Пыль скрипела на зубах. Все дышало зноем. Природа притихла в ожидании дождя, даже ветер замер на время. А местная речушка почти пересохла, превратившись в ручеек, вокруг которого бушевала жизнь.
А чуть подальше стояли посеревшие деревья, словно строй солдат, вернувшийся после марша в пустыне. На некоторых из них листья скрючились, свернулись в трубочки и высохли прямо на деревьях. Печальное зрелище.
Дети весь день возились в мутно-грязной воде пересыхающего источника, намазывались илом, выбегали на берег, корчили мордашки и вновь возвращались. Их смех разносился по округе, пугая и без того напуганных взрослых.
Старики поговаривали о конце света. Старушки, собираясь стайками, перешептывались о наказании, посланном на их деревню Всевышним за их жестокость.
- Помните, в том году, аккурат в это время, прогнали странника? Божий человек был. Господь проверял нас, а мы не поняли... Сами виноваты.
Дотошная и всезнающая Кузьминична, местная повитуха, высказалась по поводу наказания свыше и неистово закрестилась. “Господи, прости нас грешных”, - зашептала она.
Люди прислушивались к ее пророчествам. Но кто мог знать, что седовласый старец, появившийся в их краях невесть откуда, был Божьим человеком.
Пышногрудая Катря взмахнула рукой и уверенно заявила:
- Ну что ты, Кузьминична, страху-то нагоняешь? И никакой не святой то был, а обыкновенный бродяга. Я его в Юсуповке видала, когда к сестре ездила... недели две назад.
Кто-то высказал сомнение. Но Катря решительно отвергла версию об ошибке:
- Не-а, точно он. Я палку его с набалдашником запомнила на всю жизнь. И сума через плечо та же, и волосья у него на голове торчали во все стороны, седые все... Точно говорю, как есть прошлогодний бродяга. Живехонек, ничего ему не сталось...
Но последнее слово всегда оставалось за Кузьминичной:
- Ну и что? Вину-то с нас никто не снимал. Я вот что скажу, бабы: молиться надо, чтобы Бог даровал нам прощение и ниспослал дождичка... Измаялась земля-матушка.
С последним доводом трудно было не согласиться.
- Верно-верно, - закивали старушки, вытирая потные лица чистыми тряпицами, которые после этой процедуры превращались в грязные, скомканные лоскуты.
Кто-то из них предложил сходить к батюшке, заказать молебен. А вдруг поможет?
Возле них постоянно крутился Федька, парнишка лет шести-семи, круглый сирота, взятый на воспитание Ганной, его соседкой. Заодно она прибрала к рукам и его избу со всем хозяйством, приспособила под свои нужды. Ну, а Федька за краюху хлеба да черпак баланды в день вкалывал на Ганну, как заправский батрак.
Федька слушал “бабские” разговоры и никак не мог понять, кто виноват, что нет дождя, бабы или странник.
Федька помнил того странника. Седые волосы у него были почти до плеч, и когда дул ветер они становились похожими на светящиеся лучики, отходящие от головы. Ребята тогда, словно с цепи сорвались. Они с улюлюканьем подбегали к старику на безопасное расстояние и забрасывали камнями. Чем он им не угодил, Федька не знал. Его сердце разрывалось от жалости: разве старик виноват, что у него не было крыши над головой и ему приходилось бродить по свету в поисках пропитания?
Федька знал, каково это, когда пожалеть тебя некому. Он сжался весь, как пружина. А потом не удержался, забегал между ними, заплакал, закричал что-то и даже попытался закрыть старца своим тщедушным тельцем. Град камней посыпался и на Федьку.
И без того рваная рубаха превратилась в лохмотья, а тельце, выглядывавшее в прорехи, засияло кровоподтеками и ссадинами. Но Федька не чувствовал боли. А потом вдруг все потемнело, голоса ребят затихли. Тишина, окружившая его со всех сторон, убаюкивала, тащила куда-то в пропасть. Сил для сопротивления не осталось, и Федька полетел вниз, раскачиваясь, как перышко на ветру.
Он не помнил, долетел ли до земли или нет. Когда он открыл глаза, то увидел, что лежит под раскидистым дубом, тем самым дубом, что рос за околицей и спасал путников от жары. И первое, что он спросил у старца, склонившегося над ним:
- Я долетел?
- Нет, - улыбнулся Прокофий.
Федька не помнил, говорил ли старик, как его зовут или нет, но имя его Федька откуда-то знал.
- Это я тебя принес сюда, чтоб солнышко не напекло... Милый ты мой, Аника-воин, - старец слегка пригладил непослушные лохмы на голове мальчишки.
Федька был счастлив. Как мало, оказывается, человеку надо: чуточку тепла и внимания, чтобы сердце оттаяло. Федька доверчиво посмотрел на старца, сел, уткнулся носом в его в руку, пахнущую полем и цветами, и вдруг расплакался.
- Ну-ну, братец, - Прокофий обнял мальчишку.
- Дедушка, возьми меня с собой, - попросил Федька, размазывая слезы.
- Милый ты мой, мал ты еще. Здесь у тебя хоть крыша над головой. У меня путь неблизкий, Федя. Подожди маленько, вот вернусь и заберу тебя...
Мальчишка смотрел в ласково-сияющие глаза старика. Казалось, что они вобрали в себя всю голубизну неба, незабудок и васильков.
- Солнечный ты, дедушка, - сказал вдруг Федя.
- Я знаю, дружок. А вот ты с чего это взял?
- Вижу. Ты светишься весь... Сквозь одежду свечение проходит, не спрячешь.
- Ты только никому не говори, что видишь. Ты способный мальчик. Я мамку твою знал и обещал ей найти тебя и довести... Но еще не время...
Куда собирается вести его странник, Федюня не знал. Ему хотелось сейчас, сразу же бежать за ним... хоть на край света. Он не мог понять, зачем надо чего-то ждать. Но спорить не стал.
- А какая была моя мамка? - вырвалось у Федюни.
- Сияющая...
- А почему она умерла?
- Так уж вышло, брат. Когда-нибудь я расскажу тебе, а сейчас... Сейчас давай перекусим, чем Бог послал.
И старик стал извлекать из сумы яйца, куски хлеба, пирога, картофелину, лук, два помидора и огурец. Федюня смотрел на свалившееся богатство и глотал слюни. Яйца он ел всего один раз: прошлой весной, на пасху. Дочка Ганны вынесла украдкой и сунула Федюне в руки уже очищенное яйцо и кусок хлеба. Он убежал за сарай, сел на корточки и заплакал. Вкус политого слезами яйца он не забудет никогда.
- Ешь-ешь, - проговорил Прокофий, - не спеши только, подавишься.
Он погладил мальчишку по голове и с тоской посмотрел на его торчащие в дыры рубахи худые плечи. И весь он в этот момент был похож на раненого птенчика, у которого от постоянного недоедания можно было пересчитать все косточки.
- Золотой ты мой, - прошептал старец, - потерпи чуток, еще не время.
- А ты не обманешь? Придешь за мной? - Федюня недоверчиво посмотрел в глаза Прокофия.
- Не обману, - твердо сказал старец.
Федюня сразу же успокоился и больше не спрашивал. Его не страшила предстоящая взбучка, которую он обязательно получит от Ганны. Рубаха-то вон какая стала. Как бредень. Да и сам он не лучше.
“Авось, не убьет, - решил Федюня, - поколотит малость. Выдюжу, я крепкий”.
- Наелся? - спросил Прокофий.
“Вот смешной, я бы еще столько же слопал”, - подумал Федюня, а вслух неуверенно сказал:
- Кажись...
- Ничего, все обойдется. Сними-ка рубаху...
- А это еще зачем? - насторожился Федюня.
- Снимай, снимай.
Прокофий достал из сумы какую-то мазь и, посмотрев на тщедушное тельце мальчишки, покачал головой.
- Ты чего это удумал?
- Да вот, полечить тебя малость хочу.
- Больно?
- Нет.
- Врешь, поди. Меня Ганна в том году мазюкала. Так у меня зенки чуть не повылезали...
- То Ганна. Она не знает, что надо, а я знаю. Иди сюда.
Федюня зажмурился, приготовившись к пытке, но вдруг с удивлением обнаружил, что от “мазюки” этой тепло становится и щекотно... Он расслабился, открыл глаза и заулыбался. А потом и вовсе чудеса пошли: исчезли синяки, ссадины и кровоподтеки... Вроде, и не били его совсем.
“Эх, - размечтался Федюня, - еще бы рубаху склеить”.
- Рубаху легче новую сделать, чем эту ремонтировать, - сказал вдруг странник.
Федюня вопросительно посмотрел на него:
- Рази я вслух жалился?
- Нет.
- А как же ты услыхал?
- Потом объясню, - улыбнулся старец, взял Федюнину рубаху, скомкал и бросил в кострище.
Она неожиданно ярко вспыхнула. Так тряпки не горят. Федюня это знал точно. Глаза мальчишки округлились от наглой выходки старика, он хотел было возмутиться, но промолчал и только подумал:
“Ну, теперь уж точно Ганна по шее надает”.
- Ничего, - утешил его старик, - как-нибудь обойдется.
И тут мальчишку прорвало:
- Как это обойдется? Ганна же не слепая! Тряпицы и той не осталось, а зимой мне замерзать теперича, да? Мне рубаху на год выдали. Чуешь, на год... До весны, стало быть...
Федюня зашмыгал носом.
- Не разводи сырость. На, вот, - старик протянул ветку, - пошарь в угольях. Может, не вся сгорела рубаха-то?
“У него как с головой? Что может от нее остаться? Ему шуточки, а мне слезки”.
Федюня демонстративно отвернулся.
- Эй, ты, не дуйся, лопнешь, - старик повернул его за плечи к уже прогоревшему костру и насильно засунул в руки ветку, - делай, что говорю: пошарь...
“Больной какой-то. Зашибет еще”.
И, чтобы успокоить старика, пару раз засунул ветку в обгоревшие головешки.
“На, мол, выкуси”, - говорила его рожица.
- Неужто нету? - удивился старик. - Плохо ищешь, видать.
“Да я щас ему все уголья разбросаю”.
Федюня поддел прогоревшую корягу и вдруг с удивлением уставился на нее.
- Тащи, - подтолкнул его старик.
Мальчишка отбросил ветку и хотел схватить руками то, на что наткнулся. Но на какую-то долю секунды старик опередил Федюню, задержал протянутые ручонки и сам поддел веткой эту “корягу”.
- Осторожней, пострел. Руки обожжешь...
Что-то грязно-серое выкатилось на траву. Старик сунул Федюне бутылку с водой и предложил вылить остатки на сверток.
Федюня уставился на старика:
“Что дальше?” - спрашивал его взгляд.
- Разворачивай.
Федюня с опаской потрогал облитый водой сверток.
- Не кусается, - засмеялся старик, глядя на мальчишку.
Федька решительно развернул сверток. На его лице застыло изумление: перед ним лежала его собственная рубаха, только целая, без дыр.
- Сейчас обсохнет малость и можешь натягивать на себя...
- А дырки-то где? - почти прошептал Федька. - Их же нету...
- Нету, - подтвердил старик.
- Может, это не моя рубаха?
- Твоя, твоя, - успокоил его старик.
- А-а-а, - вдруг обрадовался Федька. - Я знаю. Ты фокусы показываешь. Сенька рассказывал, а он в балаган ходил, там факиры выступают. Они изо рта огонь выпускают. Ты... ты... факир!
Глаза у Федьки заблестели от счастья. Он едва перевел дух... он сидит рядом с факиром!
Старик улыбнулся. И, чтобы не огорчать мальчишку, ответил:
- Почти... Но мне далеко до них. Я лишь рубашки мальчишкам, навроде тебя, могу починять. И то не всегда получается. Ты только никому не говори, ладно? Меня и так не всегда привечают...
- Я никому, ей-Богу... А ты меня научишь?
- Научу, обязательно научу... Рубаха высохла, оденься, брат.
Федюня не заставил себя долго ждать. Правда, как только старик отвернулся, он проверил, не появились ли снова дырки. А Прокофий достал из сумы кусок сахара, слегка потемневший, весь в крошках, и протянул Федюне.
- Тебе домой пора, а то тетка прогневится. Иди, - старик погладил мальчишку по голове.
Федюня слегка помялся, а потом все же спросил:
- Ты когда вернешься-то? Я ведь ждать буду...
- Ты жди, Федюня, жди. А уж я обязательно приду...
Вот Федюня и ждал.
* * *
А далеко от Земли и ее проблем в уютном кабинете сидел Гарри Вад. Сидел и ждал неизвестно чего. Мучительная гримаса исказила на редкость красивое лицо. Тишина, о которой он так мечтал, вдруг показалась зловещей. Мысли о несправедливости происходящего захватили его.
“Почему именно на нее пал выбор? Почему?”
Его вопросы повисали в пространстве и медленно падали без ответа, потому что он не нуждался в них. Эксперты все просчитали, но от этого ему не становилось легче. Более того, он понимал, что абсолютно бессилен изменить что-либо. И, тем не менее, продолжал страдать. Ощущать свое бессилие не очень приятно.
Перед ним висела картина Акила, на которой он изобразил Сициллу, сбросившую скафандр и пытавшуюся поправить непослушную прядь волос. Земной пейзаж, на фоне которого была запечатлена любимая Гарри, дышал... Он ощутил дуновение ветра и аромат цветов, исходящие от картины. Гарри невольно передернул плечами, прогоняя наваждение. Он с трудом оторвал взгляд от картины и тяжело вздохнул.
У него разболелась голова. Хотелось закричать в голос, но он не мог себе этого позволить. А Сицилла все так же радостно смотрела на него с картины.
Все знали, что для Гарри Сицилла - это целый мир, мир добра, солнца, света и любви. А сам он был свято уверен, что без нее пожухнет трава, засохнут цветы, а оазис снова превратится в пустыню. Безысходная тоска захлестнула его с новой силой.
“Акил, добрый друг Акил, зачем все это? Кому это нужно?” - подумал Гарри, и в это время раздался мелодичный звук колокольчика.
Гарри вздрогнул от неожиданности и только тогда заметил, что давно сидит в полумраке. Он включил освещение и нажал кнопку связи. С экрана на него смотрел Акил:
- Ты звал меня?
Его голос звучал чуть встревожено.
- И да, и нет, - ответил Гарри. - Мне плохо.
- Я знаю. Придется пройти и через это. Сицилла дала согласие на проведение эксперимента. Она придает ему особый смысл, возлагает надежды. И не одна она. Ты ничего не изменишь. Так что не терзай себя. Она хотела зайти к тебе, чтобы попрощаться. Но... психологи решили, что ей не стоит этого делать. Эмоциональные перепады ей сейчас ни к чему. Поверь, ей не легче. Ладно, иди к себе. Я минут через пятнадцать подойду к тебе, тогда и поговорим.
Экран погас. Гарри молча поднялся. Его слегка покачивало.
“Ну что я, в самом деле? Расклеился совсем. Сицилла не первая и не последняя... Дорога проверена, сбоев до сих пор не было. Так почему же у меня в душе буря, тайфун, цунами, шторм, вихрь и кто знает, что еще? Да потому что это касается не кого-то, а меня и Сициллы. Личностное вылезло на первый план”.
Когда Гарри подходил к своей комнате, то был уже внешне почти спокоен. Он честно попытался запрятать подальше свою боль, чтобы она не выплескивалась через край на окружающих. Ему дали время справиться с собой. Именно поэтому вдруг все исчезли из его приемной, хотя он точно помнил, что двое посетителей ждали его, когда он шел от Эвара к себе в кабинет.
Начальник базы встретил его весьма радушно и ненавязчиво попытался донести, что необходимо принять происходящее. Просто принять. Нельзя позволять эмоциям брать верх. Гарри еще раз посмотрел на опустевшую приемную и подумал, что, наверное, Прац - его заместитель, позаботился о молодых людях.
Едва он переступил порог своей комнаты, как друг ввалился к нему с огромным пакетом в руках. Увидев удивленные глаза Гарри, Акил успокоил его:
- Не пугайся. Я захватил соку, бутербродов, немного фруктов...
Он выставлял на столик принесенное. А Гарри молча наблюдал за ним.
- Слушай, не стой столбом. Принеси пару стаканов. Я с удовольствием выпью с тобой сегодня... соку. С градусами не играю, хочу еще не в одну экспедицию слетать с тобой и с Сициллой. Ладно, дружище, садись, - Акил подтолкнул Гарри к креслу, - я сам принесу, что нужно...
- Я не хочу есть. Я ничего не хочу. К чему все это?
- А кто говорит, что ты умираешь с голоду? Ты не хочешь, я не хочу, посидим, посмотрим, попробуем... Аппетит приходит во время еды... Да и что здесь есть?
Акил бережно поставил высокие бокалы, достал вазочку с кубиками льда, рядом положил серебряные щипчики и, чуть прищурив глаза, произнес:
- Ну, как тебе мой натюрморт?
- В тебе, как всегда, вначале говорит художник, а уж потом биолог и астронавигатор...
- Ошибаешься, дорогой. Во мне говорит друг... Но это так, к слову.
Глаза Гарри невольно увлажнились:
- Я не знаю, как переживу разлуку с Сициллой...
- Нормально. Ты будто никогда не слышал о парадоксе времени... Это на Земле пройдет двадцать лет... А здесь - она проспит несколько дней. И опять мы вместе. Не думаешь же ты, что все это время проторчишь на станции? Я уже разговаривал с Эваром... Как только мы проводим Сициллу, вернее, ее духовное Я, мы полетим с тобой к П-20, заберем оттуда наших людей, вернемся с ними на станцию, а здесь уже и Сицилла проснется, прибежит нас встречать...
- Не все так просто, как тебе кажется, - грустно проговорил Гарри.
- А кто говорит, что просто? Я знаю, что тебя мучает. Брось! Сицилла родится на Земле в другом теле. Ее тело останется здесь, будет “спать”. И все, что было у нее до рождения на Земле, она там забудет напрочь. Никому, понимаешь, никому еще не удалось удержать память о прошлом при таком переходе... Она будет жить нормальной земной жизнью. Ее задача - родиться, вырасти, выйти замуж, родить сына и умереть, а затем воскреснуть вновь Сициллой, напрочь позабыв о земной жизни. А для Сициллы и этих нескольких дней не будет. Для нее пройдет лишь день, вернее, ночь. Она уснет и проснется - вот и все. Никаких воспоминаний... Да и нас, я думаю, заставят пройти чистку, чтобы не травмировать ее. Что еще тебя тревожит?
- Сын. Ее земной сын.
- А почему он должен тебя тревожить? Пусть себе живет на Земле, делает свое дело. Наши люди позаботятся о нем. Их немного, но они есть. Если хочешь более конкретных данных, скажу. Хотя, честно говоря, все это не так важно. Да, Симпл это Симпл. Легендарный Симпл. Он уже тридцать лет там. Через десять лет или чуть раньше он начнет получать информацию... У него другая программа и задача...
- Стой! Ты же сам только что сказал, что они ничего не помнят, а Симпл...
- И Симпл тоже. Но у него другая задача. Он получит часть информации и о своем Я, и о том, для чего он оказался на Земле... Ему частично сохраняют прежнюю память, он сможет использовать знания...
- Акил, есть ли вероятность, что Сицилла что-нибудь “не забудет” о своей земной жизни?
- Думаю, что нет.
- А отрывочные образы в виде сновидений?
- Ну, откуда я знаю? Сновидения есть сновидения. Я не специалист, но, насколько я понимаю, подсознание будет блокировано. Сбоев до сих пор не было. Даже если пациент обращается к специалисту с такой просьбой, то ни один из них, слышишь, ни один не рискнет разблокировать... Не навреди - заповедь №1. Пей лучше сок.
- Я же просил отправить и меня вместе с Сициллой. Мы могли бы родиться с небольшой разницей, у разных родителей, чтобы потом создать вполне земную семью...
- Бред. Кого вы родите? Светящееся чудо, от которого будут шарахаться нормальные земные люди? К тому же слишком сложная программа. Вы должны будете родиться не просто у земных родителей, но еще и встретиться, и полюбить друг друга. А родители ваши должны будут решить соединить вас, поженить, как они говорят. Видишь ли, у них там, на Земле, родители иногда решают за детей эту задачу. Значит, родители должны быть приблизительно одного круга - это раз, - Акил демонстративно загнул палец. - Внушение четырем земным людям ради соединения двух дитятей - это два, внушение дитяткам - это три, и непредсказуемый итог - это четыре. Слишком дорогое удовольствие. И ради чего? Скажи на милость! Ты кто? Ученый, прилетевший сюда ради спасения Вселенной или упертый, ревнивый болван, который свои личные интересы ставит превыше всего? Все не так просто. Если бы мы не отличались совсем от людей Земли, тогда и разговора бы не было и проблем меньше было бы.
- Я понимаю, - глухо произнес Гарри. - На наше счастье мы не похожи даже внешне.
- Как сказать... У них свой взгляд на это. По их меркам, мы уродливы: слишком огромны, к тому же непонятное для них свечение...
- Да, - Гарри потер лоб, - но ведь едва уловимое свечение все равно останется и у Сициллы в земном теле и у ее сына...
- Останется, - подтвердил Акил, - но его земные люди уже не будут воспринимать... А для наших - это даже хорошо... Ладно, хватит об этом. Пойду я, пожалуй, а ты отдохни, - Акил тяжело вздохнул и, постучав бесцельно по столу, поднялся.
Гарри с тоской посмотрел снизу вверх, покрутил стакан с соком, который так и не выпил, и тоже встал.
- Спасибо, что пришел, - начал Гарри.
- Брось! - Акил встряхнул его за плечи. - Я завтра зайду. - Он немного помолчал и тихо продолжил: - Не бойся потерять Сициллу. Все будет хорошо, я в это верю.
- А что еще остается? - грустно улыбнулся Гарри.
* * *
А Сицилла все это время старалась сконцентрироваться на происходящем в данную минуту, будто ничего важнее и не было в ее жизни. Она переоделась и вопросительно посмотрела на Натана - ответственного за проведение эксперимента. Она увидела свое отражение в зеркале: белый комбинезон, белые сапожки, белые перчатки, белая шапочка. Вся в белом. Она сама себе показалась неестественной.
А Натан спокойно проверил оборудование и подошел к Сицилле:
- Поправь прядь волос, из-под шапочки торчит, - нарушил он молчание.
Сицилла медленно надвинула шапочку почти на самые уши и грациозно провела рукой, убирая волосы. Сияние вокруг ее головы сразу усилилось. Казалось, что даже шапочка светится изнутри.
- Не сердись, - ласково проговорил Натан, - тебе не идет.
- Я готова.
- Вижу. Не торопись.
- Быстрей уйду, быстрей вернусь.
- Иллюзия. Все произойдет в свое время. И как надо там, а не здесь. Пошли.
Ассистенты Натана уложили Сициллу на каталку и бережно повезли в “операционную”. Матовое успокаивающее освещение, склоненное улыбающееся лицо Натана, убаюкивающее монотонное жужжание, спокойное созерцание, расслабление перед прыжком... И вдруг, как взрыв, паническое метание и страстное желание, хоть что-нибудь сохранить в памяти, хоть что-нибудь...
А потом - темнота. Провал. Тишина. И вдруг - свет, яркий солнечный свет ударил по глазам и ослепил их на какое-то мгновение. Стало опять темно, но она уже знала, что вырвалась из мрака. То, что она не видела сейчас, это временно. И она знала это. Откуда? Знала и все.
Она слышала голоса людей, но они звучали каким-то фоном к главному, что еще не имело определения, потому что просто было как факт. Радостное щебетание птиц врывалось в сознание, звуки капели, шум ручьев, непонятные, незнакомые запахи... Все это обрушилось на нее как шквал. Незнакомый, непонятный мир тревожил, будоражил... И на волне эмоций она закричала, потому что не могла еще управлять своим телом, не могла озвучивать мысли и произносить слова. Она могла только криком приветствовать тот мир, в котором оказалась.
- Ты смотри, какая горластая, - услышала она чей-то голос. - Девочка. Певунья будет. Вылитая мать. Красавица.
- Дай посмотреть, - попросил усталый голос.
“Мать... женщина, которая меня родила”, - решила она и почувствовала такую усталость, что невольно притихла, потому что веки слипались, хотелось спать.
“Нет, - вдруг закричало все в ней, - нельзя!”
- А мне можно? - послышался детский голосок сбоку.
- И я хочу, - запрыгал кто-то.
- Цыц, ребенка испугаете... Заходьте, а то передумаю, - проговорила первая женщина.
Послышался шум отодвигаемой занавески, шлепанье ног, чье-то сопение.
- Все... Миколу зовите.
- Да здесь я, - сконфужено проговорил мужской голос.
- Девка у вас, невеста будет... Как назовете-то?
“Зачем? - страх сковал ее. - У меня же уже есть имя. Чего это они?”
Но ее протеста никто не услышал. Стали предлагать имена, от которых она приходила в ужас. И вдруг среди них прозвучало имя Сашенька.
“Пусть уж лучше это имя останется. По крайней мере, будет за что зацепиться. Первая буква та же... Только бы не забыть. Буду помнить имя, вытяну и все остальное, во всяком случае, постараюсь. А пока что провал... ничего не помню, но знаю... знаю что-то очень важное... меня послали сюда, я родилась, меня провожал... кто-то провожал... я хотела запомнить... Зачем? Имя. Осталась только память об имени. Лишь бы не уснуть... я боюсь спать. Потому что могу забыть...”
Мать словно услышала ее желание и проговорила:
- Пусть будет Сашенька.
А она так обрадовалась, что тут же расслабилась и опять провалилась в черноту...
- Спит, - удивленно проговорил Микола.
- А ты думал, куклу нянчишь? - засмеялась Пупыриха - местная повитуха, взяла ребенка из рук молодого отца и положила рядом с Натальей. - Я говорила, что девку принесет. И вот вам, нате, она тут как тут. И чего только все мужики наследника наперед хотят? Девка - это помощница, нянька. Первенькая завсегда нянька должна быть, а потом уж наследник. И-и-и, какие ваши годы, нашлепаете еще и наследников и нянек. А ну, женихи, выметайтесь отседова.
Петька и Лешка - дети Пупырихи, слегка помялись, а потом медленно пошли к двери, смиренно склонив головы. Когда звали мать для таких деликатных дел, они увязывались за ней и терпеливо ждали во дворе или за шторой в избе. Они знали, что счастливые родители отблагодарят не только мать, но и их на радостях.
- Погодьте, - Микола задержал пацанов и протянул им кулек c гостинцами.
Братья выбежали из избы, уселись на бревно, что лежало неподалеку, и, обнаружив, что их одарили двумя пряниками и двумя леденцами, стали радостно подталкивать друг друга в ожидании матери. А через некоторое время вышла раскрасневшаяся и весьма довольная Пупыриха с новой шалью на плечах и скомандовала чуть заплетающимся языком своим сорванцам:
- Домой.
Петька с Лешкой поплелись за матерью, а вечером допоздна обсуждали, как Микола ошалел от счастья и не знал, что делать с ребенком. Таким соседа они раньше никогда не видели.
* * *
Как-то под вечер в селе поднялся переполох:
“Бродяга объявился. Бродяга, бродяга...”
Новость летела из уст в уста. Бабы шептались, крестились и благодарили Бога. Кузьминична усердствовала больше всех:
- Во искупление грехов наших появился он. Не гоните мученика, раба Божьего. Приветьте его. Кто как может: словом ли, подношением ли...
Ганна суетилась у плиты, когда новость достигла и ее избы. Федюня, сидевший в темном углу на куче тряпья и ожидавший вместе с детворой горячей картошки, потихоньку юркнул в дверь.
И тут же духота окружила, сомкнула свои объятия. Даже вечер не приносил долгожданной прохлады. Федька выбежал со двора и огляделся. Кругом, из-за каждого плетня, торчали любопытные, вездесущие мордашки детворы. Все ждали появления бродяги, которого в том году дружно прогнали из села, позволив детворе закидать беднягу камнями... А теперь ждали.
Бабы, изнывающие от жары, не переставая креститься, искоса поглядывали на своих “впередсмотрящих”, ожидая известий от них. Старухи шептали, что Всевышний простит их и пошлет дождь, если на этот раз они не прогонят бедного странника.
Ганна тоже приготовила кусок хлеба и терпеливо ждала. Ждал и Федька. Он, пожалуй, был единственным из всех, собравшихся на улице в этот вечер, для кого странник был обыкновенным стариком. Он не верил старухам, что это Божий человек. Мужики тоже подсмеивались над бабами:
- Просто все бабы одурели от жары, и мозги их вскоре закипят, - плевался дед Макарий. - Дождь... он с неба капает, из туч... Это дураку известно. Только голову подними и посмотри, откуда тучам взяться? Бродяги тучами не управляют. Их, этих бродяг, в округе полно, и ежели всех кормить, сам с сумой потопаешь...
Бабы и сами понимали, что ухватились за эту идею не от хорошей жизни. Как утопающий хватается за соломинку, так и они решили, что стоит накормить бродягу, как дождь хлынет на бедную землю. Так что руководило ими отнюдь не сострадание к ближнему, а желание использовать ситуацию в своих целях. Ох, и изворотлив же бывает ум у человека!
А бродяга, видно, решил обойти их село стороной. Федька не на шутку испугался, он беззвучно глотал слезы и мысленно повторял:
“Прокофий, зайди, слышишь? Не уходи. Я же жду тебя. Забыл нечто?”
Напряжение росло, и вдруг послышался ропот: первые дозорные донесли, что бродяга все же направляется в их село. Федька не выдержал и сорвался с места. Поднимая пыль босыми ногами, Федька пролетел мимо Кузьминичны, стоявшей, как изваяние, посреди дороги. Несколько ребят хотели последовать его примеру, но, получив подзатыльники от бдительных мамаш, вернулись к своим плетням.
Размазывая грязь на вспотевшем лице, Федька вдруг остановился на полпути и так же неожиданно свернул в сторону, к своему дубу. Еще раньше он понял, что это не его странник направляется в село. Этот и ростом ниже, и горбатый, без бороды, с лицом, изъеденным оспой, с маленькими суетливыми черными глазками и вороватым взглядом.
“И палки у него нет, - подумал Федюня. - Мой светится весь, а этот - нет. И злом от него пахнет”.
Как может пахнуть злом человек, он объяснить не мог, но он чувствовал это, он это просто знал. И вместо того, чтобы приветить его, как только что советовали бабы, Федька плюнул ему вослед, а потом уставился ему в затылок.
Бродяга задергался, испуганно обернулся и посмотрел на мальчишку, который пронзал его взглядом. Ему стало неуютно как-то, тревожно. Страх медленно закрадывался в его душу. А потом ему пришла в голову мысль, что сейчас последует возмездие за содеянные убийства. Его залихорадило, ноги стали свинцовыми.
Федька плюнул еще раз и отвернулся. Тяжесть свалилась с плеч бродяги, и он засеменил к селу, воздавая благодарность Всевышнему за отсрочку кары и прося о прощении.
Федька уселся под дубом на пожелтевшую траву, задрал голову вверх и уставился на высохшие прямо на ветках листья. Он сорвал засохшую травинку, положил на правую ладонь и стал дышать на нее, не замечая слез. Зачем он это делал, он, похоже, и сам не знал. Может, хотел вдохнуть жизнь в нее, а может, просто успокаивался так.
Мальчишка шмыгнул носом, отбросил травинку и улегся на теплую землю. Голую спину приятно грело. Пришло успокоение, как будто земля взяла на себя часть его забот. Федька облегченно вздохнул, даже что-то замурлыкал себе под нос.
“Где ты?” - спросил он.
Он не допускал мысли, что “светящийся” странник его бросил или обманул. Он был уверен, что будет вознагражден за свою веру и ожидание. Сумерки сгущались, а Федьке совсем не хотелось идти домой.
Вдруг он почувствовал, что кто-то стоит рядом. Мальчишка медленно повернулся и увидел старца. Странно, Федька не удивился даже. Старик сел рядом, обнял Федьку за плечи и притянул к себе.
- Я знал, знал, что ты придешь. Обязательно придешь, - прошептал Федька и прижался к старику.
В груди у Федьки что-то сжалось, сладко защемило, телу стало легко-легко. Еще минуту назад он бы непременно разрыдался в объятиях старца. А сейчас ему хотелось петь, летать и любить весь мир: от засохшего дерева, под которым он сидел, до каждой тощей травинки, жучка, мошки и вообще всего живого на земле.
Старец молчал.
- Ну, успокоился? Вставай, пойдем отсюда. Если, конечно, ты не передумал, - улыбнулся Прокофий.
Федьке показалось, что от улыбки старца стало светлее вокруг. Сердце мальчишки радостно запрыгало.
- Ну-ну, учиться тебе надо... А то чуть глупостей не натворил. Напугал горбуна, а толку чуть... Силы тратил на травинку, а она не услышала тебя и не ожила. Обидно? Милый мой малыш... - проговорил старик-одуванчик и улыбнулся.
Федька не понял, о чем это Прокофий говорит.
- Сложно, брат? И не понятно, о чем это я? Ладно, потом поймешь. А сейчас пошли, скоро дождь будет...
- Горбун дождь принес?
- Нет. Конечно, нет. Это мы с тобой пошлем дождь. И знать об этом будем только мы с тобой, понял?
- Фокус, да?
- Нет, брат, не фокус. Знание и Мастерство. Это наши помощники, друзья, слуги и господа.
Федька никак не мог понять, о чем говорит Прокофий. О каких слугах, каких господах? Но это было для него не важно. Главное, что Прокофий рядом. Вот его теплая рука. Федька вцепился в нее.
- Да не бойся ты, не исчезну я. Час настал, и я пришел за тобой. Теперь ты всегда будешь рядом. Нам еще многое предстоит узнать, совершить. Многому научиться, многое услышать, понять...
Прокофий нахмурился и завертел руками, словно мельница. И от этого вращения подул ветер. Вначале тихонечко, ласково так, а затем все усиливаясь. Он пригнал тучи, а с ними и мелкий теплый дождь.
- Ну, вот и все, брат. Пусть идет себе. Земля пить хочет. Как напьется, так дождь и перестанет...
Прокофий полез в суму, достал старую рубаху и накинул Федьке на плечи.
- И меня, меня научи тучи гонять и дождик на землю лить. Я тоже хочу... - глаза у мальчишки заблестели.
- Это хорошо, что хочешь, - спокойно проговорил Прокофий. - Только не познав малого, не сотворишь и большого. Так что тучи с ветром подождут маленько.
* * *
Сицилла очнулась. Болела голова, и что-то щемило в груди. Тоска по чему-то или кому-то (она никак не могла вспомнить) навалилась на нее и не отпускала.
“Что-то произошло, но что?” - подумала она.
- Очнулась? Девочка моя, умница, все хорошо, - она слушала Натана с удивлением, потому что он никогда не разговаривал так с ней.
Натан снимал с нее шлем, провода, отключал электронику, бдительно следившую за состоянием ее тела во время эксперимента.
- Натан, что-то случилось?
- С чего ты взяла? Все в порядке. А ну-ка дай я тебе помогу подняться. Ты еще очень слаба, но через несколько дней войдешь в норму, это я тебе обещаю.
- А где Гарри? С ним все в порядке?
- У себя. И он жив, здоров.
Она потерла виски.
- Я знаю, что согласилась на эксперимент, суть помню. Я должна была родиться на Земле... Сколько времени прошло? Что-нибудь не сработало? Натан, я ничего не помню. У меня только такое ощущение, что там что-то произошло...
- Что тебя тревожит?
- Не знаю.
- Успокойся и забудь. После процедур твоя тревога исчезнет.
- А что забывать-то? Я и так ничего не помню.
- Ну, это я так, к слову. Граина осмотрит тебя, - Натан погладил Сициллу по плечу, как маленькую.
- Можно я пойду к себе? - спросила она.
- Да. Но лучше мой ассистент отвезет тебя в кресле. Ты ни в чем не ограничена, поверь. Просто восстановительный период обязателен. Несколько процедур, и дополнительное наблюдение специалистов в течение нескольких дней - ну, и полное обследование, сама понимаешь. Это моя обязанность.
Натан что-то тихонько объяснил ассистентам и снова повернулся к Сицилле.
- Ты с Гарри и Акилом прилетела на станцию?
Сицилла не видела никакой логики в вопросах Натана, но добросовестно ответила:
- Да.
- У меня вместе с вами срок контракта заканчивается, так что домой полетим вместе.
“И что? Я должна радоваться?” - подумала она, равнодушно посмотрела на Натана и закрыла глаза. Тревога не покидала ее.
“Я должна вспомнить. Это очень важно”.
- Ты свободна.
- Спасибо.
Исполнительный ассистент вывез ее из кабинета Натана. Как только за ними закрылась дверь, Натан набрал код кабинета Гарри:
- Гарри, она очнулась. Захотела к себе в комнату. Мой ассистент сейчас доставит ее туда. Посещение не запрещено. Можешь срезать в оранжерее ее любимые цветы и бежать к ней. Забота и внимание - это главное. Желательно не оставлять ее сейчас наедине со своими мыслями.
- Я понял, - проговорил Гарри.
- Тогда у меня все.
Натан хотел отключить связь, но неожиданно на экране рядом с Гарри появился Акил:
- Он понял, а я не совсем, прости. Поскольку ты не хочешь оставлять ее наедине со своими мыслями, значит, что-то не так? Или я ошибаюсь? Ощущение потери? Или что-то еще? Это та самая почти сто процентная гарантия? Она первая с такими ощущениями?
- Акил, не слишком ли много вопросов?
- Не слишком.
- Тогда я могу ответить лишь предположительно. По всей видимости, этот сбой не зависел от нас. У нее, возможно, оказалось слишком большое желание “не забыть”. Установка, своего рода. Отсюда, по всей видимости, и ощущение тревоги.
- Тебе не кажется, что слишком уж много этих самых: возможно, видимо, предположительно и тому подобных?
- Я же сказал, что пока я всего лишь предполагаю. А когда все выясню, во всем разберусь, все расставлю по полочкам, тогда я буду знать. И соответственно этим знаниям решать, стоит ли эту информацию знать еще кому-нибудь. Ты меня понял, Акил?
- И как долго ты будешь все это расставлять?
- Несколько дней. Еще вопросы?
- Может, ей потом просто отдохнуть надо будет?
- Может... Акил, давай не будем гадать. Мне нужно время.
Экран погас. Акил нервно прошелся по кабинету.
- Ты иди к ней, Гарри. А я вечерком загляну. Старайся избегать разговоров о Земле. Она будет пытаться узнать побольше...
- Я же к ее программе не имел никакого отношения, и она это знает. Несколько дней назад я ходил по коридору мимо лаборатории, где она лежала в этой камере, заглядывал в окошечко, напрягаясь от страха, как бы не нарушить ее “сон”, но очень хотел при этом, чтобы она открыла глаза и увидела, как я страдаю без нее. А теперь она “проснулась”, а я продолжаю бояться, но уже по другому поводу.
- И что? Ты хочешь, чтобы я боялся вместе с тобой?
- Нет. Я не знаю как себя вести с ней...
- Как всегда. Или ты хочешь рассказать ей, что мы неудачно выполнили задание, что нас за это время успели собрать по кусочкам, что нам перегрузки временно противопоказаны, и домой нас будут отправлять всех вместе на санитарном корабле не из-за нее, а из-за нас, потому что мы можем рассыпаться по дороге... Тогда и ей станет страшно, и будем все вместе дружно бояться друг за друга...
- Акил...
- Что Акил? Иди за цветами... Сицилла ждет тебя.
- Успокойся, - проговорил Гарри.
- А я спокоен.
Акил продолжал мерить шагами кабинет. Он молча указал другу на дверь, а когда тот вышел, обессилено упал в кресло. Капельки пота выступили у него на лбу. Разорванное свечение запрыгало языками. И только через некоторое время оно вновь стало равномерно-сплошным...
* * *
Микола и Наталья не могли нарадоваться на свою “певунью”. Сашенька, действительно, оказалась горластой. Наталья носилась по двору, пытаясь успеть сделать как можно больше, пока она спит.
Пророчество Пупырихи насчет наследника пока не оправдывалось, хотя Микола и не терял надежды. А со временем они смирились, что Бог не дал им больше деток.
“Видно, не судьба”, - вздыхала Наталья.
Шли годы, бежали месяцы, летели дни...
- Теть Наташ, как дела? - подражая мужикам, поинтересовался Петька.
Он часто заглядывал к тетке Наталье, зная, что та обязательно его чем-нибудь угостит, ведь именно его мать принимала Сашеньку у нее.
- Петь, мне некогда, корову пора доить...
Тетка Наташа отправилась за ведром, но на полпути замерла от ликующего вопля соседского мальчишки, сына Пупырихи. Высоко в небе появился аэроплан. Никогда не видевший ничего подобного, Петька прыгал и вопил:
- Тетк Наташ, гляди какая птица, гляди! Вот бы ее кочергой сбить... Мяса было бы... Смотри-ка! Над твоим садом вьется... Может, вишни хочет? Прилетит за вишнями, а я ее кочергой - бац! Суп с мясом мать наварит... Ну, ну, спускайся, милая...
- Да ну тебя, - Наталья отмахнулась от Петьки и пошла по своим делам.
А Петька, не долго думая, помчался домой за кочергой. И уже через минуту лез в саду у Натальи (своего сада у Пупырихи не было) на старую вишню. Его ловкости и быстроте можно было только позавидовать в эту минуту.
- Ату! - орал Петька, размахивая кочергой.
Но “птица” продолжала безнаказанно летать.
“Низковато”, - решил Петька и полез выше.
Одной рукой орудовать было неудобно, и тогда Петька уперся спиной в ствол дерева, чуть-чуть подождал, пока “птица” вновь не закружится над садом, и с ликующим гиком завращал кочергой, держа ее уже двумя руками. Петька так и не понял, что произошло. Потеряв равновесие, он полетел вниз.
Подоив корову, тетка Наташа с полным ведром молока шла домой.
- Бог ты мой! - закричала она, бросила ведро и побежала к старой вишне, на суку которой повис Петька.
Ветка прошла под подбородком, и Петька, как баран на крюку, висел на ней. Он хрипел, поливая землю вокруг вишни кровью. Наталья полезла на вишню, сняла несчастного охотника за неведомой птицей, положила на землю и помчалась за Пупырихой.
Через пять минут уже все село знало, что Петька повис на суку, пытаясь сбить кочергой “ероплан”. И смех и грех! Пупыриха, увидев полуживого сына, подскочила к нему и огрела ремнем по заднице. Петька тут же пришел в себя и, испугавшись материнского гнева, вскочил на ноги.
- Мяса ему захотелось! - ревела Пупыриха. - Получил? Мало? Дай посмотрю, - она схватила Петьку за измазанный землей и кровью чуб.
Мальчишка молчал, и только из выпученных от боли и страха глаз катились слезы. Мать сорвала подорожник, приложила на дырку, обняла испуганного Петьку и потащила домой, не говоря больше ни слова. Через час, умытый и завязанный платком, Петька появился на улице. Охота не удалась... Он стал шепелявить с тех пор, а кличка “Петька-баран” прочно прилипла к нему.
Петька стойко переносил насмешки, а вечерами, когда никто не видел, рыдал на сеновале. А потом стал драться, бился он жестоко, до крови. Пупыриха вздыхала, промывая его раны, и трепала за лохмы, сопровождая эту процедуру бранью. Лешка, как мог, заступался за брата, за что был бит Пупырихой под горячую руку.
Петька долго терпел, а в пятнадцать лет сбежал из дому. Одни говорили, что он в город подался, запил и помер. Другие утверждали, что он связался с бандой, и его убили при облаве. Третьи предполагали, что он повесился где-нибудь в лесу, и зверье растерзало труп. Так или иначе, но в село он больше не вернулся. Так что Лешка остался единственным кормильцем у Пупырихи на старости лет.
Пупыриха тайно гадала на старшенького, но что у нее вышло, так и не узнал никто. Она как-то сникла, сгорбилась после этого. Хозяйство, и без того запущенное, приходило в окончательный упадок. Корову Пупыриха не держала сроду, козы были, кабанчик, куры и гуси да огород. Остальное люди добрые за ее золотые руки давали. Повитуха знатная была. А после Петькиного исчезновения она стала замечать, что руки в самый неподходящий момент начинают трястись, да и сноровка уже не та, что прежде.
Вот тогда-то она позвала к себе Алену, к которой приглядывалась ни один год, и долго учила всем премудростям: селу без повитухи никак нельзя. Травы распознавать учила, настойки делать, без которых не обойдешься в этом деле. Несколько раз сходила вместе с ней к роженицам, подсказывала, поправляла, но сама уже не подходила. И только когда убедилась, что Алена все правильно делает, что справится теперь сама, перестала с ней ходить.
А Лешка, видя, что и без того шаткое хозяйство затрещало по всем швам, как-то незаметно взвалил на свои плечи все домашние дела и повез, как тягловая лошадь.
Он быстро повзрослел. Детская дружба с соседской девчонкой переросла во что-то большее. То, что касается двоих - всегда загадка. Но на то и село, чтобы все тайное со временем стало явным. Девки повздыхали, поохали и отступились от Лешки. Насильно мил не будешь.
А Сашенька счастливыми глазами смотрела на своего богатыря, не замечая шумной стайки своих сверстников, что простаивали под ее окнами до первых петухов. Их просто не существовало для нее. И они вскоре это поняли. Вначале хотели наломать Лешке бока, а потом передумали, когда увидели однажды, как он сгибает своими ручищами подкову. Попасть ему под горячую руку им не очень-то хотелось, поэтому они дипломатично отступили, решив, что отступление не есть поражение. И на этом успокоились.
* * *
Сицилла понимала, что ее сны как-то связаны с недавним экспериментом. Но она не могла себе представить, что они способны так эмоционально воздействовать на нее. Если сказать, что она переживала эффект присутствия, то это значит ничего не сказать.
Едва ее голова касалась подушки, как она тут же попадала в другой мир, где она была Сашкой, дочерью Натальи и Миколы. Она ощущала каждой клеточкой своего тела восторг от созерцания природы. Она сидела на берегу красивого озера, расположенного в лесу, и чувствовала то же самое, что и Сашка. Ее занимал вопрос: откуда у природы столько ярких красок? А постепенно исчезало и понимание, что это сон. Все становилось реальностью.
Зелень деревьев на фоне темно-голубого неба, из-за которых виднелся красно-золотой ореол, приобретала несвойственные ей оттенки, отчего все вокруг становилось словно ирреальным. В дополнение к этому от заходящего солнца тянулись солнечные нити, уходящие вглубь леса. А на поверхности воды пролегла светящаяся дорога, вдоль которой отраженные растения создали неповторимую картину.
А через мгновение все уже менялось, нити блекли, дорожка исчезала. А тучи укрывали светило от человеческого взора своим покрывалом, и лес постепенно преображался, погружался во мрак, где тени рождали новую сказку.
Она услышала знакомые шаги и проговорила:
- Лешка, я слышу тебя, выходи.
Молодой человек вышел из-за дерева и протянул кувшинки.
- Это тебе, Саш.
- Ой, Лешка, где ты раскопал такие?
- Где-где? Места надо знать, - засиял Лешка. - Хватит на земле сидеть, простудишься. Давай руку.
Девушка грациозно встала.
- Сашка, ты на русалку похожа. Осталось только кувшинки в волосы вплести и ... я сам за тобой в омут прыгну. Тащить не надо будет... Русалочка ты моя...
Он хотел ее обнять. Девушка засмущалась.
- Ну тебя, Леха. Выдумщик ты. Мне домой пора, а то папаня ругаться будет.
- Не будет. Он у тебя добрый...
- Что-то тревожно у меня на сердце. Нечто чувствует что? Пошли...
Саша решительно направилась вперед. Лешка постоял немного, а потом обиженно поплелся за ней. А через какое-то время они услышали глухие удары колокола, возвещавшие о пожаре. А потом увидели и само зарево, всколыхнувшее сумерки.
- Горит что-то... Боже! Лешка, я знаю... это наша хата...
Она побежала.
- Брось, с чего ты взяла?
- Чую... Леха, беду чую...
Когда они добежали до места, пожар почти потушили. Горела изба Семеновых. Ропот и крики внезапно стихли. Толпа расступилась, пропуская Сашку вперед.
- Ой, горе, горе-то какое!.. - заголосила соседка.
Девушка увидела накрытые рогожкой два тела.
- Отца балкой придавило... - проговорил кто-то, - а мать, как увидала обгоревшего Миколу, так и рухнула рядом.
- Сиротинушка ты наша! - запричитала какая-то баба, но, получив тычок от стоявшего рядом мужика, так же внезапно смолкла.
- Ты вот что, - обратился дядя Михей к Лешке, - забери пока Саньку к себе. Уводи, слышишь, парень, уводи...
- Поплачь, девка, поплачь, - уговаривала стоявшая рядом баба, - легче будет...
- Это Филькиных рук дело, - выкрикнул кто-то.
- Бабы, тащи его сюды, - заголосила баба, которая только что уговаривала Саньку поплакать.
- Михеич, - обратился Аким, - смотри, самосуд устроють, пришибуть в запале невинного мужика, ни за что забьют... Запер бы ты его от греха...
- Пойдем, - Лешка обнял Саньку за плечи и почти потащил со двора.
- Пусти, - передернула она плечами и тут же сникла, безвольно уткнулась в Лешкино плечо и пошла за ним...
Сицилла вздрогнула и проснулась. Провела рукой по лицу: все в слезах.
- Это сон, просто сон, - твердо проговорила она, - сон.
* * *
Акил поджидал Натана возле операционной.
- Ты чего это здесь слоняешься? Тебя что-то беспокоит, дорогой? - спросил Натан. - Хочешь, осмотрю тебя сам...
- Спасибо за заботу. Да, меня беспокоит в последнее время и даже очень... Сицилла. Она стала видеть странные сны. Ты в курсе, что произошло с ее земными родителями?
Натан вздохнул. Ему не хотелось вот так наспех говорить о серьезных вещах в коридоре. К тому же Сицилла ни на что не жаловалась Натану. И получалось, что Акил знал больше, чем он сам.
- Пойдем-ка ко мне в кабинет, - Натан взял Акила под руку.
Натан разлил по стаканам сок, сделал глоток и вопросительно посмотрел на Акила.
- Ты задал мне вопрос, на который я не смогу тебе ответить, пока не буду знать причину твоего интереса. То, что мне известно, не подлежит разглашению, и ты это знаешь. Я должен думать о последствиях... Итак?
- Ты знаешь, почему тебе Сицилла ничего не говорит о своих снах? Потому что боится, что ты направишь ее на шлифовку.
- Вы за кого меня принимаете? - возмутился Натан. - Такие вопросы не решаются в одиночку... Это крайняя мера...
- Не кипятись. Она видит необычные сны... По всей видимости, просачивается информация о ее земной жизни...
- Этого не может быть.
- Может, еще как может...
- Тогда почему она молчит? Она же ходила на процедуры... Ее осматривал не только я...
- Я думаю, что здесь наложилось одно на другое. Естественное желание узнать, что же там произошло, и сильная психическая зависимость от земной личности, которая пробила брешь, дабы сообщить что-то очень важное. Этим что-то может быть информация о любимом, о сыне, о ней самой... Вчера она видела, как сгорел ее отец во время пожара, а мать умерла от удара...
Натан опустил голову:
- А может, это самый обыкновенный бред...
Акил молча посмотрел на говорившего, и тот тут же внес уточнение:
- То есть я имею в виду, что это может быть сон, не несущий никакой конкретной информации...
- А вот она уверена, что именно так и было.
Натан спрыгнул с рабочего стола, куда взгромоздился в начале разговора, поставил пустой стакан и сказал задумчиво:
- А вот это уже хуже. Ты понаблюдай за ней...
- Зачем?
- Чтобы не шлифовать... Вообще-то в отпуск вам надо. Всем троим. Слетаете домой, отдохнете, подлечитесь. А мы за это время придумаем что-нибудь... С Центральной ЭОЛ посоветуемся...
- Это ты нам с Гарри советуешь? Мы же здесь на правах туристов... Скажешь, чтоб нас отправили, и все... Ты Сицилле порекомендуй в отпуск слетать. Но, судя по твоей реакции, она видит подлинную информацию. Не так ли?
- Возможно, - задумчиво проговорил Натан. - Хотя этого и не должно было быть. Понимаешь, у нас уже проторенный путь. “Колодец” давно построен. Работает исправно. Мы сбрасываем по нему души уже много лет. Никаких претензий до сего дня не было. Я не буду объяснять тебе сам процесс. Но очищение продумано до мелочей. У нее не должна была сохраниться информация в том виде, в каком она сейчас есть... Сицилла должна была проснуться с ощущением, что задание выполнено. И испытывать от этого не только удовлетворение, но и чувство исполненного долга, счастье...
- Да, то-то я смотрю, счастье из нее так и прет во все стороны и изо всех дыр...
- Не юродствуй, - насупился Натан.
- Да ладно. Это я от бессилия.
- Глупости. О каком бессилии речь, если ее в любой момент можно отшлифовать. Но я не хочу этого делать, потому что это, с моей точки зрения, тоже насилие над личностью. Теперь эти воспоминания тоже часть ее Я. Их надо как бы прожить заново, осмыслить и сделать выводы. Тогда все встанет на свои места.
- Я понял.
- Тогда не смею больше задерживать, - улыбнулся Натан.
Акил вышел из кабинета Натана слегка озадаченным, потому что не услышал ничего нового. И как удалось Натану построить беседу таким образом, что поговорили душевно обо всем и ни о чем конкретном. Он, вроде, и не отрицал ничего, но и не подтвердил. Одни обтекаемые фразы.
Хотя Акил понял очень многое. Он какое-то время бесцельно ходил по коридорам станции, погруженный в свои мысли настолько глубоко, что ничего не видел вокруг. На него натыкались люди, он сталкивался с кем-то. Ему говорили что-то, советовали, а он машинально отвечал, с чем-то соглашался и даже благодарил, только вот за что, он не запомнил.
Он остановился перед дверью в свою комнату и удивленно уставился на нее, словно увидел впервые. Акил постоял в задумчивости, а потом вдруг взъерошил волосы на голове и побежал прочь. Со стороны его действия казались лишенными всякой логики.
Акил разыскал Сициллу в информационном зале, где она просматривала информацию по истории Земли.
- В какой раз ты все это прокручиваешь? - спросил он.
Сицилла вздрогнула от неожиданности.
- Я не слышала, как ты вошел, - проговорила она.
Она смотрела на Акила, который, не дожидаясь приглашения, направился к креслу. Его умение шлепаться в кресло вызывало зависть у многих, но никто пока, даже на спор, не смог повторить его посадки. Он весьма элегантно, легко как-то, слегка подпрыгивал и опускался со шлепком, а ноги его при этом плавно закручивались в замысловатый крендель. Или вначале происходил трюк с ногами, а потом сама посадка, трудно сказать... Но то, что он при этом вызывал улыбку окружающих, это было доподлинно известно... Не удержалась и Сицилла. Сам же трюкач оставался невозмутимым.
- Ты чего хотел?
- Ничего.
- Не будешь же ты утверждать, что пришел, чтобы в очередной раз продемонстрировать мне свое искусство приземляться в кресло?
- Нет. Не буду.
- Итак?
- Зачем ты вызываешь эти сновидения? У меня было время подумать... и я пришел к выводу, что ты сама это делаешь.
Он вопросительно посмотрел на девушку. Акил застал ее врасплох. Ей стало как-то неуютно, словно ее раздели перед публикой и не предупредили об этом. Она отвернулась и немного помолчала.
- Видишь ли, я любила на Земле человека, которого какая-то часть моего “Я” до сих пор продолжает любить... Я даже не знаю, как это объяснить...
- Ты понимаешь, что говоришь?
- Бред, да? - она жалобно посмотрела ему в глаза. - Все иллюзия, не так ли? Но... но это не просто личностное, это что-то большее. И я ничего не могу с собой поделать. Пока... пока не могу. Да не смотри ты на меня так. И еще... не суетитесь, ладно? Думаешь, я не вижу всю возню вокруг своей персоны? Я сама, понимаешь, сама должна разобраться во всем. И только я могу расставить все по своим местам. Мне Натан звонил, предлагал взять отпуск, отправиться домой, отдохнуть на берегу моря... Ты хочешь домой? Дома хорошо. Натан, наверное, прав. Надо нам отдохнуть немного дома. И Гарри это не помешает. Замученный он какой-то...
“Будешь замученным, - подумал Акил, - когда тебя Лешкой называют и кувшинки требуют”. А вслух сказал:
- Что ж, задача ясна. В отпуск так в отпуск. Завтра санитарный корабль отлетает к нашей планете. Мы можем на нем улететь. Я думаю, что все улажу. Я потом свяжусь с тобой. Где тебя искать? Здесь?
- Нет. Я сейчас ухожу. Все, что мне было нужно, я уже просмотрела. Так что я у себя буду.
Акил легко вскочил с кресла и уже повернулся, чтобы уйти, когда почувствовал нежное прикосновение. Сицилла смущенно отдернула руку и проговорила:
- Спасибо, Акил. Вы с Гарри настоящие друзья. Вы так добры ко мне...
Она плавно повела головой, как бы забрасывая не существующую косу за плечи. Этот жест был красноречивее всех ее сновидений.
“У нее и лицо при этом меняется. Невероятно, но - факт. Это как же надо было отождествиться с Сашенькой, чтоб... вот так...”
- Я пошел. Не робей, дружище. Все встанет на свои места, - Акил похлопал Сициллу по руке.
- А я и не робею. Я разобраться хочу.
В ее голосе прозвучала твердость. И Акил увидел перед собой прежнюю Сициллу: собранную, деятельную, мужественную и решительную, способную довести любое самое сложное дело до конца. Его это порадовало.
Акил решил отправиться к начальнику базы, чтобы уж сразу оформить все формальности. Указание начальника медицинской службы воспринимается обычно как рекомендация, не более того. На санитарном корабле капитан зануда и буквоед. Ни за что не возьмет на борт без заключения Натана и приказа начальства. Конечно, по-своему он прав. Кому хочется стоять на карантине на родной планете?
Акил продумывал, что конкретно сообщить Эвару, когда услышал за собой спешные шаги и знакомый голос:
- Не ко мне ли торопишься?
Акил обернулся и увидел Эвара - начальника базы. Молодой, подтянутый, с небольшой бородкой и васильковыми глазами, напитавшимися в поле солнечного света настолько, что он проливался через край и согревал окружающих. Эвар улыбался, отчего свечение разрасталось до неимоверных размеров.
- К тебе. Натан советует лететь в отпуск, а завтра - санитарный рейс домой.
- Прекрасно. Пойдем посидим у меня, пока оформят все документы.
- Не могу перечить начальству. Да ты и предлагаешь, будто приказываешь.
- Лукавишь. Я рад, что вы летите домой... Вы наши герои... И мы не списываем вас совсем... Мы обязаны вам с Гарри... Вы спасли и людей и технику... На пределе возможного... А Сицилла - испытатель первого класса. Ей нет равных в Галактике, и терять ее мы не собираемся. Я ознакомился с ее проблемой. В земном варианте никаких сбоев не произошло. Все идет своим чередом. Ее ребенок жив, развивается нормально. И с ней ничего особенного не произошло. Ну, заразилась земным... Мы не учли, что возможна такая глубина чувств. Это ее любовь сделала брешь, а не наш метод.
- И что? Пусть мучается теперь?
- Знаешь, Акил, у землян есть поговорка: “Клин клином вышибают”. Ей нужен человек, которого бы она смогла полюбить по-настоящему. И никакой “шлифовки”. Время - лучший лекарь. Пока вы слетаете домой, отдохнете в привычной обстановке, на Земле пройдет лет десять-двенадцать. Вот тогда и будем лечить ее. Пусть пострадает. Ей это необходимо. Пусть докапывается до истины и врачует себя сама. Не дергайте ее.
- Я понимаю, а вот Гарри...
- Он слишком жалеет себя и боится перегрузок. Возможно, это результат переделки, в которую вы попали. Надеюсь, что его дома восстановят окончательно, но в экспериментальные экспедиции он уже летать не будет - это факт.
- Списываешь?
- Перевожу на другую работу, я бы так сказал. А с тобой поговорим после отпуска.
В это время сообщили, что документы на вылет оформлены. Акил поблагодарил Эвара и распрощался. Он ощутил усталость, но нужно было еще отыскать Гарри, чтобы подготовить к завтрашнему путешествию. Гарри оказался в оранжерее, в земном секторе. Акил окликнул его:
- Ты чего здесь спрятался?
- Дышу ароматами Земли, вживаюсь в образ Алексея, - грустно пошутил Гарри.
- Брось, она сама не рада. Кстати, мы летим в отпуск домой... завтра.
Гарри встал с кресла и тяжело вздохнул:
- Спасибо, что предупредил... А то бы упаковали, не спрашивая, погрузили... и прощай, дорогой. Я слышал краем уха, что мне подыскивают другую работу. Не прошел тестирование...
- Не нравится мне твое настроение. Все меняется, ты же знаешь...
- Я ничего не знаю...
- Слушай, пошли отсюда, - Акил обнял Гарри за плечи и слегка подтолкнул к выходу.
* * *
А на Земле жизнь шла своим чередом. Слухи о свержении царя-батюшки дошли до самых окраин. Но в Демьяновке, где в это время оказался Прокофий с Федькой, мало что изменилось. Так же рождались дети, пьянствовали взрослые по праздникам, работали в поле до седьмого пота, делали нехитрые запасы, выращивали скотину, а по вечерам собирались на посиделки.
Даже церковь оставили в их селе. В других разрушили, а у них - нет. “Кулаков”, правда, пошерстили, как было предписано, но высылать не стали. Да и куда высылать-то? Кулацких девок разобрали в жены бедняки. И они автоматически перешли из стана врагов в стан “друзей народа”.
Немощные старики Лукашины безропотно отдали все, что наживали в поте лица, на строительство светлого будущего. Они чуть опередили события, поэтому оформили как добровольную сдачу. А Огольцовы не захотели понять, что революция - это серьезно и надолго. Их раскулачили, а проще - отобрали все нажитое добро, переселили из добротного дома в полуразвалившуюся избу и успокоились, отрапортовав об окончательной победе над кулаками.
Иван Безродный, ставший председателем Сельсовета, особого усердия не проявлял, личные хозяйства не запрещал. Раз кулаков не стало в селе, и все стали равны, на какое-то время наступило затишье, потому что никто толком не знал, что будет завтра.
Ивашку Безродного никто всерьез не воспринимал. По вечерам он иногда брал гармонь и в качестве наглядной агитации шел по селу и распевал революционные песни. Голосище у него был мощный. Испуганные бабы выглядывали из-за плетней, а мужики посмеивались в усы.
Детвора смело маршировала за Ивашкой босыми ногами по пыльной дороге. Свою любимую “Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты...” он распевал по несколько раз за вечер. А через некоторое время у ребят появилась игра в “Ивашку”. Они строились в колонну и горланили, кто во что горазд: “Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты...” и со смехом и гиканьем маршировали по селу.
Ивашка гордился своей наглядной агитацией. Через полгода мужики поняли, что единственный способ прекратить всем надоевшую агитацию в виде песни про тезку председателя, это предложить Ивашке выпить за победу революции во всем мире. Что они и делали в порядке живой очереди.
Все смирились с его дурью, потому что она всех устраивала. Даже тогда, когда он на похороны собственной дочери отказался пригласить батюшку и не захотел отпевать в церкви набожную Дуняшу, бабы смиренно вздыхали. Но когда он, провожая дочь в последний путь, растянул гармонь и запел: “Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты...”, бабы не выдержали и заголосили, заглушая скрип его гармони, а мужики, понуро тащившие гроб по очереди, заскрипели зубами.
Через месяц после смерти дочери Ивашка спился и умер. Печать и ключи от пустого сейфа в Сельсовете перешли к его сыну - уравновешенному и непьющему Филе. Он смутно представлял, что должен делать. И главную задачу увидел в гражданской регистрации браков, потому что больше этим заниматься было некому. Он лихо ставил печати, поздравлял молодых. А в свободное от работы время писал односельчанам письма за небольшую плату.
Налоги в его селе все безропотно, а главное - вовремя сдавали, так что и с этой стороны у него хлопот не было.
Прокофий не просто так таскал Федьку по лесам. Он учил его премудростям врачевания. Рассказывал о травах, их целебных свойствах. Подходил к каждому кустику, как к живому, все понимающему существу, и учил тому же Федьку. Через какое-то время Федька с легкостью мог определить любое заболевание и вылечить его с помощью травяных настоек, мазей, отваров. Он знал о травах все, разговаривал с ними, они открывали ему свои тайны. Федька с легкостью познавал неведомый мир. Научился он и управлять своими мыслями, врачевать ими тела людей, животных и деревьев. Старик открывал страничку за страничкой в неведомой книге Знаний, передавал тайны Космоса, Вселенной. А Федька впитывал их, как губка.
Но наступило смутное время, бродить по селам стало опасно. Их могли упрятать за решетку по доносу или случайно, да и подавать людям было практически нечего: каждый думал о том, как бы прокормить себя и близких до нового урожая. Настало время перемен, и не учитывать это, мог только глупец. Так после трех лет скитаний они пришли в Демьяновку.
Прокофий выждал немного, и в нужный момент пришел в сельсовет.
- Вот, Филипп Иваныч, до вас пришли. Прослышали, что лесник нужон, вот и пришли, - старик почтительно протянул бумаги. - Все в исправности, не сумлевайтесь.
Перед Филей стоял крепкий, седой старик с удивительно ясными глазами. К нему жался мальчонка, с интересом разглядывающий все вокруг. Филя просиял, потому что никто из местных жителей не хотел идти в лесники, а начальство требовало представить кандидатуру. А здесь старик сам рвался в леса. Он для приличия просмотрел бумаги и тут же согласился взять пришедшего на службу.
Филя тут же сочинил указ, проставил дату, витиевато расписался, шлепнул печать и хотел уже, было, спрятать документ в сейф, но старик пожелал взглянуть на него. Филя улыбнулся, потому что был уверен, что старец читать не умеет.
- Ах, да, - проговорил Филя, - крестик вот сюды поставь. Документ серьезный.
Он послюнявил чернильный карандаш и дал старцу. Тот покрутил бумагу в руках, усмехнулся и так же витиевато расписался внизу.
- Неужто грамотный? - удивился Филя.
- Самую малость, - ответил старик, возвращая официальную бумагу, разрешающую им с Федькой жить в лесу.
- Так, - решил Филя, - сегодня здесь переночуете, а завтра село на собранию соберу. Строиться поможем, ты не боись. До холодов постараемся...
- Благодарствую, - поклонился Прокофий в пояс.
- Это ты брось, буржуйские штучки мне ни к чему. У нас все по-простому. Поздравляю, товарищ, - Филя схватил старца за руку и затряс, - с началом новой жизни, так сказать.
Мальчишка испуганно посмотрел на Филю, а потом опустил глаза и уставился на сапоги начальника. Филя вдруг икнул, ощутив непонятный дискомфорт, отпустил руку старца и заторопился домой. Уже в дверях он проговорил скороговоркой, чтоб располагались в конторе, как у себя дома, что можно взять тулуп, постелить его на пол, ему ничего не жалко...
- Извиняйте, - пробормотал он и выскочил на улицу.
Прокофий спокойно закрыл за ним дверь, а потом повернулся к Федьке.
- Ну, чего ты испугался? Со страху чуть дел не наворотил. Хорошо еще я все взял под контроль и исправил вовремя.
- А чего он тебя за руку схватил?
- Это он от счастья. По-старому не хотят благодарить, а по-новому еще не умеют... Вот отдохнем малость, а с утречка - в лес, место для избы приглядим.
* * *
На следующий день Филя собрал сельчан на сход, вышел в круг, торжественно взмахнул рукой, открыл рот, но не произнес ни слова. Рядом с ним стоял седой старик в рубахе навыпуск и мальчишка лет десяти.
Речь, которую приготовил Филя, вдруг испарилась из его головы. И вместо торжественных слов он буднично произнес:
- Вот, значится, это наш новый лесник Прокофий и его внук Федя... Избу надо помочь им поставить...
- Старичок-лесовичок, - хихикнул кто-то.
Это прозвище так понравилось всем, что уже через некоторое время к Прокофию обращались не иначе, как Лесовик. А потом и вовсе забыли его настоящее имя, а фамилии будто и не было никогда. Лесовик да Лесовик. А Федька стал Лесовиковым внуком. Федька Лесовиков.
- Спасибо, люди добрые за отзывчивость. Мы с Федюней сами хату сложим потихоньку, помаленьку. Если невмоготу будет, попросим помощи. Спасибо за добрые слова, - Прокофий повернулся к Филе, - за ночлег. Мы бы хотели место для хаты поискать, да границы лесных угодий определить.
- Сделаем, организуем... Это мы зараз, - обрадовано выкрикнул Филя, - щас комиссию соберем и пойдем. Какие предложения будут?
- Петра возьмите, - крикнул кто-то, - правильный мужик.
- Сеньку и Васятку...
- Ну, вот, - улыбнулся Филя, - комиссию возглавлю я. Через час, - он почесал за ухом, - я думаю, и двинем. На сборы хватит? - обратился он к мужикам.
- Маловато, Иваныч, - сказал Петр, - за один же день не управимся.
- Ладно, - махнул рукой Филя, - как соберетесь, в Сельсовет приходите.
Бабам не хотелось расходиться. Соседка Петра вздохнула:
- Давно пора было лесника заменить. Старый-то деру дал, избу запалил и утек... А теперича лес без хозяина остался. Руби не хочу... Вот и изгаляются, порубили сколько, а орешник? Смотреть тошно. А за ягодами страшно стало в лес ходить. Мужики пришлые балуют...
Женщины загомонили.
- Верно, - согласилась другая. - Над Ганной из соседнего села надругались. До петли бабу довели, а у нее дети... И с позором как жить?
- Хлипкий только Лесовик-то. Поди и ружья не держал сроду. Вон, с клюкой обнявшись, стоит. Может, калека?
- Сама ты калека, - возмутилась соседка Петра. - Палку берут, когда много ходят. Жилистый, значится.
- И в годах ужо, - высказала сомнение другая баба.
- Тебе что? Пацана надоть? Так у него вонан внук растет на смену, - вновь встала на защиту Лесовика соседка Петра.
- Чего раскудахтались? - произнес Самсон. - Нормальный дед. Берданку выдадут, сразу сильным станет. Да и желающих, окромя него, все равно нетути. Все свою задницу берегут. За одно то, что согласный, “спасибо” скажите.
Бабы обиженно замолчали и стали расходиться по хатам. А часа через два пятеро мужиков и мальчишка уже топали по лесу. Филя периодически сверялся с картой угодий, а мужики при этом добродушно улыбались. Им ли не знать, этих мест. Через какое-то время они остановились на привал. Филя вздохнул и протянул карту Прокофию, объяснив, что теперь это его задача изучать и знать, где что...
- Главное, любить лес, самим не губить и другим не давать. За ягодами, грибами, пожалуйте. Охотиться по сезону, как в прежние времена. За отловом рыбы тоже следить... Ты ведь был уже лесником. Значит, сам все знаешь...
Они сидели у костра, подставив руки почти к самому огню. Мягко потрескивали ветви, как будто исполняли свою неповторимую песнь. Филе казалось, что этот треск похож на одиночные выстрелы в ущелье, находящемся далеко-далеко отсюда. Мужики настороженно прислушивались к треску, слыша в нем то что-то таинственное, непонятное, то до боли родное, бередящее душу, поднимающее откуда-то из потаенных ее уголков самое сокровенное... Федька видел танец огня, исполняемый под аккомпанемент необычного инструмента, названия которому он еще не придумал. Старец просто наслаждался зрелищем и улыбался, а вслед ему улыбался и огонь, взмывая вверх причудливыми языками в неистовом, азартном танце.
- Прокофий, - нарушил тишину Филя, - как тебе наш лес? Хорош, правда?
- Правда, - согласился старик.
- А избу на старом пепелище негоже ставить, - вдруг пробубнил Петр.
- А кто их заставляет на пепелище-то строиться? Можно и в стороне чуток... Места хватит. У Фрола-то хозяйство было добротное: пчелки, огород, живность всякая, дом крепкий был. И чего не хватало ему? Можа, барину верность соблюсти хотел? Ну, и бежал бы с ним. Ан нет. Он, пакостник, вначале все порушил, дом запалил и тольки тогда утек. Сбег, а куды? Кто знает? Барину-то, видать, он не особо нужон был. Тот деру за границу дал. Баб своих собрал и - тю-тю...
- Про сундуки забыл... - ухмыльнулся Сенька.
- Не, не забыл. Он все оставил, не порушил, не поджег, как ентот хрен, да и взял-то самую малость...
- Ага, ридикюль с золотишком, да камушками, ну и сундук с картинками... А бабы его украшения в поясах попрятали, а в руках по узелку. Ты их жалеешь никак? - спросил Филя. - Он же классовый враг.
- Не, не жалкую я по нем. Но и поносить не могу. Неплохой был мужик, по совести поступал, да и сам работы не гнушался, ты ж знаешь. Ну, а насчет добра его... не знаю, чего он с собой взял... Не чужое, свое увез... Ты же, знаешь, что мужик правильный был.
- Знаю, - хмуро согласился Филя. - Ты только нигде боле не говори так, коли за решетку не хошь. Мало ли че мы знаем, а они-то не хотят знать... Ты уж попридержи язык.
- Да я так, к слову. Да здесь все свои, - тихо проговорил Петр.
- Эх, - Филя вздохнул. - Иван с Андрюхой тоже среди своих гутарили... А где они сейчас? Знаешь? Уж и гнать отсюда некуда, а все одно угнали...
- Так то ж на Выселках, не у нас... Нацарапали на них, куды следует, а там уж и рады были. Засиделись, видать, без работы...
- Все, - подвел итог Филя, - щас перекусим, и трогаться надо.
- Мы с Федюней до бывшей усадьбы лесника только с вами. Мы там останемся. Шалаш пока сделаем, аль землянку выроем. Оглядимся, примеримся, где избу зачинать... - сказал Прокофий.
- Жрать чё будете? Паек-то через неделю положено... - Филя вздохнул и стал рассматривать содержимое своего мешка.
- Иваныч, не волнуйся за нас, летом в лесу не пропадем...
- Ладно, шалаш поможем сложить, - пообещал Васятка, порылся в мешочке, извлек кусок сала, завернутый в чистую тряпицу, и протянул старику: - Возьми, мы завтра дома есть будем.
- На, вот, - Петр протянул кусок хлеба и пару луковиц.
Сенька вздохнул:
- Эх, маловато провианта будет. Лесовик, у меня в мешке вяленая рыба и хлеб. До места сам допру и там оставлю. Вместе с мешком оставлю. Котелок, кружка там, ложка, пшенца малость, соль... Рассмотришь опосля. Подарок это на новоселье от меня. Я как чуял, что Лесовик не захочет в село топать и ждать Филькиного пайка, ну и прихватил на всякий случай.
- Не могу я инструкцию нарушать. Харч не мой, казенный, я за него отчитываться буду, - проговорил Филя.
- Ладно тебе, инструкция, - передразнил Сенька. - Слово-то какое выкопал. Какая тебе разница, щас дать им пожрать аль через неделю?
- Не заработал он еще, а ежели проверяющие нагрянут? Не могу я разбазаривать народное добро, - попытался объяснить Филя.
- Ты ж не деньги ему выдашь, а жратву, - не унимался Сенька.
- Не положено. А денег у меня все равно нет. В кассе пусто. Продуктами платить буду.
- И ему трудодни проставлять будешь? - спросил Сенька.
- Буду. Зерном отоварю опосля. Ты чё ко мне пристал? На мое место хочешь?
- Не, - засмеялся Сенька, - мне и на своем неплохо. Ты у нас начальство, один на всех... Сразу все должностя совместил...
- Это кто совместил? - обиделся Филя. – Да, окромя меня, никто не хочет хомут на шею напяливать... Сами же избирали...
- Охолонись, Иваныч, - проговорил Петр. - А ты чё пристал к человеку? - обратился он к Сеньке. - Ему и так не сладко, да ты и-ш-ш-шо... Его же со всех сторон бьют. Вот пришлют со стороны, тогда взвоешь. Иваныч его не устраивает... Да он сам без штанов скоро останется... А у него мал мала меньше по лавкам сидят и есть хотят... От хорошей жизни нечто он письма пишет нам за краюху хлеба?
- Да пошутил я, - стал оправдываться Сенька.
- Ваше же добро блюдет Иваныч, не разбазаривает. Каждый колосок учитывает, а он его обвиняет в ентом. Себе лишнюю картофлю не возьмет, помирать будет, а не возьмет. Что положено на трудодни - получи. Все по закону, - никак не мог успокоиться Петр.
- Ну, прости, Иваныч, коль обидел, - проговорил Сенька.
- А, мелочи все это, - Филя порылся у себя в мешке и достал воблу. Посолонитесь... Ты, старик, не обессудь, но больше у меня ничего нет. - Филя развел руками.
- Да не волнуйтесь вы, мы не пропадем, - начал старик.
- Знамо дело, не пропадете, - Филя почесал затылок. - На неделе забегу сам. А как в поле разделаемся, поможем, обязательно поможем.
Старик улыбнулся.
- Да, а насчет берданки, - спохватился Филя, - пока что вот эту возьми. Она на вид неказистая, а палит исправно... и шуму много... В селе слышно будет.
Мужики засмеялись. Старец поблагодарил Филю. А тот, вспомнив, что на собрании так и не сказал напутственную речь, вдруг выпалил:
- Ты лес и живность оберегай. Самое главное, так сказать... - он слегка замялся, вспоминая красивое слово, которое говорил начальник из города насчет леса, - наше достояние, - ликующе выпалил он, - вот, значит, как... до-сто-я-ни-е. Все в нем. Кормит он нас. Губить его негоже. А то развелось в округе оглоедов, все запакостить норовят, порушить... И так порушили много чего.
Филя вздохнул и замолчал, думая о чем-то о своем, сокровенном. Мужики привалились к деревьям и задремали. Филя встал, потянулся и вдруг закашлялся...
- Тьфу, проклятый, - проговорил он сквозь слезы, - выматывает... В грудях ломит, застудился в том году, и все никак не отойду... Так-то ничего, - он вытер рукавом слезы, - а нет-нет, да и прихватит, как щас вот... Все внутрях перевернет, вытрясет и опять ничего.
Старик внимательно посмотрел на него и тихонько позвал за собой:
- Давай отойдем...
Филя хотел сказать, что у него от мужиков секретов нет, но вместо этого не только промолчал, но еще и послушно поплелся за стариком, недоумевая, какая это сила тащит его. Старик остановился. Повернулся к слегка ошалевшему Филе и заявил:
- Полечу я тебя сейчас...
Филя решил возразить, что не верит в “энти штучки”, но опять промолчал и удивленно уставился на старика. А тот спокойно поводил вокруг него руками и сказал:
- Не простуда это, Филя, а результат ранения. В ущелье, помнишь, шибануло... Ты не пугайся, - улыбнулся старик. - Сейчас немного больно станет, потерпи...
Филя заскрипел зубами. Откуда пришла боль, он не знал. Старик по-прежнему не прикасался к нему. А ощущение было такое, будто вытягивал он что-то из старой раны...
- Ну, вот и все, - опять улыбнулся старик, - боль сейчас уйдет, а ночью еще поломает чуток, не пугайся... Все хорошо будет.
Боль, действительно, так же внезапно ушла, как и появилась. А вместе с ее уходом Филя опять обрел дар речи и свободу действий.
- Я тебе вмазать хотел, - признался вдруг Филя и заулыбался.
- Я знаю, - доверительно проговорил старик.
- Ты думаешь, пройдет все? - спросил Филя, доставая папиросы. - А откуда про рану-то узнал и про ущелье?
- Не думаю, а знаю, что все будет хорошо.
Второй вопрос старик оставил без ответа. А Филя даже не обратил внимания.
- Мне доктор в городе сказал, что поживу малость, но с такой раной, сам понимаешь, недолго... Как мужик мужику сказал... В этом году мне особо худо стало, никому не говорил, тебе первому. Думал все, батяня за собой зовет... Ждал только... Летом не хотелось умирать. До осени просил оставить, дел щас много... Коллективное хозяйство пока на мне держится... Что-то не додумали они там. Кто и так справляется, пусть бы работал сам по себе... Ну, а кто не умеет, аль не может, пусть сообча пробуют. А то ведь силой всех... Эх, перегибают палку... Дед, сколько мне осталось? Ты только честно мне, как на духу, ладно? Чтоб я рассчитал все, замену подобрать успел...
- Придешь ко мне на неделе, полечу еще... У тебя и другие болячки есть... А пожить? Поживешь еще, Филя... Годков тридцать еще протянешь, больше не могу обещать... Ты только приходи, не бойся. Вылечу...
- Спасибо, дед, - Филя отвернулся.
- Ну-ну, - старик похлопал его по плечу, - пойдем, а то мужики уже проснулись... Идти надо.
* * *
А Гарри, Сицилла и Акил в это время отдыхали на родной планете. Сицилла периодически возмущалась, потому что все дни были расписаны по часам: с утра процедуры, пляж, солнечные ванны, прогулка по лесу, встречи, развлечения, развлечения и еще раз развлечения.
- И это жизнь? Ни тебе забот, ни трудностей, ни опасностей...
- И что тебе не нравится? По-моему, уж кто-кто, а ты заслужила отдых, - проговорил Гарри.
- Возможно. Просто я соскучилась по Дальним Мирам. У них столько проблем, им плохо... Они, как неразумные дети. И я знаю, что я им нужна.
- В качестве няньки, что ли? - засмеялся Гарри.
- Хотя бы и в этом качестве... И ты напрасно смеешься. По-моему, быть кому-то нужным, это уже счастье...
- Ты мне нужна.
- Я не об этом.
- Понял. Масштабы не те.
- Опять ты за свое. Я не узнаю тебя в последнее время.
- Взаимно, дорогая.
Гарри взял гальку и бросил в море.
- Смотри, какой у нас прекрасный мир, совершенный и гармоничный...
- Вот-вот. А я хочу, чтоб он был такой не только у нас, а везде.
- Мечтать не вредно. Сказки захотелось?
- Возможно. Но лучше искренне заблуждаться, чем быть занудным праведником. Ты любишь повторять, что мало знаешь, что у тебя интеллект ниже среднего. Но твои слова расходятся с делом. Когда в твоем присутствии человека заносит, и он начинает заблуждаться в своих рассуждениях, ты четко отслеживаешь такие моменты и иногда всего лишь одним вопросом ставишь его в тупик. Если ты мало знаешь, как ты можешь судить, прав ли он? Ты знаешь достаточно, чтобы оценить интеллектуальный уровень собеседника. И ты очень искусно демонстрируешь свои знания, ссылаясь на авторитетные источники. Но ты идешь не от сердца, а от головы. Где твоя терпимость? Ты хочешь, чтобы между нами были выстроены правильные взаимоотношения, и ненавязчиво начинаешь выстраивать их, проговаривая принципы... Я приняла правила игры. Но у меня правильные взаимоотношения с Акилом, и мы не выстраивали их специально, они шли от души. Интересно, что все принципы, о которых ты говоришь, уже заложены в них. Но мы не проговаривали их. Это естественные дружеские взаимоотношения. Они сложились сами, потому что мы были готовы к ним. А ты предлагаешь идти от теории к практике. Но я уже так живу... Это все равно, что расписать принцип передвижения... Человек ходил всю жизнь и не думал, как ходит. А потом появляется некто, кто начинает учить, как делать шаг, и описывает механизм. Меня это радует. Но я уже хожу... А ты предлагаешь мне начать ходить по инструкции, которая приведет к тому же результату, но только при этом я буду знать, как я это делаю. Не спорю, может, это и очень важно. Но, раз ты предложил накануне ввести принцип честности, получи мое признание. А готов ли ты к этому?
Гарри промолчал, запрокинул голову и посмотрел на голубое, безоблачное небо. Он взял пульт и “пробежался” по клавишам. Небо сразу заволокло свинцовыми тучами, подул резкий ветер. Птицы, недавно певшие где-то над самой головой, с криком исчезли. Раздался гром, засверкала молния. Стало холодно, неуютно... Новый порыв ветра принес дождь. Море взбунтовалось, стало черным, неуправляемым. Волны бросались на берег и пытались утащить несчастных, всеми брошенных на острове людей в свою пучину.
Сицилла обняла себя за плечи и укоризненно спросила:
- Развлекаешься?
- Нет. Ты же хотела неуправляемой стихии. А готова ли ты к этому? Мы много говорим. Выстраивание правильных взаимоотношений не игра. И один из первых принципов у нас с тобой - освобожденность, ну и принятие событий по факту, безоценочно. Следовательно, ты свободна в любую минуту отказаться от предложенного мною...
- Я поняла. Перестань, мне холодно...
- Ладно, - сжалился Гарри.
Он пощелкал кнопочками, вскочил на ноги и забросил пульт в море. Дождь перестал, появилось солнце, а с ним и тепло, тучи исчезли.
- Что ты наделал?
- Предоставил природе возможность самой решать, какой ей быть...
- Сумасшедший, что ты скажешь служащему на выходе из процедурной?
- Скажу, что море слизнуло пульт...
- Ты, явно, не в себе. Я пойду поныряю. Может, достану...
- Брось, - удержал ее Гарри за руку, - мелочи это. Ну, заплачу за утрату инвентаря... Посиди...
- Я уже целый час сижу, наговорила тебе гадостей. Да и по большому счету, ты прав. Желательно все делать осознанно. Пусти, я хочу искупаться.
- Я с тобой.
- Не стоит, на тебя море обижено, шутить начнет.
- А ты спасешь меня.
- Только после того, как достанешь пульт.
- Вот же, вредная.
- Не вредней тебя, - засмеялась Сицилла. - Ладно, пошли.
Гарри блаженно потянулся и трусцой побежал к морю. Сицилла опередила его и грациозно нырнула в подоспевшую волну. Гарри осторожно потрогал ногой воду, слегка присел, побрызгал себе на грудь и только после этого зашел в море. Он улегся на воду и прислушался. Сзади подплыла Сицилла. Неожиданно Гарри ушел под воду и вынырнул чуть в стороне.
- Я пульт выловила, держи... Платить не придется.
- Не бросай. Я его опять случайно потеряю.
- Добрая традиция, что ли? - засмеялась Сицилла. - Брошу. Только не тебе, а на берег.
И не успел Гарри отреагировать, как Сицилла размахнулась и забросила пульт точно на то место, где они сидели.
- Ты смотри! - восхитился Гарри. - Прямо на халат уложила. Мне нравится ход твоих мыслей... Это намек, я понял...
- Болтун.
- Ты мне льстишь.
- Ничуть. План дальнейших действий каков? - спросила Сицилла.
Гарри задумался. “На Юрсе вечером фестиваль. А до этого можно сходить в “Собеседник” пообедать...”
Сицилла улыбнулась и поплыла к берегу. Они быстро оделись, свернули “план” и оказались в просторном зале. Сицилла вздохнула и взяла Гарри под руку. Они поблагодарили служащего, сдали пульт и, вставив карточки в анализатор, получили рекомендации для следующего посещения.
Они вышли на улицу, Сицилла огляделась и, прижавшись к Гарри, сказала:
- У меня для тебя сюрприз. Мы сейчас очутимся в одном месте...
Гарри хотел поинтересоваться, в какую еще авантюру она собирается его втянуть, но не успел. Потому что подлетел “поток”, вызванный мысленно Сициллой, подхватил их, мягко усадил в невидимые кресла и мгновенно перенес в другой конец планеты.
- Приехали, - задорно проговорила она. - Выпрыгивай. Чего расселся?
Она рассмеялась, глядя на ошалевшего Гарри. Он продолжал сидеть. Зрелище со стороны было весьма забавным. На чем он сидит, видно не было. И поэтому его поза рассмешила Сициллу. Она прыснула в кулачок, распространяя вокруг себя ровный ореол свечения. Гарри вспыхнул, неуверенно встал на землю. Его свечение выдавало раздражение. Он хорошо умел владеть собой, но по-настоящему управлять свечением могли лишь немногие.
- Не кипятись, - проговорила Сицилла. - Пошли. Сейчас твое настроение улучшится. Вот по этой тропинке мы пойдем пешком. Да здесь близко.
Никакой тропинки Гарри не видел. Она схватила его за руку и почти потащила за собой в заросли, которые деликатно расступились, пропуская их. Гарри оглянулся. Ветки кустарников плавно встали на место. За этой естественной преградой действительно была тропинка. Деревья перешептывались и разглядывали весьма внимательно, вернее, бесцеремонно, необычных путников. Сицилла погрозила им пальцем, а потом приложила его к губам. Деревья закивали кронами и замолчали.
- Я хочу, чтоб сюрприз был не только для тебя, - объяснила она шепотом.
В полной тишине они “скользили” минут десять. Сицилла заставила Гарри вспомнить этот вид передвижения. Ноги при такой ходьбе чуть-чуть не касаются поверхности земли. Это требует дополнительных затрат энергии, но зато, действительно, не остается следов, да и услышать такой “шаг” практически невозможно.
- Тсс, - прошептала она, повернувшись к слегка обалдевшему спутнику, хотя тот и не думал орать. - Мы почти у цели. Смотри.
Она пропустила его вперед. Гарри увидел “развивающийся” и в меру “мыслящий” Дом последней модели. Он органически “вплетался” в пейзаж. Казалось, что он стоял здесь вечно, и лес без него, как, впрочем, и он без леса не могли обойтись.
- Знаешь, чей это Дом? Нет? Хорошо, - обрадовалась она. - Сейчас мы будем выходить из “засады”. Нашу походную помнишь?
Гарри кивнул.
- Прекрасно, - проговорила она. - Запевай.
“Это уже слишком”, - подумал он, и свечение опять выдало его настроение.
- Ну, пожалуйста, - Сицилла погладила его по руке. - Я одна не вытяну...
“Да, - подумал он, - нестандартное развлечение. Чем не фестиваль для двоих?”
Она прыснула в кулачок, прочитав его мысли. Гарри от смущения запел. Сицилла сразу же подхватила. Два приятных голоса выводили в лесной тишине гимн “Космических бродяг”. Дом сразу ожил, засиял окнами-глазами, выискивая нарушителей, которые не посчитались с желанием его Хозяина уединиться для отдыха. Дом хотел “высказать” все, что они из себя представляют, но тут на порог выскочил сам Хозяин и диким голосом завопил то же самое.
“Кто их поймет? - обиженно подумал Дом. - Никакой логики в поступках”.
Акил побежал к “сумасшедшим”, стоящим под елкой. Дом грузно заковылял следом. Сицилла сияла во всю мощь. Гарри расплылся в улыбке и засиял не меньше ее. Он простил взбалмошной Сицилле все ее причуды за сегодняшний день. Они, не сговариваясь, ринулись навстречу Акилу.
- Ура! - закричали они, обнявшись в клубок.
Они долго тискали друг друга. Что-то выкрикивали. Дом невозмутимо наблюдал, а потом не выдержал и проговорил:
- К вечеру сыро в лесу. Хозяин забыл, что я растущий и весьма уютный.
- И хвастун отменный, - добавил Акил, смеясь. - Смотри, заменю, - пригрозил он.
- Сегодня мне это не грозит, а завтра ты передумаешь, потому что оценишь меня по-настоящему, - скрипнул Дом и торжественно провозгласил. - Прошу, заходите. Что вам приготовить?
- Какой вежливый, - похвалила Сицилла.
- А-а-а, - взмахнул рукой Акил, - болтун.
- Но-но, прошу без оскорблений, - попросил Дом.
Внутри, действительно, было уютно. Дом учел вкусы гостей, но добавил еще несколько блюд от себя, после чего пригласил всех в столовую.
“Хоть голодными не останемся”, - подумал Гарри.
За столом говорили исключительно о последней экспедиции.
- Слушай, а кто обслуживает этот Дом? - спросил вдруг Гарри явно невпопад.
Сицилла и Акил недоуменно уставились на него.
“При чем здесь Дом?” - говорили их взгляды. А он и сам не знал. Может, не захотелось бередить прошлое, которое перевернуло всю его жизнь? Молчание затягивалось. Гарри заерзал в кресле, не представляя, как выйти из этого положения. На помощь пришел сам Дом.
- Поскольку Хозяин молчит, а вопрос касается меня, - ласково начал Дом, - то я возьму на себя смелость и некоторую дерзость...
Дом, явно, считал, что витиеватость изложения приличествует торжественности момента. Акил сидел с раскрытым ртом. Сицилла заулыбалась. Гарри внимательно слушал информацию.
- Так вот, - продолжил Дом. - Я умею создавать мыслеобразы. Я материализую все, что Хозяин пожелает, а иногда чуть больше, чтоб доставить ему удовольствие. А ненужное - распыляю...
Теперь Гарри открыл рот.
- О! - воскликнул Дом, - вы неправильно меня поняли. Я не могу распылить вас... Мои мыслеобразы касаются поддержания жизнедеятельности самого дома, его уюта, комфорта и только. На кухне хозяйничают мои помощники... Продукты я тоже не создаю, Хозяин не захотел, - огорченно проговорил Дом. - Хозяину, видно, доставляет удовольствие сам процесс приготовления... Я посылаю посыльного, который доставляет почти мгновенно нужные продукты. Посыльный уже не нужен, я переделываю его в повара, затем - в официанта, посудомойку, в зависимости от обстоятельств, хотя все можно было бы сделать проще...
- Хватит, - проговорил Акил. - Это просто модернизированная модель “Путешественника”. Подарок Софри. Привез из другой Галактики. Делать ему нечего. А впрочем, он создавал рекламу своему товару. Он заключил выгодную сделку... Экспорт этих Домиков.
- А чем наши хуже? - спросил Гарри.
- У наших - электроника и никакой перспективы. А этот по принципу живого существа создан, да еще с огромными возможностями. Одна материализация мыслеобразов чего стоит! Модно! Но, вообще, действительно, удобный... милый, добрый и теплый. Так вот... самая лучшая модель была подарена мне. Сделана по индивидуальному заказу с учетом моего характера. Тем “Путешественникам”, что он сбывает сейчас, далеко до этого. Еще вопросы?
- Извините, - сказал Гарри сконфужено, - я перебил вас.
- Мелочи, - заметил Акил. - Нечего вспоминать вчера, когда на дворе сегодня.
- У тебя веселый Дом, - улыбнулась Сицилла.
- Музыку хотите? - осведомился польщенный Дом. - Могу предложить танцевальные мелодии собственного сочинения.
- А вот это не надо, - заявил Акил. - Я уже слышал однажды. При одном воспоминании дергаюсь в ритме танца...
- А “Встречу на озере” можно?
- Конечно. Пройдите в гостиную. Напитки на журнальном столике. Полилась задушевная мелодия, напомнившая им их самую первую встречу. После окончания учебы в Центре, они, тогда еще совсем зеленые, отправились на Галлу за распределением. В зале ожидания звучала эта мелодия. Их вызвали последними.
- Вашу троицу, - сказал тогда Распределитель, - мы посылаем на “Спектр” - экспериментальную станцию. Дополнительная подготовка - две недели. Вопросы?
Вопросов не было. Они выскочили от Распределителя и опять окунулись в ту таинственную и щемяще-нежную мелодию.
И вот теперь друзья сидели молча, думая каждый о своем. На глазах Сициллы заблестели слезы. Свечение Акила усилилось. Гарри “вспыхивал” почти под музыку.
- А меня списали, Акил. Предлагают стать бумажной крысой, - вдруг выпалил Гарри.
- Я знаю. Не торопись с решением. А насчет меня еще не определились. Они ищут, я - жду. А ты? - Акил посмотрел на Сициллу. - Слышал, что возвращаешься...
Она посмотрела на Гарри.
- Прости, я не хотела пока говорить. У нас же отпуск.
- Я не обижаюсь. Только... Мне Натан уже сказал. Он и обо мне позаботился... В отделе распределения место держит... Только мне придется еще один курс восстановления пройти. Так что я чуть позже прибуду...
Сицилла обняла Гарри и вдруг ощутила в полной мере, как дорог ей человек, сидящий рядом. Шрамы на его теле - записная книжка подвигов. Но его сила не в них, а в его сердце, большом, любящем, умеющем ждать, терпеть и верить...
* * *
Сицилла прибыла на базу на грузовом корабле и сразу попала в атмосферу суеты. Она подумала, что происходящее было больше похоже на консервацию, но Распределитель отправил ее на “Спектр” для продолжения службы. Она стала вспоминать, какой груз доставили на базу. В полупустом корабле стояли ящики со странной надписью “Амха-15”. Если работы сворачивались, то зачем новое оборудование?
Она решила выяснить все у начальника базы. К тому же о прибытии все равно ему доложить надо. Она остановилась перед дверью в его кабинет. И почти сразу же услышала:
- Заходи, дверь открыта.
Она вошла в пустой кабинет и растерянно проговорила:
- Здравствуй.
- Присаживайся, - предложил тот же голос. - Эвара пока нет, но он скоро будет. Во всяком случае, грозился через пять минут вернуться. Подожди.
Голос шел откуда-то из середины кабинета. Сицилла повнимательнее присмотрелась, но ничего не обнаружила там.
- Не старайся, - обрадовался голос, - не найдешь и не увидишь. Я пока “рассыпан”. Сейчас соберусь, и ты увидишь меня. Я - Амха-15, самый лучший помощник косморазведчиков.
За время службы Сицилла встречалась со многими “странностями”, поэтому спокойно ждала, чем же это все закончится. В центре кабинета появилось небольшое туманное облачко, из которого “собрался” фантом человека. Нечто похожее на людей-молони. Небольшого роста, трехпалое, большеголовое создание с преобладанием зеленого цвета. Он слегка дрожал в воздухе, но не исчезал. И, наконец, перед Сициллой появился классический фантом.
- Кто тебя прислал? - спросила она. - Или ты сам пришел в гости? Если сам - уйди. Если прислали, то зачем? Отвечай!
- Я не человек-молони и не фантом. Я Амха-15, просто еще не совсем “собрался”. Потерпи, еще немного осталось.
- Терпения мне хватит, но чего или кого я должна ждать?
- Меня, не ясно, что ли? Я прикреплен к тебе. Создаю себя сам.
- Ты кто?
- Я же сказал. Я - Амха пятнадцатый.
- Это я поняла. Вернее, термин усвоила. А что такое Амха-15?
- Это я.
- Хорошо разговариваем, - рассмеялась Сицилла.
Амха пятнадцатый стал постепенно материализоваться. Сицилла засекла время. Для этого ему потребовалось ровно три секунды.
- Классно! - оценила она.
- Как тебе мое тело? - спросил человек-молони.
- Тело? Ничего тело. А как насчет одежды?
- С этим у меня туго, - признался зеленоватый карлик. - Тело создаю быстро. Ты видела. Можешь даже потрогать меня. Реальней не придумаешь. А вот для одежды нужна дополнительная программа. К сожалению, она не предусмотрена, потому что мы летим на планету, где люди не носят одежды. Нет, это не люди-молони. Просто я немного поразвлекался и “собрался” в красавчика. Теперь ты поняла, кто я?
- Почти, - ответила Сицилла.
- Я твой помощник. Хочешь “соберусь” в человека-конома? Это разумные люди планеты Коно. Название планете они дали сами. В нашем каталоге это Я-142.
- Что?
- Ты плохо слышишь? - удивился зеленый красавчик.
- Нет, я нормально слышу. Что у них там стряслось?
- У них появились полуразумные твари, которые с удовольствием готовят себе обед из людей-конома. Мне собраться в них?
- Нет. Дай словесный портрет.
- Уточни. Словесный портрет тварей или конома?
- А в кого ты хотел собраться?
- В тварь...
- Вот с нее и начни.
- Твари хитры и двулики. Полуразумны, но они охотники, хорошие охотники, удачливые. А люди-конома умны, но они не охотники...
- Да... если ты такой же помощник, как оратор, то плохи мои дела.
- На месте ты поймешь, что точнее того, что я сказал, не скажешь. А вот и хозяин кабинета, - обрадовался Амха пятнадцатый и тут же “рассыпался”.
Сицилла и Эвар обнялись.
- Познакомилась? - Эвар кивнул на пустую середину кабинета.
Сицилла улыбнулась:
- Мы мило побеседовали, но еще не совсем оценили друг друга. Так?
- У нас было слишком мало времени. Я сделал не совсем правильный выбор, но собраться в человека-сияющего не рискнул.
- Почему? - усмехнулся Эвар.
- Ничего смешного не нахожу. Без одежды меня можно принять за сумасшедшего. Это в лучшем случае. В худшем, - он помолчал, - меня могли неправильно понять... А Сицилла мой направляющий. Старший товарищ. Нехорошо, когда знакомство начинается с недоразумения. Ведь правда?
- Правда. Я почти все поняла. Остались детали, которые мне объяснит Эвар.
- Конечно. Но вначале ты посетишь зал “Инфо”. Там прекрасная информация о планете... Изучишь. А уж потом мы о деталях поговорим.
Сицилла собралась уходить, но не удержалась и спросила:
- А с Землей как?
- Семена посажены, они дали всходы. Пусть теперь растут. А для этого нужно время. А вот Я-142-я в опасности. Не сама планета, а ее разумная жизнь. Надо помочь. Истребить двуликих тварей мы не можем, они со временем станут разумны. Есть одна задумка. Защищать себя люди-конома научатся, и конфликт постепенно сгладится...
- Какой конфликт? Если я правильно поняла, эти двуликие просто пожирают людей-конома, и с большим аппетитом, кстати.
- Там все сложнее, чем ты думаешь. Говорить будем после того, как ты усвоишь информацию об их планете. А сейчас у нас беседа слепого с глухонемым...
- Полное взаимопонимание, - засмеялась Сицилла.
- Вот-вот... - Эвар подошел к Сицилле и взял ее за руку. - Я рад, что ты вернулась... Может, отдохнешь с дороги?
- Спасибо за заботу. Но мне не терпится посмотреть на тварей и человека-конома... Кстати, кто делал “живые” съемки?
- Акил. Впервые, когда ты “спала”, а потом, когда ты отдыхала. Там есть уникальные кадры... Отличная работа...
Эвар увидел удивление на лице Сициллы.
- Он же отдыхал вместе с нами...
- Да, после съемок. Кстати, растущий Дом ему был подарен Софри от нашего Центра.
- И где он сейчас?
- Кто?
- Акил, разумеется. Его Дом меня не интересует.
- Акил занят оборудованием орбитальной станции у Я-142, у планеты Коно. А разве я тебе еще не сказал, что вы будете работать в паре с ним?
- Не только с ним, - вмешался Амха-15.
- Извини, - проговорил Эвар. - Я не забыл о двух помощниках...
Великолепная четверка.
- И сколько таких четверок будет отправлено?
- Сиц, - вздохнул Эвар, - у нас сейчас пустой разговор. Детали - после. Усвой вначале обстановку, разберись, что к чему. Вникни. Поработай с помощником, он покажет тебе и двуликих и кономов, их реакции в разных ситуациях. Поработай, - повторил он.
- А как мне этого “распыленного” забрать с собой?
- Очень просто. Позови и все. Он сам за тобой последует, а при необходимости и защитит.
Сицилла посмотрела по сторонам:
- Эй, Амха, пошли, что ли.
- Я не просто Амха. Я пятнадцатый, - поправил он.
“Зануда и буквоед”, - подумала Сицилла.
- Хорошо. Амха пятнадцатый, я ушла.
- Я тоже, - прошептал он и потянулся за ней невидимым шлейфом.
* * *
А на Земле жизнь шла по своим законам. Прокофий часами ходил по лесу. Федька всегда увязывался за ним. Обратно они возвращались усталые, но довольные. В мешках они, как правило, приносили камни. И все они - теплые, добрые, как говорил про них старец.
Федюня уже смирился с тем, что дом строился не так скоро, как ему хотелось. Старик смотрел на уже внушительную кучу камней, которые согласились послужить им. Он так и говорил: “согласились”.
Федюня вначале верил старцу на слово, а потом и сам научился “слышать” камни, валуны, деревья, воду, траву, цветы, небо, звезды, землю... Это было непередаваемое чувство ликования в душе. Какой-то свет озарял все вокруг, и становилась ясной цель и дорога вперед. И Федюня спешил не упустить ничего из того, что рассказывал старик. Он впитывал в себя знания, пропускал через себя, осознавал. И осознав, шел дальше.
К наступлению холодов они почти сложили свою необычную избу. Филя сдержал слово: наиболее трудоемкую работу сделали мужики из села. Приходили сами, без принуждения. А потом долго не могли понять, почему многие “болячки” проходили сами собой. Людей тянуло к Лесовику и его внуку. Приходили за советами или просто так, поболтать. Лесовик со всеми был одинаково добр. Он стал частью леса, села, людей. Казалось, он незримо присутствует при всех добрых начинаниях и оказывает помощь. Однако никому не приходило в голову обвинить его в связи с нечистой силой, потому что от него исходил незримый свет и добро. Правда, и святым его никто не считал. Просто добрый старик, умеющий и знающий, как помочь людям.
Сицилла получила разрешение на посещение Федьки и Прокофия перед вылетом. Это входило в заключительную часть “врачевания”, которое предписал Натан. Сицилла волновалась.
- Сиц, - сказал Эвар, - возьми одноместный аэрон и можешь лететь.
- Спасибо. Ребята, - она обратилась к Эвару и Натану, - а может, не стоит? Я вроде перегорела уже. Зачем опять бередить прошлое?
- Вот именно из-за этого “вроде”. Сиц, ты же будешь казнить себя потом, что не посмотрела на Федьку. Это единственная и, скорее всего, последняя возможность встретиться с ним. Кто знает, что будет с ним через пятьдесят земных лет? Даже в хорошо просчитанных вариантах бывают элементы случайности. Я имею в виду не только его, но и нас. Да и рвется все еще твоя вторая половина твоего “Я” к нему, а другая боится...
- Хорошо, - вздохнула Сицилла. - Я лечу.
- Они тебя будут ждать. Прокофий предупрежден. Он выйдет сам к месту твоего приземления. Искать не придется.
Она автоматически кивнула и побежала к аэрону, на ходу натягивая шлем.
А Прокофий чуть свет разбудил Федьку.
- Собирайся. В лес пойдем.
- Дедунь, я спать хочу. Рано еще, да и дождь моросит.
- Не беда. Дождь уйдет сейчас. Разведрится. Тепла, как летом обещать не могу, но солнышко выглянет, поиграет малость. А спать? Спать потом будешь. Времени у нас нет. Спешить надобно. Встреча у нас сегодня, Федюня. Необычная встреча. С той, что твоей маменьке душу давала...
Федька слетел с печи и уставился на Прокофия. Он никак не мог попасть ногой в штанину. Прокофий осторожно помог ему, а потом “усмирил” разбушевавшиеся Федькины чувства.
- Я готов, - сообщил он.
- Вот и хорошо. Пока дойдем до места, рассветет.
Они вышли из тепла, и сразу же резкий ветер залез Федьке под телогрейку, пощипал ребра, но тут же сжалился и отпустил. Как и обещал Прокофий, дождь скоро ушел, ветер успокоился. Зато туман окружил их со всех сторон, спрятал и тропинку и деревья. Федька испугался даже, что они заблудятся и не найдут то заветное место, куда они должны прийти. Федька держался за уверенно шагавшего старика. Он хотел спросить, почему Прокофий не разгонит туман? Но потом понял сам, что он им не помеха. А с первыми лучами солнца туман отступил.
- Пришли, - объявил Прокофий. - Вот здесь и подождем. - Он прислонился к сосне.
- Дед, я побегаю малость...
- Ну, побегай, - согласился Прокофий.
- Федя! - позвал он через некоторое время.
Федька обернулся и увидел рядом с Прокофием женщину огромного роста. Как и когда она появилась, Федька прозевал.
- Здрасти, - проговорил Федька и прижался к деду.
- Вот ты какой!
- Какой? - проснулось любопытство у Федьки.
- Земной, - засмеялась Сицилла, - совсем земной.
Федьке тоже стало весело. Он перестал бояться.
- А вы кто? - спросил он.
- Мы бродяги, вечные бродяги Вселенной, - улыбнулась Сицилла. - И гордимся этим, поверь. Мы не ждем награды, потому что нет выше награды, чем исполненный долг. Мы здесь не ради наживы, не ради славы. Когда кто-то просит о помощи, мы идем на зов. Это единственная причина, по которой мы сорвались с места, покинули уют и тепло родной планеты, стали бродягами. Бродяги - это не нищие, - проговорила Сицилла, увидев удивление на лице Федьки, - это те, что бродят по миру, несут людям добро, очищение и свет. Мы не берем, мы отдаем. И мы не ведем, мы лишь расчищаем пространство, в котором каждый выбирает свой путь, становясь им... Я прилетела попрощаться с вами. Так что, прощайте, мои земные коллеги.
- Прощай, - проговорил Федька. - Бродяга Вселенной... - добавил он грустно.
- Прощай, иди с миром, - улыбнулся старик. - Прощание - это начало встречи. Ожидание ее - радость. А радость - мудрость.
- Все верно, Симпл.
Почему она назвала Прокофия этим странным именем, Федька так и не понял. Сицилла благодарно кивнула и побежала к одноместному аэрону. Федька смотрел ей вслед, и только теперь до него дошло, почему про его мать Прокофий когда-то сказал: “Сияющая”.
Апрель 1992 г.
Бродяга
© Copyright: Светлана Капитонова, 2009
Свидетельство о публикации №209040500479
Свидетельство о публикации №209040500479
Рецензии