Илья

Лестницы, которые мне снятся, скручивают тебя в гербарий высушенных вен. Я пыталась научиться дышать. Не знаю всё ли, но это то, что мы делали здесь друг для друга. Грибной суп давно согрелся. Возможно, если начинать с начала, получится проще. В пятках воспоминаний одни только факты, растерзанные в истории, и совсем не помню твоих губзуб. Такси. Машина скорой помощи. Мусарский бобик. Анальгин с пивом – слышал ничего о таком плохого сочетании не. Ваши бланки (регистрация, вписки, штраф, полис, мед, водительское удостоверение), господа, – чай уже готов. Старые комки похрустывают позвоночником. Но даже если где-то болит, я об этом не знаю. Перидол. Глаза? Голубые не только у собак. Ты идешь в них (и еще в пальто) кусками асфальта, перекрестком, забором неб бесконечно – затёртое ночами до черничных мозолей из начинки в приправу, это уже не воспоминание, а только воспоминание о нём. Но даже так. Я охраняю твою проекцию на то, что моё внутри меня, чуть сильнее, чем тебя самого. В наш с ним разговор включается холодильник и клетчатый пол Ге. Я масло, сливочное, но из железа, окутывающее вишнёвые корки: разноцветные таблетки – ты что, совсем дурочка? Иногда приходится жертвовать ощущениями. А иногда ты перепрыгиваешь загорелые полторашки двумя колесами. Получается. И я не люблю кепку, которая приминает твои кудри в этот момент, но я л… ныряя, захлебываюсь чердаками, и, черт с ними, подвалами, и где-то мансардами, может быть.
У людей в головах деревянные ящики – в таких хранят овощи гастрономы – они царапают их занозами, а я. Завтра тебе точно позвоню. Твой друг будет рассказывать мне про телевизор и вкусно кормить. А ты? Наверно, хотел убить его. Но текила – то же самое, что разведенная спиртом вода. Главное ведь соль и кусок лимона. Ты таешь до цвета глаз, и это просто омерзительное существо, но его я тоже… Ль. Ревность вкуса воздуха. Ревность – это кактусы на балконе и железные конфорки. Когда ты забываешь, у нас есть шанс на новые кадры. Моя плёнка вся засвечена. Я каждое утро заряжаю катушку ч\б.
Кровь – что-то вроде сочетания фиолетового с белым. Потребность в горячей воде и безлимитном интернете делают меня общительной. Вне ящиков остаются лишь звуки пустоты в дымящем углу и на самом верхнем третьем этаже отражения стёкол форточек подъездов с зелёными стенами на наших губах. Грамм героина стоит не дороже юбки, которую я хочу купить, чтобы нравится. Тебе. Или зеркалу. Хвала халве, тут требуется союз или. Парцелляция. Как излюбленный приём. Текст – вообще не такая идеальная вещь, как, по словам Гамлета, моя грудь. 
У меня всё по-прежнему: тушь, ноутбук, чай, подушка, тушь. Утром я знакомлюсь с новыми шрамами на своем теле, а стянув покрепче канат на шее, можно просунуть крылья в обугленные трубы. Я не наркоман – я не принимаю наркотики уже …какой сегодня день недели? Свесим втиснутые в конверсы ноги с крыши лондона и, пуская колечки, будем курить… Страусы в соевом соусе – единственное средство инфернальной идентификации. Когда я сниму кино, там будет только один диалог. Мне нравится присесть изредка на лавочку иллюзий, но мечты о большом косяке в большой ванне загоняют меня в центрифугу. Я попробую произнести твоё имя. Вслух. Это сложнее, чем выучить французский.