за дядей, и оба удалились в кабинет герцога. Как только они вошли, из-за портьеры в коридоре выскользнул Мигель и припал ухом к двери. Де Ля Конт был очень зол на него из-за неудачи с письмом и испанец делал все возможное, чтобы снова заслужить расположение барона и, наконец, получить обещанное вознаграждение, хотя де Ля Конт и предупредил, что уменьшит его. Пока герцог и граф сидели в столовой, он обыскивал кабинет де Бувиля в надежде найти хоть какие-нибудь бумаги. Он перелистывал книги, заглядывал в ящики письменного стола, но ничего, кроме кучки пепла в массивной черепаховой пепельнице, не нашел. Теперь он, затаив дыхание, подслушивал под дверью, боясь пропустить хоть слово.
     -Ну, так что у тебя за вопросы? – спросил де Бувиль, опускаясь в глубокое кресло у окна.
     -Дядя, кто еще кроме меня и вас знал, что я везу письмо?
     -Никто, - ответил герцог и де Марсильяк заметил, как насторожился дядя.
     -В таком случае я не понимаю, откуда взялись люди, которые требовали его у меня.
     -Какие люди? – спросил старик, даже не пытаясь скрыть тревоги.
     -К сожалению, я не знаю, но могу с уверенностью сказать, что видел их  впервые, да и они меня тоже.
     -Почему ты так думаешь?
     -Потому что они спросили мое имя!
     -И ты назвался?
     -Разумеется, нет. Я придумал другое имя, и только это спасло меня.
     -Ты запомнил их? Можешь их описать?
     -Вряд ли, но думаю, что при встрече смог бы их узнать.
     -Хорошо. Я подумаю, что можно сделать, - сказал герцог и откинулся в кресле.
     Граф понял, что беседа окончена и покинул кабинет дяди.
     Де Марсильяк вошел в свой кабинет и, опустившись в кресло, снял с полки книгу. Было уже довольно поздно, но ему совершенно не хотелось спать, и он одну за другой перелистывал страницы, пробегая их глазами, но, не улавливая содержания. Граф сидел спиной к двери и поэтому не заметил, как в комнату вошел Мигель. Слуга бесшумно притворил дверь и остановился на пороге, не зная, спит его господин или нет. Так прошло несколько минут, прежде чем Мигель осторожно кашлянул, давая знать о своем присутствии. Шарль медленно повернул голову.
     -Чего тебе? – спросил он, возвращаясь в прежнее положение.
     -Господин граф чего-нибудь желает?
     -Нет. Ты мне сегодня больше не понадобишься. Можешь быть свободен.
     Слуга поклонился и хотел выйти, но граф остановил его.
     -Постой! Дядя ожидает гостя. Кто он и когда прибудет мне неизвестно, но я должен быть первым кто узнает о его приезде.
     -Я все понял, господин граф, - ответил слуга.
     -Хорошо, ступай.
     Мигель вышел, а де Марсильяк захлопнул книгу и, присев к столу, решил написать Диане. После их расставания не прошло и двух дней, а Шарль уже соскучился по своей возлюбленной и стремился к ней всеми помыслами. Он выбрал самое лучшее перо, и оно быстро заскользило по бумаге. Граф редко писал письма, и они всегда получались какими-то скучными и неинтересными, но тут слова лились сплошным потоком. Он писал не умом, а сердцем, и фразы складывались сами собой.
     Пока де Марсильяк писал письмо, а герцог мирно спал, Мигель спешил в дом барона. Он не сомневался, что известие о прибытии таинственного гостя вернет ему расположение де Ля Конта. Сам же барон весь последний месяц находился в скверном расположении духа и весьма холодно встречал Мигеля, когда тот являлся к нему, чтобы сообщить о событиях, происходящих в доме герцога. Все, что говорил испанец, мало интересовало де Ля Конта и однажды он пригрозил, что спустит Мигеля с лестницы, если тот не перестанет донимать его пустяками.
     Барон был дома и проводил время в обществе одной из своих многочисленных любовниц, когда ему доложили о приходе Мигеля.
     -Что нужно этому проходимцу? – спросил де Ля Конт недовольный тем, что доносчик явился в столь неподходящий час.
     -Он говорит, что пришел по очень важному делу, - ответил слуга.
     -Дайте ему денег, и пусть катится ко всем чертям! Я больше не хочу его видеть!
     Слуга удалился, но через минуту снова вернулся.
     -Ну, что еще там? – с раздражением спросил барон, уклоняясь от страстных поцелуев любовницы.
     -Он говорит, что не уйдет до тех пор, пока вы его не выслушаете.
     -Ладно, - уступил де Ля Конт, - проводи его в кабинет.
     -Куда ты уходишь? – спросила молодая женщина, когда барон, завернувшись в халат, направился к дверям спальни.
     -Дам тумака одному наглецу и  сразу вернусь к тебе. А ты пока выпей вина.
     Он быстро прошел в кабинет, где его уже дожидался Мигель, тиская от нетерпения свою шляпу.
     -Ты опять явился с пустяками? – спросил барон, даже не обращая внимания на низкий и учтивый поклон посетителя. – Если это так, то я самолично выброшу тебя в окно, - с этими словами он уселся в кресло и внимательно посмотрел на испанца.
     -Из поездки вернулся молодой граф, - многозначительно произнес Мигель.
     -И, по-твоему это достаточный повод, чтобы беспокоить меня?
     -Нет, но он говорит, что герцог ожидает гостя.
     -Гостя? – барон заметно оживился.
     -Да. Именно так. Гостя.
     -Как имя этого гостя и когда он прибудет?
     -Я пока не знаю, но думаю, что скоро.
     -Откуда гость?
     -Скорее всего, из Кале.
     -Та-а-а-к, - протянул де Ля Конт и побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, - значит, герцог ждет посланца из Кале. Что ж, это очень кстати, - все это было сказано полушепотом. Казалось, говоривший обращается к самому себе, да и то вполголоса.
     Барон посмотрел на Мигеля, который все еще стоял на пороге.
     -У тебя что-нибудь еще? – нетерпеливо спросил де Ля Конт.
     -Нет, сударь, - ответил испанец, но не тронулся с места.
     Хозяин понял почему медлит визитер, и положил на стол несколько монет.
     -Вот, возьми.
     Мигель принял деньги и удалился с низким поклоном, а барон вернулся в спальню, но не для того, чтобы продолжить ночную оргию. Он быстро выпроводил любовницу, позвал камердинера и приказал заложить экипаж. Де Ля Конт собирался навестить кузена, чтобы вместе подумать как использовать приезд незнакомца к герцогу в своих целях.

Глава шестая
     После возвращения Шарля из Кале прошло больше месяца. Ничто не нарушало устоявшегося жизненного уклада, и только де Марсильяк с каждым днем становился все задумчевее и молчаливие. А все вопросы герцога о причине перемены в настроении племянника встречали один и тот же лаконичный ответ «ничего». В действительности же Шарль непрестанно думал о Диане и мечтал о встрече с нею, но не хотел делиться с дядей переполнявшими его чувствами. Едва ли не каждый вечер он запирался в своей комнате и писал любимой длинные письма, полные нежности и благоговения. Диана не ответила ни на одно из этих посланий, но сейчас для Шарля это было не важно. Он не сомневался в ответных чувствах девушки, и ее молчание его не волновало. Каждый вечер он говорил себе, что завтра обязательно отправиться в Амьен, но какая-то неведомая сила заставляла его оставаться на месте.
     Так проходили дни, которые складывались в недели, но вот однажды утром у дома герцога остановилась легкая открытая коляска, запряженная парой лошадей. На козлах сидел дородный кучер, а в коляске молодой мужчина, примерно одного с Шарлем возраста. Как только коляска остановилась, пассажир ловко покинул экипаж и быстрым шагом направился к дверям особняка. Шарль в это время стоял у окна и, завидев гостя, поспешил на встречу. Он решил, что этот человек привез письмо от Дианы, и сердце его учащенно забилось. Шарль быстро спустился вниз, и сам встретил гостя.
     -Я бы хотел видеть господина герцога, - сказал прибывший после обмена приветствиями.
     -По какому вопросу? – спросил де Марсильяк, опечаленный тем, что ошибся в своем предположении.
     -У меня к нему письмо, и прошу вас поскорее, я очень спешу.
     -К сожалению дяди сейчас нет дома, но можете дать письмо мне. Я передам.
     Гость на мгновение замешкался, но потом достал из кармана конверт и вручил его де Марсильяку. Шарль хотел спросить от кого письмо, так как на конверте не было ничьего имени, но посыльный стремительно удалился, и кучер, стегнув лошадей, пустил их в галоп. Шарль посмотрел в след умчавшейся коляске, а потом вернулся в гостиную и, опустившись в кресло, стал вертеть письмо, предназначенное для дяди. Письмо было запечатано большой восковой печатью, и де Марсильяк, рассматривая оттиск на воске, старался определить, кто является отправителем. За этим занятием и застал его герцог де Бувиль, вернувшийся из Лувра в самом лучшем расположени духа. Однако, когда Шарль передал ему пакет, выражение лица герцога резко изменилось, и он, отрывисто поблагодарив племяника, скрылся у себя в кабинете, а де Марсильяк услышал, как в замочной скважине дважды повернулся ключ. Шарль снова сел в кресло, посмотрел в окно, и вдруг ему показалось, что он видит Диану, которая с улыбкой парила в безоблачной вышине. Де Марсильяк бросился к окну, но видение исчезло, и он решил, что  не может более оставаться на месте. Шарль расценил видение, как призыв, и не мог на него не откликнуться. За ужином он сообщил дяде о своем намерении покинуть столицу. Герцог внимательно выслушал племяника и тихо произнес:
     -Хорошо, заввтра ты отправишься в Кале.
     -Но я не собираюсь в Кале! – воскликнул Шарль.
     Старик ничего не ответил, а только многозначительно взглянул на молодого человека и встал из-за стола. По этому взгляду Шарль понял, что ему еще раз придется поработать почтальоном. Это не входило в его планы, но он решил не перечить дяде и согласиться на поездку, хотя с тоской думал о том, что свидание с Дианой отложиться на день, или даже два.
     На этот раз Шарль решил ехать верхом, и, приказав Мигелю приготовить коня, отправился спать, а испанец со всех ног бросился в дом де Ля Конта. Барон, который все последнее время пребывал в самом скверном расположении духа и почти никогда не бывал трезв, встретил Мигеля довольно холодно. Но, услышав о новой поездке де Марсильяка в Кале, да еще в одиночку и верхом, заметно оживился, и хмель моментально вылетел из его сознания. Он бросил испанцу кошелек, и погрузился в обдумывание кровавого плана, который созрел в его голове. Спустя час, он вошел в столовую, выбрал самый большой кубок, наполнил его до краев и залпом выпил. Терпкое вино немного остудило его воспаленное сознание, и он смог рассуждать спокойно. Барон прекрасно знал, что из Парижа в Кале ведет только одна дорога, и если он поторопится, то сможет перехватить де Марсильяка. Рассудив, таким образом он приказал оседлать лошадей, отобрал из своих людей десяток самых безжалостных головорезов и еще до полуночи покинул город. Конечно, можно было взять с собой только троих или четверых, но де Ля Конт зная, что де Марсильяк отличный фехтовальщик начисто лишенный чувства страха, решил не рисковать и действовать наверняка. У него не было никаких сомнений, что десять человек смогут справиться с одним. Малочисленный отряд под предводительством барона быстро покинул парижские предместья, углубился в лес и, проскакав примерно два лье, остановился на живописной опушке, залитой лунным светом. Здесь де Ля Конт и решил устроить засаду. Люди барона стали устраиваться на ночлег, а сам он до утра ни на минуту не сомкнул глаз. Этим человеком, который за всю свою жизнь не совершил ни одного доброго поступка, двигало жгучее чувство мести.
    Но барон был не единственным, кому не спалось в эту ночь. У дверей спальни де Марсильяка, из-за которых доносилось ровное дыхание молодого графа, сидел Мигель. В последнее время он все чаще и чаще задумывался над тем, что его хозяин не заслужил такого к себе отношения. Он уже не раз хотел броситься к его ногам и покаяться, но страх перед наказанием заставлял его молчать и Мигель продолжал бегать к барону.
     Шарль проснулся на рассвете, принял ванну и, плотно позавтракав, засобирался в дорогу. Герцог горячо простился с племянником и через минуту цокот копыт лошади де Марсильяка потонул в шуме просыпающегося города.      
      Граф быстро покинул пределы столицы, и конь резвой рысью бежал по парижским предместьям. Шарль, оглядываясь по сторонам, наслаждался красотой пейзажа и думал о Диане. Вдруг ему вспомнился Габриэль и его слова о скором венчании. Какое-то смутное чувство тревоги забралось в душу молодого графа и он, подобрав поводья, пустил лошадь в галоп. Конь, закусив удила, пустился вскачь и спустя четверть часа де Марсильяк въехал в лес. Теперь он скакал по лесной тропинке, которая извилистой лентой убегала в даль, теряясь среди деревьев. Граф проехал совсем немного, около двух лье, как вдруг перед ним с треском упало дерево. Конь, заливисто заржав, встал на дыбы и Шарль от неожиданности вылетел из седла. Он мгновенно вскочил на ноги и хотел схватить лошадь под уздцы, но тут заметил вооруженных людей появившихся из-за придорожных кустов.
     «Засада!» - пронеслось у него в голове.
     Де Марсильяк мгновенно обнажил шпагу, а левая рука крепко сжала рукоятку кинжала. Сейчас Шарль не сомневался, что разговорами дело не кончится и придется драться. Он бегло осмотрел поле боя и понял, что находится в весьма незавидном положении. Позади преграждало дорогу дерево, а впереди десять вооруженных головорезов, которые смотрели на него как голодные крысы на мешок с зерном.
     Это были люди де Ля Конта, терпение которого было с лихвой вознаграждено. В расставленный капкан попал тот, кого он больше всего жаждал видеть мертвым. Он не показался на дороге и не предложил де Марсильяку сойтись с ним в честном поединке. Де Ля Конт предпочел понаблюдать за убийством. Он приказал своим людям не убивать графа сразу, а нанести ему столько ран, чтобы тот уже не мог стоять на ногах и преклонил колени.
     Де Марсильяк медленно отступал, а головорезы обходили его с трех сторон, все уже и уже сжимая полукруг. Граф уже не надеялся на спасение и хотел только дороже отдать свою жизнь. Наконец, когда до дерева оставалось не более двух шагов, он решил, что настала пора действовать, и сделал свой первый выпад. Атака де Марсильяка была настолько молниеносной и неожиданной, что наступавшие не успели среагировать, и один из них упал замертво.   
     -Ну, канальи, кто следующий? – произнес Шарль, обводя противников пылающим взглядом.
    Люди барона сделали еще шаг, и вдруг один из них, вздрогнув и раскинув руки, упал лицом в придорожную пыль. Тут все увидели торчащую из его спины рукоятку кинжала, а когда подняли глаза и обернулись, то увидели всадника, который налетел на них с высоко поднятой шпагой. Де Марсильяк понял, что это спасение, и бросился вперед. Некоторые из нападавших кинулись на всадника, желая стащить его с седла и разорвать на части, но тот, раскроив одному из них череп, сам спешился и вступил в бой. Граф, отражая удары и нанося ответные, краем глаза наблюдал за спасителем. Рядом с ним дрался молодой человек лет двадцати пяти, в элегантном зеленом костюме. Голова была не покрыта, и пряди белокурых волос рассыпались по плечам. Он был почти одного роста с де Марсильяком, но покрупнее. Его лицо нельзя было назвать красивым, но вместе с тем оно не было лишено привлекательности. Граф был хорошим фехтовальщиком, и поэтому не мог не заметить, как виртуозно его спаситель владеет шпагой. Он дрался почти, не прилагая усилий, и после каждого выпада на его губах выступала улыбка. Но улыбка не палача или садиста, а улыбка доброго друга, радующегося встрече с товарищем, которого не видел много лет. Однако это было не единственной особенностью в поведении незнакомца. Де Марсильяк заметил, что он убивает одним и тем же ударом между ключиц. От этого удара в основание шеи у пораженного вываливался язык, и он несколько секунд бился в предсмертных судорогах.
     Барон, наблюдая из-за деревьев за гибелью своих людей, скрежетал зубами в бессильной ярости. Он понимал, что граф ускользает из ловушки, и готов был выскочить на дорогу, но страх перед разящей шпагой де Марсильяка заставлял его оставаться на месте.
     Бой длился всего несколько минут, и когда опасность миновала, Шарль подошел к незнакомцу, чтобы поблагодарить его.
     -Благодарю вас, сударь, если бы не вы мне бы не выжить.
    -Я поступил так, как должен был поступить. Ближний должен помогать ближнему. Разве не этому учит святая церковь?
     -Вы священник? – спросил де Марсильяк.
     -Нет, но я посещаю мессу и должен сказать, что проповедники говорят не только о каре господней или манне небесной, но и об общечеловеческих ценностях.
     Слова незнакомца заинтересовали молодого графа.
     -Позвольте узнать ваше имя?
     -Эрвер виконт д’Аламбер, - представился молодой человек, вытирая шпагу пучком травы.
     -А меня зовут Шарль граф де Марсильяк.
     -Очень рад знакомству, - сказал д’Аламбер, - Однако, кто эти люди, они не похожи на местных разбойников.   
      Пока молодые люди беседовали на дороге, де Ля Конт извлек из седельной кобуры пистолет и взвел курок. Он не хотел покидать лес, не расправившись с де Марсильяком. Барон тщательно прицелился и выстрелил, но одновременно с выстрелом д’Аламбер сделал едва заметное движение вперед, и пуля, предназначавшаяся де Марсильяку, пробила виконту правое плечо.
     -Дьявольщина! – выругался виконт, зажимая рану.
     Граф посмотрел в направлении выстрела и увидел силуэт удаляющегося всадника.
     -Подлый трус! – закричал Шарль вслед. – Когда-нибудь мы встретимся и тебе не уйти от возмездия.
     -Вы знаете этого человека? – спросил д’Аламбер, следя за растекающимся по костюму бурым пятном.
     -Думаю, что да, - признался де Марсильяк.
     -Почему он стрелял в меня?
     -Он стрелял не в вас, эта пуля предназначалась мне. Давайте, я перевяжу рану, - предложил Шарль и достал из кармана платок.
     Эрвер не стал возражать, и графу вскоре удалось остановить кровь.
     -Вы лекарь? – спросил виконт, когда де Марсильяк закончил.
     -Нет, но кое-какие познания в медицине имею. Мой дядя преподал мне несколько уроков по оказанию первой помощи.
     -Это заметно, - сказал д’Аламбер, осматривая, умело наложенную повязку.
     -Куда вы направляетесь, если, конечно, не секрет? – спросил де Марсильяк после некоторого молчания, в течение которого он ищущим взглядом осматривался вокруг.
     -Вы что-то потеряли? – поинтересовался д’Аламбер вместо ответа.
     -Да, но не что-то, а кого-то. Я не вижу своего коня.
     -Он, кажется, ускакал в лес, - подсказал Эрвер.
     -Надеюсь, что недалеко.
     Де Марсильяк протяжно свистнул. Вслед за этим условным сигналом из леса донеслось приветственное ржание, дробный стук копыт и через минуту конь выскочил из леса.
     -Он хорошо обучен, - не без зависти сказал д’Аламбер. – Мне бы пришлось долго искать своего.
     -Я начал заниматься с ним, когда он был еще жеребенком, и за это время мы научились понимать друг друга, - произнес Шарль, поглаживая стройную шею лошади. – Так куда вы все-таки направляетесь? – вернулся он к вопросу.
     -В Кале, - ответил д’Аламбер, и внимательно посмотрел на собеседника.
     -Какое совпадение! – воскликнул де Марсильяк. – Я тоже еду туда и если не возражаете, мы будем попутчиками.
     -Напротив, мне будет очень приятно, - ответил д’Аламбер, легко вскакивая в седло, несмотря на рану.
     Де Марсильяк тоже сел верхом, и всадники крупной рысью поскакали по лесной дороге. Молодому графу очень хотелось расспросить своего спутника о причинах его визита в Кале, но не стал этого делать, боясь показаться навязчивым. Кроме того, ему казалось, что д’Аламбер не очень расположен, распространяться о целях своего путешествия. Что же до Шарля, то он готов был рассказать все о своей поездке, так как проникся к виконту чувством симпатии. Ему казалось, что они уже давно знакомы, хотя и встретились впервые несколько минут назад.
     Молодые люди проехали в молчании несколько лье, прежде чем граф взглянул на виконта и заметил, что тот сильно побледнел. Д’Аламбер слегка наклонился вперед и уперся здоровой рукой в луку седла. Раненая рука, которую он до этого прижимал к груди, безжизненно свесилась, и было видно, что он едва держится в седле.
     -Вам нехорошо? – спросил де Марсильяк, придерживая коня и беря лошадь Эрвера под уздцы.
     -Нет, все в порядке. Это сейчас пройдет, - с трудом произнес виконт.
     В следующее мгновение его глаза закатились, и он упал бы, но Шарль успел удержать его. Де Марсильяк быстро спешился и, осторожно стащив раненого с седла, устроил его под деревом. Граф осмотрел д’Аламбера и понял, почему тот потерял сознание. От скачки рана открылась, и теперь весь правый рукав камзола виконта был пропитан кровью. Де Марсильяк откупорил флягу с легким вином, которое висела у него на поясе, и, приоткрыв рот д’Аламбера, влил несколько капель. Виконт сделал глоток и приоткрыл глаза.
     -Вы узнаете меня? – спросил Шарль.
     -Да, узнаю. Я, кажется, потерял сознание.
     -Вы потеряли много крови и больше не можете сесть в седло.
     -А как же я доберусь до Кале? Мне надо ехать! – д’Аламбер сделал попытку встать, но как только приподнялся, у него потемнело в  глазах, и он беспомощно опустился на траву.
     -Не двигайтесь. Я сделаю еще одну перевязку, а там подумает, что делать дальше, но только мне придется немного испортить ваш костюм.
     -Делайте, что считаете нужным, - ответил д’Аламбер безразличным тоном.
     Де Марсильяк, воспользовавшись кинжалом, быстро отпорол рукав сначала камзола, потом рубашки и, отерев кровь, которая сочилась из простреленной руки, наложил повязку, еще более тугую, чем первая. Кровь остановилась, но силы д’Аламбера были подорваны и граф, глядя в его побледневшее лицо, понимал, что если до вечера помощь не будет оказана, то виконт умрет. Конечно, он мог спрятать его в зарослях, а самому вернуться в Париж и привести подмогу, но раньше раненного могли найти дикие звери, привлеченные, запахом свежей крови и тогда де Марсильяк обнаружил бы лишь обглоданный скелет. К тому же у виконта начинался жар, и он в беспамятстве лежал под деревом, и судорожно сжимая в руках пучки травы, облизывал языком пересохшие губы, которые граф время от времени смачивал несколькими каплями вина. Граф мучительно искал выход из создавшейся ситуации, но с каждой минутой надежд на спасение становилось все меньше и теперь ему приходилось рассчитывать только на чудо. Так прошло несколько часов.
     Временами виконт на несколько минут приходил в сознание, а потом вновь впадал в забытье. Солнце, которое уже прошло зенит, залило светом тот участок дороги, где у дерева полулежал раненный. Де Марсильяк, не решаясь тревожить д’Аламбера, подставил  спину солнечным лучам, чтобы своей тенью прикрыть виконта, для которого сейчас самым лучшим лекарством была прохлада. У графа не было даже воды, чтобы влажным компрессом хоть как-то облегчить страдания Эрвера.   
     Шарль посмотрел на солнце и подумал, что надеяться не на что. Он знал, насколько обширен этот лес и не думал, что кто-нибудь поедет через него на ночь глядя, но не успели эти мрачные мысли пронестись в его сознании, как вдруг ему показалось, что он слышит стук копыт. Он замер и припал ухом к земле. Теперь он отчетливо слышал поступь двух лошадей, и лошади приближались. Шарль помнил, что ответвлений от дороги нет и значит, лошади обязательно пройдут здесь. Прошло еще совсем немного времени, и на дороге показалась телега, в которую были запряжены две крупные лошади. Это мог быть либо зажиточный крестьянин, либо мелкий землевладелец, но социальное происхождение путешественника сейчас де Марсильяка не занимало. Его беспокоило состояние д’Аламбера. Он подождал, пока телега подъехала ближе, а потом вышел на дорогу и поднял руку. Возница резко натянул поводья, боязливо озираясь вокруг и его рука поползла под овчину, которой была покрыта телега. Там видимо лежали или деньги, или оружие.
     -Не пугайтесь, милейший, - сказал де Марсильяк, - я не грабитель и не разбойник. Я мирный путешественник.
     -Что вам угодно? У меня ничего нет. Отойдите с дороги.
     -Помогите мне.
     -Помочь? – переспросил возница. Мужчина средних лет, невысокий, широкоплечий с окладистой черной бородой.
     -Мой друг ранен и ему нужна помощь. Довезите нас хотя бы до ближайшей деревни.
     -А что случилось с вашим другом?
     -На нас напали и в него стреляли.
     -А он не умрет на моей телеге? Я не хочу везти покойника.
     -Уверяю вас, что нет.
     -Хорошо, - уступил возница, - давайте его сюда.
     -Вы мне не поможете? – попросил де Марсильяк.
     Он хотел, чтобы возница слез, так как опасался, что стоит ему уйти с дороги, как тот хлестнет лошадей и умчится прочь.
     -Нет, - отказался бородач и снова бросил по сторонам настороженный взгляд.
     -Здесь никого нет и вам нечего опасаться. Слово дворянина!
     Последние два слова заставили возницу покинуть телегу, хотя сделал он это с явным неудовольствием. Они подошли к дереву, у которого лежал виконт, и осторожно перенесли его на телегу и положили там, прикрыв овчиной. Когда они несли раненого, граф заметил, как изменилось выражение лица их спасителя. От настороженности и недоверчивости не осталось и следа. Теперь оно выражало сочувствие. Видимо этот крепыш был добрым христианином и не мог без сострадания относиться к мучениям ближнего.
     Возница взобрался на место, де Марсильяк вскочил в седло, взял лошадь д’Аламбера под уздцы и вся малочисленная процессия двинулась в путь. От легкого толчка виконт пришел в сознание и увидев себя в непривычной обстановке стал лихорадочно осматриваться. Сначала он посмотрел на широкую спину возницы, но когда повернул голову, встретил приободряющий кивок де Марсильяка и, успокоившись, снова закрыл глаза.
     Прошло чуть более часа, и телега подъехала к тому месту, где де Марсильяк подвергся нападению. Дерево, которое преградило ему путь, сиротливо лежало у обочины, а тела убитых были спрятаны в придорожных кустах и должны были стать добычей диких зверей или воронов. Возница с подозрением посмотрел на поваленное дерево, а затем на бурые пятна, которые еще не успела скрыть дорожная пыль. Он обернулся и на этот раз с интересом посмотрел на раненого, а потом перевел взгляд на де Марсильяка, который с невозмутимым видом двигался следом. 
     Шарль всегда старался видеть в людях только хорошее и в силу этой черты своего характера хотел заставить себя думать о де Ля Конте как о человеке, в котором сохранилась хоть капля порядочности, но события двух последних дней окончательно убедили его в том, что барон не способен на благородный поступок.
     Только к вечеру они добрались до деревни, где и расположились на ночлег. В деревне не было постоялого двора и де Марсильяку пришлось обойти с десяток домов, прежде чем его согласились принять. Правда, его одного готов был впустить к себе любой хозяин, но когда узнавал о раненном, то сразу захлопывал дверь, и даже звон золотых монет не мог заставить крестьянина отодвинуть засов. Наконец, одна одинокая старушка приютила их, и всю ночь хлопотала вокруг виконта ставя компрессы и меняя повязки. Шарль опасался, что у д’Аламбера начнется жар, признаки которого появились еще в лесу, но ночь прошла относительно спокойно, а на утро он отправил дяде письмо с просьбой прислать несколько слуг, чтобы они могли присмотреть за раненным. Он не знал адреса Эрвера и поэтому обратился к герцогу. В качестве посланца он выбрал одного молодого парня, пообещав, что щедро ему заплатит, если тот все исполнит в точности. Гонец умчался прочь, а граф подошел к постели д’Аламбера и виконт рассказал ему, почему он торопился в Кале. На следующее утро из Англии прибывал корабль и он должен был встретить девушку, а теперь не знал, как поступить.
     -Вы понимаете, что могут подумать о даме,  если она решит остановиться в гостинице. В Кале у нее нет ни родных, ни знакомых и я не представляю, что она будет делать.
    -Если хотите, я могу встретить ее и проводить туда, куда вы скажите, - предложил Шарль.
    -Вы действительно готовы мне помочь? – спросил Эрвер и с силой сжал запястье графа.
    -Конечно! Вы спасли мне жизнь, так отчего же мне не оказать вам услугу. Как зовут эту даму?
     -Беатрис де Крессэ.
     -Хорошо. Напишите письмо, чтобы она могла мне довериться.
     -Я бы с радостью, но моя рука.
     -Ах, да, - спохватился Шарль, - простите.
     -Но вы можете передать ей это, - д’Аламбер снял перстень и протянул его графу.
     -Красивая вещь, - сказал де Марсильяк, рассматривая гравировку и любуясь цветовой гаммой драгоценных камней.
     -Этот перстень лучше всякого письма.
     -Но как я ее узнаю? - спросил Шарль, надевая перстень.
     -Вот возьмите и это, - виконт снял с шеи медальон.
     Де Марсильяк открыл крышку и увидел портрет красивой девушки. Роскошные волосы цвета вороного крыла красиво оттеняли белизну ее лица, а открытые плечи прикрывала темная мантилья. Граф с минуту смотрел на миниатюру, а потом захлопнул крышку и вернул медальон д’Аламберу.
    -Возьмите. Я запомнил.
    Д’Аламбер зажал медальон в кулаке и закрыл глаза.
    Граф хотел побольше расспросить его о Беатрис, но виконт был сильно утомлен и де Марсильяк не стал донимать его вопросами.
     Четверо человек из службы герцога прибыли только под вечер. Он встретил их на пороге, ввел в дом и указал на д’Аламбера.
     -Я поручаю этого господина вам, и вы отвечаете за него головой. Когда он достаточно окрепнет, перевезете его туда куда он укажет и будете дожидаться моего возвращения.
     -Но господин герцог… - попробовал возразить один из слуг.
     -С дядей я договорюсь. Делайте, что я вам приказал. Вам все понятно?
     -Да, сударь, - ответил тот, кто вступил в разговор, и все четверо низко поклонились.
     -Хорошо, - удовлетворенно произнес де Марсильяк и подошел к д’Аламберу. – Держитесь. Эти люди позаботятся о вас, а мне пора.
     -Погодите! – остановил его Эрвер и, схватив за руку, усадил рядом. – Позвольте мне называться вашим другом.
     -Для меня это большая честь и я с радостью принимаю ваше предложение, - с готовностью откликнулся Шарль. – Итак, до встречи.
     Он вышел во двор, вскочил в седло и, вонзив шпоры в бока лошади растаял в дымке сгущающихся сумерек. Де Марсильяк очень спешил и сейчас даже не думал о том, что конь в темноте может споткнуться о корягу и вместе с всадником убиться насмерть. Расстояние более чем в пятьдесят лье надо было покрыть за несколько часов. На станциях он не жалел золотых и когда восток зардел первыми красками нового дня, Шарль въехал в город. Конь, разбрасывая клочья пены, тяжело дышал и вращал глазами, да и с седока тоже градом катился пот.
     Час был довольно ранний, но портовый город уже проснулся. Де Марсильяк оставил коня на станции и нанял экипаж. Когда карета, протиснувшись сквозь многоликую толпу, подкатила к порту, солнце уже взошло. До прибытия корабля оставалось около двух часов и граф, оставив карету на площади, направился в порт. Ему нужно было срочно разыскать Монгольфье и передать письмо герцога. Он нашел его в портовой таверне и, выполнив поручение дяди сел за соседний столик и просидел до тех пор, пока пушечные залпы не возвестили о том, что в порт входит судно. Шарль взглянул в окно и, увидев стремительно приближающийся парусник, поспешил на пристань, где уже стояли люди. Мужчины махали шляпами, а женщины платочками приветствуя своих родных, знакомых или любимых возвращающихся из путешествия. Де Марсильяк встал немного поодаль, но так, чтобы видеть лица тех, кто будет сходить на берег. Через четверть часа корабль бросил якорь, паруса были убраны, матросы спустили сходни, и пассажиры один за другим стали покидать палубу. Шарль быстро восстановил в памяти образ Беатрис и подошел чуть ближе, чтобы лучше видеть лица.
     Мадемуазель де Крессэ сошла одной из последних. В руках она держала небольшой узелок, который составлял весь ее багаж. Де Марсильяк сразу узнал ее, хотя лицо девушки наполовину было скрыто вуалью. Она мелкими шажками сбежала по сходням и остановилась в нерешительности. Ее взгляд выражал недоумение, которое постепенно сменилось страхом. Она искала д’Аламбера, но его нигде не было. Когда девушка окончательно отчаялась найти друга, и, прижав руки к груди, не знала, что ей делать, де Марсильяк приблизился.
     -Доброе утро, сударыня, - сказал он, стараясь придать своему голосу уважение и дружелюбие.
     -Кто вы? – резко спросила Беатрис, бросая на незнакомца враждебный взгляд, который был заметен даже из-под вуали, и сделала шаг в сторону.
     -Мое имя Шарль де Марсильяк и я здесь по просьбе Эрвера д’Аламбера.
      Девушка откинула вуаль, и Шарль отметил, что в жизни она еще красивее, чем на портрете.
     -Откуда вы знаете Эрвера? – спросила она, не пытаясь скрыть удивления, но огонек враждебности еще тлел в ее взгляде.
     -Мы друзья, - ответил де Марсильяк, невольно любуясь правильными чертами ее лица.
     -Друзья? – переспросила Беатрис.
     -Мы познакомились недавно, но успели подружиться, - произнес граф и протянул девушке перстень, переданный ему д’Аламбером.
     -Как он попал к вам? – вопрос Беатрис был начинен тревогой.
     -Он сам передал его мне, чтобы вы поверили, что я действительно друг.
     -А почему Эрвер не приехал сам?
     Вид перстня успокоил ее, и огонек враждебности совсем погас. Теперь глаза де Крессэ светились заинтересованностью.
    -Он слегка ранен.
     -Ранен? – она снова прижала руки к груди, и в глазах блеснули слезы.
     -К счастью ничего серьезного и думаю, что через несколько дней он встанет на ноги.
     -Где он? Я хочу его видеть! – нетерпеливо произнесла девушка.
     -Он в одной деревне под Парижем и я готов проводить вас туда.
     -Конечно, едем немедленно.
     Де Марсильяк предложил ей руку и повел к ожидавшему экипажу. У самого выхода из порта он вдруг встретился с Габриэлем, который гордо шагал за носильщиком, тащившим два больших ящика. Бедняга сгибался под тяжестью ноши и, не имея возможности воспользоваться руками, то и дело встряхивал головой смахивая крупные капли пота, которые катились по его шишковатому лбу. Молодые люди обменялись взглядом, в котором без труда читалась готовность продолжить дуэль, и едва кивнув друг другу разошлись в стороны.
     -Кто этот гордец? – спросила Беатрис, поймав на себе оценивающий взгляд Габриэля.
     -Один знакомый.
      Де Крессэ больше не стала задавать вопросов. Она спешила к  д’Аламберу и ее мало интересовали знакомые де Марсильяка
     -Я хочу попасть в Париж как можно скорее, - сказала Беатрис, пока они ехали на станцию.
     -Думаю, что раньше завтрашнего дня это вряд ли удастся.
     -Почему так долго? – возмутилась девушка.
      -Дилижанс отходит только в два часа по полудни, а скорость его весьма невелика. К тому же ночь он проведет на каком-нибудь постоялом дворе.
     -А разве мы не можем отправиться верхом?
     -Верхом? – удивился де Марсильяк. – Не думаю, что смогу так быстро раздобыть дамское седло.
     -Этого не потребуется. У меня с собой мужское платье.
     -Хорошо, - согласился Шарль, - но только учтите, что скакать придется несколько часов подряд.
     -Я справлюсь! – заверила его Беатрис.
     Прибыв на станцию де Марсильяк нанял двух лошадей, а девушка быстро переоделась и, став похожей на прекрасного юношу, ловко вскочила в седло. Граф на секунду залюбовался ее грацией, но тут Беатрис пришпорила коня и умчалась вперед. Шарль подстегнул своего скакуна и бросился в погоню. Он опасался, что девушка может не справиться с конем и вылетит из седла, но когда догнал ее то понял, что все его опасения напрасны. Она прекрасно держалась в седле, а конь даже не пытался освободиться от седока, поскольку чувствовал, что он во власти умелого наездника.
      -Вы превосходно держитесь в седле, - сказал де Марсильяк, когда они остановились, на одном постоялом дворе, чтобы перевести дух и сменить лошадей.
      -У меня большой опыт. Мой покойный отец начал давать мне уроки верховой езды, когда я была еще совсем ребенком.
      -А кто был ваш батюшка?
     -Барон де Крессе, но это имя вам вряд ли что скажет.
     -Да, к сожалению, мы не были знакомы.
     -Это не удивительно. Батюшка редко наведывался в Париж. Он не любил столицу и большую часть времени проводил в деревне. Там я и научилась обращаться с лошадьми.
      Владельцы постоялых дворов не заставляли молодых людей долго ждать, и когда на землю спустились сумерки, а в окнах вспыхнул свет, у дверей простого деревенского дома остановились две лошади и всадники, спрыгнув на землю, переступили порог. Как только Беатрис огляделась, она сразу заметила д’Аламбера, который полулежал на кровати у окна.
     -Эрвер, любовь моя! – закричала она, бросаясь к раненому, сбрасывая на ходу шляпу и распуская по спине водопад тяжелых локонов.
     -Беатрис, жизнь моя! – воскликнул д’Аламбер, узнав в юноше свою возлюбленную и распахивая ей навстречу объятия.
     Девушка прильнула к его груди, а он обнял ее здоровой рукой и прижался губами к волосам. Де Марсильяк вышел во двор.
     -Как он? – спросил он у слуг, которые дожидались господина снаружи.
     -Хорошо, но перевозить еще рано, - ответил один из них.
     -Рана плохо затянулась и может открыться, - подхватил другой.
     -Когда он сможет передвигаться? – поинтересовался де Марсильяк.
     -Еще неделя, - ответил тот, кто начал разговор.
     -Пусть будет так.
     Де Марсильяк хотел еще что-то сказать, но в это время его окликнул д’Аламбер и граф поспешил на зов.
     -Шарль, друг мой, где же вы?
     -Я вышел отдать своим людям необходимые распоряжения.
     -Позвольте представить вам мою невесту, Беатрис де Крессэ.
     -Мы уже знакомы, дорогой, - сказала девушка.
     -Да, мы уже успели познакомиться, - подтвердил де Марсильяк.
     -Но ты же не знал, что она моя невеста! – не унимался д’Аламбер
     -Нет, не знал, - признался Шарль.
     -А теперь я хочу, чтобы ты познакомился с ней, как с моей невестой!
     -Очень рад знакомству, сударыня, и смею вас заверить, что вы сделали удачный выбор, - произнес де Марсильяк, следя за тем, как рдеют от смущения щечки девушки и сияет в улыбке лицо дАламбера.
     -Благодарю вас, сударь, - ответила Беатрис и низко опустила голову.
     Через минуту она вышла, чтобы переодеться, а Шарль, повинуясь знаку виконта, приблизился.
     -Правда, она прелесть! – сказал он, даже не пытаясь скрыть восхищения красотой своей избранницы.
     -Она очень красива, - охотно согласился де Марсильяк.
     -Честное слово, Шарль, я не знаю, какими словами можно выразить мою признательность.
     -Не надо слов, Эрвер, я чувствую, что и мне в скором времени  может понадобиться твоя помощь.
     -Располагай мной, - с готовностью откликнулся д’Аламбер.
     -Не сейчас, время еще не пришло, а пока поправляйся.
     В это время в комнату снова вошла Беатрис, и граф, тепло простившись со своими новыми друзьями, отправился спать, так как уже более двух суток не смыкал глаз и падал от усталости.
     Когда солнечный диск показался над верхушками леса, де Марсильяк открыл глаза и быстро поднялся. Эрвер и Беатрис еще спали, и он, стараясь не разбудить их, направился к дверям. Шарль вышел во двор и застыл от удивления. Перед домом стояла карета дяди, а сам герцог, выглядывая из окна, поджидал племянника. Когда он увидел молодого графа, его лицо покрылось сетью морщин, вызванных лукавой улыбкой, и он поманил де Марсильяка пальцем.
     -Ты в порядке? – спросил герцог, осматривая молодого человека.
     -Да, все хорошо.
     -А кто ранен?
     -Мой друг.
     -Какой друг? – спросил де Бувиль, но вопрос выражал не столько удивление, сколько настороженность.
     -Виконт д’Аламбер.
     -Виконт д’Аламбер, виконт д’Аламбер, - проговорил герцог, как будто что-то вспоминая, но память отказалась воспроизвести это имя, и он спросил. – Вы давно знакомы?
     -Вчера утром он спас мне жизнь.
     -На тебя напали? – забеспокоился старик.
     -Да. В лесу у опушки.
     -А кто? Ты узнал кто?
     -Не уверен, но думаю это дело рук де Ля Конта. Только такой подлый трус как он мог пойти на подобную низость.
     -Ты немедленно возвращаешься в Париж! – твердо произнес герцог.
     -Но я не могу! – запротестовал Шарль.
     -Ты должен вернуться ради собственной безопасности. Из всей родни у меня остался только ты и я не хочу, чтобы твой труп нашли в канаве.
     -Дядя, я умоляю вас, - взмолился де Марсильяк. – Я должен ехать.
     -Ты поедешь, - пообещал герцог, - но через несколько дней и в сопровождении! Садись в карету!
     Граф понял, что спорить бесполезно и занял место рядом с дядей, а когда спустя два часа карета остановилась перед домом герцога, Шарль заперся в своей комнате. Он отказался от обеда и ужина, ограничившись только куском хлеба с сыром и бутылкой вина, которые принес ему Мигель. Де Марсильяк не вышел и к завтраку, а барон, который уже знал о возвращении графа, изыскивал новые пути его убийства. Он больше не хотел рисковать своими людьми, да и слуги вряд ли согласились бы устроить еще одну засаду, видя, что их господин вернулся один. Барон посоветовался с кузеном, и священник предложил воспользоваться ядом.
     -Знаешь, Луи, - сказал аббат, подавая брату небольшой флакон из темного стекла, - это самый надежный способ. От этого снадобья не придумано противоядия и тот, кто отведает его даже в малой дозе – обречен. Самое главное, что он не имеет ни вкуса, ни запаха. Человек просто засыпает и больше не просыпается.
     Де Ля Конту не очень понравилось, что де Марсильяк умрет без мучений, да к тому же в собственной постели, а не на эшафоте, но жажда мести была слишком велика, и он принял предложение кузена, а на следующий день протянул флакон Мигелю со словами:
     -Достаточно нескольких капель в вино, которое ты подашь своему господину.
     Однако испанец отрицательно мотнул головой.
     -В чем дело, Мигель? – удивился барон. – Тебе уже не нужны деньги?
     -Деньги мне нужны, но я не наемный убийца! – ответил слуга.– Я согласился рассказывать вам о делах моего господина, но убивать его я не буду!
     -А ты знаешь, что будет, если твой господин узнает о предательстве? – зашипел барон. – Он с тебя шкуру сдерет заживо!
     -Может быть, но я умру, не запятнав рук кровью благородного и честного человека.
     -Значит, ты отказываешься? – заревел де Ля Конт и устремил на испанца кровожадный взгляд.
     -Отказываюсь! – твердо заявил Мигель.
     Пошел с глаз моих, и чтобы я больше тебя не видел, гнусный мерзавец, предатель, подлец! – завизжал барон, теряя рассудок от охватившего его гнева.
     Мигель спокойно выслушал ругательства в свой адрес, и даже не поклонившись, вышел. Теперь он знал, что больше никогда не переступит порог этого дома, но и оставаться на службе у де Марсильяка он тоже не мог. Но не страх перед разоблачением заставлял его отказаться от места, а чувство стыда перед человеком, который когда-то спас ему жизнь.
     Де Марсильяк провел в добровольном заточении несколько дней. Он не покидал своей комнаты, питаясь лишь тем, что приносил  ему Мигель. Слуга решил оставить своего господина только после того, как он помирится с герцогом. Старик де Бувиль по несколько раз в день стучался к племяннику, призывая его к благоразумию, но в такие минуты из-за дверей не доносилось ни звука, и герцог уходил с поникшей головой. Поначалу он был твердо уверен, что обида Шарля просто ребячество и пройдет через несколько часов, но когда де Марсильяк не покинул пределов своей комнаты в течении трех дней, герцог не на шутку встревожился. Ему не верилось, что просто небольшая отсрочка отъезда может поссорить его с племянником, и он мучительно искал более веские причины для объяснения поведения молодого графа, но как он не напрягал свой ум, не мог придумать ничего другого.   
     Но граф не обижался на дядю. Он не обижался даже на тех, кто этого заслуживал, а таить обиду на единственного ему родного человека он просто не мог. Все это время он предавался думам о любимой и писал  ей длинные письма, которые Мигель регулярно относил к почтовому дилижансу. Но чем больше Шарль думал о Диане, тем чаще ему вспоминался Габриэль. Он не знал, что делал де Лон в порту, но, судя по всему собирался в плавание и де Марсильяк был бы счастлив если бы плавание продлилось несколько лет. Граф не хотел возобновления дуэли, но не из чувства страха, он просто не любил бессмысленного кровопролития и считал, что в данном случае надо оставить право выбора за Дианой, а проигравшему смириться и уйти в сторону.
     Но де Марсильяк рассуждал так, потому что был уверен в ответном чувстве любимой. Если бы в его душе была хоть крупица сомнения он сам вызвал бы на дуэль любого, кто посмел встать на его пути - любовь не только слепа, но и толкает на безрассудные поступки. Что-то подобное совершил и Шарль. 
     Герцог де Бувиль сидел в своем кабинете  и по обыкновению что-то писал, когда в комнату порывисто вошел де Марсильяк. Старик оторвался от бумаг и посмотрел на племянника, но в глазах вместо радости выразилась тревога, которая объяснялась внешним обликом молодого графа. Костюм его был безукоризнен, но лицо. За последние несколько дней оно заметно осунулось, а долгие бессонные ночи обвили глаза темными кругами. Шарль выглядел уставшим, но держался он нарочито прямо, и, подойдя к столу почти вплотную, твердо заявил:
     -Я уезжаю, дядя!
     Герцог не стал возражать. Он только осведомился о самочувствии племянника, и снова попросил взять сопровождающих.
     -Это совершенно излишне. Я прекрасно справлюсь сам, - решительно сказал де Марсильяк, и де Бувиль понял, что настаивать бесполезно.
     -Куда ты едешь? – тихо спросил герцог. Ему вдруг показалось, что он видит племянника в последний раз.
     -В Амьен, - честно признался Шарль.
     Вид старика тронул его чувствительное сердце, и он не посмел соврать. Ему хотелось сказать, что он не затаил обиды, что все прекрасно понимает и ценит заботу, но, почувствовав, как к горлу подступают слезы, промолчал и вышел из кабинета.
     Пока Шарль отсутствовал, Мигель мог беспрепятственно перечитать черновики тех писем, которые он носил на почту. Листы, испещренные исправлениями, в беспорядке лежали на столе, но слуга даже не взглянул на них. Теперь строки, вышедшие из-под пера графа, или даже самого герцога, его не интересовали. Господин известил его о своем скором отъезде, и слуга тоже засобирался. Он намеревался вернуться в Испанию, где у него остались родные, и заняться кузнечным или гончарным делом на те деньги, которые ему удалось скопить за три года службы. Но прежде, чем навсегда покинуть Францию, он хотел в последний раз честно послужить де Марсильяку и, узнав об отъезде, предложил:
     -Если желаете, сударь, я отправлюсь вместе с вами.
     -Спасибо, Мигель, - сказал граф, положив руку на крепкое плечо слуги, - я всегда знал, что могу рассчитывать на тебя, но сейчас это излишне, я прекрасно доберусь сам, - он развернулся и спустился вниз.
     -Благослови  вас бог, - произнес испанец и подошел к окну, чтобы взглядом проводить господина.
     Мигель видел, как граф выехал за ворота, но вместе с тем он заметил, как от угла отделилась человеческая фигура и скрылась в переулке. Это показалось слуге подозрительным. Он вспомнил свой последний разговор с бароном и не сомневался, что против де Марсильяка затевается какое-то злодеяние. Он решил не допустить убийства, и, быстро спустившись вниз, оседлал коня и поехал следом.
     Человек, стоявший на углу и исчезнувший при выезде де Марсильяка, был один из соглядатаев де Ля Конта. Они были расставлены почти по всему городу и докладывали хозяину обо всех перемещениях и встречах тех, кого барон считал своими врагами. Тот, кто стоял на углу, должен был следить за молодым графом, и когда племянник герцога выехал за ворота, он со всех ног бросился оповестить своего господина. Де Ля Конт выслушал донесение шпиона внешне спокойно, хотя в его душе клокотала ненависть. Он не мог спокойно слышать имя графа, и одно упоминание о нем лишало его покоя. Барон до такой степени разжег в себе чувство ненависти к де Марсильяку, что едва не лишился рассудка. По ночам ему мерещилось, что из-за каждой портьеры за ним наблюдает граф, а если де Ля Конт шел по коридору, то вдруг останавливался и крадучись подходил к углу, будучи уверенным в том, что там его подкарауливает де Марсильяк с ножом в руке. Теперь он всегда спал с зажженным светильником и заряженными пистолетами на туалетном столике, а если выходил из дома, то неизменно надевал кольчугу и брал с собой двух здоровенных телохранителей. Он стал бояться де Марсильяка, но волна ярости поднявшаяся после сообщения шпиона, накрыла чувство страха и спустя несколько минут де Ля Конт верхом покинул свой особняк, вложив в седельную кобуру пару пистолетов. Он не собирался вступать с графом в схватку. Он просто хотел догнать его и выстрелить в спину.

Глава седьмая
     Конь резво бежал крупной рысью и граф надеялся, что на этот раз никакие непредвиденные события не остановят его, и он наконец-то сможет припасть губами к нежным кистям Дианы. Он миновал деревню, где несколько дней назад оставил д’Аламбера. Сейчас виконта там уже не было. Эрвер достаточно окреп и перебрался в свой парижский особняк, который по иронии судьбы оказался совсем рядом с особняком герцога. Де Марсильяк хотел навестить друга, но решение об отъезде было принято неожиданно для него самого и визит пришлось отложить. Шарль очень надеялся, что при следующей их встрече он сможет представить виконту Диану как свою невесту. Он с нежностью повторил слово «невеста» и въехал в лес, зелень которого в эти последние летние дни была особенно густой, но кое-где уже проглядывали желтые листочки, первые предвестники надвигающейся осени. Если бы де Марсильяк оглянулся, то увидел бы фигуру всадника, который двигался на некотором отдалении, но с таким расчетом, чтобы не терять графа из вида. Этим всадником был Мигель, а следом за испанцем скакал де Ля Конт. Барон заметил впереди широкую спину Мигеля и осыпал его проклятиями. Он не мог разделаться с де Марсильяком, не избавившись от испанца, но ему не хотелось производить лишнего шума. Звук выстрела или шум потасовки насторожит графа, и он снова ускользнет. Де Ля Конт решил, что подкараулит де Марсильяка на выходе из какой-нибудь придорожной таверны, в которую, он надеялся, граф заглянет.   
     Так они долго ехали друг за другом, стараясь соблюдать дистанцию, но и всегда видеть перед собой спину преследуемого. Мигель  несколько раз оборачивался, но де Ля Конт всегда каким-то чудом угадывал его намерение и успевал спрятаться за деревьями. Наконец испанец уверовал в то, что погони нет, и ослабил бдительность. Де Марсильяка же вообще не интересовало, едет ли за ним кто-нибудь или нет. Его мысли были целиком заняты предстоящим свиданием, и когда он поднимал глаза к небу, то видел образ Дианы, который подобно лику мадонны парил под облаками.
     Солнечный диск неумолимо катился по небосклону и августовский день угасал значительно быстрее, чем тот июньский, когда де Марсильяк с письмом дяди спешил в Кале. Правда, погода все еще стояла превосходная, и не верилось, что через какой-то месяц или два все вокруг потускнеет, и начнутся затяжные дожди, наводящие скуку. Граф в очередной раз посмотрел на небо и, поняв, что до наступления темноты ему не удастся выбраться из леса, стал оглядываться по сторонам ища пристанища.
     Шарля неодолимо тянуло к Диане, однако, он не старался приблизить момент встречи. Ему хотелось предстать перед девушкой не в образе пылкого любовника, которым движет только страсть и жажда плотских наслаждений, а как человек, который стремится к союзу, именуемому семьей. Он действительно хотел этого больше всего на свете, но при мысли о Диане его охватывал вожделенный трепет. Де Марсильяк старался подавить этот зов плоти и поэтому не спешил.
     Он проехал еще не менее пяти или шести лье, прежде чем покинул лес и выехал на равнину. До Амьена оставалось совсем немного, но время было уже позднее, и Шарль подумал, что неприлично тревожить людей на ночь глядя. Правда, он не сомневался, что в доме маркизы де Монте ему будут рады, но не стал торопить события.
     Дорогу, по которой ехал граф, перпендикулярно пересекала другая и на перекрестке этих путей стояла харчевня «Голубая куропатка», где и решил остановиться де Марсильяк. И Мигель, и де Ля Конт видели, как граф переступил порог. Слуга  тоже направился к харчевне, но не стал входить внутрь, чтобы не попасться на глаза господину, а устроился снаружи и заказал себе пива. Барон же поехал в противоположную сторону. Напротив харчевни шагах в пятидесяти росла небольшая рощица молодых дубов. Под их тенью и спрятался де Ля Конт. Отсюда был хорошо виден вход в харчевню, который, в темное время суток, освещали два фонаря висевшие над входом. Барон был совсем неплохим стрелком и не сомневался, что с такого расстояния он не промахнется. Теперь он был уверен, что де Марсильяк будет жить до тех пор, пока не выйдет из харчевни. Де Ля Конт проверил пистолеты и стал ждать.
     Пока Мигель, жмурясь от удовольствия и вытирая усы тыльной стороной ладони, пил пенный напиток из глиняной кружки, а де Ля Конт, расстелив плащ, сидел под дубами, прислонившись спиной к стволу дерева, де Марсильяк неторопливо ужинал в просторном зале харчевни, наполовину заполненного посетителями. Граф не любил подобных заведений и посещал их только по необходимости. Ему не нравился запах жареного лука, который господствовал над всеми остальными, и от которого щекотало в носу, а посетители, которые в своем большинстве были мирными путешественниками, не внушали ему доверия. Он не собирался снимать комнаты с убогой обстановкой и продавленной кроватью, но и сидеть за столом всю ночь тоже было неразумно. Шарль расплатился, и, не обращая внимания на заверения хозяина в том, что  комната, которую он готов предоставить господину, не уступает дорогим номерам в лучших парижских гостиницах, направился к выходу. Тем временем совсем стемнело, и мрак ночи рассеивался только светом двух фонарей над входной дверью, да ущербным диском луны. Де Ля Конт подобрался ближе и притаился за деревом на самом краю рощи. Он не знал, сколько времени ему придется здесь простоять, но готов был ждать хоть до рассвета.
     Граф подошел к двери и уже взялся за ручку, когда снаружи донеслась грубая ругань и шум потасовки. Де Марсильяк, приоткрыв дверь, посмотрел в образовавшуюся щель. Он увидел коренастого мужчину, который яростно отбивался от наседавшей на него группы людей, находившихся в сильном подпитии. Шарль захотел закрыть дверь и согласиться на комнату, предоставив этой полупьяной толпе самой выяснить отношения, но тут мужчина поднял голову и граф в свете фонаря узнал Мигеля. Сначала он очень удивился, застав слугу здесь, но потом понял, что испанцу требуется помощь, и поспешил на выручку. Он как коршун бросился в гущу схватки и активно заработал кулаками, нанося удары туда, куда только мог достать.
     Де Ля Конт заметил промелькнувшую фигуру графа, и выругался, досадуя на то, что де Марсильяк не задержался на пороге хотя бы на несколько секунд. Тем не менее, он взвел курок и приготовился.
     -Как ты здесь оказался, Мигель? – спросил Шарль, ударом кулака ломая нос одному из нападавших.
     -Потом расскажу, господин граф, - ответил Мигель, отшвыривая другого.
     Прошло еще около двух минут, прежде чем нападавшие поняв, что им не одолеть этого здоровяка и того, кто пришел к нему на помощь, предпочли покинуть это место. Мигель и де Марсильяк вышли победителями и, посмотрев друг на друга улыбнулись. У слуги была рассечена бровь, и не хватало зуба,  а граф был почти цел, если не считать легкой ссадины под левым глазом.
     -Напрасно вы вмешались, господин граф, я бы и сам справился. Дворянину не пристало махать кулаками.
     -Что пристало дворянину мне лучше знать, а теперь, что ты здесь делаешь?
     -Вы путешествуете и я тоже, а что по одной дороге, так это случайность.    
     Оба они находились в тени и де Ля Конт, видя только смутные силуэты, ориентировался по голосу. Марсильяк задал еще один вопрос, но в это время барон, который без труда узнал голос графа, спустил курок. Грянул выстрел, и пуля просвистела в сантиметре от виска Шарля. Мигель моментально оценил ситуацию и, бросившись к господину заслонил его. Прогремел еще один залп и испанец почувствовал, как что-то острое и горячее ударило его в грудь. Он покачнулся, прикрыв рукой рану, и стал медленно оседать на землю.
     -Мигель, что с тобой? – спросил де Марсильяк, подхватывая падающего слугу.
     -Слава богу, вы живы, - произнес Мигель слабым голосом.
     -Погоди, не умирай! – попросил Шарль и бросился к роще.
    Но он никого не нашел и только стук копыт уносящейся вдаль лошади свидетельствовал о недавнем пребывании здесь человека.
    Граф вернулся и поспешил к раненому, возле которого уже стоял хозяин харчевни и некоторые из посетителей.
     -Как ты, Мигель? – спросил де Марсильяк, растолкав зевак.
     -Простите меня, господин граф, - едва слышно прошептал слуга и тихо опустил веки.
     -Мигель! – закричал де Марсильяк. – Мигель, отвечай, я тебе приказываю! – и он с силой тряхнул испанца за плечи.
     От этого только голова Мигеля сначала качнулась вперед, а потом откинулась назад, но он не открыл глаз и не выполнил приказ хозяина. Он был мертв. Люди, столпившиеся у умирающего разошлись и рядом с де Марсильяком остался только владелец харчевни.
     -Пошлите за священником, гробовщиком и могильщиками, - произнес Шарль, не поднимая головы.
     -Но на дворе ночь!
     -Тогда утром.
     -А что вы собираетесь делать? – спросил трактирщик, которому очень не понравилось, что у его заведения произошло убийство.
     -Похоронить его! – ответил де Марсильяк.
     -Где? – изумился его собеседник.
     -Вон в той дубовой роще, - сказал граф, которого начали раздражать вопросы хозяина.
     -Но это невозможно! – запротестовал трактирщик.
     -Отчего же? – спросил Шарль и поднял голову.
     Было темно, но, тем не менее, трактирщик заметил блеск в глазах дворянина, который не предвещал ничего хорошего.
     -Но, сударь, - заговорил он, стараясь придать голосу почтительный тон, - у меня приличное заведение и если рядом появится могила…
     -Репутация вашего заведения не пострадает. Я вам хорошо заплачу, а если кто-то и спросит, скажите, что это ваш родственник.
     Хозяин понял, что спорить или протестовать не имеет смысла и удалился, опустив голову. Он уже двадцать лет держал харчевню, и ни разу в его заведении не происходило ничего подобного. Конечно, происходили драки, между подвыпившими клиентами, но это обычное дело. В остальном его трактир был благополучен и вот – убийство. Хозяин всю ночь провел без сна, а на рассвете все-таки послал нарочного в город, который вернулся только к полудню, но вместе со священником, гробовщиком и могильщиками. Пока церковник читал заупокойную молитву, могильщики приготовили Мигелю последний приют. Потом испанца уложили в простой сосновый гроб, опустили в свежевырытую яму и засыпали. Под молодыми дубами вырос небольшой холм, а де Марсильяк, срезав две ветки, соорудил некое подобие креста и воткнул его в землю. Он заплатил трактирщику золотом, отдал ему лошадь Мигеля и, попросив поставить более солидный крест, вскочил в седло. Через несколько минут трактир исчез из вида, а спустя несколько часов копыта коня процокали по мостовым Амьена. Де Марсильяк прибыл туда, куда так стремился, но с тяжелым сердцем. Нелепая смерть Мигеля, не позволяла ему радоваться встрече с любимой, и вместо особняка маркизы он поехал в гостиницу.
     Три дня Шарль провел в дешевой гостинице. Он не искал дорогих апартаментов, а остановился в первой попавшейся. Де Марсильяк только ночевал в номере, а все остальное время, с утра до вечера, проводил в бесцельных прогулках по городу, обедая в дешевых кабаках, среди разношерстного люда, в основном состоявшего из матросов или рыбаков. Эти бедняги пропивали здесь все, что удавалось заработать, и развлекались с проститутками, которыми изобиловал портовый город. Некоторые из этих девиц пробовали предложить свои услуги и де Марсильяку, видя в нем богатого клиента, но он с отвращением отказывался и спешно уходил.
     Все эти дни он непрестанно думал о Мигеле, и даже мысли о Диане отошли на второй план. Он был уверен, что стрелял де Ля Конт или кто-то из его наемников, но не это волновало де Марсильяка. Ему не давали покоя последние слова слуги. Мигель просил у него прощения, но Шарль не мог вспомнить ни одного случая, когда он мог быть недоволен слугой. Испанец всегда исправно выполнял свои обязанности, и де Марсильяку не за что было его прощать.
     Каждый день во время прогулок ноги сами приводили его к дому маркизы де Монте, и он, спрятавшись за домом на углу, подолгу следил за парадным ходом, надеясь, что Диана выйдет на прогулку, но девушка не появлялась. Два дня прошло в бесплодных ожиданиях, но когда он в третий раз явился на свой наблюдательный пункт, то заметил, как к дому подъехала карета, и Габриэль, проворно поднявшись по ступеням, скрылся внутри.
     Мысли о Мигеле, о де Ля Конте, и вообще обо всем на свете, моментально улетучились из сознания графа, и нервная дрожь пробежала по его телу. Он хотел немедленно последовать за де Лоном, но не смог двинуться с места. Казалось, ноги приросли к земле. Какое-то смутное чувство тревоги, вначале едва заметное, но с каждой минутой возрастающее, зашевелилось в нем. Он твердо решил дождаться ухода Габриэля. Ему вдруг показалось, что он может потерять Диану. Прошло несколько часов томительного ожидания, и когда Габриэль, наконец, вышел, де Марсильяк едва не лишился рассудка. Он был не один. На его руку опиралась Диана. Девушка шла, опустив голову, но зато голова де Лона была горделиво поднята, и выражение счастья царило на его красивом лице. Через минуту они сели в карету, и экипаж, тронувшись с места, скрылся за углом. Де Марсильяк так и остался стоять, и даже начавшийся дождь не заставил его двинуться с места. Он вымок до нитки, но не ушел. Только когда начало темнеть и дождь прекратился, карета вернулась. Габриэль, проводив Диану, быстро скрылся в карете и умчался прочь. Граф решил, что дольше медлить нельзя, и он уже знал, что завтра явится в особняк маркизы, чтобы просить руки Дианы.
     Шарль вернулся в гостиницу и впервые за три дня разделся. До этого он даже спал одетым. Граф взглянул на свой вымокший костюм и неприязненно поморщился. Одежда потеряла первоначальную свежесть, и вся была измята. Он понимал, что в таком виде ходить неприлично, и на следующее утро, обойдя несколько магазинов готового платья, выбрал самый дорогой костюм, плащ, шляпу, и к трем часам по полудни направился в дом маркизы. Когда он дошел до угла, сердце его болезненно сжалось – у ворот стояла карета Габриэля. Первым желанием графа было притаиться и дождаться отъезда гостя, но когда он подумал, что де Лон снова может уехать с Дианой, переменил решение и твердым шагом продолжил путь.
     На стук, в дверях открылось маленькое окошечко и на графа вопрошающе взглянуло лицо привратника.
     -Доложите госпоже маркизе, что граф де Марсильяк просит принять его.
     Привратник понимающе кивнул, и поспешил доложить о госте. Прошло несколько минут, но вместо дверей снова открылось окошечко.
     -Госпожа маркиза очень сожалеет, но сегодня не может принять господина графа, - сказал привратник и исчез, захлопнув окошечко.
     Де Марсильяк смертельно побледнел. Его не приняли в доме, где обещали встречать, как желанного гостя. Чувство глубокой обиды, так не свойственное графу, всколыхнулось в его душе, но он принял это за сигнал оскорбленного самолюбия, и быстро удалился. Если бы Шарль оглянулся и взглянул на окна второго этажа, то в одном из них он бы заметил Габриэля, который провожал его победоносным взглядом.
     Однако де Марсильяк не собирался сдаваться, и на следующее утро снова отправился к столь дорогому дому, который вдруг превратился для него в неприступную крепость. Кареты де Лона перед домом не было, и граф облегченно вздохнул, но когда привратник, выслушав просьбу гостя о приеме, ответил, что госпожи нет дома, де Марсильяк пошатнулся.
     -А мадемуазель? – спросил Шарль.
     -Мадемуазель неважно себя чувствуют и никого не принимают.
     Граф снова оказался снаружи, и теперь уже не чувство обиды овладело им. Теперь ему показалось, что чья-то холодная и липкая рука дала ему пощечину, и он до боли в пальцах сжал кулаки, чтобы удержать рвавшийся наружу гнев.
     «Что ж, - думал он, сидя в дешевом кабаке и торопливо, один за другим, осушая бокалы отвратительного вина, - если маркиза не хочет видеть меня, я не стану навязываться. Она мне не нужна. Мне нужна только Диана! Я украду ее и увезу туда, где никто не сможет нас найти! Но сначала надо покончить с Габриэлем. Этот красавчик порядком мне надоел».
     Пока де Марсильяк напивался в кабаке и уже подумывал о том, чтобы пригласить за свой стол большеглазую жгучую брюнетку, которая не спускала с него взгляда с первой минуты его появления, маркиза де Монте, которая никуда не собиралась уходить и была дома, беседовала с дочерью.
     Диана сидела, скрестив руки на коленях с опущенной головой и молча слушала мать, которая пыталась ей доказать, что де Марсильяк совсем не тот человек, каковым показался на первый взгляд и если они хотят сохранить свое доброе имя, то должны прекратить всякие отношения с графом.
     -Но, матушка, - робко возразила девушка, которая не могла без содрогания слушать то, что говорила маркиза о ее любимом, - ведь этот человек помог нам на дороге.
     -Да, это так, - согласилась де Монте, которую, возражения дочери возбудили еще больше, - и мы в достаточной степени его отблагодарили, а он отплатил нам низкой неблагодарностью.
     -Но, матушка, - снова попыталась возразить Диана.
     -Помолчи, дорогая, - прервала ее маркиза, - я знаю, что ты испытывала к нему какие-то чувства, но поверь мне, что все это твое воображение. Ты не знаешь настоящей любви и не видишь своего счастья, а я знаю, что тебе надо.
     Дочь метнула на мать испуганный взгляд.
     -Да, да, - невозмутимо продолжала де Монте, - я знаю, что тебе надо и знаю, как составить твое счастье. Я твоя мать и я не могу посоветовать дочери худого. Ты должна забыть графа, послушаться моего совета и поступить благоразумно.
     -Хорошо, матушка, - произнесла Диана, изображая покорность, но только для того, чтобы прекратить этот разговор, который был для нее крайне неприятен.
     -Доченька, я не хочу, чтобы ты думала, будто я тебя к чему-то принуждаю. Я только хочу дать тебе совет.
    -Матушка, я сделаю так, как вы скажите, - почти в отчаянии сказала молодая девушка и поспешно вышла, чтобы скрыть от матери навернувшиеся на глаза слезы.
     Диана, в глубоком раздумье, прошла по коридору и, войдя в свою комнату два раза повернула ключ в замке. Сейчас ей никого не хотелось видеть и она, опустившись в кресло горько заплакала. Но ее плечи не тряслись от рыданий, она не заламывала руки и не всхлипывала, а неподвижно сидела в кресле, и по щекам текли слезы, оставляя на подрумяненных щеках светлые полоски. Диана даже не отирала их и они, скатываясь по подбородку мерными каплями падали на платье.
     Пока дочь обливалась слезами скорби и отчаяния, медленно впадая в состояние апатии, мать с довольной улыбкой прогуливалась по обширному парку, примыкавшему к дому. В своих теперешних суждениях о де Марсильяке, которые были прямо противоположны первоначальным, она основывалась на словах Габриэля, который, встретив графа в порту Кале с Беатрис быстро вернулся в Амьен и представил дело таким образом, как будто де Марсильяк только морочит Диане голову, а сам проводит время в обществе прекрасной девушки, с которой у него без сомнения недвусмысленные отношения. Маркиза на удивление быстро и даже охотно поверила  во всю эту чудовищную клевету, поскольку ее мировоззрение формировалось под воздействием дешевых бульварных романов, и она была почти счастлива, что сейчас все как в романе. Де Марсильяк – коварный искуситель, Диана – несчастная жертва, а Габриэль – благородный рыцарь, вставший на защиту чести дамы сердца. Пока де Лон оговаривал молодого графа, маркиза только вздыхала и сокрушенно качала головой, всем своим поведением давая понять, что она возмущена обманом. В конце разговора, когда де Марсильяк был окончательно очернен, Габриэль заговорил о своих чувствах к Диане, и де Монте пообещала приложить все силы для того, чтобы «милые дети», как она назвала Габриэля и Диану, были вместе. Она не сомневалась, что дочь поступит согласно ее воле, и уже подумывала о том, чтобы устроить бал, на котором можно было бы объявить о помолвке. Маркиза решила пока не посвящать Диану в свои планы, чтобы та не лишилась рассудка от радости. Мадлен де Монте была уверена в своей правоте и чувства девушки, ее не интересовали.    
     Диана просидела в своей комнате до вечера, и когда, повинуясь, зову матери, вышла к ужину была бледнее обычного.
     -Ты не заболела? – спросила маркиза, от которой не ускользнула бледность дочери.
     -Нет, матушка, я здорова, - ответила Диана.
     -Ты что-то очень бледная, - ответ дочери не удовлетворил мать.
     -Все в порядке, матушка.
     -Хорошо бы, чтоб действительно было так. Сейчас ты должна быть здорова как никогда.
     -А что случилось? – спросила Диана и почувствовала, как заколотилось ее сердце.
     Слова матери взволновали ее.
     -Я хочу устроить бал и объявить о твоей помолвке, - самодовольно заявила де Монте.
     -Но я не собираюсь замуж, - возразила Диана, и ее щеки залились ярким румянцем негодования, который маркиза приняла за застенчивость.
     -Габриэль де Лон попросил твоей руки, и я дала согласие. Так что…
     -Нет! – воскликнула Диана, прерывая мать и резко поднимаясь. – Я не люблю этого человека и никогда не выйду за него замуж.
    -Успокойся, дорогая, - невозмутимо продолжала маркиза. Казалось, поведение дочери ее не касается, - бал состоится через две недели.
     -Я не стану женой Габриэля! Я лучше уйду в монастырь! – кричала Диана, не помня себя от охватившего ее приступа ярости, еще более усугубленного спокойствием матери.
     -Через две недели, - повторила де Монте и вышла из-за стола.
    Оставшись одна, Диана несколько минут стояла неподвижно, а потом вдруг сорвалась с места, промчалась по коридору, заперлась в своей комнате и прямо в платье упала на кровать, зарывшись лицом в подушку, чтобы заглушить разрывавшие ей грудь рыдания. Она долго кусала подушку, а когда слезы, наконец, высохли, забылась тревожным сном.
     Пока Диана, страдая от жестокосердия матери, ничком лежала на кровати, де Марсильяк, после нескольких бутылок вина, все-таки не устоял против алчущего взгляда большеглазой брюнетки и сделал ей приглашающий жест. Та не заставила повторять приглашений дважды, а когда на утро Шарль открыл глаза, то не узнал обстановки. Он лежал на кровати без полога. В большое стрельчатое окно слева от него в комнату вливался свет нового дня. Прямо перед ним находилась дверь. Стены были обтянуты материей некогда желтого цвета с золотым отливом, которая от времени выцвела и теперь имела бледно-грязный цвет. Мебель тоже была старая. Продавленные кресла, колченогие стулья и такой же колченогий стол, заставленный пустыми бутылками и остатками какой-то пищи. Де Марсильяк, плохо соображая после выпитого накануне, повернул голову направо и отпрянул, как будто увидел приведение. Рядом с ним лежала незнакомая женщина. Шарль, холодея от ужаса, попятился к окну, но в это время женщина сладко зевнула, потянулась и открыла глаза. Она посмотрела на графа, который весь покрылся холодным потом, и кокетливо улыбнулась.
     -Кто вы? – спросил де Марсильяк.
     -Коко, - ответила женщина и встала. На ней ничего не было, но казалось, она не замечает своей наготы.
     -Как ты сюда попала? – задал очередной вопрос граф, не в силах оторвать взгляда от прекрасно сложенного тела.
     -Это не я, а ты сюда попал, - ответила она, подходя к зеркалу и беря в руки гребень.
     -А где я? – продолжал расспрашивать Шарль, следя за тем, как Коко расчесывает густые пряди черных волос.
     -У меня, - ответила она, и, обернувшись через плечо, еще раз улыбнулась.
     -А кто ты? – де Марсильяк никак не мог придти в себя. От хмеля не осталось и следа. Теперь он с опаской оглядывался по сторонам.
     -Никто. Просто женщина, - Коко закончила с волосами и отлив в таз воды из кувшина, приступила к умыванию.
    -А как я сюда попал? – спросил Шарль после минутного молчания в течении которого разглядывал вещи, разбросанные по полу.
     -Через дверь, разумеется.
     -Но почему я здесь?
     -Ты вчера был настолько пьян, что не держался на ногах. Не бросать же тебя на улице.
     -Я должен идти! – граф стал отбирать свои вещи из вороха одежды.
     -Сначала заплати! – она закончила с умыванием и снова забралась в постель.
     -Заплатить? – удивился де Марсильяк.
     -Я не сплю задаром! Попользовался, заплати!
     -Сколько? – машинально спросил граф, понимая, кто эта женщина и осознавая, где он находится.
     Коко неопределенно пожала плечами. Шарль автоматически опустил руку в карман, и, достав монету, протянул ее проститутке.
     -Этого хватит?
     Коко взглянула на ладонь графа и увидела золотую монету достоинством в пять экю. Она, которой еще никто никогда не платил больше десяти су, дрожащими руками потянулась к золотому и, зажав ее в кулаке, села на кровать, поджав ноги, обхватив колени руками и натянув одеяло до подбородка. Она поняла, что перед ней человек благородного происхождения и устыдилась собственной наготы. Шарль с сожалением посмотрел на женщину, которую превратности судьбы заставили пускать к себе в постель всякого, кто может заплатить, бросил Коко еще один золотой и покинул комнату.
     Граф вышел на улицу. Свежий воздух сентябрьского утра обдал его приятной прохладой, снимающей усталость и дающей заряд бодрости, но де Марсильяк не почувствовал облегчения. Этот поступок, который усугублялся тем, что был совершен в пьяном виде, по его убеждению не имел оправдания. Теперь он должен отказаться от Дианы, чтобы не запятнать это невинное создание той грязью, в которую он сам себя окунул.
     «Ты должен уехать, отказаться от Дианы и забыть ее навсегда», - твердил внутренний голос де Марсильяку, когда он, как помешанный, метался по улицам Амьена.
     Умом он понимал, что должен поступить именно так, но сердце не позволяло ему покинуть город, не повидавшись с Дианой и не поговорив с ней, пусть даже в последний раз. Он хотел упасть перед ней на колени, поклясться ей в вечной, безграничной любви и умалять ее простить ему его грех. Наконец, после часа скитаний ноги сами вынесли его к дому маркизы. День был пасмурный. В воздухе пахло сыростью, а солнечные лучи, бессильные против плотного облачного покрова, не могли иссушить противную изморозь, пропитавшую воздух. Де Марсильяк стоял на том самом месте, где до этого проводил долгие часы, и терпеливо ждал. Было воскресенье, и он надеялся, что Диана обязательно пойдет в церковь, а если она уже пошла, то дождется ее возвращения. И туда и оттуда она не сможет пройти мимо него и если им и не удастся поговорить, то он хотя бы увидит ее.
     Де Марсильяк простоял около двух часов, прежде чем увидел, как маркиза покинула особняк и направилась в церковь. Ее сопровождали две дамы. Одна была служанка и шла на полшага позади госпожи, а вторая шла рядом. Это была Диана. При виде любимой сердце графа бешено заколотилось и в другой раз он бросился бы навстречу, но, помня о нежелании маркизы видеть его, остался на месте. Дамы приближались и когда миновали дом, за углом которого прятался де Марсильяк, Диана оглянулась. Она сразу узнала возлюбленного, и лицо ее побелело, а потом залилось краской, но граф не заметил этой перемены, произошедшей с любимой. Лицо девушки было скрыто вуалью. Шарль проводил всех троих взглядом, и когда они отошли на почтительное расстояние, последовал за ними. Он вошел в церковь и, устроившись на самой дальней скамье, преклонил колени, как и подобает доброму католику.
     Де Марсильяк с глубоким уважением относился к церкви, к религии вообще и регулярно ходил к исповеди, рассказывая своему духовнику или другому святому отцу обо всех своих деяниях и прося отпущения грехов, которое неизменно получал, так как священник не видел в его поступках чего-либо неугодного всевышнему.   
     Во время всей службы де Марсильяк не спускал взгляда с Дианы, которая находилась от него всего через несколько рядов. Он видел ее склоненную голову, и сердце его переполнялось любовью. Проповедь закончилась, и когда прихожане стали покидать церковь, к ним со всех сторон потянулись руки калек и нищих, толпящихся на паперти. Маркиза остановилась, чтобы раздать несколько монет, и на минуту оставила дочь без присмотра. Шарль не замедлил этим воспользоваться.
     -Сегодня в полночь у калитки парка, - шепнул он ей на ухо, поравнявшись, и быстро проследовал мимо.
     Услышав рядом голос де Марсильяка, девушка вздрогнула от неожиданности, а когда он удалился, проводила его взглядом полным тревоги, которая была следствием отношения матери к молодому графу. Диана беззаветно любила Шарля, ее сердце целиком принадлежало только ему, и никакие уговоры матери не могли поколебать или охладить те чувства, которые она испытывала к де Марсильяку. Но приглашение любимого напугало девушку и не столько своей неожиданностью, сколько временем. Она очень боялась темноты, и никакая сила на свете не могла заставить ее выйти ночью в сад, даже ради столь желанной для нее встречи. Диана не могла перебороть себя. Придя домой, она долго сидела в своей комнате проклиная свою трусость и пытаясь подавить боязнь перед темнотой.
     «Чего я боюсь? – думала она. – Я в своем парке, где никого нет. Кроме того, Шарль будет рядом и защитит меня. Я должна пойти и я пойду. Я не могу заставить его ждать напрасно».
     Пока Диана предавалась таким мыслям Шарль, предупредив любимую о свидании и отправившись бродить по городу, вышел к окраинам. Здесь вокруг все было застроено ветхими лачугами в которых ютились бедняки, а дальше, поднимаясь по отлогому склону холма, бежала дорога, ведущая в Кале, по обеим сторонам которой колосящимся морем переливалась поспевшая пшеница ждущая руки косаря и вдалеке зеленой стеной вставал лес. Де Марсильяк залюбовался красотой открывшегося пейзажа, так как его чувственной натуре не было чуждо ничто прекрасное, и он мог часами стоять перед полотном живописца или скульптурой зодчего восхищаясь гаммой красок или изящностью линий. Так он простоял довольно долго, и вдруг ему еще раз захотелось встретиться с маркизой и если разговор состоится, да к тому же в обществе Дианы, то необходимость в ночном свидании отпадет. Часы только-только пробили два и граф, наняв экипаж, приказал ехать к дому маркизы. Он помнил, что Габриэль обычно подъезжает к четырем, а ему не хотелось с ним встречаться под окнами Дианы, или в ее присутствии. Для подобной встречи он предпочел бы более укромное место, которое уже выбрал. Подъезжая к Амьену, он заметил заброшенную мельницу одиноко стоящую на возвышении и подумал, что лучшего места для выяснения отношений не найти.
     На этот раз, маркиза, узнав об очередном визите графа, распорядилась впустить его и де Марсильяк, который ожидал отказа и вдруг услышал приглашение войти, в первое мгновение слегка растерялся и немного замешкался. Мадлен де Монте встретила его в гостиной и граф, войдя заметил холодность в ее глазах, которые всего два месяца назад смотрели на него столь благосклонно. Шарль, у которого остался неприятный осадок от двух первых отказов, тем более ощутимый от того, что их причина была ему неизвестна, учтиво поклонился, а в ответ получил только легкий кивок. Маркиза даже не подала ему руки.
     -Слушаю вас, сударь, - сказала де Монте, смотря на графа взглядом в котором легко читалась неприязнь.
     Шарль надеялся, что в комнате будет и Диана, но девушка не появлялась, и де Марсильяк понял, что сейчас ему не удастся увидеться с любимой.
     -Сударыня, - произнес граф самым вежливым тоном, на который только был способен при охватившем его волнении, - позвольте мне засвидетельствовать вам свое почтение и справиться о здоровье мадемуазель Дианы.
     -А почему вас волнует здоровье моей дочери? – спросила маркиза, и взгляд ее стал еще более жестким.
     -Сударыня, вы же прекрасно знаете, что я люблю вашу дочь и мне не безынтересно все, что ее касается, - де Марсильяк больше не мог сдерживать волнения и голос его задрожал.
     -В таком случае я хочу сообщить, что Диана выходит замуж, и ваши визиты могут ее скомпрометировать, - произнесла маркиза и пристально посмотрела на гостя.
     У де Марсильяка потемнело в глазах и ему показалось, что земля уходит у него из-под ног.
     -Но это невозможно, - выдавил он из себя.
     -Вам лучше забыть  Диану и вернуться к вашей очаровательной невесте. Неприлично заставлять девушку ждать.
     -Какой невесте? – в недоумении спросил граф.
     -Той, с которой вас видели в Кале! Или у вас их несколько?
     Только тут де Марсильяк все понял. Нерасположение к нему маркизы дело рук Габриэля. Он встретил его в порту с Беатрис и представил дело таким образом, как будто граф был вместе со своей невестой. Шарль хотел рассказать, как все обстоит на самом деле, но подумал, что его объяснения могут принять за оправдания и только сказал:
     -Меня действительно могли видеть вместе с дамой, но она не моя невеста.
     -Мне это абсолютно все равно! Я прошу вас больше не появляться в этом доме.
     -Как вам будет угодно, - ответил де Марсильяк и, поклонившись, покинул особняк маркизы.
     Бессовестный оговор Габриэля взбесил его и он жаждал встречи с де Лоном, чтобы проткнуть его насквозь. Случай не заставил себя ждать. Не успел Шарль сделать и десяти шагов по тротуару, как позади раздался цокот копыт. Граф обернулся и увидел карету Гвбриэля, которая остановилась у ворот. Де Марсильяк в два прыжка вернулся и так внезапно предстал перед гостем, что де Лон даже отшатнулся назад.
     -Рад вас видеть, граф, - сказал Шарль, широко улыбаясь.
     -Мне тоже очень приятно, - ответил Габриэль, силясь улыбнуться.
     -Уделите мне с полчаса, - попросил де Марсильяк.
     -Я бы с радостью, дорогой граф, но сейчас у меня абсолютно нет времени. Меня ждет невеста, и я не могу опаздывать.
     Шарль заметил, что Габриэль сделал ударение на слове «невеста», но сделал вид, что не заметил этого и продолжал с такой же дружелюбной улыбкой:
     -Ах, невеста. Ну, что ж, поздравляю вас и не смею задерживать, но, может быть, завтра в полдень у заброшенной мельницы.
     -Я буду там! – пообещал де Лон и устремился к дверям особняка, которые при его приближении открылись как по волшебству.
     «Так они должны были открываться передо мной», - подумал де Марсильяк и удалился.
     До свидания с Дианой было еще довольно много времени и граф, вернувшись в гостиницу, вскочил в седло и, покинув город, углубился в лес. Накинув поводья на сук старого кедра, он сам расположился у его подножия и задумался. Тревожные мысли волновали его сознание. Он не сомневался, что в предстоящем замужестве Дианы, о котором упомянула маркиза, роль супруга, отводится Габриэлю и если бы не клевета де Лона, жертвой которой стал де Марсильяк он, может быть, не так болезненно это переживал, хотя сама мысль о потере любимой была для него невыносима. Он мучительно старался найти какой-нибудь пусть хоть призрачный предлог, который расстроит назревающую свадьбу и вернет ему Диану. Однако, как Шарль не напрягал свой ум, ему в голову приходили идеи одна безумнее другой. Наконец, отчаявшись придумать что-нибудь приемлемое, он решил, что завтрашняя дуэль поставит все на свои места. Один из них умрет, и он обретет либо вечный покой, либо вечное блаженство.
     Де Марсильяк просидел под деревом до сумерек, и только когда лес погрузился в темноту, а конь, мотая своей красивой головой из стороны в сторону, стал тревожно похрапывать, граф вскочил в седло и выехал на дорогу. В наступающих сумерках, которые уже успели заметно сгуститься и были разбавлены только светом луны, он огляделся, и снова увидел силуэт мельницы, похожий на злобного великана, который застыл в вечном покое и уже никому не может причинить зла. Граф неторопливо тронулся вперед, но не стал возвращаться в гостиницу, а, оставив коня на постоялом дворе, отправился на свидание, от которого зависело очень многое в его дальнейшей судьбе, и сердце молодого человека бешено стучало.
     Диана после возвращения из церкви не находила себе места. Она слышала, как мать разговаривала с де Марсильяком, но не посмела выйти из соседней комнаты, опасаясь, что не справиться с чувствами и бросится на грудь к любимому. Девушка вышла только тогда, когда явился Габриэль, которого она за последние несколько дней возненавидела и всем своим видом давала понять, что его общество ей неприятно. Но де Лон, казалось, этого не замечал или делал вид, что не замечает, и, как нарочно, старался затянуть свой визит настолько, насколько позволяли приличия. Диана, в отличие от маркизы, не верила ни единому слову из рассказов Габриэля о де Марсильяке, и удивлялась своей матери, которая даже не допускала тени сомнения в правдивости слов де Лона, и безоговорочно верила той чудовищной лжи, которую он выдавал за правду.
     На этот раз Габриэль уехал довольно быстро, и Диана снова удалилась в свою комнату, довольная хотя бы тем, что сегодня ее мучитель не засиделся допоздна. Она посмотрела в окно, где сквозь разошедшиеся облака проглядывало заходящее солнце, и твердо решила, что пойдет на свидание. Но когда на землю опустились сумерки и аллеи парка потонули в темноте, страх обуял сердце молодой девушки, и она, всматриваясь в расползающийся мрак ночи, дрожала, как осиновый лист.
     Часы пробили девять, затем десять, а когда затих одиннадцатый удар, де Марсильяк подошел к калитке. Все вокруг хранило молчание. Горожане давно отдыхали, и маркиза, удобно растянувшись на шелковых простынях своей широкой кровати, тоже безмятежно спала. Грудь ее мерно вздымалась, а на лице застыло выражение покоя. Граф окинул взглядом окна особняка, и не заметил ни одного, в котором проглядывал бы хоть малейший источник света. Шарль этому не удивился. Он присел на скамейку, которая стояла у ограды парка примерно в десяти шагах от калитки, и приготовился ждать. Поскольку де Марсильяк рассчитывал, что Диана может опоздать к назначенному сроку, запасся терпением и решил, что не тронется с места до рассвета. Если же она так и не появится, то он придет сюда на следующую ночь, и так до тех пор, пока свидание не состоится. Сейчас он даже не думал о том, что до следующей ночи может и не дожить.
     Тем временем Диана, не останавливаясь ни на мгновение, ходила по полутемной комнате, и только легкий шорох ее платья нарушал тишину, в которую погрузился этот старинный дом до следующего утра. Время приближалось к полуночи, а она все никак не могла решиться. Часы начали бить двенадцать. При первом ударе девушка замерла на месте, а де Марсильяк встал и подошел к калитке. Колокол продолжал равномерно бить, и эхо последнего удара еще не успело затихнуть, когда Диана опустилась на колени и, молитвенно сложив руки, беззвучно зашевелила губами. Прошло еще около часа, прежде чем она поднялась с колен, выскользнула из комнаты, бесшумной тенью проскользнула по коридору и вышла в парк. Сердце ее заколотилось, и она, оглядевшись по сторонам, опрометью бросилась к калитке.
     Часы пробили час, и вместе с их ударом де Марсильяк, который все это время не трогался с места, заметил человеческую фигуру, появившуюся в конце аллеи. Сердце его переполнилось радостью. Фигура быстро приближалась, и через минуту он прижал к груди Диану. Девушка прильнула к нему и в течение нескольких минут влюбленные хранили молчание.
     -Ты пришла, - прошептал де Марсильяк, осторожно приподнимая голову любимой за подбородок  и заглядывая в ее голубые глаза, которые в этот поздний час казались такими же черными, как и окружающая их ночь.
     -Я не могла поступить иначе, зная, что ты ждешь, - в тон ему ответила Диана.
     -Тебя кто-нибудь видел? – спросил граф, на минуту отрываясь от глаз девушки и устремляя взгляд в глубину парка.
     -Нет, все уже давно спят, и я вышла не замеченной.
     -Правда, что тебя собираются выдать замуж? – он снова повернулся к Диане и приблизился настолько, что они ощущали дыхание друг друга.
     -Матушка к этому стремится, но я скорее умру, чем стану женой Габриэля.
      -Но почему маркиза так переменилась и не желает меня видеть? Почему она говорит о какой-то невесте?
     -Это все Габриэль. Недели две назад он вдруг явился к нам и назвал тебя бесчестным человеком, а потом рассказал, что видел тебя в Кале в обществе дамы, которая кокетничала с тобой и является твоей невестой. Я не верю ни единому слову, а матушка наоборот, слушает его, затаив дыхание. Скажи, Шарль, ведь все это неправда! Ведь у тебя нет никакой невесты! Или ты уже не любишь меня?
     -Я люблю тебя больше жизни, и, не задумываясь, умру за тебя, но я действительно был в Кале и Габриэль действительно видел меня в обществе дамы.
     -Боже мой! – воскликнула Диана и хотела уйти, но разомкнуть объятия де Марсильяка ей было не под силу. – Отпустите меня, сударь! – сказала она, и с негодованием посмотрела на графа.
     -Эта дама – невеста моего друга, который был ранен, спасая мне жизнь, и не мог сам ее встретить, - говорил Шарль, не разжимая объятий, и пытаясь заставить Диану поверить его словам.
     -Отпустите меня! – повторила девушка. – Я не верю вам!
     Она сделала еще одну попытку высвободиться, но де Марсильяк привлек ее к себе и запечатлел на губах любимой долгий страстный поцелуй. Диана хотела протестовать, но через секунду ее сопротивление было сломлено, и она только легко уперлась руками в грудь возлюбленного.
     -Значит, ты любишь меня! – произнесла Диана, млея от счастья, когда их уста разъединились.
     -Я обожаю тебя, жизнь моя, - прошептал де Марсильяк, опускаясь на колени и целуя нежные кисти ее рук.
     -Но как же нам быть, Шарль? – спросила девушка, когда они сели на скамейку, и она положила голову на его крепкое плечо.
     -Постарайся оттянуть помолвку насколько это возможно, а я что-нибудь придумаю, - заверил ее Шарль и снова поцеловал.
     -А если нам убежать и тайно обвенчаться? – вдруг предложила Диана.
     -Нет, любимая, мы не будем этого делать.
     -Но почему? – удивилась молодая девушка, уверенная в правильности своего предложения.
     -Твоя матушка откажется от тебя, да и мой дядя не одобрит этого. Так что мы не сможем быть счастливы, хотя и будем вместе. Давай не торопить события, и все разрешится самым лучшим образом. Ты мне веришь?
     -Верю, - ответила Диана со вздохом, сожалея, что ее затея не встретила поддержки.
     Говоря о побеге, она представляла, как они ночью покидают Амьен, как за ними организуют погоню, как Шарль яростно дерется с преследователями, одерживает победу, и, в конце концов они обретают счастье.
     Молодые люди еще долго сидели на скамейке, и Диана оставила любимого, только когда небо посветлело. Слуги поднимались с первыми лучами солнца, и ей надо было успеть добраться до своей комнаты. Они снова условились встретиться ночью, и де Марсильяк, который провел ночь без сна, но совершенно не чувствовал усталости, отправился на постоялый двор, чтобы забрать коня, а заодно и позавтракать. Ему предстояла дуэль, и он не хотел, чтобы во время схватки от голода сводило живот. Конь встретил хозяина приветственным ржанием, а владелец постоялого двора предложил гостю самый изысканный завтрак, который только  мог приготовить местный повар. Шарль отдал должное искусству кулинара, и щедро расплатившись с трактирщиком, за два часа до назначенного времени прибыл на заброшенную мельницу. Дорога, ведущая сюда, поросла травой, хотя некогда по ней тянулись телеги, груженные зерном или мукой. Основание мельницы уже поросло мхом, дверь была сорвана, крыша во многих местах провалилась, а крылья, лишившиеся обшивки, теперь подставляли ветру, дождю и солнцу свои прогнившие остовы. Граф привязал коня к сохранившейся коновязи, и, присев на большой круглый камень, который некогда служил жерновом, предался думам о предстоящем свидании и о том, как убедить маркизу в честности своих намерений, доказать свою невиновность, вернуть ее расположение, а вместе с ним и Диану. Сегодня ночью де Марсильяк получил еще одно доказательство любви Дианы. Девушка готова бежать с ним, а на такой поступок может решиться только тот, кто беззаветно предан. Побег всегда сопряжен с опасностями, лишениями и невозможностью возвращения. Он считал, что поступил правильно, отговорив Диану от этого неразумного шага, и не подался соблазну.
     Так в полной тишине он просидел около двух часов, но вот рядом раздался стук копыт, и Шарль, повернув голову, увидел Габриэля. Де Лон восседал на прекрасном жеребце гнедой масти и, не скрывая высокомерия, смешанного с неприязнью, смотрел на соперника.
     -Вы один? – спросил Габриэль, спешиваясь и привязывая лошадь рядом с конем де Марсильяка.
    -Да. Думаю, нам не нужны свидетели.
     -Совершенно с вами согласен. Я тоже приехал один. Итак, - продолжал он, бросив по сторонам беглый взгляд, - прежде чем мы начнем, я бы хотел знать, что мне делать с вашим конем. Он ведь вам больше не понадобится.
     -Можете взять его себе, - ответил де Марсильяк, не обращая внимания на насмешку Габриэля.
     -Он мне без надобности, но думаю, Диана будет рада такому подарку.
     -Вам не кажется, что мы теряем время? – спросил де Марсильяк, терпение которого было на пределе.
    -А почему бы нам не поболтать немного? Убить вас я всегда успею. Разве нет?
    -Нет! – заявил Шарль и сделал два шага назад.
    -Ну, что ж, раз вы торопитесь, - сказал де Лон и обнажил шпагу.
    Де Марсильяк стал в позицию, и их клинки скрестились.
    Габриэль прекрасно владел шпагой, но де Марсильяк не уступал ему в мастерстве и победа, в которой де Лон не сомневался, уже не казалась ему столь скорой. Он делал один выпад за другим, но де Марсильяк хладнокровно отбивал удары, а когда Габриэль на секунду ослабил бдительность, сам нанес сокрушительный удар в грудь. На этом дуэль могла бы закончиться, но де Лон успел отскочить, и шпага де Марсильяка только распорола ему камзол, даже не достав до тела.
     -А вы, оказывается, еще и кусаетесь, милый граф, - зловеще улыбаясь, произнес Габриэль, осматривая испорченный костюм, - что ж, придется обломать вам зубки.
     Он бросился в атаку, и бой возобновился. Де Марсильяк избрал оборонительную тактику, намереваясь измотать соперника, а уж потом перейти в решающее наступление. Однако казалось, де Лон не знает усталости. Его шпага мелькала с быстротой молнии, и, в конце концов Шарль получил укол в руку. На левом рукаве молодого графа выступило небольшое бурое пятнышко, а Габриэль самодовольно улыбнулся.
     -Вашу шпагу, граф, и просите пощады.
     -Вы рано радуетесь. Пока я жив, вам не видать моей шпаги.
     -Тогда вы сейчас умрете! – взревел Габриэль, и ринулся вперед, но де Марсильяк применил захват и де Лон лишился оружия.
     Его шпага отлетела далеко в траву, а Шарль, который в первое мгновение хотел пронзить соперника насквозь, вдруг переменил решение, и, приставив клинок к горлу Габриэля, оттеснил последнего к стене и заставил сесть. Де Лон послушно опустился на траву. Теперь он уже не улыбался. Теперь его жизнь была в руках де Марсильяка, и он, дрожа от страха, готов был заплакать от досады.
      -Не шевелитесь, Габриэль, и не делайте резких движений. Это не в ваших интересах, - предупредил де Марсильяк.
     -Пощадите, - простонал де Лон. – Я сделаю все, что вы пожелаете, только не убивайте. Заклинаю вас.
    -Я пощажу вас, если вы признаетесь маркизе, что преднамеренно оклеветали меня, и навсегда покинете пределы Франции, - произнес де Марсильяк. Ужас выразился в глазах Габриэля, а Шарль продолжал, - но ваше признание должно произойти в моем присутствии и в присутствии Дианы.
     -Только не это. Только не это, - взмолился де Лон, и закрыл лицо ладонями, чтобы скрыть покатившиеся по щекам слезы.
     -Боюсь, что у вас нет другого выбора, - произнес де Марсильяк, и, отойдя от поверженного соперника, снова присел на жернов.
     Несколько минут Габриэль хранил молчание, а потом вдруг отнял руки от лица и произнес:
     -Есть! Есть выход!
     -Какой же? – поинтересовался граф.
     После окончания дуэли он уже не испытывал к де Лону той ненависти как вначале и готов был к диалогу. Однако если бы Габриэль снова начал насмехаться над ним или говорить о том, что Диана должна остаться с ним он бы сразу пронзил его насквозь.
      -Я напишу письмо, в котором все расскажу, а мой посыльный отнесет его. Позвольте мне поступить так. У меня просто не хватит духу говорить при Диане.
     -Но у вас хватило духу клеветать на человека только за то, что его предпочли вам! – произнес де Марсильяк, которого взбесила торговля Габриэля, и улегшаяся было ненависть, снова зашевелилась.
     -Тогда лучше убейте меня! – воскликнул де Лон и сделал попытку встать.
     -Сидите! – остановил его Шарль, снова приставив острие шпаги к горлу.
     Габриэль остался неподвижен. Де Марсильяку очень хотелось, чтобы Габриэль сам все рассказал маркизе, но последние слова де Лона убедили его, что он этого не сделает, и Шарль решил согласиться на письмо.
     -А вы покинете Францию? – спросил граф после некоторого молчания.
     -Да, - ответил Габриэль упавшим голосом.
     -Хорошо. Пишите письмо.
     Они вернулись на постоялый двор, где де Лон написал подробное письмо содержанием которого де Марсильяк остался доволен. Шарль запечатал конверт и, вручив послание мальчику-слуге, послал его к маркизе де Монте, заплатив ему золотой.  Увидев на ладони целое состояние, мальчик просиял от удовольствия и со всех  ног бросился выполнять поручение.
     -Что вы теперь намерены делать? – спросил Шарль, когда посыльный скрылся за дверью.
     -Доберусь до Марселя или до Кале сяду на корабль и отправлюсь либо в Африку, либо в Америку, но только подальше отсюда.
     -Я думаю, Габриэль, что у вас все будет хорошо, и вы еще встретите женщину, которая составит ваше счастье.
     Де Лон криво усмехнулся и заказал бутылку вина.
     -Вы добились того, чего хотели, а теперь оставьте меня, - обратился он к де Марсильяку и, наполнив бокал залпом выпил.
     Де Марсильяк направился к выходу, а Габриэль посмотрел ему вслед и представил, с каким  наслаждением он вонзил бы нож в эту спину, которая сейчас спокойно удаляется от него. Де Лон глухо зарычал, и чтобы не броситься на графа единым глотком осушил еще один бокал и до боли в пальцах сжал кулаки.

Глава восьмая
     Было около двух часов по полудни, когда мальчик-слуга с письмом Габриэля постучал в дом маркизы де Монте. Сама хозяйка находилась в большой и светлой комнате первого этажа, которая служила библиотекой. Она любила почитать перед обедом. Маркизе очень нравились любовные романы с авантюрным сюжетом и таких книг в больших шкафах со стеклянными дверцами, которые тянулись вдоль стен, было достаточно. Она уже давно знала их почти наизусть, но часто возвращалась к прочитанному, чтобы еще раз перелистать полюбившиеся страницы.
     Маркиза никого не ждала и поэтому очень удивилась, услышав стук в дверь. Она подошла к окну, желая посмотреть кто этот неурочный посетитель, и удивилась еще больше, когда не увидела никого кроме мальчугана, который вприпрыжку бежал мимо окон ее дома.
     Де Монте взглянула на большие настенные часы и, недоуменно пожав плечами, уже хотела вернуться в кресло, которое только что покинула, но в это время в комнату вошел слуга.
     -Что случилось, Пьер? – обратилась к нему маркиза. – Кто приходил?
     -Вам письмо, госпожа, - ответил слуга и с поклоном протянул хозяйке конверт.
     -Письмо? – удивилась маркиза. – От кого бы это?
     Она взяла послание, взглянула на почерк и, узнав руку Габриэля, улыбнулась. Маркиза отпустила слугу и, сев в кресло, сломала печать. Письмо было написано на плохой бумаге неровным почерком, как будто рука писавшего дрожала. Де Монте привыкшая к тому, что письма де Лона всегда писались на белоснежной бумаге четким ровным почерком, с интересом погрузилась в чтение. По мере того как ее глаза пробегали по строчкам, выражение лица принимало все более и  более изумленный вид. Она прочитала послание, повертела его в руках и начала читать снова. На этот раз изумление сменилось недоумением, а после третьего прочтения лицо ее покраснело от волнения и она, стремительно покинув библиотеку, удалилась в свою комнату. Ей хотелось еще раз перечитать написанное, и понять какая сила заставила Габриэля написать все это. Письмо походило на исповедь страшного грешника, который, чуя приближение конца, кается в своих злодеяниях и молит о прощении. Много места было уделено де Марсильяку, где граф представал как благородный и великодушный человек. Эти строки были маркизе особенно неприятны. Она не понимала, почему Габриэль пытается оправдать такого бесчестного человека как граф. Наконец, она отбросила в сторону непонятное письмо и подошла к окну. Маркиза взглянула на улицу и побелела от негодования. Она увидела де Марсильяка, который, не спеша прогуливался перед ее домом.
     -Исчадие ада, - скорее прошипела, чем произнесла маркиза, следя за графом, который дошел до угла, развернулся и двинулся в обратную сторону. – Как он посмел явиться сюда? Я же сказала, что не желаю его видеть!
     Насколько охотно она поверила лжи, настолько же охотно она не верила правде.
     Габриэль же с легкостью нарушил обещание данное де Марсильяку. Он и не собирался уезжать из страны. Наоборот, он хотел поскорее встретиться с маркизой и сказать ей, что письмо, которое она получила, написано под давлением. Что де Марсильяк завлек его в ловушку и, угрожая расправой заставил написать всю эту чушь. Де Лон не сомневался, что де Монте поверит ему, если граф не успеет ее переубедить. Габриэль знал, что стоит ему опоздать и тогда уже никакая сила на свете не поможет ему вернуть расположение маркизы. Но и на этот случай у него был приготовлен план действий. Если де Марсильяку удастся оправдаться, и он снова станет желанным гостем в доме маркизы, то Габриэлю остается только воспользоваться услугами наемных убийц. Правда в этом случае он навсегда потеряет Диану и ему действительно придется покинуть Францию, но зато она не достанется и де Марсильяку.
     Рассудив, таким образом он решил приступить к осуществлению своего замысла с завтрашнего утра, а сегодняшнюю ночь провести в обществе проститутки.
     Маркиза продолжала стоять у окна, наблюдая за де Марсильяком, когда к ней подошла Диана. Вернувшись с ночного свидания, она забралась в постель, и, проспав несколько часов, выглядела посвежевшей и бодрой. Девушка, шелестя платьем, вошла в комнату матери, и приблизилась к маркизе, которая, увлеченная наблюдением за графом, поначалу не заметила ее присутствия. Дочери хотелось еще раз поговорить с матерью о де Марсильяке и посеять в ее душе хотя бы зерно сомнения в россказни Габриэля, но когда она взглянула в окно и увидела возлюбленного, все приготовленные слова вылетели у нее из головы. Диана охнула и прижала руки к груди. Только тут Мадлен заметила, что она не одна, и повернулась к дочери.
     -Что с тобой? – спросила она.
     -Ничего, матушка, - смутившись, ответила Диана и опустила голову.
     -Ты все еще питаешь чувства к этому человеку? – маркиза указала взглядом через окно.
     -Я люблю его, матушка, и вы это знаете!
     -Да, но его поведение не имеет оправдания.
     -Матушка, - воскликнула девушка с отчаянием в голосе, - неужели вы думаете, что граф способен на такую низость? Это честный, благородный человек, и не знаю, зачем Габриэлю понадобилось клеветать на него.
     -Ты не веришь Габриэлю?
     -Ни единому слову, и не понимаю, почему вы так доверчивы.
     -Но ведь его видели с другой дамой! – возразила маркиза.
     -Я знаю… - выпалила Диана и резко оборвала фразу, едва не проговорившись о ночном свидании.
     -Знаешь? – изумилась де Монте. – Что знаешь?
     -Я знаю, - поправилась девушка, - что граф сможет все объяснить, если мы дадим ему такую возможность.
     -Ты хочешь, чтобы я его пригласила? – спросила маркиза не без усилия.
     Она не верила в ложь Габриэля, но полученное письмо заставило ее уступить дочери.
      -Конечно, - обрадовалась Диана, - это просто необходимо сделать.
     -Может быть, - произнесла маркиза, как бы размышляя вслух.
     Она колебалась еще несколько минут, переводя взгляд с графа на дочь, и когда поняла, что Диана действительно безумно влюблена, позвала горничную и велела пригласить молодого человека, который сейчас гуляет перед домом. Служанка удалилась, а мать и дочь проследовали в гостиную.
     Шарль уже, наверное, в сотый раз проходил мимо, когда двери особняка вдруг открылись и, подбежавший слуга передал де Марсильяку приглашение маркизы. Граф едва не подпрыгнул от радости, и поспешил в дом. Сердце его трепетало. Сначала он подумал, что это письмо Габриэля возымело действие, и де Монте сменила гнев на милость, но через секунду другая мысль, ужасная по своему содержанию, пронзила его сознание. Маркиза не поверила письму де Лона, и сейчас на него обрушится град упреков в жестокости, бесчеловечности, а также обвинение в подлоге. Де Марсильяк знал, что ему будет крайне трудно все это вынести, но он поклялся себе, что не уйдет, не объяснившись до конца. Теперь он не думал о том, что его объяснения могут быть истолкованы неправильно. Теперь он хотел доказать свою правоту и решил защищаться. Сейчас он мечтал только о том, чтобы при разговоре присутствовала Диана. Ее общество придаст ему уверенности и поможет найти правильные слова.
     Де Марсильяка проводили в гостиную, и граф, переступив порог, возликовал. Рядом с большим креслом, в котором сидела хозяйка дома, стояла Диана. Шарль остановился на пороге и учтиво поклонился. При появлении гостя маркиза встала и, подойдя к нему, протянула руку, а девушка счастливо улыбнулась, уверенная в том, что сейчас все разъяснится, и мать снова примет де Марсильяка. Шарль склонился для поцелуя, и когда его губы коснулись кисти маркизы, ему показалось, что он поцеловал мрамор, так она была холодна. Он поднял глаза и не встретил во взгляде де Монте ничего, что предвещало бы благополучный исход его появления. Только одно обстоятельство поддерживало в нем надежду. В комнате была Диана, однако в следующую минуту и этот луч надежды погас.
     -Диана, - обратилась маркиза к дочери, - оставь нас, пожалуйста. Мне необходимо поговорить с господином графом с глазу на глаз.
     -Разве я не могу остаться! – запротестовала Диана, которой совсем не хотелось оставлять любимого наедине с матерью.
     -Прошу тебя, дитя мое. Обещаю, что очень скоро я позову тебя. Всего несколько слов. Пожалуйста.
     Девушка со вздохом повиновалась, но на пороге комнаты обернулась и ласково улыбнулась де Марсильяку. Гость и хозяйка остались одни.
     -Я готова выслушать вас, господин граф, - начала маркиза, снова садясь в кресло и приглашая сесть Шарля, - если у вас есть, что сказать. Но только не говорите мне о вашей любви к Диане. Мне это слишком хорошо известно.      
     -Сударыня, - ответил де Марсильяк, оставшись стоять, - вы вольны относиться ко мне, как вам заблагорассудится, но, ради бога, выслушайте меня, и если мои объяснения вас не удовлетворят, тогда…- Шарль не смог закончить фразы. Язык не повернулся сказать «я забуду Диану».
     -Присядьте, граф, - повторила маркиза свое предложение, и когда гость сел, она продолжала. -  Я уже говорила, что у меня есть сведения, которым я вполне доверяю, что вас видели с дамой, и в то же время вы утверждаете, что любите мою дочь. Что вы на это скажете? Или, по-вашему, такое поведение приличествует дворянину и честному человеку?
     -Сударыня, - сказал де Марсильяк, - эта дама – невеста моего друга, который из-за ранения не мог сам ее встретить и просил об этом меня.
     -И вы, конечно, с радостью согласились. Разумеется, приятно пофлиртовать с очаровательной девушкой.
     Цинизм маркизы ошеломил графа. Его самолюбие было оскорблено, но он проглотил обиду и продолжал.
     -Я согласился, поскольку не мог отказать в просьбе человеку, спасшему мне жизнь. Но ни о каком флирте не может быть и речи. Я могу уважать чувства других, и не опускаюсь до легких любовных интрижек.
     Маркиза чувствовала, что собеседник говорит правду, и в ее памяти вновь встало содержимое письма Габриэля.
     «Неужели мальчик все выдумал, - подумала она, - но зачем он это сделал? Если он действительно любит Диану, то можно было предоставить ей право выбора, а не устранять соперника подобным образом. А если он, в самом деле оклеветал графа, то как он сможет смотреть в глаза мне или Диане? Бедный Габриэль. Он должен был помнить, что любой обман рано или поздно откроется, и если бы Диана вышла за него, то, узнав о лжи, возненавидела бы мужа. Если об обмане узнают и другие, то ему будет закрыт доступ в свет, и он станет изгоем. Бедный мальчик!»
     -А не назовете ли вы имя вашего друга? – спросила де Монте, устремив на де Марсильяка пытливый взгляд.
     «Если он сейчас откажется или начнет изворачиваться, то Габриэль прав, и мне придется наотрез отказать ему от дома, хотя он такой галантный кавалер. По сравнению с ним Габриэль весьма угловат».
     Ей и хотелось, и не хотелось ошибиться. Подобного развития событий она не встречала даже в своих любимых романах. Благородный рыцарь оказывается клеветником, а коварный искуситель – честным человеком.
     -Эрвер виконт д’Аламбер, - ответил де Марсильяк, спокойно выдержав взгляд маркизы.
     -Д’Аламбер? – переспросила она, даже не пытаясь скрыть изумления.
     -Да, д’Аламбер, - подтвердил Шарль.
     -Вы знакомы? – продолжала спрашивать маркиза, все больше и больше возбуждаясь.
     -Мы друзья, - ответил граф, пока не понимая, чем вызвано волнение хозяйки.
     -Господи, так вы встречали Беатрис!
     -Да, а вы знакомы? – теперь настала очередь удивиться де Марсильяку.
     -Ну, еще бы, боже ты мой! Конечно же, мы с ее матерью давние подруги. Если она была в Кале, то почему не заехала повидаться?
     -Она спешила к Эрверу. Как я уже упомянул, он был ранен, и Беатрис волновалась за его судьбу.
     -Сейчас с ним все в порядке? – спросила она, но не дождалась ответа и обернулась к дверям. – Диана! – позвала она. – Диана, иди сюда скорее. Послушай, что мне рассказал любезный граф.
     Услышав слово «любезный» в свой адрес, Шарль немало удивился. Он никак не ожидал, что известие о встрече девушки, которая оказалась дочерью подруги маркизы, сразу вернет ее расположение, но вместе с тем это было ему приятно.
     «Если бы я все рассказал тогда, мне не пришлось бы назначать ночного свидания и драться с Габриэлем», - подумал он, и устремил взгляд на дверь, за которой несколько минут назад скрылась Диана.
     Маркиза еще не успела договорить, а девушка уже входила в комнату. Казалось, она караулила за дверью. Известие о прибытии Беатрис наполнило душу де Монте радостным смятением, и она спешила сообщить дочери о приезде подруги.
     -Что случилось, матушка? – спросила Диана, изображая удивление, хотя по выражению ее лица было видно, что она не пропустила ни слова. – Вы плачете?
     У маркизы в глазах действительно стояли слезы.
     -Это от волнения, сокровище мое, - де Монте поднесла платок к глазам и пересказала все, о чем только что поведал де Марсильяк.
     Хозяйка сидела к нему вполоборота, и он, воспользовавшись тем, что находится вне поля ее зрения, осыпал Диану влюбленными взглядами, под которыми девушка кокетливо смущалась, и слушала мать не поднимая головы.
     -Вы принесли мне радостную весть, любезный граф, - маркиза снова повернулась к Шарлю, и теперь Диана с избытком вернула ему то, что секунду назад получила, - и я искренне раскаиваюсь, что думала о вас дурно. Простите великодушно и не держите зла. Вы знаете, лживые языки так льстивы, а я просто слабая женщина.
     Де Марсильяк в ответ только преклонил колено, и еще раз поцеловал руку маркизы, которая на этот раз была тепла и чувственна.
     Шарль был приглашен к столу, где он снова сел  справа от маркизы, напротив Дианы. Молодые люди, не спуская друг с друга взгляда, почти не притронулись к еде, а хозяйка, наблюдая за ними, удивлялась, что всего несколько дней назад желала дочери другого мужа. Когда она, осведомившись о месте остановки де Марсильяка, узнала, что он живет в гостинице, то вознегодовала и хотела немедленно послать слугу за вещами графа, но Шарль удержал ее:
     -Сударыня, я приехал налегке, и кроме коня, у меня с собой ничего нет.
     -Хорошо, но тогда пусть приведут коня в мои конюшни.
     -Завтра утром я воспользуюсь вашим приглашением, а теперь позвольте мне откланяться.
     -Хорошо, - согласилась маркиза, - сейчас мы вас отпускаем, но завтра ждем. Вы должны в подробностях рассказать мне о Беатрис и Эрвере, а также обещать, что в самое ближайшее время устроите наше свидание.
     -Обещаю, сударыня, - заверил ее де Марсильяк, и еще раз, обласкав Диану взглядом, покинул особняк маркизы с легким сердцем.
     Теперь он был уверен, что на пути к Диане больше нет преград, и еще до наступления холодов они обвенчаются.
     На следующее утро два человека спешили в дом маркизы. Одним, как легко можно догадаться, был де Марсильяк, другим – де Лон. Габриэль всю ночь предавался любовным утехам, не зная меры в вине, и на утро его голова раскалывалась от боли. Но он не отступил от намеченного плана, и на рассвете тронулся в путь, стремясь опередить де Марсильяка. Граф же хорошо выспался, и когда утром спустился вниз, то встретил одного из слуг маркизы, который явно поджидал его.
     -Доброе утро, господин граф, - приветствовал его лакей, с глубоким поклоном.
     -Здравствуй, - ответил Шарль. – Что-то случилось?
     -Госпожа маркиза велела мне сопровождать вас.
     -Спасибо, но я бы и сам прекрасно добрался.
     -Госпожа маркиза велела сопровождать, - повторил слуга.
     -Хорошо, - не стал спорить де Марсильяк, - волю госпожи надо выполнять. Отправляемся.
     Шарль вскочил в седло, а слуга, взяв коня под уздцы, двинулся по улице.
     Пока граф покачивался в седле, ведомый провожатым, Габриэль достиг цели своего путешествия и беспрепятственно прошел в гостиную, сопровождаемый поклонами слуг. Здесь он расположился на одном из диванов, как будто был у себя дома, и велел подать чего-нибудь прохладительного, желая снять головную боль и утолить жажду, которую вызывало выпитое накануне вино. Слуга выполнил распоряжение, и де Лон приступил к поглощению прохладительного напитка. Маркиза уже поднялась и заканчивала свой утренний туалет, когда ей доложили о приходе Габриэля.
     -Где он? – спросила она, резко оборачиваясь в кресле перед зеркалом.
     -В гостиной, - ответил слуга, растерявшийся от столь активной реакции хозяйки.
     -А что господин граф?
     -Он еще не прибыл.
     -Ступай.
     Маркиза отпустила лакея, и, быстро окончив туалет, отправилась на встречу с де Лоном, захватив с собой его вчерашнее послание. Хотя она и назвала его «бедный мальчик», но в душе негодовала, и Габриэль даже не подозревал, какой прием его ожидает.
     -О, сударыня! – воскликнул де Лон, поднимаясь навстречу хозяйке, которая порывисто вошла в комнату. – Как я счастлив вас видеть. Сегодня такой чудесный день, который стал еще прекраснее при вашем появлении. А где же Диана? Где этот светоч доброты и нравственности?
     Говоря все это, он не переставал улыбаться, и маркиза вдруг заметила, что эта улыбка какая-то неестественная. Лицо Габриэля напоминало карнавальную маску.
     «Неужели он всегда так улыбался?» - подумала де Монте, и, вытянув вперед руку, в которой держала письмо, спросила ледяным тоном:
     -Что это?
     Габриэль моментально протрезвел. Улыбка сбежала с губ, и мертвенная бледность залила щеки, которые до этого рдели румянцем. Он узнал свое письмо, и понял, что проиграл, но, не догадываясь о вчерашнем визите де Марсильяка, надеялся исправить положение.
     -Письмо, - пролепетал он, чувствуя, как его прошиб холодный пот.
     -Да, это ваше письмо и я требую объяснений, - голос маркизы звенел, как сталь, а взгляд был на удивление чист и страшно холоден.
     -Сударыня, - заговорил Габриэль, падая на колени, - меня заставили написать это письмо. Клянусь честью, оно написано не по доброй воле.
     -Кто же вас заставил? – насмешливо спросила де Монте.
     -Этот подлый де Марсильяк. Он заманил меня в ловушку и угрожал убить, если я не напишу письма. Клянусь честью, это правда! Вы должны мне верить! Ради всего святого, верьте мне! – он подполз к маркизе, и, распростершись у ее ног, плакал, как ребенок.
     -Встаньте! – с презрением сказала де Монте, и отошла на шаг, как будто боялась испачкаться. – Если уж вы лишились совести, то сохраните хотя бы достоинство, и не унижайтесь, как жалкий раб.
     Услышав это сравнение, де Лон вскочил на ноги.
     -Вы не верите мне? Что ж, очень хорошо, но в таком случае, не просите меня о помощи, когда Диана будет опозорена, а де Марсильяк спокойно женится на кокетке из Кале. Не просите меня. Я и пальцем не пошевельну, чтобы спасти ее честь.
     -Вы безумец, Габриэль, - сказала маркиза, у которой угрозы де Лона вызвали только смех.
     -Не просите меня! – завопил он, и хотел еще что-то прокричать, но в это время в комнате раздался еще один голос:
     -Что здесь происходит?
     Габриэль обернулся, а маркиза приветливо улыбнулась. В дверях стоял де Марсильяк. Лицо де Лона перекосилось от ярости, и он еще больше укрепился в намерении нанять убийц для устранения графа.
     -Разве вы не покинули Францию? – спросил де Марсильяк не столько недовольный, сколько удивленный присутствием здесь Габриэля.
     -Вы не король и не в вашей воле приказывать мне! – произнес де Лон, скрежеща зубами и сжимая кулаки в бессильной ярости.
     Он готов был броситься на де Марсильяка и придушить его, но вид длинной шпаги висевшей на красивой перевязи перекинутой через левое плечо графа, останавливал его.
     -Вы обещали Габриэль! – напомнил Шарль, стараясь не обращать внимания на воинственную позу де Лона.
     -Будьте вы все прокляты! – прокричал Габриэль, впадая в неистовство, и почти бегом покинул особняк, а маркиза с улыбкой подошла к графу. 
     -Как я рада вас видеть. Вы явились вовремя и прогнали этого ужасного человека с его угрозами.
     -Он угрожал вам? – спросил Шарль, готовый броситься следом за де Лоном.
     -Пустое, граф. Какие-то бредни сумасшедшего, - попыталась успокоить его маркиза.
    -Габриэль не похож на сумасшедшего и, ради бога, не выходите из дома без сопровождения.
     -По-вашему, я должна закрыть себя на замок из-за каких-то глупых угроз?
     -Нет, конечно, но не стоит пренебрегать безопасностью.
     Де Монте хотела еще  что-то сказать, но в это время в комнату вошла Диана, прекрасная как утренняя заря. Девушка поздоровалась с матерью, а граф устремился к возлюбленной и поцеловал ее руки, которые после утренних процедур источали аромат заморских благовоний. Появление дочери отвлекло маркизу от мыслей об угрозах Габриэля, а граф вообще не вспоминал о нем. Вскоре все трое прошли к завтраку и пока сидели за столом, Габриэль, как помешанный метался по улицам, пугая или настораживая прохожих свирепым выражением лица и огнем безумства в глазах. Так прошло довольно много времени, пока, наконец его воспаленный мозг не остыл и он не обрел возможность рассуждать здраво насколько это было возможно в его положении. Теперь он хотел не только смерти де Марсильяка. Он хотел и бесчестия Дианы и для этого собирался выкрасть ее, но только после того, как граф умрет. Он знал, что падение дочери сведет маркизу с ума, и это тоже входило в его планы.
     Маркиза, которая собиралась дать бал в честь помолвки Дианы и Габриэля, не хотела менять своих планов, и ей даже было отрадно, что вместо де Лона рядом с дочерью окажется де Марсильяк. Она уже разослала приглашения, и теперь все ее помыслы были направлены на устройство предстоящего праздника. Диана принимала в подготовке самое активное участие, а граф, которому нечем было заняться, долгие часы просиживал в библиотеке. Вся прислуга была осведомлена о скорой свадьбе, и относилась к де Марсильяку с почтением, как к своему будущему господину. Вечером, когда все дневные хлопоты оставались позади, он с Дианой спускался в парк, и долго бродил по темным аллеям, наслаждаясь прохладой и пьянея от близости любимой. Девушка всегда с нетерпением ждала часа прогулки, чтобы остаться с возлюбленным наедине, и где-нибудь в укромном уголке ощутить силу его объятий и вкус поцелуев. Сейчас даже слабый намек на страх не проникал в ее пылающее огнем любви сердце. Рядом был Шарль, шпага которого могла, кого угодно обратить в бегство. Она только крепче прижималась к нему, и даже таинственные шорохи ночного парка не могли заставить ее вздрогнуть и оглянуться.
     Так пошло несколько дней. До бала оставалось совсем немного времени, и Шарль решил написать дяде письмо, в котором делился своим счастьем и просил его благословения. Он был уверен, что герцог не станет возражать, но и запрет де Бувиля не остановил бы Шарля. Он все равно женится на Диане, поскольку не представлял себе жизни без нее. Граф закончил послание и уже запечатал конверт, когда у ворот особняка остановилась карета, и кучер, взбежав по ступеням, забарабанил в двери кулаками. Маркиза и Диана находились совсем недалеко, и поэтому не на шутку встревожились, услышав столь настойчивый стук. Маркиза слегка побледнела, а Диана с надеждой посмотрела на лестницу, ведущую на второй этаж, ожидая появления де Марсильяка. Стук продолжался без перерыва, и когда слуга отпер дверь, в дом вбежал человек, в котором маркиза сразу узнала кучера графа. Она хорошо запомнила это широкое открытое лицо и густые вьющиеся волосы.
     -Филипп, - обратилась к нему маркиза.
     -Сударыня, - откликнулся кучер и низко поклонился.
     -Что случилось, Филипп? На тебе лица нет.
     Слуга был действительно очень бледен.
     -Господин граф у вас? – спросил он, прерывающимся голосом.
     -Конечно, - ответила де Монте.
     -Ради бога, скорее! – попросил он.
     Диана хотела поспешить за де Марсильяком, встревоженная видом посетителя, но в это время на лестничной площадке появился Шарль. Он тоже узнал Пассена, и с первого же взгляда понял, что случилось что-то серьезное.
     -Филипп, - обратился он к кучеру, - как ты здесь?
     -Господин граф, - запричитал Пассен, - умоляю вас, скорее. Господин герцог очень болен.
     -Дядя? – переспросил Шарль.
     -Врачи не могут найти лекарство, и он просил приехать вас.
     -Едем! – де Марсильяк не колебался ни секунды.
     Он наскоро простился с дамами, которые были расстроены тревожным известием, и поспешил за кучером.
    -Гони, Филипп! – приказал он, захлопывая дверцу кареты.
     Кучер, который прекрасно понимал всю серьезность положения, взмахнул бичом, и карета понеслась по улицам. Граф неотрывно смотрел в окно, следя за тем, как мимо промелькнули кварталы города, карета промчалась по равнине, и кони понеслись по лесной дороге. Пассен, привстав на козлах, вращал бичом, кони, выпучив глаза, неслись вперед, и в небе зажглись первые звезды, когда взмыленная четверка пересекла черту столицы. Во все время пути де Марсильяк старался успокоить себя, ссылаясь на то, что у герцога крепкий организм и никакая болезнь не может его одолеть, но теперь ему показалось, что он может и не застать дядю в живых. Шарль продолжал смотреть в окно и проклинал Филиппа за медлительность, хотя кучер делал все, от него зависящее, чтобы граф поспел вовремя.
     Дом герцога де Бувиль, к которому, наконец, подкатила карета, был погружен в уныние, чувствовавшееся даже снаружи. Граф переступил порог, и его встретили слуги с тревожно-печальным выражением лиц. Обычно при появлении графа в доме поднималась суматоха. Прислуга начинала сновать по коридорам, а навстречу ему по широкой лестнице, распахнув объятия, спускался сам герцог. Но сегодня все было иначе. Слуги зашевелились, но ступать они старались бесшумно, и, вообще, пытались быть незаметными. Их силуэты, плывущие по полутемным коридорам, напоминали какие-то бесформенные фигуры, и скорее походили на привидения, чем на живых людей.
     Такая гнетущая обстановка не могла не отразиться на настроении де Марсильяка, и предчувствие беды, которое поначалу было едва заметно, росло с каждой минутой.
     -Что с дядей? – спросил он у одного из слуг, который сидел у дверей в спальню герцога.
     -Он ждет вас, - только и ответил лакей, подняв на молодого хозяина глаза, полные слез.
     Граф вошел. Комната тонула в темноте, и только слабый свет ночника рассеивал мрак, сгустившийся с наступлением ночи. Вокруг широкой кровати, на которой лежал больной, с поникшими головами стояли слуги, посторонившиеся при появлении де Марсильяка. Шарль приблизился и присел на стул рядом. Он посмотрел на дядю, и сердце его болезненно сжалось. Герцог неподвижно лежал на спине. Его лицо в ореоле седых волос, разбросанных по подушке, отливало желтизной, и было похоже на посмертную маску. Руки, выпростанные из-под одеяла, были скрещены на груди, которая едва заметным колыханием говорила, что этот человек еще жив.
     -Что с ним? – спросил Шарль у стоявшего подле него лекаря.
     Врач сокрушенно пожал плечами, желая сказать, что ему неизвестна причина болезни, и в это время с подушек донесся слабый голос:
     -Кто здесь?
     -Это я, дядя, Шарль, - откликнулся де Марсильяк, опускаясь на колени перед кроватью и кладя руку на руки герцога, которые показались ему холодными.
     -Это ты, мой мальчик, - прошептал де Бувиль, поворачивая голову и приоткрывая глаза, в которых уже догорал огонь жизнелюбия.
     -Я здесь, дядя, - произнес граф, слегка пожимая руки больного и желая вызвать ответное пожатие, но герцог был уже слишком слаб, чтобы ответить на призыв племянника.
      -Хорошо, что ты приехал. Теперь я могу умереть спокойно.
     -Не говорите так, дядя. Вы еще поправитесь. Я найду самого лучшего врача, и все будет хорошо.
     -Нет, Шарль, мой час близок, но я умираю спокойно, потому что успел проститься с тобой.
     -Дядя, ваши слова разрывают мне сердце, - в отчаянии произнес де Марсильяк, осознавая свое бессилие.
     -Оставьте нас, - отдал де Бувиль одно из своих последних распоряжений.
     Слуги смиренно покинули спальню, и когда дядя с племянником остались одни, герцог прошептал:
     -Наклонись.
     Граф склонился над ним.
     -Когда я умру, - заторопившись зашептал герцог, чувствуя, что силы оставляют его, - пойдешь в мой кабинет и откроешь тайник, который спрятан в книжном шкафу за моим столом, Ключ найдешь под подоконником. Достанешь содержимое, просмотришь его, и решишь, как поступить, - голос старика постепенно слабел, и последние слова Шарль едва расслышал.
     Однако де Бувиль нашел в себе силы закончить фразу, и только после этого закрыл глаза и впал в забытье. Шарль ни на минуту не отходил от постели больного, прося врачей сделать хоть что-нибудь, но те только качали головами и смиренно ждали конца, который был уже близок. Через три дня герцог де Бувиль тихо скончался, и Шарль, упав на неподвижное тело дяди, хотел заплакать, но ни одна слеза не скатилась по его щеке. За свои двадцать лет он ни разу не плакал, считая слезы уделом женщин, и не сумел этого сделать даже тогда, когда никто бы не счел это за слабость. Герцог скончался ночью, и граф до утра простоял на коленях у его кровати, а когда пришли, чтобы обмыть и обрядить покойника для погребения, отправился в кабинет дяди для выполнения его последней просьбы.
     Шарль вошел в кабинет, плотно прикрыл за собой дверь и медленно взглядом обвел комнату. Он вспомнил, как проводил здесь долгие часы, разговаривая с герцогом или читая произведения древних авторов, держа на коленях тяжелые фолианты в кожаных переплетах, и осторожно перелистывая пожелтевшие от времени страницы. Он рано лишился родителей, и знал их только по портретам. Ему были незнакомы ласки матери, или заботы отца. С малых лет мальчик воспитывался в доме дяди, и всего два или три раза появлялся в родовом поместье, где всем заправляла мадам Туше, властная женщина лет пятидесяти, которая всю прислугу держала в повиновении. Она появилась в доме сразу после женитьбы отца Шарля и с тех пор безвыездно жила там.
     Граф тяжело вздохнул, подумав, что с кончиной дяди у него не осталось никого из родных, и направился к шкафу, о котором упомянул герцог. Он открыл стеклянные дверцы и, проведя рукой по корешкам книг, стал одну за другой снимать их с полок и складывать стопками на столе. Шкаф был почти пуст, когда Шарль заглянул вовнутрь и увидел дверцу тайника. Он задрожал от нетерпения, и поспешил к подоконнику, где, по словам дяди, был спрятан ключ. Граф просунул руку, и почти сразу его пальцы почувствовали прохладу стали. Шарль снова вернулся к тайнику и, вставив ключ в замочную скважину, осторожно повернул. Замок с легким лязгом щелкнул. Молодой человек дрожащими руками открыл тайник и вынул оттуда небольшой ларец, украшенный затейливой росписью. Видимо мастеру пришлось приложить немало фантазии и старания, чтобы изобразить столь затейливый узор. Ларец был заперт, но ключ от тайника подошел к нему тоже, и очень скоро де Марсильяк проник в его содержимое. Внутри оказались пачки писем, каждая из которых была перевязана тесьмой разного цвета. Вероятно, герцог аккуратно следил за своей корреспонденцией. Шарль извлек письма и увидел большую толстую книгу, которую раньше никогда не встречал. Он достал ее и, открыв первую страницу, сразу узнал почерк дяди. Герцог вел какие-то записи и не хотел, чтобы они попались кому-то на глаза. Де Марсильяк расчистил на столе место и, опустившись в кресло де Бувиля, погрузился в чтение.  Перелистывая страницы, исписанные четким почерком герцога, де Марсильяк понимал, почему дядя не посвящал его в свои дела и всячески старался оградить племянника от проникновения юноши в тайну его переписки. Дядя занимался политическими интригами, и готовил изоляцию герцога Ришелье, который, прикрываясь кардинальской мантией, присматривался к креслу главы королевского совета. Король Франции Людовик XIII был недалеким и слабохарактерным монархом, а такой человек, как кардинал, мог без труда захватить власть и стать фактическим правителем государства. Этого и опасался де Бувиль. Герцог, который в вопросах вероисповедания старался сохранять лояльность, знал, какой кардинал ревностный католик, и не сомневался, что при его возвышении гугеноты, которых во Фрнции было немало, подвергнутся гонениям, притеснениям или вообще истреблению, как это уже было однажды при Карле IX. Тогда, пятьдесят лет назад, католики за одну ночь уничтожили несколько тысяч ни в чем не повинных протестантов, и де Бувиль старался не допустить подобных бесчинств. Де Марсильяк отказывался верить в то, что его дядя заговорщик, но все это было написано рукой самого герцога.
     Шарль просидел за столом до вечера, и только когда за окном засинели сумерки, он убрал бумаги в тайник, расставил книги по местам, и, повесив ключ на шею, покинул кабинет дяди, который теперь должен был стать его. Он всегда считал королевскую власть незыблемой, а деяния монарха – непогрешимыми, но после прочитанного задумался о том, правильно ли поступает король, приближая к себе столь нечистоплотного в помыслах человека, как Ришелье. Де Марсильяк не был вхож к королю и не мог оказать влияние на Людовика XIII, а кардинал, который, после кончины герцога, не имел больше серьезных соперников, мог легко осуществить задуманное. Трезво оценивая свои возможности и понимая, что ему не справиться со столь могущественным человеком, граф решил сделать вид, что ему ничего не известно о делах дяди, и он понятия не имеет о тайнике, а тем более о том, что там храниться. Поначалу он вообще хотел выбросить ключ в реку, но в последний момент подумал, что записи дяди могут оказаться для него полезными, и переменил решение.
     Похороны де Бувиля состоялись через три дня, и весь Париж знал о кончине всесильного герцога. Сам король прислал де Марсильяку соболезнование и заверение, что он не оставит его в своей монаршей милости, а когда граф с поникшей головой шел за гробом дяди к фамильному склепу, барон де Ля Конт торжествовал. Радость труса была омрачена только тем, что герцог окончил свои дни не в подземелье или на эшафоте, а в своей постели. Теперь он молил бога, чтобы что-нибудь подобное произошло и с де Марсильяком, но граф был молод, полон сил и хотел жить.
     После погребения дяди, когда его останки были опущены в могилу, а сверху установлена мраморная плита со скорбной эпитафией, помыслы де Марсильяка снова обратились к Диане. Он написал ей письмо, в котором сообщал о постигшем его несчастье и что его возвращение откладывается на несколько дней, до оглашения завещания герцога. Шарль ожидал этого дня с тупым равнодушием, в отличие от слуг, которые разделились на два совершенно противоположных лагеря. Первые, те, кто почитал герцога, ничего от него не ждали и были благодарны судьбе уже за то, что могли служить такому великому человеку. Вторые же, которые недолюбливали хозяина, надеялись, что их неприязнь не была слишком очевидной, и герцог оставит им достаточно средств, чтобы они могли оставить службу и безбедно жить на ренту с наследства. Когда долгожданный день настал, вторые, с алчущим взглядом, следили за действиями нотариуса, который торжественно вскрыл конверт и огласил последнюю волю усопшего. Все движимое и недвижимое имущество герцога переходило де Марсильяку, и он волен был поступать с ним так, как сочтет нужным. Первые из слуг сочли волю покойного справедливой, а вторые готовы были кричать и плакать от отчаяния. Им не досталось ни единого су из огромного богатства герцога, и они вынуждены будут прислуживать его племяннику. Снова пресмыкаться, улыбаться и влачить жалкое существование. Однако де Марсильяк, который после вступления в наследство, стал баснословно богат, посчитал, что такой штат ему одному ни к чему и, собрав всю челядь, объявил, что любой желающий может покинуть дом, получив при этом сто ливров. Вторая половина слуг онемела от счастья и изъявила готовность немедленно удалиться. Граф отсчитал каждому обещанную сумму, и они ушли, провожаемые презрительными взглядами тех, кто остался.
     Граф не стал задерживаться в Париже, и, оставив старого мажордома Оливена, который служил у герцога с незапамятных времен и пользовался среди слуг авторитетом, присматривать за домом, отправился в Амьен.
     Теперь де Марсильяк ехал в карете в сопровождении кучера, четырех слуг и камердинера. Такой штат прислуги был взят им не из соображений безопасности, а потому что ехал к невесте и не мог явиться в одиночку, как мелкопоместный дворянин, которому не по карману даже содержание экипажа. Слуги ехали верхом по бокам экипажа, а камердинер сидел напротив господина и готов был в любой момент выполнить малейшее желание хозяина. Позади кареты был укреплен большой багажный ящик, с аккуратно уложенными костюмами графа  и подарками для Дианы и маркизы. Накануне отъезда Шарль лично обошел почти всех ювелиров Парижа, выбирая самые изысканные изделия из золота, серебра, жемчуга и драгоценных камней.
     Граф сделал остановку в той самой харчевне, на пороге которой погиб Мигель, закрыв его своим телом от пули де Ля Конта, и посетил могилу слуги, которая была ухожена, а на следующий день въехал в Амьен. Город встретил его промозглым скользким дождем, который был редкостью для такого времени года. Такая погода устанавливалась обычно в ноябре, а сейчас на календаре были только первые числа октября.
     Диана и маркиза, получив письмо графа, немного всплакнули, но быстро успокоились и приготовились ждать возвращения де Марсильяка. Де Монте объяснила приглашенным на бал, что торжество откладывается из-за несчастья в семье жениха, но как только он вернется, праздник состоится.
     Диана первая заметила карету возлюбленного, и, стремглав бросившись вниз, повисла на шее де Марсильяка, который только успел переступить порог и сбросить плащ и шляпу на руки слуги. Сейчас девушка даже не задумывалась о том, что такое поведение не приличествует ее положению невесты и она должна вести себя гораздо скромнее. Она была влюблена и не думала о приличиях, тем более в стенах собственного дома. Диана запечатлела на губах Шарля горячий поцелуй и быстро отскочила от него, чтобы мать, шаги которой уже послышались в коридоре, не сочла ее поведение дурным тоном.
     -О, любезный граф, - произнесла маркиза, подходя к гостю и протягивая ему обе руки, - очень рада видеть вас. Ваше письмо взволновало нас до глубины души, и я искренне вам сочувствую.
     -Благодарю вас, сударыня, но не будем о грустном, - заговорил де Марсильяк, прерывая щебет маркизы, который грозил перейти в бурный словесный поток.
     -Да, да, - подхватила де Монте, - не надо о грустном. Сейчас вас проведут в ваши комнаты, чтобы вы могли отдохнуть с дороги. Вы один?
     -Нет, со мной несколько слуг.
     -Им тоже найдется место.
     -Как только они устроятся, пусть принесут мой багаж, - попросил Шарль.
     -Разумеется, - заверила его маркиза.
     Один из слуг повел графа в отведенные ему комнаты, а другой распахнул ворота и карета, сопровождаемая всадниками, въехала во двор. Люди де Марсильяка были накормлены и устроены во флигеле, где проживала вся остальная прислуга, за исключением тех, кто постоянно нужен был в доме – мажордома, привратника, горничных Дианы и маркизы, и еще двух-трех человек. Кучер и всадники устроились отдыхать, а камердинер, отказавшись от обеда, отправился к господину, чтобы быть подле него. Это был худощавый мужчина лет сорока пяти, который поступил на службу к герцогу сразу после рождения графа, и де Марсильяк вырос у него на глазах. За эти долгие годы он научился понимать хозяина даже не с полуслова, а с полу взгляда, и был беззаветно предан господину. Правда, когда в доме появился Мигель, верный слуга отошел на второй план, но не затаил обиды и не старался выжить испанца. Он считал, что если граф так поступил, значит так надо. Теперь же после гибели Мигеля, он снова был подле де Марсильяка и не желал для себя лучшей доли. Гастон появился в комнате графа, когда тот еще не успел, как следует оглядеться.
     -А, это ты, Гастон, - произнес Шарль, прерывая осмотр и оборачиваясь на звук шагов.
     -Что прикажете, господин граф? – спросил камердинер.
     Де Марсильяк посмотрел в сторону камина, и Гастон поспешил развести огонь. Сухие поленья весело затрещали, наполняя комнату теплом и иссушая сырость, которая чувствовалась, видимо, из-за дождя, успевшего перейти в настоящий ливень. Граф присел к огню, и камердинер, стащив с него ботфорты, подал мягкие комнатные туфли. Шарль с наслаждением растянулся в кресле и опустил веки. Гастон понял, что пока хозяин не нуждается в его услугах и, отойдя в дальний конец комнаты, присел на стул.
     Ближе к вечеру, часа за два до ужина, де Марсильяк, приодевшись как для великосветского приема, вошел в гостиную, где застал только маркизу.
     -А где Диана? – спросил Шарль, целуя протянутую ему руку и изображая удивление отсутствием невесты.
     -Она сейчас спустится, - ответила де Монте, с интересом оглядывая графа.
     Она еще никогда не видела его в таком роскошном костюме, и думала, что молодой человек далек от веяний моды, но сейчас была приятно удивлена. Ей понравилось, что будущий зять способен не только скакать в седле или махать шпагой, но и красиво одеваться.
     «Интересно, умеет он танцевать или музицировать?» - подумала она и хотела продолжить размышления о возможных достоинствах графа, но в это время в комнату вошла Диана, и ей пришлось прервать свои мысли и отложить их до другого раза.
     Шарль поздоровался с невестой, и когда дамы опустились в кресла, произнес:
     -Я приготовил небольшой сюрприз и, надеюсь, он придется вам по вкусу.
     Женщины заинтересованно переглянулись, а граф хлопнул в ладоши и в комнату вошел камердинер, неся на подносе коробочки, перевязанные голубыми и алыми ленточками.
     -Что это? – спросила маркиза, когда Гастон расставив все на столе, удалился.
     -Посмотрите, - предложил Шарль. – То, что с голубыми ленточками для вас, а с алыми – для Дианы.
     Де Монте, сгорая от любопытства, лихорадочно распаковала одну из коробочек и ахнула от восторга. На черной бархатной подушечке лежал золотой браслет, покрытый алмазной росписью. Нечто подобное было во всех коробочках и, маркиза открывая их одну за другой, не переставала восхищаться драгоценностями. Диана тоже взяла один из подарков предназначенных ей и когда распаковала сверток, в глазах матери промелькнула зависть. Перед девушкой лежала прекрасная диадема. Крупные бриллианты переливались всеми цветами радуги, а небольшие изумруды, сапфиры и гранаты окаймляли золотой обруч, создавая головокружительную цветовую гамму. Диана, как и любая женщина не могла остаться безучастной к такому, поистине королевскому, подарку и, взяв его в руки, стала вертеть во все стороны, любуясь игрой самоцветов. Лицо ее озарилось счастливой улыбкой. Она хотела поблагодарить Шарля, но какими словами можно было выразить тот восторг, который охватил ее при виде всего этого великолепия.
     -Такая вещь могла бы украсить и королеву, - сказала она, вдоволь налюбовавшись диадемой.
     -Ты моя королева, - ответил де Марсильяк, опускаясь на одно колено и целуя ее руку.
     -Если в остальных свертках что-то похожее, то ты рискуешь меня избаловать. Я ведь могу и привыкнуть к таким подношениям.
     -Только попроси, и я брошу к твоим ногам все сокровища мира!
     -Осторожней, Шарль, - Диана весело рассмеялась, - я ведь могу и попросить.
     -Не надо просить, лучше, прикажи!
     -Хорошо, сударь, я обдумаю ваше предложение, - сказала девушка, водружая диадему на голову и принимая величественную осанку, изображая королеву.
     Маркиза, наблюдая за игрой влюбленных, счастливо улыбалась, и подумала, что Габриэль никогда бы не смог подарить даже десятой части того, что преподнес им де Марсильяк.
     Все, кто находился в доме маркизы, были счастливы, а граф де Лон, сидя в своей карете на углу, где когда-то прятался де Марсильяк, скрежетал зубами. Он видел, как к дому подъехал экипаж, как Марсильяк вошел в дом, как карета въехала во двор, но если бы он стал свидетелем встречи Дианы и Шарля, то, наверняка, лишился бы рассудка. Габриэль не отказался от убийства Марсильяка, и сейчас был более чем когда-либо близок к осуществлению своего замысла, который по самой сути противоречил понятиям дворянской чести. Де Лон уже успел договориться с головорезами, которые за деньги могли сделать что угодно, и даже заплатил им задаток. Теперь надо было только дождаться удобного случая, и часы графа будут сочтены.
     Наемники, к услугам которых прибегнул де Лон, неотлучно находились при нем, поскольку только Габриэль знал де Марсильяка в лицо и мог указать убийцам жертву. Эти головорезы некогда работали на мельнице, но хозяин прогнал их за чрезмерное пристрастие к вину, и они, лишившись заработка, стали промышлять мелким разбоем, но до этого им никогда не приходилось убивать. Однако, они согласились пролить кровь ближнего, чувствуя тяжесть золотых в своих карманах. Их было только четверо, но все они были богатырского роста, огромной физической силы, и Габриэль не сомневался, что этим великанам без труда удастся одолеть де Марсильяка. Де Лон указал им дом, в котором остановился приговоренный им дворянин, и все пятеро целыми днями с утра до вечера простаивали на углу, ожидая появления де Марсильяка. Разница между ожидавшими была только в том, что убийцы стояли на тротуаре, а Габриэль, сидел в карете. Он часами немигающим взглядом смотрел на дверь особняка, как будто хотел проникнуть за эти дубовые створки, и разрушить, растоптать то счастье, которое испытывали Диана и Шарль, находясь, друг подле друга. Дни проходили за днями, но де Марсильяк не появлялся. Он вообще не собирался отправляться на прогулку, и целые дни проводил в обществе Дианы. Если граф и покидал дом, то только для того, чтобы немного пройтись по парку.
     Габриэль горел жаждой расправы, а головорезы были даже рады, что дворянин не показывается. Сейчас они жили в доме де Лона, ели досыта, и частенько спускались в погреб, чтобы пропустить стаканчик, другой превосходного вина, которого им еще никогда не доводилось пробовать. Они знали, что, как только выполнят заказ, эта райская жизнь закончится, и им снова придется вернуться в свои убогие лачуги.
     Прошла неделя, и однажды утром Габриэль увидел, что лужайка перед особняком маркизы богато иллюминирована, а сам дом украшен цветочными гирляндами. Настал день бала. Сегодня слуги поднялись еще до рассвета, и к полудню все было сделано, так как украшения были приготовлены заранее, и оставалось только их развесить. Де Лон понял, что сегодня де Марсильяк тем более не появится, и, отправив наймитов домой, сам остался, чтобы до конца испить чашу крушения всех своих надежд, которую он сам наполнил до краев своей клеветой.
     После наступления темноты, к дому маркизы, который светился всеми окнами, стали один за другим подъезжать экипажи. Мужчины, в элегантных костюмах, сопровождая дам в роскошных туалетах, поднимались по ступеням, устланным ковровой дорожкой. В дверях гостей встречали лакеи, облаченные в расшитые золотом ливреи, и прибывшие, переступив порог, казалось, попадали в атмосферу придворного праздника. На бал съехалась вся знать Амьена, а Габриэль, забившись в угол кареты, с ненавистью смотрел на светящиеся окна особняка и мелькающие за ними тени. Ох, как он хотел, чтобы вместо света из окон вырывались языки пламени и клубы дыма, а те, кому принадлежали эти тени, в ужасе метались по охваченному огнем дому, ища спасения. Он прикрыл глаза, и перед его взором встала страшная картина пожара. Он видел дорогие ткани на стенах, пожираемые огнем, паркет, превращавшийся в головешки, а в довершение всего со страшным грохотом обваливается крыша и хоронит под своими обломками маркизу, Диану и де Марсильяка.
      -Пусть! – воскликнул де Лон и, открыв глаза, понял, что это был только сон.
     На улице занимался рассвет, и окна особняка уже погасли. Час был довольно ранний, и редкие прохожие с интересом посматривали на экипаж, одиноко стоящий у обочины мостовой. Наемники появились, когда солнце уже взошло, а ближе к полудню Габриэль весь затрясся от предчувствия удачи. У ворот остановилась карета де Марсильяка.
     -Смотрите внимательно, - шепнул он головорезам, - сейчас этот человек выйдет из дома. Вы знаете, что делать!
     Великаны посмотрели в указанном направлении и увидели красивую даму в сопровождении мужчины.
     -А с ней что делать? – спросил один из них. – Тоже убить?
     -Нет! Ее доставите ко мне и смотрите, чтобы ни один волос не упал с ее головы.
     -Как прикажите.
     Габриэль покинул карету, и кучер тоже слез с козел. Его место занял один из наемников, а трое остальных разместились в экипаже. Через минуту карета де Марсильяка проехала мимо, а карета де Лона покатилась следом. Габриэль кивнул кучеру, и они зашагали домой. Он широко шагал по улицам, наслаждаясь теплотой осеннего дня, и сердце его учащенно билось в предвкушении скорой победы. Де Лон представлял себе изуродованный труп де Марсильяка, Диану, которая стоя перед ним на коленях, молит о пощаде, и довольно улыбался.
     Пока Габриэль придавался таким мыслям, молодые влюбленные покинули черту города, и, примерно, через полчаса де Марсильяк заметил небольшой кабачок, расположившийся недалеко от дороги. Шарль предложил невесте ненадолго здесь остановиться, и она с радостью согласилась. Диана еще никогда в жизни не посещала подобных заведений. Ей всегда говорили, что в придорожных харчевнях собираются грабители, убийцы и приличной девушке не стоит посещать такие места, если она дорожит своей репутацией. Диана хорошо это помнила, но сейчас она была вместе с Шарлем, и считала, что ее репутация не пострадает, поскольку рядом с ней мужчина, который в скором времени станет ее мужем. К тому же ей очень хотелось убедиться в правдивости ужасных рассказов о придорожных кабаках. Карета остановилась, и молодые люди устроились за столиком под раскидистой кроной каштана.
     Стояла середина октября, но день был теплый, и солнечные лучи уже не жгли так немилосердно, как летом, а только нежно ласкали, и, пробиваясь сквозь поредевшую крону, отбрасывали на стол замысловатые тени листьев.
     Не успели Диана и Шарль устроиться, как рядом появился услужливый трактирщик, который из окна заметил экипаж и, угадав наметанным взглядом, что перед ним представитель дворянства, поспешил лично обслужить господ. Де Марсильяк взглянул на невесту, и когда та молча опустила веки, заранее соглашаясь с его выбором, сделал заказ. Трактирщик удалился, и в это время рядом с каретой де Марсильяка остановилась карета де Лона.
     -Странно, - произнесла девушка, нарушая молчание, - что здесь делает карета Габриэля.
     -Что ты сказала? – встрепенувшись, спросил де Марсильяк и лихорадочно огляделся.
     -Я говорю, что здесь карета Габриэля, но его самого нет. В карете приехали какие-то люди, да и кучер другой.
     -Какие люди? – спросил Шарль, каким-то шестым чувством догадываясь, что появление у харчевни кареты де Лона не простое совпадение.
     Диана взглядом указала на четверых мужчин, которые сидели под кроной другого дерева.
     -Что-то мне не нравится все это, - тихо произнес граф и взглядом смерил расстояние до своей кареты, пытаясь определить сколько времени, понадобится ему и Диане, чтобы добраться до экипажа.
     -Может быть, они напали на Габриэля и убили его, - предположила девушка, чувствуя, что страшные рассказы о придорожных харчевнях не простая выдумка.
     Она задрожала от страха и устремила на возлюбленного полный отчаяния взгляд, ища у него защиты. Де Марсильяк не разделял опасения Дианы относительно жизни Габриэля. Он не сомневался, что эти четверо преследуют его, и, скорее всего по приказу де Лона. Будь Шарль один, он не испытывал бы такого волнения, которое охватило его в эту минуту. Он бы продолжал сидеть за столом, наслаждаясь завтраком, прекрасной погодой и красотой пейзажа, не обращая внимания на тех, кому тоже вздумалось здесь остановиться. Но сейчас рядом с ним была Диана, и он не мог не думать о ней. Граф прикинул расстояние до экипажа, и понял, что даже если они побегут, преследователи без труда нагонят их. Тем более, они поставили свою карету перед каретой де Марсильяка, и значит, беглецам потребуется время, чтобы обогнуть экипаж де Лона. Шарль не был трусом, но когда представил, что один из огромных кулаков верзил, сидевших неподалеку, может обрушиться на Диану, сердце его упало, и крупная испарина выступила на висках.
     -Не думаю, - ответил де Марсильяк, пытаясь найти путь к спасению и стараясь говорить спокойно, чтобы его волнение не передалось и девушке, - это, наверное, люди Габриэля и выполняют какое-нибудь его поручение.
     -А может им нечем заплатить за обед? Может, дать им немного денег, - предложила Диана к немалому удивлению де Марсильяка.
     -Вряд ли они пустились в путь с пустыми карманами, но если ты настаиваешь, - Шарль встал из-за стола.
     Ему вдруг показалось, что, находясь в непосредственной близости от преследователей, он сможет остановить их на какое-то время, и Диана успеет добежать до кареты. Он не спеша, подошел к столу, за которым расположились наемники, и остановился в двух шагах. Подходя, он заметил, как оживились их лица. Они, видимо, не ожидали, что жертва сама ищет погибели, и один из них засунул руку под куртку, сжав рукоятку длинного кинжала.
     -Что вам угодно, сударь? – спросил тот, кто находился к графу ближе остальных.
     -Вы не нравитесь моей даме, и я предлагаю вам покинуть это место, - сказав это, де Марсильяк заметил, что его волнение исчезло, и он почувствовал себя гораздо увереннее.
     -А может быть, вы не нравитесь нам, но мы же не прогоняем вас, - ответил тот, кто начал разговор под дружный смех своих товарищей.
     -Значит, вы отказываетесь? – спросил Шарль, стараясь изобразить недоверие.
     -Разумеется, но если вам неприятно наше общество, мы можем вас избавить от него навсегда, - сказал тот, кто прятал кинжал под курткой.
     -Именно этого я и хочу, - произнес граф, внимательно следя за действиями громил.
     Он не сомневался, что все они вооружены, и был начеку. В это время трактирщик уже успел выполнить заказ де Марсильяка и накрыл стол. Он заметил, что господин разговаривает с другими посетителями, но поначалу не придал этому значения. Однако, то, что произошло в следующее мгновение, заставило его замереть на пороге своего заведения, а Диану – побледнеть от ужаса. В ответ на слова Шарля, тот, кто первым вступил в разговор, выхватил из-за пазухи кинжал, но граф с быстротой молнии обнажил шпагу и рассек руку нападавшего от локтя до запястья. Громила взвыл от боли и, выронив кинжал, снова опустился на скамью, пытаясь унять кровотечение. Де Марсильяк отступил на два шага и приготовился к схватке, а Пассен, который до этого сидел на козлах, услышав вопль, спрыгнул на землю и поспешил посмотреть, что происходит. С первого взгляда кучер все понял. Не долго думая, он схватил толстую сучковатую палку, которая оказалась у него под ногами, и поспешил на выручку господину. Пассен находился позади головорезов, и поэтому они, поднявшись с мест и устремив на графа кровожадные взгляды, не могли его видеть. В их руках блеснули лезвия кинжалов, и Шарль, который уже хотел крикнуть Диане: «Беги!» - вдруг заметил кучера, который осторожно приближался, сжимая в руке толстую палку.
     «Несчастный, - вздохнул де Марсильяк, - он собирается драться палкой против кинжала».
     Но не успел он додумать, как кучер подошел к одному из головорезов и, что было сил, ударил его по ногам. Верзила упал на колени, и в следующее мгновение палка разлетелась в щепки о его голову. Теперь их оставалось только двое, а кучер, сбросив на землю того, кому де Марсильяк распорол руку, взял в руки скамью. Раненый, которому так и не удалось остановить кровь, уже терял сознание и не мог сопротивляться. Головорезы, поняв, что их ожидает незавидная участь, побросали оружие и, упав на колени, запросили пощады. 
     -Убирайтесь ко всем чертям и больше никогда не попадайтесь мне на глаза, - сказал Шарль, которому очень хотелось проткнуть их насквозь, но он не мог убить безоружных.
     -Позвольте нам забрать своих товарищей, - попросил один из них.
     -И карету, - добавил другой.
     -Берите, но не вздумайте возвращаться в Амьен.
     Головорезы поспешно усадили раненных в экипаж, один проворно взобрался на козлы, и спустя минуту карета исчезла из виду скрывшись за гребнем холма.
     -А ты молодчина, Филипп, - сказал граф, обращаясь к кучеру, который уже отложил скамью и широко улыбался, довольный тем, что все так благополучно закончилось. – Ступай на место, - продолжал де Марсильяк, - мы скоро отправляемся.
     Кучер удалился, а Шарль, вернувшись к Диане, взглянул на стол. У него совершенно пропал аппетит, да и девушка, ошеломленная происшедшим, не смогла бы проглотить и кусочка.   
     -Возвращаемся? – спросил Шарль.
     -Да, и поскорее.
     Граф бросил на стол несколько монет, которые по своему достоинству превосходили стоимость предложенного им завтрака, и, предложив Диане руку проводил ее до кареты. Пережитые волнения очень ее ослабили, и она едва держалась на ногах. Страх, который пришлось ей испытать за последние несколько минут, застыл в ее широко раскрытых глазах, и только когда карета въехала в город она немного успокоилась. Все это время Шарль держал ее руку в своей и время от времени наклонялся к ее кисти. Ему очень хотелось коснуться губами ее щеки или шеи и в другой раз он так бы и поступил, но сейчас Шарль видел, что девушка останется безучастной к этим ласкам, и ограничился только целованием руки.
     -Боже мой, Шарль, какой ужас, - произнесла Диана, глотая слезы, которые катились по  ее щекам. – Как мог Габриэль так поступить?
     -Я и сам хочу его об этом спросить. Ты знаешь, где он живет?
     Девушка утвердительно кивнула, и карета покатила по указанному маршруту.
     Тем временем де Лон, шагая по кабинету, с нетерпением ожидал возвращения наемников. Когда с мостовой доносился стук колес экипажа, он на мгновение останавливался, но карета проезжала мимо, и он снова начинал ходить. Время шло, а головорезы все не возвращались.
     «Все должно получиться, - успокаивал себя Габриэль, временами посматривая на золотые монеты ровными столбиками сложенные на столе. Это была вторая часть гонорара убийц. – Никто и ничто не может спасти де Марсильяка. Я все потерял из-за него и его смерть лишь в малой степени компенсирует мое поражение. Но Диана. О, я буду беспощаден к ней, и ее мольбы не тронут меня. Я поступлю с ней как с самой обыкновенной портовской шлюхой, а потом отдам ее головорезам и постараюсь, чтобы об этом узнал весь город. Я уничтожу семью де Монте. Еще никто не смел, смеяться над де Лоном!»
     Часы пробили час, когда Габриэль услышал, что у дома остановился экипаж. Горя желанием узнать подробности последних минут де Марсильяка он устремился на балкон, и каково же было его удивление, когда вместо своего экипажа он увидел карету де Марсильяка, а вместо головорезов Диану под руку с его злейшим врагом. Де Лон издал какое-то нечленораздельное мычание и, обхватив руками голову, бросился в комнату.
     «Нет, этого не может быть, - стучало в его воспаленном мозгу. – Он должен быть мертв. Да, нет же, мне все это привиделось. Это просто дурной сон. Я сейчас проснусь!»
     Так он стоял, прижавшись спиной к стене, увешанной оружием, когда слуга доложил о прибытии гостей. Габриэль ничего не ответил и лакей, приняв, молчание хозяина за согласие ввел прибывших в кабинет. Шарль и Диана переступили порог.
     -Вы живы, - прошипел де Лон, стараясь найти на теле де Марсильяка хоть какие-нибудь раны, но граф был абсолютно цел.
     -Как видите, - ответил Шарль и хотел продолжить, но в это время вмешалась Диана.
     -Как вы могли так поступить? – спросила она, устремляя на де Лона испепеляющий взгляд. – Где ваша честь? Вы же дворянин, Габриэль! Я всегда относилась к вам как брату, пока вы не стали клеветать на честного человека. Неужели мой отказ настолько затуманил ваш разум, что вы пошли на подлое убийство?»
     -Да! – завопил Габриэль. – Да! Ваш отказ затуманил мне разум! Нет! Он вообще лишил меня рассудка! Я безумен! Безумен! – выкрикивал де Лон и вдруг разразился страшным смехом.
     -Вы же обещали покинуть Францию. Почему вы этого не сделали? – снова заговорил де Марсильяк.
     -Потому что не захотел, - ответил Габриэль, внезапно обрывая смех. – Что вы сделаете, убьете меня? – с этими словами он сорвал со стены, у которой все это время стоял длинный кинжал.
     Шарль инстинктивным жестом спрятал за себя Диану и взялся за эфес, но Габриэль даже не двинулся с места. Он обеими руками обхватил рукоятку и, что было сил, ударил себя. Сталь вошла под сердце, и де Лон замертво рухнул на пол. На шум прибежал слуга и, увидев бездыханное тело господина замер в оцепенении, а молодые люди покинули комнату в которую вошла смерть.

Глава девятая
     Венчание Шарля и Дианы прошло с большой пышностью, а с наступлением холодов, когда земля и все окружающее оделось в белоснежные одежды волшебницы-зимы, молодожены отправились в Париж. Молодая женщина уже ждала ребенка и де Марсильяк, чувствуя ответственность за судьбу близких, стремился оградить жену и еще не родившегося наследника от всяческих неприятностей или же неудобств. Он надеялся, что Диане понравится его столичный особняк, и она не очень будет тосковать по родному дому, который покидала с неохотой. Де Марсильяк хотел вернуться в Париж сразу после венчания, но потом решил, что нельзя везти жену на неподготовленное место, и послал гонца в столицу с приказом приготовить покои для госпожи де Марсильяк. Слуги были немало удивлены столь неожиданной женитьбой хозяина, но вместе с тем им очень хотелось посмотреть на покорительницу сердца графа, и работа закипела. Старый Оливен сам следил за всеми приготовлениями, не упуская ни единой мелочи. Он был уже стар и знал, что есть слуги, которые мечтают занять его место. Именно поэтому старик особенно тщательно готовился к приему, желая показать хозяину, что он еще не старая развалина и в свои восемьдесят два не утратил здравости ума и может быть полезен. Правда, среди тех слуг, что остались, никто не завидовал Оливену. Они относились к нему с сочувствием и уважением. Он ложился позже всех и вставал первым. Часто слуги, лежа в постели, слышали на лестнице или в коридоре его шаркающие шаги. Вот и теперь он со свечой в руке обходил дом, оглядывая все придирчивым взглядом, и к своему удовольствию не находил ни малейшей оплошности в работе слуг. Все было сделано, как полагается, и дом был готов к приему хозяев.
     Шарль спешил увидеть Париж, но принимая во внимание положение Дианы, лошади шли почти шагом. Только на утро третьего дня карета покатила по парижским предместьям, и к полудню въехала в город. Диана уже не в первый раз была в столице, и поэтому ее не интересовали разные достопримечательности, а шум действовал на нее угнетающе. Ей больше был по вкусу ее родной Амьен с его неторопливой размеренной жизнью, с тихими улочками, по которым можно было гулять, не опасаясь, что тебя раздавит куда-то мчащаяся карета. Де Марсильяк же, наоборот, обожал Париж. Он любил его шум и суету. Любил красивые экипажи и великолепных лошадей. Любил старинные особняки и современные постройки. Любил широкие улицы и глухие подворотни. Любил, наконец, сам воздух, само небо и само солнце Парижа. Конечно, он бы согласился жить с любимой где угодно, но даже близость Дианы не смогла бы заглушить его тоску по родному городу. Хотя он и родился далеко от Парижа, но попал туда еще младенцем, и с тех пор, только изредка покидая столицу, всегда спешил вернуться. Диана согласилась переехать в Париж, и он был абсолютно счастлив. Сейчас он даже не думал о том, что жизнь в столице сопряжена с определенными опасностями, исходящими, прежде всего, от де Ля Конта, и в первую очередь касающиеся молодой женщины. Никто не мог гарантировать, что он не попытается выкрасть Диану, чтобы, наконец, заполучить де Марсильяка. Смерть герцога несколько облегчила путь барона ко двору, тем более если учесть, что его кузен вращался подле Ришелье и при необходимости мог замолвить за брата словечко, но само существование графа отравляло де Ля Конту жизнь. Ни за какие блага мира он бы не отказался от мысли уничтожить соперника. Теперь у него не было такого соглядатая, как Мигель, но он собирался подослать в дом де Марсильяка одну из прихожанок своего двоюродного брата, выдав ее за кухарку, прачку или горничную. Одним словом, за девицу без роду и племени, которая, лишившись родных, ищет работу. Эта девушка, по имени Тереза, уже несколько дней жила у него. Барон знал, что графа нет в городе, и с нетерпением ждал его возвращения, чтобы приступить к осуществлению своего плана.
     Прошло около двух месяцев, и вот по Парижу разнеслась весть, что граф де Марсильяк вернулся, и не один, а с молодой красавицей-женой. Де Ля Конт понял, что пора действовать, и женитьба де Марсильяка была как нельзя более кстати. 
     Когда карета де Марсильяка остановилась у подъезда и Шарль вместе с Дианой вступил под родную кровлю, их встретил штат слуг, облаченных в парадные одежды. На мужчинах были ливреи синего сукна, с серебряными пуговицами и позументами из золотой нити, а дамы были облачены в простые, но весьма элегантные платья, подпоясанные пестрым шелковым поясом.
     Все наперебой восхищались красотой и грацией графини, а Диана, смущенно улыбаясь, кивками головы благодарила за комплименты. Прислуга ожидала увидеть какую-нибудь провинциальную дворяночку, со слоем белил и румян на лице, а вместо разукрашенной девицы перед ними предстала аристократка, которая осознает свое положение, но совсем не кичится этим и не считает слуг людьми второго сорта. Кроме того, лицо Дианы было лишено всякой косметики, и на щеках рдел природный румянец, который очень ее красил. Все слуги, за исключением кухарки, влюбились в молодую госпожу и были рады, что в жены их господину досталась такая красавица. Что же до кухарки, то на ее неприязнь никто не обратил внимания. Эта сварливая старуха всегда была чем-то недовольна, и больше всего ее раздражало присутствие в доме  чужих людей, потому что в таких случаях ей приходилось проводить у плиты больше времени. Но она  знала, что гости через неделю-другую уедут, а Диана приехала навсегда. К тому же гости приезжали к герцогу, а она боялась его как огня. К де Марсильяку она тоже относилась хоть и с уважением, но без того трепета, который она испытывала перед де Бувилем. Она бы тоже ушла с теми, кто получил сто ливров, но не решилась бросить места. К тому же погреба дома изобиловали самыми отменными винами, а старуха любила пропустить стаканчик перед сном.
     -Хорошо еще, если эта пташка не очень много ест, - ворчала кухарка, гремя кастрюлями и разбирая груды провизии.
     Диана удалилась в свои комнаты в сопровождении горничных, которые неумолчным роем, кружились вокруг госпожи. Де Марсильяк расположился в библиотеке, и взял в руки книгу, но очень скоро отложил чтение и направился в кабинет. Плотно закрыв за собой дверь, он снял с шеи ключ и вскрыл тайник дяди. Шарль хотел забыть обо всем, что хранилось в глубине стены и избавиться от бумаг, которые становились опасными, но хотел сделать это только после того, как изучит все документы. Книгу он прочитал сразу после кончины дяди, и теперь оставались письма. Их было довольно много, и де Марсильяк понимал, что чтение займет не один час, но он готов был пожертвовать временем ради изучения дел герцога, чтобы быть готовым к любым неожиданностям. Ведь те, от кого были эти письма, могли и не знать о кончине де Бувиля и явиться в Париж. В таком случае, Шарль должен знать все и в соответствии с этим выбрать линию поведения. Некоторые из писем были написаны совсем недавно, но встречались и такие, которые были старше де Марсильяка. Граф, который испытывал слабость ко всему, что отдавало стариной, распечатал пачку писем, перевязанных зеленой лентой, и, разворачивая лист за листом, окунулся в ту атмосферу, которая царила в этом старинном доме еще до его рождения. Он надеялся найти какие-нибудь сведения о своих родителях, но о них не упоминалось даже вскользь. Письма касались в основном каких-то торговых операций, и Шарль, который никогда не слышал о том, чтобы дядя занимался коммерцией, подозревал, что это какие-то зашифрованные записи, смысл которых понятен только тому, кому они были адресованы. Обычно такие послания сразу уничтожаются, но герцог, видимо, был уверен в надежности своего тайника или же в том, что непосвященный человек все равно ничего не поймет. Граф снова завязал зеленую ленту и развязал красную. Содержание этих писем поразило Шарля еще больше. Это были любовные письма, и у де Марсильяка, который за время знакомства с Дианой написал их более двух десятков, не было никаких сомнений, что это не шифровка, а самая настоящая переписка двух влюбленных. Ровный и округлый почерк свидетельствовал о том, что писала дама благородного происхождения, а дорогая бумага когда-то наверняка хранила аромат заморских благовоний. Все  письма этой пачки, а их было около сотни, были написаны одной рукой и граф, пробегая строчки глазами, видел, какие неподдельные чувства будил в сердце этой женщины старый герцог, который когда-то тоже был молодым. Шарль знал, что дядя никогда не был женат и, прочитав половины писем задался вопросом: «Почему молодые люди не соединились, если их любовь была так велика?». Ответ он нашел в последнем письме. Возлюбленная герцога, обливаясь слезами, прощалась со своим любимым. Она отправлялась в далекое плавание, из которого ей уже, наверное, не суждено было вернуться и отправлялась не по своей воле. Закончив чтение, де Марсильяк вздохнул, сочувствуя дяде, которому никогда не довелось испытать того, что сейчас испытывает он сам. Шарль аккуратно завязал и эту пачку, а когда потянулся к третьей – перевязанной голубой лентой, заметил, что солнце уже садится, и в дальних углах просторного кабинета зашевелились едва заметные сумерки. Граф убрал бумаги в тайник и отправился проведать жену, а заодно узнать, как она устроилась.
     Он вошел в переднюю, где застал горничных, которые, устроившись за круглым столом, занимались рукоделием и негромко переговаривались. При появлении господина они поспешно отложили работу и застыли в почтительных реверансах.
     -Что госпожа графиня? – спросил де Марсильяк, давая понять девушкам, что они могут выпрямиться.
     -Госпожа графиня отдыхает, - ответила одна из них и снова присела.
     Звук ее голоса еще не успел затихнуть, когда из-за двери донеслось:
     -Кто там?
    Горничные переглянулись, а потом посмотрели на графа, желая сказать, что они не хотели будить госпожу, а если она и проснулась, то это вышло случайно. Но Шарль и не собирался сердиться. Услышав звонкий голос жены, он улыбнулся и направился к дверям спальни.
     -Я войду, - сказал он горничным, которые даже не попытались ему воспрепятствовать.
     Де Марсильяк переступил порог и увидел Диану, которая, растянувшись на широкой кровати, осматривалась по сторонам, укрывшись одеялом до подбородка. Увидев мужа, она выскользнула из своего теплого гнездышка и повисла у него на шее.
     -Как ты отдохнула? – спросил Шарль, снова укладывая ее в постель и присаживаясь на край кровати.
     -Я так сладко спала, - ответила Диана и потянулась.
     -Прости, если я тебя разбудил.
     -Нет, что ты. Я уже выспалась и собиралась вставать.
     -Тебя устраивают твои служанки?
     -Да. Очень милые девушки.
     -Если хочешь, я могу нанять других или выписать из Амьена твоих.
     -Не надо, Шарль, все в порядке. Я счастлива.
     -Рад это слышать, а теперь одевайся, и я жду тебя к ужину.
     Де Марсильяк нежно поцеловал жену и покинул спальню.
     -Как ты собираешься провести завтрашний день? – спросил граф, когда они после ужина расположились в гостиной у жарко натопленного камина.
     -Пока не знаю, - ответила Диана. – У меня нет никаких планов.
     -В таком случае я хочу пригласить д’Аламбера и Беатрис, - сказал Шарль, помешивая кочергой угли. – Ты, кажется, знакома с ней.
     -Это очень хорошо, Шарль. Я давно не видела Беатрис, а ведь когда-то мы были дружны, - быстро проговорила Диана, чтобы скрыть охватившее ее волнение, которое граф не заметил только потому, что в это время не смотрел на жену.
     Диана и Беатрис действительно были знакомы, так как их матери давно дружили, но девушки не испытывали друг к другу симпатии, хотя и не враждовали. Они встречались только в присутствии матерей и, обменявшись церемонными поклонами расходились в разные стороны, желая избежать общения, к которому ни одна из них не стремилась.
     Когда они впервые встретились, Диане едва исполнилось одиннадцать и Беатрис, которой в ту пору уже минуло пятнадцать, относилась к новой знакомой с заметной долей высокомерия, считая себя взрослой. Диана, которая не отличалась злопамятностью, это, однако не забыла и хорошо помнила как возмущалось все ее  естество, когда она ловила на себе насмешливые взгляды Беатрис.   
     Прошел месяц безмятежной жизни молодоженов, в течении которого они не один раз встречались с Эрвером и Беатрис, которые тоже готовились к свадьбе. Молодые женщины уже не относились друг к другу столь враждебно как в дни юности и между ними установились отношения, которые при более длительном общении могли перейти в дружеские. Теперь, если де Марсильяк заговаривал о встрече с другом, Диане не приходилось прятать взгляда, чтобы скрыть волнение. Она с радостью соглашалась и ждала визита с некоторым нетерпением. Шарль и Диана наслаждались жизнью, которая казалась им полноводной рекой несущей их в безмятежное будущее, которое они рисовали в своем воображении, но однажды утром в двери особняка робко постучала молоденькая девушка, одетая в простое платье с маленьким узелком в руках.
     Граф находился в библиотеке вместе с Дианой, которая сидя у окна с вышиванием в руках что-то тихо напевала. Шарль держал перед собой раскрытую книгу, но глаза его не пробегали по строчкам, и не слышалось шелеста перелистываемых страниц. Он поверх книги любовался слегка располневшей фигурой жены и прислушивался к звукам незатейливой мелодии. Де Марсильяк посидел еще несколько минут, а потом, отложив томик стихов, подошел к окну и встал за спинкой кресла, на котором сидела Диана.
     -Что это? – спросил он, глядя через окно на крупные хлопья снега.
     -Ты о чем? – молодая женщина подняла голову и взглянула на мужа.
     -Эта мелодия.
     -Ах, ты об этом. Эту песенку пела моя няня, укладывая меня в постель, когда я была еще маленькой девочкой.
     -А почему ты вдруг ее вспомнила?
     -Сегодня он в первый раз толкнул меня.
     Граф оторвался от окна и с любовью взглянул на жену. Он нагнулся к ней, чтобы поцеловать, но в это время на пороге появился слуга.
     -Чего тебе? – с раздражением спросил де Марсильяк.
     -Прошу прощения, господин граф, но на пороге стоит какая-то девушка и просит принять ее.
     -Какая еще девушка? – Шарль был явно недоволен тем, что его отвлекают какими-то визитами в столь значимый момент его жизни. Ребенок, которого они оба так ждали, впервые заявил о себе. – Я никого не жду!
     -Прикажете  прогнать? – осведомился слуга.
     -Да. Дайте ей немного денег, и пусть уходит.
     Лакей хотел удалиться, но тут вмешалась Диана.
     -Постой!
     Слуга замер на пороге.
     -Шарль, - обратилась она к мужу, - зачем же прогонять несчастную девушку. Давай хотя бы поговорим с ней. Кто знает, может она нам пригодиться. Например, на кухне. Я слышала, как кухарка жаловалась, что ей уже трудно ходить за покупками.
     -Хорошо, - уступил де Марсильяк, - проводи ее в гостиную, пусть подождет там.
     Слуга вернулся к ожидавшей на пороге гостье, провел ее по коридорам и, введя в одну из комнат, попросил подождать. Девушка осталась одна и огляделась. По тому, с каким нескрываемым восхищением она переводила взгляд со стен на мебель и обратно можно было заключить, что она впервые находится в доме аристократа. Она простояла несколько минут, продолжая любоваться богатством обстановки, но вот двери отворились и в комнату вошли хозяева. Девушка слегка смешалась при их внезапном появлении, но быстро овладела собой и глубоко присела.
     -Здравствуй, - произнесла Диана, выбирая кресло в нескольких шагах от незнакомки.
     -Здравствуйте, добрая госпожа, - ответила гостья, не поднимая головы.
     -Как тебя зовут? – спросила молодая женщина.
     -Тереза, - прозвучал едва слышный ответ.
     -Как, как? – переспросила Диана, улыбаясь ее застенчивости.
     -Тереза, - уже громче повторила девушка и впервые за время разговора подняла голову.   
     Теперь Шарль и Диана получили возможность лучше рассмотреть гостью. Перед ними стояла молоденькая девушка примерно одного с де Марсильяком возраста. Ее бледное лицо с правильными чертами было разрумянено морозом, а ветхая одежда плохо защищала от холода. Из теплых вещей у нее был только платок, которым она на улице накрывала голову, а теперь спустила на плечи.
     -Зачем ты хотела нас видеть? – снова спросила Диана, с сочувствием глядя на Терезу.
     -Я ищу работу, добрая госпожа, - заговорила девушка. – Родители умерли, и я осталась совсем одна.
     -А что ты можешь? – поинтересовался де Марсильяк, который до этого хранил молчание.
     Он тоже относился к девушке с сочувствием и как истинный христианин готов был помочь, но этот неожиданный визит его настораживал.
     -Я все могу, добрый господин, - не задумываясь, ответила Тереза, устремляя на хозяина ясный взгляд своих красивых миндалевидных глаз.
     -Ты сможешь ходить за покупками? – спросила Диана, которая уже решила взять просительницу в дом.
     -Конечно, - с готовностью откликнулась девушка. – Я знаю, где можно купить подешевле и получше.
     -Откуда же? – спросил Шарль, которому такая осведомленность в законах рынка показалась подозрительной.
     -Моя матушка торговала, пока была здорова, и я научилась выбирать товар, а не брать то, что попадется под руку.
     -Хорошо, будешь помогать на кухне, - приняла решение Диана, и встала.
     -Спасибо, добрая госпожа, - поблагодарила Тереза и хотела поцеловать руку хозяйке, но та не позволила ей припасть к своей кисти.
     -Тебя проводят на кухню и объяснят обязанности, а о жалованье поговорим позже.
     Молодая женщина направилась к дверям, но на пороге ее остановили слова служанки:
     -Мне не надо жалованья. Я готова работать за стол и кров.
     -Все, кто работает в этом доме, получают жалованье, - вставил де Марсильяк и покинул комнату вслед за женой.
     Когда за ними закрылась дверь, Тереза с облегчением вздохнула. Она устроилась в дом графа, хотя в какое-то мгновение ей показалось, что из этой затеи ничего не выйдет. В свои неполные двадцать лет эта юная особа научилась хорошо разбираться в людях, и с первого взгляда поняла, что хозяйка наивна, как ребенок, а граф, хотя весьма осмотрителен, но во всем соглашается с женой. Тереза решила, что ей не надо задерживаться на кухне, а постараться стать доверенным лицом графини, и тогда ей будут открыты все секреты этого дома. Именно этого и требовал от нее барон, который накануне вечером, дав ей последние наставления, наутро отправил в дом графа.
     Тереза всеми силами старалась подобраться к молодой графине, но де Марсильяк не подпускал девушку даже близко к покоям жены, и шпионка понимала, что пока граф дома, все ее попытки, стать доверенным лицом хозяйки, неосуществимы. Только в том случае, если граф куда-нибудь уедет у нее появится шанс осуществить задуманное и тогда, даже возвращение хозяина не вернет ее на кухню. Графиня не захочет расставаться с любимой горничной, которой Тереза намеревалась стать в очень короткий срок, а граф не станет настаивать, чтобы не расстраивать жену, которая готовилась подарить ему наследника. Правда, до появления младенца было еще достаточно времени, но Шарль всячески оберегал Диану от возможных волнений.
    Тереза же, пока исправно выполняла возложенные на нее обязанности и каждый день в один и тот же час отправлялась за провизией на рынок, где в определенном месте ее всегда поджидал человек барона. Прошел уже месяц, как Тереза служила в доме графа, а де Ля Конт не получил никакой информации и уже думал о том, что ошибся в выборе шпиона. Сейчас он был уверен, что девушка, в самом деле хотела найти работу в городе, а он самолично помог устроиться ей в такой знатный дом. Барон не сомневался, что Терезе положили хорошее жалование и ей совсем не хочется кусать руку, которая ее кормит. Длинными зимними вечерами, сидя за бокалом вина де Ля Конт не без сожаления вспоминал Мигеля, информация которого была порой на вес золота и он в глубине души не желал ему зла, даже не смотря на то, что тот отказался подсыпать де Марсильяку яд. Он не хотел убивать Мигеля и в том, что слуга бросился под пулю, не видел своей вины. Если бы в тот вечер испанец остался на месте, то сейчас бы в могиле лежал де Марсильяк, а он получил бы свои деньги и жил бы в достатке. Однако судьба распорядилась иначе и теперь барону ничего не оставалось, как ждать, поскольку удаление Терезы и предложение новой служанки вызовет подозрения не только у де Марсильяка, но и у его жены, хотя, по словам Полины, графиня наивна как ребенок. Эта затея была заранее обречена на провал и де Ля Конт, чтобы хоть как-то заставить Терезу действовать пообещал, что повысит гонорар, если она в ближайшие две недели передаст ему хоть какие-нибудь сведения.
     Известие о повышении гонорара заставило Терезу развить более активную деятельность. Хотя она и была вполне довольна жизнью в доме де Марсильяка, но все же не забывала о своей роли шпионки и хотела честно отработать те деньги, которые посулил ей барон. Тереза постоянно вращаясь на кухне, стала приставать к кухарке с расспросами о привычках молодой хозяйки в еде, но ворчливая старуха, которая вечно была чем-то недовольна, ничего ей не отвечала и сетовала только на то, что скоро в доме появится еще один лишний рот. Она не любила и Терезу, хотя девушка готовила себе сама и не обременяла кухарку лишними заботами. В людской, где Тереза проводила все свободное время, как и все остальные слуги, к ней относились весьма дружелюбно. Она оказалась обладательницей прекрасного голоса, и частенько слуги просили спеть ее какую-нибудь песню. Девушка не отнекивалась, не кривлялась, а с готовностью соглашалась к великой радости прислуги и пела под аккомпанемент лютни.
     Однако слуги тоже не очень распространялись о том, что творится в покоях графа или графини и Тереза, случайно узнав о том, что камердинер де Марсильяка входит в число доверенных лиц хозяина, намеревалась проникнуть в тайны дома через этот канал. У камердинера был сын, которого звали Виктор. Молодой скромный юноша, выполняющий в доме обязанности курьера. Именно на него и сделала шпионка ставку. Она решила влюбить юношу в себя, и если он обезумеет от страсти, то содержимое всей корреспонденции де Марсильяка будет для нее доступно. Она, конечно, не станет вскрывать конвертов, а вполне удовлетворится только черновиками писем.
     Тереза не сомневалась в успехе, потому что уже не раз замечала, какие взгляды бросает в ее сторону Виктор, а кода она ему приветливо улыбалась, быстро опускал голову и спешно уходил. И вот однажды утром она, подойдя к окну, увидела, как Виктор быстро покинул дом и зашагал на станцию, торопясь успеть к утреннему дилижансу. Из поведения юноши Тереза сделала вывод, что письмо вероятно очень важное и если она, в самом деле хочет чего-то добиться, то надо действовать немедленно. Она решила дождаться возвращения курьера и пустить вход чары обольщения, которые особенно действенны, если обращены к таким скромным людям, как сын камердинера.    
     Виктор вернулся через час и Тереза, которая ждала его возвращения с особым нетерпением и все это время не отходила от окна, быстро спустилась вниз, как только курьер показался из-за поворота. Юноша, насвистывая веселую песенку, шел прямо в капкан обольщения, который расставила ему хитроумная служанка. Как только он ступил во двор и приблизился к особняку, то вдруг услышал, что кто-то окликнул его по имени. Юноша повернул голову на звук и увидел Терезу, которая, приветливо улыбаясь, поманила его пальчиком. Виктор не в силах сопротивляться подошел.
     -Ты сегодня свободен? – спросила Тереза, глядя на него снизу вверх. 
     -Наверное, я еще не знаю, - ответил он, смущаясь под взглядом девушки, пытаясь отвести взор, но, чувствуя, что не в силах это сделать.
     -Жаль, - сокрушенно произнесла Тереза и опустила глаза.
     -Почему? Что случилось? – спросил Виктор, сердце которого вдруг учащенно забилось.
     -Я хотела попросить тебя помочь мне с покупками. Сегодня надо многое купить, но если ты занят…
     -Я скоро вернусь! – воскликнул он, сияя от счастья. – Подожди! Не уходи!
     Он опрометью бросился обратно и скрылся в доме. Тереза улыбнулась удовлетворенная началом и живо представила себе, что сейчас происходит в покоях графа. Она видела Виктора, который сбивчиво просил хозяина отпустить его с Терезой на рынок, чтобы он помог ей донести тяжелую корзину.
     В своем предположении Тереза была недалека от истины. Виктор действительно говорил графу нечто подобное. Де Марисильяк внимательно выслушал просьбу курьера и, расспросив его о письме, дал разрешение помочь служанке. За полтора месяца, что Тереза проработала здесь, де Марсильяк окончательно уверовал в необоснованность своих подозрений относительно неслучайного появления этой девушки на пороге его дома. Значительную роль в изменении его отношения к Терезе сыграла, конечно же, Диана. Она почему-то сразу прониклась к служанке  симпатией, и все ждала удобного случая, чтобы поговорить с мужем и попросить его перевести Терезу из кухарок в ее горничные. Ни де Марсильяк, ни, тем более, Диана не подозревали, да и не могли подозревать, какой коварный план придумала Тереза, желая быть осведомленной обо всем, что происходит в доме.
     Виктор быстро вернулся к поджидавшей его Терезе и сообщил, что он готов ее сопровождать. Девушка кокетливо ему улыбнулась и, передав провожатому корзину, пошла впереди, а Виктор двинулся следом, отстав на полшага.
     В этот ранний час на рынке было еще малолюдно, но торговцы уже успели разложить свой товар и поджидали первых покупателей. Тереза любила приходить за покупками пораньше, чтобы иметь возможность выбрать получше, а не довольствоваться тем, что оставят те, кто оказался порасторопнее. Правда, по утрам цены были немного выше, но на хозяйственные расходы выделялось достаточное количество звонкой монеты. Тереза ходила меж рядов, выбирая товар и перебрасываясь шутками с некоторыми из торговок, которых уже успела записать в число своих знакомых, а Виктор ходил следом, любуясь грациозной походкой служанки и поминутно подставляя корзину, которая укладывалась все более и более плотнее. Обычный человек на его месте вскоре почувствовал бы тяжесть, но Виктор, казалось, не замечал веса своей ноши. Кроме того, что природа наделила его немалой физической силой, что нельзя было сказать, глядя на его худощавую фигуру, ему придавало сил испытываемое им чувство влюбленности, и, разумеется, он не мог показать, что ему хоть сколь-нибудь тяжело. Он ловко подставлял корзину, а потом с легкостью ставил ее на плечо и двигался дальше. Сначала Тереза наблюдала за его действиями со снисходительной улыбкой, думая, что очень скоро он начнет тяготиться ношей, но когда Виктор играючи поставил на плечо наполненную до краев корзину, девушка взглянула на него с нескрываемым удивлением. Юноша заметил этот взгляд и чтобы еще больше понравиться ей, одним движением переложил корзину с одного плеча на другое. Служанка смотрела на него, стараясь уловить в его взгляде или выражении лица хоть тень напряжения, но тщетно. Ни один мускул на лице не дрогнул, и он продолжал дружелюбно улыбаться, в то время как мышцы рук от напряжения превратились в сталь.
      Еще раз, обойдя рынок, Тереза пошла обратно, а Виктор шел рядом, так как девушка, не умолкая ни на минуту, защебетала о каких-то пустяках. Юноша просто млел от счастья, и вдруг Тереза заговорила о его обязанностях в доме графа. Она задавала свои вопросы с обворожительной улыбкой, и Виктор рассказывал ей все, что знал. В основном письма, которые он носил к дилижансу, были написаны рукой графини и адресованы матери, но некоторые были и от самого графа, а адресат находился по ту сторону Ла-Манша. Услышав, что де Марсильяк переписывается с кем-то в Англии, Тереза готова была захлопать в ладоши и запрыгать от радости. «Теперь-то уж господин барон будет доволен», - промчалось у нее в сознании и она продолжала расспросы. Ей хотелось побольше узнать о содержании самих писем, но Виктор бессилен был ей помочь. Он входил в кабинет графа только, чтобы принять пакет из рук хозяина, и никогда не видел на столе черновиков. Больше всего Тереза боялась, что де Марсильяк сжигает черновики. Письма графини ее мало интересовали, но письма графа были весьма ценны. Сейчас служанка более чем когда-либо желала отъезда хозяина. Пробравшись в покои графини, и обосновавшись там, она сможет подобраться и к кабинету графа.
     -А ты не знаешь, кому писал господин граф? – спросила Тереза, когда они уже подходили к дому.
     -Я не знаю. Там были разные адреса, - ответил Виктор, которому и в голову не пришло поинтересоваться, почему служанка проявляет такой повышенный интересе к корреспонденции господина.
     Он был влюблен, и любые вопросы Терезы казались ему вполне безобидными и продиктованными лишь женским любопытством.
     -Разные? – переспросила Тереза, чувствуя, что подобная информация с избытком возместит барону полтора месяца ее молчания.
     Она за два часа узнала больше, чем даже могла рассчитывать. Ей очень хотелось попросить Виктора показать ей черновики следующего письма графа в Англию, но она решила пока повременить. Тереза видела, что Виктор уже готов ради нее на все, но ей хотелось окончательно подчинить его себе. Когда они подошли к дверям кухни, Виктор снял с плеча тяжелую поклажу и тут девушка звонко поцеловала его в щеку. Юноша залился румянцем, а Тереза, подхватив корзину и лукаво ему улыбнувшись, скрылась в кухне. Виктор прикрыл рукой щеку, которая горела так, как будто ее коснулись не губы девушки, а кусок раскаленного металла и медленно пошел прочь. Сейчас ему хотелось остаться одному. Он еще не знал женщин и не мог понять играет ли с ним Тереза или же он, в самом деле ей небезразличен.
     Весь день он ходил как помешанный. Подходил к зеркалу, подолгу всматривался в свое отражение, отходил, но вскоре снова возвращался. Только к вечеру волнение, владевшее им, улеглось и он, получив возможность рассуждать трезво, решил, что должен объясниться с Терезой. Он считал, что подаренный ему поцелуй ко многому его обязывает и он, как честный человек, обязан жениться на девушке, которую склонил к столь неблаговидному, по его глубокому убеждению, поступку.   
     «Сегодня же, когда все уснут, я пойду к ней и все ей выскажу», - убеждал он себя, даже не думая о том, что идти ночью в комнату девушки еще более неблаговидный поступок. Ему же казалось, что в этом нет ничего предосудительного. Ведь они только поговорят и не более того, к тому же он пойдет ночью, и никто не сможет его увидеть.
     Виктор не мог дождаться ночи и уже считал не часы, а минуты до наступления темноты. Зимой темнеет рано, но слуги поздно ложились спать и долго сидели в людской, расспрашивая тех, кто выходил в город о новостях, или же слушая пение Терезы. Сегодня Виктор не пошел в людскую, а остался в комнате, где жил вместе с отцом. Он сослался на головную боль и когда камердинер вернулся, то застал своего сына в постели.
     -Ты спишь, Виктор? – тихо спросил отец.
     Ответа не последовало.
     -Ну, спи, спи, - прошептал старик, тихо раздевшись лег, и почти моментально уснул.
     Как только по комнате разлилось его ровное дыхание, Виктор отбросил одеяло и одним движением сел на кровати. Он был одет, и только туфли стояли рядом. Юноша взглянул в окно, сквозь которое в комнату вливался голубоватый свет луны, и заметил, что окна людской темны. Все слуги разошлись по своим комнатам. Он быстро оделся и, не производя ни звука, скрылся за дверью. Они с отцом жили во флигеле, который вплотную примыкал к дому и Виктор, покинув комнату, оказался в коридоре первого этажа. Он остановился на мгновение, прислушиваясь к тишине, и медленно двинулся вперед. В коридоре горело несколько маленьких запыленных фонарей, которые не давали много света, но все-таки делали темноту не такой густой и Виктор не опасался споткнуться обо что-либо. Он дошел почти до конца и остановился у маленькой узкой двери, которая вела в полуподвальное помещение, где располагалась кухня и комнаты кухарки и Терезы. Он легко толкнул дверь, она, едва заметно скрипнув, отворилась, и он заглянул в темноту лестничного пролета, который убегал куда-то вниз и, казалось, не имел конца. Над дверью тоже висел фонарь, но он освещал только первые две-три ступени, а дальше все тонуло во мраке. Виктор подумал, что надо бы вернуться за свечой, но мысль о том, что возвращение может наделать шума, и разбудить отца заставила его отменить это решение и он, опираясь одной рукой о стену, а другую - вытянув вперед, двинулся вниз. Он медленно спускался все ниже и ниже, считая ступеньки. Он насчитал десять и думал, что это никогда не кончится, но когда спустился с тринадцатой, его рука уперлась в стену. Спуск кончился. Он пошарил перед собой. Спереди и слева были глухие стены, и только справа начинался еще один коридор. Виктор двинулся по нему, так же опираясь о стену и вытянув вперед руку. Он сделал не более двадцати шагов и оказался в просторном помещении кухни. Через широкие и низкие окна, расположенные под потолком, внутрь вливался поток лунного света. Свет был тусклым, но вполне достаточным для того, чтобы различать предметы. Он постоял с минуту, свыкаясь с обстановкой и ища куда же дальше идти. Прошло еще несколько минут, прежде чем он, обводя взглядом стены кухни, заметил небольшую нишу. Виктор направился туда, но теперь он прихватил с собой свечу, которую зажег о не совсем остывшие угли очага. Ниша оказалась входом в небольшой коридорчик, в который выходило несколько дверей расположенных друг против друга. Он  стоял с зажженной свечой в руке и переводил взгляд с одной двери  на другую, стараясь угадать, какая из четырех ведет в комнату Терезы. Он боялся ошибиться и разбудить кухарку. Наконец, решив не рисковать, он уже хотел вернуться и отложить разговор до утра, но когда повернулся, одна из дверей тихонько скрипнула и Виктор, вздрогнув, медленно оглянулся. В полуоткрытом проеме одной из дверей стояла Тереза в длинной белой сорочке и со свечой в руке. В первое мгновение юношу прошиб холодный пот, и по телу пробежала дрожь. Ему показалось, что он видит привидение, и свеча в его руке заметно задрожала. Тереза предупреждающе приложила палец к губам, призывая его к молчанию, и поманила. Молодой человек, несколько справившись с волнением, прошел вперед. Тереза ввела его в комнату, заперла дверь на задвижку, затушила свою свечу, свечу Виктора и, повиснув у него на шее прижалась губами к его губам.
     Расставшись с ним сегодня утром, Тереза не сомневалась, что ночью он придет к ней. Вернувшись вечером из людской, она переоделась ко сну, разобрала постель, но не легла, а присела у стола и приготовилась ждать. Тереза примерно рассчитала время и когда услышала в коридоре едва заметный шорох, поспешила к двери. Она боялась, что и кухарка может проснуться, хотя эти опасения были напрасны. Старуха, опорожнив полбутылки из запасов хозяина, спала мертвым сном.
     Итак, Тереза висела на шее ошарашенного юноши, которому в первые несколько секунд показалось, что он сошел с ума. Но вот он осознал  происходящее, ответил на поцелуй, крепко обнял девушку и увлек ее в глубину комнаты, где призывно белели простыни разобранной постели. Тереза не любила Виктора, но намеревалась превратить юношу в своего раба и с легкостью притворилась. Виктор провел в ее комнате несколько часов и еще задолго до рассвета отправился обратно.

Глава десятая
     В эту ночь кроме Виктора и Терезы в доме не спал еще один человек – сам хозяин. Шарль сидел в кабинете и уже не в первый раз перечитывал письма из архива герцога, которые были перевязаны зеленой лентой. Когда он впервые ознакомился с их содержанием, то долго сидел в кресле, осмысливая прочитанное, а потом еще раз перечитал все от первой страницы до последней. Эти письма содержали то, что всегда так хотел узнать Шарль, а именно сведения о его родителях. С тех пор как он себя помнил, он никогда ничего не слышал ни об отце, ни о матери, а если просил дядю рассказать о них, то де Бувиль либо отмалчивался, либо старался перевести разговор на другую тему. С годами Шарль перестал донимать старика расспросами, понимая, что от него все равно ничего не добиться и решил смириться с участью сироты, которому не суждено узнать не только кто его родители, живы ли они или уже почили  на век, а если и так, то где их могилы. Он не мог не признать, что дядя относился к нему с отеческой нежностью, заботился о нем, дал образование, но иногда по ночам Шарлю страстно хотелось хоть что-нибудь узнать о тех, кто породил его на свет.
     Долгие годы тайна его рождения хранилась в кабинете дяди, и только после смерти старика де Марсильяк смог найти ответ на вопрос, который мучил его всю жизнь. Прочитав письма, он догадался, почему де Бувиль отмалчивался. Может быть, старику не хотелось вспоминать печальное прошлое, а, может быть, он хотел, чтобы племянник сам ознакомился с этими документами, и поэтому сохранил их. Шарлю было трудно ответить на этот вопрос, но он был благодарен дяде за то, что тот позволил ему узнать его тайну.
     Двадцать два года назад двоюродный брат герцога де Бувиль, граф Филипп де Марсильяк, находясь на грани разорения, тайно обвенчался с Изольдой де Предо, единственной наследницей огромного состояния, которой в ту пору едва минуло семнадцать. Но не только отчаянное положение графа подтолкнуло его к этому браку, против которого были все родные, как со стороны жениха, так и со стороны невесты. Изольда была очень красива, и было не удивительно, что граф влюбился в этого земного ангела. Девушка тоже не осталась равнодушной к тридцатилетнему графу. Однако родители Изольды категорически отказали графу, и тогда девушка, отчаявшись найти понимание со стороны родных, решилась на крайний шаг и тайно обвенчалась с возлюбленным. Чета де Предо не знала о финансовых затруднениях графа и отказала ему лишь потому, что де Марсильяк был уже дважды женат, и обе жены скоропостижно скончались после свадьбы при довольно загадочных обстоятельствах. Первая жена утонула в пруду во время катания на лодке, а вторую – нашли на опушке леса, изуродованную дикими зверями. Графа никто открыто не обвинял, но те родители, у которых были дочери на выданье, старались увезти своих чад подальше, чтобы дважды овдовевшему графу не пришло в голову жениться именно на их дочери.
     Сам же де Марсильяк страстно хотел вступить в третий брак. Два предыдущих не принесли ему потомства, а Филипп мечтал о наследнике. И вот он женился в третий раз, но и этот брак не принес ему счастья. Если бы родители Изольды узнали о поступке дочери, то, несомненно прокляли бы ее и лишили наследства. Ни Филипп, ни Изольда этого не хотели, и поэтому всячески старались сохранить свой союз в тайне. Они не испытывали того упоительного наслаждения, которое испытывают все молодожены, независимо от того, бедны они или богаты. Муж и жена встречались в маленьком охотничьем домике, затерянном в лесу, урывая для любви только несколько часов в день.
     Так продолжалось около года, и вот однажды молодая женщина почувствовала, что носит под сердцем живое существо. Поначалу она с благоговением поднесла руки к животу, но в следующее мгновение резко отдернула их, как будто прикоснулась к чему-то страшному, и ужас до боли сжал ее сердце. Она отчетливо представила себе, что ее ожидает, когда всем станет ясно, что она ждет ребенка. Первой ее мыслью было броситься к ногам родителей и молить их о прощении, но, зная суровый нрав, как отца так и материи, она не сомневалась, что слезы дочери оставят их безучастными и они с презрением оттолкнут ее, тем более, если узнают имя отца. Изольда решила избавиться от младенца, но не могла пойти на такой шаг, не посоветовавшись с мужем. Когда она, обливаясь слезами отчаяния, рассказала Филиппу обо всем, он возликовал, а когда услышал, что жена хочет избавиться от ребенка, то вознегодовал и запретил ей даже думать о чем-то подобном. Женщина пыталась убедить его, что это единственный способ спасти ее от позора и умоляла войти в ее положение, но граф только прижимал ее к груди и просил успокоиться, обещая, что что-нибудь обязательно придумается и все образуется. Придумать же надо было благовидный предлог, чтобы увезти Изольду подальше от родительских глаз и спрятать до тех пор, пока она не родит. Де Марсильяк перебирал в уме возможные варианты, пока не вспомнил, как Изольда рассказывала ему об их престарелой родственнице, которая живет в Англии. Он ухватился за это и через три дня маркиз де Предо получил письмо, в котором говорилось, что леди Колберт очень больна, наверное, уже не встанет с постели и, чувствуя приближение конца хочет проститься с «малышкой» Изольдой, к которой всегда испытывала искреннюю симпатию. Ни маркиз, ни его супруга не разгадали подвоха и, снабдив дочь рекомендательными письмами отправили ее в путь в сопровождении преданной служанки, с которой Изольда не пожелала расставаться, и двух лакеев, которые должны были повсюду следовать за молодой госпожой и не выпускать ее из виду. Пока все складывалось удачно, но наличие такой свиты не входило в расчеты графа. Необходимо было избавиться от этих провожатых, но только не насильственным путем.
     Прибыв за женой в Кале, де Марсильяк переоделся в платье простолюдина и представился лакеям Изольды, которых как будто бы случайно встретил на улице, как слуга одного очень влиятельного человека и пригласил своих новых знакомых выпить по стаканчику за здоровье господ. Слуги Изольды охотно согласились и отправились в ближайшую таверну. Граф заказал вина, и пока лакеи пялились на хорошеньких разносчиц, подсыпал им в бокалы хмельного зелья. Порошок оказал должное действие, и очень скоро  эти двое перестали что-либо соображать и потеряли всякую способность сопротивляться. Филипп подхватил их под руки и, дотащив до станции, посадил в дилижанс отправляющийся в Марсель. Слуги отправились  в путешествие через всю Францию, а граф вернулся в гостиницу, забрал жену, ее служанку и уже через два часа холодные воды Ла-Манша бились о борта шхуны плывущей к берегам туманного Альбиона.
     Денежные средства, которыми располагала Изольда, были весьма скромны. Родители, полагая, что дочь отправляется к состоятельной родственнице, не сочли нужным ссужать ее сколько-нибудь крупной суммой, и денег было ровно столько, чтобы добраться до места, вернуться обратно и три-четыре дня провести в дешевой гостинице. Граф, который тоже был лишен каких-либо источников финансирования, заложил свое последнее поместье, парижский особняк и надеялся, что вырученных денег хватит на то, чтобы устроиться в Англии. Поначалу он думал обратиться к своему кузену, но потом решил, что де Бувиль ему откажет, и рассчитывал только на себя. Кроме того, ему не хотелось, чтобы хоть кто-то знал о маршруте его путешествия, и он вез Изольду в Англию, желая исключить всякую возможность даже случайной встречи с кем-то из знакомых.
     Прибыв в Англию, они добрались до Лондона, где де Марсильяк снял меблированные комнаты. Он не случайно выбрал местом пребывания столицу. Филипп справедливо полагал, что в большом городе легче остаться незамеченным, а именно к этому он и стремился. 
     О жизни графа и Изольды в Лондоне Шарль не нашел никаких сведений, но в назначенный срок молодая женщина произвела не свет мальчика, которого назвали Шарль. Когда ребенку исполнилось полгода, граф решил, что супруге пора возвращаться. Он объяснял это тем, что слишком долгое ее отсутствие может вызвать у родителей подозрение, и они приступят к поискам, если уже не начали их. В действительности же Филипп готовил жену к отъезду, потому что у него почти не осталось денег, и если они задержатся еще на месяц, то им придется съехать, а на оставшиеся крохи он не сможет нанять что-либо стоящее, и им придется ютиться по ночлежкам. Изольда не хотела расставаться с мужем. За тот год, что они провели вместе, она полюбила его еще больше, но граф, которому тоже трудно было проститься с супругой, проявил твердость и настоял на своем. Женщина стала собираться в дорогу, но тут встал вопрос: «Что делать с младенцем?».
     Филипп предложил оставить мальчика с ним, и мать обливалась слезами, предчувствуя скорую разлуку, и, быть может, навсегда со своим сокровищем. В последние дни пребывания в Лондоне она подолгу сидела в кресле, держа сына на руках, и сердце ее болезненно сжималось всякий раз, когда малыш, протягивая к ней ручонки, улыбался. Наконец, Изольда, которая за последние несколько дней сильно осунулась, в сопровождении служанки взошла на борт корабля. Граф с ребенком на руках стоял на пристани и долго махал шляпой вслед удаляющемуся судну. Когда корабль скрылся из виду, он вернулся на квартиру, нанял на последние деньги кормилицу и, спустя неделю, тоже отправился во Францию. Он хотел добраться до Парижа и попросить кузена приютить племянника на некоторое время. Граф надеялся, что герцог не откажет ему в этой просьбе.
     Герцог с готовностью приютил мальчика, а граф снова уехал в Англию. Де Бувиль выкупил заложенный особняк кузена и переехал с племянником туда, так что Шарль вырос не во дворце дяди, а в доме, который некогда принадлежал его отцу. О матери больше ничего не было, но последние письма его особенно заинтересовали. Все они были из Англии, и в одном из них сообщалось, что у графа Филиппа де Марсильяк вскоре после возвращения родился мальчик. Судя по дате, этому ребенку должно уже было исполниться восемнадцать. Шарль сразу понял, что это его сводный брат, но всякий раз, перечитывая эти строки, он испытывал какой-то необъяснимый трепет, похожий на предчувствие надвигающейся беды, которую должно предотвратить, но не известно как. На упоминании о рождении внебрачного сына графа переписка обрывалась и Шарль, уже в который раз задавался вопросом: «Живы ли его родители?». Если бы он знал, откуда родом была его мать, то немедленно отправился туда и все подробно разузнал, но в письмах об этом не было ни слова и неизвестность, которая охватывала его после каждого прочтения снова накрыла его, мешая думать и действовать.
     Шарль просидел в кабинете всю ночь и только когда в окне забрезжил робкий и слабый свет февральского утра, а по коридорам разнесся звук шагов проснувшихся слуг, он поднялся из-за стола и вышел на просторную террасу. Утро было холодное, и де Марсильяк вдыхая морозный воздух чувствовал как отступает усталость оставшаяся после бессонной ночи. Он окинул взглядом припорошенный снегом сад и стал восстанавливать в памяти прочитанное, как вдруг кто-то набросил ему на плечи теплый плащ. Граф обернулся и увидел своего камердинера.
     -А, это ты, - произнес он. – Как ты здесь?
     -Довольно холодно, - ответил старик.
     -Да, прохладно, - согласился Шарль. – Ступай.
     Слуга хотел удалиться, но де Марсильяк остановил его:
     -Постой!
     Камердинер замер на месте.
     -Тебе что-нибудь говорит фамилия де Предо? – спросил граф и заметил, как некое подобие тени пробежало по лицу старика.   
     -Да, господин граф, эта фамилия мне знакома, - ответил камердинер слегка дрогнувшим голосом.
     -Ты можешь что-нибудь рассказать о ней?
     -Я когда-то служил в этом доме, - произнес слуга и опустил голову.
     Услышав такой ответ, де Марсильяк с нескрываемым удивлением посмотрел на старика.
     -Ты служил в доме де Предо? – переспросил он, дрожа от волнения.
     -Да, - едва слышно подтвердил камердинер.
     -Значит, ты знаешь, где они живут? – продолжал расспрашивать Шарль, чувствуя, что удача ему улыбается и очень скоро он сможет расспросить о судьбе своей матери непосредственно у тех, кто знал ее лично.
     «Только бы они были живы!» - повторял про себя де Марсильяк, имея в виду родителей Изольды.
     -В пяти лье к югу от Нанси.
     -А почему ты ушел от своих прежних хозяев? – спросил Шарль, который немного успокоился, получив координаты дома де Предо.
     -Если бы я не ушел, меня бы забили до смерти.
     -Почему? Ты в чем-то провинился?
     -Да, - ответил слуга и снова опустил голову, которую было поднял.
     -В чем же?
     Если бы камердинер разговаривал с равным себе по положению, то не стал бы отвечать, но пропустить вопрос хозяина он не мог.
     -Мне и моему приятелю было поручено сопровождать молодую госпожу в путешествии, но в Кале нас кто-то подпоил, и мы ее потеряли, а когда очнулись, то были уже около Тулузы. Возвращаться было равносильно смерти, и мы отправились бродить по дорогам зарабатывая на хлеб тем, что нанимались на фермы, а когда работа заканчивалась снова продолжали путь. Так мы добрались до парижских предместий, где разошлись в разные стороны. Вскоре мне  посчастливилось, и господин герцог нанял меня к вам в услужение, а о судьбе своего товарища я ничего не знаю, - слуга тяжело вздохнул и замолчал.
     Де Марсильяк внимательно выслушал рассказ камердинера, и когда тот замолчал, отослал его, а сам вернулся в кабинет и снова сел за стол.
     «От Парижа до Нанси два дня пути – это если в экипаже, а если отправиться верхом, да еще и поторопится, то, выехав на рассвете к вечеру можно оказаться на месте. Правда, сейчас рано темнеет, и не успеешь проехать и полпути, как начнет смеркаться. Нет, лучше в экипаже», - думал Шарль удобно устроившись в просторном кресле, наблюдая как за окном все более светлеет и прислушиваясь к шуму улицы, который хоть и приглушенный, но все же долетал до его слуха.
      Он не хотел надолго откладывать осуществление своего замысла и поэтому, просидев в кабинете еще около получаса, направился к жене. Ему не хотелось расставаться с нею, но и откладывать дольше он тоже не мог. Шарль собирался отсутствовать всего несколько дней. Граф вошел в спальню супруги, думая, что она еще спит, но Дианы там не оказалось, хотя разобранная постель еще хранила теплоту ее тела. Шарль проследовал в будуар графини и застал Диану в окружении горничных, которые неумолчным роем трудолюбивых пчелок хлопотали вокруг госпожи. На звук шагов они обернулись и, увидев на пороге хозяина несколько смешались и поспешно отошли в дальний угол комнаты, а Диана приветливо улыбнулась и сделал горничным знак удалиться.
     -Как ты, любимая? – спросил де Марсильяк, когда они остались одни, и нежно коснулся губами щеки жены.
     -Спасибо, дорогой, прекрасно, - ответила молодая женщина.
     -А как малыш? – поинтересовался Шарль и с любовью посмотрел на округлившийся живот супруги, который под широкими складками пеньюара был не так заметен.
     -Ты слишком торопишься, Шарль. Еще три месяца, - ответила Диана, и, взглянув в глаза мужа, продолжала, - но ты, кажется, пришел сюда не за этим. Что-то случилось?
     -Нет, ничего, - ответил де Марсильяк, стараясь сохранить беспечный тон, и не отводя взгляда.
     Однако, за эти несколько месяцев супружеской жизни, жена достаточно хорошо узнала характер своего мужа, и не сомневалось, что действительно что-то произошло.
      -Не обманывай меня, Шарль, я же вижу, что тебя что-то тревожит, - сказала молодая женщина, с легкой укоризной глядя на мужа.
      -Хорошо, - уступил де Марсильяк, - просто я не хотел тебя расстраивать.
     -А в чем дело?
     -Мне надо уехать на несколько дней.
     -Куда? – спросила Диана не столько опечаленная близкой разлукой с мужем, сколько заинтересованная.
     -В Нанси, - коротко ответил Шарль.
     -А что тебе делать в Нанси? – спросила она, потому что никогда не слышала, чтобы у мужа были какие-то дела в этом городе.
     И тут де Марсильяк рассказал жене все, что узнал о своих родителях из архива герцога. Диана слушала его с все возрастающим вниманием, и выражение ее лица с каждым словом становилось все более сочувственным.
     -Конечно же, Шарль, поезжай, - сказала она, едва сдерживая слезы, когда граф закончил рассказ. – Ты обязательно должен поехать и все выяснить. Быть может твоя матушка жива, и вы встретитесь. Это же такое счастье.
     -Спасибо, дорогая, что ты меня понимаешь, но как я оставлю тебя одну.
     -Не беспокойся обо мне.  Я могу пригласить Беатрис, и все будет превосходно.
     -Это действительно хорошая мысль. Я как-то об этом не подумал.
     -А сколько ты будешь отсутствовать? – спросила Диана.
     -Думаю, дней десять не больше.
     -Десять? – переспросила она и сокрушенно вздохнула.
     -Я понимаю, что это почти вечность, но боюсь быстрее мне не управиться.
     -Хорошо, но пообещай мне, что будешь беречь себя и не станешь рисковать понапрасну.
     -Диана, любовь моя,  я же не на войну еду. Так что мне нечего опасаться.
    -Я знаю, - ответила молодая женщина и подставила щеку для поцелуя.
     Де Марсильяк вышел, а Диана посмотрела ему вслед, и ее губы прошептали:
     -Езжай, любимый,  а я буду молиться за тебя.

Глава одиннадцатая
     На следующее утро, когда карета де Марсильяка, увлекаемая четверкой лошадей, покатила по парижским улицам, Диана вышла на балкон, желая проводить мужа, и долго махала рукой вслед удаляющемуся экипажу. Помимо Дианы еще один человек в это утро провожал карету. Этим человеком была Тереза. Но если сердце Дианы изнывало от тоски, то сердце служанки переполнялось радостью. Наконец-то произошло то, о чем она так страстно мечтала, и теперь никто и ничто не останавливало ее на пути к покоям графини.  Утро было морозное и Диана, на которой поверх платья была только тонкая накидка, вернувшись в дом, почувствовала, что замерзла. К вечеру у нее поднялась температура, а ночью начался жар, и несчастная женщина металась в постели, комкая простыни, обливаясь потом и все время отбрасывала одеяло, которым ее старательно пытались укрыть обезумившие от страха горничные. Они понимали, что если с госпожой или ребенком что-нибудь случится, то граф, вернувшись домой, сдерет с них кожу заживо и никакие мольбы о пощаде не спасут их от наказания. Горничные непрестанно прикладывали ко лбу больной холодные компрессы, но Диана резко срывала их и шевелила губами. Ей казалось, что она кричит, но в действительности же это был едва слышный шепот и горничные, склоняясь над ней, могли различить лишь одно: «Шарль! Шарль!»
     Так продолжалось несколько часов, и только глубокой ночью одна из горничных побежала за врачом. Лекарь жил неподалеку и по истечении получаса появился в спальне графини. С первого взгляда он понял, что женщина сильно простудилась.
     -Когда это началось? – спросил врач.
     -Вечером, - ответила та из горничных, на зов которой он явился.
     -Почему сразу не послали за мной?
     -Мы думали… - начала та, которая первой ступила в разговор, но лекарь резко перебил ее.
     -Думать здесь должен я, а вы заботиться о госпоже.
     Он приложил руку ко лбу Дианы, прощупал пульс, а потом приказал горничным раздеть графиню донага. Девушки, шокированные распоряжением врача, замерли в нерешительности.
     -В чем дело? – спросил лекарь, видя, что горничные колеблются.
     -Но, сударь… - попробовала возразить одна из них.
     -Делайте, что говорят, если вам дорога жизнь госпожи, - нетерпеливо прервал ее врач.
     Горничные не посмели больше возражать, и когда стащили с Дианы ночную сорочку, лекарь растер ее тело какой-то пахучей жидкостью, плотно укутал и, растворив в стакане воды какой-то порошок заставил больную выпить эту смесь. Через минуту Диана забылась сном, а врач, удовлетворенный первыми результатами, сел в изголовье кровати и  стал наблюдать, как лоб графини покрывается потом, который с каждой минутой становится все обильнее. Через час вся постель Дианы была мокрой от пота, который ручьями стекал по ней. Врач насухо вытер пациентку, закутал ее в теплую накидку, а когда горничные проворно перестелили постель, снова уложил и, дав необходимые распоряжения, ушел, сказав, что зайдет после обеда.
     Диана тихо спала, а за окном бесшумно падали крупные хлопья снега, когда в комнату вошла девушка лет двадцати в элегантном синем платье и, осторожно приблизившись к постели, с сочувствием взглянула на больную. Графиня неподвижно лежала укрытая до подбородка, лицо ее было бледнее мела, а волосы в беспорядке разбросаны по подушке. Девушка сокрушенно вздохнула и хотела присесть, но в это время Диана открыла глаза и, взглянув в склонившееся над ней лицо тихо произнесла:
     -Беатрис.
     -Да, дорогая, это я, - ответила девушка и присела на стул рядом с кроватью. – Я узнала, что ты больна и поспешила сюда, чтобы быть рядом, если тебе что-то понадобится. Можешь располагать мной.
     -Спасибо, - едва слышно отозвалась Диана. - А как ты узнала?
     -Одна из служанок мне сообщила.
     -Кто именно? – спросила молодая женщина, уже с трудом удерживая отяжелевшие веки.
     Снадобье врача еще не прекратило своего действия, и ей очень хотелось спать.
     -Ее зовут Тереза. Она, кажется, служит у вас на кухне.
     -А, Тереза, - произнесла Диана и, прикрыв глаза, уснула.
     По комнате разлилось ее ровное дыхание, Беатрис взяла в руки книгу и, сделав горничным знак удалиться, погрузилась в чтение.
     Тем временем, де Марсильяк, переночевав на каком-то постоялом дворе, к исходу второго дня прибыл в Нанси. Отсюда до поместья маркиза Жерара де Предо было совсем недалеко, и Шарль справедливо полагал, что, выехав утром, еще до полудня прибудет на место. Когда колеса кареты застучали по мостовым Нанси, он приказал кучеру остановиться у первой попавшейся гостиницы. Ночь на постоялом дворе прошла без сна, потому что в соседней комнате устроили какую-то оргию, и всю ночь слышался звон посуды, грохот опрокидываемой мебели, грубая мужская брань, и истерический женский смех, перемежающийся с таким же плачем. Де Марсильяк чувствовал себя очень усталым, а в карете выспаться не удалось, и сейчас он мечтал только об одном – забраться под одеяло и закрыть глаза.
     Пассен довольно быстро отыскал то, что требовал от него хозяин, и не прошло и получаса, как он остановил карету перед большим трехэтажным зданием, над парадной дверью которого красовалась вывеска «Привал». Он ловко спрыгнул с козел, и помог господину покинуть экипаж. Де Марсильяк обвел взглядом строение и, заметив на окнах аккуратные занавески и горшочки с геранью, решил, что здесь, возможно, останавливается более приличная публика, чем на постоялом дворе и ему не придется снова ворочаться и прятать голову под подушку. Когда он переступал порог гостиницы, то едва не падал от усталости, но, подойдя к конторке, почувствовал аппетитный запах, тянущийся из столовой, и на некоторое время позабыл о сне. Ему вдруг захотелось отведать кушанье местного повара, и он, отправив кучера в отведенный ему номер, вошел в просторную и ярко освещенную комнату, служившую столовой. Народу было немного, и Шарль, присев, за свободный столик, заказал молоденькой официантке, которая возникла перед ним как по мановению волшебной палочки, самый роскошный ужин, который только могли здесь приготовить, и бутылку лучшего вина. Девушка, которая все время не переставала улыбаться, показывая прекрасные зубки, понимающе кивнула и умчалась выполнять заказ, а Шарль огляделся более внимательно. В самом дальнем углу расположилась семья – высокий дородный мужчина лет сорока, маленькая хрупкая женщина и двое мальчиков однолеток прекрасных как херувимы. Чуть поодаль от них сидели ремесленники и о чем-то приглушенно переговаривались, а по соседству с де Марсильяком сидел хорошо одетый мужчина лет пятидесяти и молча пил уже не первую бутылку вина. Шарль закончил осмотр как раз к тому времени, когда официантка разложила перед ним блюда с закусками и поставила бутылку вина. Де Марсильяк одобрительно кивнул, и с аппетитом принялся за еду, запивая пищу большими глотками вина. Если бы Шарль во время еды повернул голову, то заметил бы, что его сосед смотрит на него весьма заинтересовано. Но интерес этот был вызван не манерой поведения молодого человека, а чем-то другим, что, видимо, и самому смотрящему было не совсем понятно. Ему казалось, что он уже где-то с ним встречался, хотя был абсолютно уверен, что видит его впервые. Де Марсильяк, не замечая обращенного на него взгляда, закончил ужин, допил вино и в сладостной истоме откинулся на спинку скамьи. Он чувствовал, как отяжелел его желудок, но сейчас это не доставляло ему неудобств. Он никуда не спешил и решил провести здесь еще немного времени. Шарль заказал еще бутылку вина и, прикрыв глаза, с удовольствием потягивал терпкий напиток, когда вдруг услышал голос:
     -Путешествуете?
      От неожиданности он едва не поперхнулся и, открыв глаза, повернул голову.
     -Я, кажется, напугал вас? – сказал его сосед.
     -Нет, все в порядке. Вы что-то спросили?
     -Я спросил: «Путешествуете?»
     -Да, в некотором роде. Вообще-то я еду в гости.
     -В гости это хорошо. Это очень приятно, кода тебя встречают с улыбкой, отводят лучшие комнаты, а вечером у камина делятся новостями или вспоминают приятные моменты прошедших лет. Да, это хорошо.
     -Все это так, - подтвердил Шарль, - но думаю, меня не особенно ждут.
     Он видел этого человека впервые и понимал, что не следует быть столь откровенным с незнакомцем, но что-то в его ночном собеседнике располагало к себе, и де Марсильяк ничего не скрывал, будучи уверенным, что ему нечего опасаться с его стороны.
      -Тогда это очень плохо.
     -Согласен, - вздохнул Шарль, - но у меня нет иного выхода.
     -Куда же вы едете? – спросил хорошо одетый мужчина и залпом осушил бокал.
     -В поместье маркиза де Предо, - честно признался Шарль и заметил, как изменилось лицо его собеседника.
     Мертвенная бледность покрыла его лицо, глаза недобро сверкнули, и он с такой силой сжал бокал, что тот лопнул в его крепкой ладони. Из изрезанных пальцев заструилась кровь, но он, казалось, этого даже не заметил и продолжал смотреть на Шарля остановившимся взглядом. От этого неподвижного и пронизывающего взора де Марсильку стало несколько не по себе, и он опустил глаза.
     -Де Предо? – переспросил незнакомец, произнося эти пять букв сквозь плотно сжатые зубы, и почти не двигая губами, как будто услышал не название поместья, а что-то страшное.
     Шарль поднял глаза и почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Мужчина все так же смотрел на него.
    -Вы едете в поместье маркиза де Предо? – еще раз спросил он, несколько овладев собой и туго перетянув израненные пальцы платком, пересел  за стол де Марсильяка.
     -Да, а что в этом плохого? – попытался удивиться граф, но на самом деле ему не терпелось продолжить этот внезапно возникший разговор.
     Он был почти уверен, что сидящий перед ним мужчина кое-что знает о судьбе его матери, и де Марсильяк не мог просто так с ним расстаться.
     -Может быть, это и не плохо, но если вы не самоубийца, то вам лучше вернуться обратно и навсегда позабыть сюда дорогу. Послушайте моего совета. Вы мне почему-то симпатичны, я не желаю вам зла и поэтому прошу вернуться.
     -Спасибо за совет, но обстоятельства складываются таким образом, что мне необходимо быть там!
     -Тогда я могу вам только посочувствовать. Дело в том, что много лет назад я имел несчастье познакомиться с этим извергом, который, потакая собственным капризам готов был погубить собственную дочь.
     -Ее звали Изольда? – невольно вырвалось у де Марсильяка. – Она жива?
     -Откуда вам известно это имя? – спросил незнакомец, перегибаясь через стол и его лицо, которое постепенно приняло нормальный цвет, снова побелело.
     -Это моя мать! – воскликнул Шарль, вскакивая из-за стола.
     После слов де Марсильяка наступила минутная тишина, а потом мужчина, как подкошенный, рухнул на скамью и посмотрел на молодого человека взглядом, в котором без труда читался страх. Шарль остался стоять. Опершись кулаками о край стола, он тяжело дышал и не сводил с собеседника немигающего взгляда.
     -Шарль?! – произнес мужчина, вкладывая в это короткое имя всю степень недоумения и недоверия, на которое только был способен. – Мальчик мой! Ты жив? Наконец-то я встретил тебя. Ты не представляешь, как я мечтал об этом. Ты не узнаешь меня? – продолжал он, ловя недоуменный взгляд молодого человека. – Это и не удивительно, ведь мы расстались, когда тебе не было и года. Я Филипп де Марсильяк, твой отец.
     -Отец? – прошептал Шарль, ошеломленный признанием ночного собеседника. – Но как это возможно?
     -Да, Шарль, это я. Какое счастье.
     -А что моя мать? Она жива? Где она? – спрашивал де Марсильяк, который вдруг сразу поверил, что сидящий перед ним человек его родной отец.
     Молодому графу даже не пришло в голову, что это может быть ловко расставленная ловушка его врагов, которые могли проследить за ним и устроить засаду. Если бы Шарль был более умудрен жизненным опытом, то, конечно, прежде всего, подумал бы о возможной западне, но желание встретить родителей, которых он даже не помнил, было сильнее дум о безопасности, и сейчас он действовал не умом, а сердцем. После самоубийства Габриэля и женитьбы на Диане, он совершенно позабыл о де Ля Конте, и думал, что у него больше нет врагов, хотя сам барон ни на минуту не забывал о де Марсильяке. Он все время придумывал какие-нибудь планы, чтобы избавиться от ненавистного ему человека, но все они были один неосуществимее другого. Однако если бы де Ля Конт придумал нечто подобное, произошедшему в гостинице «Привал», то Шарлю не было бы спасения. Но, к счастью, такая мысль не пришла барону в голову, и в столовой действительно сидел Филипп де Марсильяк.
     -Да, слава богу, с ней все в порядке.
     -Где она? Я хочу ее видеть!
     -Я понимаю тебя, Шарль, и я тоже хотел бы вашей встречи, но подумай, что может с ней произойти. Ведь она считает тебя безвозвратно утерянным, оплакивает до сих пор, и если ты явишься так вдруг, она может не выдержать, и если не умрет, то, наверняка, лишится рассудка.
     -Я хочу видеть свою мать! – воскликнул Шарль, и с такой силой ударил по столу, что вся посуда, стоявшая на нем, пугливо зазвенела. – Где она?
     -Она сейчас живет в Тулузе. Я как раз отправляюсь туда, а ты повремени и езжай следом, тогда у меня будет время подготовить ее.
     -А почему она живет в Тулузе? – спросил Шарль, который, получив координаты нахождения матери, немного успокоился
     -Ее родители отреклись от нее и выгнали из дома. Они не знали о твоем рождении, но однажды из Англии пришло письмо от их родственницы, выяснилось, что она никогда у нее не была, и все открылось. Изольда на коленях вымаливала у родителей прощения, но они оттолкнули ее, лишили наследства и выбросили на улицу.
     -Они не могли так поступить с родной дочерью, - произнес Шарль, дрожа от волнения смешанного с негодованием.
     -Могли, - заверил его отец, - эти люди могли все.
     -А что было дальше? – нетерпеливо спросил Шарль.
     -Точно не знаю. Изольда никогда не рассказывала, но через четыре года она вдруг появилась в Англии. Ты к тому времени уже жил  у своего дяди, а я не сразу узнал любимую, настолько сильно она изменилась. К тому времени я, живя на островах, сумел сколотить некоторое состояние и мы с Изольдой, вернувшись во Францию, обосновались в Тулузе, где нас никто не знал, да и от ее родных подальше.
      -Если вы живете в  Тулузе, то, что делаете здесь?
     -Я ездил к маркизу де Предо, чтобы постараться уговорить его простить дочь и принять ее под родительский кров, но он даже видеть меня не захотел и велел не пускать в дом. Так что я снова возвращаюсь, ничего не добившись.
     -Вы ездите туда уже не в первый раз?
     -Я езжу туда регулярно, но все безрезультатно.
     -Господи, я убью его, - процедил Шарль сквозь зубы, с яростью сжимая кулаки.
     -Нет, Шарль, ты этого не сделаешь. Хотя в них нет ничего человеческого, но это все-таки твои родственники и довольно близкие. Прости их и пусть Бог решает, как с ними поступить. Господь справедлив и воздаст каждому по заслугам. А теперь давай подумаем, как нам подготовить Изольду к встрече с тобой.
     Отец и сын всю ночь просидели за столом. Наутро Филипп де Марсильяк отправился в Тулузу, а Шарль проведя в Нанси еще два дня, двинулся следом.
     От Нанси до Тулузы шесть дней пути и все это время, пока карета мчала де Марсильяка на встречу с матерью, он, не переставая думал о том мальчике, который родился у его отца спустя два года после появления на свет самого Шарля. Филипп де Марсильяк ни словом не обмолвился о судьбе этого младенца и Шарль мог строить только предположения, однако, предчувствие беды, которое зашевелилось в нем при первом упоминании о внебрачном сыне графа, снова дало о себе знать и теперь уже более ощутимо.
     Еще в Нанси Шарль узнал точный адрес родителей, а, прибыв в Тулузу, он остановился в гостинице и сразу же написал отцу, как и было условленно. Филипп де Марсильяк должен был сообщить ему, когда можно будет явиться к матери, не опасаясь того, что свидание с сыном окажется для нее слишком сильным потрясением. Ответ старого графа не заставил себя ждать и на утро третьего дня своего пребывания в Тулузе, Шарль отправился на свидание с матерью. В течение двух дней, которые ему пришлось провести в бездействии, он часами гулял по улицам города и не раз проходил мимо того дома, в котором, по словам Филиппа, жила Изольда. Всякий раз, когда Шарль проходил рядом, его тянуло подойти к двери и постучать, но он заставлял себя пройти мимо, чтобы через несколько минут снова вернуться. Ему хотелось заглянуть в окна, но ставни первого этажа были плотно закрыты, а что творится во втором и третьем, оставалось для Шарля загадкой. Порой ему казалось, что Филипп де Марсильяк назвал первый, пришедший на ум адрес, никакой Изольды здесь никогда не было и вообще этот ночной собеседник не его отец. Эта мысль вызывала на лице Шарля мученическую гримасу, и он гнал ее от себя, стараясь думать об обратном. Возвращался он в гостиницу далеко затемно и сразу ложился, пытаясь уснуть, чтобы ночь с ее безысходностью как можно скорее минула, и наступил новый день, а вместе с ним, и новые надежды. И вот, наконец, он снова подошел к дому перед которым уже столько раз проходил, но, прежде чем постучать, приложил ладонь к левой стороне груди, стараясь унять, бешено колотившееся сердце. Когда сердцебиение немного улеглось, Шарль сделал глубокий вдох и постучал. На стук дверь сразу открылась и лакеи, без лишних вопросов, проводили его на второй этаж и ввели в просторную и светлую комнату, которая по своему убранству напоминала гостиную. Но это была гостиная не для пышного приема, а для узкого круга лиц. Обычно в таких комнатах у камина собиралась вся семья и коротала вечер или за карточной игрой, или за непринужденной беседой. Шарль переступил порог, дверь за ним бесшумно закрылась и он, взглянув перед собой, увидел женщину лет сорока, в которой скорее угадал, чем узнал свою мать. Она сидела в кресле, неподалеку от камина, а рядом стоял Филипп де Марсильяк, положа унизанную перстнями руку, на спинку.
     -Это он? – спросила Изольда, повернув голову к мужу, и голос ее заметно задрожал.
     -Да, дорогая.
     -Как он красив. Правда, дорогой? – обратилась она к супругу.      
     -И есть в кого, любимая.
     Женщина не стала уточнять, что имел в виду Филипп де Марсильяк, потому что взглянув на вошедшего молодого человека, увидела в нем себя как в зеркале, но только на двадцать лет моложе, в мужском костюме и с аккуратными усиками и бородкой, которая удачно обрамляла это красивое лицо.
     После этих нескольких фраз произнесенных полушепотом, наступило молчание. Женщина, с нескрываемым интересом рассматривала гостя, а Шарль, не зная, как себя вести, перебирал пальцами эфес придворной шпаги, висевшей на богатой перевязи. Но вот женщина встала и направилась к вошедшему. Шарль оставил свое занятие, и тоже сделала два шага вперед. Изольда остановилась, еще раз внимательно посмотрела на него, и с криком:
     -Сынок! – бросилась вперед, прильнула к его груди, и де Марсильяк почувствовал на себе ее судорожные объятия.
     Мать долго плакала, орошая грудь сына слезами радости, а отец молча наблюдал за этой сценой, и по его щеке катилась скупая мужская слеза. Наконец, Изольда немного успокоилась, увлекла Шарля в глубину комнаты, и, усадив рядом с собой, попросила рассказать о том, как он жил все эти годы. Шарль не счел нужным что-либо скрывать, и поведал обо всем, что помнил. Оба родителя слушали с большим вниманием, и, в зависимости от того, о чем говорил молодой человек, их лица либо омрачались, либо светлели. Когда Шарль упомянул о кончине герцога, из груди старого графа вырвался вздох сожаления. Де Марсильяк продолжал говорить, и когда рассказал о своей женитьбе и о скором рождении ребенка, женщина прижала руки к груди, а на глаза навернулись слезы умиления.
     -Ты слышишь, Филипп, - обратилась Изольда к мужу, который воспринял известие о скором рождении внука с довольной улыбкой, - наш мальчик готовиться стать отцом.
     -Не такой уж он и мальчик, дорогая, - произнес старый граф, все также улыбаясь. – Вполне взрослый мужчина и я горжусь им.
     Они проговорили весь день, и ни отец, ни мать не желали даже слышать о возвращении сына в гостиницу. Шарлю и самому не хотелось расставаться с родителями, и поэтому в гостиницу был послан слуга, чтобы привести кучера и экипаж.
     Де Марсильяк прожил в Тулузе неделю, и каждый день уговаривал родителей переехать в Париж, где бы они могли видеться каждый день. Однако, Филипп и Изольда все время говорили «нет», ничем не мотивируя свой отказ. Когда Шарль понял, что все уговоры бессмысленны, то засобирался в обратный путь. Он обещал жене отсутствовать только десять дней, а прошло уже три недели.
     Диана, благодаря стараниям доктора и заботливому ухаживанию Беатрисс, которая ни на минуту не отходила от ее кровати, быстро поправлялась, но в последние дни ею овладело чувство тревожного беспокойства, которое передалось и ребенку. Малыш, ощущая волнение матери, все чаще и чаще бил ее ножкой. Диана, поглаживала живот, прося ребенка успокоиться, а сама не отходила от окна. Прошло уже двадцать дней после отъезда мужа, а он все не появлялся, и порой страшные мысли посещали молодую женщину.
     Тереза, которая, как и предполагала, смогла стать доверенным лицом графини, каждый день бегала на дорогу, ведущую в Нанси, в надежде увидеть возвращающуюся карету, но всякий раз приходила ни с чем. Слуги, для которых де Марсильяк был не только хозяином, но и защитником от несправедливости и унижений, тоже впали в уныние. Даже кухарка перестала ворчать и  старалась не греметь своими кастрюлями. Она уже не посещала винный погреб и поклялась, что больше никогда не притронется к спиртному, лишь бы только хозяин вернулся живым и здоровым. Диана снова готова была слечь, но вот однажды у ворот остановилась столь ожидаемая карета, и по аллее зашагал сам де Марсильяк. Со слуг в одно мгновение спало оцепенение. Все пришло в движение, а Диана поспешила в свой будуар, чтобы под румянами скрыть бледность, которая последнее время безраздельно господствовала на ее лице.
     -Где графиня? – спросил Шарль у камердинера, сбрасывая ему на руки плащ и шляпу.
     -В своих комнатах, господин граф, - ответил старик.
     Де Марсильяк, сопровождаемый поклонами слуг, осчастливленных благополучным возвращением хозяина, быстро прошел по коридорам и вошел в комнату Дианы. К своему немалому удивлению, он заметил там Терезу, которая при появлении графа, подобно пташке, выпорхнула за дверь, и о чем-то защебетала с горничными, подругой которых успела стать.
     -Диана! – воскликнул Шарль, падая к ногам жены и целуя руки, которые она протянула со счастливой улыбкой.
     -Как долго же тебя не было, Шарль. Я ужасно волновалась.
     -Прости, любимая, но я никак не мог вернуться раньше, - попытался оправдаться Марсильяк и рассказал жене все, начиная со случайной встречи в гостинице.
     -Значит, ты нашел не только мать, но и отца? – спросила она, внимательно выслушав рассказ мужа и ни разу его не перебив.
     -Да, - ответил Шарль, - и я счастлив.
     -Я тоже очень рада, - сказала Диана.
     -Хватит обо мне, - де Марсильяк поднялся с колен и сел рядом с женой. – Лучше расскажи как здесь.
     -Все хорошо, дорогой,  а с твоим возвращением будет еще лучше.
     -А что здесь делает Тереза?
     -Она теперь служит у меня.
     -Почему? – спросил Шарль, и Диана почувствовала в его вопросе неудовольствие. – Она, кажется, была принята на кухню, чтобы ходить за покупками? Так почему же она оказалась в числе твоих горничных?
     -Не сердись, любимый. Эта девушка оказала мне услугу и я, переведя ее в горничные, хотела отплатить ей за доброту.
     -Какую услугу она тебе оказала? Что она сделала такого, чего не могли сделать другие?
     Шарль старался говорить спокойно, чтобы не нагрубить жене, но он инстинктивно не доверял Терезе, и ему не понравилось, что она оказалась в окружении его жены.
     -Это не важно, Шарль, - ответила Диана, стараясь перевести разговор на другую тему. Она не хотела рассказывать мужу о своей болезни и попыталась уйти в сторону, но Шарль был настроен по-другому.
     -Да нет, дорогая, напротив. Это очень важно.
     Молодая женщина вздохнула, сожалея, что неприятного объяснения не избежать и сказала:
     -После твоего отъезда я слегка занемогла и Тереза готовила мне всяческие отвары, которые прописал врач.
     -Что-то серьезное? – спросил де Марсильяк, бледнея от волнения.
     -Да нет, легкая простуда.
     -Диана, ты должна беречься. Подумай о ребенке.
     -Я только о нем и думаю. Не волнуйся, с ним все в порядке.
     -Хорошо бы так, - сказал Шарль и спросил. – А Беатрис заходила?
     -Она бывала почти каждый день, и мы с ней очень мило проводили время.
     -А Эрвера не было?
     -Нет, но несколько дней назад тебя спрашивал один человек.
     -Кто именно? – насторожился Шарль.
     -Я его не знаю, но судя по выговору – англичанин.
     -Юноша лет восемнадцати, - предположил де Марсильяк.
     -Да, а ты его знаешь?
     -Боюсь, что так.
     -Чего же ты боишься? – удивилась Диана.
     -Если мое предположение верно, то это мой сводный брат. Что он сказал?
     -Сказал, что зайдет через неделю, но откуда у тебя взялся брат?
     -Внебрачный сын моего родителя. Ладно, хватит об этом. Подождем и все выясним.
     Шарль еще немного посидел с женой, объясняя ей, что ему не нравится, когда без его ведома слуг переводят с одного места на другое, а потом отправился в свой кабинет. Он плотно запер за собой дверь и опустился в кресло. Если бы ему пришло в голову вернуться к двери и отворить ее, то он бы застал на пороге Терезу, которая, прильнув ухом к замочной скважине, затаила дыхание и обратилась в слух. Но де Марсильяк не думал, что за ним кто-то следит. Его мысли занимал внезапно появившийся англичанин и Шарль был уверен, что этот визит не сулит ничего хорошего. Сейчас он не знал, что очень скоро убедится в ошибочности своих умозаключений.

Глава двенадцатая
     Де Марсильяк ждал истечения недельного срока, по окончании которого должен был явиться человек с английским выговором, с нетерпением. Шарлю эта встреча была заранее неприятна, но все же он к ней стремился, чтобы понять намерения молодого англичанина и выяснить с какой целью он прибыл во Францию, почему разыскал его, а не отправился в Тулузу, к отцу. Шарль не сомневался, что это его сводный брат и не хотел верить в то, что он не знает, где находится Филипп де Марсильяк. Хотя с другой стороны он тоже потерял отца в младенчестве и мог о нем ничего не знать, но если это так, то откуда ему известно об их родстве. Де Марсильяк был больше чем уверен, что англичанин обо все достаточно хорошо осведомлен, а иначе, зачем ему стучаться в незнакомый дом, спрашивать хозяина и обещать зайти через неделю. У Шарля накопилось к незнакомцу масса вопросов, и он ждал его визита, но ни через неделю, ни через две, ни через месяц англичанин не появился.
     Между тем приближалось время рождения ребенка и Шарль, всего себя посвятил заботам о жене. Тереза, которая за это время сумела подчинить себе остальных горничных, тоже неотлучно находилась рядом с хозяйкой и отлучалась только для того, чтобы отдать то или иное распоряжение. Шарль никогда не думал, что горничные примут чужачку, и уж никак не предполагал, что станут ей подчиняться. А Тереза, захватив главенствующее положение, не собиралась его отпускать и делала все для того, чтобы никто из девушек даже не помышлял о ее смещении. Она уже выведала у Дианы все о родителях де Марсильяка и передала эти сведения де Ля Конту через Виктора, который ничего не подозревая, послушно носил письма шпионки в дом барона. Терезе удалось влюбить в себя графиню и та, в непринужденных беседах рассказывала ей все, что происходит между ней и мужем. Единственным, кто мог помешать шпионке, был сам хозяин. Но Тереза была уверена, что он смирился с ее присутствием в спальне жены и если не выгнал сразу, то накануне родов, тем более, этого не сделает, а когда Диана благополучно разрешится от бремени, она сможет заняться кабинетом де Марсильяка, а в случае опасности незаметно исчезнет. Барон, который, получая сообщения Терезы, был вне себя от счастья, гарантировал ей свою защиту, так что она могла не опасаться преследований де Марсильяка. Правда, она не знала, что де Ля Конт может с легкостью нарушить данное слово, потому что не знал что такое «честь» и в угоду собственным интересам мог совершенно спокойно от нее отвернуться. Тереза считала барона кристально честным человеком и поэтому чувствовала себя в полной безопасности. Де Ля Конт обещал ей, что в случае необходимости отдаст ее под покровительство своего кузена священника и тогда уж никто не сможет причинить ей зла.
     За несколько дней до родов в Париж приехала мать Дианы, и Шарль не сомневаясь, что ее присутствие будет более полезным, чем его суетливые хлопоты стал реже бывать у жены. Теперь он часто бывал у д’Аламбера, который готовился к свадьбе назначенной через два месяца.  Конечно, ее можно было отпраздновать и раньше, но Беатрис ждала возвращения матери из путешествия по Италии и не хотела идти под венец без ее благословения. Друзья проводили время в беседах о литературе или музыке, в которой Эрвер разбирался гораздо лучше друга и де Марсильяк возвращался домой в приподнятом настроении. Так прошло еще несколько дней и однажды он написал письмо в Тулузу, прося родителей приехать, чтобы разделить с ним радость связанную с рождением ребенка. Де Марсильяк не сомневался в преданности слуг и поэтому был менее осмотрителен, чем его дядя. Он отослал Виктора к дилижансу, а сам отправился к жене, оставив черновик на столе. Когда граф вошел в спальню Дианы, Тереза под благовидным предлогом выскользнула и поспешила в кабинет хозяина, и какого же было ее ликование, когда она увидела на столе исписанный листок. Она быстро пробежала содержимое глазами, а потом спрятала за корсет, и уже к вечеру де Ля Конт перечитывал послание де Марсильяка. В его голове созрел зловещий план, и он с удовольствием потирал руки, предчувствуя удачу. Замысел барона казался ему безупречным, и он был уверен, что Марсильяк попадет в ловушку, из которой ему уже не выбраться.
     Почтовый дилижанс находился еще на пути в Тулузу, когда в дом де Ля Конта вошел Исаак, которого барон срочно вызвал из Амьена. Аббат приехал утром, а вечером де Марсильяк взял на руки своего первенца. Диана родила и теперь немного усталая, но счастливая наблюдала с каким благоговением и обожанием ее муж смотрит на сына. Мать Дианы тоже находилась рядом и с умилением смотрела на крохотное живое существо, которое мирно посапывало завернутое в батистовые простыни, отороченные прованскими кружевами. Малыш родился прекрасным майским вечером и сквозь растворенное окно в комнату вливался дурманящий запах цветущей сирени и акации.
     -Как думаете назвать малыша? – спросила Мадлен.
     -Рене, - предложил де Марсильяк и взглянул на жену, ожидая поддержки.
     Диана в знак согласия опустила веки.
     -Хорошее имя, - согласилась Мадлен и, приняв ребенка с рук отца, передала малыша матери.
     Пока де Марсильяк как помешанный ходил по коридору, прислушиваясь к стонам жены доносившимся из-за дверей ее спальни, а потом любовался сыном, де Ля Конт рассказал брату о том, что он придумал. Барон рассчитывал на горячее одобрение, но священник был настроен совсем иначе.
     -Это, конечно, не плохо придумано, - сказал Исаак, - написать письмо якобы от отца и попросить явиться по означенному адресу, но только не в нашем случае.
     -Почему? – удивился де Ля Конт.
     -Де Марсильяк не настолько глуп, чтобы попасться на такую дешевку.
     -Он глупее, чем ты думаешь, Исаак. К тому же у него вот-вот родится ребенок, а в таком состоянии все глупеют. Не сомневайся, все будет хорошо.
     -Не знаю, не знаю – протянул священник. – Я бы не стал рисковать и подождал более удобного случая.
     -Более удобного случая может не представиться. Надо действовать немедля. Упустим момент, и он снова ускользнет.
     -Хорошо, - уступил аббат, - чего ты хочешь от меня?
     -Хочу, чтобы ты написал письмо, а остальное - моя забота.
     -Что ж, попробуем, - согласился Исаак, и, обмакнув перо в чернильницу, склонился над бумагой.
     Барон расположился подле и внимательно следил, как священник старательно выводит буквы, стараясь делать их более округлыми, чтобы они походили на написанные женщиной. Помимо почерка Исаак следил и за стилем, думая о том, как мать могла написать сыну. Письмо получилось не сразу, и только через несколько часов священник устало разогнул спину и удовлетворенно взглянул на свое творение, которое лежало среди десятка исписанных и скомканных страниц.
     -Ну, вот, наверное, и все, - сказал Исаак, протягивая чистовик кузену.
     -Почему оно написано от лица матери?
     -Так легче поверить и потом он наверняка не знает ее почерка.
     -А почерк отца он, по-твоему, знает?
     -Не думаю, но все-таки письмо матери более располагает.
     -А как же быть с письмом отца?
     -Это несколько позже. Подождем несколько дней.
     Братья готовили де Марсильяку ловушку, а сам Шарль находился на вершине блаженства. Он часами ходил по спальне жены, качая ребенка на руках, или наблюдал за тем, как малыш, ухватившись ручонкой за грудь матери, с жадностью поглощал молоко. Когда Рене спал, муж с женой негромко беседовали, строя планы на будущее, которое представлялось им безоблачным, боясь неосторожным словом или жестом потревожить сон младенца. Мадлен тоже не могла налюбоваться на своего внука. Она брала его на руки и пела колыбельные, которых знала великое множество. Малыш смотрел на свою бабушку широко раскрытыми глазами такими же синими как у матери, но очень скоро песня убаюкивала его, веки смежались, и он погружался в глубокий здоровый сон. Так прошло несколько дней, и вот однажды нарочный доставил письмо для де Марсильяка. Шарль, который ждал этого, лихорадочно вскрыл конверт и с жадностью пробежал содержимое глазами. Он не разгадал подлога, потому что не знал, да и не мог знать, что дилижанс, следовавший в Тулузу, подвергся нападению, и его письмо в числе многих других не дошло до адресата.  Шарль поцеловал страницы и поспешил к жене, чтобы поделиться новостями.
     -От кого письмо? – спросила Диана, заметив в руке мужа исписанный листок.
     -От матери и она пишет, что отец на днях пребывает в Париж.
     -Он, конечно, остановится у нас, - с уверенностью сказала Диана.
     -Надеюсь, хотя, может быть, он предпочтет жить отдельно.
     -Но, во  всяком случае, он придет посмотреть на внука?
     -Это, вне всякого сомнения.
     Для Шарля потянулись дни томительного ожидания. Он по несколько раз в день выглядывал в окно, надеясь заметить гонца, но, не увидав ничего кроме мирно гуляющих парижан, возвращался в комнаты, но через час снова подходил к окну.
     Прошло еще четыре дня, и Шарль получил очередное письмо, то самое, которое ждал с таким нетерпением. Он был настолько взволнован, что даже не подумал сличить почерк, и, быстро простившись с женой, поспешил по указанному адресу. Дом, в который приглашали де Марсильяка, находился всего в двух кварталах от его особняка, и молодой человек отправился пешком, не желая пользоваться экипажем. Он шел широким шагом, наслаждаясь теплом дня и предвкушая столь желанную встречу. Дом, к которому он подошел, стоял в глухом переулке и встретил его унынием. Шарль окинул взглядом серое трехэтажное здание, и удивился, что Филипп де Марсильяк выбрал для остановки столь мрачное место. Но сейчас он не стал мучить себя всевозможными догадками, и, быстро поднявшись по обшарпанным ступеням некогда великолепной лестницы, постучал. Казалось, его ждали, потому что дверь открылась сразу, и Шарль вошел. Он оказался в полумраке, который рассеивал свет нескольких свечей. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел широкую лестницу, ведущую на второй этаж. Шарль непроизвольно положил правую руку на эфес и осторожно двинулся вперед. Он поднялся до половины, как вдруг услышал голос:
     -Доброе утро, господин граф.
     Шарль резко обернулся. Внизу стоял де Ля Конт в сопровождении пяти вооруженных людей.
     -Пришли повидаться с отцом? Его здесь нет, но я устрою вам свидание с сатаной, - продолжал барон с кровожадной улыбкой.
     «Засада!» - промчалось в мозгу Шарля. Он понял, что угодил в ловушку.
     Положение его было не из завидных, но он надеялся на чудо и бегло оглядевшись по сторонам, бросился наверх.
     -Убейте его! – скомандовал де Ля Конт своим подручным и они, обнажив шпаги, бросились вверх по лестнице.
     Де Марсильяк в два прыжка добрался до площадки второго этажа и оглянулся. Преследователи настигали. Времени на раздумье не было и он, схватив тяжелый дубовый стул, запустил им в головорезов. Стул угодил одному убийце в голову и тот с раскроенным черепом рухнул на ступени, а другой споткнулся и, взвыв от боли, покатился вниз. Головорезы на мгновение остановились, а де Марсильяк обнажил шпагу и приготовился к бою.
     -Убейте его! – заорал де Ля Конт, что было мочи, и Шарль услышал топот не менее двух десятков ног, доносящийся сверху.
     Оставив всякую мысль о спасении, и понимая, что помощи ждать неоткуда, он схватил стоявший на перилах тяжелый бронзовый подсвечник и бросился вниз, намереваясь убить барона. Трое головорезов, оставшихся на лестнице, увидев мчавшегося на них человека со шпагой в одной руке и подсвечником в другой, испуганно отшатнулись, и Шарль промчался мимо. Де Ля Конт, видя все это, побледнел от страха, и бросился по коридору, ища спасения. Де Марсильяк хотел пуститься в погоню, но услышал позади топот. Он оглянулся. Трое головорезов преследовали его, а на лестнице появилось еще с десяток. Шарль с досады, что было сил, запустил подсвечником вслед де Ля Конту, и барон, получив удар в спину, упал. Де Марсильяк радостно воскликнул, думая, что разделался с врагом, и ринулся вперед. Его клинок с быстротой молнии мелькал в воздухе, и вскоре один из нападавших упал с рассеченным горлом. Шарль снова пробился через заслон и бросился по коридору. Он бежал, стараясь найти хоть какое-нибудь убежище, а за ним гналось с полтора десятка кровожадных и безжалостных убийц.
     Барон же, получив удар в спину и на секунду потеряв сознание, пришел в себя. Он ползком добрался до одной из комнат и заперся там, дрожа от страха.
     Де Марсильяк тем временем добежал до конца и от отчаяния толкнул дверь, перед которой оказался. Дверь распахнулась, Шарль вбежал во внутрь, быстро ее захлопнул и задвинул тяжелые засовы. Он даже не успел оглядеться, а снаружи уже с силой стучали кулаки. Шарль взглянул на дверь и, поняв, что она продержится еще минут пять-шесть, поспешил к окну. Он распахнул тяжелые ставни, наполнив комнату светом, но путь к спасению был прегражден толстой решеткой. И граф, трезво оценивая свои силы, знал, что с такой преградой ему не справиться. Он оказался в западне, из которой не было выхода, и, чтобы хоть как-то продлить свое существование, забаррикадировал дверь, которая уже начала трещать, шкафом, взял стул и приготовился к смертельной схватке. Он был уверен, что де Ля Конт мертв, и эта мысль придавала ему силы.
     Прошло еще несколько минут, но вот засовы не выдержали, дверь слетела с петель, и нападавшие гурьбой ввалились в комнату. Однако дорогу им преградил опрокинутый де Марсильяком шкаф, и первые, споткнувшись об него, упали, а те, кто шел следом, попадали, наткнувшись на передних. Для Шарля это была удача, которую он не мог упустить. Он на время оставил стул и кинулся вперед. Головорезы поспешно поднимались на ноги, но прежде, чем де Марсильяку снова пришлось отступить, его шпага заставила троих лежать вечно. Шарль снова вооружился предметом обстановки, и когда убийцы, наконец, преодолели преграду в виде шкафа, крепкий стул разлетелся в щепки о голову того, кто оказался ближе остальных. Нападавшие, видимо, не ожидали такого яростного сопротивления. Им казалось, что человек, попавший в ловушку, должен униженно просить пощады, а на самом деле все складывалось совершенно иначе. Они уже потеряли нескольких своих товарищей, а противник не получил и царапины. Но они не собирались выпускать жертву, и хотели до конца исполнить порученную им работу, за которую уже хорошо получили и собирались получить еще столько же. Теперь у де Марсильяка оставалась только шпага, и он стоял, приготовившись к бою, один против десятерых. Шарль знал, что ему не выжить, и он надеялся, что прежде, чем остановится его сердце, ему удастся остановить и несколько других сердец. Прошла минута, и вот от потолка комнаты отразились воинственные возгласы, и звон скрестившейся стали. Де Марсильяк виртуозно владел шпагой, но силы были слишком не равны и, когда один из нападавших упал с пронзенным сердцем, на белоснежном камзоле графа выступило несколько бурых пятнышек. Убийцы то и дело доставали его и, хотя это были только царапины, но каждая из них вызывала потерю крови и силы Шарля убывали.
     В то время пока де Марсильяк вел неравный бой, перед его домом остановилась легкая открытая коляска и из нее вышел юноша лет восемнадцати. Проходя по аллее, ведущей к дому, он увидел человека, который возился около кареты. Гость подошел.
     -Как тебя зовут? – спросил он с сильным английским акцентом.
     -Пассен, - ответил кучер, отвлекаясь от своего занятия и выпрямляясь во весь свой невысокий рост.
     -А твой хозяин дома?
     -У вас к нему дело? – поинтересовался кучер.
     -Да, и очень важное.
     -Тогда вам придется подождать. Господин граф отправился на встречу с отцом. 
     -Отцом? – с недоверием переспросил гость.
     -Да, с отцом! – подтвердил кучер.
     -Но его отец сейчас в Тулузе. Я только что оттуда!
     -О, Боже, - прошептал кучер и побледнел, предчувствуя беду.
     -Ты знаешь, где назначена встреча? – спросил англичанин, который полностью разделял опасения слуги.
     -Да. Конечно, знаю.
     -Едем! – скомандовал гость, и оба поспешили к коляске. – Давно он ушел? – спросил англичанин по дороге.
     -Около получаса или чуть более.
     -Надеюсь, что мы успеем.
     Не прошло и пяти минут, как коляска остановилась в глухом переулке перед мрачным трехэтажным домом.
     -Спеши за помощью! – сказал англичанин, спрыгивая на землю.
     -А вы, сударь? – спросил кучер.
     -А я пока останусь здесь. Поспеши!
     Пассен хлестнул лошадей, а англичанин бросился к дому.
     Этим англичанином был сводный брат Шарля Артур. Он всю жизнь прожил в Англии и только недавно прибыл во Францию, когда из писем отца узнал о существовании старшего брата. Артур ворвался в дом, двери которого оказались не запертыми, и сразу услышал шум схватки. Кровь бросилась ему в голову и он, обнажив шпагу, бросился на выручку. Когда он вбежал в комнату, которая стала ареной кровавой бойни, то увидел несколько распростертых на полу трупов, а у стены израненного человека, который яростно защищался против шестерых.
     -Я здесь, Шарль! – закричал Артур. – Держись!
     Нападавшие обернулись и трое бросились на нежданного защитника. Англичанин вступил в бой, а де Марсильяк, который уже едва держался на ногах, собрал последние силы, чтобы продержаться еще немного. Его тело было исколото и изрезано, глаза застилал кровавый туман, и он почти наугад наносил удары, которые становились все слабее.
     Те, кто бросился на Артура, встретили активное сопротивление, и через несколько секунд один из них вышел из боя. Клинок англичанина распорол ему руку от  плеча до запястья. Кровь хлынула ручьем. Нападавший, поскуливая от боли, отошел в угол комнаты, присел на колени и, сняв с шеи платок пытался перевязать рану. Двое оставшихся, с удвоенной энергией перешли в атаку, но Артур устоял и сделал очередной выпад. Его удар пришелся в сердце второго, но в это время шпага третьего пронзила его насквозь.
     -Прости, Шарль, - прошептал он, падая на пол, который стал мокрым и скользким от крови.
     Покончив с ним, головорез вернулся к де Марсильяку, но тот, получив удар в грудь, медленно осел на пол, закрыл глаза и уронил голову на грудь.
     -Кончено, - сказал один из убийц.
     -Собаке собачья смерть, - процедил другой, и все четверо спешно покинули место преступления, добив раненого, чтобы не тащить его с собой.
     Когда шум стих из дальней комнаты вышел де Ля Конт и прошел туда, где недавно лилась кровь. Увидев у стены окровавленное и неподвижное тело своего врага, он довольно усмехнулся и тоже поспешил удалиться.
     Через минуту после его ухода у дома остановилась карета, а следом за ней открытая коляска англичанина. Из кареты выскочил д’Аламбер и в сопровождении трех своих слуг и Пассена, который правил коляской, поспешил в дом. Они без труда отыскали комнату и замерли на пороге. Первым пришел в себя кучер.
     -Господин граф! – закричал он, глотая рвавшиеся наружу слезы, и бросился к хозяину. 
     Когда кучер упал перед ним на колени, де Марсильяк приоткрыл глаза и издал слабый стон, более напоминающий хрип.
     -Он еще жив! – воскликнул кучер. – Помогите!
     -Берите его, но осторожно! – скомандовал д’Аламбер своим людям и четыре человека перенесли де Марсильяа в карету, а спустя десять минут остановились перед домом графа.
     Диана в это время закончила кормить малыша, и, передав его матери, подошла к окну. Она улыбнулась, увидав карету д’Аламбера и подумала, что это Беатрис приехала ее навестить, но в следующий момент душераздирающий крик вырвался из груди молодой женщины и она без чувств рухнула на пол. Перепуганная Мадлен, с проснувшимся ребенком на руках, поспешила к окну и сама едва не лишилась чувств. Четверо мужчин несли на руках окровавленное тело ее зятя. Она передала малыша горничным и попыталась привести дочь в чувство.
     -Матушка, я обозналась, - сказала Диана, приходя в себя. – Это же не Шарль. Это не может быть Шарль.
      -Конечно, дорогая. Сейчас я все узнаю, а ты успокойся.
     Мадлен оставила Диану и поспешила в спальню графа. Ее пропустили, и она остановилась у постели умирающего. Шарль лежал белый как плотно, а весь его костюм был красным от крови.
     -Пошлите за лекарем, - тихо произнесла она, не представляя, как сможет рассказать об этом дочери.
     -Уже послали, - откликнулся д’Аламбер, который стоял к постели ближе остальных.
     Лекарь явился довольно быстро. Он сразу оценил ситуацию и честно делал все, что было в его силах, но жизнь неумолимо уходила из тела молодого графа. Диана дни и ночи проводила у постели мужа, держа ребенка на руках и умоляя любимого взглянуть на сына. Она еще не до конца осознала боль утраты, и порой ей казалось, что Шарль просто уснул и скоро проснется. Иногда Шарль действительно открывал глаза, но он уже никого не узнавал и смотрел перед собой невидящим взглядом. Две недели де Марсильяк боролся со смертью, но однажды ночью у него началась агония, и он умер в страшных мучениях. Диану, почти насильно увели из комнаты, чтобы она не видела этой страшной картины.  У постели графа остался только камердинер, и несчастный старик плакал от собственной беспомощности, видя как мучается его господин. Агония продолжалась почти всю ночь, и только под утро сердце графа остановилось. Камердинер упал на труп хозяина, а когда к вечеру его нашли, то он тоже был мертв. Сердце слуги не вынесло постигшего его горя.