Этот лес

В голубых лентах неба проплывали редкие облака, дождь давно забыл дорогу в этот тихий мирок, покрытый степным ковылем сухой травы, и застывшем в воздухе ожиданием чего-то. Вкус сладковатой жары еще долго сохранялся на губах редких прохожих. Странно, на дворе начало мая, а так холодно, хотя этот день напоен именно летним ветерком.
Спускаясь к ещё застывшему озеру, я не отрывала глаз от камней, покрытых редким мхом: на них я как-то ожидала твоего звонка, вдыхая рябь холодного осеннего ветра.
Нет. Теперь это никогда не станет прошлым. Это небытие.
Я почти прикоснулась озябшими пальцами к гладкой льдине, когда меня кто-то окликнул. Я не оборачивалась. Мне хотелось узнать этот голос, но он был чужим, мне хотелось узнать прикосновения твоих рук, но я чувствовала только шорох сухой травы под чужими резкими шагами.
Ко мне кто-то приблизился. Я видела только край темно-серых джинсов и руку, облаченную в кожаную перчатку. Голос, чуть хриплый и резкий медленно сказал:
- Привет…
- Привет… - эхом отозвалась я.
- Я много раз видел тебя здесь, - продолжал он, и, наверное, обратил внимание на мою ледяную руку, слитую с льдиной, - ты не замерзла? – Впрочем, это был вопрос на автомате: голос ничего не выражал.
- Нет, - рука действительно немела. Видимо, его совсем даже не волновало, что я сижу к нему спиной.
- По-моему, твой голос чересчур холоден… - это было произнесено спокойно и также безразлично, - ты правильно выбираешь место для одиночества, это озеро очень пессимистичное, тем более, я знаю, зачем ты здесь…
Я резко обернулась, и не увидела за собой ничего, кроме покрытого жестким сухостоем, откоса озера. Я даже привстала и потрогала температуру. Наверное, так задумалась, что стала размышлять вслух. Все это я могла сказать сама.
Я снова присела и закурила сигарету, грея руку дымным дыханием. Вот она, сказка: под ногами пробивались маленькие зеленые листики, и это некрепкое, беззащитное растение уже выбросило в жестокий мир маленький бутон будущего цветка.
Я докурила и, поднявшись, решила обогнуть большой железный ангар, в котором мы час целовались, пытаясь укрыться от дикого июльского ливня. Там, на небольшом деревянном бруске ты вырезал отпечаток своей руки. Потом, я изредка прикасалась к ней, вспоминая, по секундам восстанавливая каждую черточку. Теперь я не хотела подходить к этому месту. Но ноги упрямо вели меня внутрь. Сзади обозначились шаги. Я приостановилась. Чьи-то руки врезались в мои плечи, но это вышло мягко. И в тоже время опасно. Я замерла, приглядываясь к куску бревна в стене, на котором огнем горел твой отпечаток.
- Прошу тебя, - тот же голос, внутри зазвенело что-то, - слушай и не оборачивайся. Слушай меня, и ты узнаешь то, что так долго ищешь. Слушай меня, и ты никогда не будешь чувствовать то, что сидит в тебе эти два года,…Я пришел, ведь ты звала меня…
  Я вдыхала запах кожаных перчаток и чувствовала холодный шепот его голоса.
- Закрой глаза. – Я повиновалась ему, и погрузилась в темноту зимней дороги. Метель рвала придорожные сугробы, одинокий фонарь судорожно скрипел. Где-то во мгле замелькали одинокие фары. Грубая металлическая музыка лилась в закрытом сонном нутре машины. Скорость пламенем сплеталась с алмазной пылью снега где-то в трещинках шин. Она приближалась ко мне, я уже чувствовала привкус ледяного форсажа на запястьях моих рук. Я не двигалась. Меня приковало ко льду дороги голосом, звучащим из весеннего озера. Сквозь лобовое стекло ничего не было видно, и я только обморочно вздрогнула, когда услышала визг тормозов, и сверкающий черный каркас влетел в фонарь, разорвавшись фонтаном в хохоте метели. Я смогла лишь повернуться в немом оцепенении.
Из машины вышел человек, такой неожиданно яркий свет фонаря, осветил его. Он сделал два шага и опустился на снег. Потом он развернулся, и я увидела его лицо и алеющий отпечаток руки на льдистом как сталь снегу. Слезы выжгли две дорожки на моих щеках: я стояла в весеннем лесу, и со ссохшегося бруска дерева в стене заброшенного ангара, на меня смотрел алеющий на снегу отпечаток твоей руки…
Руки, сжимающие мои плечи, позволили мне опуститься на колени и беззвучно застонать от боли. Потом они подняли меня. Голос прорвался сквозь серый туман внутри меня.
- А теперь, пойдем со мной. И впервые за все это время он протянул мне руку.

И мы пошли. По мере того, как из меня выходил смысл жизни – ведь больше не было тебя, во мне росла та сильная, мирская и огромная как мир пустота. Мы шли сквозь стену, потом по ледяной глади озера, и я неспеша понимала, что я теперь – этот холодный весенний лес.