А они взяли и не умерли!!! Ольга Терехова

Алкоголя Лёля немного боится из-за его неприятных последствий, а не то надралась бы сегодня в хлам! Потому что давненько у неё не было столь радостного повода. Сегодня девушку провозгласили здоровым человеком, то есть абсолютно. И не будет больше ни косых взглядов и шараханья окружающих, ни вынужденного общения с собратьями по несчастью… Всё, с этим кончено. И уже не терпится снова полноценно работать и тратить себя без всяческих оглядок на запреты.
Пока болела, нельзя было чуть ли не всё, что составляет жизнь. Спорт. Нагрузки. Переживания. Курево. Про алкоголь и думать не сметь. Куда ни ткнись – всё низзя!
А теперь – можно!
 
Ещё вчера Лёлькин фтизиатр Людмила Васгеновна, отдавая ей снимки для медкомиссии, заявила: «Это потрясающе! Так быстро выскочить из такой тяжелой формы! И без последствий! А теперь даже следов не осталось! Так ещё не было в моей практике! Вы уникум!»

Насчёт уникальности Лёля не знает. Помнит только, что никогда не верила, что всё это С НЕЙ происходит. Говорила себе: «Я здорова! Это может быть с кем угодно, только не со мной!». И вскоре так и оказалось. Это победа.
Позже один её знакомый монах подтвердил правильность такой установки:"Ну, так это же известно! Не веруй, да не сбудется!»

Бедный Антон Палыч! В его времена медицина не была столь продвинута. Сколько ни давай себе установок.
А ещё один из врачей говорил, что это болезнь аристократов и бомжей. Ну, насчет аристократов – Лёлик поостереглась бы так громко себя называть. Хотя понятно, что доктор имел в виду просто повышенную чувствительность и восприимчивость к происходящему в жизни. Нервишки, одним словом. В среде несчастных бродяг тоже, конечно же, не обиталась, не мёрзла и не голодала… Работала, правда, на износ. Не могла позволить себе расслабиться.

Узнав, что у неё туберкулёз, поначалу обрадовалась: «Теперь у меня будет своя квартира при сносе дома!" И даже боялась, что первоначальный диагноз не подтвердится. Подтвердился. И она была очень довольна: «Это то, что мне нужно".

Впервые осознание происшедшего начало появляться в столовой тубдиспансера. Лёля пришла и скромненько села за отведённый ей стол № 12. Стала потихоньку рассматривать окружающих. Столовка была большая, более чем на сотню человек, и все места были заняты «тубиками» (туберкулёзными больными).
Сразу поразили их лица. Ощущение было такое, что она очутилась где-то «на зоне», хотя никогда там не была. Лица были измождёнными, со следами то ли хронического алкоголизма, то ли невероятной усталости и внутреннего надрыва. Пережитых предательств и борьбы за выживание.
Рядом крутилась на стуле рыжая девица. Она была здесь «старожилом», как выяснилось позже. Девушка ежеминутно материлась на весь зал невозможно противным голосом. Потом вдруг резко начинала жеманно кокетничать, что было ещё противоестественнее. И Лёлька вдруг удивилась: "Что я здесь делаю? Как вышло, что я – среди этих людей, маленькая и беспомощная? Ах, да! У меня же туберкулёз!"

Девушку беззастенчиво разглядывали, но не сальными похотливыми глазками. Наверное, так смотрят люди осознавшие на несмышлёныша. Который ещё не понял, куда попал.
После завтрака из-за дальнего стола поднялся иссохший дедуля с впалыми полубезумными глазами. Прошёлся вдоль всех столов и собрал сахар с тарелок. Глупо хихикая и подмигивая, приговаривал:

– Пригодится чайку попить!
– Это сколько ж надо этих чаёв?- подумала она.

У дедули оказалась весёлая фамилия: Корзинкин.

В палате на троих человек их было двое. Кроме Лёли – невменяемая от лекарств бабулька шестидесяти семи лет. На вид ей было все 85. Туберкулёза у неё не было, и лежала она там «по блату». А была у бабушки эпилепсия (весёлое соседство!), поэтому её закармливали фенозепамом. Она ничего не соображала и на всю громкость включала радио, какой-то религиозный канал. Старушка еле ползала, еле одевалась. Напоминала растение, которое поживёт ровно столько, сколько его будут поливать.
На следующий день Лёльку уже все называли по имени и знали, из какой она палаты. Здоровались, пытались заговорить. А она была абсолютно спокойна и абстрагирована от окружающей обстановки, хотя вынужденное общение с такими необычного вида больными ещё коробило. Но потом и это прошло. Было почти хорошо. Казалось, что вся ситуация в её пользу: "Не было бы счастья, да несчастье помогло".
Днём Лёля читала, вязала кофточку, разгадывала сканворды, болтала на лавочках с «тубиками». Каждый раз они откровенно радовались её выходу в скверик…

В палату положили ещё одну бабульку семидесяти лет. Теперь девушка лежала в окружении двух угасающих старушек. Вторая оказалась бойкой и горластой – всю жизнь проработала на стройке. Всё время громко причитала: "Лечись, деточка! Это такая страшная болезнь! Не приведи Бог!"
На третий день Лёлечка уже взвыла от них. Перевелась в другую палату, к более молодым и не ноющим. На выходные их отпустили домой, и она осталась одна среди пустых стен, крашенных бежевой краской.

Вечером пригласили в гости в соседнюю палату. В компании была та самая рыжая девица. Но здесь она повела себя нормально. Тактично, как и все остальные. Выяснилось, что почти всех, кто оказался в этих стенах – уже бросили, предали.
Вместо поддержки – собирали вещи и уходили прочь от инфекции, подхватив детей. Взрослые мужчины и женщины втихаря плакали и по месяцу ни с кем не разговаривали, не могли этого постичь.
За алкоголем отправили одного вполне приличного мужика. Надо было видеть, как он, юрист и кандидат наук, спускался по связанным покрывалам с третьего этажа. Но пить Лёля не стала. Нельзя же с антибиотиками такой убойной силы!..

Она больше не услышит сочувственного нытья и убедительных доводов ехать в санаторий. Надо сказать, санаторий – это было нечто! Полтора часа тряски на жестком сиденьи в электричке до Дорохово. И там ещё дышащий на ладан маленький автобус марки годов, наверно, 30-х. Но это полбеды. Беда была в изолированности от внешнего мира, в окружении. По коридорам шастали довольнёхонькие старушки и деды в пижамках. Им подобное провождение времени было в кайф! И пенсию не надо тратить. И танцы через день!

Однажды уговорили Лёлю пойти на эти, так сказать, «танцы». Это надо было видеть и снимать на камеру. Один дед так бойко топотал ногами, что девушка обеспокоилась за сохранность паркета. При этом он, временами, ещё и свистел! А бабушки лет под девяносто исполняли нечто эротическое. Сразу вспомнился Гойя, «До самой смерти». Где бы они ещё так могли оторваться?! Нет, Лёлечка конечно не злобствовала. Пусть резвятся и радуются жизни! На самом деле – молодцы они! Но идентифицировать себя с ними было как-то преждевременно.

Позже лечащий врач вызвал её для беседы, в ходе которой недвусмысленно заявил, что контакты с мужской половиной здесь только приветствуются. Поэтому новенькой и выделили местный номер «люкс» на одного человека. Говорил, что для женщин это очень полезно, способствует выздоровлению. У них это называется «кустотерапия» (имелось в виду то, ЧТО происходит у некоторых людей почему-то под кустами). И что ещё тут есть конюшня. И лошади тоже способствуют. Аура у них какая-то там особенная. И что это называется "ипотерапия".

Доктора Лёля разочаровала, заявив, что по её запросам здесь никого не наблюдается. А сама представила себе захватывающие картинки. Вот все больные сидят утром в чистенькой столовке, цветочки в вазах. Перед каждым – тарелки и чашки с красивой надписью. Синим по белому, прямо как гжель: «Туберкулёзный санаторий № 58». Это было сильно! А то вдруг кто-нибудь надумал бы украсть ОТСЮДА эти тарелочки?!

Фантазировала далее. После уничтожения манной кашки она вдруг перемигивается с каким-нибудь аборигеном. Как по команде, выходят из-за стола и… бегут скорее на кустотерапию! А потом из кустов – да сразу на лошадь (та, соответственно, уже должна быть подана, стоять возле кустов и поджидать)! И – по полям, по полям! Счастье-то какое! Благодать-то!

А ещё Лёльку заманили там на «концерт». Имела она неосторожность средь бела дня обнаружить этажом ниже синтезатор и гитару, ну и поиграла немножко. После этого, сидя в зале на «концерте», слышит, как один жизнерадостный дедуля объявляет, что сейчас взорам публики предстанет «новая звезда»! Не обратила внимания. Думала, очередная тётя в шали выползет. Нет, глядит, все уставились на неё и зовут, хлопают. Прямо детский сад. Ладно, не жалко, Лёлик без комплексов перед публикой. Выходит и исполняет то одно, то другое.

На этом Лёлькина спокойная жизнь в санатории закончилась. Со следующего дня неуёмные деды ломились к ней в комнату с просьбами «списать слова». Девушка говорит: «Так это же на итальянском языке!», а они: «Ниччо, ты русскими буквами напиши!»
А один шустрый дедулька так вообще додумался предложить отношения: «Мы с вами взрослые люди и обойдёмся без намёков»! Вона как! Лёля не знала, как вообще реагировать на такие перла и побежала на мужскую половину к молодым парням жаловаться. Они сказали, что через минуту придут и объяснят дедушке, что ай-яй-яй! К счастью, не понадобилось. Дед сообразил, что новенькая неспроста выходила, и быстренько смылся сам. Но, стоя в дверях в старых тренировочных штанах с вытянутыми коленками, вдруг пафосно провозгласил: «Я ухожу! Но сердце моё остаётся здесь!» Вот осчастливил-то!

На выходные уехала домой и не вернулась вовремя, за это заведующая вежливо выгнала её. И Лёлька была безумно рада. Всё лучше, чем чувствовать ущербность от соприкосновения с бедными несчастными изгоями…

И вот, наконец-то весь этот бред позади. Можно забыть. И жить дальше полноценной жизнью!

А недавно позвонили ребята из диспансера и сказали, что из их «захода» никто не умер. Кто-то совсем здоров, другие долечиваются, многие уже работают. Несколько пар поженились из тех палат.  Счастливы, помогают друг другу!
От них шарахались, как от чумы. А они взяли и остались живы!

2006 год