глава 18. Гонка продолжается

Я открыл глаза. Ощущение такое же почти, как это бывает всегда. Но радость безграничная от того, что ты все-таки и вопреки всему вернулся, создает приятную слабость. В такие мгновения чувствуешь, как кровь бежит по жилам и просачивается даже в подкожные капиллярные сетки. Чувствуешь, как ворочается мысль об удачной переброске, и чувствуешь, как давит на глазное дно приглушенный свет. Все рецепторы обострены. Барабанная перепонка дрожит от микрошумов, и с каким же скрипом, оказывается, растут на голове волосы.
Я лежу на кровати-полуторке и не шевелюсь. Справа падает свет от настольной лампы, стоящей на туалетном столике. Хочется бесшумно встать, но пружины кажутся скрипучими, а мышцы трутся о кости, как удавы по звукоснимателю.
Слева шумит вода. Кто-то возится в ванной, а из приоткрытой двери свет падает более яркий, чем здесь. Наверное, Елена стирает мое белье, испорченное хождением под себя.
Я еще не чувствую, что мне хочется есть и немного пить. Я еще не чувствую, что курить  хочу еще больше. И уж точно не знаю, что мне не мешало бы залезть в душ и побриться, так как в первые мгновенья жизни просто отдыхаю, и любуюсь ее красотой.
Наверху потолок с посеревшей побелкой и солидным разводом в правом дальнем углу. Когда-то затопили сверху, а может просто трубу прорвало.
Мне хочется, очень хочется встать, подкрасться к ванной комнате и закрыть Леночке глаза своими руками. И ощутить, как они быстро захлопают веками, ласково щекоча удивленными ресницами мои соскучившиеся ладони. Но я не могу сделать этого. Подобный испуг может стоить человеку жизни.
-Лена, - негромко позвал я, и чуть погромче повторил, — Леночка!
Нет, она совсем не испугалась.
Вихрем вынеслась из ванны и с разбегу плюхнулась на меня. Губы влажные, жаждущие, трясущиеся от нетерпения касаются моих глаз, носа, ушей, рта, волос, лба и всех прочих принадлежностей моей небритой физиономии.
Я обвиваю руками ее стан и чувствую, как она трепещет. Она даже не вытерла руки, и ошметки мыльной пены остались дорожками на моей одежде там, где эти руки блуждали. Ни звука. В пространстве не раздается ни звука, только чмоканье и возня. Звуки рождают ритм, в котором я начинаю распознавать человеческую речь.
-Ты вернулся, вернулся, вер-нул-ся, вер-нул-ся-я!!!
-А ты ожидала чего-то другого? — переведя дух спросил я.
-Я вообще ничего не ожидала.
Елена внезапно отстранилась, села, и слезы хлынули ручьями из ее глаз.
-Я... Я столько натерпелась, — причитала девушка, — я бросила машину...
-Потом, потом расскажешь, - воскликнул я опять прижимая ее к себе, - ничего не говори, молчи, дай мне ощутить тебя.
-Я устала... Я думала... Как ты?
-Все нормально, мне просто пришлось... Ну... Это самое...
-Умереть,  да?
-Другого выхода не было, милая. Я тоже потом тебе все расскажу. Не сейчас...
-Я боялась. Я не хотела. Мне было жутко подумать, что ты бы вернулся другим. Я бы побрезговала. Не смогла бы. Я люблю тебя такого, и знаю каждую родинку твоего тела. А тот... Он мне кажется искусственным роботом.
-Но он тоже был я. Ты просто не понимаешь.
-Может быть, — Елена уткнулась мне в плечо.
-Знаешь, какой вопрос задала мать первому космонавту? — спросил я, на что ответа не получил. "Юра, а ты там Бога видел?"
Девушка улыбнулась и погладила меня по щеке.
-Я не буду задавать тебе этот вопрос. Ничего не буду спрашивать. А ты что-нибудь спросишь?
-Спрошу. Сигарету спрошу — просто умираю.
Два дня. Ну может быть не два, если быть точным, то плюс-минус несколько часов. Мы встретились так, как наверное после войны не встречались любящие супруги. Не понадобилось нам много слов, мы и так все понимали и чутко чувствовали.
Елена принесла мне ужин в постель. Пару бутербродов и кофе. Она была не готова к моему возвращению, и я не обижался, потому что ничего вкуснее в жизни не ел. Пока я набивал рот едой, Елена освободила ванну от белья и начала набирать в нее воду. Первые секунды встречи прошли, и мы теперь не видя друг друга в одиночку анализировали наше счастье.
Одежды на мне было немного. И была она уже не та, в которой находилось тело, да это и понятно. Я скинул с себя все прямо на кровать и пошел в ванную комнату. Все-таки это тело было мне милее и привычнее, скорее от того, что в нем проведена большая часть жизни, и еще от того, что его, то есть меня в нем, любила Елена, так почему бы и мне тогда не последовать ее примеру? Перед тем, как выйти в коридор, я размял движением плечи, от чего кости громко заскрипели, присел пару раз, что далось мне с большим трудом, и в чем мать родила появился перед светом девушкой.
Елена удивилась, увидев меня, и застенчиво хихикнула.
-Ты это чего?
-Мыться пришел, разве не видно?
-Видно только то, что ты соскучился по женщине.
Я проследил за ее взглядом и подумал, что не заметить этого мог только слепой.
-Но мне все равно сначала нужно помыться.
-Я тебя помою сама, — заявила девушка.
-Это было бы замечательно, - ответил я, шагнул в ванную и задернул занавеску.
Вода не была обжигающе теплой, и я вспомнил, что говорил когда-то, как не люблю горячую воду. Сквозь полиэтиленовые занавески я видел, что Елена тоже раздевается, чтобы составить мне компанию.
Позже мы стояли и глядели друг на друга под струями душа. Вода била в темя, заливала глаза и уши, и между поцелуями нам приходилось досадливо мычать и отфыркиваться.
-По-моему здесь скользко и тесно, - сказала Елена.
-Что-то я этого не заметил. Может, выключим воду?
-Мы наверняка замерзнем,  да и неудобно здесь. Давай, пока не простудился, вытирайся и иди в постель.
Потом я лежал на животе, а она, устроившись верхом на моей пояснице теребила в неистовом массаже мою спину.
-Совсем другое дело, — приговаривала она, — когда тебя не было, в такой игре было мало удовольствия. С таким же успехом я могла размешивать фарш, или месить тесто. Когда тело отзывается на твои прикосновения, то чувствуешь, что все делается правильно, что все идет на пользу, и что все, что происходит — происходит не зря. Когда клиент стонет и вопит, вот как ты сейчас, ощущаешь себя мастером своего дела. Не знаю, как там твой Штерн или врачи, которые обрабатывают тебя, но я считаю, что массаж на живом теле
гораздо полезнее и эффективнее, чем в других случаях.
-Конечно, — отозвался я, — к чему мертвецу массаж?
-Еще слово в этом духе и ты узнаешь какие длинные и острые у меня ногти.
Когда Елена закончила экзекуцию, спина у меня горела, но я бы не сказал, что это было неприятно. Девушка уже лежала рядом и просто водила пальцем по моему позвоночнику, что приводило меня в азарт предстоящего действа.
-А знаешь, — сказал я, — ведь нет абсолютной уверенности, что после переброски, тем более с летальным исходом, все нервные рецепторы окажутся на своем месте. Может ведь случиться так, что вкус будет приходить через пальцы, а любовное возбуждение через уши, например.
-Ты на что это намекаешь?
-На свою сдвинутую сексуальность. Я извращенец.
-Я это заметила давно, а не только что, так что можешь расстаться со своей теорией, как с несостоявшейся. И хай меня казнят, если мне не нравится, как ты делаешь языком совсем неприличные вещи.
-Именно это я и собираюсь сделать.
Теперь мы поменялись местами, и моя очередь была делать массаж. Это был конечно не массаж, а самая неприкрытая прелюдия, однако для приличия мы называли это так.
Смугловатое даже зимой Леночкино тело покоилось передо мной, как раскрытая книга. Вьющиеся волосы закрывали лицо, лежащее правой щекой на подушке, и часть шеи. Покатые плечи. Натянувшие мягкую кожу слегка приподнятые лопатки. Между ними длинная лощинка позвоночника немного провалившаяся в районе талии и сразу же после нее взмывшая вверх. Прямые прямые длинные ноги, складочки в изгибах коленей сейчас разглажены напряженностью позы ожидания. Одним проникновением ладони между бедер я приказываю им расслабиться, и крупные мурашки сладострастия покрывают все, что я вижу вокруг себя в темноте.
В дело включается вторая рука. Она ищет грудь, расплющенную о тугой матрац. Потом приходит очередь губ, которым остается только центральная часть, и они быстро начинают искать ответ на вопрос о бушующей плоти.
Она не может улежать спокойно и летит мне навстречу, но поскольку нажимаю я с разных сторон, она тоже раздается в разные стороны, распадаясь на маленькие части, которые мне предстоит собрать воедино. Ее руки, стараясь не мешать моим, ищут опору впиваясь в подушку и простыню. Но центр тяжести всего оказывается ниже пояса и приходится подниматься на локтях и коленях, чтобы уравновесить тело и окончательно потерять устойчивость чувств.
Трепещущее лоно чего-то ищет. Оно нашло уже и губы и язык, но и этого становится мало, и требуется нечто большее, чтобы утолить его голод. Я и сам не могу уже удержаться и хочу дать ему то, чего оно хочет и заслуживает, но почему-то медлю. Почему? Чтобы оттянуть хоть на секунду, но секунда чертовски длинна, и уже к концу ее делаю все, чего от меня хотят.
Первый удар. Стон удовлетворения и муки унизительной зависимости. Второй удар и кровь, закипая начинает стучать в висках. И дальше и дальше деревенеют все мышцы, что-то мечется внизу и я не могу его поймать. Копна волос вспархивает с подушки и камнем падает обратно. Хочется схватить ее и задержать, чтобы удар не был слишком сильным, но хватать нечем - руки заняты, они пытаются удержать что-то, и кажется, что разожми хоть одну кисть, и это что-то изовьется скользкой змеей и исчезнет в недрах простыни.
Но уже поздно. Запертая энергия прорывается наружу, исчезает из меня полностью в несколько приемов.
-Оставайся там, не уходи! — кричит мне кто-то из темноты, и я чувствую, что голос, сказавший это, сказать уже больше ничего не сможет. Только тяжелое дыхание способно со свистом вырываться из моей груди и я ничего не могу выразить словами, и не нахожу возражения в своих желаниях, поэтому молча исполняю приказ и растекаюсь растаявшей медузой по раскаленной смуглой спине, впиваясь присоской рта между лопаток.
Стало невыносимо жарко. Тела, как две раскаленные печки уже не стремятся слиться, чтобы не угореть совсем, а медленно остывают друг возле друга.
Идеальным вариантом было бы еще раз посетить душ, но мысль о движении приводила мою лень в стадию протеста. Я чувствовал себя, как старая развалина. Сладкая истома наполняла душу обывательской радостью, а тело свинцовой массой.
Трудно сказать, что Елена чувствовала в тот момент. Я лишь слышал, как постепенно становится ровнее ее дыхание, как медленно уменьшается жар, исходящий от ее тела, как напрягаются мышцы в безрезультатных попытках сдвинуть с места какую-нибудь конечность. В конце концов ей это удается, она поворачивается ко мне, и мы сливаемся в последнем ленивом, долгом и очень влажном поцелуе.
-Боже, как же мне хорошо, - говорит она.
И меня почему-то после слов ее переполняет гордость. И откуда она только берется, ведь не сделано ничего выдающегося, тем более не безвозмездно. Я не нашел слов, чтобы ответить ей, но мне показалось, что она догадалась, что и мне тоже хорошо, и может быть даже в большей степени, нежели ей.
-Так все-таки почему ты бросила машину? - спросил я.
-Какую? А! Я вспомнила, что у меня отобрали права, что моя фамилия внесена во все компьютеры ГИБДД, и что нельзя так рисковать. С перекрестка я поехала на восток, то есть развернувшись. Добралась до окраины городка и мне попался невзрачный отельчик. Таких много в провинциях. Там всегда мало народу и хозяева рады любым посетителям,  даже таким странным, как я. Время было позднее и из администрации не было никого. Привратница, женщина лет сорока пяти, поверила моей байке и убежала за носилками. Я сочинила историю, про несчастного любовника, то есть тебя. Я сказала, что решила проверить тебя на ревность, и так увлеклась, что переиграла. Что ты не долго думая вколол себе двойную дозу героина и находишься в трансе. Что тебя нельзя показывать ни врачам, ни ментам, так как за это посадят нас обоих. Я выглядела такой несчастной и разбитой, что женщина поверила мне и пожалела, обозвав однако легкомысленной сукой, едва не убившей свое же счастье. Я слезно поклялась ей, что больше не совершу подобной глупости, заплатила за номер в пять раз дороже тарифа, и проценты за молчание.
Мне нечего было бояться. Температура тела у тебя была в норме, ты дышал, хоть и слабо, но заметно. Привратнице даже и в голову не пришло усомниться в правдивости моих слов.
Когда мы уложили тебя на кровать, я сказала, что мне надо съездить за лекарствами, чтобы откачать тебя, Мария, так звали женщину, вызвалась прислать сиделку, но я категорически отказалась, и мы сошлись на том, что если я задержусь, она раз в два часа будет заходить в номер, чтобы проведать тебя.
Я отогнала машину в противоположную сторону, далеко за город, но все-таки так, чтобы можно было вернуться на попутке. Я не боялась, что у меня могут быть проблемы с бандитами и насильниками. Со мной было два пистолета и уже богатый опыт боевых действий. Через полчаса меня привез в город благородный дальнобойщик. Заплатила я ему тем, что молча выслушала его трепотню о политике и прелестях японских домов терпимости. Он шел через город сквозняком и высадил меня прямо перед подъездом отеля.
Мария ждала меня. Я взяла твои документы вместе со своими и официально зарегистрировалась, что избавило вахтершу от утренних проблем с начальством. Она сказала, что ты в том же состоянии, и ей даже показалось, что бледность с лица заметно спала. Мы говорили при тебе шепотом, как при покойнике. Меня это бесило, но я ничего не могла с собой поделать.
Утром Мария сменилась и сказала, что снова заступит послезавтра, но обязательно зайдет нынешним утром, чтобы проведать, как у нас обстоят дела.
-Значит, завтра мне придется с ней общаться?
-Да, и выслушать мораль о бабской глупости и мужской ревности. Так что утром ты не должен
выглядеть так, как сейчас.
-А как я выгляжу? — удивился я.
-Посмотри на себя в зеркало. Твоя морда сытая и довольная. Я конечно понимаю, и с удовольствием записываю это на свой счет. Но завтра ты должен выглядеть больным и разбитым, внушать жалость и сочувствие, смотреть на меня волком, и разговаривать нечленораздельно и грубо. Понятно?
-Куда уж понятнее, — вздохнул я, - ладно, давай спать.
Тело мое хорошо отдохнуло за эти два дня, и спать я не хотел, а предложил это только для нее, прекрасно зная, что пришлось вынести ее нервам за это время. Елена знала, что я не сплю. Это легко можно было определить по храпу, который всегда одолевал меня во сне. Я заработал его частым курением и валянием в пьяном угаре по сточным ямам да сугробам, от чего носоглотка была у меня вечно забита и не давала спокойно дышать. И только в периоды отсутствия я не храпел, может от того, что дышал не глубоко, или еще от чего-то.
-А все-таки как там? — шепотом спросила Елена.
Я знал о чем она спрашивает и поежился от нахлынувших воспоминаний.
-Там холодно и темно. Там пусто. Там можно сойти с ума за одну секунду, хотя и времени там тоже нет. Там почему-то чувствуешь себя виноватым и безнадежно потерянным. Там ты никого не интересуешь, кроме себя самого и от этого становиться обидно. Это очень страшно, милая.
Елена тяжело вздохнула и, положив голову мне на плечо, повыше натянула одеяло, как будто мои слова о холоде материализовали его в нашей комнате. Я начал рассказывать ей по порядку, что со мной случилось в институте, и как мне удалось бежать. Я рассказал про мордоворота охранника, рассеянного Бялкина и своего неведомого спасителя. Я поведал ей про злой гений Штерна, который мне все-таки удалось перехитрить, и как ценой одной из двух своих жизней пришлось заплатить, чтобы благополучно очутиться здесь.
К концу моего рассказа Елена уже спала. Сон ее был тревожен, и я не ошибусь, наверное, если скажу, что ей снилась в черно-белых тонах сама смерть. Иногда она беспокойно вздрагивала и тихо стонала, и в эти моменты я гладил ее по волосам свободной рукой.
От тяжести ее головы у меня давно затекло плечо, но я лежал без движения, чтобы не разбудить свою спасительницу. Я смотрел в одну точку на потолке и думал, сколько же еще времени пройдет прежде, чем все встанет на свои места.
Поздним утром нас разбудила Мария. Стук ее был хотя и осторожным, но настойчивым. Времени прошло уже достаточно и она, как лицо заинтересованное, уже начала опасаться, что совершила ошибку, пустив нас в отель той ночью. Но увидев сейчас, что все оказалось как нельзя лучше, заметно воспряла духом.
Мы достойно сыграли свои роли. Елена была на седьмом небе от счастья, а внешне проявляла глубокое чувство вины. Я выглядел уставшим и разбитым. Задачу подобной игры нам облегчало наше реальное состояние и лукавить приходилось разве что самую малость.
Все вместе мы заказали в номер кофе со сладким рулетом, и в парах его благородного аромата болтали о всякой всячине. Мария рассказывала о беспечной поре своей молодости и стыдила Елену за ее неосмотрительное поведение. Всех своих бывших она сравнивала со мной и с сожалением говорила, что ни один из них из-за нее не способен был покончить с собой. Она не оправдывала мой псевдо-поступок, но завидовала Елене, что ее так сильно любят. Откуда было знать этой женщине, что я действительно совершил самоубийство, причем сделал это более чем удачно, чтобы ни один даже самый верующий патологоанатом не усомнился в моей смерти.
Жуя рулет, я кивал и поддакивал, утвердительно мычал на предложения больше так не поступать. Мария пробыла у нас около часа, посмотрела на часы, сказала, что уже сильно засиделась и начала собираться.
Я знал, что мы никогда больше не увидим ее, но мне не было грустно. Это было само собой разумеющимся фактом, и Мария тоже чувствовала это. Не все в мире было так плохо, если люди, подобные ей, случайно еще встречались на жизненном пути, чтобы потом потеряться где-то позади. Просто с каждым годом я все реже сталкивался с истинной добротой, и это немало угнетало меня.
К обеду мы собрали вещи, вызвали такси и поехали на вокзал. В мои планы входило, как можно быстрее убраться из города, но несмотря на эту поспешность, я все-таки выбрал поезд, то есть такой вид транспорта, который не пришло бы в голову проверять Штерну.
Из вещей у нас было то, что мы одевали на себя, предметы туалета и макияжа, внушительная сумка с наличными деньгами, и пакет с провиантом, купленным прямо на вокзале. Купе в спальном вагоне ожидало нас к семнадцати часам, поэтому время у нас еще оставалось, и мы решили провести его в приличном ресторане.
-Куда мы едем, Саша? — спросила Елена, когда мы уже сидели за столом в ожидании официанта
и меню.
-На восток, куда-нибудь подальше. В большой город, чтобы схорониться и посвятить друг другу остаток жизни.
-Что, война уже кончилась?
-Видишь ли, я всю ночь думал об этом пока ты спала. За что мы воюем? Ради чего? Высокая цель спасения человечества? Да гори оно синим пламенем! Скоро я напишу Штерну телеграмму с предложением оставить друг друга в покое.
-Ты думаешь он на это пойдет? — усомнилась Елена.
-Не знаю, - пожал плечами я, - мы уже перестали так, как раньше верить друг другу. Он пойдет на это лишь в том случае, если у него масса других проблем и мое предложение даст ему возможность забыть обо мне на какое-то время.
-А потом он вспомнит?
-Я в этом не сомневаюсь, — ответил я, — но мы к тому времени должны будем хорошо замаскироваться или покинуть страну.
-Ты не собираешься обнародовать работы института?
-У меня нет доказательств, Леночка. Последнее из них я сбросил с крыши, чтобы сейчас мы с тобой были вместе. Мне никто не поверит, да и не надо мне этого. Выбор сделан. Плевать на всех, я стал нормальным человеком, и мне нужна только ты. Я устал и хочу спокойствия.
-А Артур?
-Артур сам сможет о себе позаботиться. Он подарил нам с тобой все свои сбережения, так как сможет заработать больше. Не думаю, что он осудит меня за такое перемирие.
-Но сам-то он войны не прекратит...
-Никогда, - кивнул я, - однако кто его знает. Появись у него такой стимул, какой есть у меня - и он перестал бы мешать замыслам Штерна.
-Но Штерн-то нас в покое не оставит? — спросила Елена.
-Надеюсь, что он нас просто не найдет. Понимаешь, месть совсем не в его духе. Если он и совершает чудовищные поступки, то только для пользы общего дела, но никак не из своих личных прихотей. Надо будет убедить его как-то, что мы не представляем опасности для его планов, и он с удовольствием, я подчеркиваю - С ПРЕВЕЛИКИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ оставит нас в покое. Только вот убедить его будет трудно. Он не дурак и понимает, что доказательств у нас с тобой нет, но они наверняка есть у Артура. Профессор думает, что мы заодно, и доказательства, или их копии, могут оказаться у нас в руках в любой момент. Он чувствует себя сидящим на пороховой бочке. Представляешь, если об его открытии узнает
мир? Не сносить ему будет головы.
-Если бы у тебя были доказательства, ты бы дал им ход? — спросила Елена.
-Теперь уже не знаю, — ответил я.
Официант принес меню. Мы заказали по свекольному салату, по порции картофеля, приготовленного во фритюре с куриными грудками в панировке. На десерт фрукты. Когда официант убежал исполнять заказ, я еще раз повторил.
-Теперь уже не знаю. Я тоже не мстительный человек. А вдруг он и прав. Вдруг бессмертие, открывающееся перед людьми, не приведет к таким уж плохим последствиям? Я хочу умыть руки и забыть обо всем. Я хочу, чтобы ты, Леночка, помогла мне в этом. Мы должны начать новую жизнь, простую, человеческую. А весь этот мир пускай летит в Тартар, если ему это нравится.
-Пускай. Пускай летит, - сказала она, и протянула мне руку через стол, которую я спрятал в своих ладонях, сложенных лодочкой.
-Не нужны мне эти доказательства. У меня есть знания, и если мне уж очень захочется — я напишу книгу. Пускай это будет художественная книга. Вот, фантастический роман, например.
-Думаю она будет интересной, — улыбнулась девушка, — а вот кстати и наш обед.
Мы ели молча и без удовольствия. Меня не покидало чувство грусти. Я был в этом городе проездом, но почему-то он стал мне очень дорог. Как будто я прощался не только с ним, а и со всем остальным, что произошло со мной за последние годы. У меня не было привычного нетерпения, которое наступает за пару часов до отъезда, равно как и не было желания оттянуть это время и остаться. Я с удовольствием ложился на течение, и предоставлял реке судьбы нести меня куда ей заблагорассудиться, не форсируя события и не убивая время.
Мы мирно доели свои порции, расплатились и под руку вышли на морозный воздух. Сегодня был последний день Января, и я с удивлением отметил, что календарь вообще перестал для меня существовать. Я различал дни только потому, что приносили мне они, и подразделял уходящий месяц на несколько периодов.
Елена шла рядом, глядя себе под ноги. Мы не вызывали такси и не садились в автобус. По какому-то молчаливому сговору мы шли на вокзал пешком, тем более, что времени еще оставалось предостаточно. Наши немногочисленные вещи остались на вокзале в камере хранения. Подумалось мимолетно, что вот повезет вору, нарвись он на нашу сумку.
Мы не оглядывались по сторонам и не заглядывали в пещеры темных арок, как было бы приемлемо людям в нашем положении, опасавшимся слежки, не шарахались от быстро едущих машин, и не вздрагивали при выстрелах выхлопных труб. Я допускал, что мы сильно рискуем. Но никто не сидел у нас на хвосте.
За время работы в институте выработалось шестое чувство, касающееся обнаружения соглядатая. За мной постоянно следили в городе, и я хорошо выучил все приемы и методы этого вида деятельности. С другой стороны в коридорах и кабинетах здания организации я был даром никому не нужен и спокойно бродил везде. Мне удалось почувствовать разницу двух этих состояний, и хотя тела у этих двух случаев были различны, мне удалось распознавать чувство давления взгляда на своем затылке и безразличный взор лечащего врача.
Сейчас у меня было ощущение полной свободы. И я был на сто процентов уверен, что у меня нет "хвоста", потому что я не чувствовал его. Елена тоже была спокойна. Она призналась мне как-то, что рядом со мной ей становиться уютно, ее перестает тревожить окружающий мир, она предоставляет мне решать все самому, ну и все такое прочее, что может ласково пощекотать мужское самолюбие. Я очень хотел ей верить, хотя не мог полностью оправдать ее ожиданий, но после такого признания не поклянется ли любой на моем месте защищать свое счастье даже ценой жизни.
Привычка плевать на опасность не покидала меня и сейчас. Я и не подозревал, что она станет такой цепкой. Переходя дорогу, я не смотрел на светофор, и Елена одергивала меня, возвращая к действительности. Двигаясь вдоль домов бань и кухонь, где от теплых крыш наросли метровые сосульки, я не смотрел вверх, и упади любая из них прямо передо мной, я бы наверное перешагнул ее не замечая. Плохие привычки приобретаются охотнее и с ними тяжелее расстаться. Любой несчастный случай мог бездарно завершить мою жизнь, а подобная безалаберность еще и повышала его вероятность.
На нашу сумку в автоматической камере хранения никто не позарился, и за полчаса до отправления мы прибыли к поезду. Экспресс следовал на восток. Мы взяли билеты до самого океана, но планировали сойти по дороге на понравившейся станции. Миловидная проводница провела нас в двухместное купе с туалетом и вычурными занавесками.
-В такой комнатке можно всю жизнь куда-нибудь ехать, — сказала Елена.
-По-моему тесновато, — усомнился я.
-Зато всегда рядом, всегда вместе.
-А дети?
-Кстати, о детях. В построении своих планов я так далеко еще не заходила.
-Я же шучу, — сказал я, — вот приедем куда-нибудь, осядем. Или заведем хозяйство, или  откроем свое дело. Хочешь, купим тебе газету?
-В люкс нам принесут ее бесплатно, — сказала Елена.
-А ты все остришь? — улыбнулся я. - Я же серьезно тебя спрашиваю. Будешь владельцем печатного органа, а я попробую писать.
-Это очень шумно, — с грустью произнесла девушка.
-То есть как?
-Мы будем на виду, и Штерн элементарно нас найдет.
-С такими деньгами, Леночка, вообще тяжело уйти в подполье. У людей нюх на это.
-Значит, придется обзавестись новыми документами, новыми именами, положить деньги в банк и жить, как подобает обыкновенным миллионерам.
-Обыкновенные миллионеры, дорогая, предпочитают жить в столицах, а не драпают в глубинку. Но на счет новых документов стоит подумать. Вот только внешность менять не хотелось бы. Поезд тронулся. За окном уже сгущались сумерки, рано наступающие на этой широте зимой. Вдоль железной дороги уже включили фонари, и в еще не потемневшем воздухе они выглядели нелепо. Я задернул плотные шторы, отгородившись от внешнего мира, и завалился на полку.
-Как мы будем спать? - спросила Елена.
-Времени только шестой час...
-А вообще?
-Узковато для двоих, а?
-Мы поместимся.
С этими словами девушка заставила меня лечь на бок и устроилась с краю. Я обнял ее крепко, чтобы она не упала в случае какой-нибудь оплошности машиниста и спросил:
-Я не слишком тебя утомил?
-Зато с тобой не скучно, — ответила она, — а это главный критерий, по которому я выбираю друзей.
-Это точно, со мной не соскучишься. Хотя последнее время мне, честно говоря, очень хочется поскучать.
-Со мной ты можешь забыть об этом. Это не реально.
-Что касается тебя — я готов веселиться всю жизнь.
-Тогда давай-ка посмотрим на что ты способен, — заключила девушка и начала расстегивать на мне рубашку.
Елена вызвалась спать отдельно, чему я не стал возражать. Мое тело теперь уже тоже требовало отдыха. Она заснула мгновенно. Уже через минуту я услышал ее равномерное дыхание и немного ей позавидовал. Сам я даже очень сильно уставший никогда не мог отключиться сразу.
В мыслях я все еще переживал нашу любовную игру под мягкий стук колес восточного экспресса. Потом мы ходили в вагон-ресторан, где плотно поужинали с шампанским, а затем несколько часов подряд смотрели в окно, выключив в купе освещение. Ни слова, ни звука, ни жеста. Ничего вообще.
А потом был сон. Перед тем, как полностью погрузиться в него, я подумал, что первый раз за все это время могу спокойно заснуть. Уже не нужно было бояться, что состояние небытия перенесет меня куда-нибудь. Хотя говорят, что люди умирают во сне, но это случается не так часто, чтобы обращать на это внимание и страдать бессонницей.
Мне опять приснился морг.
Предпоследнее место в нем было уже занято мной самим. В последний день я не смотрел телевизор и избегал просматривать газеты особенно с цветными иллюстрациями. Штерн, конечно, попытался бы скрыть следы моей гибели, но все могло случиться. Я же стоял на крыше на всеобщем обозрении, как Герострат на развалинах храма и лишь с тем отличием, что его освещало пожарище, а меня армейский прожектор. Меня могли видеть из города и вызвать "скорую". Тогда уж Штерну было бы не отбрехаться от прессы и предъявить им изувеченное тело своего сотрудника, а уж они, падкие на групповую моральную некрофилию, выставили бы меня в лучшем свете под заголовками типа: "ЖЕРТВА ТЕМНЫХ ДЕЛ" или "БИОЛОГИ ЛЕТАТЬ НЕ НАУЧИЛИСЬ". Я не хотел этого, и хотя знал, что подобное маловероятно - все равно боялся увидеть себя мертвым.
И тут на тебе! Судьба показала мне, на что она способна, как делала это не раз. Я лежал на левом, последнем в ряду мраморном столе-постаменте. Голова неправильной формы, как сдувшийся мяч, и тонкая струйка крови из угла губ. Глаза закрыты. Тело голое, как и было на крыше, штаны тоже куда-то делись. С виду никаких особых изъянов не было заметно. Интересно, кто-нибудь удосужился сделать вскрытие?
Оставалось последнее место. Я подумал, что два моих тела будут неплохо смотреться напротив друг друга, только одно - сгусток синяков и переломов, а второе наверное с дырочкой между глаз, или с морской водой в легких. Хотелось бы знать как и когда... Чтобы хоть морально подготовиться.
А в принципе, что может изменить подобное знание? Если должно случиться что-то, то оно непременно случится. А возможно это просто глупый сон. А может быть этот чертов стол займет Штерн?
Я не мог считать это видение вещим, потому что мне сообщалось о смерти моих близких уже после случившегося. То есть, если оставалось одно место, то оно было только для меня. Но я в любом случае когда-нибудь умру, и Елена тоже, может быть от старости или от болезни, кто знает? Стало быть тот, кто умрет раньше, и будет уложен на этот пьедестал. Почему-то мне сделалось весело. По логике нелогичного сна, если стол один - мы не можем умереть одновременно, а Штерну нужно избавиться от нас обоих сразу, значит нас убьет не Штерн. То есть нам с Еленой остается только одно: все время быть вместе, и не отходить друг от друга ни на шаг. Только в этом случае нам ничего не грозит.
Я проснулся.
Трудно было сказать, какая часть суток на дворе и сколько часовых поясов мы уже успели проехать. Не отойдя еще от впечатления сна я протянул руку и коснулся Лениного плеча. Она промурлыкала чего-то в ответ и опять задышала ровно. "Теперь-то я тебя точно никуда не отпущу", — подумал я.
-А вообще-то я и не собирался, - сказал я вслух и, нашарив в кармане куртки висевшей над головой сигарету, стараясь не шуметь вышел в тамбур.
Если и было утро, то очень раннее. Сквозь замерзшее окно я рассмотрел серые сумерки наступающего дня. В тамбуре стук колес на стыках рельс звучал суше и отчетливее, удивительно напоминая сердцебиение своим ритмическим рисунком. "Когда Елена проснется, — подумал я, - надо обязательно рассказать ей свои сон".
На обратном пути я зашел к дежурному проводнику и заказал комплексный завтрак прямо в купе, после чего вернулся к себе.
Елена не просыпалась, как и в последнюю ночь в гостинице она брала свое у нервной усталости, восполняя свои силы. Я старался вести себя тихо, как мышь. Не откидывал занавески и даже дышал через раз. Слишком уж дорог стал мне ее покой в свете прошедших событий.
Завтрак принесли в девять. Две чашки горячего кофе, два бутерброда с красной рыбой и два с сервелатом, и еще по одному песочному пирожному. Елена проснулась, когда я расплачивался с официантом.
-Сколько времени? — спросила она.
Я ей сказал.
-Я так долго спала?
-Если хочешь, то спи еще, вот только кофе остынет.
-Ну, уж нет, кофе это то, что мне сейчас нужно. А ты давно встал?      
-Да.
-Не спится?
-Не знаю, — ответил я, — легли-то мы рано, а привычка строгого институтского режима теперь насовсем перекочевала в это тело.
Пока мы завтракали, я рассказал ей свой сон. Не только тот, который увидел этой ночью, но и все предыдущие его серии. Стараясь не сгущать краски, я пытался придать своему рассказу шутливый оттенок насколько это было возможно. Но морг есть морг, а трупы есть трупы, поэтому если мои откровения и были насыщены юмором, то настолько черным, что сквозь смех волосы вставали дыбом.
-Ты решил, что последнее место для тебя, - спросила Елена, отставив в сторону пустой стакан и смахивая крошки со стола на ладонь.
-А для кого же еще?
-Для меня, например.
-Это глупый спор, Леночка. Кто-то из нас все равно умрет раньше. Такая ли необходимость думать об этом сейчас? Мы вместе, едем куда глаза глядят. Если мы сами не знаем, где остановиться, разве кто-нибудь другой сможет это предугадать?
-Возможно, ты и прав, — задумчиво произнесла девушка, — но мне тоже снился сон. Совсем не
страшный,  даже не тревожный. Мне снилось какое-то светлое злаковое поле, яркое солнце, много бабочек и птичье пенье. Все выглядело слишком нереально, чтобы оказаться хотя бы намеком на этот мир или одно из его отражений. Потом ко мне явился белый человек с правильными чертами лица, и я спросила его о том, где нахожусь. Он ответил, что я нахожусь в Раю. Я спросила, не много ли я согрешила при жизни,
чтобы попасть сюда. А он ответил, что Господь уготовил мне такую смерть, что все грехи искупятся в момент ее прихода за мной. И как тебе такое откровение
-Бред какой-то.
-Вот именно.
-Может, не будем больше об этом? Это всего лишь сны. — предложил я.
-Ты же сам завел этот разговор, — улыбнулась Елена, — я просто хочу, чтоб ты знал, что нет у меня иного рая, кроме как здесь, рядом с тобой...
-И у меня иного нет, — ответил я.
Поезд уносил нас дальше. Стакан о подстаканник и ложка об стакан позвякивали неравномерной дробью. Мы молча смотрели в окно. Никто не тревожил нас, никому до нас не было никакого дела. Проводник не интересовался нашими потребностями, сетевое радио не допекало новостями, соседи похоже вообще отсутствовали, или по крайней мере делали тоже самое, что и мы.
Поезд начал сбавлять ход, нервно подрагивая и скрежеща на невесть откуда взявшихся многочисленных стрелках. Вместо одного встречного за окном уже появилось пять или шесть параллельных путей, и на некоторых из них кучками стояли товарные вагоны.
На склоне далекого холма я увидел город, точнее лишь видимый его край, и поразился увиденному пейзажу.
Где-то в утробе вагона захлопали двери купе, засуетились люди, а проводника, имевшего неосторожность пройти в тот момент по коридору, засыпали вопросами о названии станции и длительности стоянки.
-Красиво, - сказала Елена, глядя в окно.
-Давай сойдем? — предложил я.
-Ты серьезно?
-А почему бы и нет? Какая разница? Мне тоже нравится этот город. Он побольше нашего последнего пристанища, значит затеряться будет легче.
-Но я же не одета?
-Так одевайся скорее. Времени у нас хватит, а я пока поговорю с проводником.
Когда я вернулся в купе, Елена уже была готова. Помимо собранных вещей, она еще успела собрать постельное белье и аккуратными стопками сложить его на полке.
-Что с проводником? — спросила она.
-Ему без разницы, когда мы сойдем. После отправления он заберет белье и запрет купе.
-А молчать он будет?
-Не думаю, что его кто-нибудь о чем-нибудь спросит. Он думает, что у нас медовый месяц, и что по этому поводу мы не очень дружим с головой, если сходим на первой понравившейся станции.
Через двадцать минут мы стояли на перроне с двумя нашими сумками и провожали взглядами уходивший состав. Что ни говори, а глубинка всегда остается глубинкой. Будь на дворе космический век и свободные перелеты на звезды со скоростями превышающими световую, здесь все остается по прежнему. Проржавевшие рельсы тупиков, которыми не пользовались со времен царя Гороха, облупившаяся штукатурка небольшого старого здания вокзала. Не чищенный снег в местах, не утоптанных ногами.
Старый шлагбаум на пустынном переезде с окоченевшей вороной на верхушке его открытого состояния. Человек в жилетке, некогда оранжевой, лениво бредущий между рельс с фонарем, больше похожем на саквояж. Бродячая собака, обследующая с голодным интересом порожние урны. И кучка пьяных пассажиров и полупьяных их провожающих, ожидающих своего поезда.
Политика, культура, наука не доходят сюда из столиц. Лишь искаженные сплетни приезжающих держат в курсе жителей этих мест о светской жизни, которая им в принципе-то и не нужна.
Именно такое место я и рисовал себе в своих планах. Некий город Энск Неучтенной губернии, и тихое обывательское прозябание.
-Куда пойдем? - спросила Елена.
-При вокзале должна быть гостиница.
-Привокзальные гостиницы обычно грязные и неуютные, — возразила она.
-Тогда возьмем такси и поедем в другую. Не думаю, что она здесь одна.
На стоянке такси народу было предостаточно. Сказывалась нехватка машин. Чем это было вызвано сказать трудно, хотя без зазрения совести я записал это на особенности местного хозяйствования.
-Интересно, а машины в прокат здесь дают? — спросила Елена.
-Очень на это надеюсь, — отозвался я.
На привокзальной платной автомобильной стоянке нам за достаточно высокую цену предложили старый рыдван марки "Опель", наградив его при этом всеми хвалебными эпитетами, какие вообще могут быть к автомобилю применены. Я не стал спорить и ругаться. Может быть в этой местности любая иномарка независимо от возраста и состояния считалась чем-то более благородным, нежели транспортное средство.
Я заплатил наличными, бросил сумки на заднее сиденье и осведомился у охранника о наличии бензина.
-Полный бак, — сказал он смутившись. — Через неделю можете продлить аренду, только вам нужно будет позвонить или подъехать, а доплату произвести можете при возвращении.
-Большое спасибо, — ответил я и подумал: "Если через неделю это корыто не развалится, то я его непременно верну, если, конечно здесь есть приличный автосалон".
-Можно я сяду за руль? — спросила Елена.
-Зачем? — удивился я.
-Не знаю, просто захотелось.
-Конечно, садись, - я бросил ей ключи, - только давай по правилам, прав-то у тебя нет.
Елена села за руль.
-Куда едем? - спросила она.
-Да уж езжай куда-нибудь.
Не спеша мы выехали со стоянки на дорогу и обогнав подъезжающий к остановке автобус, направилась к городу. Станция находилась километрах в пяти от его черты. По дороге нас сопровождал достаточно оживленный пригород с домами большими и малыми, названиями поселков, сидящих один на другом, оживленным движением пешеходов, ищущих досуга в час обеденного перерыва.
Пока мы добрались до города, ни одной гостиничной вывески нам так и не попалось. Уже на самой границе мы попали в затор, который организовала снегоуборочная техника, и последние сто метров ехали двадцать минут.
Как я и предполагал, гостиниц сразу несколько подряд нам попалось, когда мы въехали в город. Это наверное была единственная дорога на вокзал, поэтому хитрые предприниматели не придумали ничего умнее, как встретить приезжающих сразу, по возможности не пуская в центр. Или это была идея властей. Не к месту было заостряться на подобных глупостях.
Елена посматривала на вывески, пытаясь по их виду определить состояние заведения, и когда по ее мнению критерии эталона с образцом совпали, включила правый поворот и подъехала к подъезду.
Тугой на ухо привратник, которому пришлось жестами объяснять кто мы, и зачем пожаловали, долго мусолил наши документы, а затем заявил, что поскольку мы не муж и жена, то один номер на двоих он выделить нам не может. Чтобы избежать конфликта, пришлось снять два одноместных и тем самым вопрос был исчерпан.
Слава Богу, номера оказались на одном этаже, почти напротив друг друга через коридор. Один выходил окнами на оживленную улицу с непрерывным движением и магазинами. Именно по этой улице мы и приехали сюда, и на стоянке перед подъездом я сразу обнаружил наш голубенький "Опель".
Второй номер, хотя и выходил на солнечную сторону, казался тише и уютнее. Окна его выходили во двор, огороженный высокими домами, судя по вывескам, отданным под банки и государственные учреждения. На высоту пятого этажа редкие звуки снизу почти и не долетали, поэтому молчаливым голосованием мы единогласно сошлись на том, что будем жить здесь.
Елена задернула штору, чтобы полуденное солнце не слепило глаза и со вздохом опустилась на кровать. Я прошел в ванную комнату, обследовал шкафы, тумбочки и признал окружающее положение вещей удовлетворительным.
-Что будем делать? - спросила Елена.
-Давай составим план дальнейших действий, — предложил я, — сначала распишем, что нам нужно вообще, потом распределим все это в порядке важности и отправимся знакомиться с городом.
-Во-первых, нам нужна одежда, — сказала девушка.
-Отлично, давай я сразу буду записывать. Одежду я возлагаю на тебя, поскольку с трудом разбираюсь в тряпках. Что дальше?
-Дальше нам понадобятся новые документы, — перечисляла Елена, - а потом уже мы можем приобретать жилье, машину, заводить хозяйство и все такое, чтобы во всех бумагах, фигурировали наши новые имена.
-Вполне логично, — согласился я, - документами я займусь завтра, а сегодня предпримем вылазку в город за шмотками. Ты не устала, случайно?
-Нисколько. Я сейчас набросаю список, а тебе бы я советовала побриться.
Через полчаса мы уже сидели в машине. Елена опять была за рулем и выруливала задом со стоянки. По улице мы поехали вглубь города.
-Кстати, - сказала она, — не плохо бы было купить путеводитель, без него мы ничего не найдем, да и времени потратим кучу.
-Остановись у какого-нибудь магазинчика.
Елена остановилась у обочины напротив небольшого прозрачного павильона с вывеской "Минимаркет".
-Только давай быстрее, - попросила она, — а то уже есть хочется, надо где-нибудь пообедать.
-Я мигом, - заверил я ее, - куплю местную карту, да и сигареты уже кончились. Думаю, это не займет и пяти минут.
-Я тебя жду, - улыбнулась девушка, а я хлопнул дверью и быстрым шагом пошел к магазину.
Народу на улице было мало. Обеденный перерыв уже, наверное, закончился и все разбежались по своим конторам на ходу дожевывая бутерброды. Какая-то запоздавшая женщина выходила из магазина с огромным бумажным кульком в руках. Я видел ее сквозь стеклянные двери. С улицы магазин хорошо просматривался, и я увидел ряды ликероводочных и кондитерских изделий. "Черт, - подумал я, - с магазином мы не угадали, надо искать ларек периодической печати". Тем не менее, я все равно решил зайти внутрь.
Я поднялся на две ступени крыльца и протянул руку к двери, чтобы открыть ее и решить проблему для женщины, руки которой были заняты кульком, и она нетерпеливо толклась на выходе, ожидая меня. В этот момент что-то сильно толкнуло меня в спину. Неимоверный жар обрушился сзади, опалив волосы на затылке, и я влетел в помещение прямо сквозь стеклянную дверь.
Сбитая с ног женщина завизжала и отлетела в сторону, рассыпав по полу шоколадные конфеты. Ослепнув от битого стекла, я ползал по полу и давил ладонями таявший шоколад. Только краем глаза, который еще не залила кровь рассеченного лба, я увидел, как наша машина, подброшенная силой взрыва, со скрежетом опускается на место.
Все было кончено. Я очень надеялся, что Елена погибла сразу, а не горела заживо в этом аду. Сплошная стена огня, его грохот и жар заставили меня откатиться к прилавку, но и здесь тоже было стекло. Оно было повсюду. Огромная витрина, лампы, бутылки, все это сыпалось с опозданием и звоном мне на голову и плечи. Я не мог подняться с четверенек. Колени и ладони уже превратились неизвестно во что, а торчавшие из них стекла сидели уже между костями, доставляя адскую боль, которую я не чувствовал.
Дикий крик вырвался из моей груди, перекрывая шум пожара, звон стекла и завывшую где-то сирену. Эта сирена и привела меня в чувство. На ощупь я нашел пальцами верхнюю плоскость прилавка и подтянулся на руках. Окровавленные, они соскальзывали, но мне все-таки удалось подняться. Так же на ощупь я выдернул крупные осколки из рук лба и колен, а потом рукавом стер с лица кровь.
Полный погром царил вокруг. Холодный воздух, перемешанный со страшным запахом пожара, заполнил помещение. За прилавком корчился стеная продавец, а по той стороне улицы к месту происшествия сбегались люди.
То, что осталось от машины, по-прежнему было объято огнем.
-Полный бак, - сказал мне недавно охранник.
На секунду мне показалось, что я вижу ее, а то, что не казалось, а было совершенно очевидно, что я не увижу ее больше никогда.
Я знал, кто это сделал, мне не нужно было показывать пальцем, и этот кто-то обязан был заплатить за все.
Я сунул руку за пазуху и достал пистолет, который никогда не вытаскивал из внутреннего кармана. Окровавленные пальцы скользили по затворной раме, и загнать патрон в патронник я не мог. Оставалось пользоваться им пока, как пугачом.
Перегнувшись через стойку прилавка, я вытащил за шиворот продавца.
-Где черный ход? — спросил я, на что он застонал и закрыл лицо руками.
-Говори, скотина, пристрелю, - крикнул я ему прямо в ухо.
Он вздрогнул и показал рукой налево от себя, и когда я проследил за этим жестом, то увидел дверь. Я вернул продавца в прежнее состояние бесполезного стенания, перемахнул через прилавок, опрокинув по пути пару полок, и выскочил на улицу.